Глухонемой мир. Продолжение

–О, Господи! - вопил он.
Я не могла понять, что со мной происходит. Мои руки и ноги не шевелились. Я помнила только белый потолок на кухне. Я помнила, что посмотрела вверх на побелку... Мир перевернулся и перестал существовать. Через какое то время мне стало ясно, что человек - убийца для своего тела и душа ему не подвластна. Душа - это ты, но я не знаю, кто Ты? на самом деле. Ведь Я – это тело. Мне открылась новая тайна. У человека нет друзей, нет врагов, нет ничего своего. Он заключен в мир вещей от которых зависит до конца своей жизни. Всегда важно то, какую одежду ты носишь, есть ли у тебя новая не прохудившасяся обувь, а другому дано десять пар обуви и норковая шуба.
Когда то мы пили пиво, с немногочисленным ночным коллективом. Она улыбалась смотря в стол, когда начинали спор или рассказывали о себе, она молчала, хотя ей было что о себе рассказать. Она взяла салфетку и написала: “Это понты”. Я знала, что большинство людей причиняло ей только боль. Я же относилась к людям с иронией и какой то детской снисходительностью. Я до сих пор храню эти желтые салфетки. Мы молчали желая друг друга, но нашим желаниям никогда не дано было осуществиться. Столько чувств и боли испытывала пишущая ручка и желтая бумага, которую используют после еды: “Светает, всё проходит. Но, боль остается. Ее не залить вином и не покрыть поцелуями, и не загладить нежными руками.” Мы могли множество раз воспользоваться желанием тел, пройти через материю: “Я ждала тебя. Я звала тебя. Я хотела тебя, а ты не пришла, как жаль...” Мы часто переписывались, потому что слова слетавшие с губ не звучали в полную мощь голоса, как в письмах. Она писала: “Я знаю свой путь, свои желания, мысли, но никому не могу рассказать об этом. Ведь никто не пойдет со мной по моему пути, исполняя мои желания, читая мои мысли. Ведь это – мой мир. Я просто боюсь пускать в него кого то ещё.” “Знаешь, ты для меня нечто. Маленький загадочный человек. Я не думала, что ты настолько нежна, добра и чиста. Твои мысли, твои руки, твои глаза – они излучают светлое тепло. Рядом с тобой не думаешь и забываешь о той грязи, что окружает нас. Ты настолько искренна и честна, что просто запрещаю себе лгать и быть неискренней и пошлой. Я не знаю, что было в той твоей жизни, до меня – мне это безразлично, но больно об этом думать. Здесь я вру – мне не безразлично, совсем не безразлично как, где, с кем ты была, жила, пила, ела, говорила, ходила, смеялась, но мне больно думать, что все это было не вместе со мной, но когда мы вместе - становлюсь сама собой, я могу быть вредной или доброй, трусишкой или храбрецом, раскованной и натянутой. Проституткой и честной. Я знаю, что ты меня поймешь и почувствуешь всякую, ибо ты и я – во многом схожи. Поймешь, я говорю про миры, которые пересекаются. Наши миры пересекаются так – ее рисунок был похож на решето или на тюремную решетку, но нарисован он был так волнительно и трогательно. - Они своей схожестью образуют один – новый и неповторимый мир, понятный только нам двоим. Я не хочу делать тебе больно. Я боюсь сделать тебе больно. Твоя душа живет в моем теле и мне кажется, что ты способна почувствовать любую мою ложь и неискренность. Ты единственный человек, которому я говорю и отдаю всё, ибо знаю – ты поймешь. Ты не представляешь насколько для меня это важно, как будто нашла свое “я“. Хотя своему старому “я“, я не верила, я ненавидела его за свою ложь. Ты не даешь мне быть лживой дрянью и лицемеркой – перед тобой, перед собой, перед ним. Я не могу больше лгать. Ибо, я знаю, мне ты не лжешь, а значит и я не имею право лгать тебе, себе, ему. Я люблю тебя, мой страшный и таинственный человек. Ты, твоя душа для меня такая же загадка и открытие, что мне хочется сойти с ума и не верить собственному счастью.”
Я не оправдала ее надежд, той чистоты и искренности... Счастье оказалось вычурным, как дешевый черно-белый фильм двадцатых годов. Сейчас, когда я переосмысливаю и перечитываю свои воспоминания, то по моей коже бегают мурашки, как от лихорадки. Кто то поверил в меня, когда мне же хотелось пройти через все муки ада, наломать дров, умереть, возненавидеть себя, чтобы понять, как мне дорог был этот кусочек счастья, этот человек и его мир.
Мы ходили к реке, чтобы смотреть закат. Звуки природы наполняли мою душу, мое мировоззрение. Я шутила: “Хочешь увидеть море? Посмотри, на реку и прикрой ладонями часть век, чтобы не было видно противоположного берега.” Соловьи в ночной тишине пели божественно. Мы останавливались и слушали их любовные арии. Я настолько сильно жила в каждой травинке, веточке, листочке, что казалась самой себе неотъемлемой их частью...
Прекратились письма. Мне запретили после жесткого разговора приближаться к ней даже на несколько метров. Теперь я часто перечитываю: “Когда я не чувствую на себе твоего взгляда, мне кажется, что солнце не светит, не греет меня. Мне хочется умереть в эти минуты, ибо твой взгляд - прямая ниточка к моему сердцу. Когда твои глаза обращены на меня, мне кажется, что я в безопасности, потому что твой взгляд оберегает меня от всего плохого. Когда ты отворачиваешься - мне становиться холодно и одиноко. Я хочу чувствовать взгляд твоих теплых глаз. Они теплые, потому что ты смотришь на меня из глубины своей души, своего сердца. Я бы многое отдала, лишь бы твой взгляд был всегда прикован ко мне. Когда ты не смотришь на меня, - мне кажется, что ослепла: я вижу мир твоими глазами. Я вижу мир тобой. Смотри на меня всегда, умоляю! Смотри на меня везде. Пусть ты черте где – но я должна, я хочу чувствовать твой взгляд. Не лишай меня возможности видеть мир тобой. Дай, мне шанс видеть мир тобою. Я хочу видеть небо – тобой. Я хочу слышать птиц тобой. Я хочу чувствовать власть ночи – тобой. Пусть твои глаза станут моими. Пусть твое дыхание станет моим. Я хочу чувствовать мир тобой. Я так этого хочу! Иногда мне кажется, не будь тебя, твоих глаз – и я бы никогда н увидела ночи, луны, звезд, я бы не услышала пения соловья на заре.”
Она нашла свое счастье, своего соловья, ветер и звезды в семье и детях, в мире, где есть глухие, немые, где все по своему счасливы и несчастны.
А уже через десять лет она мечтала о новой любви, чтобы снова петь.