Шахматная партия

Жил-был военный, хороший такой, и звание у него было генеральское, и прямо-таки все этому восхищались: жена, одна дочь, вторая дочь и третья дочь. Жену звали Еленой Андреевной, а дочей – Наташа, Даша и Маша. Елена Андреевна считала своего мужа человеком очень умным; дочки мнения своего по этому поводу высказывать права не имели, ибо, по воспитанию, до срока, когда можно было бы его высказывать, еще не дожили, однако, если бы хоть одна из них или две или все три все-таки были бы вынуждены в какой-то ситуации измышление свое по этому поводу выразить, то они ответили бы не так, как дома, по обыкновению, отвечали (с интонацией быстрой и отрывистой): "У нас мнения, дорогая мама Елена Андреевна и дорогой папа Антон Сергеевич, нет", - но, вероятно, сказали бы в один голос: "Отец наш Антон Сергеевич Белозубов, человек умный донельзя, образованный, философствовать любит". И зачем их, в самом деле, в таких строгих рамках воспитывали – не было понятно это даже близким друзьям генерала Белозубова: генералу Формову и генералу Громкоприказову! Но один раз, когда разговор зашел по этому вопросу и, прямо-таки сказать, в лоб, то Белозубов, все-таки испугавшись в душе за лоб свой, который хоть и твердый у него был, но не до такой степени, чтобы по нему удары получать, (а в той лишь степени, чтоб орехи им колоть), ответил своим друзьям:
 -Я фсе, товарищи, мальчиков хотел, сыновей, а Елена Андреевна мне, понимаете, дочей нарожала. Фот и сказал я себе: буду вофспитывать их ф таких же правилах, как если бы они мальчишками родились – какая разница-та софственно!
 -А-а, понятно, понятно, - сказал Формов и эспаньолку потрогал.
 -Ясненько, ясненько! – сказал Громкоприказов и за ухом почесал.
 -Ну что, генерал Формов, лоб-та ты мой не будешь трогать? – спросил Белозубов, подмигнув своему старому другу – знал он его еще с военного училища.
 -Чаво-чаво? – лицо генерала Формова приняло удивленное выражение – точно такое, какое оно принимало, когда Формов, входя в квартиру свою с темной лестничной площадки, каждый раз стукался носом о дверной косяк.
 -Ты сказал до этого: "фот вопрос тебе ф лоб". Стало быть, ты, Андрей Никитич, по лбу хотел засветить мне, если я отвечать откажусь?
 -Да будет тебе!
 -А чтоф же тогда?
 -Говорят так просто: "задать вопрос в лоб". В книжке читал в какой-то – уж не помню в какой.
 -Ох, ну извини тогда. Значит,  нефсуразно я тебя понял.
 -Интересно, - произнес задумчиво Громкоприказов, - если можно задать вопрос в лоб, то, наверное, можно задать его и по лбу?
 Белозубов ничего на это не ответил, только плечами пожал. Формов сказал:
 -Я в вопросах вилологии не свефдущ.
 Вот так говорили они между собой, часами, порой, засиживаясь за беседой. И в это время не слышали они от самих себя ни одного военного приказа из тех, которые произносить уже привыкли. И речь в это время их была неотрывиста, и фразы некоторые многословны – особенно у Антона Сергеевича, который пускался перед друзьями своими в длинные рассуждения... А время, между тем, пролетало совсем незаметно; он, обыкновенно, любил говорить так: "Фот есть ф моей квартире стул. Значит, есть и стул. Потому что если был бы только стол, а стула не было, то разве мог бы я посидеть за столом? А если бы был стул, а стола не было, то как бы я мог бы тогда за ним сидеть?" После этих слов Белозубов обращался к своим собеседникам:
 -Правильно я говорю, товарищи? Правильно я говорю, Андрей Никитич?
 -Правильно, - кивал Формов.
 -Правильно я говорю, Сергей Юрьевич?
 -Правильно, Антон Сергеевич, - кивал Громкоприказов.
 -Спасибо, друзья мои.
 -Однако же куда нас это ведет? – спрашивал Формов.
 -Да, куда нас это ведет? – вторил ему Громкоприказов.
 -А я скажу фам. Это ведет нас туда, вернее сказать, к той мысли, что ф армии нашей, как и у меня дома, должны быть и столы и стулья. Логично?
 -Логично, - отзывался Формов.
 -Аналогично, - добавлял ко всему Громкоприказов.
 Потом на некоторое время они замолкали.

 Продолжая рассказ про Антона Сергеевича Белозубова, следует сказать теперь об одном его страстном увлечении. Этим увлечением были шахматы. Никто не мог обыграть Белозубова! Правда и проиграть ему тоже ни у кого не получалось. Как это так? – спросите вы. А вот как. Играл он всегда примерно по одной схеме. Предположим, ему достались белые, и он должен сделать первый ход; вот и ходит он пешкой: А2-А4 или B2-B4, или C2-C4, или D2-D4, или E2-E4, или F2-F4, или G2-G4, или H2-H4. Его противник делает ответный ход. И вот тут Белозубов начинает думать, размышлять... Сидит он так, погруженный в свои мысли, часа два. Потом говорит:
 -Не вифжу я ни одного форошего входа! Это значит, что наступил цугцванг – можно прекращать игру.
 -Это как так? – его противник, измученный бессмысленным ожиданием сначала краснеет, затем бледнеет, затем опять краснеет.
 -Да так фот – ничью я предлагаю.
 Ну что тут делать противнику – кто бы он ни был, молодой или старый, полковник или майор, что ему прикажете делать? Генерал Белозубов человек умный – стало быть, надо соглашаться. Вот он и соглашается.
 Но один раз генерал Белозубов сел играть в шахматы с генералом Пустопеределкиным, который известен был в военных кругах своей крайней вспыльчивостью и негативным мнением об Антоне Сергеевиче. Люди ссорятся, испытывают друг к другу неприязнь по разным причинам: один завидует другому за то, что у того больше денег, в ином случае... а, впрочем, не будем вдаваться во всякого рода рассуждения пространного характера! Итак, разные причины рождают неприязнь. Но в случае Белозубова и Пустопеределкина каких-то явных противоречий просто не было: и звания они одинакового, и жены были  и дети у них – счастливые люди, казалось, живи да радуйся! Но вот бывает такое, что просто какая-то неведомая сила отталкивает двух людей друг от друга и все тут! И поделать-то с этим нельзя ничего! А потом кто-нибудь из них, чувствуя силу эту, обронит в адрес другого какое-нибудь неприятное слово... и пошло-поехало! И здесь сказать надо, Пустопеределкин только потому и сел играть с Белозубовым, что узнал от одного прапорщика, что никто не может обыграть в шахматы Антона Сергеевича, и был по сему поводу в крайнем недоумении и неприятии: "как это, мол, так-с! Никта не может? А вот я пойду и обыграю его!" Ну что ж, вперед, какие препятствия сесть да попробовать! (Кроме того лишь, что Белозубов крайне неохотно согласился на шахматную партию, а сначала вообще отказывался, пока ему не объяснили, что, учитывая его вражду с Пустопеределкиным, не ответить на подобный вызов значит просто ударить лицом в грязь).
 Но, как вы понимаете, шахматная партия миром не кончилась – просто не могла она им кончиться, по сути дела. И когда по прошествии двух часов Белозубов сказал: "Не фижу я ни одного форошего входа. Это цугцванг. Я ничью предлагаю." – Пустопеределкин, почувствовав надувательство, (которого, впрочем, здесь и в помине не было, ибо Антон Сергеевич искренне верил, что  таков его оригинальный способ игры в шахматы), аж посинел от негодования, смел все фигуры с доски огромной левой ручищей, после чего не менее огромной правой ручищей двинул Белозубову прямо в нос.
 Вот так Антон Сергеевич первый раз в жизни своей проиграл в шахматы... Печальная история!