Утро

Вяжущее утро сдавливает голову. Как всегда не вовремя. Разбудило каким-то бешеным солнцем, излишне ярким и не в тему. Многие сейчас ему радуются,  тёплому. Натягиваешь пододеяльник на лицо. Ну хоть как-то спрятаться от этой нахальной лучистости. Всепроникающая жара добралась и сюда. Под одеялом стало радостно светло и душно. 
Скверно. Как будто вчера кого-то похоронили.
Вопли. Чужие вопли заставляют тебя приподняться. Такие воодушевлённые. И вместо того, чтобы удариться о дверь и полететь обратно, отпрыгнув от неё, эти вопли достигают таки  тебя. Звонкие, где-то весёлые. А чему веселимся, господа?
Баллин, так кого там вчера хоронили? М-м-м… Не помнишь. Но всё равно, рано ещё смеяться. А они удивляются, почему это с утра настроения нет. Кто-то сдох, а у тебя настроение должно быть хорошее. Улыбаться надо, отвечать радостно. Молчать нельзя…Некрасиво. Никогда никто рот не заткнул. Уж лучше сказали бы: «Заткнись». Во, тогда бы претензий меньше было. А то молчишь – тоже ищешь неприятностей. Тут надо быть крайне внимательным. Исключить из своего словаря «ага» и «б». Изображать довольный вид. Но ведь вчера были чьи-то похороны. Чьи? Кого хоронили? Этот вопрос всплывает каждое утро. Загадка. Кто же умирает каждый день? Или кого хоронят каждый вечер? Одного и того же или всё разных?
Так вот, а тут эта всеобщая солнечность. Ладно, никому не скажу о вчерашней печальной церемонии. Пусть радуются. И солнце…А-а, бог с ним, пусть и на меня светит. Резко срываю с себя одеяло…Нет, лучше сбрасываю. Тепло кидается на тело. Лучи скользят по плечам, обхватывают талию. Бррр. Везде, где есть стёкла, раздражёно выглядывает тёмное отражение. Останавливаюсь. Смотрю на него. Две ноги, две руки. Волосы, пытающиеся закрыть лицо. Но я то его вижу. Опять чем-то недовольно. Пол женский…Дать бы ей по роже пяткой. Да стекла жалко. И ногу я так высоко не подниму. Как обычно, мирно расходимся, дабы потом ещё раз встретиться в ванной.
Опять множество фраз летит в мою сторону. Некоторые пролетают мимо, некоторые угождают мне прямо в голову, разбиваясь вдребезги, создавая не только неприятный звук, но и боль в этой самой голове. Прикрываюсь руками. Приходится повернуться в сторону источника вопросов. Надо что-то промямлить, что-то ответить. И я кидаю в ответ пару шерстяных комков. И вот они медленно катятся по воздуху. Такие неуверенные и слабые, что еле достигают цели. Долетают, вызывают недовольство. Ещё пару более чётких слов, более оформленных, бумажных. Но они тоже с трудом добираются до получателя. И вот в мою сторону уже летит множество резиновых упрёков, бьющихся о мой мозг своей бессмысленностью. Прилипающие, не отряхнуть потом. Поворачиваюсь к ним спиной. Тут кто-то, видимо, не на шутку разнервничался, и, шутки ради, саданул сзади по затылку выпуклой частью гитары. Я ошиблась. Не зря она всё это время стояла в углу. Вот нашлось и ей достойное применение. Поправив голову, слегка сменившую своё местоположение на шее, продвигаюсь вперёд. Закрываясь фанерным листом, сажусь за стол. Одной рукой держу фанеру, другой – ложку с овсяной кашей. Рука с ложкой превращается в экскаватор, машинально захватывающий часть каши и поднимающий её ко рту. Там он медленно вываливает эту кашу на равнодушный язык и отправляется за новой порцией.
- Вкусно?
- Угу, (жалко ведь голову)