Евангелион - Серебристый финал

Каору

«Лилим. Люди.
Я думал они от Адама.
Заблудившиеся, потерявшиеся. Отказавшиеся от абсолюта...
Изгнанные.
Я пришел, чтобы вернуть их. Пришел, притворившись одним из них. И прожил один день рядом с ними.
Этого оказалось слишком много.
Одиночество.
Для меня это звук. Безразмерная величина. Я не умею его чувствовать. Потому что я – ангел. Частица абсолюта, и весь абсолют. Для меня это одно и то же.
А они как осколки зеркал.
Как разбросанный взрывом сияющий космос...
Это кажется чудовищным и неправильным. Одинокие огненные шары Звезд в окружении вакуума. Затерянные и одинокие. Хочется смести их, сжать в один сгусток... Спрессовать и переплести их материю и излучения...
Это кажется уродливым...
Издалека. Из космоса.
А когда лежишь в прохладной ночной траве, и далекие искорки мерцают в таинственном небе... Когда всходит Луна... Когда ветер поет свои песни... Когда рядом с тобой кто-то есть...
Один день в этом мире - слишком много. Один день с этими «несчастными осколками» - это слишком.
Может выжить лишь одна форма жизни.
Это ложь. Ложь для него. Потому что... Потому что я его люблю. И не хочу, чтобы он прекратил этот путь. Чтобы он слился с абсолютом, теми, кто в него ушел и мной. Ему еще рано. Он не нашел себя здесь, и будет вечно сожалеть об этом там.
Я дам ему шанс.
Ему и всем остальным «Осколкам».
Я бы мог сделать то, зачем пришел. То, что хотят эти люди из СЕЕЛЕ. Того, что хочет Гендо Икари. Того, что сам хотел всего лишь день назад.
А мог бы подарить им всем по Миру. Миру, где каждый из них получил бы то, о чем мечтает. Миру, где все восхищаются Аской. Где все любят Синдзи. Где живут лишь двое - Гендо и Юй. Где живут миллион Аянами...
Но будут ли они от этого счастливей?
Мне почему-то кажется, что – нет.
Что этот мир – единственный из всех, где каждый из них мог бы жить. А если не смогут – ворота открыты.
Я буду их ждать.
Для меня это слово также ничего не значит.
Прощай, Лилит.
Храни этот мир.
Храни Синдзи, и тех, кого он любит.
Прощай.»



Аска.


Ноет разрезанное запястье.
Серый стерильный свет.
Тихое попискивание медицинских приборов.
Датчики, прилепленные к телу. Пара отклеилась и лежит поверх открытой груди.
Наверное, я ворочалась во сне...
Даже умереть по нормальному не дают.
Как же я всех ненавижу!..
Хотя... Жить я все равно не буду. Незачем. Так что можно не кричать, а тихо поговорить с собой. Напоследок.
Вот и встретимся мы с тобой, мамочка. Уже скоро.
Жаль, что у меня не получилось. И жиль, что Синдзи тогда меня недодушил. Это было бы лучше. Не пришлось бы так позорно провалиться во время последнего боя. Не пришлось бы убегать и резать себе вены.
Но он опять струсил.
Я его ненавижу?
Да.
Правда, не за то, о чем сама себе кричу.
Не за то, что он лучше меня. А за то, что он такой же, как я. Такой же трус. Трус, боящийся стать самим собой.
Он похож на своего отца. И со временем станет таким же, как он.
А я...
Я не хочу до этого дожить.

Шуршание двери.
Медленно поворачиваю голову.
Синдзи.
Как всегда понурый и виноватый.
До чего же мне это надоело.
Он стрельнул глазами и потупился. Ну да, я же полуголая. Плевать. Теперь уже не важно...
Он мнется у входа. Переглатывает, сжимает кулаки. Делает пару шагов, все так же стараясь на меня не смотреть. Тихо бормочет:
- Прости...
Ох! Как же мне это осточертело!
- Я... сегодня... я не знаю... что нашло... вот...
Я отвернулась. Смотрю в потолок. Какая тоска. Почему я не могу сейчас умереть?
Он долго молчал, потом, вдруг – громко:
- Я мастурбировал на тебя!
Я дернулась. Как пощечину влепили. Но... я ничего...
- Ты чего молчишь?! Аска?!
Как неохота говорить. Но, придется, он же не отстанет. Не поворачивая головы, говорю белому больничному потолку:
- Ты хочешь, чтобы я на тебя наорала? Или перестала с тобой разговаривать? Я всегда знала, что ты извращенец. Но ты еще и мазохист... Надоел ты мне, Синдзи. До смерти надоел...
- Мне... уйти?
- Да.
- Прощай...
Шаги. Шуршание двери.
Попискивание медицинских приборов.



Мисато.


Черные буквы на белом листе монитора.
Фотографии и обрывки отсканенных документов.
Код 707.
- Спасибо, Макото…
- Не за что, Мисато-сан.
- Ты прав, если нас раскроют, в живых не оставят.
- Да… Но я не могу бояться рядом с вами.
- Спасибо, - Мисато оторвала взгляд от монитора и грустно улыбнулась.
- Что вы хотите с этим делать, Мисато-сан?
- Я хочу… вернее должна… показать это нужным людям. Те, кто за этим стоит должны заплатить… За гибель двух миллиардов людей. Моего отца… Кадзи… Всех остальных людей… Ты ведь понимаешь, что они хотят сделать?
- Кажется да…
- Комплиментация человека! Сволочи! Сволочи!!!
Глаза Касураги предательски заблестели.
- И я была с ними! Помогала им! Как я их ненавижу!
- Тогда – пошли.
- Да, надо торопиться. Если у нас еще есть время…
Мисато порывисто встала, выдернула чип памяти и погасила комп.
- Жаль, нет времени заметать следы.
Они выбежали из кабинета и помчались по темным обходным коридорам.
Заскочили в лифт. Тяжело дыша, прислонились к противоположным стенкам.
- Спасибо тебе, Макото-кун. Я не знаю, как отблагодарить тебя, за то, что ты для меня делаешь…
- А мне ничего и не надо, - Макото ясно и прямо посмотрел на нее сквозь толстые линзы очков. – Мне достаточно того, что вы рядом.
Опять темные переходы. Уже недалеко. Беглецы перешли на быстрый шаг, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вот и проходная.
«Майор Касураги, срочно прибыть на центральный пост! Майор Касураги, срочно прибыть на центральный пост!»
Мисато и Макото переглянулись, ускорили и без того быстрый шаг.
Охранник, приложил руку к уху, что-то слушает по интеркому. Пристально взглянул на приближающихся, потянулся к кобуре.
Мисато сжала губы. От бедра, не целясь, выпалила двумя выстрелами. Бросилась вперед, расстреливая обойму по оставшимся двум охранникам.
Вспышки и крики, безжизненные тела отлетают к стене, валятся на пол.
Мисато и Макото проскальзывают в закрывающиеся с воем серены двери. Бегут к стоянке машин.
Сзади неразборчивые крики и выстрелы. Мисато, пригнувшись, кидается к своей машине. И лишь распахнув дверцу и впрыгнув на сиденье, оборачивается.
Макото стоит шагах в двадцати позади. Широко расставив ноги и паля из своего пистолета по преследователям. Мисато видит как на его спине, на белой рубашке вспучиваются и лопаются красные гейзеры. Как отбрасывает его назад автоматная очередь.
С громким не то всхлипом, не то вскриком она бросает машину вперед, разбивает в щепки опустившийся шлагбаум, со свистом шин гонит машину прочь от места, которое считала своим домом…


Аянами.


Оранжевое море ЛЦЛ.
Белое пятно халата, с красной отметиной посередине. Желтые волосы неторопливо колышутся в ленивых волнах.
Рей стоит на краю парапета. Пристально и жестко смотрит на отступившего от нее Гендо.
- Рей!…
Она поворачивается к прибитой на гигантском кресте Лилит.
Неторопливо и плавно поднимается в воздух, летит к ней навстречу.
«Вот и все. Я больше не его… кукла. Я - это я. То, что я о себе знаю. И еще то, что живет внутри меня. То, чего я боялась увидеть. То, с чем я сейчас сольюсь.
Я рада этому? Наверное, нет.
Я хочу этого? Не знаю.
Все стало слишком сложным. Гораздо сложнее, чем было в начале.
Я развиваюсь? Наверное, да.
Мне это нравится? Нет. Это больно. Но…
/Никогда не говори, что ты одна. И никогда не прощайся перед боем. Это так грустно./
/Мои слезы, капающие на Его очки/
/- Если я отпущу его, он уйдет! – и моя рука на рычаге самоуничтожения Евы./
Я хочу, чтобы это исчезло? Растворилось в том, что будет за гранью? … Нет. Это все, что у меня есть. Все, что делает меня самой собой. Все, что соединяет меня с другими людьми.
Я хочу порвать эти нити? Не хочу, но…
Разве есть у меня другой путь? Меня ведь сделали для этого. Только для этого.
Это все, для чего я нужна.
Вот и Лилит. Мать всех нас. И людей и ангелов. Она такая огромная. Белоснежная стена надвигается на меня. Закрывает все пространство.
/Глаза Синдзи, влажные от слез. Слез страха за меня./
Грудь Лилит начинает вспухать, тянется ко мне воронкой.
И замирает. Опадает назад.
А меня отстраняет та же мягкая сила.
А мимо пролетает скорчившийся, ставший жалким и несчастным Гендо.
Хлопок и он скрывается в Лилит.
Это – всё?
Почему?
/- Я понимаю вас Лилим… Может выжить лишь одна форма жизни…/
/- Прощай, Лилит. Храни этот мир…/




Три дня спустя…


Что-то происходит. Медики ходят нервные и встревоженные.
Только приборы все так же монотонно попискивают. Все так же пытаются вернуть мне жизнь…
Неужели так трудно понять?! Не нужна она мне. Я ничего не смогла. Не сумела доказать, что имею право жить. Старалась изо всех сил, а какой-то нытик, сопротивляясь и хныча, сделал меня… Я так его ненавижу! Его, Аянами, Мисато, всех остальных! А больше всего – себя. Никчемную дуру.
Вернее ненавидела, пока была жива. Потому что… меня уже нет…
Прошуршала дверь.
Я нехотя повернула голову.
Надо же!
Все трое. Мисато, Аянами, Синдзи.
Они все какие-то подавленные. Впрочем, Мисато пыталется изобразить улыбку. Подошла, заботливо поправили простыню. Зачем-то коснулась рукой лба.
- Привет… - я понимаю, что мой голос едва слышен.
- Здравствуй, - вразнобой отозвались Мисато и Рей. Синдзи что-то пробурчал. Он стоял возле двери, смотрел куда-то в сторону.
- Какое гнусное зрелище, - еще тише прошептала я. Отвернулась к потолку. - Что там снаружи?
- Много чего, - Мисато вздохнула. – НЕРВ закрыли. Все командование под домашним арестом. Те, кто за всем этим стоял – тоже арестованы… И, я надеюсь, будут казнены! Сволочи!!! Из-за них произошел второй удар и готовился третий! Из-за них погибли наши родители!!! Ненавижу!!!
Я повернула голову. На ее щеках яркие алые треугольники, кулаки сжаты. И слезы в уголках прищуренных глаз.
Рей сделала пару шагов вперед. Прошла мимо Касураги, чуть коснувшись ее рукой. Опустилась на колени возле моей койки. Положила голову на мою руку. Взглянула исподлобья, огромными красноватыми глазами.
- Можно я так полежу?
- Д-да, - растерянно откликнулась я.
- Я теперь начинаю тебя понимать… - в ее глазах какое-то незнакомое, непривычное для нее выражение. – Я тоже… потеряла смысл. Все, что было – оказалось ненужным.
- Если бы! – Мисато все еще сжимала кулаки. – Мы помогали им в этом! А теперь… Это ведь еще не все. Рицко погибла. Ее застрелил Гендо. А сам… Его проглотила Лилит… Жаль… Прости, Синдзи, но я бы его… Сама… И, еще… Макото…
Касураги не выдержала, прижала ладони к глазам. Затряслась.
- Макото погиб, прикрывая ее… - тихо прошептала Рей, и прижалась щекой к моему предплечью.
Не знаю почему, но мне это не было неприятно. Скорее наоборот.
Какое-то время мы все оставались неподвижны.
Мисато взяла себя в руки, отвернулась, достала платок, несколько раз шумно высморкалась. Почти спокойным, лишь слегка звенящим, голосом продолжила:
- Евы взяты на консервацию. Строительство серийников прекращено. Везде шастают следователи. Бесконечные допросы… Ладно, извини… Я тут на тебя все вылила. Врачи меня убьют… Нам разрешили только пять минут, и не беспокоить…
- У тебя получилось, - попыталась пошутить я. Только опять накатывала слабость и пустота. И нервировал Синдзи, так и не проронивший ни слова.
- Нам пора, – извинилась Мисато. - Рей, Синдзи.
Рей неохотно поднялась, взглянула мне в глаза, тихо спросила:
- Можно я буду иногда заходить?
Я чуть-чуть утвердительно кивнула. Прикрыла глаза.
Послышались медленные шаги.
Надо передохнуть. Только… Один вопрос…
- Синдзи, погоди.
Он замер в дверях. Вопросительно посмотрел на уже вышедших Мисато и Аянами. Медленно подошел к кровати. Он все так же смотрел в сторону.
- Почему ты это сделал? – я сама себя почти не расслышала.
- Я… Потому что… Я…
Если он скажет что-нибудь вроде «Я – подлец», то я больше никогда не скажу ему ни слова…
- Я… не мог сдержаться… потому… потому что…
- Поцелуй меня… - я сама удивилась тому, что сказала.
Он переглотнул, наклонился. Осторожно и ласково коснулся моих губ. Выпрямился, удивительно твердо и ясно сказал:
- Я люблю тебя, Аска.




Вместо эпилога.


Звонкий чистый голос:
- Полковник Касураги! Пилот Хару Икари готова приступить к тренировкам!
Тоненькая рыжеволосая девочка вытянулась в струнку перед красивой стройной женщиной.
- Здравствуй, Хару. Ева-03 тебя ждет, - и, обернувшись к начальнику технического отдела. – Аянами, проводи расконсервацию.
Та кивнула, улыбнулась девочке.
- Тетя Рей, я – побежала! – звонко рассыпался стук каблучков. Лишь у лифта она остановилась и махнула рукой мужчине и женщине, которые, обнявшись, смотрели на нее с наблюдательной галереи.
- Мама, Папа! Я иду!