Эрзац Корейка

Искусственным мясом нынче никого не удивишь.
Голоден – получи соевый суррогат, коли настоящее мясо не по карману. Или не по фигуре, либо не по мозгам. Что, на мой взгляд, в общем-то, одно и тоже – раз уж ты клюнул на заклинания новых шаманов от науки (а на деле – от рекламы…), вещающих, что натуральное мясо вредно, а соевое не только полезно, но и выгодно и чуть не вкуснее, то неважно по какой причине ты попал на крючок; забота о фигуре не менее извинительна, нежели любая другая наживка.
В нашем случае, однако, объестествили другое…м-м, мясо… Все же, мясо. Иначе не скажешь. А и не надо: сначала уж в любом случае нужно было низвести нижепомянутые… объекты, м-м… субъекты и, пожалуй, части субъектов, что ли, - черт те знает, как это все назвать – до уровня именно что мяса – в сознаниях, в общественном восприятии – чтобы потом беспрепятственно и совершенно естественно суррогатировать их. В общем, не говоря о частях, и сами субъекты помянутые лишены были духа всем ходом истории цивилизации человеческой еще до того, как образы их смогли воплотиться в современных «совершенных» суррогатах.
Само собой разумеющимся стало в наши дни,.. – да чего только не стало; так и хочется сказать: стало все. Само собой разумеющимся. Нет сомнений, что это, это и то можно и даже должно делать не задумываясь, не примериваясь – дурно или хорошо, этично или грязновато. Грязно… Чего сомневаться, когда непачканных вокруг практически нет; уже не то что запачкаться обычно и незаметно, а и без этого выделяться будешь – безоговорочно бросаться в глаза – что за брезгливость и чистоплюйство? Не наш человек… Надо быть проще.
В светлый, однажды, праздник весны – первый весенний – 8 Марта, двое товарищей, Рома с Соломой, званы были отметить, четырьмя или пятью товарками, знакомыми в основном Романа, студентками педагогического ВУЗа, в комнату общежития «семейного типа». Отметить, естественно, праздник. Тот самый, светлый, 8 Марта.
Было это, однако, во второй половине, от середины, 90-х годов. В смысле просто во второй половине; не важно. В общем, двадцатый век, близился конец тысячелетия № 2 от Христова Рождества; exit; продано.
Внесите следующий лот.
Внесите.
В том конце – временном, временно-периодном то бишь; в конце времен, тех – и не осталось особенно то уж в праздниках и празднованиях светлоты. Осталось, но мало; и мало где; да и не только светлоты и по праздникам; а и вообще, осталось мало чего. Свет наоборот все больше гас; норовили все обрубить тепло, все по зиме, а и обрезать свет. Свет самый разный: от электрического до духовного.
Сейчас все не так, конечно, - один пусть, но свет в окошке есть. Но это уж я увлекся; автор заявляет, что описываемая ниже, а равно и выше, ситуация никакого отношения к нынешней политической ситуации не имеет, и не повлияла, в свое время, на развитие ее никак.
Факт же в том, что Рома, в основном – как его в основном были это знакомые – приготовил девушкам-студенткам подарок. По традиции. Он знал, помнил еще, что подарки 8 Марта девушкам надо дарить, - нельзя ограничиваться только спиртным, как предлагал Солома. Знание традиции этой крепко оказалось втравлено в подсознание его; с детства. Но вот «светлота» - выветрилась уже. В 1985 году ему было 14 лет.
Подарки куплены были в секс-шопе. Не от бедноты фантазии, но от лени думать над выбором, подарки были подобраны одинаковые принципиально: фаллоимитаторы; блеск… Правда, от широты душевной, приобретено было их с десяток, – т.е. штуки по две на каждую душу студенток – и самых различных типов и размеров. Штук. На душу. Студенток. Педагогического ВУЗа.
Все это суррогатное богатство было уложено в коробку, обернуто в красивую бумагу, повязано радующими глаз ленточками, т.е. именно празднично упаковано. Уж что-что, а упаковывать в блестящую, привлекательную оболочку в наши времена научились что угодно – от ключевой (с-под крана) воды, до кандидата в депутаты; от идеи, до, извините, дерьма (резинового, настоящего, неважно, другого какого ли) – этого не отнять.
Облагороженное упаковкой латексное мясо – подарком, торжественно, было внесено в общежитскую комнату и водружено на постель; куда его еще в комнате то общежития водрузишь…
Рома объявил, что это подарок, причем общий, для всех. Причем, распаковывать коробку пока не разрешил. Заинтригованные девушки-студентки штурмовали, а и некоторое время осаждали Рому в основном, с Соломой – на предмет открыть коробку, или хотя бы сказать что в ней – интересно же – но безрезультатно; Роман был неприступен что Измаил. Скорее Дунай… скорее потечет все подряд и все что может, куда только может и даже куда не может течь; вот тогда и посмотрим…
 – Мальчики, это нечестно! – было заявлено, наконец, полусдавшимся общестуденческим девичьим коллективом.
– Девочки, подарок требует кондиции, - честно сознавался Роман. – Раздача подарков состоится по достижении оной.
На том добровольно-принудительно и сошлись; на том приступили к кондиционированию. Праздник двинулся своим чередом; празднование двинулось, сказать вернее.
Стол соблазнял и баловал обильным разнообразием и закусок, и напитков, так что кондиции ждать не пришлось; а и атмосфера сформировалась вокруг девочек и мальчиков непринужденнейшая из непринужденных, даже и это сказано слабо; время раздавать подарки подошло.
Правда, Солома, честно сказать, более отдавал дань должного столу и, более, нежели закускам, напиткам – он несколько комплексовал перед именно что студентками, по сельской, несложной натуре своей; ну и комплекс этот решил сбить спиртным; ну и несколько увлекся.
Светлота светлотой, - утерянная при (и «в») воспитании, - а нечто настоящее в представлениях наших: что плохо и что хорошо, что правильно, а что неверно – так вот, это настоящее, от души идущее понимание есть все же, никуда ему не деться, просто смутно, невнятно осознается оно, не проявляется в четко осмысленные образы без внутренней работы или учения извне; потому, может, развернуть подарок Рома предоставил девушкам самим.
– Ф-ф-ф-фуу!!! – всего лучше реакцию одаренных студенток выражал этот,.. – возглас, пожалуй, - впрочем, помимо иных междометий и слов и собственно фуканье произнесено было вслух всякой из будущих педагогов.
И шутливое, и по форме серьезное возмущение и недовольство таким «подарком» выслушивать товарищам (не так чтобы совсем уж и в основном только одному Роману…) пришлось довольно долго:
«Мы не такие!»
Однако атмосфера и кондиция все-таки возобладали; коробка, уже разоблаченная, раскрытым чревом цветилась разноокрашенной имитирующей резиной подарков, забытая, брошенная на той же постели, где недавно еще возбуждала вожделенный интерес неизвестного. Празднование вновь вошло в предопределенно-обычайное русло.
И вот, вернувшийся на круги своя праздник, в спирально расходящихся в разгул круговращениях, закружил, завальсировал, заморочил товарищей и товарок.
Рома, вроде бы – да и не вроде бы,.. – продержался весь праздник в сознании и на ногах. Его – лично – конкретную подружку звали Леной, а ее соседку по комнате – наиболее близкую подругу Лены и, можно сказать, что, в какой-то степени и подружку одновременно, опять же, Романа; пес их там разберешь, неинтересно это, - Оксаной. Лена с Оксаной вдвоем и составляли все постоянное население этой комнаты, остальные товарки здесь были в гостях.
В угаре возлияний, перемещений, полутанцев, все более простых тостов, смеха и щебета кондиционных студенток «торжество» подходило к логическому окончанию.
Солому уже постелили – именно что – на полу; негде больше, а и делать с ним уж ничего другого не сделаешь – только стелить, не по кондиции даже, по консистенции тогдашней его правильнее было бы сказать.
После долгих взаимопереходов по соседним комнатам товарок, все они, наконец, разошлись. Настало время расстеляться по постелям и Роме с Леной и Оксане одной; и что ж? Разбирая постели, обнаружили: коробка подарков пуста.
Ни одна из педагогических студенток не призналась впоследствии.
Роман и Солома, однако ж, вне подозрений.
Даже и не то, что по назначению своему они товарищам не нужны – неизвестно, для чего точно оприходовали их и товарки, – а: импортные резиновые отливки, суррогатирующие вздыбленную любовной кровью плоть, стоили денег. А потратили те деньги – «на праздник» - Роман и Солома; уж чего, а денег то было не жаль…
Искусственные ароматы; заменители сахара; пластиковые барельефы в храме; целлулоидные или цифровые – не по носителям только, но и по сути – жизни, вернее копии, слепки их; штампованные пресс-формами СМИ под одну, смоделированную всечеловеческими имиджмейкерами глобальную гребенку понятийные клише, лекала, и – «шире» - менталитеты, сознания, мозги; суррогаты мяса; суррогаты плоти; суррогаты идеи; суррогаты культуры; суррогаты чувств. Все – приметы времени. Потому ход событий истории естественным следует признать.
Все события логично вытекают из предшествующих событий; теоретически между всеми прошлыми и сиюминутными частностями и цельностями можно установить точную причинно-следственную связь.
Точную, но не полную, и – теоретически, лишь. Практически – ни времени, ни информации, достаточных, хотя бы, для восстановления более-менее полной связи между событиями, происходящими в окружающем мире, мы не имеем. И еще: похоже, отнюдь не все факты и факторы, составляющие полную причинно-следственную цепочку, принципиально доступны нашему, зацикленному лишь на материальную составляющую, рассудку. Единственно: если мы не видим, не можем увидеть связи, это не обязательно означает, что ее и на самом деле нет.
Весна прошла, подарки вручены, шампанское допито; мало – в то же время, где-то, съеден был орел.
В другом от общежития городе Солома и Роман, в основном последний, жили, ожидая приезда конкретно-личных, постоянных своих подружек, перебиваясь случайными... случайными... – в общем, перебиваясь кем придется. На безрыбье и рыба раком. Т.е. наоборот.
В том другом городе – городе дальневосточно-портовом, городе гибели синего орла – жил товарищ Романа, мичман славного российского военного флота – ясно, Серега; фамилия его известна, но в нашей истории не важна. Рома не раз бывал у Сереги в гостях.
– Тейк ми, плиз!
– О, блин! Цивилизейшен…
Первая фраза принадлежала Зине – ярко-явной азиатке, обитательнице Серегиной квартиры, завсегда встречавшей в прихожей всех без исключения гостей одними и теми же, крепко заученными, заклишеванными на всю жизнь в систему ее обратной связи, реагирующей на явления окружающего мира, словами; вторая – Роману, гораздо более оригинальному в своих реакциях.
В открытом, блестяще-зеленом, облегающее-подчеркивающем платье идеально – без преувеличения – вылепленное тело; великолепные черные (не темные!) волосы распущены в роскошные волны; даже за большими солнцезащитными очками, угадывалось экзотично-привлекательное личико; «точеные» ручки, ноги… Знойная – мало; именно – жгучая восточная красавица поразила воображение без затей, «деревенского» парня Александра Саломина; попросту – Соломы.
Вступить осмысленно в беседу он смог уже в комнате, только лишь…
– Слышь, Серега, ты б, это, дал мне Зину свою – на время, на совсем не надо – ты же все равно говорил что она тебе не нужна, чего она у тебя зря тут… простаивает, без дела, - немножко обвыкнув у хозяина, не в первый гостевой заход, с предложением таким выступил, конечно – Солома.
– Ха, Солома, по ходу, нашел свой идеал. Тебе азиаточки, значит нравятся? А чего скрывал? – не упустил случая сыронизировать Роман.
– При чем тут азиаты; азиатки?! – Солома немного заволновался, сбиваясь. – Мне Зина понравилась!
– Ладно, ладно не оправдывайся. Зину он «на время» захотел – гений простоты! Требуй с него, Серега, магарыч.
Ладно, так ладно – магарыч был затребован и обещан, (количество было определено в бутылку «хорошей» водки и три литра пива) и, вместе со всем своим гардеробом, в небольшом помещавшемся чемоданчике, Зина была унесена под мышкой Соломой в машину, и далее ее отвезли на снимаемую приятелями квартиру; «домой».
При таких вот обстоятельствах резиновая Зина временно поселилась у наших героев.
И сама она, и «родители» ее, любовно отштамповавшие Зину из высшего сорту латекса пару лет назад и не гадали такой судьбы: мичман; военный корабль; Россия; «прихожая» «хрущевки»; Солома…
Только и довелось покрасоваться азиаточке в родной своей Корее (Южной, буржуйской, понятно) месяц-другой в качестве приза на одном из игровых аттракционов местного аналога Диснейленда. А потом в южный корейский порт, в рамках «визита дружбы», вошел крейсер мичмана Сереги.
Не один вошел. Не знаю, как собственно крейсеров, а вообще судов, кораблей то бишь, было много. Визит дружбы; что еще сказать.
В ряду других мероприятий, каковыми угощали корейцы своих новых друзей – русских – значилось и посещение «Диснейленда».
Вроде бы времена, когда передвижение по любому заграничному порту исключительно в составе общей группы было строго обязательным, миновали давненько, а всё перемещались кучкой, толпой. Практически общей – большая часть свободных на тот момент офицеров с кораблей входивших в группу «визита» в тот день и час оказалась у аттракциона, где призом яркорезиновой красоты светилась будущая Зина. В то время имени она еще не имела.
Как впоследствии Солому, стройная, эффектная латексная кореяночка пленила воображения многих и многих моряков.
Ничего подобного ни до, ни позже, никогда корейцы – работники парка; сопровождающие русских друзей; случайные посетители – не видали; что такое бывает и представить себе не могли. В течение двух с лишним часов доблестные российские военные моряки – от мичманов до кавторангов – увлеченнейше сражались друг с другом и хитрокорейским аттракционом за обладание резиноазиатской красоткой.
Победил, - естественно; это уж по предыстории – видно – было предопределено – Серега. В рассказах Роману Серега обзывал аттракцион как «кривой боулинг». Т.е. вроде боулинг, - надо кеглями шары сбивать; ну то бишь наоборот; но кривой. Что именно было кривым, отчего, зачем, - Рома не так чтобы особенно разобрался; да потому что и не стремился особенно – надо оно ему…
Факт что Зина поселилась на Роминой с Соломой квартире; с Соломой считалось. Так они и жили какое-то время втроем.
Солома даже с Зиной спал. Впрочем, имеется в виду – клал на ночь с собой в постель, не больше – отношения Соломы и Резиновой Зины были чисто платонические. Во всяком случае, таково было общепринятое мнение.
Солома обещал Сереге обращаться с Зиной бережно и вернуть в самой целой сохранности, как ее саму, так и гардероб; ну и в исполнение обещания гладкую «свою» азиаточку холил и лелеял; берег. Вообще, было больше в отношениях Соломы к Зине от нереализованного в свое время, в детстве, притягательного желания играть в куклы; просто играть. Да и слишком кукла уж была хороша, с такой и во взрослом возрасте поиграть не грех.
Игралось, жилось…
Жилось безалаберно и суматошно – хозяйкой Зина оказалась никакой – но, в общем-то, неплохо. По-своему. Суррогат идиллии на троих: пусть убирать, стирать и готовить приходится самим, зато никто не задает лишних вопросов; тут разговоров нет – умение держать язык за зубами являлось одним из неоспоримых достоинств Резиновой Зины.
Долго или коротко, в первопортовый город из своего общежития, в основном к Роману, должны были приехать Лена с Оксаной.
«Должны были» - мало того, они и приехали…
Подружки бывали уже в этой квартире. По времени, примерно, их ожидали, потому все трое были дома.
Старинный звонок «электрическим» молоточком по «колокольчику» выдал трель.
Открывать дверь пошел Роман; Солома с Зиной остались в комнате.
– При-и-вет! – реплика конкретной подружки Романа. – Вот вы забрались к черту на кулички, да колдобины глубже Марианской впадины вокруг везде, - ни один извозчик везти прямо до дому не соглашается!
– Ромочка, здравствуй! – это уже подружка подружки; ну и Романа, не в основном. – А Санечка где?
– Ты каждый раз это говоришь,.. – это Лене. – А Солома в комнате, - ответил уже Оксане Роман.
Чуть задержались в помещении, гордо обзываемом в хрущевско-брежневских трущобах прихожей, Лена с Романом; Оксана же проследовала в комнату, последовала немая сцена. Практически немая.
Солома, как и понятно – понятно читателю, но отнюдь не подружкам – находился в комнате не один.
Застыв в кресле в напряженно-независимой позе, с журналом на коленях и незажженной сигаретой в руке, светясь прелестями сквозь прозрачнейший пеньюар, наверняка изучая вошедших девушек из-под непроницаемо темных очков, но никак не реагируя на их приход, подружек встречала яркобрюнетовая красавица,.. азиатка,.. соперница,.. девушка – они затруднялись даже и что подумать, как про себя ее назвать. Словом, это была Зина, но подружки то этого не знали: красивая, «иностранной» внешности, полуголая, молчит – что значит; кто такая; почему так сидит?..
Лена, а сразу следом и Роман, уже были в комнате, а все длилась сцена как из немого фильма, даже без музыки. Молчал как убитый Солома, молчала Зина, молчала Лена, молчали все. Единственно, Оксана произнесла:
– О-па,.. – немного, но в этом негромко выдохнутом междометии было все: ожидания, сборы, дорога, разговоры, обсуждения, надежды, мечты…
Как считалось, что Зина Соломина подопечная, Рома ждал что тот все и, к взаимному веселью и удовольствию, разъяснит; но тот и не думал – стоял как рыба молчал как столб. Ну, допустим, стоял то он не совсем как рыба, и даже совсем не как она, а вот молчал ничуть не лучше столба, ничуть не лучше…
В конце концов не выдержала Лена, до этого пересматривающая с лица на лицо Романа, Зины и Соломы, в основном Романа; ее всего сильней ситуация задевала:
– Это что за,.. – не договорила…
Сориентировался Роман; взял за руку свою подружку, подвел к креслу, вложил ее пальцы в свободную от сигареты руку корейской красотки.
– Знакомьтесь: Лена; Зина. Ксюха, поди сюда, познакомься с Зиной...
Когда до подружек дошел смысл происходящего, дружным прыскам смеха не было удержу; вдоволь насмеявшись над собой, принялись за Солому – Зина была идентифицирована как его подруга.
– Са-шень-ка! Что ж ты меня на резиновую девку-то променял?! Тьфу, чуть не каменну!.. – Кричала Оксана, прижимая голову пытающегося высвободиться Соломы, бывшего на ту голову ниже ее, к высокой груди. – Как же ты, миленький, мог!
. Надо сказать, что отношения между Соломой и Оксаной не предполагали или, вернее, не давали повода к высказыванию всерьез подобных заявлений; над Соломой шутили. Шутили всерьез... В смысле долго, целенаправленно и упорно.
Кончилось тем, что Солома просто сбежал, оставив и Зину, и товарища, и подружек развеселенных:
– Рома, дай ключи, я пойду посмотрю что там с машиной и как, - Солома имел ввиду сходить в гараж, посмотреть машину; понятно, необходимости близко в этом не было никакой, как-то раньше обходились...
– Зачем? – естественно разыграл изумление Роман; тем паче естественно, что и впрямь он был несколько удивлен.
– Ну-у,.. посмотрю как там она... Вдруг угнали.
– Вообще-то будка сторожа напротив нашего гаража... Ну-ну, охота пуще неволи – сходи, посмотри, - и Рома сдал Соломе ключи. Аж до позднего следующего утра Роман остался один в компании с тремя девушками, развлекая их по мере сил и способностей; только лишь к утреннему чаю вернулся вдоволь напроверявшийся машину Солома.
Солома, в общем-то, как раз из-за рекламируемой в поведенческие идеалы (точнее – стереотипы) простоты пострадал. Нужно быть проще. Он и был... Не восприняв эту «великую истину», от большого ума, но придерживаясь ее естественным образом от... от простоты, пожалуй, что еще сказать...
Посадить Зину встречать Лену с Оксаной в том виде, в каком он ее и посадил, показалось Соломе «прикольной» идеей; а вот посмотреть чуть дальше, посчитать на ход вперед, представить, во что вылиться может это все – тут простота все ему заслонила. Совсем непросто дается некоторым самое естественное, я бы сказал, для человека действие: рассуждение, размышление, раздумье.
Конечно, привычка к простоте, и паче того, идеализация ее; и привычка к идеализации, восприятие простоты исключительно как достоинства за все последние времена укоренились и не могли не дать о себе знать: на простой поступок проста и реакция простых людей; естественным образом шутить над Соломой забыли. Самому тяжко было сделать выводы; простота могла распространяться – и распространялась – дальше.
Резиновая Зина отправлена была назад, к Сереге, где некому и незачем было ее холить и лелеять – «кукольные» игры мичман отыграл в свои, природой отведенные им сроки и времена. Зине осталось привычно прозябать в прихожей. Всегда и только.
Солома загрустил; про себя тоскуя, вслух он запил горькую: Зину отдали раньше времени и срока, не по желанию, но «общественному мнению» в угоду. В водке вымещалась естественная реакция – неизвестно какая она должна быть – естественная; именно у Соломы; именно на сложившуюся ситуацию. Вымещалась – ключевое слово.
Ясно, что естественные реакции должны быть; ясно что в большинстве случаев они, сознательно или без, замещаются, подменяются на что-либо... что-либо другое: штампованные суррогаты; искусственно выгнутые стереотипы...
Полурезиновая (или, лучше, третьрезиновая) идиллия закончилась; уехала к Сереге Зина, отпал в запой Солома, «тройственный союз» распался, его на какое-то время заменил другой: Рома, Лена и Оксана; такой же суррогат; суррогат любви.
Все что естественно – не стыдно. Все что не стыдно – естественно; так что ли? Меняется или нет от перестановки слагаемых результат?
Все просто: если жить по арифметике, - нет, не меняется; «нужно быть проще»; формула проста. Если развить тему, здесь не стыдным окажется все; абсолютно все.
Но если не забывать, что человек, это звучит гордо; что по Божьему образу и подобию создан он, то необходимо, нужно обязательно и всенепременно представлять себе разницу между искусственным и естественным; разрекламированным и нетленным, истинно прекрасным; конвейерно-рафинированным суррогатом и настоящим творением, поэмой, новым светом, искусством. Иначе, вполне возможно, что и самую жизнь нам вскоре на дважды два рассчитают в соблазнительно-заменительный суррогат. Удобно и просто; и запросто.
Вот только, с искусственно рассчитанной колеи при таком раскладе сорваться возможности уже не будет ни у нас, ни у наших детей: потому что некуда будет срываться, суррогатом станет все вокруг нас.
Квантово-гармоничный, алгебро-ирреальный мир не простит ни стрекозовой, ни муравьиной простоты.
Кто может: ешьте настоящее мясо.