Осколки

ОСКОЛКИ
повесть

Глава 1. Незнакомец.
Глава 2. Перешагнуть море.
Глава 3. Смерть.
Глава 4. Дневник.
Хаос и море.

Незнакомец

Сгущались сумерки. Сотни лет тьма обволакивала землю, чтобы утаить дела, которые совершаются только под покровом ночи, и всегда делала это безразлично, необратимо, холодно. Это небо столько раз было запачкано кровью, грязью, удивительно, как оно порой становилось чистым, сверкающим голубизной. Для людей, подверженным старости по неумолимым законам природы, оно со временем тускло, оставаясь светлым для молодых. Ночью же оно извечно было черным. Кто знает, какой его истинный цвет?
Город затих. Где-то на окраине лаяли собаки. Подвешенный к столбу на цепи фонарь скрипел, покачиваясь. В темноте появилось движение, и в свет фонаря вошел человек. Старик, сидящий на деревянной скамейке у стены трактира, удивился, насколько путник был худ и высок. Близорукие глаза не увидели лица незнакомца, голова которого была укрыта капюшоном просторного плаща.
- Добрая ночь, не так ли? - сказал тихим и спокойным голосом старик, глядя на молчащего путника. - Сегодня так тихо.
Путник кивнул и, кажется, что-то сказал - но старик не расслышал - а затем, не останавливаясь около старика и закутавшись в плащ, зашел внутрь здания. Он оглядел светлое помещение и сел за свободный стол, укрытый тенью в углу. Несколько голов повернулись к незнакомцу и проследили за ним, любопытствуя, кого занесло сюда, да еще так поздно.
Человек, представший перед посетителями трактира, был закутан с ног до головы в теплый серый шерстяной плащ, шею, рот и нос закрывал бурый шарф, лицо пряталось в темном пространстве между шарфом и капюшоном, сдвинутым вперед. Один из посетителей, сидящих рядом, незаметно отсел от него, наверное, опасаясь, что незнакомец болен. Сев за стол, путник еще раз окинул взором из-под капюшона трактир. Что он надеялся увидеть? Картина, представшая перед ним, ничем не отличалась от бесчисленных видов, запечатленных им на своем пути. Везде все одинаково: люди, дома, поступки. Думал ли об этом или о чем-нибудь другом путник, когда осматривал каждый предмет и человека в трактире, как будто делал это в последний раз – неизвестно. Помещение было большим, в нем стояло восемь столов для посетителей. У очага суетилась женщина в фартуке, помешивая варево в котле, втыкая в курицу дольки чеснока, давая указания, она еле успевала вытереть пот со лба. Ей помогали три девушки. За стойкой стоял хозяин, разливающий по кружкам эль и принимающий заказы. Время от времени он общался с посетителями. Гости этого заведения были ремесленниками и крестьянами, они ели, пили, разговаривали и смеялись.
- Он болен или боится простудиться, - сказал рыжеволосый парень, сын сапожника, сидящий со своими друзьями за одним из столов. - Ночь холодная.
- Ну а здесь довольно тепло, скорее он не хочет, чтобы увидели его лицо, - не согласился второй парень с жесткой щетиной на подбородке и большими щеками. – Может он прокаженный?
Все трое еще раз взглянули на путника – рядом с ним стоял хозяин трактира, заметивший нового посетителя и подошедший узнать пожелания.
Путник долго разглядывал трактир и теперь сидел, уставившись в одну точку на столе, не замечая ожидающего трактирщика.
- Что пожелает усталый путник? – спросил низким голосом хозяин – лысый, но имеющий пышную кудрявую бороду мужчина с упитанным животом. – Вы, я вижу, утомились, желаете переночевать и, конечно, поесть?
Путник издал усталый, протяжный вздох, похожий на то, как из бутылки, если ее открыть, со звуком выдыхается наполнявший ее газ. Кажется, он, наконец, услышал слова трактирщика.
- Да, - также протяжно сказал он на выдохе и, подняв голову, замолчал.
Хозяин трактира пытался разглядеть глаза собеседника и ждал, пока тот еще что-нибудь скажет. Казалось, путник задумался.
- Комнату, еду – после, там, - слова видимо давались ему с трудом.
- Все? Больше ничего не надо?
- Нет, - после паузы ответил странный посетитель. Все движения его, как заметил хозяин трактира, были медленными. После своих слов незнакомец откинулся на спинку стула и замер.
- Может быть выпить? – спросил трактирщик после недолгого молчания.
Ответа не последовало.
- Может вам плохо?
- Нет.
Хозяин удалился, думая, какой молчаливый попался ему посетитель.
Сыну сапожника не было слышно, что говорил ночной гость, он даже подумал, что путник совсем молчит без движения, словно окаменелый, но по ответам трактирщика понял, что это не так. Третий парень, сидевший с ними и до этого молчавший – племянник купца, с которым жил и путешествовал, сирота – подал голос:
- Знаете что? Когда я ездил с моим дядей по окрестностям последний раз, я слышал о нем. Он появлялся в нескольких деревнях. О нем никто ничего не знает, так как он молчалив, он не заводил ни с кем знакомств, да и вообще мало с кем разговаривал. Кажется, он пришел издалека. Его прозвали Незнакомцем.
- Может он эльф? – предположил щетинистый парень – потомственный портной.
- Да ну тебя с эльфами! Чуть что - так сразу. Забудь эти сказки, - воскликнул сын сапожника.
Они говорили долго, высказывая всевозможные предположения и то и дело поглядывая на Незнакомца. Разговор за кружкой эля уходил то в одну, то в другую сторону, но неизбежно возвращался к таинственной фигуре, закутанной в плащ, пока, наконец, через час путник не встал и не пошел к лестнице – большой и деревянной, с перилами и резьбой – ведущей на второй этаж. Трактирщик окликнул его, сказав, что его проводят, и послал с ним одну из девушек.
- Что же ему все таки надо в Спящем Холме? – спросил сирота, провожая Незнакомца взглядом.
Город, в котором появился Незнакомец, был тихим местом. Он стоял на склоне холма так, что часть домов – район богатых жителей – была выше других. Город был окружен стеной, но давно не держал осады, не принимал в свои объятья войска, не праздновал победы и не носил траур черных флагов на своих улицах. Счастливым его назвать было нельзя. Город не мог похвастаться ни рудой, ни плодородностью почв, ни стадами, ни водоемом, богатым рыбой, и поэтому ремесленникам приходилось усердно трудиться, чтобы их изделия были проданы в соседних поселениях, а взамен были куплены товары, необходимые городу. Жители Спящего Холма, получившие богатое наследство еще в довоенное время, притесняли остальных, желая получить себе больше. Бедность побуждала к преступлению, происходили кражи и убийства. Но что здесь мог искать Незнакомец? С давних пор сюда являлись лишь жители окрестных деревень и купцы, так как город был удален от большой дороги и не мог служить остановкой в пути – думал сирота.
Поговорив, трое друзей разошлись по домам. На следующий день, покончив с работой, они вновь собрались в трактире, но Незнакомца там уже не было. Днем его видели несколько раз, а потом он, видимо, покинул город. Больше его здесь не видели никогда.

Перешагнуть море

После того, как он покинул Спящий Холм, Незнакомец отправился к берегу моря, в портовый город Акулий Мыс. Этот грязный пропахший рыбой и соленой водой городишка принимал в свои недра любого и давал ему полную свободу. Многие хотели переплыть море, чтобы найти там новую жизнь, от причала часто отходили торговые корабли, на которых любой за деньги мог пересечь этот гигантский водоем, берега которого выходили за пределы Королевства. Другие оставались здесь, становясь одними из жителей города: рыбаками, искателями жемчуга, ремесленниками, преступниками.
Незнакомец вошел в город и смешался с массой других подозрительных путников, на которых давно никто не обращал внимания в порту.
***
Неделю спустя после того, как Незнакомец покинул Спящий Холм, трое друзей вновь сидели в трактире в то время как сам он шел по вечерним улицам Акульего Мыса. За неделю они узнали из повседневных разговоров, что странный человек, закутанный в плащ, был утром на улице Сыроваров. Он направился к дому семьи Сэма-сыровара –  тот был заброшен еще двадцать лет назад, на дверях висел замок, но Незнакомец сбил его мечом и вошел внутрь. Вышел он только три часа спустя. Потом он говорил с жителями соседних домов, от них стало известно, что он спрашивал про последних обитателей дома, он выяснил, что два десятка лет назад семья старого сыровара была убита кредиторами Сэма, а убийца сгорел заживо во время пожара, погубившего несколько домов в бедном районе: пьяный конюх случайно поджег сено. После этого он ушел из города.
Трое друзей говорили о том, кем он мог быть. Сирота высказал предположение, что это сын сыровара, но двое его друзей отвергли его. «Сын сыровара ушел на войну тридцать лет назад, когда ему было двадцать, война закончилась десять лет назад, так что ничего не сходится», - сказал сын сапожника, который уже спрашивал о сыне Сэма своего отца, помнившего его. «Это не он», - подтвердил портной. – «Голос совсем другой, его бы узнали». «Он же скрывает свое лицо, как его могли узнать?» - стоял на своем племянник купца, привыкший спорить при торге. – «А голос, разумеется, изменился, ему сейчас должно быть пятьдесят». «Если бы это был он, он бы не стал скрывать свое лицо в родном городе. Голос его не похож на голос пятидесятилетнего. Да и вообще, он должен был вернуться десять лет назад», - сказал сын сапожника, и на этом спор закончился.
***
Молодой одинокий рыбак, худой и курносый, возвращался с неудачной рыбалки в свою тесную каморку. Звезды казались ему дырками на черном одеяле, он смотрел на них и думал, сколько лет они покрывали небо, отчего черная ткань рвалась, и что так пронзительно светит с той стороны. Он думал об этом, чтобы не обращать внимания на себя. Он любил думать. Песок, шуршащий под его босыми ногами, сменился деревянным настилом улицы. Кусочки реальности выхватывали из тьмы круги света фонарей. Тишину ночи разорвал крик. Голос показался рыбаку знакомым. Он поспешил на звук. Завернув за угол, он побежал по улице, пересекавшей его путь, затем он углубился в переулок слева. Через мгновенье он увидел человека, лежащего в луже крови. Около него стояли двое. Один из них был незнаком рыбаку, когда он подошел к ним, неизвестный завернулся поудобнее в плащ, капюшон которого закрывал ему лицо. Второй – владелец магазина на этой улице, мужчина средних лет с рыжеватой бородой, без усов, но с густыми бровями, круглыми карими глазами и средним телосложением – спросил незнакомца:
- Это вы кричали?
- Да.
Рыбак посмотрел на труп – это был один из ночных грабителей, обкрадывающий одиноких прохожих, рыбак знал его, голос, который он слышал – он был готов поклясться – был похож на его.
- Но я вижу вы и сами справились, - заметил владелец магазина. – Что ж, одним подонком меньше, - он увидел рыбака и поприветствовал его по имени. – Тебе нечего здесь делать парень… Хотя… ты можешь помочь отнести тело отсюда. А вам, господин, я советую быть осторожным в такое время, в следующий раз ваш меч может вас подвести.
Незнакомец промолчал.
Рыбак и торговец взяли труп за руки и за ноги, закинули на плечи и понесли к причалу. Торговец не хотел проблем около своего магазина посуды – вода примет мертвеца, и это происшествие исчерпает себя. Незнакомец постоял еще немного в переулке, поправил шарф, вышел на улицу и направился в противоположную сторону.
Рыбак нес труп человека, имя которого знал – у них были общие знакомые, они виделись пару раз, и хотя это было неприятное знакомство, ему было жаль тело, которое скоро поглотят темные воды внизу. Но он не думал об этом, когда они спускались со скалы – окончания мыса – на которой стоял город, по дороге к воде, он это чувствовал и лишь спустя время осознал, а сейчас мысли его были заняты Незнакомцем. «Это не он кричал», - размышлял он. – «Крик, который я слышал, был отражением ужаса, не страха быть ограбленным или побитым, это был смертный ужас, ужас перед чем-то, что напугало бы любого мужчину. Этот странный человек был спокоен, он почти не двигался и молчал; он не мог издать такой вопль, убить человека и остаться совершенно спокойным, тем более он остался жив, а крик предвещал смерть. И именно грабитель умер. Но что его так напугало?» Они пришли. Вода тихо плескалась, обмывая борта кораблей, стоящих на пристани. Луна выглядывала из-за мыса. Они подошли к пирсу и сбросили с плеч ношу. Рыбак смотрел на тонущее тело до тех пор, пока наполненные предсмертным страхом глаза не исчезли на глубине. «Может быть его лицо?»
***
Капитан корабля посмотрел на очередного пассажира. Шерстяной плащ, шарф, худоват. Оглядев его с ног до головы, он остановился на глазах. Из узкой темной щели между носом и верхним краем капюшона на него смотрели круглые, немигающие глаза, казалось будто у них нет век, настолько они были округлы. Но они не были округлены страхом, наоборот, этот ледяной взгляд вызывал беспокойство, а если признаться себе в этом – страх. Незнакомец протянул костлявую руку в перчатке, и капитан перевел взгляд на нее. В ладони лежали монеты, он взял их из руки нового пассажира и вновь посмотрел на его глаза, но тот надвинул капюшон почти на нос, и глаза исчезли во тьме, словно погасли, наверное, он прикрыл веки. Незнакомец взошел на палубу, капитан проводил его в свободную каюту. Там пассажир сел за стол перед потухшей свечой и застыл. Капитан удалился.
Корабль шел по курсу. Капитан рассчитывал маршрут по карте. Закончив, он посмотрел в иллюминатор. Волны тихо плескались. Погода была хорошая. Его судно везло товары: ткань, пряности, посуду, оружие, и несколько пассажиров на другой берег, на большой остров – анклав Королевства, в один из его гостеприимных портов. Пассажиров было пятеро: семейная пара – купец и его жена, наемник, охотник и еще один неизвестный. Последний не показывался ни на палубе, ни где-либо еще. Принося ему еду, слуга заставал его всегда на одном и том же месте, как будто он и не двигался, а на столе всегда лежала несъеденная, засохшая еда. Однажды капитан сам к нему наведался, спросил о его самочувствии, посоветовал поесть хоть что-нибудь. Уходя, он услышал за спиной тихое и нейтральное, как и все что говорил незнакомец, «О, боги…!». Когда в следующий раз слуга принес ужин, то увидел, что на тарелке перед пассажиром лежит частично прожеванная еда. «Вам не понравилось?» - спросил слуга в недоумении. «Нет, мне все очень понравилось», - сказал незнакомец, выделяя каждое слово.
Голос незнакомца заставлял вздрагивать всех, кто к нему заходил, включая капитана. Он был ровный, но абсолютно невыразительный, похожий на сквозняк, дующий изо рта странного пассажира. Глаза же пугали. Однажды жена купца столкнулась с незнакомцем в коридоре – один из немногих случаев, когда он выходил из своей каюты – и, ахнув, убежала к мужу, чтобы рассказать с дрожью в голосе о круглых, горящих, «как у демона», глазах человека. «Ты преувеличиваешь», - успокоил ее муж. – «Я видел его, мне он таким страшным не показался». После этого случая незнакомец стал чаще появляться на виду. Еду он ел, но, видимо, прожевав, выплевывал, как думал слуга, каждый раз находивший в его каюте тарелку с толченой кашицей. Этим объяснялась его чрезмерная костлявость. Встретив жену купца, незнакомец останавливался и провожал ее взглядом, пока она не скроется в дверях каюты мужа. Однажды капитан устроил ужин для пассажиров, чтобы развеять их скуку бездействия в плавании – на палубе, на свежем воздухе, благо ветра не было. Матросы вынесли стол, кок подал кушания, была зажжена свеча, и капитан пригласил пассажиров. Купец пришел без жены, потому как у нее случилась морская болезнь, и ей не хотелось есть. Незнакомец тоже пришел. Все расселись, закутанному в плащ нелюдиму досталось место с краю стола. Капитан, взглянув на него, отметил, что он выглядит лучше, но не понимал только почему. Незнакомец не снял перчаток даже за едой. Был вечер, стемнело, и свет свечи на столе не досягал незнакомца, он был в тени. Приоткрыв шарф, он начал запускать в рот куски мяса и жадно их пережевывать, его челюсти двигались неестественно механически. Все впервые увидели его лицо: прямой, тонкий нос, обтянутая кожа, впалые щеки, губы – словно у старика, ввалившиеся и тонкие. Он ел жадно, но не быстро. Наконец, он заметил, что все смотрят на него, и обратил на них глаза. Все продолжили есть, а купец – наоборот, остановился и, положив, вилку на стол, сказал:
- Вы представляете, уважаемый, что сказала мне про вас моя жена? – он улыбался, глаза его были прищурены. – Она прибежала ко мне в испуге и заявила, что у вас горящие глаза! Как у демона – вот так она выразилась. Вы только представьте себе, на корабле обитает, плывет куда-то по своим делам демон! Я чуть не умер со смеху! Среди нас, господа, не человек! – все молчали, смотря на купца и на Незнакомца. – Моя женушка думает, что вы, почтенный, демон! Или вот еще хуже, представьте себе такого страшного мертвеца, питающегося человеческой плотью. Напоминает сказки моей матери, - он засмеялся.
Незнакомец перестал есть и смотрел, не отрываясь на купца. Тут капитан вспомнил: глаза «демона» сейчас выглядели обычно, по-прежнему круглые, они тем не менее имели веки. «Наверное тогда мне просто показалось, или скорее он был удивлен чем-нибудь», - думал капитан.
- Ну что вы скажете, уважаемый? Демон! А! Вы только подумайте! Чего придумала. Ну, сейчас я с удовольствием имею возможность убедиться, что глаза ваши вполне человеческие. Я думаю, это все женские выдумки, ее мать воспитывала ее в том духе, что каждый мужчина – это своего рода демон-искуситель. Ха! Так как вы думаете? – Незнакомец продолжал, не моргая, смотреть на купца с края стола. – Господа?
Капитан тихо поглощал еду.
- Да, я думаю вы правы, это женские предрассудки, - сказал он. Остальные молчали. Наемник всегда был угрюм, но сейчас вдруг ухмыльнулся и сказал тихо:
- Хотел бы я показать ей, кто здесь настоящий демон.
- Что вы сказали? – обернулся к нему нерасслышавший купец.
- Только то, что ваша жена необычайна красива, - сказал наемник с кривой ухмылкой на губах.
- Именно поэтому я и женился, - улыбнулся тот, поглаживая бороду, а затем отправил себе в рот очередной кусок барашка, которого они приговорили.
Охотник решил вставить слово и начал говорить о том, куда он намеревается пойти, достигнув берега, и какого зверя убить. Незнакомец встал, не закончив еду, и отправился к каютам. Все проводили его взглядом, охотник увлеченно продолжал рассказывать о своем ремесле, и все продолжили трапезу. Рассказ бывалого охотника уже начал навевать скуку, как вдруг раздался женский крик. На корабле была только одна женщина. Все повскакивали со своих мест и вместе с несколькими матросами побежали в каюту торговца. Муж вбежал первым и поспешил к жене, чтобы скрыть наготу: одежда была разорвана. Закрыв ее одеялом, лежащим рядом, купец заметил, что на нем появилось красное пятно. Он тот час сдернул его и увидел рану – довольно глубокий порез на животе. Женщина была в шоке, все попытки что-либо узнать были напрасными.
- Это этот чертов нелюдим, он ушел из-за стола, чтобы прийти сюда и покуситься на честь и жизнь моей жены, - сказал купец, но капитан уже направился к дверям, позвав с собой двух матросов. Купец подбежал к каюте незнакомца, когда из нее выходил капитан. Он закрыл дверь и повернулся к разъяренному мужу.
- Вы убили его? Нет? Тогда давайте я сам это сделаю вот этими руками!
Капитан посмотрел на него слегка растерянно, купец прочитал в его глазах страх. Затем капитан оправился и сказал:
- Извините, произошло недоразумение, скорее всего, это кто-то из матросов, я найду виновного и…
- Какого черта! Это сделал он! – сказал купец и, оттолкнув капитана, распахнул дверь каюты. Света не было, на столе стоял подсвечник без свечи, через иллюминатор луна освещала трупы двух матросов. Корабль накренился, и к ногам купца что-то подкатилось. Это была голова матроса. Купец поднял глаза и увидел его. Незнакомец сидел неподвижно, согнув колени, на кровати. На купца смотрели два горящих зеленым огнем, как у кошки, глаза. Купец побелел и закрыл дверь.
- Да, наверное, вы правы, капитан, - пробормотал он через несколько секунд. – Пожалуй, я пойду к жене, ей нужна моя помощь.
- Да, это будет правильно, - сказал капитан, и купец направился в каюту.
Его жена умерла через неделю. На корабле не было целителя, лишь один матрос имел некоторые навыки, но не смог раздуть огонь угасающей жизни. Женщина так и не пришла в себя. Она бредила, бормоча во сне о демонах, но не сказала ничего о происшедшем. Ее похоронили по морскому обычаю, так как купец не изъявлял никакого желания отложить погребения до прибытия на землю. Он сидел безвылазно в своей каюте, ничего не ел, и никого не принимал.
Вся команда во главе с капитаном и пассажиры стояли около борта. Трое матросов держали сверток – тело женщины, закутанное в черное полотно. Капитан стоял, опершись на перила, и смотрел на море, стояла непогода, темная вода волн пыталась лизнуть небо, свистел ветер, солнца не было. Хотя кругом шумело море, а сам он пытался его перекричать, чтоб его было слышно, читая похоронную молитву, капитану казалось, что стояла полная тишина, в которой неспешно плыли единой волной его мысли. Неужели теперь они были во власти странного предопределения, подчиненного мотивам Незнакомца? Капитан смотрел на море, произнося слова молитвы; море, которое было его домом, сейчас лицезрело смерть. Матросы скинули сверток за борт, и волны подхватили его, словно бережливые руки, а затем он исчез, утонув во мраке. Капитан посмотрел на лица матросов и пассажиров. Все они были серьезны и задумчивы, «как будто статуи братьев, стоящих над гробом сестры». Тут он увидел, что Незнакомец тоже здесь, он стоял чуть поодаль от остальных, закутавшись на ветру, и смотрел в воду, туда, где только что было мертвое тело. Незнакомец повернул голову к капитану: «Пусть корабль плывет, куда надо», - понял капитан и закончил молитву. Сразу же на него обрушилась лавина звуков шторма.
С того дня, как раздался крик, ни команда, ни пассажиры не упоминали об этом случае и делали вид, что ничего не произошло. Незнакомцу еду приносили так же, как и раньше, но мимо его каюты проходили со скрытым страхом. Страх не позволял кому-либо зайти туда. Лишь однажды один матрос, посчитав всех остальных трусами, открыл дверь каюты. Вернувшись, он сказал: «Я убил его», - затем из его рта потекла кровь, и, закатив глаза, он упал, чтобы больше не подняться. Он умер от раны в животе.
Корабль застигла в пути буря. Казалось гигантские руки водяного исполина перебрасывают корабль между собой. Все пассажиры заперлись в каютах, пытаясь не свалиться с кроватей. Матросы совершали подвиги, управляя кораблем. Капитан стоял на палубе, держась за мачту, и пытался перекричать шторм. Несколько членов команды смыло волной. Когда буря стихла, наступил штиль, матросы валялись на палубе или в своих гамаках, мокрые и устали, сушась на солнце и тихо обсуждая шторм или спя, чтобы проснуться готовыми к работе. Пассажиры по одному повылезали из кают, чтобы посмотреть, что с кораблем сделал шторм. Капитан сидел у себя и рассчитывал уклонение от курса. Он представил себе, как Незнакомец сидит в каюте на том же месте, в той же позе. Наступило затишье, но маленькую каюту закутанного в плащ странника окружало напряжение. Что видели сейчас его глаза, устремленные в стену? Кем он был? Откуда пришел? Хаос овладел им или Тьма? Убийца он или жертва безумия?
Капитан еще раз уверился, что они сбились с курса. Намного. Что-то произошло в его мыслях и он воскликнул про себя: «Черт!» - он ударил кулаком в ладонь. – «Мы можем потеряться в этой бескрайней водяной глади, и корабль станет одним из призраков, скрипящих на ветру в незбыточной надежде пристать к берегу». И тут капитану захотелось пойти к незнакомцу, который убил его ребят и невинную женщину, посмотреть ему в глаза, узнать все. Он в ярости распахнул дверь, чтобы немедленно явиться к нему. Незнакомец стоял на пороге.
- Делом чести было бы убить вас прямо сейчас, - сказал капитан и почувствовал, как это чрезмерно пафосно звучит перед существом, перед его горящим взглядом и странной аурой.
- Я хочу взять бумагу, перо и чернила.
Капитан выхватил из ножен на стене саблю.
- Вы хотите узнать мою историю? – спросил Незнакомец тем же голосом, что просил принадлежности для письма, тем же, каким говорил что бы то ни было.
Капитан колебался. Вопрос его испугал, сбил с правильного, казалось, пути. «Как все неправильно», - подумал он. Все это было похоже на игру актеров. Это была картина, намалеванная чернилами – сборище клякс, отраженных на развороте. Дверь за Незнакомцем закрылась. Капитан стоял в ожидании какого-то события. «Передо мною сумасшедший», - подумал он. – «Он выплевывает пищу, у него выпучены глаза, он зарезал невинного».
- Да, я хочу, - ответил капитан, ожидая начала рассказа.

Смерть

Темные времена не проходят, они не имеют начала и не имеют конца – так думал воин, стоящий на дозорной башне. Ночь. Тьма окутала землю, она просочилась сквозь щели дома, в головы людей. Он давно это понял. Но потом он понял большее – миром правят не добро и зло, не высшие силы, история – это не плоды трудов богов, плетущих нити судеб, предопределяющих события, направляющих поступки людей, это замысловатое сплетение случайностей, миром правит Хаос. Это он в виде урагана сметает дома, это он заставляет рождаться детей с врожденными уродствами, это он порождает сумасшествие. Нет хорошего и плохого. Есть безумная воля Хаоса. У Хаоса нет мотивов, нет целей, нет логики, нет последовательности, причин и следствий. Он словно море, бушующие в яростном порыве затопить все. Хаос не просит, не вынуждает, он просто совершает, так под воздействием Хаоса воин сейчас решил спуститься с дозорной башни, хотя до конца его смены было около получаса. Он медленно ступал по ступеням лестницы, ни о чем не думая. Возможно, тяга смерти вела его к погибели. Или жажда жизни направляла прочь от проблем будних дней. Для Хаоса нет разницы, как объяснять его. Что сделано, того не вернешь. Воин вернулся в город, он шел по тихим улицам, неведомая, чуждая человеку воля влекла его по невидимому маршруту. Он завернул за угол и направился к дому, в окнах которого горел свет, дверь его была открыта. Воин вошел внутрь. Он прошел мимо храпящего на полу бородатого мужика в дорогом платье, увидел слева другого мужчину, лежащего в неестественной позе, грудь его была залита кровью. За столом перед воином сидело еще трое мужчин. Они пили вино и заигрывали с тремя беспрестанно хихикающими женщинами. Все шестеро были пьяны. За их спинами была приоткрытая дверь, из-за которой доносились какие-то звуки, заглушаемые шумом пирушки. Один из празднующих обратил внимание на воина, его мутные глаза блестели, красные губы сложились в кривой улыбке, борода была залита вином. Справа от него сидела женщина, обнимающая его и заливающаяся пьяным смехом. Мужчина протянул бокал вина воину, но тот выбил его из протянутой руки и ударил мужчину в лицо, после чего он упал со стула вместе с визжащей подругой. Воин выхватил меч и ударил второго плашмя по голове, третьего пнул ногой, тот упал и сразу захрапел. Женщины сгрудились около спящих. Воин открыл приоткрытую дверь. На полу лежало тело женщины, рядом сидел человек в плаще и, наклонившись над ее шеей, чавкал. Когда воин вошел в комнату, человек в плаще обернулся, показав ему уродливое желтое лицо и окровавленные зубы без губ. Воин посмотрел в глаза человека и увидел Хаос. Теперь он знал, как он выглядит. Человек вскочил и выхватил меч, он издал неясный хрип и яростно набросился на воина. Тот хладнокровно отбил все выпады. Тогда в глазах незнакомца загорелся огонь, глаза напоминали два шарика зеленого плмени. Он сделал несколько точных ударов, последний воин не смог отразить, и его голова покатилась по полу. Человек в плаще подошел к столу, взял кувшин с вином и, запрокинув голову, стал пить. Вино проливалось на пол. За его спиной возник пьяный мужчина с мечом и, размахнувшись, снес ему голову вместе с капюшоном. Кувшин упал на пол. Вино еще лилось. Из тела незнакомца, оседшего на пол, как будто выдохнулся пар и тот час расстаял в воздухе со звуком, похожим на выдох. Пьяница растеряно стоял с чистым от крови мечом. Он перевернул носком сапога голову мертвеца, чтобы увидеть его лицо…

Дневник

«21 год после падения Грэгова Союза. 1 месяц осени. День 24.
Командир сказал, что мы выступим завтра.Он надеется пройти лесом и выйти у Сежела, там, он обещает, нас ждет отдых.
Как далеко я от дома, а все видется мне отчетливо, словно не корявые руки деревьев леса, по которому мы пройдем, передо мной, а родной дом, стол, кровать, отец, больная мать, сестра. Чем дальше я от них, тем больше я о них думаю. Когда существует угроза потери, начинаешь ценить пустое – каждую вещь. Как бывают далеки близкие, казалось, люди. Я и не знаю их совсем. Мать всегда была больна, отец всегда был занят, а сестра, она была слишком мала, чтобы я обращал на нее внимание. И все же хочется их видеть. Неужели они мне так дороги? А Александра? Как хочется вернуться домой, чтобы забрать ее и покинуть это логово старости и увядания навсегда. И жить счастливо с ней одной. Всегда.
1 месяц осени. День 26.
Сегодня наш следопыт обнаружил следы присутствия вражеских солдат, но неизвестно в каком направлении они шли.
Александра, жди меня.
День 29.
Разведчики, шедшие впереди, убили грэговского подонка. У меня предчувствие. Сегодня я за обедом поднял как-то глаза на Фрёда, и как-будто бы что-то увидел, на его лице был отпечаток смерти, словно не Фрёд был передо мной, а холодный труп, двигающий задубевшими членами своего тела. В его глазах промелькнуло что-то зеленое и холодное. На лице его как будто наложилась призрачная маска черепа – или это мое воображение нарисовало под воздействием предрассудка символ погибели. Все это промелькнуло за секунду, и я не уверен, что все из этого было на самом деле. Что с тобой? – спросил Фрёд, наверное он прочитал увиденное мной в моих глазах, потому что его глаза отражали его внутренний страх.
Нам приходится скрываться. Следопыт опять нашел следы. Противников больше, чем он думал. Капитану кажется, что сзади за нами следуют разбойничьи крысы.
2 месяц осени. День 2.
Ночью мне приснился странный сон. Бушующее море. Шторм. Огромные волны разбиваются о скалы, но я понимаю, что кругом полная тишина. Я смотрю на темную воду и вижу, что кроме воды, там есть что-то еще, под водой, над водой кружатся зеленые вихри.
День3.
Что завело нас сюда? Ответ пришел в воспоминании о сне – Хаос. Хаос – повелитель случая. Война бессмысленна. Но она бессмысленна так же, как и все остальное. Весь мир – в руках Хаоса. Кто прав? Мы или они? Никто – нет добра и зла, правых и неправых, победителей и побежденных. Как я смогу взять в руки оружие после этих мыслей? Просто. Просто потому, что я человек, и я хочу жить, я хочу назвать свое имя Александре, подойти к ней в первый раз, заговорить впервые. Почему я не сделал этого раньше? Ведь все трудности были условностями, все они – ничто перед лицом Хаоса. Я буду убивать, потому что смерть – это такое же орудие Хаоса, как и жизнь, как болезни, непогоды и мысли. Существует ли все это? Или это просто мгновенье во вселенной, возникшее по воле случая, чтобы сразу же исчезнуть, в то время как для людей пройдут века их существования? Мои мысли – мои враги. Но я не могу их убить, и я буду убивать людей. Таких же, как я. Или не таких же? Может они все куклы, марионетки в ловких руках Хаоса? Злость и ярость неуместны, потому что всем управляет Хаос, а он равнодушен, он лишен чувств, так что и против него бессмысленно испытывать чувства.
Похоже, что мы обречены. Все вокруг нервничают. Почему я так спокоен? Нас окружают вражеские войска. Мы еле-еле ушли от одного отряда, случайно на нас вышедшего, мы идем по лезвию ладони какого-то сумасшедшего бога.
День 4.
Боги! Может я не прав? Может я не достоин истины, и мне не дано понять? Но я всего лишь человек. Я думал, я стоек, но то, что я видел – Хаос – это было ужасно. Как могут быть жестоки люди… Фрёд мертв. Я держал в руках кусок мяса, когда-то бывшим моим другом. Другом? Я некогда об этом не думал, но это так. Мои мысли – они сбываются, но я не готов встретиться с ними лицом к лицу. Помню, как в детстве, я протыкал прутиком лягушку. Я не хотел ее убивать, но мне было очень интересно, как она себя поведет, и что будет внутри. Я думал, что из тельца вылетит дух, как пар из котла, и рассеется в воздухе. Протыкая ее, я ощущал отвращение, я знал, что лягушке больно, но прут входил в мягкое податливое тельце глубже, выпуская наружу вовсе не пар – отвратительную жидкость. Тогда я подумал, что все живые существа наполнены дерьмом. И теперь я думаю, что и во мне оно есть. Но я же еще человек, нет еще того прутика, который выпустит из меня соки моего тела. Я еще не готов, я должен вернуться домой, чтобы увидеть Александру.
Капитан говорил с нами, он сказал, что нам предстоит последний бой. Мне стало легче от его слов. Оружие будет в моих руках, но я не знаю насколько долго.
День 5.
Они близко. Я прощаюсь со всем миром. До свиданья отец, мать, сестра, капитан, Фрёд и ты, единственная. До свиданья. Свидание? Где? Будет ли оно? Я не буду об этом думать, потому что оружие ляжет мне в руки, и я, влекомый Хаосом битвы, без единой мысли в голове, буду убивать тех, кого должен. Я буду бояться, мне уже страшно, руки трясутся, но так надо.
Я уже слышу звуки битвы на границе нашей стоянки.

(Лист испачкан кровью и грязью, разворот почти черный от грязи, написанное еле прочитывается. За последней записью стоит пропуск, а затем следуют строки, написанные неуверенной рукой, почерк похож на предыдущий, но буквы как будто дрожат и, видимо, даются пишущему с трудом)

Я  ж и в.

Я жив или нет? Кто я? Где. Когда. (неразборчиво) Кругом запустение. Я в лесу. Мне с трудом дается каждое движение. На какое-то время – не знаю на сколько – я теряю сознание, хотя ничего не чувствую ни до, ни после этого, что указывало бы на причины такого состояния. Я не чувствую усталости, слабости, (неразборчиво) олода, жажды, потребности в исполнении естественной нужды. Но двигаться сложно, это занимает много сил, не физических, а умственных. Как будто бы я заново учусь ходить.
Я плохо вижу и слышу, запахов не ощущаю никаких, плохо ощущаю свое тело, равновесие дается с трудом. Я не чувствую языка. Я не могу пошевелить им, как будто его нет. И глазами тоже. Я не чувствую их движения. Просто вижу. Но плохо.

Теперь я вопринимаю мир лучше. Прошло много времени. Я нашел вокруг себя мертвых. В траве, в земле – везде трупы. Давно, очень давно здесь была битва. Все трупы обезличены, ни одного лица, остались только кости. Я чувствую, что я есть, но не помню себя. Я начал писать, как будто раньше это было моей привычкой, случайно. При письме я заметил, что даже мои руки в перчатках я вижу с трудом. Чернила сохранились, они были плотно закрыты в сосуде, но пришлось помочить их росой. Сначала я попробовал плюнуть, но не получилось. Потом я попробовал (смазано, ничего нельзя разобрать)…
Я решил уйти с поляны, на которой проснулся. Проснулся ли я? Как ко мне пришло сознание? Сознание – это действительно единственное, что у меня есть, я могу только мыслить. Что я делал здесь?
Я нашел озеро…»
***
Пьяница перевернул носком сапога голову мертвеца, чтобы увидеть его лицо. Желтое и уродливое, оно показалось ему неестественным. Он присел у тела, чтобы рассмотреть лицо Незнакомца поближе. Кожа на лице была твердая – но кожа ли это? Пьяница протянул руку и неосознанно потрогал лицо мертвеца. Он трогал еще и еще, пока не понял, что под его пальцами был воск, случайно он оторвал кусочек и изумленно на него глядел. С хмельной одержимостью он стал отрывать воск с лица трупа, кусок за куском обнажали истинный лик Незнакомца. Когда он был очищен от воска: были оторваны искуственные веки и подобия губ, тонкий нос и фальшивая кожа – перед пьяницей предстал голый череп. Пустые глазницы смотрели на него. Рот с окровавленными зубами был открыт –  Незнакомец выдохнул перед смертью. Вместо носа – ужасная дырка. Перед пьяным мужчиной лежал скелет, одетый в шерстяной плащ.
***
«Я бросил писать, потому что не мог делать ничего. Теперь я пишу, чтобы поставить точку. То, что я увидел вместо своего отражения, перевернуло все внутри, хотя никакого внутри нет. Я не знаю, что произошло, но теперь я не я. Чернила кончаются.

34 год после падения Грэгова Союза. 2 месяц осени. День 14.
Я пишу. Я – сын Сэма-сыровара из Спящего Холма. Или тот, кем он стал. Я напишу все, что было.
Я умер 13 лет назад на войне против грэговых подонков. Это название всплыло у меня в памяти, и я нашел его в дневнике. Я помню, что это была бессмысленная война, так что разницы нет, против кого и за кого. Даже тогда я плохо понимал, против кого я сражаюсь. Сейчас меня это вообще не интересует. Все люди одинаковы. Для меня они одинаково живые. Я мертв. Мое сознание каким-то образом сохранилось в этом мире и вселилось в иссохший труп. Я противен себе. Как это произошло – не знаю. Хаос непредсказуем. Иногда мне кажется, что это не я. Я потерял все. Я не могу есть, пить, дышать, испражняться, силой воли я двигаю старые кости. Я долго учился видеть. В начале передо мной была пелена из всплывающих образов. Писать я все таки смог еще тогда. Потом я стал усилять свои способности, но все таки я был еще слаб. Я пошел наугад и вышел к озеру. Тогда мне открылась моя ужасная природа. Хотя теперь я не считаю ее ужасной – перед лицом Хаоса все равно. Иногда я теряю возможность разумно мыслить, а когда прихожу в себя – нахожу себя перед трупом или в воде, или на вершине горы, куда не забрался бы живым. Итак, я увидел себя и понял, что не должен показываться людям в таком виде. Теперь я не понимаю, почему тогда я делал это. Наверное, это было чисто автоматически. Куда я шел? К каким людям? Я ничего не помнил. Я вышел на дорогу и шел по ней очень долго, пока не встретил живого человека. Это было одновременно радостно и отвратительно, я вспомнил детство и лягушку, проткнутую прутиком. Убив путника, я взял его шерстяной плащ, шарф и другую одежду. Я скрыл свои кости, но все равно ребра были видны сквозь рубаху, а под грудью было пусто. Я попытался приспособить мясо убитого мною, но ничего не добился, а только размазал его слабую плоть по земле, одежде и костям. Увидев это, я как-то скривился внутри и поспешил уйти, но тем не менее шел очень медленно. Приходилось запахиваться в плащ все время, когда я встречался с людьми. Я делал все бесцельно и тупо. Я был неразумным существом, бредущим куда-то, зачем-то. В минуты окостенения, когда сознание заглушалось, я «думал» или ощущал, что меня нет, и я не я, что причины для меня нет, смысла во мне нет, и нет смысла в моих действиях. Потом я понял, что смысла в них и не должно быть, как и во всем остальном.
Я шел, я проходил селения и города, леса, поля, пересекал даже хребты гор. Постепенно я начинал думать быстрее. Раньше мои мысли развивались очень медленно, я проходил по дороге несколько дней, чтобы один вопрос нашел ответ, одна мысль нашла завершение. Потом я стал продумывать происходящее. У меня в голове… У меня в этой пустой костяной коробке нет мыслей, они беруться из ниоткуда, из тьмы, из воздуха, из Хаоса. Так вот у меня стали складываться определенные цели. Впервые я задумался о том, куда я иду, когда уже был на пол-пути к цели. Я шел домой.
От места моей смерти до моего дома меня отделяли трупы людей, тысячи и тысячи шагов, месяцы и недели, вереницы одинаковых дней, счет которым я не вел, одинаковые города, люди-близнецы, совершающие одинаковые поступки. И я пришел.
Город, в котором я рос, будучи живым – Спящий Холм – он не встретил меня никак. Я помню, как я возвращался сюда не раз, и он улыбался мне, приветствовал солнечными бликами в окнах домов, воздухом, голосами прохожих. Теперь он не говорил мне ничего. Он не заметил меня, потому что я был мертв. Он пропустил мертвеца, как двери дома пропускают внутрь пыль и грязь на подошвах ботинков. И здесь тоже все было одинаково. Где-то внутри меня или даже вдали забрезжило что-то неуловимо-родное, знакомое и приятное, но потом выветрилось. Этот город был таким же, как и все другие, которые я встретил на пути. Эти люди были такими же, как и те, которых я убил на своем пути. Я остановился в трактире, ночью я делал вид, что спал. Для кого-то или для самого себя я пытался в точности повторить все действия, не нужные мне теперь. Я переворачивался с боку на бок, пытался издать храп. Глупо и смешно. Я хотел заплакать, но ничего не мог. В конце концов я пролежал всю ночь на кровати, не двигаясь. Утром я отправился к своему дому. Я оставил этот визит напоследок. Я не задумывался, что я найду там, после стольких лет, я просто возвращался домой. Двери были закрыты на замок. Я вытащил меч, взятый с трупа одного из встреченных мною на моем пути, и сбил его. Люди, проходящие мимо, оглядывались на меня и сторонились, некоторые начали громко говорить и предпринимать попытки звать кого-то. Я зашел в дом. Запустение. Еще большее, чем когда здесь жили люди. Я обошел весь дом, отыскивая в себе воспоминания, и они отзывались на виденные мною комнаты и предметы, отзывались глухим стуком. Я просидел в своей комнате какое-то время. Наверное, долго. Потом я покинул заброшенный дом, я стучался в двери соседей, спрашивал эти ненавистные лица, выяснял все, что они могли сказать. Моя семья была убита. Зачем? Теперь уже нет разницы. Я спросил на всякий случай, кто убийца, хотя уже знал, что не буде никому мстить. Убийца был мертв. Мне не осталось ничего. Но Александра. Я спросил и о ней. Почему я не удивился, почему не испугался, не огорчился, не закричал, не заплакал хотя бы в душе? Она тоже была мертва. Какая-то болезнь унесла ее жизнь еще раньше, чем жизни моих родных. Она умерла совсем молодой. О чем она думала тогда? Наверное, о чем-то из того, о чем думают все. Все живые. О жизни. Она не могла думать о том, о чем думаю я. Или обо мне? Могу ли я на это надеятся? Что она думала обо мне? Есть ли разница. Теперь все живые намного дальше от меня, чем раньше. Я рыдал в мыслях, но рыдал не о других, а о своей собственной бесчувственности. Я не мог чувствовать. Я мог думать, и я думал. Почему? Почему я остался в этом мире? Почему спустя столько лет после моей смерти я вернулся? Зачем? И я знал ответ. Я знал, что ответа быть не может, но сейчас, когда я шел по дороге вон из родного города, я разрывал на куски собственную душу или что-то еще, что осталось от меня прежнего. Разрывал на части собственными мыслями, вопросами и ответами. И тогда, когда все струны моего бытия были натянуты до предела, пришло сознание. Сознание Хаоса. Все вопросы отпали. Все ответы исчезли. Все мысли направились в одно русло, в русло, направляющее реку в море Хаоса. Я вспомнил свой сон. Море. Море хаоса. Хаос моря. Море и Хаос. Вот то, что мне нужно. Я шел, и теперь не знал, куда я шел, потому что знать не обязательно. Я шел к морю. Я пришел к морю. Я сел на корабль. И теперь я здесь, в своей каюте, пишу обо всем этом. Есть несколько препятствий, которые отделяют меня от моря – это люди, которые плывут вместе со мной. По воле обстоятельств они ближе ко мне, чем те, которых я наблюдал на своем пути. По воле Хаоса они плывут вместе со мной. Они не приходят и уходят, они рядом. Они – моя память. Я хотел отплыть в море на корабле и никогда не приставать к берегу. Но они куда-то плывут. Они думают, что их жизненное плавание куда-то их приведет. Плывя в Хаосе, можно приплыть только в Хаос. Умерев, они вернутся в это море. А сейчас они хотят найти берег. Но берега нет, это мираж. Когда человек доплывет до этого обманчивого видения, он поймет, что остался в этом море навсегда, в море, которого не замечал, видя только свой маршрут, в море жизни, которое обернется в море смерти. Это море – Хаос. Оно выпускает наружу и принимает в свои объятья. И когда Хаос выпускает из себя еще одну каплю, то эта капля, человек, думает, что у этого спонтанного акта есть какая-то цель, но, возвращаясь в недры Хаоса, понимает, что кроме вечно бурлящего моря нет ничего, что он – капля в море, часть вечности, неразличимая в бесконечно меняющихся водах вселенной.
День 15.
Слуга приносит мне все время еду. Мне жаль смотреть на него, жаль понимать его мысли.
День 19.
Ко мне зашел капитан. Этот человек – единственный на корабле, являющийся для меня живым. Все остальные мертвы для меня точно также, как я мертв для них. Он поинтересовался о моем самочувствии. Было заметно, что где-то в глубине его маленькой капли, растворенной по всему телу и называемой душой, есть осознание бесмысленности этого вопроса и всего происходящего.
День 20.
В этот раз, когда слуга оставил возле меня пищу, мне стало не по себе. Я очень долго смотрел на нее, представлял ее в моем прошлом, когда я еще мог ее съесть, представляя ее вкус, материализуя ее в моем сознании. Потом в «глазах» моих потемнело. Когда я «очнулся» я прожевывал последний кусок вяленого мяса. Несколько секунд я находился в неком экстазе. Мое состояние было ближе и ближе к состоянию жизни, не в силах его никогда достичь. Я, казалось, вот-вот почувствую вкус еды. Я так реально представлял его, что он будто бы чувствовался на моем несуществующем языке. Все мое существо бурлило. Прошло несколько секунд, и я успокоился, собрал частично прожеванную пищу из грудной клетки и с пола и положил ее на тарелку. Мне было приятно и противно одновременно. Но только в мыслях, ведь чувствовать я не мог. Это было похоже на подростковое руколожство.
После этого я сел на кровать и весь день не двигался, пока не пришел опять слуга. Мы обменялись ненужными словами, но он похоже был поражен этим происшествием.
День 28.
Иногда я ем еду и складываю ее опять на тарелку.
День 31.
Я встретил в коридоре женщину.
(оставшееся место на странице пусто, затем следует пустая страница, только в начале ее написано что-то неразборчиво, под конец строки чернила заканчиваются, на следующей странице дневник продолжается)
3 месяц осени. День 13.
Я долгое время не писал. Мои мысли изменили свое направление. Я долгое время думал и представлял, как одинокий корабль с мыслящим скелетом и иссохшими трупами на борту будет поддаваться волнам и ветру в своем бесконечном плавании. Я думал, как я буду в одиночестве смотреть на море, пока мое сознание не сольется с ним, пока мои мысли не вольются в общее движение Хаоса. Но потом я понял, что этот план – только один из бесконечного множества путей к Хаосу. Я понял это тогда, когда смотрел на черный сверток с телом женщины внутри, утопающий в неспокойном море.
Я встретил в коридоре женщину – жену купца, одного из пассажиров. Она испугалась меня. Она понравилась мне. Потом я сделал из воска свечи, стоящей на моем столе в каюте, себе лицо, я вылепил губы, нос, веки, щеки. Я прикрепил их к кости. Я посмотрел в зеркало и увидел, что у меня есть глаза. Глаза, похожие на два шарика зеленого огня. Наверное, они у меня уже давно. Почему бы и нет. Так и должно быть. Так или иначе. Я ел пищу каждый день с нескрываемым для себя удовольствием. Потом капитан пригласил всех на общий ужин. Я тоже там был, я ел пищу. Но женщины там не было. Тогда я доел свою еду и ушел к ней. Я нашел ее спящей. Потом она закричала, и я увидел, что ранил ее, и ушел в свою каюту. Ко мне пришли двое матросов. Я убил их. Еще там был капитан и купец. Но я не трогал их.
Потом я не выходил из своей каюты. Слуга все еще носил мне еду, и я ее ел. Потом ко мне пришел какой-то матрос и бросился на мой меч как-будто бы сам. Потом женщина умерла, и ее стали хоронить. Я тоже был на похоронах. Я слышал молитву капитана и думал. Я смотрел на море, на то, как матросы сбрасывают тело умершей, завернутое в черное, за борт. И думал. Я долго думал, хотя прошло не так много времени, пока похороны не закончились. Я понял кое-что. Я понял, что все это время я был тем, кем был при жизни. Долгое время я отрицал это, но это так. Моя личность сохранилась во мне, и я мог чувствовать, если бы не был таким, каким был. Я совсем не изменялся с момента смерти до момента пробуждения, все изменения в дальнейшем зависили от меня. Это сделал из себя то, что представляю сейчас. Но все это не имело значение тогда и не имеет сейчас. Потому что кроме этого осознания пришло еще осознание другое. Я понял, что не сбудется то, о чем я думал. Никто не может предсказать то, что произойдет, потому что событиями играет Хаос. Я не останусь на этом корабле один навсегда. Найдет ли он берег или нет – неизвестно никому. Это воля случая, воля Хаоса. Я не писал все это время, потому что пребывал в каком-то судорожном бессмысленном и не разумном состоянии. К тому же кончились чернила. Я посмотрел на капитана в тот момент, когда осознал все это, и он понял меня. Потом я пришел к нему за чернилами, чтобы написать все это, он попытался заставить себя убить меня. Но я видел в нем Хаос, и он видел его во мне, мы оба понимали, что он – наш единственный родитель. Тогда я спросил его, хочет ли он знать мою историю, и он ответил «да». Я получил чернила, и теперь пишу все это.
День 14.
Я дал прочесть мой дневник капитану. После того, как он прочел его, мы говорили. А потом я убил его, чтобы он вернулся в море, вернулся в Хаос, увидел все то, о чем я ему сказал. Матросы довели корабль до берега под руководством самого умелого из них. Они стремились спасти пассажиров. Когда мы пристали к берегу, я убил их всех.
День 15.
Корабль мог дойти, а мог не дойти до берега. И точно также я теперь могу делать, а могу не делать любые вещи. Я растворяюсь в Хаосе. Все чаще я погружаюсь в него, а выныриваю возле нескольки трупов. Я чувствую, что скоро не буду писать дневник, потому что уже не выйду из состояния Хаоса в следующий раз. А может выйду.
День 16.
Все таки я смог пробудить какие-то мысли и написать эти строчки, но теперь (неразборчиво, дневник обрывается, оставшиеся страницы пусты и только запачканы грязью)

Хаос и море

Море.
Море шумело, шипело, гудело. Оно было недовольно, оно билось о скалы, разбивалось тучами брызг о неприступные берега, луна гнала его в тупой ненависти к земле. Море не могло уже сопротивляться луне, волны накатывалось одна за другой, казалось, оно кипело.
Соленые брызги окрапляли мертвые камни скалистого берега. Ветер гнал по небу тучи, обдувая холодом пожелтевшую траву окоченевшей земли. В воздухе царил соленый запах моря, песок, поднятый с пляжа, холод далеких земель. Он обдувал белые кости скелета, отполированный ветром до бела череп. Издалека была заметна сидящая на камне на вершине прибрежной скалы фигура, вблизи становилось понятно – то кости, видимо, давно неподвижные суставы которых заключили скелет, словно в окоченение, в статичную позу.
Скелет поднял голову.
Перед ним бушевало море, соленые капли морской влаги летели в черные глазницы. Отверстые дыры были направлены в сторону горизонта.
Море, небо… Эти слова, как и другие родные и близкие образы отзывались где-то внутри тупой болью – болью потери, давней потери, воспоминания о которой не давали покоя уже несколько сотен лет… Как хочется увидеть это, но пустые глазницы слепы, как хочется услышать, но слух умер вместе с бренным телом. Грудная клетка медленно поднималась и опускалась. Хотелось дышать, чувствовать этот соленый холодный воздух, но ветер свободно гулял между ребрами. Казалось, что тело на месте, оно почти ощущалось, как будто он все еще мог им управлять, кости слушались привычных приказов, как будто на месте были мышцы, двигающие их.
Скелет опустил голову лбом на рукоять меча, которую он держал в руке.

Я здесь навсегда.
 
Он мог изменить кое-что в этом мире, этот старый ржавый меч еще мог убивать, убивать тех, кому он отплатит за свои мучения, убивать тех, кого он назовет виновными в своем бесконечном горе. В хаосе кровяного потока, в круговороте смертей, уснув в армогеддоне, он найдет покой…

С тех пор, как он отрубил голову такому же, как он, и прочитал его дневник, он не мог найти этого покоя, но все изменится. Так или иначе.
Он убил такого же, как он, пленника костей. И когда меч вошел в него так легко, как прутик входит в податливое тело маленькой лягушки, которую в детстве убивают из любопытства, то из осевшего на пол скелета в плаще вылетел дух, как пар из котла, и рассеялся в воздухе. И из лягушки наружу полезла отвратная каша. Дерьмо, подумал он, и в отвращении попятился, но, делая шаг назад, он случайно наступил на старую тетрадь и ощутил ее под ботинком, поднял и раскрыл. Он начал читать. Он стоял тогда в доме, в котором находились пьяные мужики без сознания и плачущие пьяные женщины, а также несколько трупов, включая истерзанную женщину и скелет в плаще. И ему показалось, что он стоит по колено в дерьме, и что в нем самом находится дерьмо. И с тех пор, он не раз пытался смыть это дерьмо кровью. Но удалось ему освободиться только через смерть. Теперь не было тела, измазанного кровью убитых и дерьмом живых, оно истлело, оставив только кости и разум. Теперь он был свободен. Но он был мертв. Мертв, заключен в этом мире навсегда, пленник своих собственных костей. Он мог убивать, и он убивал. Но покоя не было…

Все изменится. Так… Или иначе…

Скелет снова немного приподнял голову, черные дыры не отражали ничего, но где-то внутри, за пределами земного мира, горели огнем внутренней борьбы глаза. Эти глаза отражали безумие, холод зла, ужас и страх, искушение и борьбу, мучение и отрицание.

Вечное испытание.
В основу этой повести
легла жизнь всех людей в этом мире,
а также размышления о Хаосе одного из них.