Любофффффффффффффь

Проснулся Емельян Ануфриевич в липком поту. Приснилось ему, что жена его, Авдотья Филипповна, внезапно преставилась.  А прожил Емельян с Авдотьюшкой душа в душу уже более тридцати годков. И жизни без супружницы не мыслил...

Что только не делал во сне Емельян, дабы побудить законную половину к чудо-воскресению. И умолял-уговаривал, и утверждал-настаивал, и топал-стучал огромадными конечностями, и даже кричал на нее благим матом, что обыкновенно во всех житейских ситуациях срабатывало безотказно. Ан нет. Усилия горе-супружника нужного действия не возымели. Бездыханное тело Авдотьи Филипповны в прежнее состояние возвращаться отказывалось, и тогда Емельян Ануфриевич неистово заскулил…

Сила сего животного звука достигла величины безразмерной, и вся деревня еще долгое время после этой ночи гутарила о происках нечистого. Но деревня деревней, там и не такое слыхали, а вот Авдотья Филипповна от величайшего испуга свалилась с супружеского ложа и больно ударилась головой о ночной горшок…

Емельян Ануфриевич выпрыгнул из кровати со скоростью сверхзвукового истребителя и с криком «жива,  гадина!» схватил Авдотью в охапку.

- Ты что, старый дурень, опять перебражничал? Я, по-твоему, от синяков должна издохнуть. Не дождешься. Да отпусти ты меня, ирод окаянный, всю грудь сдавил,  задохнусь сейчас. Нет, он еще ревет. Ей-богу, спятил… Слышь, Емель, а что это было?

- Ты о чем?

- Ну, звук какой-то. Нечеловеческий.

- Да мало ль по земле нечисти бродит, вишь ночь какая, глаза выколи…

Емельян вдруг резко встал и, всхлипывая,  в одних трусах направился к выходу.

- Ты куда собрался в таком виде-то? Нечисть распугивать?

Муженек, ничего не ответив, скрипнул дверью, и вышел во двор. А через минуту вернулся, подошел к Авдотье и протянул ей кусок льда.

- На, приложи, все полегче будет.

- И когда только успел напиться, ложился-то вроде трезвым. Ты что, уже по ночам водку хлещешь? Надо тебя бабке Зине показать, говорят, она от этого дела заговор знает. А то ишь, удумал, голым на мороз шляться. Морж хренов.

- Да ладно тебе, мать, не пил я, давай спать лучше, а то вставать скоро…

Емельян перелез через Авдотью, укрылся пуховым одеялом, и, отвернувшись к стене, тихо, чтобы жена не слышала, произнес: «Господи, если ты есть, кажись, спасибо тебе!»