Русалье. IV

Разве не дивна зима вам? Разве зима не есть то отражение и высшая для вас точка и стремление дум и мыслей ваших!? Как замечательно бывает зимой смотреть на узорами покрытое стекло окна да подмечать там вещи разные дивные, которые так и примерещиваются всегда в голове, имеющей воображения долю хотя. Но разве же этим только чудна всегда зима? А ведь снежки – как это бывает весело устроить снежные гульбища, не ища побеждённых в борьбе этой снежной или же победителей – разве же не веселье полнейшее наполняет человеческие лёгкие вполне тогда – да разве же не веселится и душа тогда человеческая – а и сам Бог, кажется, смотрит тогда на людей да радуется. Время лютое и прекрасное белизною своей повсеместной, морозами своими крепкими, как вино или водка бывают разве что – не так же ли пьянит и зима всегда!?

Давайте же побродим немного по городу зимнему: вьётся метель, холодно ужасно, пусть будет очень холодно! Отчего бы зимой, день один хотя, не может быть холодно?! Так пока пусть будет ночь! Тогда Катя спит, а мы пока прогуляемся как раз что по городу, заглядывая во всякие места для увеличения обзора и нашего жизненного опыта.

Итак, вот она мостовая современная, по таким вот мостовым приходилось шляться всякому, иной раз весело скользя, а иногда же пребольно соударяясь с ней местами самыми неожиданными – даже головой, особо же, зимой, когда мостовые обычно не всегда покрыты бывают чем противоскользким.

Катя спит сейчас в доме многоэтажном, на самом верху, на шестнадцатом этаже. Окна её квартиры хорошо видны со двора, а вот номер дома и квартиры сказать я вам не могу, потому как и сам не помню. Внизу же по снегу ходил леший Никуся и потирал свои руки время от времени. Виду он был самого обычного, как и у всех леших, одет был по старой моде, когда ещё в лаптях ходили, он смотрел на окна Кати и бормотал что-то про себя, поминая между прочим и Лену:

- Ох уж эти мне русалки, чтоб их! В эдакий мороз – сама бы покараулила, когда эта девчонка выйдет во двор! И чего, собственно-то говоря, ради? Неужто только чувства солидарности? Эх! уж чуток осталось!

- Ну эта мне Лена, чтоб её чёрт забрал!

Ругань эта между прочим, верно, очень грела душу Никусе, иначе, как он смог бы простоять под окнами Кати целую ночь, которая близилась уже к завершению.

Выйдя из дому Катя увидела, как к ней бежит какой-то старичок с криком “Погоди! Подожди!”

- Спасибо! – уже подбежав и тяжело дыша, произнёс старичок, - меня это, Лена послал, внучка моя, передать велела – она-то сейчас того, уехала она учиться – в мае приедет она, чтоб ты не забывала. Ну, вроде всё.

Катя удивлённо посмотрела на старичка:

- А вы кто?

- Я-то? Это, - Никуся принялся вспоминать разное родство, каким бы могла прийтись ему Лена, - дед я ей. Дедушка. Николай, это, Матвеич. А ты, значит, Катя.

- А где вы живёте? – Кате очень хотелось узнать где живёт Лена или хотя бы её дедушка.

- Я-то. В лесу, - Никуся смекнул, что болтанул глупость, - я лесник, - продолжал он, уже несколько справившись со своею одышкой; увидя ж, что Катя что-то хочет спросить, Никуся понял, что Катя , верно, желает узнать и Ленин адрес, для чего сразу же продолжил:

- Ты приходи ко мне в гости, если хочешь. Я могу в субботу за тобой заехать, отпросим тебя у родителей, да и я покажу тебе, где обитаю: лес, сторожку, зверей там разных, - “Хорошо, что я и в самом деле лесником работаю.”

- А где Лена живёт?

- Лена? – “А нигде не живёт она!” – Да где-то тут, я-то у них редко бываю, просто Лена попросила, чтоб я тебя-то пока развлёк, что ли, - Никуся улыбнулся.

- Ну тогда до субботы, Николай Матвеич! Я побегу: в школу опаздываю в  распроклятую! – и Катя тут же побежала прочь от Никуси, покуда  он смотрел вслед ей, потирая всё ещё руки:

- Напросился же на свою голову! – негромко продосадовал Никуся, но очень тихо: так, что никто и не услышал этих слов его.

А потом он тут же направился пешком в лес, где и проводил времени больше, чем в сторожке своей: надо было прибраться в оной, а то Никуся не был там уж с полгода, когда последний раз гулял с кикиморой Нефедкой. “Эх и гульнули мы тогда!” – вспоминал не без грусти Никуся, идя уже по снегу совсем недалече от своей сторожки леснической, не оставляя на снегу никаких ровно следов за собой.