Фрагмент 2

Когда дворники и студенты техникумов  сгребут  снег  в большие кучи на газонах,  и когда этот снег изрядно почернеет, в городе начинается цепь совершенно невероятных и непредсказуемых событий.
Вчера студент электрического факультета К, молодой человек исключительной серьезности,  в восемь часов утра,  спеша на занятия, нечаянно задел плечом воспитательницу детского сада Л. И тут, вместо обычного раздраженного "попрошу полегче!", он,  смутившись, извинился, разговорился (утром, перед семинаром по основам электрических цепей - невероятно!),  и выяснил номер ее телефона.  Кроме того,  он усадил воспитательницу Л в трамвай  N «А»  и проехал с нею несколько остановок в направлении от института,  в результате чего опоздал на первую пару на  17 минут.
Не верите?! Я еще не то расскажу. Старший бухгалтер Д, возвращаясь  домой после четырех партий в шахматы с наладчиком станков П и, проходя по улице имени неизвестного политического деятеля, поскользнулся и навзничь упал в куст городского декоративного кустарника.  Было половина одиннадцатого  вечера,  и лицо бухгалтера Д совершенно  случайно обратилось в чистое, усыпанное влажными весенними звездами небо.  Бухгалтер Д вскочил как ошпаренный и помчался домой,  бормоча, а иногда и выкрикивая редкоупотребляемое иностранное слово.  Он бежал,  выбрасывая ноги при перепрыгивании луж (невообразимо!) и повторял загадочное слово на все новый и новый лад, словно пытаясь вспомнить его истинное звучание.
Задыхаясь (бедняга!) он взлетел (фантастика!) на  четвертый этаж,  ворвался в квартиру и,  не разуваясь (похоже,  я уже заврался...) появился в комнате.
Он схватил свою жену, продавщицу булочной И, за руку и вытащил на балкон.  На балконе  он  запрокинул  голову,  ткнул пальцем  в  распахнутое небо и прохрипел наконец-то обретенное вновь слово:
- Орион!!!
Флегматичная булочница И, по инерции постояв с ним рядом  около  четырех минут, вернулась в комнату и улеглась в постель.
Неизвестно, сколько бухгалтер Д стоял на балконе, наблюдая скептически-многозначительное перемигивание звезд, но на следующий день его жена И долго беседовала со стажеркой З, запершись в булочной.  Это событие было абсолютно нелогичным для неразговорчивой флегматичной И.
--...И ты знаешь, Зина, - шептала она с придыханием, - я,  вроде бы,  оказалась на улице, а там деревья, такие странные,  и ветками машут.  А он выходит за мной, и уже в плаще, и говорит:  "Ты должна,  и никуда не улетишь!" А я,  вроде, хочу улететь,  а он,  ты представляешь,  берет меня за талию, и, ты знаешь, так сильно, но не больно даже, а как-то так, ну так... ну как тебе сказать, м-м-м... Ну, в общем, берет меня и наклоняется,  ну,  как бы поцеловать, что ли. Ну так, ну так... Ну, как в том фильме, что во вторник перед программой "Время"... И тут я просыпаюсь, а рядом-- мой, холодный весь, ерзает, с балкона вернулся. Ну, поерзал, поерзал, и задрых. А я до утра уже спать не могла.
Жена холодного и ерзающего бухгалтера смахнула с  когда-то  гладкой и желанной щеки флегматичную неуверенную в себе слезу.
Но и на этом удивительная и непоследовательная последовательность не прекращается. Не буду больше никого утруждать конкретными  примерами.  В  невероятности  происходящего проще всего убедиться самому.
Если вы  потрудитесь  произвести  некоторые  несложные подсчеты, вы сможете убедиться в прелюбопытных фактах.
Каждый день, на  протяжении последней недели  февраля подсчитывайте,  скольких женщин, внешность которых может привлечь ваше внимание,  вам удастся встретить на протяжении всего времени с подъема до отхода ко  сну.  При  этом для  чистоты эксперимента,  не рекомендуется учитывать женщин, увиденных по телевизору, на рекламных щитах и обложках сборников кроссвордов в киосках «Союзпечати».
Затем нужно вычислить среднеарифметическое значение за все семь дней. Формулу можно уточнить в справочнике по элементарной математике.
А теперь произведите тот же подсчет для первой недели апреля. Вы обнаружите колоссальную разницу в результатах!
Между прочим,  это подтверждает гипотезу о существовании  наряду с женщинами постоянными (const), женщин сезонного характера (varia).
Вот вы снова не верите!  А эксперимент можно углубить. В любой день первой недели апреля познакомьтесь с  любой  из женщин, привлекших ваше внимание, и возьмите у нее телефон.
Теперь так:  по данному вам номеру не звоните.  В противном случае эксперимент сорвется.  Подопытная может запросто перейти в разряд const.,  как это было с воспитательницей Л  и студентом К по известной схеме:  звонок - свидание - ЗАГС - поиски жилья - снижение успеваемости.  Кстати,  в класс  const наряду  со  студенткой  Л  и  булочницей И входили жены декабристов, Н.Н.Пушкина, А.-М.Бах, А.Дункан и П.Виардо.
Итак, вы не звоните. Ровно через год попытайтесь найти вашу мимолетную знакомую. Бесполезно, уверяю вас! Ее нет, она не  существует.  Она  ждала вашего или еще чьего-либо звонка в апреле- мае,  дождалась или не дождалась в июне и растворилась в сентябре. Если вы не потеряете номер, можете позвонить. Но и в телефоне ее не окажется! Попробуйте! Попробуйте-попробуйте!
Ну вот, что я говорил...

Да ведь это же так просто! Возьми, да подойди! Пятьсот раз ты проделывал этот номер, и, как минимум, все сходило с рук. И, главное, ты ведь прекрасно знаешь, как это делается! Страшного ничего нет. Немного захватывает дух только на первых три секунды, а потом все идет, как по маслу. И куда только девается та самая робость, ради преодоления которой ты и проделал этот трюк впервые!
Впервые Всеволод увидел ее неделю назад, как раз второго апреля, в понедельник. В тот день он сменил маршрут: раньше ехал от Спортивной прямо на Казанский вокзал, на электричку. Но две причины вынудили сменить маршрут. Месячный проездной от Казанского до станции Отдых стоил … А до того же отдыха до Электрозаводской – уже … А апрель предстоял голодный. Чудовище Жанна неверно посчитала объемы, которые Всеволод дал в марте. Карина пообещала, что раз такое дело, то за апрель Севе начислят больше, чтобы полностью скомпенсировать ошибку. Но за апрель получать в мае, а пока надо как-то жить. Вообще-то можно было ездить в Отдых и от Выхино, но это значило греметь от Лубянки двадцать две минуты в этом чудовищном изобретении – Московском метрополитене имени Лазаря Моисеевича Кагановича. То ли дело просторная, романтичная и по сравнению с метро почти бесшумная электричка.
Вторая причина заключалась в том, что, как показал эксперимент, путь через Электрозаводскую давал экономию в четыре-пять минут. А вечер в Москве – такое время, когда минута решает все. Не дай Бог позднему путнику опоздать на последнюю электричку! Как-то зимой Сева застрял на вокзале на всю ночь. Это было не самое приятное воспоминание за истекшие полгода, что он провел в центральной России. С другой стороны, и каждая лишняя минута в вечерней опустевшей редакции, она тоже на вес золота. Дома-то компьютера нет! А для человека пишущего сегодня комп – это единственное полноценное орудие труда. Пишущая машинка, отслужив свои сто лет, заняла почетное место в музее и естественное на чердаке.
Вот в понедельничек-то и произошло.
Собственно говоря, ничего особенного как раз и не произошло. В метро работают десятки музыкантов, встречаются и девушки, встречаются и хорошенькие. А эта была не в том дело, что хорошенькая, или там красивая. Хотя, конечно, красивая. Но не так красивая, как все, по-другому красивая. Что это значит, по-другому? Сева этого не знал. Знал, что она красива именно так, как ему нужно. Может быть, на самом деле на Севино воображение подействовал ее репертуар? Кстати, очень может быть. Представьте себе человека, который уже зарабатывает столько, чтобы купить себе все кассеты с любимой музыкой, но еще пока не может приобрести себе магнитофон. И вот дома лежит заветная кассета, и не одна, но для того, чтобы насладиться любимой песенкой, приходится как бы невзначай заходить к кому-нибудь в гости. Сложно это. И тут на тебе: роскошное контральто под чудный гитарный аккомпанемент выводит легендарный «Мост над бурными водами»! Тут, наверное, и полная каракатица показалась бы богиней.
Но Катя не была каракатицей. И вот в ночь с понедельника на вторник Сева сидел в своей запаха хорошо обкуренной трубки комнате и обкуривал ее окончательно. Сева жил в собственном доме, купленном на деньги, вырученные с продажи бабкиной комнаты в Городе. Деньги догнали его как раз, когда он заканчивал свою ноябрьскую эпопею, их передали надежные люди, вот и появилось у Севы к Новому году собственное жилье. Можно представить, сколько стоят комнаты в Городе, и какой, соответственно, был дом у Севы в Подмосковье. Лет сто двадцать назад это была добротная крестьянская изба, лет назад так двадцать, дешевая подмосковная дача, а год назад – головная боль владельца: у него не было денег на новое строительство, а ремонту дом вообще-то не подлежал. Вот он и был продан Севе даже с отсрочкой платежа последней тысячи долларов. Так что на Севе еще и висело. Но, тем не менее, можно было в почти непосредственной близости от столичных издательств и редакционных коллегий центральной прессы сидеть, глядя в темное стекло, барабанить пальцами по крышке тяжелого, всевшего в пол письменного стола, курить и думать.
Было обидно думать, что Город, в переплетах улочек которого черпали вдохновение поляк Лем, украинец Франко и даже австрияк Леопольд Захер-Мазох, не способен вырастить хотя бы одного и русского литератора.
И вот человек, взявший на себя столь трудную и ответственную миссию по защите чести и достоинства русской нации, курил, барабанил, и думал, как же все-таки трудно писать романы. Ну, например, девушку, виденную в переходе, хорошо бы взять в героини. Подавать героиню читателю нужно с портрета. И вот тут начинается топтание на месте. Открой любую книгу, любого автора, найди портрет героини. Ужас! Нигде, ни у кого в героинях не ходят реальные живые бабы. Либо платиновые блондинки с пухлыми губами, колышущимся бюстом и бархатной кожей, либо жгучие брюнетки, стройные, как арабская лошадь, темпераментные, но опять же, с бархатной кожей. Далась им эта кожа! Конечно, писателей можно понять. Им нужно объяснить читателю, почему же герой так страстно и самозабвенно влюбился в героиню. А без страстной и самозабвенной любви - какой же роман! Писатели из гениальных все же делали некоторые уступки правде жизни. У их героинь то длинноватая талия, то неправильный носик, то упрямый подбородок. Но эти уступки не проходили даром. Все равно при чтении этот-то маленький недостаток и лез вперед всего в глаза, и начинала героиня представляться этакой милой калечкой, а страсть героя, соответственно, благородной жалостью. Этого ли добивался гений?
Итак, было решено оставить героиню вовсе без портрета. Довольно и того, что она нравится герою. Если читатель предпочитает платиновых блондинок, пусть видит ее именно под таким колером. Если жгучей брюнеткой – тоже пожалуйста.
Но по большому счету Севе рановато было замахиваться на роман. Героине, так проникновенно поющей «Бридж овер траблед вотер» предстояло пока украсить собой всего лишь рядовую статейку в «Вестнике киоскера».
Когда Сева понял, что страх быть отвергнутым при первой же попытке знакомства столь велик, что делает саму попытку решительно невозможной, он придумал дельный обходной маневр. Да, ведь именно так и бывает, особенно с неженатыми. Идешь… Да нет, что я говорю, и с женатыми такое бывает, сколько угодно. Так вот. Идешь по улице, и вдруг видишь ту самую. Нельзя сказать, что именно такую представлял себе всю жизнь, то вот сейчас совершенно очевидно, что именно с этой женщиной ты готов… Но в том-то и дело, что «всю жизнь». Стрельнуть телефончик у милой мордашки – дело пары минут, особенно, если тут же на этой же улице полно таких же точно милых мордашек. Ну, отоврется, что замужем, или что «не считает для себя возможными какие бы то ни было уличные знакомства», так и пусть! Все равно телефончик дают восемь из десяти. Но что делать, если тебя отошьет женщина, с которой ты готов всю жизнь делить… Тут тридцатью секундами, пока неприступная не скроется в толпе, конфуза не отделаешься. Тут уже попахивает крушением надежд, а то похуже, личной драмой, или, как говорят точнее, тяжелым мужским обломом.
Каждый раз, уже трясясь в электричке, Сева клял себя за подростковую нерешительность. Ну хорошо, вот сейчас у нее глаза женщины одинокой. Это не трудно определить, в них грустинка и поиск. Но это пока. В любой момент они могут засветиться и стать тверже, как это бывает у женщин, счастливых в личной жизни. А то, глядишь, и вовсе она исчезнет из перехода, ищи потом! Словом, надо было спешить. Но представьте себе такую картину. Походит Сева к этой милой переходной певице, которая, так уж кажется и с каждым днем кажется все сильнее, создана именно для него, пытается он с ней познакомиться, а она – ни в какую. Тут срабатывает такая штука: если ты попытался даже просто познакомиться с женщиной, которая действительно нравится, ты как бы вступаешь с ней в что-то вроде интимных отношений. Просто эти отношения, так сказать, первого, первичного уровня. И облом при попытке познакомиться воспринимается уже как уход дорогого человека. А ведь Севе еще каждый день предстоит ходить мимо нее, видеть ее, ну как такое можно вынести? Вот и родилась тема об уличных, или переходных музыкантах.
На летучке Карина с деланной строгостью спросила:
- Всеволод, что вы даете в следующий номер?
За три зимних месяца и март в придачу «Вестник» практически исчерпал наброски, очерки и зарисовки из заветного чемодана. Сева искал новые темы, находил их, делал из ни чтиво и смело ставил в номер с попустительства Карины и при полном безразличии Жанны. Так, прошел большой текст о торговках-пенсионерках, которых можно в изобилии видеть при каждой станции метро, настоящее расследование о полоумном (или притворяющемся таковым) отставном полковнике, собирающем подписи в защиту Мавроди, вдохновенно написанный за полтора часа самый настоящий святочный рассказ, и кое-что еще.
- В ближайший дам продолжение про полковника, я обещал читателям в позапрошлом номере разобраться с ним окончательно.
- Разобрались?
- Да, там оказалось, что он просто покупает свидетелей для предстоящего суда. Но там все еще хуже. Он обещает деньги за «мавродики», но эти деньги нужно еще и заработать в конторе типа «Гербалайфа».
- Целый детектив.
- Ну да, получается.
- Хорошо, это в ближайший. Что готовится в следующий? Хорошо бы что-то о жизни города.
Карина напускала строгость, но Севиных текстов ждала, сама любила их читать. Про полковника было и читабельно и детективно, но Сева успел влезть и разобраться в тематику финансового рынка, которая Карину не интересовала. А вот Севину очеркистику складывала даже у себя дома в специальный ящик секретера.
- У вас был хороший текст о старушках. Что-то в этом роде?
- Могу написать об уличных музыкантах, - выпалил Сева не то экспромтом, не то по давно вынашиваемой мысли.
- Да, пожалуй, это будет интересно. Но я надеюсь, так же глубоко и правдиво, как и о старушках? У вас есть знакомые музыканты?
Дело в том, что на вопрос, откуда он так хорошо знает жизнь пожилых сигаретниц и пирожечниц, Сева отвечал, что есть, мол, знакомые бабки. Они на самом деле появились, как только Сева начал собирать материал. Ну какая бабка откажется поболтать с приятным покупателем, возможно, последним, потому что час поздний, ночной уже час.
- Есть и знакомые.
Во дает! Ну будет врать-то!
- Хорошо, работайте. Коля спрашивал, чем будем иллюстрировать вашу статью о дистрибьюторах?
- Я нашел в одной книжке носорога. Очень колоритный.
- Почему носорог?
- А они сами себя называют носорогами, у них даже эмблема фирмы такая. Они прут напролом, как носороги, попробуйте у них не купить ихний товар!
- Да? Ладно, пойдет носорог. Жанна, ты что делаешь? Хотя ладно, у тебя работы хватает. Все. Свободны. Идите, работайте!
Ура! Теперь у Севы была дополнительная попытка, которая не пойдет в зачет. Он подойдет к ней как журналист, чтоб расспросить о музыкантском житье-бытье. Если она откажет в интервью, это еще не будет значить, что в последствии, при настоящем уже, зачетном подходе, она тоже откажет. А знакомство, хоть и мимолетное и поверхностное, хочешь, не хочешь, а будет уже и завязано.
Можно подумать, что Сева – дурак. Ведь мог же он, не мороча голову Карине, так же просто подойти, представиться писакой, ну и так далее. А вот и умный. Разве можно изначально отношения с той самой женщиной строить хотя бы на тени обмана? Да и, кроме того, работая по легенде, волей-неволей чувствуешь себя банальным уличным приставалой. И пусть ты корчишь из себя журналиста, продюсера, режиссера, антрепренера, черта лысого, все равно выдашь себя, увидит умная женщина поволоку в твоем глазу, учует масло в голосе. Нет, по легенде тут никак не годилось.

В доме были две комнаты и кухня. Большая комната не протапливалась, Сева так и жил в маленькой, окнами на восток. Зимой именно восточные стекла наиболее черны вечерами, и именно глядя в них, лучше всего надеяться на рассвет. А утром солнце, не задерживаемое отсутствующей пока занавеской, будит тебя, ласково, но деловито трепля по щеке. Давай, вставай, сегодня тебе еще в типографию ехать!
Но вечером, сидя при тусклой (чертова подстанция не дает двухсот двадцати, хоть тресни! Вот и сейчас не больше ста восьмидесяти!) лампе, видишь в двойной раме двоих себя, две лампы, два стола, и кажется, будто окружающего мира и нет вовсе, а есть только эта комната да еще холодная комната позади тебя, где руины брошенной былыми жильцами мебели хранят уйму брошенных ими же отсыревших, мухами засиженных, валящихся на блоки книг. Очень даже романично! И куда лучше дворницкой для писания романов. Сиди и пиши пока ручкой, в компьютер потом загонишь.
Так, на чем мы остановились? Ну да, героиню мы оставляем без портрета. Но ведь ее надо еще где-то поселить. Хорошо было бы сделать ее бедной провинциалкой, приехавшей за славой, деньгами и счастьем, но вынужденной идти со всеми своими талантами в переход. Тогда жить она могла бы, как и Сева, в Подмосковье. Так ведь нет, москвичка она, москвичка, видно это. Вот стоит еще пораньше, не таким поздним вечером еще одна девушка с гитарой, романсы еще поет. Так та из провинции. Одета ярко, как на парад, хоть и со вкусом. А наша (уже наша?) – в тертых джинсах и фуфайке-балахоне. И говор. Раз Сева слышал, как она перекидывалась парой слов с кем-то из своих коллег. Москвичка.
В центре Москвы сейчас никто не живет, нормальных людей выслали за шестнадцатый километр от Кремля, в спальные районы. А много ли Сева знает спальных районов? Да почитай, что и вовсе не знает, нечего ему там делать. Выхино, и то проездом. Разве только Царицыно. И то не Царицыно, а даже Бирюлево, это еще от Царицына автобусом. Там когда-то жила дальняя родственница, Сева бывал у нее в прошлые, временные приезды. Ему еще запомнилось, что на станции Царицыно не так просто выйти из метро. Совершенно аэродинамический сквозняк натурально вдувает тебя обратно. Значит и она будет ехать домой через Царицыно. И будет сквозняк…