Вечер со звездой

                Ольга Фёдорова

                Вечер со звездой

                К.П. и О.Ж.

    Отчего-то в тот вечер в доме было адски холодно, и ей хотелось тепла…. Но огонь в окне соседнего дома не мог её согреть – там жили чужие люди, и у них была своя жизнь, недоступная и непонятная ей. А в её тёмном тревожном окне горел свет, который тоже, как ей казалось, не мог никого согреть.
    Был вечер, и было понятно, что это – вечер только потому, что солнце не светило так ярко, как днём – лишь жёлтым лёгким серебром расписывало крыши соседнего белого дома, а до ночи ещё было далеко…. Ей предстояло весь вечер и всю ночь мёрзнуть одной в своей пустой квартире, где с каждой стены скалилась пустота, батареи окутывала зима, в каждом углу шёпотом позванивала тишина, но с потолка нежным и несколько самоуверенным взглядом посматривал дух романтического, мечтательного сна, который царил здесь, посреди этого беспорядка реальности, который вдруг вошёл в эту тихую старую квартиру и превратился в холод, тишину и пустоту. Она не спеша прошлась по комнате – а куда ей было спешить? – для того, чтобы, попав на тёплую маленькую кухню, хотя бы немного согреться и выпить чаю, глядя в окно, за которым шелестели ярко-зелёные листья поздней весны….
    За этот год она очень изменилась – кажется, оставшись одна, она наконец-то повзрослела, и всё же он был здесь, дух романтического сна, он глядел на неё с лампы и был готов слететь вниз в любой момент, хотя он отсюда уходить и не собирался. Он, как домовой, наблюдал уже не один месяц, как хозяйка этого дома становится утончённой женщиной с тонким профилем и печальными глазами, как она думает и осмысливает то, что он, дух, подбрасывает ей в виде гениальных идей, которые так редко приходят в этой паскудной реальности и что весьма странно. Порой ей говорили, что в её дом приходят, как в храм, хотя приходили редко, потому что в храм приходят только тогда, когда возникает острая необходимость – за исключением некоторых одержимых, разумеется….
    А одержимых было двое, один из которых был духом, сидевшим на лампе и участливо взиравшим вниз, и подруга Элка, которая всегда и всюду успевала, не забывая при этом переливаться всеми цветами радуги и сообщать все последние новости, но и она молчала в этом холодный вечер поздней весны…. Отсутствующе и равнодушно она взглянула в окно, где зелень скрывала двор и машины, стоящие у подъезда, и уже было направилась на кухню решительной походкой, когда в коридоре её вдруг остановил резкий, словно гром среди ясного неба, внезапный звонок в дверь.
    Длинные блестящие серьги в её ушах дрогнули, дёрнулись, и она, даже толком не осознав, что это звонят в её дверь и нельзя открывать неизвестно кому, не задав привычный вопрос «Кто?», щёлкнула замком. Ей было как-то всё равно, кто это может быть, просто в её квартире в тот вечер было невероятно, неправдоподобно холодно….
    На пороге стояли двое. Она удивилась не только потому, что к ней уже давно никто не заходил, но и потому, что визит этот был весьма неожиданным и даже слегка неуместным, особенно теперь, когда вечер был на редкость холодным, и она мёрзла одна в квартире, как раз собираясь выпить горячего чаю в полном одиночестве. И ещё более неожиданным было то, что этого человека и его спутницу она хорошо знала – не лично, правда, а от Элки, мельком или понаслышке.
    Он был звездой, но здесь и в этот вечер он мало походил на звезду – потёртая распахнутая куртка, мрачный мятежный взгляд огромных бездонных глаз, растрёпанные ветром волосы, и при всём при этом на его лице присутствовала неизменная, чуть нагловатая, чуть смущённая улыбка, которая озаряла, как солнце, сумрак его лица. И такая детская восторженность была в этих глазах, такая просветлённость, что ей показалось, что ему не тридцать пять, а слегка за двадцать.
    Здесь он не был звездой – сияла только его улыбка, и о его незаурядности говорил только тонкий и нервный бесовский профиль. Всё в нём говорило о протесте сытой жизни, однако он выглядел так естественно, словно ему каждый день приходилось звонить в двери с таким диковатым видом заблудившегося в дебрях города язычника в обличье музыканта и с такой вот неизменной полуулыбкой на тонком подвижном лице.
    С ним была девушка, которая, казалось, сошла с обложки рекламного журнала, правда, в реальности эта девушка с обложки была не такой сияющей – на её лице застыла какая-то непроницаемость и сосредоточенность, и было заметно, что она по крайней мере три ночи подряд не спала. Её звали Ксенией, это было известно от Элки, и та и в самом деле была моделью с действительно безукоризненной фигурой, и она казалась посторонней, жившей другим миром и другой жизнью…. Её женственность странным образом сочеталась с глухой профессиональной замкнутостью, о чём говорили и её посторонние тёмные губы, и тень страдания на тонком и отстранённом лице.
    Да, она видела Ксению пару раз и отдавала должное её уму и красоте, и поэтому теперь она в который раз поразилась странной и противоречивой гармонии, которую являла собой эта пара, теперь, когда они оба стояли перед ней: он – с чуть виноватой, но уверенной улыбкой, и Ксения, безупречная, нездешняя, и в то же время реальная…. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она поняла, что он и Ксения стоят на её пороге, нарушив беспокойный, но добродетельный сон её квартиры – его вспугнули, он слетел с верхотуры, на которой он до этого сидел и созерцал, и вот теперь все маленькие комнаты наполнились магическим ароматом реальности этого внезапного вечернего момента.
    Молчание нарушилось неожиданно и естественно:
    - Привет, - уверенно произнесла Ксения.
    - Привет… - добавил он просто.
    - Понимаешь, - продолжала красавица Ксения, - мы тут шли мимо, а Элки не было дома, и поэтому мы решили зайти – мы ведь с тобой немного знакомы…. Но если мы тебе помешали….
    - Да ну, что вы! – возразила она, обрадовавшись тому, что с лестницы подул тёплый ветер, и тепло его улыбки слегка согрело её. Да, они чужие, но она столько слышала о них от Элки, что они оба казались ей близкими и давно знакомыми. – Конечно, заходите!.. Это совершенно неожиданно, но я так рада вам….
    - Ну, всё-таки, мы без приглашения, - слегка смутился он, продолжая, однако, улыбаться своей мягкой обаятельной улыбкой.
    - Да ладно, заходите, - повторила она и посторонилась. Они прошли в коридор из холода и чужого мира лестницы, и когда она закрывала дверь, она могла слышать звук отъезжающего такси – может, того самого, которое привезло сюда их, а, возможно, и просто какого-то постороннего такси.
    Она не знала, что они почувствовали, войдя в её маленький холодный коридор, но была уверена, что никакой особенной таинственности здесь нет – разве что тонкий, едва уловимый запах цветочных духов доносился из комнаты. Впрочем, не удивительно, ведь у каждой квартиры свой, особый запах, к которому хозяева до такой степени привыкают, что не замечают его.
    Пока она закрывала дверь и слушала, как отъезжает такси, он стащил с себя свою изрядно потрёпанную, видавшую виды кожанку, и помог Ксении скинуть тёмный плащ, делавший её изысканнее, выше и стройнее. Как и всякая модель, прежде чем войти, Ксения остановилась у зеркала и подкрасила губы тёмной и строгой, очень шедшей ей помадой, и всё это время он ждал, стоя чуть в стороне, и казалось, что он задумчиво ненавидел эту помаду, делавшую Ксению похожей на красивую, ладную, правильную и строгую девушку с журнальной обложки с утончённым и слегка равнодушным лицом.
    Когда эта красивая пара прошла в комнату рука об руку – двадцатилетняя красавица Ксения и он, звезда, со взъерошенными светлыми волосами и лёгкой улыбкой на тонких губах, она, глядя на них, подумала о том, что они, конечно же, не отправились первым делом на тихую уютную кухню для того, чтобы всем вместе просто поговорить о жизни за чашкой обжигающего чая – они предпочли комнату той самой сакральной кухне, которую она любила и которой доверяла….
    Тем не менее, она сделала умное и гостеприимное лицо – она благоговела перед этой парой и поэтому поначалу не знала, как себя вести с ними, но поскольку Ксения и главным образом, он вели себя совершенно естественно, она поспешила последовать их примеру.
    - А тут уютно, однако, - признался он, разглядывая яркие пёстрые переплёты книг на полке.
    - Да ну – обыкновенная пустая квартира, - отмахнулась она. – Тут никого, кроме меня, практически не бывает.
    - Нет, правда, здесь хорошо, - спокойно отозвалась Ксения, лёгким движением скинув с плеча тёмно-синюю шерстяную кофточку и оставаясь в блестящей голубой обтягивающей блузке – да, она была настоящей моделью, и поэтому всегда старалась быть неотразимой и следовать моде – в его среде это особенно ценилось, поскольку там Ксению окружали образованные, печальные и циничные, чуть нервные, но гордые музыканты. А вот теперь она сидела здесь, на старом диванчике, и разглядывала собственные отшлифованные ногти – собственная безупречность прежде всего….
    Он обернулся – его глаза, неспокойные и тёмные, разом посветлели:
    - Когда-то давно я мечтал о такой вот маленькой уютной квартире, - признался он. – Да, да…. И сейчас я часто ловлю себя на этом, потому что нас с Ксюхой уже достали эти вечные звонки в двери и разрисованные стены. И иногда мне кажется, что я – чужой: надо признаться, чувство не из приятных, а здесь мне почему-то уютно…. Раньше у меня было чутьё на нормальные квартиры – тогда приходилось много ездить, а теперь это чувство уже атрофировалось, наверное.
    - Да нет, это правда, - спокойно кивнула Ксения, - интуиция у тебя просто феноменальная.
    Разговор первым начал он, чтобы она не чувствовала смущения оттого, что они вдруг заявились сюда без приглашения. Он умел контролировать ситуацию и ненавязчиво завязать разговор, и вечер уже не казался таким холодным…. Просто он, этот знакомый незнакомец, ладный и стройный, стоял у книжной полки, мельком разглядывая книги, и улыбался обеим своей необыкновенной обаятельной улыбкой, которая сглаживала все острые углы; его суровость, задумчивость и сосредоточенность мгновенно исчезли, и осталось только тепло и свет.
    Она помнила, каким он был на сцене – совсем другим, абсолютно, начисто непохожим на этого обаятельного и дружелюбного парня: неистовый, яркий и злой, уничтожающий, беспощадный, он резал глаза своей контрастностью, непокорностью, страшной и жуткой красотой, и в то же время от него невозможно было отвести взгляд…. И вот он здесь, он кажется таким простым и милым, что трудно было поверить в то, что он – звезда, и теперь он всеми силами пытается поддержать завязавшийся разговор.
    - Да, спору нет, приятно принимать у себя таких интересных людей, - улыбнулась она. – Наверное, вам нечасто случается провести более или менее спокойный вечер….
    - Покой нам только снится, - вздохнула Ксения, уловив краем глаза его усмешку.
    - Но ты не подумай, это не только из-за меня, - быстро добавил он, опускаясь на первый же попавшийся стул и сверкнув глазами, - у Ксюхи тоже такая бешеная работа: я её отговариваю, а ей нравится блистать….
    - Правда? Я что-то слышала об этом от Элки, но всё же у нас не было возможности толком поговорить, - оживилась она – казалось, едва эта красивая пара вступила в её дом, в нём сразу стало тепло и светло, да и сама она тут же расцвела, повеселела и стала, наконец, сама собой – жизнерадостной, красивой и подвижной девушкой, излучавшей притягательный и таинственный свет; в общем, она преобразилась.
    -Мы вдвоём вечно заняты, - с готовностью и в то же время со спокойным достоинством отозвалась Ксения, - у него концерты, потом эти наезды в Москву…. Мы и так редко бываем вместе в тишине и покое – постоянно какие-то сборища – то у него, то у меня…. И вот недавно в мой адрес поступило такое заманчивое предложение…. Мои данные выудила в картотеке какая-то итальянская фирма, и теперь меня отправляют туда, рекламировать кожаные изделия.
    - Здорово, - откликнулась она, изучая невозмутимое, красивое и строгое лицо Ксении.
    - Да, а вот он отчего-то против.
    Он, всё это время с интересом прислушивавшийся к разговору, вдруг с пафосом возразил:
    - Конечно, я против - ну, подумай, ты поедешь неизвестно куда, неизвестно зачем и для чего….
    - Это ведь ненадолго….
    - Ну, так и что? – возразил он отчаянно и уверенно. – Знаешь, отдавать себя на растерзание обывателям ради пары-другой баксов – это даже не глупо, а….
    - Вот видишь, какое у нас взаимопонимание? – с лёгкой улыбкой заметила Ксения, обратившись к ней. – Я не понимаю, зачем ему нужно постоянно где-то пропадать, метаться из города в город, а он не понимает, зачем мне моя работа. А ведь ради этого я сидела на какой-то там заграничной диете и себе во всём отказывала.
    Он виновато улыбнулся, пожав плечами:
    - Я никогда не считал это главным в жизни.
    - У вас, наверное, отличный круг общения, общие друзья? – предположила она, слегка улыбаясь.
    - А, ну, конечно, - немедленно ответил он. – Если у меня выдаётся свободная минутка, мы едем в наш всенародно любимый клуб и пропадаем там несколько вечеров подряд…. Ха, представляешь, однажды Гарик бутылку пива зубами открыл.
    Казалось, он вжился в образ этакого простецкого парня – он даже как можно меньше старался вспоминать о том, что он – музыкант, звезда, и поэтому он говорил об околомузыкальных вещах, всё же чувствуя, что разговора о нём самом не избежать.
    - А как с твоими музыкальными экспериментами? – спросила её Ксения.
    Он удивлённо поднял бровь, а она, в свою очередь, удивилась тому, что Ксения об этом вспомнила, ведь она с недоверием относилась к музыкантам новой волны, так как на глазах Ксении рождались песни таких классиков, как он….
    - Как, и ты тоже играешь? – удивился он, с интересом взглянув на неё, но она возразила:
    - Ну, что ты…. Играла когда-то, и даже считала, что пишу неплохие песни, но всё это в прошлом.
    - Странно… - задумался он. – А я считал, что если уж попадёшь в мир рок-н-ролла, то выйти оттуда уже невозможно.
    - Это верно, - подтвердила она, - но просто тебе повезло больше, чем мне. Так получилось, что я играла, играла одна под шестиструнку, а потом Элка организовала мне запись со своими знакомыми ребятами, и всё это в электричестве…. Разумеется, я считала, что это – подарок судьбы.
    - И я имела удовольствие присутствовать при этом, - добавила Ксения. – Правда, я там была всего лишь несколько минут…. Ты ещё тогда из Москвы вернулся, а меня вечно на улицах узнают….
    - Ну, расскажите, как дело было, - оживился он, смотря на неё с каким-то новым и внезапным интересом.
    Всем известно, что музыкантов связывает какая-то неведомая и прочная моментальная связь, и она не сразу уловила его новый взгляд…. А он вспоминал, как в своё время он открыл никому не известного автора-исполнителя Сашу Башлачёва из Череповца, приблизил его взлёт и разрекламировал в узких околорокерских кругах… и через два года похоронил. Для него это была страшная утрата, ведь именно Саша научил его настоящей поэзии, вере и чувству слова.
    Он сам говорил, что его сердце истерзано утратами и потерями, но теперь он сделал вид, что забыл об этом, и вновь его лицо просветлело.
    - Когда я прихожу в наш клуб и встречаюсь с друзьями, я чувствую, что в этом во всём есть что-то фатальное….
    Улыбка получилась невесёлой – он только растянул тонкие губы, и вышла лёгкая гримаса отчаяния…. Но он тут же успокоился, усмехнулся и продолжал: - Так как вы встретились?
    - Я, вообще-то, и не думала, что тебя встречу, - улыбнувшись Ксении, призналась она, улыбнувшись, поймав его ободряющий взгляд. – Просто Элка привезла меня к друзьям на студию. Все очень долго настраивались, я сидела на кухне, а потом, когда всё было готово, оставалось только начать запись, Элка кого-то привела…. Я увидела тебя только в студии и сразу узнала. Жутко смутилась сразу, конечно – ну, представь, такая известная личность сидит напротив меня, смотрит оценивающим взглядом, а я ору что-то в микрофон, и всё не то….
    - А знаешь, как дело было? – пояснила Ксения, обернувшись к нему. – Меня как раз пригласили на пробы на «Ленфильм»…. Тут тоже такая хохма случилась – какие-то две девицы в троллейбусе меня узнали. Представляешь, даже зимой и в солнцезащитный очках! Но на «Ленфильме» я долго не задержалась – мы встречались с Элкой, и ещё меня ждал ты…. Поэтому я поддалась на неё уговоры и решила посмотреть, что у них там за студия.
    - Да, вошла, и сразу повела себя, как королева…. Но, знаешь, - обратилась она к нему, - на этой студии никто не знал, кто она, и что она самым прямым образом связана с тобой.
    Он непринуждённо пожал плечами и продолжал, не моргнув глазом:
    - Ну, я представляю…. А дальше что?
    - Я посидела, послушала, - вздохнула Ксения, - они нормально играли.
    - А потом мне Элка сказала, что тебе не понравилось, как я пою – на этом и закончились мои песенки…. Ну, да ладно, не будем о грустном. А когда ты ушла, Элка всем рассказала, чья ты подруга.
    - Я представляю, - рассмеялся он, - твоё вечное магнетическое обаяние, твоя внешность….
    - Я очень спешила, - возразила она, - и мне было всё равно, какое я произведу впечатление. Можно сказать, что я от твоего имени приходила узнать о том, как обстоят дела в нашей рок-музыке…. Кстати, Элка не раз намекала, что вас неплохо было бы познакомить – мол, у творческих личностей всегда найдётся о чём поговорить.
    - Да? А если честно, почему ты не стала известной? – задал он простой вопрос.
    - Просто группа распалась, - объяснила она, - но это всё не так существенно. Давайте поговорим о другом.
    Он задумался – Ксения не раз ему говорила, что не понимает, зачем девушки приходят в рок-н-ролл. Но это можно сделать только из большой любви к этой музыке, и поэтому он подозревал, каких страданий и колебаний стоил ей отказ от неё…. Но Ксения не была напрямую связана с музыкой – она только пыталась связать свою жизнь с увлекательным и странным миром рок-музыкантов.
    В этой уютной маленькой квартирке он словно вернулся на несколько лет назад, когда у него ещё не было никаких амбиций, философских взглядом и определённой жизненной позиции…. Его задумчивое лицо стало тонким и красивым, и его глаза казались огромными и неправдоподобно печальными – недаром в своё время его называли самой неистовой и трагической фигурой в рок-музыке, что он со смехом опровергал. Все его утраты жили лишь в его душе, незаметные для других, и особенно тщательно он скрывал это от Ксении, которая была создана для того, чтобы блистать и радовать глаз своей строгой красотой.
    Да, они жили в высшей степени странно, безумной богемной жизнью, однако они были красивой парой и не собирались расставаться, несмотря на то, что он порой позволял себе кратковременные визиты в Москву к жене и детям – что ж, обычное дело…. Он хотел делить счастье со счастливыми, а не обсуждать свои проблемы и молча страдать от отсутствия желанной свободы.
    - Впрочем, - усмехнулся он своим мыслям, - пусть всё остаётся так, как есть, и будь что будет…. Я, пожалуй, пойду, покурю, ладно? Ксюха, не хочешь со мной?
    - Нет, - покачала она головой, и прядь тёмных волос скрыла её глаза. – Иди один, только недолго.
    - Ага, - кивнул он, взглянул большими детскими глазами, улыбкой смягчив строгое выражение лица, и вышел, аккуратно прикрыв дверь.
    - Интересно, - вздохнула Ксения с лёгкой блуждающей тенью на светлом лице, - что тебе говорит Элка о нас с ним…. А ведь она говорит, правда?
    - Да.
    - И держит это в строжайшем секрете…. Ну-ну, узнаю Элку – мы с ней очень похожи, как сёстры. Нам даже нравятся одни и те же вещи, люди…. Поэтому мы друг другу доверяем, и ещё она доверяет тебе. Тогда, наверное, и я тебе могу доверять, - предположила она.
    - Конечно, - отозвалась она.
    - Так вот, наверное, я тебе могу рассказать, что у нас в действительности происходит…. Ты думаешь, всё дело в разнице в возрасте? Это ерунда, он ко мне очень привязан, только у него есть своя жизнь, а у меня – своя. Он хочет, чтобы всё было не так, но для него самого свобода – это главное. Ты думаешь, я с ним только потому, что он – музыкант? Нет… порой я даже ненавижу его за это – он в последнее время пишет песни такие умные, красивые, но он сумасшедший, понимаешь? Я ненавижу его, когда он играет по ночам, когда он смотрит на меня ночью, это какой-то кошмар…. Но пойми – другого такого человека нужно поискать…. С ним забываешь обо всех своих проблемах – он заставляет меня забыть. Да, он необыкновенный человек, но порой с нами происходит что-то совершенно необъяснимое…. Мне всё равно – пусть нам не дают покоя его ненормальные поклонницы, пусть его считают суперзвездой – он реалист, но он слишком умён для того, чтобы принимать всё то сумасшествие, что творится вокруг, всерьёз…. Он сумасшедший, понимаешь? Я не знаю, что ему придёт в голову через минуту – он то прыгает, то скачет, то поёт, то плачет….. И при всём при этом он очень чутко чувствует всё то, что вокруг происходит. А Элка, наверное, думает, что с ним легко…. Он не может жить просто, вот и всё.
    - Ты думаешь, что Элка об этом не знает?
    - Да нет, она думает, что всё это – проще простого. Как будто бы я с ним не сидела и не утешала его после того, как Чума умер…. Тогда он даже меня видеть не хотел, надолго уходил – и с концами. Чума ему был самым близким другом, он на его музыке прямо помешан был…. У Петьки-то свои дела, свои проблемы – он хоть и друг ему, но Чума – совсем другое дело…. И поэтому я это знала и переживала вместе с ним.
    Ксения замолчала и перевела тёмный взгляд на свои тонкие красивые руки, потом продолжила, сделав над собой видимое усилие:
    - А ты говоришь, что это легко…. Очень сложно с ним – это просто наваждение…. А что со мной было, когда я узнала о том, что он…. Тебе Элка рассказывала про героин? Это навсегда, понимаешь, а он выжил…. Он живуч до неправдоподобия, он многих своих друзей пережил, а теперь вот связался с моделью…. Мы знакомы пять лет, но стали близки всего год назад, когда на него всё это свалилось, и с тех пор мы неразлучны. Но это так только кажется – иногда я хочу, чтобы он больше никогда не попадался мне на глаза, не напоминал мне о том, что было….. Но эта его простота и обаяние – ты заметила, этому противостоять невозможно…. Ты знаешь, я чувствую, что Элка мне завидует. Ей хочется пожить красиво, она, как и я, мечется от одного к другому и никак не может найти достойного, а она такая экзотическая и у неё сложный характер…. Он нравится Элке, и иногда я хочу просить и умолять её, чтобы она освободила его от меня и меня от него…. Я вместе с ним гублю свою жизнь – всё это, конечно, втайне от него – он меня бережёт…. Понимаешь, ему нужен кто-то другой, кто бы сумел его понять, а мне…. Зачем модели все эти сложности? Хотя иногда мне кажется, что мне было бы сложнее с ним расстаться – ты меня пойми, рок-клуб – это мой круг, ведь раз его, значит, и мой тоже…. Элка вряд ли это всё поймёт – она не любит музыкантов.
    - А я решила, что свяжу свою жизнь только с музыкантом, - ответила она, с трепетом глядя на красивую Ксению.
    - Это всё – твои несбывшиеся мечты, но с приходом такого человека они могут сбыться наполовину, - промолвила Ксения. – Ты прости, что я так рассуждаю, но я приобрела в этих кругах определённый опыт, и я могу судить о многих вещах.
    - Я ценила твоё мнение, когда ты говорила о моей музыке, и никогда не думала о тебе просто как о его подружке…. Элка, например, считала, что у меня есть какие-то друзья в андеграунде…. Это смешно.
    - Что ж, - вздохнула Ксения, - ты не знаешь, что мне говорят его поклонницы, которые живут под нашими дверями…. Они говорят, что он очень скоро найдёт себе другую, и что моя внешность оставляет желать лучшего.
    - Неправда, - возразила она, - и ты это знаешь.
    - Да, я умею глядеться в зеркало, - кивнула она. – А он на них орёт и говорит, что выбрал меня…. И ведь я хорошо знаю его жену – она чудесная женщина, и очень его ревнует. Да, её можно понять, но ей не понять его страданий…. А как он тебе показался?
    - Он необыкновенно обаятельный человек, - призналась она, - только, мне кажется, он этим умышленно не пользуется, да? Он кажется мягким, ранимым, но на самом деле он твёрд и силён…. Я знаю, что он слишком много пережил.
    - Вот так, - подняла глаза Ксения, - теперь ты можешь сама судить о нас по моим словам, а не по словам Элки, которая делает вид, что наши и ним отношения её абсолютно не интересуют. При любом удобном случае она заявляет, что знакома с той самой Ксенией….
    Их беседа была откровенной и доверительной, а в это время тот, о ком они говорили, спокойный и задумчивый, с ранней сединой в светлых волосах, с магнетическим огнём в глазах, сидел на кухне. Ему было здесь отчего-то тепло, ему здесь нравилось, и поэтому он молча курил, глядя в окно мягко и пристально, и думал о чём-то своём.
    Он мог быть сам собой только наедине с собой, мог сбросить неистовую и противоречивую маску звезды и просто остаться собой, необыкновенно живучим и уникальным отважным человеком, который верит в искренность и с трудом воспринимает ложь, с головой кидаясь в омут каждой новой страсти и оставаясь свободным….
    Он верил, что его вернула себе легендарная поездка в Иерусалим. Он всегда был просто человеком с сильными страстями и глубокими философскими думами, и поездка эта многое прояснила для него. Он привёз друзьям нательные кресты, побродил по загадочному и пустынному городу, и его мятежная душа наполнилась каким-то особым трепетом. И ещё он ощутил, как было одиноко Иисусу в Гефсиманском саду среди спящих учеников…. И вот теперь он сидел на этой маленькой уютной кухне, подтвердив легенды о том, что нет желаннее места для музыканта, чем кухня, курил и светил своим светлым магнетическим печальным взором, и лишь изредка губы его кривила еле заметная привычная усмешка.
    - У меня Элка просила его черновики, - продолжала рассказывать Ксения. – Я сама к ним с некоторым трепетом отношусь, хотя всё это было практически на моих глазах написано, стало будничным, что ли…. Она хотела о нём курсовую писать.
    - И что?
    - Мне странно было это слышать. Он говорит, что о нём нужно будет писать как о классике рок-поэзии только после его смерти – о нём лучше писать, прежде всего, как о человека, и из этого будет следовать всё остальное…. Откровенно говоря, мне совсем не хотелось давать Элке его черновики, когда я сидела и перебирала их, разговаривая с ней по телефону из Москвы, а он спал в соседней комнате. Зачем ей всё это видеть и знать, зачем ей примерять мою шкуру – не понимаю. Она не смогла бы ужиться с музыкантом – это было бы очень ненадолго, и этим Элка причинила бы ему жуткую боль…. Хотя разве у меня получается иначе? Хотя и я, и Элка – достаточно разумные существа.
    - Для Элки главное – расчёт, а чувства она в себе сознательно подавляет, хотя они у неё глубоки, - предположила она. – Мне кажется, она так кокетничает от отчаяния, от безысходности, ради того, чтобы бросит всем вызов, а не ради любви…. Она в любовь не верит.
    - Это напрасно – любовь всё равно есть, - подумав и потупившись, возразила задумчивая, строгая и красивая Ксения. – Не знаю, верю ли я в неё, но вот он верит. У него в клубе есть официальная кличка – Кот, и если разговариваешь о нём с посторонними, приходится так его и называть. Не то, чтобы для конспирации, просто пристала к нему эта кличка, и всё…. Какая любовь, если мир научил нас быть жестокими.
    Ксения помолчала, вскинула голову и спокойно продолжила:
    - Да, я, кажется, говорила о его черновиках…. Я меньше всего думаю о нём, как о музыканте и звезде, но мне его музыка нравится, хотя его первые песни – это страшная лажа, это нечто ужасное…. И всё же, просматривая его черновики, меня поразило знаешь, что? У него везде Солнце написано с большой буквы…. Он верит в солнце даже больше, чем в то, что он верит в Бога. Я не знаю, отчего это, откуда это взялось, но это меня поразило. А всё, что он в последнее время пишет  это всё с поехавшей крыши…. Ты можешь мне не верить, но я живу рядом с ним и могу судить о том, что с ним происходит.
    - Я тебе верю…. Знаешь, я давно хотела поговорить с тобой, да как? Ты ведь, наверное, никогда не знала о том, что такое холодная пустая квартира….
    - Я это знала, но это было так давно… хотя я жила, как королева, и мне ни в чём не отказывали, вот отчасти поэтому я и в клубе как королева – это он так шутит.
    - Нет, правда, - подтвердила она, - я тебя представляла совсем другой…. А ты оказалась не потрёпанной девчонкой-тусовщицей, ты оказалась как со званого вечера или приёма….
    - Мы с ним не подходим друг другу?
    - Нет, уверяю тебя – вы очень красивая пара.
    - И всё же мы очень разные, - согласилась Ксения. – На сцене он просто неузнаваем – бес, бешеный, ненормальный, и всё же светлый, яркий…. Может, и этим он меня привлекает, но всё же, когда он спускается на землю, он просто уникален, потому что тогда он может быть сам собой. А вы говорите, звезда…. Да он – скорее пасынок звёзд, как он сам себя назвал.
    - Я знаю, что он – прежде всего человек, но и музыкант тоже – согласись, он не сможет без музыки….
    - Ты права, и это порой усложняет всё дело.
    - Но без музыки я и вправду не могу, - усмехнулся он, стоя в дверях.
    Ему было уютно на кухне, но поскольку он вернулся, ему хотелось посидеть и поговорить в приятной компании, и теперь на кухне в изящной зелёной пепельнице, изображающей ползущую в траве улитку, дымились два окурка фирменных сигарет «Dallas». До фильтра он курить не любил, потому что, хоть он и не верил в приметы, он любил жизнь .
    - О чём шла речь? – уточнил он.
    - Ну, о тебе, конечно, - ответила Ксения. – Но раз уж ты выбрал музыку, то придётся принимать тебя таким, какой ты есть, ничего не поделаешь….
    - Я иногда и сам бываю не рад, но что делать… - пожав плечами, усмехнулся он, блеснув глазами, и уютно устроился на диване рядом с Ксенией, а она, сидя напротив, могла видеть их вместе – таких разных, и в то же время что-то неизвестное, невидимое, объединяло их.
    - Так что вот, - продолжала Ксения, - и я хочу, чтобы мы с тобой стали чуть больше, чем просто хорошие знакомые, потому что если Элка доверяет тебе, то я могу тем более.
    - Всегда буду рада видеть тебя, - ответила она. – Звони, если что.
    Он сидел рядом с Ксенией, уверенный, но какой-то чересчур сосредоточенный и серьёзный, задумчиво потупившись, но через секунду он оживился:
    - А помнишь, на московском концерте я где-то напился и в каком-то баре оставил один ботинок, а надо было выступать…. Так я вышел в красном, как бес, но босиком, а потом в газетах написали, что я продемонстрировал единение с матерью-землёй и близость к корням….
    - Я помню только, как нас с тобой там в бассейн окунули, - усмехнувшись краем губ, ответила Ксения.
    - Уф…. Ну, ничего себе у тебя воспоминания, - добродушно поморщился он. – Можно тогда было поспорить, кто больше разозлился – ты или я.
    - Ещё бы – сидели, никого не трогали, на краю бассейна, и кому-то понадобилось испортить мой макияж и твой концертный костюм, - вздохнула Ксения. – Не надо было мне тогда ездить с тобой….
    - Ты представь, - обратился он к ней, - Ксюха успешно закончила два курса торгового…. Как ей это удалось – я и сам до сих пор удивляюсь.
    - Да, между прочим, как я туда поступала, это тоже была история: сунула декану бутылку импортного коньяка, ещё кому-то – и всё, в общем-то, и минимум блата…. Я ведь ещё каким-то образом умудрялась там учиться, - удивлялась самой себе спокойная красивая Ксения. – Я так появлялась вообще, по-моему, два-три раза в неделю – отсижу пару лекций, и снова в клуб – думаю, ты там без меня точно что-нибудь устроишь. И ещё тогда, на этом концерте…. Ну, он меня тогда отпросил на пару дней из института, а там пошли контрольные…. В общем, появлялась, как красно солнышко, и в Москву успевала. Одним словом, таково богемное житьё-бытьё – даже дома я редко бываю, особенно теперь, когда мы сняли квартиру.
    - Ты расскажи, расскажи, как тебе взбрело в голову стать режиссёром, - весело произнёс он, взглянув в глаза Ксении, как бесконечно очарованный идеалом вечной женственности.
    - Ну, всё началось с того, - подумав, вспомнила Ксения, - что я узнала о том, что наши дорогие друзья-музыканты собираются ставить фильм по Булгакову.
    - «Мастер и Маргарита», - уточнил он тихо и восторженно.
    - Так вот – Маргарита и Воланд сидят перед тобой, - продолжала Ксения. – И всё же я решила, что для того, чтобы хорошо и профессионально всё это поставить, дополнительное образование мне не повредит…. Поступила. Теперь, как шутит Элка, она – сама себе учитель, а я – сама себе режиссёр. Потому что всё это только формально.
    - Ты же о самом интересном не рассказала: помнишь, как ты вступительные экзамены сдавала?
    Они встретились прямыми и откровенными взглядами, и Ксения, едва улыбнувшись чуть заметной тёмной улыбкой, оживилась:
    - Да, он прав – это действительно самое интересное…. Надо было сдавать актёрское мастерство. Ну, я к нему приезжаю и говорю – вот, мол, так и так…. И он так активно, с пристрастием принялся меня наставлять и инструктировать – он ведь сам такой актёр, что иным профессионалам стоит поучиться….
    - Ну, прямо уж, - с пафосом возразил он.
    - И вот он дни и ночи сидел со мной и с маниакальной настойчивостью учил, как нужно играть и читать монологи и стихи.
    - А что за стихи-то были? – поинтересовалась она.
    - Его ранние опусы, белые стихи – вещи просто сказочной глубины…. А потом ещё я песенку пела – «Не спеши ты нас хоронить». И вроде, говорят, неплохо спела.
    - Всё, что угодно, можно сделать, если душу вложить, - подтвердил он, сияя взглядом, - как же иначе? Только я до сих пор не понимаю, зачем тебе это надо-то было?
    - Слушай, ты фильм хочешь снять? Вот и помалкивай, - спокойно и тихо одернула его Ксения, и он снова улыбнулся, растянув тонкие губы.
    У него был сумрачный, хрипловатый, но проникновенный голос и столь же сумрачное сосредоточенное лицо, но неуловимый магический свет жил в его взгляде, оживляя его лицо светлыми лучами – он сразу менялся и преображался. Он был серьёзен и печален, лишь когда встречался глазами с Ксенией, даже если его глаза смеялись.
    Ей нравилось смотреть на него – она не предполагала, что когда-нибудь увидит его у себя в гостях – это было странно, но на сон вовсе не походило; он был реален и отличался тем особым благородством, которое отличает настоящих звёзд, а явление это довольно редкое.
    - Но у нас есть несколько штатных режиссёров и тем более сценаристов, - продолжал он.
    - Но ведь и мы с тобой принимаем участие в создании сценария, - возразила Ксения – со стороны она казалась аристократичной, красивой, непроницаемой и всезнающей, и она осознавала свою власть над ним хотя бы потому, что она была красива.
    - Да, это правда, - подтвердил он. – Конечно, ты вольна поступать так, как хочешь…. Лучше ехать в Италию и развлекать тамошних обывателей, чем оставаться здесь – это конечно, проявление независимости. Ты хотя бы положись на мой жизненный опыт….
    - Но ведь у меня-то своя жизнь.
    - Конечно. Но мне за границей почему-то не понравилось – здесь я свой, а там меня хоть и хорошо принимали, но…. Там всё не так, всё по-другому.
    - А Элка, как и каждая современная девушка, конечно же, мечтает выйти замуж по расчёту и уехать в Америку, - спокойно сказала Ксения. – В этом ничего плохого нет.
    - И что, вести роскошную и преуспевающую обывательскую жизнь? – вдруг резко вставила она.
    Он насторожился и отчасти обрадовался – он тоже терпеть не мог обывателей, а Ксении было относительно всё равно: она, несмотря на свой ум, вполне могла пойти в подружки к преуспевающему бизнесмену.
    - Так обыватели – они ведь не только в Америке, и здесь их полно, - предположил он, тем самым включаясь в разговор, предложенный ею. – Я всю жизнь об этом пел, да и сейчас, вроде бы, пою….
    - А меня больше всего в твоём творчестве, знаешь, что зацепило? – откровенно призналась она. – Вот ты сказал, что мы вскормлены пеплом великих побед….. Это – самое главное, мне так кажется. А то все эти эпитеты, что мы и вы – потерянное поколение…. Так мы ведь на ошибках учимся, из ничего вырастаем и выживаем на неблагоприятной почве. Нас только и кормит ветер ваших слов – твоих и тебе подобных….
    - Ага, - кивнул он. – В том-то и дело. Я ведь именно это и имел в виду.
    - А что касается этого самого ненавистного мещанства, - продолжала она, внезапно и резко захватив инициативу в разговоре, - ты ведь играешь с ними в войну, так ведь?
    - Да, так оно и есть, - признался он, подняв глубокие глаза, - именно так…. Я играю, потому что меня бесит, что они сытые, откормленные, не знают, для чего они на белый свет появились и по земле ходят. И по ночам они спят…. Правда, они, может быть, днём спят ещё крепче, а?
    - Так вот – я ведь тоже играю с ними в войну. Только, мне кажется, ты с ними не всерьёз воюешь, а тонко, хитро, а я всерьёз….
    - Ну, значит, мы вместе играем. И, стало быть, мы похожи, - автоматически констатировал он и задумался.
    Это было неожиданно – услышать эти слова, сказанные смело, выплеснутые яростным огненным потоком от этой хрупкой девушки с решительным лицом. Она играет в войну с обывателями – серьёзно ли это, надолго или это у неё пройдёт? Откровенно говоря, он ещё не встречал девушек, отказывающихся от всего ради этой войны.
    «И ведь это она всерьёз, совершенно искренне! – обрадовавшись и одновременно тревожась за неё, подумал он. – Трудно ей придётся…. Только вот она докажет им, обывателям, как они жестоко в ней ошибались, и ещё в том, что женщины могут быть только бессловесными…. Я всегда удивлялся – как это они могут сознательно превращаться то в комбайны, то в тренажёры. А ведь она обманет судьбу, если она всерьёз играет, сто очков вперёд, так оно и будет…. Я-то понятно, а ей-то что взбрело в голову отказываться от тихого и бесшумного мещанского счастья?.. Впрочем, да, я же забыл, что она и в рок-н-ролл играла, а рок – это всерьёз и надолго, это не идеология, а свободный и независимый образ жизни. Жива, стало быть, новая волна…» - подумал он и усмехнулся.
    Просто он такого от неё не ожидал, да и предвидеть это было просто невозможно. Он не знал, светило ли ей то же солнце, что и ему, но он бессознательно стал более внимательно прислушиваться к её словам, заметив, что её глаза горят каким-то лихорадочным блеском.
    - Что-то вы уж совсем в высокие материи ударились, - не изменившись в лице, повела плечом Ксения.
    - А вот и ничего подобного, - возразил он, - просто там, где мы, музыканты, черпаем свои мысли, всё не так…. Это – только для сумасшедших, в хорошем смысле слова, разумеется. Если не станешь по-настоящему одержим любимым делом, ничего не добьёшься, никаких настоящих результатов. Поэтому то необъяснимое, что порой приходит нам на ум, понимают разве что те, кто с Луны свалился. Для остальных это так, только повод….
    - Да, и мне приходится постоянно терпеть твою одержимость и твои параллельные миры, - с укоризной возразила Ксения.
    - А как же иначе, - угрюмо усмехнулся он с просветлённым видом, - иначе было бы неинтересно…. Кем бы я был, обернись всё по-другому?
    - А чем плохо жить проще? – недоумевая, произнесла красивая Ксения. – Чтобы без всяких там псевдорусских мотивов, сложностей, нечистой силы, образов этих…. Тебе не кажется, что это в чём-то эпигонство, а?
    - Ну, ладно – по чьим следам я иду, а? – загорелся он, глядя в глаза Ксении. – Культура-то у нас одна, а для меня всё едино – что было, и что есть, а будет уже лучше, может, светлее…. От кого я этого всего набрался, а? От русских народных сказителей?
    - Что, скажешь, на тебя Саш-Баш не повлиял? – спокойно поинтересовалась Ксения.
    - Он мне только помог себя понять…. Мы разными путями пошли, только я свой путь сам выбрал, а ему не дали возможности выбирать – его повернули, и он пошёл в нужную сторону, как святой. Да, святой…. А ты говоришь, эпигонство…. Значит, и Саш-Баш был эпигоном, и Ревякин – тем более…. Он сразу после Саш-Баша стоит, хотя между ними ой, какая пропасть…. К тому же, я эту свою линию давно переплёл с другой, прежней, бунтарской - с чего начал, к тому и вернулся, уже озарённый, посвящённый…. Правда, мне ещё уму-разуму учиться и учиться, но пока есть свет впереди, к которому идти нужно, я буду идти.
    Он кивнул в подтверждение собственных слов, и на его тонких губах всё ещё играла чуть уверенная, чуть сомневающаяся усмешка – словно он сам только что сказал нечто такое, что ещё осмыслить надо.
    - Я просто что вижу, как чувствую, так и пишу, - словно оправдывая только что сказанные им слова, добавил он.
    - Ты как-то умудряешься пропускать реальность сквозь фильтр собственной души так, что в итоге получается параллельный мир – так, как на свете не бывает, - подивилась она.
    - Но это – реальность….
     - Я знаю, но зато какая реальность! Это – чисто твоё восприятие – ну, кто ещё так видит жизнь, а? Не приукрашивая, не видоизменяя, а лишь видя её собственными глазами? Кто ещё?
    - Только мы, музыканты, - кивнул он. – У каждого взгляд свой, а что до попса…. Пусть они где-то там поют свой никудышный сладкий попс, на здоровье – у них всё есть, и благополучие, и деньги, они рисковать не будут. А мы будем, потому что, хоть нам и рисковать нечем, мы ставим на карту всё самое дорогое, что есть у нас, и нет у них – вот уже и игра идёт честная, и возникает настоящий азарт, риск…. Да – а как жить без азарта, без интереса? Это уже и не жизнь…. Просто над нами как завис рок, так и висит. А про пепел это ты верно подметила – он ведь до сих пор в нас есть, он и в домах, и в улицах, и в дорогах, и в душах, вот так-то….
    Он выплёскивал свои мысли в каком-то неистовом восторге, с лихорадочным и торжественным блеском глаз – что-то освободило его, дало возможность высказать то, о чём он думал, он, звезда….
    - Слушай, то, что ты говоришь, это другой уровень…. Я вот, например, знаю многих, кто считает тебя недалёким
    - Это всё образ… образ, - виновато улыбнулся он. – Менять его поздно, да и не очень хочется – другим меня уже не примут.
    - Да, но ведь ты – поэт….
    - Нет, это Саш-Баш был поэт.
    - Он достиг своей вершины, а ты – своей, - возразила она. – У каждого свои пути к своей вершине, а истина – она всегда одна.
    - А то, что обо мне думают, это неважно…. Это всё равно – пусть думают, что я – такой, какой на сцене, когда даже слов толком не разобрать…. Просто каким же ещё быть, если все кругом сами себя не знают? И я не знаю, конечно, но мне больно сидеть, как они с колен подняться не могут. Пора ведь уже, казалось бы, давно пора – ан нет, другие времена, другая власть, да и произвол другой…. Хотя дышать легче стало, это заметно, намного легче. Хотя и тут рынок, деньги…. Только свободу дали, и тут же из огня да в полымя – продавайся, кто может. Нет, это не главное, конечно, талант – он всюду себе дорогу пробьёт, и всё же…. И, казалось бы, новое поколение спрашивает: против чего теперь протестовать-то? Хотели перемен, просили, клянчили, орали – так вот вам перемены, нате, сделали…. И что теперь?
    - Во все времена у каждого общества – не говоря уж о людях – имелись слабые стороны; их и искать особенно не надо. Начнёшь песню – а тоска не покидает, она в каждой строчке проглядывает…. Это разве не бунт?
    Она тут же забыла о своём вполне понятном смущении, включившись в разговор наравне с ним – она, казалось, понимала его с полуслова, и они говорили на одном языке, понятном только им двоим, потому что одни лишь музыканты знают его. Ксения оказалась несколько в стороне – такое случалось крайне редко и, разумеется, это ей не нравилось. Её тонкое красивое лицо сделалось напряжённым, похожим на маску – профессиональная черта моделей, и всё же Ксения многим отличалась от простой картинной девочки. Но теперь ей казалось, что про неё совершенно забыли, так их поглотил разговор на равных.
    - Ты говоришь – я бунтарь, безумец, ну, правда, это отчасти так, ведь образ – он обязывает…. Сам понимаю, сильнее надо быть. Ну, в самом-то деле, не я же сам себя в вожди записал…. По жизни-то я один. Поэтому нет-нет, да и вырвётся из-под пера исповедь одинокой души….
    Он вздохнул – казалось, он говорит всё это в шутку, иронично, но говорить ему было трудно.
    - А ты одинок? – не выдержала Ксения. – По-моему, ты всегда найдёшь себе компанию, где угодно. Ты же сам знаешь – если не я, не жена, то шпана всякая, девочки….
    - По-моему, это – только следствие одиночества, - спокойно заметил он, и в глазах его зажглись протестующие огоньки. – Я просто стараюсь вспоминать об этом как можно реже, и поэтому редко бываю один – ну, зачем всё усложнять до такой степени?
    - А когда ты бываешь один, то что тогда?
    - Тогда и пишутся мои песни…. Одно время я думал, что больше никогда ничего не напишу – это после того, как меня судили. Судили-то напрасно, но я тогда столько сил потерял…. Я даже ещё с тобой, Ксюха, тогда не был знаком. И вот столько энергии из меня выжали, что я всё бросил, думаю: ну, всё, конец всякой музыке…. Так ведь нет – потом я как-то неожиданно пришёл в себя, и всё пошло-поехало снова.
    - И ты понял, что им с тобой уже ничего не сделать?
    - В общем-то, да, - согласился он, слегка улыбнувшись и вздохнув. – Вот когда я пишу, я один, но прежде я должен быть вместе со всеми, чтобы что-то родилось.
    - Послушай, но ведь у тебя какая-то странная позиция: ты считаешь, что главное в жизни – никогда и ничего не просить; мол, сами всё предложат, сами всё дадут, - задумчиво и в то же время в азарте произнесла она, - и ещё ты говоришь, что ты глубоко веруешь….
    - Это правда, - вмешалась Ксения.
    - И вместе с тем ты противоречишь заповеди Христовой: просите, и дано будет вам….
    - И верно, - засмеялся он, сверкнув громадными тёмными глазами, и изобразив улыбку на нервном подвижном лице, - несоответствие получается.
    - А знаешь, я думаю о тебе совсем не так: ты хочешь быть между небом и землёй, между адом и раем, ведь так?
    - Так, - слегка удивлённо ответил он. – Впрочем, это о небесном, но о небесном я думаю, а говорю чаще всего о земном… вперемешку со сгустками небесного – вот и поди меня пойми.
    - Зря ты так - всегда найдутся люди твоего уровня, которые сначала понимают то, что ты хотел сказать, а потом становятся твоими друзьями.
    Он сперва усмехнулся, а потом задумался, глубоко и надолго – так, во всяком случае, казалось. Потупился, сосредоточенно размышляя о смысле сказанных ею слов, и его трудно было узнать – он был уже другим, и всё же трудно было не заметить его скрытого обаяния.
    Просто ему вспомнился Саш-Баш, который часто говорил ему нечто подобное, и он восхищался Саш-Башем до самых глубин души.
    - Что ж, - вздохнул он с лёгкой полуулыбкой, положив тонкую руку на спинку дивана за спиной красивой Ксении, словно протягивая руку к костру, у которого он мечтал согреться, - так уж, видно, и положено…
    - Я понимаю, - предположила она, - что очень трудно в жизни воплощать то, о чём поёшь. Но реальность - она ведь всегда всё и всех побеждала….
    - А что песни? Песню сдержать невозможно – это ведь душа говорит; вот что она надумает, то и скажет. Это ведь помимо моей воли пишется, в полубреду, что ли…. Поэтому в песнях говорит моя душа, идеал то есть, ведь всякая душа – идеал, так ведь? Хотя порой мы с ней здорово спорим, и иногда получается так, как на самом деле….
    Его тонкая гибкая рука дрогнула на спинке дивана.
    - Впрочем, - с привычной полуусмешкой добавил он, - нам и в самом деле пора сменить тему. Всё это театр…. Может быть, это – театр, который я сам себе придумал.
    - А что будет, когда в этом театре перестанут играть? – внезапно и странно спросила она. – Мне кажется, не играешь в нём ты один.
    - Нет, я как раз играю….
    - Не играешь ты в жизнь, а живёшь.
    Для того, чтобы ответить на её упорное возражение, ему пришлось снять руку со спинки дивана и податься вперёд.
    - Да, живу. И я считал, что живу, когда мы вместе со Славкой организовали группу. А потом пошла сплошная игра…. Если уж играть, то играть по-настоящему. Чувствуешь? У музыкантов свои игры. Вот, например, одно из правил – не петь с трезвых глаз…. Ну, вот, опять отвлёкся, - виновато произнёс он, - ну, что ты будешь делать…. На чём я хоть остановился-то?
    - Вы со Славкой организовали группу, - спокойно отчеканила Ксения и достала из сумочки зеркало.
    - Так мы ведь тогда о деньгах не думали, и вообще ни о чём – мы играть хотели…. А когда я в Москве жил, я играл много, но мне почему-то не разрешали петь свои песни. А здесь как-то сразу сложилось, пригласили вокалистом и автором песен – ну, думаю, дай-ка, попробую; а тут как раз и фестиваль грянул…. Ну, и показал себя. Ведь говорили, что до меня группа была плохонькая, хотя мне, если честно, нравилось всё их безобразие…. Потом Славик ушёл, а я остался – играю вот до сих пор. Повезло, значит, так же, как в картах и в любви…. Да, в любви мне везёт, - улыбнулся он. – Так вот, об играх я ещё не договорил, да? Я ведь нарочно себе имидж такой придумал – шарфик там, красные звёзды, жуть всякая…. Это ведь бьёт, а иногда, пожалуй, даже и бесит, и принять меня таким могут лишь те, кто в текстах что-то понимает – это я, значит, так считаю….
    - А знаешь, когда мы с тобой только познакомились, одна моя знакомая тебя просто не выносила, - вспомнила Ксения, успев за сравнительно короткую речь своего спутника бегло осмотреть в зеркало своё красивое лицо. – Ну, я допускаю, конечно, что сколько людей, столько мнений, и всё же я спросила: «Ну, скажи, обоснуй, чем он тебе не нравится? Ты хоть песни-то его слышала?» «Да нет, - отвечает, - и всё равно не нравится…» Вот так. Это ещё в школе было, и после этого у нас, конечно, у нас долго говорили, как же Журова, оказывается, любит рок-н-ролл…. Поэтому меня и послали к тебе брать интервью.
    - Так мы, собственно, и познакомились, - кивнул он. – Ксюха, напомни, как дело было.
    - Да, оживилась Ксения и заговорила с усмешкой и как-то яростно и весело, - прослышали у нас о том, что я люблю рок-н-ролл, особенно отечественный, и говорят мне – раз ты, Журова, интересуешься, то сходи-ка ты вот к этому персонажу и возьми у него интервью…. Мне тогда было пятнадцать лет. Ну, просто с ума сойти – раньше были все эти массовые обязательные мероприятия, классные часы – просто не верится…. Ну, я собралась и отправилась к нему на точку. И когда я вышла на улицу, я обнаружила, что забыла натянуть юбку – наверное, очень торопилась, но я подумала, что возвращаться – плохая примета, и пошла дальше – на мне был такой длинный джемпер, и я решила, что это – весьма приличный вид, к тому же, я тогда полагала, что музыканты и сами одеваются не лучше…. Я прихожу на место, а там – проходная, и сидит очень строгая бабушка, которая без специальных документов никого не пропускает. Я говорю – мне нужно взять интервью, а она – бумагу покажешь, тогда проходи. И тут выходит он, видит меня, подходит, сходу непринуждённо так обнимает, и бабушке этой кивает: «Это моя жена – пошли…» Вот так и познакомились.
    - А что делать было? Надо же было Ксюхе как-то пройти, правда? – вопросил он со смеющимися глазами. – Потом, всё-таки, пришлось отчитываться перед администрацией.
    - Мы, конечно, потом долго смеялись – кто же знал, что это когда-нибудь случиться? Мы даже не думали, что вообще когда-нибудь встретимся…
    - Хотя ты мне сразу понравилась, - добавил он, исподлобья взглянув на Ксению, которая продолжила воспоминания с ироничной и сладкой грустью:
    - И ничего, всё обошлось…. Он так на меня посмотрел и представился, и интервью дал…. Там я впервые встретила своего Славу, но сначала, кажется, особого внимания не обратила…. Потом оказалось, что мир тесен, и когда мы стали встречаться со Славой, выяснилось, что он – твой друг…. Вот так мы и подружились, а потом… потом всё.
    - Ну, ладно, не стоит об этом, - успокоил он Ксению, нежно и властно обняв. – Это были тяжёлые дни. Не первая это была утрата для меня, и не последняя, и всё равно сердце рвалось….
    - Конечно, ведь Элка не умеет держать язык за зубами, - почему-то сказала Ксения, и её ставшее нервным и нежным лицо вновь приобрело прежнюю непроницаемость и невозмутимость, присущую уверенным в себе или просто красивым людям. – Зато теперь то, что так случилось, теперь кажется забавным, да?
    - Ничего забавного не вижу, - отмахнулся он. – Наверное, просто так надо….
    «Надолго ли?» - дёрнув вниз угол рта, подумала Ксения, сочувствуя скорее не себе, а ему.
    А ей вдруг явственно вспомнился его последний концерт – он такой красивый, слегка усталый, но ироничный, улыбающийся, но потом он словно почувствовал удар – горестная складка у губ, печальная сталь глаз, словно крылья ему вдруг перебили…. И хотя рука с микрофоном зависла в воздухе – привычный жест – всё равно он будто на миг почувствовал, что падает. И не от того, что кончился задор – нет, просто он словно понял, что здесь его никто не поддержит так, как ему хотелось бы – целиком, безраздельно, глубоко, так же, как он отдавал всего себя уже много лет и своей музыке, и тем, кто его любил…. И внезапно, вспомнив эту его обречённость, горестное отчаяние, в голове её огненным столбом завертелся вопрос: почему? Отчего он так отчаянно противоречив? Отчего так счастлив и в то же время так одинок? Задавал ли он себе этот вопрос когда-нибудь и находил ли ответ?
    - А помнишь, как вы новый альбом записывали? – спросила его Ксения, так и не дав ей возможности спросить.
    - А как же, - откликнулся он, устроившись поудобнее на диване и, сцепив красивые длинные пальцы, сверкнув глазами, - он был готов, но ещё не вышел, а ты попросила сделать для тебя копию….
    - Это Элка попросила.
    - Всё равно, это нужно было тебе, правда же? – потупившись, уточнил он. – Конечно, я тебе не мог отказать. Взял с собой фонограмму, и мы с Петькой поехали на студию, специально наложили голос…. А Петька был вместо хора.
    - Я, кстати, слышала эту запись, - подтвердила она.
    - У вас, у звёзд, всё относительно просто, - иронично отозвалась Ксения.
    - У звёзд…. Вот именно. Но ведь как сложно спускаться на землю! – с воодушевлением и придыханием заговорил он. – Да, там, на сцене, мы – звёзды, а в жизни мы другие, какие, как все, в своей тусовке мы другие. И поэтому, окажись мы в каких-то других, более обыденных обстоятельствах, наш рядовой фэн просто не знал бы, что с нами делать…. Ну, к сцене-то на концертах все рвутся, а что потом? О чём бы они стали со мной говорить? Вот именно, сложно…. Поэтому, выходит, надо сознательно держать дистанцию.
    - Наверное….
    - Хотя я-то – не звезда, - мягко улыбнулся он, - а если и звезда, то чёрная…. Звёзды дикими да яростными не бывают. Просто я, как и все прочие, занавешиваю окна, чтобы иметь возможность жить своей жизнью, хотя полно тех, кто будет подсматривать…. Самое смешное, что раньше меня вообще признавать не хотели, а теперь это даже модно.
    - Послушай, - услышал он вдруг её голос, - тебе не кажется, что есть в тебе что-то фатальное, и как бы ты не пытался быть обыкновенным, в тебе это всё время проявляется?
    - Ну, я… - тут же попытался он ответить, слегка смешавшись и в то же время обретя уверенность, но в разговор включилась Ксения со своим королевским достоинством и спокойствием:
    - А знаешь, это ведь правда – есть в тебе что-то особенное, демоническое даже, потустороннее – я это знаю. Просто однажды я нарисовала твой портрет и подарила его Элке зачем-то…. Я не помню, может, она сама меня попросила…. Элка повесила его на стенку – мне кажется, получилось прилично. Но, что самое удивительное, как только она его повесила, мною овладел просто адский, дикий ужас – дело в том, что с какой стороны я бы на него не смотрела, ты с портрета всё время глядел на меня…. С любой точки. Вот и суди сам, мистика это или нет.
    - Да? – усмехнулся он как-то задумчиво и даже печально. – Вот уж не думал, что здесь замешана мистика…. Хотя меня такие штучки поначалу увлекали, знаешь ли – тайны и всё такое, но и жест отчаяния в этом, конечно, есть.
    - Вот есть у меня слабая сторона, - призналась она, - я никогда не остаюсь равнодушной к красоте во всех её проявлениях, будь то красота человека, души, музыки, природы…. Это слегка глупо и по-детски, но это есть.
    - Не вижу в этом ничего плохого, - мигом откликнулся он с затаённой мягкой улыбкой.
    - Плохого-то нет, но это всё же говорит о некоторой инфантильности…. Так вот, к чему я: твоя музыка – это тоже красота.
    - Ага. Я понял намёк.
    - Это не совсем намёк – дело в том, что мне непонятно, как это в тебе уживается с той средой, в которой ты обитаешь. Не знаю даже, как сказать…. Одним словом, для красоты, подобной твоей, красоте твоих песен, губителен этот мир…. Да, я знаю, что всё это и ты сам сотканы из реальности, и всё же…. Порой становится страшно. С тобой такого не бывало?
    - А как думаешь? – подтвердил он, причём глаза его лучились странным светом. – С кем угодно может быть, да и я – не исключение…. Столько раз хотелось всё бросить к чертям, и… А ведь нельзя, ведь столько народа теперь за мной стоит – целая армия…. На кого их оставлять? Они же тогда вообще перестанут верить, а всех нас жизнь и так уже достаточно испытывала. Но иначе мы бы и не выжили, а ведь выживает-то кто? Сильнейший, да? Как бы не так – сильнейшим-то и достаётся сильнее всего…. Так что бывает жутко порой, бывает…. Но ведь и весело жить – ветерок подует, огонь загорится, и всё, понеслась! – начал было он и осёкся, увидев напускное, а может быть, и совершенно естественное равнодушие в глазах Ксении, призадумался.
    О чём думал он? Он редко задумывался о том, что у него могут быть какие-то проблемы. Безмерным альтруистом он, конечно, не был, но эгоистом он тем более разучился быть – слишком о многих приходилось думать…. Он не привык отказывать себе в развлечениях, но при этом он никогда не терял здравого смысла – он был философом, склонным к саморазрушению, и всё же при этом он частенько прибегал к действию своего поистине магического обаяния. Но что-то постоянно тревожило его, не давало покоя, да и хотел ли он этого покоя? Конечно, нет, и поэтому для него было странно, что кто-то может так же, как и он, думать о пепле великих побед…. Не о том, как бы провести с ним время, а именно о пепле великих побед.
    «Трудно ей придётся… - снова подумал он. – Вот что бывает с теми, кто одержим роком, и ведь это навсегда…. По себе знаю, что рок – это навсегда, это неизлечимо, хотя почему мы так живём? Ведь можно жить проще и легче…»
    Но он сам не мог жить легче и проще, хотя, как и многие музыканты, он любил красивых женщин, был влюблён в модель…. И он прекрасно понимал, что он и сам неравнодушен к красоте, но ведь вся сложность заключалась в том, что он день и ночь думал о пепле великих побед…. Он не знал, куда деваться от этого, но именно поэтому он и стал музыкантом.
    - Послушай, - внезапно сказал он ей, - а знаешь, как мне иногда всё это надоедает? Хочется бросить всё, всё, только не перестать играть…. И всё из-за того, что корень зла в том, что я душу не утратил, я её чувствую, она болит…. А потом подходит какая-нибудь девчонка после концерта – ну, не знаю, чуть ли не начального школьного возраста, и начинает: ты – секси, я так тебя хочу, а ты? Заметь, об автографах даже и речи нет – всё напрямик, чего стесняться-то? А откуда им знать, что мне на самом деле нужно? Откуда, а? Этот другой мир…. Лучше бы его не было!
    Он вскричал это, стукнув кулаком по столу, его лицо резко изменилось, но Ксения и бровью не повела.
    - Те же проблемы, - улыбнулась она, взглянув в его глаза. – Реальность хороша, но как мы всё-таки её опошлили….
    - А мы ищем забвения…. Во всём, чтобы забыть об этом роке. Но ничего не выходит, вот штука какая…. Слушай, хоть ты живи проще, а?
    - По-другому уже не получится, - улыбнулась она, - ты же сам говоришь – рок….
    - Вот оно как, - вздохнул он, - а я ещё хотел спросить….
    - Слушай, а чай сегодня будет? – спокойно и непринуждённо поинтересовалась Ксения.
    - Конечно, - кивнула она, - сейчас будет чай.
    Она поднялась и стремительно вышла из комнаты – конечно же, она знала, что им есть о чём поговорить и без неё и была согласна с Ксенией – зашли на чай, а чая-то и нет…. Ей хотелось поговорить с ним, найти ответы на многие вопросы, которые тревожили её, но она понимала, что, хоть она и подпала под его обаяние, у неё нет надежд даже на откровенный разговор о музыке.
    Закрывая дверь и идя по коридору на маленькую уютную кухню, она подозревала, что ему и  Ксении нужно побыть вместе…. Ведь они были очень красивой именитой парой, хотя Ксению наверняка не тревожил денно и нощно этот пепел. И даже он сам интересовал её просто потому, что он был звездой.
    Она вошла в свою тёплую кухню и водрузила громадный чайник на старенькую плиту. О том, что он был здесь, напоминал лишь пепел, оставленный в пепельнице, напоминавшей зелёный хрупкий лист.
    Ей не о ком было думать, потому что когда-то она сама так решила, только музыка играла в её жизни определённую роль. Среди своих знакомых она слыла загадочной отшельницей – и вправду, она достигла каких-то высот в философии, и это не было нужно никому, кроме неё – ни Элке, ни её знакомым…. Но давно известно, что лишь людям искусства дано понимать друг друга, говорить на одном языке и жить в параллельных мирах.
    Наверное, даже если бы ей и повезло в жизни так же, как и ему, будь у неё слава и масса восторженных поклонников, она осталась бы одинокой или не понятой до конца. Всех привлекал бы прежде всего её таинственный ореол, порывистость, бунтарство, но кто задумывается над истинным смыслом слов? Важен прежде всего образ, который создаёт звезда, не так ли? Возможно, будь она звездой, она бы очень изменилась, но пока она была такой, какой была в действительности. Вот она и удивлялась тому, что он, несмотря на звёздный статус, на то, что он влиял на людей благодаря магическому обаянию, не изменил себе и не утратил искренности. А в её жизни было мало радостей, и те, с кем её сталкивала жизнь, доказали ей, что верить никому нельзя, что жизнь пуста и годится лишь на то, чтобы её прожигать…. Её всегда коробили слова о том, что женщина годится только на то, чтобы рожать детей – а для чего нужны такие же неудачники, как и она сама?
    Её цель была выше – она хотела приблизиться к истине, хотела играть, но её не понимали, интересуясь, зачем ей это надо, и убеждали в том, что это сумасшествие скоро пройдёт. Но она продолжала играть, и ещё сегодня она вдруг увидела человека, который был музыкантом и говорил с ней на одном языке…. Она знала его давно, правда, заочно, по рассказам Элки и по собственным впечатлениям от его выступлений, и не предполагала, что на самом деле он окажется вовсе не агрессивным и злым, и совсем другим – мягким, глубоким, ранимым и обаятельным.
    Но житейская мудрость говорит о том, что он не сможет быть счастлив с такой, как Ксения, перелётная птица, созданная для блеска и роскоши, несмотря на то, что между ними было много общего: человек из тусовки может быть посвящён во все детали жизни звезды, но в её внутренний мир способен проникнуть очень редко.
    Но ей нравилась эта странная и красивая пара – и он, и Ксения. В каждом из них присутствовал свой особый шарм, своя недосказанность, свой стиль, и всё же их любовь была своего рода экспериментом, столь естественным для богемы: а что, если… (с одной стороны) и что же мне ещё остаётся… (с другой).
    Размышляя об этом, она доставала чашки из буфета и была так погружена в свои мысли, что и не удивилась тому, что он вдруг появился на кухне со своей мягкой уверенной улыбкой и уселся на табурет у окна с задумчивым видом, доставая сигареты:
    - Слушай, мы, кажется, не договорили… - тихо сказал он, глядя ей в глаза. – Сядь, давай поговорим, оставь это всё в покое.
    Она, удивившись, присела на свободный табурет.
    - У тебя там книги такие интересные…. Гессе, например. Тебе он нравится? А?
    - Я его очень люблю, - призналась она. – Он ведь искал то, чего другим не было видно.
    - Вот теперь я вижу, что с тобой мне и в самом деле есть о чём поговорить, - решил он вдруг и зажёг сигарету, словно вдруг забыл о том, что с соседней комнате за стеной осталась его Ксения.
    По всему чувствовалось, разговор обещал быть откровенным, и поэтому он, вздохнув и затянувшись, сказал:
    - Вот ты говоришь, звездой быть сложно – это так, я просто не мог в этом признаться сразу. Иногда всё получается очень больно и нелепо, просто глупо…. Пытаешься что-то доказать, а доказывать-то бесполезно…. Недавно я лишний раз в этом убедился, хотя горько об этом вспоминать. Как-то летом мы с Ксюхой решили поехать к Витьке – ему было бы тридцать, юбилей, всё-таки – ну, собрались и поехали…. Такую громадную охапку цветов привезли с собой…. А поехали мы рано утром, чтобы не узнали, не растерзали, хотя и утром там уже было полно народу…. Я в последние годы особенно тесно с Витькой общался – он в Москве жил, и я часто к нему заезжал. Для него мои визиты – как свет в окошке были, так что мы просиживали на кухне, играли песенки друг другу…. Когда он погиб, сначала жутко было, а потом опять, думаю, чёрная дыра вместо друга, никто её не заполнит…. Ну, вот мы с Ксюхой и поехали. Она, значит, кладёт свой букет на камень, я, как полагается, ищу сигареты, и тут меня сзади кто-то за плечо теребит. Я оборачиваюсь – стоит какой-то паренёк, совсем зелёный, и говорит: ах, ты, такой-сякой, чего ты сюда вообще приехал? Из-за тебя, гада такого, гибнут такие честные, хорошие люди, как Витька…. Я, конечно, сразу завёлся – да, он был человек уникальный, но такие обвинения – это же чушь собачья! Я бы сразу кулаки в ход пустил, но нельзя там, я ведь уважаю друга, поэтому говорю: давай, выйдем, там поговорим…. А он не пошёл, понимаешь? Меня словно грязью окатили…. И тогда мы с Ксюхой дали обет никогда больше туда не ездить – нельзя же так…. Ведь глупо, согласись, а им лишь бы кулаками помахать. Такое время смутное, это ясно. Но я ведь приехал, от чистого сердца, а тут….
    - Такие теперь люди, - вздохнула она. – Я прекрасно знаю, чего от них ожидать. Ксении ведь тоже всё время угрожают, и всё это только из-за того, что она – с тобой.
    - А я не знаю, что и думать, - кивнул он. – От любви до ненависти – один шаг…. Я ведь и сам озлоблен, чего же я от других хочу?
    - Я тоже…. А другого выхода и нет – иначе с добротой-то можно совсем пропасть. Зверские законы….
    - А мне свет нужен, - признался он. – Вот я этот свет и ищу, сквозь тьму продираюсь…. А Борис Борисыч вот говорит, что я неестественный. Ну, ладно – он у нас великий, легенда живая, ему можно…. Тут недавно Ксюху встречает – как, говорит, он у тебя поживает? Иронично так…. Ну, она красивая, поэтому всё так и выходит – ей наш клуб – дом родной, красоте – зелёную улицу….
    Она глядела на него, на его серьёзное, чуть жестковатое лицо, с которого исчезла его привычная мягкая улыбка, и думала: а интересно, каким он был до того, как он встретил Ксению? Какой была она? Конечно же, ему приходилось нелегко – злые языки завистливых журналистов и рьяных коммунистов сделали из него антисоветчика, газетчики вконец его затравил, но вот теперь установился новый режим, и всё это кажется просто смешным.
    - Да, - подтвердил он, - они остались в дураках, и поэтому я уже и думать об этом забыл, только иногда…. Иногда я вспоминаю, что именно из-за них я чуть было не сломался, потому что я однажды зашёл в церковь, а как оказалось позже, священники тоже читают газеты…. Вот, а теперь всё это не нужно, всё забыто. В демократию нынче верить немодно, и в свободу никто всерьёз не верит, но я доверяю нашему Президенту – хоть свежее стало, это заметно…. А потом я с Ксюхой познакомился. Тогда у меня была масса знакомых, а она была подругой моего друга, пятнадцатилетняя девчонка…. У нас  были не менее доверительные отношения, чем сейчас. Конечно, я хотел бы полного взаимопонимания, но…. Зачем усложнять жизнь? – тихо и задумчиво спросил он. – Не стоит…. Я с ней не думаю ни о музыке, ни о каких-то там высоких материях, хотя иногда мы с ней и говорим об этом. Но Ксюха – прежде всего красивая, привлекательная женщина, и она знает об этом – прежде всего, поэтому мы вместе…. Я хочу забыть обо всём, когда я с ней, и я почти забываю. Тогда уже нет потребности в этом понимании, я просто соприкасаюсь с другим, более простым и понятным миром. Это вполне логично, правда? Ну, вот, собственно, и всё объяснение – я тоже неравнодушен к красоте: или это сказываются мои грешные человеческие наклонности или ещё что, но ведь иногда хочется же пожить по-человечески, и тогда уже наплевать на мещанство, а просто ищешь наслаждение в красоте, тем более, что назавтра она уйдёт, а я к ней привязан, и поэтому я в перерыве между концертами стану искать её и найду в каком-нибудь подозрительном месте в компании с неизвестным типом и только для того, чтобы она вновь вернулась ко мне…. Ей ведь тоже нужно о многом забыть. А в скором времени наши дорожки разойдутся – я ведь часто езжу к жене, детей повидать, и у неё какие-то там друзья…. Потом у каждого из нас будет своя жизнь – в этом мире много людей, которые обожают музыкантов – точнее, их известность, и красивых женщин, поэтому ни она, ни я не пропадём в этой жизни…. Так уж заведено, но иногда я радуюсь, что я вовремя не дал ей пропасть и показал, как надо жить.
    - Таким образом?
    - А почему бы нет? – возразил он. – В противном случае она бы просто погибла - я ведь уже на многое насмотрелся, а она тогда только в жизнь входила…. Нужно было научить её холодности, жестокости, цинизму, и вот теперь она бывает такой и по отношению ко мне, но я не могу обижаться на неё за это, ведь я не мог допустить её гибели…. Вот и всё, собственно, такими мы стали, и именно так и приходится жить нам. Нам, музыкантам, приходится многое испытывать – и наслаждение, и разочарование, и успех, и провалы, и боль, так что нужно к этому привыкать, а я иногда понимаю, что к этому мне никогда не удастся привыкнуть.
    Он вздохнул, провёл ладонью по волосам, стряхнул пепел со своей сигареты:
    - Ну, да ладно…. Кстати, когда мы сюда шли, я видел, что все стены моими цитатами исписаны.
    - Как и везде, впрочем.
    - М-да, - насмешливо протянул он. – Но им, конечно же, нет дела до моих терзаний – просто им нравится то, что я вроде такой же, как они, да и я чувствую, что вроде не один на свете…. А ты знаешь, что я заметил? В последнее время всё это подрастающее поколение стало слишком смелым, и это правильно, наверное – мы в их годы ещё даже не чувствовали такой свободы, даже чрезмерной, пожалуй…. Не хочу я, чтобы они выросли жестокими. Вон, девчонкам становится уже всё равно, ради чего они живут, лишь бы перещеголять других и переспать с предпринимателем покруче или со звездой вроде меня…. Что, думаешь, я сам этого не понимаю? Но если бы я не был таким, как все, мне бы просто не поверили. Вон, Егорке-то верят, потому что он правду говорит, он безжалостный…. Я бы сыграл как-нибудь с Егоркой, но ведь он наверняка не стал бы…. Он недавно сказал, что в нашей стране только его музыка – самая честная. Ну, я не знаю – у каждого ведь своя честность….
    Он опустил глаза, усмехнулся и достал из полупустой пачки ещё одну сигарету – курил он часто и помногу, и хотя он усмехался, глаза его были полны неподдельной глубокой печали.
    - Послушай, - тихо сказала она, поглядев на него внимательно и пристально, - не думай об этом хотя бы здесь, хорошо? Раз уж вы с Ксенией зашли на чай, то будьте как дома.
    - Ага, ладно….
    - А Ксения-то где?
    - Она уже чувствует себя, как дома, - честно ответил он. – Я иногда удивляюсь её способности везде чувствовать себя, как дома…. Мне, правда, случалось попадать в крутые переделки, но я пробовал всё уладить, и даже тогда я не  чувствовал себя, как дома. Наверное, я даже дома не чувствую себя, как дома, хотя там относительно спокойно…. В Москве вообще всё не так, и поэтому я предпочитаю жить здесь.
    - Слушай, как же тебе всё-таки сложно, - не выдержала она. – Всегда хотела тебе лично сказать: как же здорово, что ты есть…. И пусть ты будешь как можно дольше – поверь, таких людей уже нет.
    - И ты мне это говоришь, несмотря ни на что? И на бесовский имидж, да?
    - Несмотря ни на что.
    - Спасибо, - улыбнулся он. – Приятно это слышать, я даже удивился… немного. Я ведь уже не тот, что прежде, слегка выдохся, слегка устал…. Но петь буду до тех пор, пока я в силе – зачем же иначе жить? Экономистом пойти работать?.. Многое я испытал, конечно.
    Она кивала и смотрела на то, как он стряхивает на зелёный лист пепельницы пепел своей сигареты. Опечалившись, он сидел напротив неё, опустив глаза, и думал о чём-то своём.
    Ей безотчётно хотелось вдруг, чтобы эта грусть исчезла из его глаз, чтобы разгладились эти глубокие и жёсткие складки на его высоком лбу, ей хотелось отбросить сомнения и просто провести рукой по его упрямым волосам, но то было лишь безотчётное желание…. Тем более, что она испытывала глубокую симпатию к этому человеку, известному музыканту, который вместе со своей подругой зашёл в этот холодный вечер к ней на чай.
    - А знаешь, я придумала название твоему новому альбому, - усмехнувшись одними губами, предложила она.
    - Ну? – сразу оживился он. – Какое, а?
    - Верный путь. Так будет называться книга, написанная Антихристом, и именно с ней начнётся его почитание на земле. В ней будет скрываться истина и смысл жизни каждого, и поэтому книга эта будет поставлена выше Библии и будет в каждом доме.
    - Я что-то слышал об этом, - нахмурился он, - но мне всегда казалось, что эта книга принадлежит перу Булгакова. – И все будут принимать его за Спасителя, так как он примет образ светлого ангела…. Но я не тот и не другой, и верный путь другим предлагать я не стану – я иду своим путём, и истина у меня своя.
    - Я знала, что ты так скажешь – иначе и быть не может…. У нас всегда должен быть только один путь – свой.
    В это время в дверях кухни показалась Ксения, посмотрела спокойно, странно и устало:
    - Знаете, мне пора на пробы.
    - А чай? – удивился он.
    - Нет, я поеду.
    - Тебя проводить? – как-то чересчур участливо спросил он.
    - Нет, зачем….
    - Ну, ладно, - пожал он плечами, - ну, хоть до дверей….
    И он вышел в маленький коридор. Они о чём-то тихо говорили между собой – она не слышала, о чём, но видела в стекло окна, что Ксения слегка задержалась перед зеркалом, поправила причёску, подкрасила губы, что-то сказала ему….
    Щёлкнул замок, погас свет, и он вновь вернулся на кухню. «Почему он не ушёл с ней?» - подумала она, удивлённо взглянув на него.
    - Она идёт туда, где ей лучше, - чуть смущённо признался он, оправдываясь. – По-моему, ей уже давно всё равно, что со мной происходит.
    Он снова сел за стол, достал пачку сигарет и бросил её на стол.
    - Если бы ты знала, где я её недавно нашёл…. Понимаешь, сижу я дома и думаю – интересно, уже поздно, а Ксюхи всё нет…. Потом – странный такой телефонный звонок, спрашивают меня, голос мужской, незнакомый. Ну, мне много кто звонит, хотел было уже трубку бросить, но мне сообщают: это от Ксении. Она у меня, приезжай…. Я, конечно, бросаю всё, сажусь на электричку и еду к чёрту на кулички в пригород какой-то. Оказалось, она и вправду там…. Она была тогда в дикой тоске, была зима, и она после изрядной дозы вина вышла на улицу, и отправилась, куда глаза глядят. Её подобрал какой-то монстр и отвёз к себе на дачу. Потом ей стало страшно, и она выпрыгнула из окна в снег, оставив на этой даче шубу, и в метель отправилась пешком в город. Там её пожалел этот сердобольный частник, отвёз к себе, согрел, чаем отпоил…. А потом Ксюха, кажется, сказала ему мой номер – судя по всему, так оно и было, но она не помнит. Всё это, может быть, ненадолго у нас с ней, но ведь нас многое связывает…. Страдал не только я один – она тоже. У неё были крупные неприятности, несчастья, а когда Чума погиб, она готова была меня утешать – по-своему, правда…. Чума тогда, помню, говорил, что только Ксюха имеет право считаться полноправным членом нашей группы…. Это не так, конечно, потому что у неё свои заботы, проблемы - пока я должен оберегать её, поскольку я старше и лучше знаю жизнь.
    - Ты так беспокоишься….
    - Да, потому что я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, - откровенно признался он. – Я знаю, что она достойна любви, но саморазрушение у неё в крови…. У меня, кстати, тоже.
    - И ты воспринимаешь это как личную проблему, - пристально взглянув на него, поняла она, - потому что ты не можешь иначе….
    - Да, - согласился он, - да, меня мало кто таким знает. Но я и в самом деле очень беспокоюсь, потому что….
    - Ну, не можешь ты иначе, вот и всё…. Я по глазам вижу.
    - Ты ведь слышала, что у неё произошло, да?
    - Да.
    - Отчаявшаяся женщина, молодая, красивая, созданная для любви, но потерявшая смысл жизни – это страшно…. Правда. Это ведь я её со Славой познакомил, они любили друг друга, очень любили…. Наверное, прошло всего полгода, и я встретил её в клубе – она сидела в тёмном углу и рыдала. Никто раньше не видел её слёз…. Я, помню, спросил: вы что, со Славкой поссорились? Ну, я знал, конечно, что у него семья, но все эти условности да такой степени ничего не значат…. И она ответила, что он уехал в Москву, к себе, предварительно признавшись, что умирает…. С тех пор я всегда был рядом с ней – он умирал от наркоты, и она пыталась последовать его примеру, а я не мог этого допустить.
    - Элка говорила, что она пыталась помочь Ксении….
    - Конечно…. Она в те дни была на себя не похожа, - возразил он, - и эта Элка здесь совершенно не причём.
    - Мне удалось её тогда увидеть, - вспомнила она. – Она была очень красивая, как теперь, но очень бледная, словно неживая….
    - Да, она именно такой и была, поэтому я и не хотел её оставлять. Наверное, тогда мы по-настоящему стали друзьями. Я привязался к ней…. А она пила запоем, хотя пить ей вообще нельзя, встречалась с людьми, которые её чем-то накачивали, мне приходилось орать на неё, но она словно не слышала. Даже едва не обратилась в сатанинскую веру, но тут обошлось, слава Богу…. А потом из Москвы пришли вести о том, что Слава при смерти, но она уже почти смирилась с этим. И мы вдвоём поехали туда, попрощались – ну, вот и всё, собственно…. Что ещё? Что теперь, ты видишь.
    - А ты был рядом?
    - Да.
    - Представляю, как тяжело было….
    - Да. Хотелось забыть….
    - А это правда, что ты… ну, про героин? – осторожно спросила она.
    - А, - усмехнулся он, - тебе и это рассказали? Это всё от безысходности…. Решил разом покончить со всеми проблемами – легко и приятно, и притом навсегда – обратного-то хода нет…. И Юрика сагитировал – у него как раз тогда жена умерла, он тосковал очень. Я ему и говорю: а какой смысл во всей этой жизни? Ну, и он ведь со мной согласился…. Но, как видишь, мы живы…. Уф, устал я обо всём этом говорить. Ведь я мечтал о том, чтобы спокойно попить чайку, так ведь нет, не тут-то было…. Такая уж у меня жизнь – я ведь сам этого хотел.
    Но через пару мгновений его тонкое нервное лицо снова приняло слегка отстранённое выражение, присущее известным музыкантам, и ей почему-то вспомнилось другое его лицо, резко контрастирующее с этим, с концерта…. Лицо решительное, страстное, с подведёнными глазами, лицо беса.
    Ей вспомнилась его энергия, раскованность на сцене, потрясающие пластичные жесты и безумный голос…. Казалось, каждый раз на концерте он сжигал себя заживо, бесился, ухмылялся, выкладывался полностью, и при этом он завораживал, и от него исходили какие-то колдовские флюиды.
    И вот теперь перед ней сидел он – не звезда с концерта в диком гриме и опьянённая сознанием собственной значимости, славы и величия, а усталый, но бесконечно обаятельный человек с задумчивыми печальными глазами, которые всё же лихорадочно блестели, и порой в них проскальзывали безумные искры.
    - Вот так…. Выход-то – он всегда есть. Может, Ксюху остановил вовсе не я а парень из «Галактической Федерации» - это группа такая…. Он какой-то странный – медитацией занимается, проповедует свою религию какую-то. Ксюха говорит, очень светлый и чистый человек, он даже был её духовным наставником какое-то время…. Так он лицом на Витьку похож, а голос, говорит, как у меня…. Да, вот так-то. Но если это всё-таки он её остановил, то спасибо ему.
    Он печально усмехнулся и вздохнул – говорил он о своей подруге исключительно для того, чтобы избежать разговоров о нём самом…. Правда, потом это неизбежно последовало, потому что она не хотела, чтобы дальше он рассказывал о многочисленных изменах Ксении.
    - А что ты теперь пишешь? – спросила она. – Как? Откуда берутся твои мысли?
    - А я вроде как исповедуюсь…. Всё, что происходит, зашифровываю, да так лихо, что самому сложно потом расшифровать. Не знаю даже, талант это или глупость, однако это так. Как у Саш-Баша – а сидели тихо, разбудили лихо…. Моё лихо вроде от меня отвязалось – наверное, скучно ему со мной, или я его слишком замотал – туда-сюда, из огня да в полымя, из концерта в концерт…. Да, ещё о музыке – хохма такая была: приходит ко мне как-то Пугачёва – ну, да, та самая, легендарная. Оказывается, она в ту пору создавала театр имени себя – в общем, абсурд – ну, ладно, это её дело…. Так вот: ей были люди нужны, актёры, музыканты, в этот театр. А я тогда был бедный относительно, без денег сидел, и тут она предлагает – а иди-ка ты в мой театр, платить буду прилично, ты ведь – звезда, всё-таки…. Ну, я посмеялся, конечно, но на полном серьёзе спрашиваю: а условия? А она: по два концерта в день, ничего трудного…. А я, между прочим, не автомат – я от силы четыре концерта в месяц даю, потом меня надо долго приводить в чувства, отпаивать…. Нет, говорю, я не могу петь по два часа два раза в день, я ведь вживую работаю….  А она: подумаешь, а зачем вживую-то? Давай под фанеру…. Конечно – это чтобы я пел под фанеру, понимаешь? – в порыве праведного гнева возмутился он. – Короче, я её вежливо послал подальше со всеми её предложениями. В общем, есть у Пугачёвой театр, а меня там нет.
    - Ты чай-то пей, пей….
    - Ага…. Так что вот, сумеречны мои думы по-прежнему, а если и придёт что-то светлое, то сразу песня получается…. Иногда даже помимо моей воли, но я уже не могу не петь – иначе просто нельзя. Я ещё подростком решил, что буду только музыкантом, и больше никем. Потому что больше ни к чему у меня душа не лежала….
    - Просто ты рождён для того, чтобы играть.
    - Да, наверное…. Ну, а ты?
    - Знаешь, была такая песня – «Папа, твой сын никем не хочет быть», - вздохнув, сказала она. – Так и я – никем быть не хотела, музыка, только музыка…. Всё время пыталась что-то делать, совершенствоваться, ну, слушали мои песни в узких кругах…. Даже свой хит был, «Опоздал». Но дальше дело не пошло – это ведь кому как повезёт…. К тому же, Ксения ещё тогда, после визита в нашу студию сказала, что играли мы хорошо, а вот голос у меня, видите ли, совершенно не поставлен.
    - Вот то-то я и гляжу, что рок-музыканты – сплошь оперные певцы, - засмеялся он. – Я-то пел одно время в консерватории, ну, а как же остальные?
    - Ну, ладно – это не главное…. Не сложилось – иногда и так бывает. И всё-таки, рок-музыка – это вся моя жизнь, как не парадоксально это звучит…. Но к чему теперь об этом говорить? По-моему, мне о себе вообще нечего сказать. Мне нравится твоя музыка, хотя нравится – это немного не то….
    - Да, со временем я научился из ничего делать нечто высокое. Это всё приходит с опытом, хотя это высокое и противоречит порой очень сильно моему имиджу. Хотя ведь имидж создаёт толпа… я хотел сказать, публика.
    Он мягко улыбнулся, отчего его глаза засияли – ей нравилось, когда он так улыбался. Тогда он становился совершенно иным – ясным, светлым, не похожим на того агрессивного и энергичного человека, каким его знали фэны – или только хотели знать.
    - Вот ещё много всяких проектов, - внезапно оживился он. – Например, Гарик, энтузиаст наш, придумал такую вещь – все наши ведущие музыканты поют известные песни – ну, мои,  Майка, Гарика, ещё кого-то…. Назвали этот цикл – «Всё это – рок-н-ролл». Даже клип такой сняли. Концерт дали.
   - Ага, помню – ещё Джоанна со своим американским акцентом….
    - Да…. А потом пошёл дождик, и нам он попортил все декорации. А эту акцию непременно надо было осуществить. И вот все декорации стали восстанавливать, а нам-то что делать? Такая толпа, все свои, все друг друга знают…. Ну, конечно же, все дружно сели пить. Пьём, пьём, а на съёмки всё не зовут…. Короче, декорации восстанавливали полдня, ну, наконец, позвали нас. У меня, естественно, совершенно безумная физиономия, у остальных глаза осовевшие, а нам ещё какие-то умные советы дают по поводу съёмок…. В общем, первым должен был выйти я, а потом – все остальные…. Ладно, вышли. Заиграла музыка на заднем плане где-то, и я должен был начинать петь. Я стою. Все уже из себя выходят, руками мне машут – начинай, мол, давай, давай! А я стою…. На самом деле я просто слова забыл. Ну, хоть убей, не могу вспомнить первую строчку. Наконец кто-то озверел окончательно, подбежал и заорал эту строку прямо в мой микрофон. Ну, дальше всё нормально пошло. А Джоанна слова не помнила, зато громче всех орала «Всё это – рок-н-ролл!». Наверное, поэтому её к микрофону близко и не подпускали. Вот, такие у нас весёлые трудовые будни….
    Вспомнив это, он посмеялся, а потом снова внезапно стал задумчив – да, он был противоречив и это не скрывал. И ещё он был красив и любим. Любим многими, и преимущественно за его славу, за то, что он – звезда, и лишь немногие чтили его за то, что он остаётся самим собой, хотя то, что он – музыкант стало практически неотделимо от его «Я». И к своему успеху он привык и был уверен в себе – его тонкие чувственные губы были или сжаты в одну линию, или кривились в неизменной обаятельной усмешке, и от крыльев носа тотчас же прорезались две глубокие морщинки, глубокие тёмные глаза его выделялись на бледном тонком лице. Столько тайн, дум, невысказанных мыслей хранил он, загадочный, такой непроницаемый, и всё же эмоциональный и оптимистичный….
    Говорят, чужая душа – потёмки, но ей так хотелось угадать, о чём же он думает сейчас, о чём будет думать, когда выйдет из её дома – вздохнёт ли, взглянет ли на небо, глотнёт ли свежего воздуха и направит свои шаги в странную незнакомую ей даль? Этого она не знала, только видела в окно, что поднялся ветер, и становилось темно, а он всё сидел на её кухне и курил, не смотря на часы.
    Отчего-то он не хотел говорить о своей семье, но вот о Ксении он вспоминал часто, пожалуй, уже бессознательно. А она знала о ней то, о чём никогда не решилась бы сказать ему, хотя, возможно, он и так знал, но всё равно ему было бы больно это слышать.
    Ксения рассказывала об этом Элке, а от Элки узнала и она, поскольку считалась её лучшей подругой. Элка позвонила ей однажды и сказала:
    - Знаешь, Ксения-то своему изменила….
    Далее последовали тонкие намёки на то, что это уже не в первый раз, и что они оба – такие непостоянные, что ничего такого в этом нет…. Просто недавно Ксения встретила своего старого друга, который ей одно время очень помог, как раз тогда, когда она была в отчаянии, и вот теперь Ксения осталась у него на ночь. А наутро, уходя, сказала: «Спасибо, мне было очень хорошо», и её друг почувствовал себя так, словно он – дешёвая уличная проститутка. Но, вероятно, он знал, чего ожидать от красавицы Ксении, потому что и сам был таким же, и знал, что пока она останется с ним, потому что он  - звезда, а уж потом потому, что он – её давний и хороший знакомый…. И ещё Ксения уверяла Элку, что их с ним связывают очень удобные отношения – глубокой любви, как таковой, нет, но зато очень приятное и полезное времяпрепровождение каждый день….
    Элка подругу не осуждала и не завидовала ей, хотя и Ксения, и Элка были очень похожи, и познакомились они случайно, и тут же притянулись друг к другу. Ксении тогда было пятнадцать, а Элке – тринадцать, и они жили в одном доме. А теперь Элка превратилась в общительную кокетку, перещеголяв самоё Ксению, и теперь, сидя на этой кухне, ей казалось, что Элка всё-таки завидует Ксении, несмотря на то, что у Элки гораздо больше друзей, и скучать ей не приходится. Однако они были почти как сёстры, даже нательными крестами поменялись….
    Но теперь, казалось, думал он вовсе не о Ксении, а об этой тихой маленькой кухне, где ему было хорошо.
    - Я устал говорить о себе, - решил он. – Давай лучше о тебе, а?
    - А что обо мне говорить? – возразила она. – Нечего сказать….
    - Ты считаешь, что тебе в жизни не повезло?
    - Всё может быть…. Всё, что я хотела – это играть, и поэтому для меня не имело значения то, что интересовало других – любить, быть любимой….
    - Но ведь ты этого заслуживаешь…. А любовь всегда придаёт силы, открывает новые горизонты….
    - Я не знаю, о какой любви ты говоришь. Другое дело – страсть, чтобы гореть, чтобы не убежать…. Но, как я уже признавалась, я не остаюсь равнодушной к красоте…. К любой красоте.
    Она хотела неприметно задеть его душу этими словами – дело в том, что однажды она поняла, что только он внушает ей какую-то жуткую страсть, похожую на наваждение, но, конечно, она ни за что не призналась бы в этом ему, звезде, задумчивому бунтарю, сидевшему у неё на кухне. Он бы и не удивился – его много раз просили о любви, иногда он не отказывался, но она была другой, такой же, как и он, с Луны свалившейся, и ещё ей не хотелось бы всё испортить, так низко пав. Пришло это как-то незаметно и продолжалось уже давно….
    Любовь жила в ней, глубоко внутри, а он так щедро растрачивал свою любовь, что являли собой контраст. Оба бессознательно стали язычниками и многие вещи обожествляли, эти двое, сидящие на маленькой темнеющей кухне, он – светловолосый, задумчивый, в модных джинсах и тёмной куртке, и она. И сейчас Ксения была не при чём. Просто между ними возникло какое-то единство, которое свойственно только музыкантам. Этот мир порой совершенно непонятен тем, кто их всюду сопровождает.
    Да, такова судьба – друзьям и подругам, мало-мальски постоянным, суждено терпеть их мир, а всякий творец склонен в чём-то обожествлять предмет своей любви…. Но потом они уходят – как правило, раньше срока, и те, кого они горячо любили, легко и просто утешаются на стороне, где жить гораздо проще, без всяких фантазий, путешествий во времени и мимолётных мелодий…. Там, где нет этих сложностей, философствований, изложения прописных истин и посиделок на кухне с гитарой, когда всем остальным давно пора спать…..
    Но откуда же тогда эта привязанность? Возможно, приятно быть объектом почитания того, кто часто захватывает инициативу, привлекает внимание, кто поёт красивые, безумно страстные песни и умеет любить, кого любят многие…. Но когда проходит первая вспышка страсти, начинаются обычные будни. Мещанское болото….
    Поэтому эти двое на тихой кухне, где царил дух романтики и одиночества, ничуть не тяготившего хозяйку этой маленькой квартиры, были едины. Брат и сестра по духу, с общей страстью к музыке – рок-н-роллу.
    - Мне удалось записать всего лишь один альбом, - призналась она. – Почти любительский.
    - Да? – оживился он. – Ты не против, если я послушаю как-нибудь? Дашь мне кассету на время, да? Просто так, для души….
    - Ладно. Только потом не говори, как Юра, что хоть это и интересно, женщине в роке не место.
    - Он тебя слушал?
    - Да, через Ксению и Элку. Ему понравилось, но он не понял, зачем мне это всё нужно. А мне нужно, правда….
    - Это понятно…. Для меня рок всегда был чем-то большим, чем просто музыка. Вот если джаз – искусство импровизации, то рок – искусство импровизации души…. Можно сказать, что это – воздух. Те, кто играет, меня поймут.
    А ей вдруг ни с того ни с сего вспомнились слова Элки, которая металась от одного к другому в поисках недостижимого идеала:
    - Знаешь, мне ведь нужен такой же человек, как и я…. Каково, а? Второй фейерверк! Чтобы иногда он был задумчив, серьёзен, говорил мудрые и философские вещи, а иногда он становился бы просто бешеным, ярким, весёлым, чтобы сходил с ума, чтобы было полное сумасшествие….
    И ещё Элка тогда добавила:
    - Странно…. Мы вчера с Ксюшей болтали и убедились в том, что нам нравятся одни и те же люди.
    А ей уже давно казалось, что Элка его любит. Именно потому, что они похожи.
    А он всё говорил, доверительно и просто – отчего-то он не хотел быть здесь ироничным и язвительным. Особенно теперь, когда он говорил о своих друзьях.
    - Так вот, я к Витьке заезжал часто. И Ксения встречалась с ним пару раз – я её на концерты проводил, знакомил со всеми…. Ей однажды сон приснился, что поехали они с Витькой вместе на море, отдыхать…. И вот он стоит на берегу, а она идёт к нему – тут и проснулась. Вроде как он её к себе звал – пришлось свечку за упокой ставить…. Нет, не суеверная она, просто со мной она такого насмотрелась…. Ей казалось, что у меня профиль устрашающий, прямо дьявольский…. Ну, это многим кажется. А вот совсем недавно меня хорошо подставили – подсунули фальшивые баксы, а сумма крупная. Тогда валюта у нас ещё не в ходу была…. Короче, хотел я эти баксы выкинуть, а Ксюха говорит – отдай их мне, может, сплавлю. Ну, отдал, и она пошла по магазинам вместе с Петькой…. Сначала на пробу купила за доллар конфетку – и не заметили, что фальшивый. Это в фирменном-то магазине! Тогда она себе купила сумочку из натуральной кожи, а в следующем магазине – ещё и платье за те же самые баксы. Всё нормально. Потом их понесло в «Вавилон», и она там куртку присмотрела, кожаную, утеплённую. Петька стал орать, и не углядел, что куртка – мужская…. В общем, она её купила для меня – моя была старая и никуда не годная, потёртая, порванная вся, я ведь и зимой, и летом в ней ходил…. А она об этом вспомнила, и вот теперь я всегда её ношу. А нынче-то везде специальная машинка стоит, проверяет деньги, так что сейчас этот номер не прошёл бы…. Впрочем, что это я всё о ней да о ней? – как бы спохватившись, добавил он. – Просто так вышло наперекор всему, и кому какое дело, а? Может, завтра всё будет по-другому, а нас просто прибило друг к другу…. Кто его знает, кто знает….
    Ей на миг показалось, что он вновь загрустил о судьбе этой красивой девушки, модели, которую он ни за что не хотел отпускать за границу, боясь, что она утратит свою чистоту…. Но то, что у Ксении было теперь, у неё не смог бы отнять никто, за исключением того, что было уже потеряно, и потеряно безвозвратно – Ксения уже никогда не станет той длинноногой очаровательной девочкой, которая однажды пришла к нему брать интервью. И теперь ничто не могло уберечь её от жизни, которую она сама для себя выбрала – мир богатых, обеспеченных людей, и это всё больше отдаляло её от мира музыкантов, играющих рок…. Наверное, Ксения была слишком умна для того, чтобы остаться в этом роковом мире одержимых и счастливых этим людей, которые раньше времени уходят.
    И всё же пока она не уходила, а он с интересом следил за тем, какую же дорогу выберет Ксения, хотя ему и не хотелось говорить о ней здесь и сейчас….
    Он знал вкус жизни, был дважды женат, и всё же он не был равнодушен к красоте, особенно подкреплённой красотой души – встречаются иногда ещё такие гармонии, но и свои противоречия в этом тоже есть. И вот теперь здесь, на кухне, он не хотел признаваться в своём странном альтруизме, в безоговорочном самоотречении в пользу любимых и самых близких друзей. Возможно, ему не хотелось разрушать стойкий миф о самом себе, или он просто хотел быть естественным, как и всякий уважающий себя музыкант, но он не был виноват в том, что он был не так-то прост, как казался. И ей вдруг стало очень трудно находиться рядом с ним, как-то тяжело…. Отчего-то захотелось остаться одной, без него – наверное, для того, чтобы осознать, как ей было хорошо, когда он сидел здесь, на её кухне, пил чай, курил, смотрел на неё, говорил о музыке….
    - Мы сейчас альбом записываем, «Чёрная метка» называется…. То есть чёрная метка – это вроде как то же самое, что сказать «я обречён»… Таков рок, раз уж я был рождён, чтобы играть. В какую сторону ветер дунет, туда и повернусь.
    «Интересно, - ни с того ни с сего подумала она, - кажется, он уже сказал всё, что хотел…» Её удивляло, что за окном темнело, а он не собирался уходить, словно он забыл о времени, о доме, обо всём…. Просто потому, что он задумался, а часов он не носил. И ей не хотелось, чтобы он уходил – она понимала, интуитивно чувствовала, что здесь он защищён от всего того, что его терзало, и всё же они оба не могли жить без реальности, как бы скверна она не была. Реальность была их воздухом.
    - Знаешь, - осторожно заметила она, - это здорово, что мне удалось познакомиться с Ксенией и с тобой….
    - Потому что… - начал было он.
    - Да нет, не поэтому. Мы, музыканты, без слов понимаем друг друга…. Но ты – сам по себе необычный человек.
    - Да?
    - Конечно.
    - Мне многие об этом говорили, только не так….
    - Только меня знаешь, что удивляет? Что ты – это два разных человека, и поэтому душу твою мало кто слышит. Так и должно быть?
    - Ага, - усмехнулся он. – Нет смысла убеждать в этом кого-то…. Я предпочитаю заслужить это понимание, а потом открывать душу до конца… или нет? – добавил он, внезапно став тихим. – А?
    - Ну, поэтому ты и необычный, - засмеялась она.
    Глаза его блеснули темнотой – ему почудился укор в её словах.
    - А что ты хочешь от нас? Мы все совсем уже одичали, потому что вокруг холода, а тепла всё нет, а мы уже привыкли к холоду-то…. Ну, я и вправду не знаю, как тебе это объяснить, потому что это и просто, и очень сложно сразу.
    - Объяснить что?
    - В том-то и дело, что ты всё прекрасно понимаешь – ты знаешь, из чего складывается моя сущность. Мне кажется, ты сразу это поняла.
    - А что мне ещё прикажешь делать, если вы двое появляетесь вот так? Ты думаешь, мне здесь тепло? И вдруг вы…. Разумеется, это было неожиданно и потрясающе…. И вот ты решил, что мне можно доверять, и говоришь о многом, причём так отчаянно и безоглядно, что мне становится жутко оттого, что я так не могу. Наверное, чувствуется, что я всё время что-то не договариваю, да?
    - Да, - кивнул он. - Ты не подумай, что я этого не чувствую, но я просто хотел, чтобы мы просто поговорили ни о чём, во всяком случае, чтобы стало немного теплее….
    - Я имею в виду, что я бы так не смогла, - призналась она. – Эта идиотская недоверчивость порой доходит просто до смешного…. Я перестала верить в искренность, но в твою трудно не поверить.
    - Я бы спросил, что у тебя случилось, если бы и сам не знал, что это тоже глупо…. Дело-то всё в музыке, да?
    - Не знаю…. Может, да, а может, нет. Или ты прав – нам действительно не хватает тепла….
    - Ох, ну, ничего себе, собрались интеллектуалы, - засмеялся он. – Ксения бы тоже посмеялась, ей-богу…. Она бы просто сказала: дай сигарету.
    - Я сказала бы то же самое, - с усмешкой ответила она. – Может, угостишь? Я ведь всем рассказываю, что я с той самой Ксенией Журовой «West» курила….
    Он вдруг помрачнел:
    - Не, не кури, не надо.
    - Почему?
    - Ну… так. Не надо бы тебе…. Это только мы, рок-клубовцы, жизнь прожигаем. Открой лучше окно, а то я надымил тебе в кухне…. К тому же, вечером воздух неимоверно свеж. Ничего, холодно не будет….
    - Ладно. Только я не понимаю, почему ты сам так много куришь.
    - Привык. От хорошей жизни.
    - Странно – Элка тоже так говорит, хотя жизнь её похожа на дивный сон….
    - Понимаю. Но те ужасы, которые нам приходится видеть ежедневно, и не сравнить с той ерундой, которую показывают в криминальной хронике…. Так что, если не хочешь сходить с ума, выбирай. Тебе ещё повезло, что ты не видишь то, что мы с Ксюхой видим.
    - Иногда я жалею об этом – я мечтала о том, чтобы жить жуткой жизнью музыкантов со всеми её трудностями и радостями….
    - Гораздо больше трудностей и конфликтов, причём самых разных.
    - Одним словом, ты советуешь мне отказаться от музыки?
    - Нет, но….
    - Я понимаю, ведь моей музыки уже почти что и нет. Я не вижу смысла в том, что я делаю…. Да и вообще ни в чём смысла нет. Вот ты однажды сказал потенциальным самоубийцам: подумайте о тех, кого вы оставляете здесь, о том, что вас здесь держит…. Ты пойми, что меня здесь не держит ничего.
    - Так просто не бывает.
    - Увы, бывает.
    - Ну, не думай об этом, ладно? – грустно сверкнув тёмными и обволакивающими страстными глазами, попросил он. – Я могу тебя убедить в том, что жить в кайф, несмотря на все парадоксы и ужасы.
    - Сегодня, познакомившись с вами, я в этом убедилась…. Я знаю, что ты умеешь жить.
    - Да нет, не особо-то и умею, просто чаще всего приходится действовать интуитивно…. Одним словом, советовать я тебе ничего не буду, просто хочу сказать, что не стоит всё время думать о том, как жить – лучше просто жить, пока есть время и силы.
    - Ты прав. Я пытаюсь жить так, как я хочу, а получается – так, как хочет жизнь…. Ты заметил, как здесь холодно? Здесь всегда так, даже летом, когда жарко…. Правда, мне было очень приятно, что ты здесь.
    Он должен был посмотреть на часы и подумать о том, что уже поздно, но отчего-то не смог. Потому что их у него и не было. Он не хотел показаться нескромным, но и уходить тоже не хотел. Он не хотел ни о чём думать, и поэтому, допив свой чай, он снова достал сигарету, и его тёмный обжигающий взгляд чуть задумчиво, чуть иронично блеснул, отразившись в её глазах.
    - Мне бы хотелось о многом поговорить с тобой, - услышал он и понял, что ей тоже не хочется отпускать его так скоро – слишком она ценила его… или это называлось как-то иначе, но всё равно ей не хотелось отпускать его в ночь, в неизвестную и недоступную ей жизнь звезды.
    «Вот уже поздно, и сейчас он уйдёт, а мне останутся только воспоминания, - думала она. – И я забуду даже о том, что когда-то был вечер, когда он пил со мной чай…. Хотя я, конечно, не забуду, только в моей памяти померкнет цвет его глаз, а вот он забудет…. Я понимаю – каждый день столько лиц, цветов, красок, встреч…. Наверное, я тоже не смогла бы удержать всё это в памяти, хотя не с каждым удаётся поговорить искренне…»
    Возможно, она не уловила, что в каждом их движении чувствовалась не только уверенность, но и какой-то неведомый порыв, словно от ветра….
    «Никогда не следует оставлять наедине девушку и молодого мужчину…» - вспомнила она ироничную старую истину и усмехнулась. Как будто бы те, кто это придумал, знали жизнь на уровне первобытных людей….
    Какая ерунда – столько лет жить в вечной мерзлоте и перестать верить людям…. Наверное, он тоже думал об этом, потому что он прожил столько лет, имел свой дом, а тепла ему всё равно не хватало…. Это так странно, хотя иногда и кажется забавным.
    Такими уж их сотворили – и с этой мимолётной тоской, порывом, называемом любовью – а в каждую свою страсть он горел по-настоящему, как в первый и последний раз, и с городскими улицами странного каменного города, и с воображаемыми беседами с ангелами, которые хранили их (она сразу вспомнила молитву Элки: «Боже, делай, что хочешь, только не мешай!»), и с подземными переходами…. Но за этой реальностью они видели другой мир.
    «С Егоркой можно сыграть, - думал он, - можно не сыграть…»
    Они встретились, как брат и сестра, но вот теперь он не спешил уходить, а она не хотела его отпускать.
    И всё же он не хотел, чтобы всё было так, как бывало раньше – он останется, а потом, утром, он уйдёт, всё равно уйдёт, и ничего не изменится….
    Наверное, поэтому ему не хотелось оставаться здесь. Он всё прекрасно понимал, он устал, и он не знал, торопит ли она время или нет – он не мог этого знать…. Теперь он вообще не мог сказать, что же ему нужно и чего он хочет – бывают иногда такие очень странные и сложные моменты.
    Только в его пальцах подрагивала дымящаяся сигарета, и он смотрел в окно, потому что ему было больно смотреть ей в глаза.
    Да, она не хочет жить так, как все, и ей будет очень сложно…. А он мог бы из принципа попытаться доказать ей, что все женщины одинаковы, так же, как и звёзды, но не мог…. Не хотел и не мог, потому что она идёт очень сложным и странным путём, и он уважал этот выбор, потому что знал – с этого пути она уже не свернёт.
    «Она – не Патти Смит, которая бросила рок, едва вышла замуж, хотя была великой исполнительницей… впрочем, похоронив мужа, она снова вернулась на сцену…. Она – не бросит, - думал он, - возможно, поэтому тот, кто будет рядом с ней, будет страдать. Может быть, даже очень страдать…. Разве это – не вызов?»
    И вот он не мог смотреть ей в глаза и не мог поверить в то, что ему встретилась девушка, абсолютно не похожая на других.
    Он вспомнил Ницше: вы стремитесь в высоту, жертвуя собой, выбирая страдание, ставя под удар призрачное звериное счастье…. Разве он сам был не таков? Но он был мужчиной, и поэтому он с трудом представлял, зачем это понадобилось ей, женщине, вместо того, чтобы служить себе, своему избраннику, чтобы растить детей…. Он не знал, но подозревал, что они оба не отсюда, оба они свалились с Луны.
    Они не хотели больше говорить – наверное, он думал, что уже всё сказал, да и что ей говорить, если она всё прекрасно понимает…. А если и не всё, то это к лучшему, к лучшему…. Не дай ей Бог пережить то же, что и он – так можно стать не только трагической, но и страшной жестокой фигурой…. Или по нему это пока ещё не заметно?
    Но ведь было время, когда он защищал свою любовь…. И сам того не зная, он потерял её, потому что она ушла от него без борьбы, куда глаза глядят, и возвращалась только тогда, когда ей этого хотелось…. Или он не любил? Или он сам любил точно так же?
    Он так долго искал своё лицо, что теперь, когда он перестал искать, он стал самим собой…. Он просто устал, но не от жизни.
    А ей что было нужно? Она не могла жить в холоде, но и в тепле тоже не могла…. И земная, и другая, недоступная жизнь чрезмерно мала для неё. Она не знала, что ей нужно, и поэтому оставалась при своём, и одна…. Одиночество давно перестало тяготить её – теперь это её только радовало.
    Если бы можно было обо всём забыть – о том, что было прожито, о том, что каждый из них понял и выстрадал…. Только это знание роднило и в то же время отдаляло их друг от друга. И всё-таки, за окном темнело, а он не уходил.
    - Что ж, наверное, всё дело в моём безграничном оптимизме, -усмехнувшись, предположил он. – Иначе всё, возможно, было бы совсем не так…. Я просто всегда верю в то, что, в конце концов, всё будет хорошо, и из любой ситуации есть выход.
    - Да, оптимизм – это здорово. Только твой оптимизм можно просто назвать энергией.
    - Точно. Мне все так говорят. Не знаю, как насчёт энергии…. Быт – это фантастика, а фантастика становится бытом – так намедни в новостях сказали.
    - Слушай, так что же от нас останется? – не выдержала она. – Чем мы станем?
    - Я бы сказал, что звездой был, звездой и останусь, - пожал он плечами, стряхивая пепел сигареты в пепельницу – зелёный листок, - но всё же…. Знаешь, мы же с тобой просто люди, да? Люди с душой…. Есть люди без души, а есть с душой.
    - Да Бог с ней, с душой, давай лучше о тебе поговорим…. Кто мне объяснит, как жить иначе? Тебе, наверное, как звезде, сверху виднее….
    - Знаешь, никакая я не звезда, - мягко перебил он. – Я просто пытаюсь петь, играть, писать что-то…. По крайней мере, меня радует то, что я могу поговорить с тобой откровенно, а то ведь это не с каждым возможно…. Когда звонят посреди ночи и цитируют Гессе, это не каждому понравится. А мне бы не понравилось, если бы среди ночи не туда попали…. А кому-то покажется неуместной среди ночи произнесённая цитата Гессе до такой степени, что он подумает, что я действительно попал не туда.
    - Раз уж ты здесь, сыграй, ладно?
    Он кивнул, затушил очередной окурок и подождал, пока она принесёт из своей комнаты гитару. Да, кухни, только кухни….
    И ещё он был приятно удивлён тем, что её гитара оказалась строгой чёрной шестистрункой, без всяких рисуночков, надписей и бантиков…. Элке нравилось, как она играла Янку, а ей хотелось,  чтобы сегодня играл он, только он, хотя бы напоследок.
    Он взял гитару, тронул струны – наверное, для друзей играть было бы сложнее, а она ещё не  знала, как это звучит, хотя и слышала его акустические записи – она предполагала, что вживую его песни звучат совершенно по-другому, особенно если она видит его лицо, когда он поёт….
    Он грустно улыбнулся – мол, Петьки нет, подпевать некому, и заиграл про тот пепел – медленно, ритмично, и не понять было, не то поёт, не то вещает, не то проговаривает….
    Она слушала его, словно заворожённая, смотрела на него – она не могла быть равнодушной к этому ритму, к этой музыке и к его голосу, странно гармонирующему с блеском его глаз….
    А он, играя, напряжённо думал о том, что с ним происходило за последнее время, но всё это вместе с ритмом придавало проникновенности его голосу.
    «Кто бы мог подумать, - вспомнил он собственные слова, - что мне когда-нибудь исполнится тридцать пять, и я буду играть в Кремле…»
    Но теперь, вспоминая слова песни, он думал о них обоих. Да, исключения из правил встречаются редко, но чтобы это так удивило и потрясло….
    Ему бы хотелось сказать об этом, но он пел, и поэтому интонация невысказанных слов звучала между строк…. Странная встреча. Никто из них не предполагал, когда и чем закончится эта встреча, им просто хотелось сидеть на этой тёплой кухне и говорить…. Она хотела слушать его, а ему не хотелось думать ни о чём, просто довести бы до конца эту песню, а там – будь что будет….
    Он был страстным человеком, но одним из главных его достоинств, кроме магнетического обаяния, было умение понять. И чем дальше, тем больше они убеждались в своей похожести, и в то же время они очень многим отличались друг от друга, и именно эти отличия и создавали тайны.
    Та, кого любишь, и та, кого понимаешь, чаще всего – разные женщины, но теперь он об этом не думал, об этом «чаще всего», потому что для женщины тот, кого любишь и понимаешь – одно лицо….
    Она яростная, порывистая, порой безжалостная, но она играла рок…. Редкость, исключение из правил – всё, как всегда: причина, следствие…. Быть может, такое бывает, а может, и нет, но вышло так, что было уже поздно, за окнами темнело, и он уже по идее не должен был никуда идти.
    «А, будь что будет, - подумал он, - это всё равно…. Только я остаюсь здесь. Может, это безумие, но я остаюсь…»
    Так подумал он, и отложил гитару в сторону, после чего оба услышали её звон где-то в углу.

                Июнь-июль 1994 г.