Боги в зеркалах. книга 1 изгнанники. часть 2 власть

Мы – источник веселья и скорби рудник,
Мы – вместилище скверны – и чистый родник.
Человек – словно в зеркале мир, - многолик,
Он ничтожен – и он же безмерно велик.
Омар Хайям

Гл. 1
Таверна была полупустой, просторной и пыльной. Хальк огляделся вокруг с интересом. Сивел остановился в нерешительности у порога, но Лия спокойно прошествовала вперед, и мальчику ничего не оставалось, как последовать за ней. Найдя свободный стол, путники уселись на вытертые до блеска деревянные скамьи. Тут же к ним подлетела полногрудая задорная служанка, и, глядя исключительно на Халька, весело спросила:
– Что будете заказывать? – она чуть прикусила нижнюю губку и легко, едва заметно, повела бедрами.
Паренек залился краской, а Лия, взглянув на него, усмехнулась и, бросив на стол кусок  серебра, ответила:
– Еды и кувшин сидра.
Девушка подхватила на лету деньги и, задорно подмигнув юноше, умчалась выполнять заказ. Лия саркастически заметила:
– Похоже, эта девица была бы не прочь утащить тебя куда-нибудь в тихое местечко. Или ты ее? Учти, подобные приключения бывают смертельно опасными.
Хальк буркнул что-то неразборчивое, а Рут с неприязнью посмотрела на ведьму. Та, впрочем, не обратила ровно никакого внимания на косой взгляд.
Где-то в глубине таверны невидимые музыканты лениво перебирали струны. До заката еще оставалось некоторое, народу было мало, и они не слишком утруждали себя. За  соседним столом веселилась компания местных жителей. Они не стесняли себя ни в еде, ни в вине, громко смеялись и разговаривали – в общем, отдыхали на полную катушку. Угощал, похоже, высокий, богатырского сложения крестьянин. Он следил за тем, чтобы шумное веселье не утихало, поминутно подливал вино в опустевшие кружки. Около окна одиноко сидела женщина в темном платке, неотрывно и печально смотря на улицу сквозь мутное стекло. Ее присутствие совсем бы не ощущалось, будь в таверне больше народу.
Веселая девица принесла заказ. Выставляя на стол тарелки, она, будто невзначай, задела грудью плечо Халька. Тот смутился и, неловко дернувшись, чуть не опрокинул на себя тарелку с едой. Девушка хихикнула и отошла. Лия, с удовольствием наблюдавшая эту сцену, посоветовала:
– В следующий раз хлопни ее по заднице. Она будет летать от счастья.
Хальк снова покраснел и воровато оглянулся. К его громадному облегчению, девушка успела уйти на кухню и не слышала этих слов. Сивел, не сдержавшись, ухмыльнулся. Хальк мрачно посмотрел на брата:
– Тебе это кажется смешным?
Тот кивнул, но не ответил – рот Сивела был занят восхитительным жареным мясом. Хальк вздохнул и посмотрел на Рут. Девушка уставилась в сторону кухни, и на лице ее читалась неприкрытая ревность. Хальк поспешно отвел глаза, словно увидел что-то не предназначенное для него. Он посидел некоторое время насупившись, исподлобья наблюдая за Лией и Сивелом, которые, не обращая на него ни малейшего внимания, уплетали обед. Потом не выдержал – усмехнулся, и последовал их примеру.
Шло время, таверна постепенно заполнялась народом. Подростки, немного осоловевшие от обильной еды, лениво потягивали сладкий шипучий сидр, скучающе осматриваясь по сторонам. Мангус почему-то задерживался, и Лия забеспокоилась. Внешне это почти не проявлялась, разве что острые уши вздрагивали при каждом дверном стуке, да глаза постоянно косились в сторону входа. Но внутри нее начала разворачиваться тугая пружина тревоги.
Музыканты завели веселый танец. Рут, с вызовом посмотрев на Халька, выдернула Сивела из-за стола и потащила в круг танцующих. Парень от смущения не знал, куда спрятать глаза, но все же не стал сопротивляться. Хальк смотрел на зажигательную пляску, на лице его блуждала ироническая усмешка. В это время высокий крестьянин, уже некоторое время поглядывающий на подростков, встал и подошел к Хальку:
– Что, увели твою девчонку?!
Хальк вскинул глаза, недобро прищурившись. Но посетитель не искал ссоры. Из-под кустистых бровей на Халька весело смотрели карие глаза, и ни густые усы, ни окладистая борода не могли скрыть добродушной улыбки. Юноша немного расслабился, и, в ответ на вопрос, можно ли присесть, согласно кивнул. Деревянная скамья жалобно заскрипела под грузом незнакомца. Лия подозрительно посмотрела на мужчину. А тот, нимало не смутившись, немного приподнялся и, учтиво ей поклонившись, представился:
– Дарий.
– Энлия, - буркнула ведьма и, потеряв к крестьянину всякий интерес, вновь уставилась в сторону входа.
Дарий, обращаясь к Хальку, кивнул в сторону оборотня:
– Строгая у тебя бабушка.
– Строгая, - улыбнулся Хальк. – Только она мне не бабушка.
– А кто? – Дарий, видимо, был очень любопытен.
Хальк на мгновение задумался – кто же ему Лия – и выбрал наиболее безопасный ответ:
– Попутчица.
– А, - протянул крестьянин. – То-то я смотрю, ни разу вас здесь не видел. Издалека идете?
Хальк кивнул. Не стоило посвящать незнакомого человека в подробности. Он выглядел мирным, но все равно – не стоило. На этот счет в Гранитном городе их не раз предупреждали, не объясняя, впрочем, почему. Хальк никогда не страдал непонятливостью. Лицо Дария осветила догадка:
– Так вы Искатели?
Хальк с облегчением кивнул, втайне радуясь, что ему не надо ничего придумывать. А Дарий доверительно произнес:
– Я, в свое время, тоже хотел идти искать. Такой был отчаянный. Но не получилось. Дом, матери надо было помогать… Я тогда самый старший в семье остался - отец-то погиб в одной из стычек на границе…
Хальк кивал, начиная скучать. Лия не принимала участия в разговоре, презрительно игнорируя подсевшего крестьянина, но ему было все равно – Дарий полностью углубился в воспоминания. Он говорил и говорил, пока за стол не вернулись Сивел и Рут, разгоряченные пляской, охваченные радостным возбуждением. Тогда мужчина вдруг замолчал и грохнул кружкой по столу:
– Хочу вас угостить!
Те попытались отказаться, но Дарий не хотел ничего слышать:
– Нет, нет! Я угощу вас вином! Искатели в нашей деревне – такое бывает нечасто! Лирга! Принеси моим новым друзьям вина! Только настоящего, мужского, а не этого пойла для младенцев!
Улыбчивая Лирга принесла полный кувшин крепкого (настоящего, мужского!) вина. Лия небрежно кивнула в знак благодарности, а подростки замерли в нерешительности. Хальк рискнул первый. Глотнув обжигающую жидкость, он поморщился, но попытался не подать вида (настоящий мужчина!). Вслед за братом, осмелился приложиться к кружке и Сивел. Рут крутила свою в руках, но так и не решилась попробовать. Дарий наблюдал за ними, спрятав добродушную усмешку в густой бороде (черной как крыло ворона, разбавленной седыми прядями).
Из-за соседнего стола поднялся один из гуляющих и нетвердой походкой направился к путникам. Остановившись рядом, он укоризненно обратился к Дарию:
– Ну сколько же можно тебя ждать! Совсем нас покинул! Говорил – недолго, а сам…
Дарий рассмеялся:
– Ничего, вы и без меня не пропадете! А я хочу с молодежью поболтать. Когда еще сможем увидеть Искателей! – он хлопнул рукой по скамье. – Садись рядом, выпьем вместе. Я вас познакомлю!
Крестьянин пьяно кивнул и попытался усесться рядом с другом. Но, к сожалению, ноги его подвели, и, падая, он автоматически уцепился за рубаху Халька. Разрываемая ткань затрещала, и взглядам предстал желтоватый камень на серебряной цепочке. Он плавно покачивался, сверкая так, будто отражал жгучие лучи солнца, а отнюдь не тусклый мерцающий свет камина. Дарий окаменел. Он смотрел то на кристалл, то на обожженную грудь Халька (прямо напротив сердца, там, куда проник жар Саги-Го во время пения свитка).
– Так вот что вы за Искатели, - зло процедил крестьянин сквозь зубы. – Проклятые шпионы! А эта старуха – оборотень!


Дети Саги непонимающе оглядывались вокруг. Несмотря на то, что Дарий говорил негромко, вся таверна замерла. Люди поднимались со своих мест, подходили ближе. Вскоре вокруг стола собралась молчаливая недобрая толпа. Хальк и Сивел нащупали под одеждой рукояти кинжалов, еще не зная почему, но уже готовые драться. Рут сжалась в комок, в панике взгляд ее заметался, не в силах остановиться на ком-либо. И только Лия, похоже, ясно понимала, что случилось. Сивел краем глаза заметил, как побелели от напряжения костяшки пальцев ведьмы, с силой вцепившейся в край стола. И вновь его пронзила неожиданная и тревожная мысль: «Чем же занимаются оборотни во время своего Зимнего бега?»
Но, чем бы они не занимались, а обстановка обострилась до предела. Мирные жители деревни плотным кольцом окружили Детей Саги. Жалобно взвизгнула струна, и музыка затихла. Мрачные лица не предвещали ничего хорошего.
– Что мы вам сделали? – робко спросила Рут (она еще надеялась на то, что все это лишь недоразумение).
Дарий, внезапно протрезвевший, хмуро рассмеялся.
– Ах ты дрянь! – взвизгнула Лирга, пытаясь протиснуться поближе.
Еще недавно смотревшая на Халька с откровенным интересом, сейчас она источала волны ненависти. Толпа угрюмо загудела, готовая броситься на Детей Саги. Самое страшное было то, что подростки не понимали, в чем же они провинились. И боялись так и умереть в неведении. Странная и, как им казалось, бессмысленная реакция людей сбивала с толку, пугала. «За что?!» - было написано на лицах подростков. И только на лице Лии светилось понимание. Она знала – за что. А на свет уже появились спрятанные ножи, в глазах толпы заблестела кровь…
Но тут дверь распахнулась от сильного толчка, «Остановитесь!» - прогремел чей-то голос. Все обернулись, лишь Дарий продолжал буравить детей Саги недобрым взглядом. А у тех зажглась безумная надежда - может, все обойдется?! Когда же они посмотрели на вход, то не поверили своим глазам: в дверях стоял Мангус. Сказитель Мангус.
Когда бывший лант принял покровительство Истории, в нем пропала неуверенность и слабость, появившаяся после того страшного утра на лесной поляне. Исчезла обреченная сутулость, в глазах вновь появились живые искры. Да, Мангус тогда изменился, это заметила даже Рут, хотя и разговаривала с ним всего ничего. Но сейчас… Сейчас сказитель Мангус не просто казался моложе и сильнее – он выглядел, как сама Сила. Складки плаща развевались под порывами неощутимого ветра, капюшон был откинут на спину, открыв густые блестящие волосы, покрытые благородной сединой, лицо дышало неистовством стихий, а из глаз на столпившихся в таверне людей холодно и гневно смотрела Вечность. Суховатая фигура старика, казалось, раздалась в плечах, выросла, заполнив собой все пространство. И толпа, уже ощущавшая на языке запах крови, съежилась и отпрянула в страхе. А Сказитель подошел к изгнанникам, простер над ними длань величаво, и произнес торжественно:
– Пусть не осквернится ничья рука смертоубийством! Эти странники под защитой Истории!
Толпа загудела изумленно и недоверчиво. А Дарий запротестовал:
– Но, Сказитель! Тень моей жены взывает ко мне, потерянная дочь плачет из мрака. Я прошу о справедливости!
Грозно ответил Сказитель:
– Не справедливости ты требуешь, но отмщения! Кому же ты собрался мстить, Дарий? – голос Мангуса стал вкрадчивым и обманчиво сладким. – Мальчикам, еще ни разу не брившим бороды? Старухе, изгнанной из дома и потерявшей все? Или девочке, которая, возможно, твоя потерянная дочь? Можешь ли ты поручиться, что это не так?
Потрясенное молчание было ему ответом. Рут зажмурилась от страха и беззвучно шептала что-то. Она вряд ли слышала, о чем говорит Мангус. Энлия стояла прямо, презрительно глядя на толпу, но острые уши ее по-звериному подергивались, выдавая крайнее напряжение. Хальк прятал свой страх под маской застывшей отваги. И только Сивел, похоже, забыл про опасность. Он даже подался вперед, губы чуть вытянулись трубочкой, как всегда, когда паренек о чем-то напряженно размышлял. Задумчиво прищуренные глаза метались от одного говорившего к другому, пытаясь проникнуть за пелену слов, сорвать завесу только что обнаружившей себя тайны.
Несколько человек отделились от толпы, отошли в сторону и принялись вполголоса совещаться, время от времени бросая злобные взгляды на Детей Саги. О чем они говорили, слышно не было, лишь изредка доносились визгливые вскрики женщины в темном платке, которая пыталась что-то объяснить, яростно размахивая руками. Наконец, они замолчали, видимо придя к единому мнению, и один из них направился  к Дарию. Женщина в темном платке, рыдая, опустилась на грязный пол, пытаясь ухватиться за одежду уходящего. Тот отмахнулся от нее раздраженно и решительным шагом пошел вперед. Подойдя к Дарию, крестьянин что-то прошептал ему на ухо. Дарий кивнул и обратился к Мангусу:
– Хорошо, Сказитель, - угрюмо сказал он. – Пусть дети уходят. Мы не будем чинить им препятствий. И чем быстрее они уйдут, тем лучше…
Мангус с достоинством кивнул и повернулся к своим спутникам, чтобы пригласить их идти. Но, оказалось, что Дарий еще не закончил:
– Не торопись, Сказитель. Мы обещаем, что дети спокойно покинут наши места, и слово мы сдержим. Но взамен ты оставишь нам оборотня.
Рыдающая женщина подняла голову. На ее лице странным образом переплелись кровожадность и надежда. Толпа одобрительно загудела. Сказитель Мангус вновь обернулся к говорившему. Его лицо потемнело от гнева. В тихом голосе, без труда перекрывающем гул толпы, звучали раскаты грома:
– Разве я неясно сказал вам, приграничный народ, что История защищает этих людей? Или вы хотите пойти против Силы и испытать на себе ее проклятие?!
Люди испуганно подались назад, быстро зашептались. Лицо Дария исказилось, то ли от страха, то ли от отчаяния.
– Пусть уходят! – крикнул кто-то. – Мы не хотим ссориться с Бессмертной!
Его поддержали, но тут на ноги вскочила женщина в темном платке:
– Нет! – истерически завизжала она. – Я вырву сердце этой ведьмы! Пусть ее грудь станет такой же пустой, как и колыбелька моего сыночка!
«Ничего себе, манера выражаться», - машинально подумал Хальк. На него вдруг снизошло удивительное спокойствие. Редко, но такое с ним случалось, особенно когда Хальк попадал в трудные ситуации. Словно со стороны юноша наблюдал за тем, как неизвестно откуда в руках женщины оказался хлебный нож, как исказилось ее лицо, как она бросилась на Лию, как Дарий успел перехватить обезумевшую и, удерживая ее, извивающуюся и изрыгающую проклятия, крикнул Мангусу:
– Уводи своих людей, Сказитель! Я надеюсь, твоя история достаточно важна, чтобы оправдать кровавую ведьму!
Хальк механически двигался вместе со всеми – он, как и остальные, торопливо подобрал свои вещи и вышел на улицу. И тут неестественное хладнокровие покинуло его так же внезапно, как и появилось. Он судорожно глотнул воздух внезапно пересохшим ртом, и затравленно оглянулся на таверну, вначале казавшуюся такой гостеприимной. Его спутники тоже не выглядели особо уравновешенными. Рут вжимала голову в плечи и старалась держаться поближе к Сказителю, Сивел вздрагивал при каждом звуке. Только Лия казалась спокойной, но и она непроизвольно дернулась, когда кто-то с ненавистью плюнул им под ноги. Но никто не пытался их задержать. Одеваясь на ходу, путники прошли через всю деревню, провожаемые злобными взглядами. Ни на одном лице не мелькнула даже тень сочувствия. Какой-то мальчишка выскочил из дома и бросил в них камень, но его мать шлепками и руганью загнала сына обратно.
Выйдя за околицу, Хальк оглянулся назад и спросил:
– Почему они накинулись на нас?
– Не задавай вопросы, если не хочешь услышать ложь, - резко бросил Сивел.
– Сказители не могут лгать, не правда ли, Мангус? Так что же произошло?
Но Сказитель, с силой сжав губы, быстро шел вперед. Он задал такой темп, что вскоре у Халька пропало желание что-либо спрашивать.


Отойдя от деревни на довольно приличное расстояние, Мангус скомандовал привал. Уже стемнело, и подростки буквально валились с ног от усталости. Лия нетерпеливо затанцевала на месте и что-то отрывисто тявкнула.
– Ты права, - кивнул Мангус. – Но дети дальше идти не смогут. Нам и дежурить сегодня придется вдвоем.
Лия обернулась человеком и неодобрительно покачала головой. Но, посмотрев на измученных подростков, неохотно признала правоту Сказителя.
Расположиться решили недалеко от дороги, под заблудившейся скалой, которая (очень удачно для них) отбилась от своей гряды, протянувшись вдоль тропы шагов на пятьдесят. Наспех собрав хворост и нарубив лапника для лежанок, путники разожгли костер и разогрели свой нехитрый ужин. Ели молча. Улучив момент, лиса тихо спросила Мангуса:
– Что тебя так задержало?
Сказитель неопределенно пожал плечами. Не мог же он признаться, что почти на подходе к приграничной деревне, на него обрушились странные видения, чем-то похожие на те, что показывало ему Зеркало Богов. Он и не смог бы описать то удивительное ощущение, которое охватило его. Сказитель не только потерял чувство времени, но даже забыл, в каком мире находится. О каком опоздании можно говорить, если, очнувшись, Мангус едва узнал скалы, меж которых его застигли неожиданные грезы!
Едва уловимый, невнятный звук голоса напомнил Хальку, что его вопрос остался без ответа. Он разломил лачи, и, дуя на горячую желтую мякоть, напомнил: 
– Я так и не понял, почему они на нас набросились.
Энлия мрачно усмехнулась, Мангус закрыл глаза и стал раскачиваться взад-вперед. Рут застыла вопросительно, боясь пропустить хоть слово, но молчание затягивалось, и на лице Халька начало пробиваться изумленно-презрительное выражение. Его брат сидел неподвижно, угрюмо уставившись в землю. Он не выдержал первый:
– Брось, не спрашивай о том, о чем уже давно догадался! Теперь-то понятно, почему внезапно появившийся младенец не вызвал ни у кого удивления! Это грызло меня с самого начала, а все оказалось так просто! – он рассмеялся горьким смехом. – Все ланты знают, правда?
Энлия, удивленно взглянут на Сивела, едва заметно кивнула, а Хальк непонимающе нахмурился:
– Знают что?
Сивел сломал палку, которую вертел в руках, и раздраженно бросил ее в огонь.
– Хватит придуриваться! Не обманывай сам себя! Ведь это же очевидно!
– Что очевидно? – начиная злиться, спросил Хальк.
Сивел, досадуя на непонятливость брата, объяснил:
– Оборотни воруют детей во время Зимнего бега! – он зло взглянул на Энлию. – Сколько в Долине коренных жителей? Половина, треть?
– Где-то две трети, - отведя глаза, тихо ответил Мангус. – Если не считать оборотней.
– Но… почему?! – ошарашено спросила Рут (Хальк растеряно смотрел на брата).
– У лантов редко рождаются дети, - резко вмешалась ведьма. – Если бы не мы, Долина обезлюдела бы сотни лет назад!
– Туда ей и дорога! – крикнул Сивел и не выдержал, разрыдался, уткнувшись в рукав.
Ошеломленный Хальк не знал, что сказать. Внезапно родная Долина стала зловещей и коварной. Ему хотелось то ли разрыдаться, как Сивел, то ли заорать во всю мочь... И вдруг он увидел, что Рут смотрит на его брата со страхом и изумлением:
– Сивел, - мягко и осторожно спросила она. – Как ты узнал?
– Что узнал? – буркнул Сивел, не поднимая головы.
– Как ты узнал, что оборотни воруют детей?
Юноша вытер заплаканные глаза и недоуменно ответил:
– Догадался. Это ведь очевидно, разве нет?
Он обвел взглядом своих спутников и побледнел:
– Ну что ж, одна проблема решена, верно?
Мангус покачал головой:
– Нет, мой мальчик. Если бы это было так просто, мы бы даже не покинули Долину Саги. У тебя развита наблюдательность, ты можешь делать верные выводы, но это не значит, что ты сын сельма. Многие мои бывшие коллеги решили бы наоборот.
– Почему? – резче, чем ему хотелось (но и с тайным облегчением), спросил Сивел.
– Ну, - Мангус беспомощно взглянул на него. – Это сложно объяснить. Они бы сказали, что в тебе говорят многие поколения лантов.
– Да и какая теперь разница, - вмешалась Лия. – Это было важно в Долине, а сейчас… Сейчас для вас открыт весь Арленд. Хотите – ступайте в Сумеречные земли, хотите – в гости к Безликим. Можете даже Вечно Скорбящей поклониться, чтобы взяла к себе в Могильщики.
– Мы должны идти к сельмам! – с вызовом сказал Хальк, его верхняя губа, на которой начал пробиваться первый юношеский пушок, взволнованно подергивалась. – Нам обязательно нужно к сельмам!
Он повернулся к брату, ища поддержки. Тот, не поднимая головы, безразлично пожал плечами. Рут неуверенно кивнула, не отрывая взгляд от Мангуса.
– К сельмам, так к сельмам, - устало произнесла лиса. – Мне-то какая разница, куда идти…
Плечи ее безвольно обвисли, ведьма ссутулилась и смотрела на огонь тоскливыми глазами.
– С самого рождения я знала, что служу Саге. Я не колебалась в выборе обряда – стать Поющей Сагу всегда было моей мечтой. После посвящения оказалось, что я еще и Лисья Госпожа. Это было и почетно и ответственно. Но с того мига, как я осознала себя, сила Саги всегда была при мне. А сейчас… Сейчас сила покинула меня, а Сага вышвырнула вон, как шелудивого котенка. Так какая разница, куда идти, если я не могу вернуться в Долину?!
Мангус пошевелил угли длинной палкой и тяжело вздохнул.
– Сага жестока и взбалмошна, Лия, - задумчиво сказал он. – Ей нет дела до людских жизней, даже если это жизни преданных слуг. Постарайся забыть Сагу. Теперь ты можешь начать жить снова.
Неожиданно лиса словно взбеленилась:
– Да как ты смеешь так говорить о ней! Ты, отступник! Твое сердце чувствовало Ее жар, но стоило ему погаснуть, как ты кинулся в объятия первой попавшейся Силы! Ни один лант не может видеть дальше своего носа, так куда уж вам пытаться понять Сагу!
– Я уже не лант, я Сказитель, - сдержанно напомнил Мангус.
Ведьма взвыла отчаянно, обернулась лисой и помчалась в лес. Ее фигура сразу скрылась в темноте, лишь скрипнул недовольно снег, да вздохнули тяжело кусты, и закачались-захрустели сухо, будто жалуясь на что-то.
– Что с ней? – испугано спросила Рут, глядя вслед оборотню.
Во время ссоры подростки сидели, затаившись, пытаясь не вмешиваться (что у них с успехом и получилось). Сказитель помолчал немного, а потом тихо ответил:
– В ее душе борются любовь и ненависть. Лия до сих пор пытается быть верной Саге, хотя та оставила ее на произвол судьбы.
– Энлия ненавидит нас? – Рут с жалостью смотрела на голые темные кусты, за которыми скрылась ведьма.
– Нет, что ты, - спокойно возразил Мангус. – Теперь мы для нее – Долина Саги. В нас ведьма вновь обрела смысл жизни. Не тревожьтесь, она вернется. Успокоится и придет. В конце концов, идти ей больше некуда.
От здравых рассуждений Сказителя веяло холодом. Хальк даже поежился: осознавать то, что являешься последней надеждой обреченного существа – от этого мороз шел по коже. А Мангус словно очнулся: он вдруг осекся, быстро глянул на своих спутников и уже совсем другим голосом, в котором не осталось и намека на недавнюю пугающую хладнокровность, посоветовал:
– Ложитесь спать, ребята. Вам нужно отдохнуть…
– А ты? – спросила Рут.
Сказитель улыбнулся:
– А я дождусь Лию. Кто-то ведь должен охранять вас ночью.
– А мы на что? – вскинулся Хальк.
Улыбка Сказителя стала шире:
– Ложитесь, отдыхайте. Мне все равно сегодня не заснуть. И это не последний наш ночной привал, я надеюсь.
Никто больше не стал спорить. Подростки, завернувшись в одеяла, улеглись около костра. Братья уснули сразу же, как только головы их коснулись дорожных мешков, которые служили им подушкой. Рут, полежав немного, шепотом позвала:
– Мангус!
– Да? – Сказитель вопросительно посмотрел на девочку.
Рут, немного смущаясь, поинтересовалась:
– Там, в таверне, ты грозил каким-то проклятием. Что оно делает?
Сказитель Мангус серьезно и задумчиво ответил:
– Проклятие Истории – забвение, – и пояснил. – Народ, о котором забывает История, вымирает.
– Вот как… - понимающе кивнула Рут. – Поэтому все уважают Сказителей?
Старик грустно улыбнулся:
– И поэтому тоже. Но поверь, это не единственная причина, - поймав вопросительный взгляд, он покачал головой. – Хватит разговоров, спи давай. Завтра будет тяжелый день.
Устраиваясь поудобнее, Рут проворчала:
– Можно подумать, сегодня он был легким, - и мгновенно уснула.
Сказитель Мангус сидел у огня, охраняя сон уставших детей. Он прислушивался к ночным шорохам, время от времени подкидывая хворост в костер и кутаясь в серый плащ. Вокруг стояла та особая тишина, которая воцаряется в лесу ранней весной, когда днем снег темнеет и оседает, готовясь побежать с веселым журчанием, а ночью подмерзает, покрываясь ледяной коркой. В это время все затихает, набираясь сил перед началом новой жизни, торопливо примеряет новые наряды, и даже воздух уже не поскрипывает при вдохе, а становится мягче и… пушистее, что ли. И ночной холод все больше становится похож на ночную прохладу, и небо уже не пронзительно-прозрачное как зимой, а словно покрытое легкой туманной дымкой. Все вокруг беззвучно и восторженно шептало о том, что зима уже кончилась, но Мангус не слушал этот шепот. Перед его внутренним взором вновь разворачивались картины минувшего, случившиеся или придуманные, но все равно яркие и волнующие.
 

– Вам надлежит прислушаться к нашему предложению. Девять больше чем одна, и если весь народ поднимется, ваша армия долго не продержится.
Голос посла неприятно скрипуч и резок. Его надменно поднятый подбородок и спесиво выпяченная губа раздражают меня до крайности. Но приходится сдерживаться – было бы глупо показывать открытую неприязнь представителю непокорных провинций. Он прав – девять больше, чем одна, и если взбунтуется чернь... На мгновение меня охватывает гнев на Аттла. Аттла Милосердного, как его официально именуют при дворцовых церемониях (или Аттла Мула, как его прозвал народ). Сколько раз мы предупреждали этого легкомысленного мечтателя, что провинциям нельзя давать слишком много воли! И вот, пожалуйста, результат. Теперь мне приходится угодничать перед человеком, который недавно готов был целовать пыль от моих следов. Стараясь сделать свой голос как можно более наивным, я отвечаю:
– Не мне, ничтожному принимать столь судьбоносные решения. Только лишь светлейший кронион, Аттл Милосердный, пусть Владыки продлят его дни вечно…
Посол усмехается и перебивает меня (приходится снести и это унижение, не моргнув глазом):
– Народный Совет знает к кому обращать свои слова. Что стоит любой кронион без поддержки богов?! – он вкрадчиво добавляет. – Мне поручено передать, что Республика нуждается в опытных государственных деятелях, так что в случае содействия (или даже просто невмешательства) ваше будущее будет обеспечено…
Не могу удержаться от легкого сарказма (впрочем, не особо и стараюсь):
– Вы немало потрудились, чтобы это доказать…
Посол морщится. Едва заметно. Впрочем, я вряд ли его удивил, намекнув на свою осведомленность – бунтовщики наверняка догадываются, что у храмов свои способы передачи информации. Но, как ни покоробили слух посла мои слова, голос его ровен по-прежнему:
– Кроме того, мы собираемся принять закон, по которому полноправными гражданами объявляются не только дети от свободных людей, так что происхождение собственных отпрысков можно будет уже не скрывать…
Я едва не спотыкаюсь, в последний момент овладевая своим телом и мускулами лица. Что бы ни случилось, этот человек не должен заметить мою слабость. Впрочем, я не слишком надеюсь на это – удар направлен сознательно, и посол пристально наблюдает за мной, даже не скрывая змеиную усмешку на тонких губах. Он хитер. Даже слишком хитер. Я вижу это по его глазам, слышу по интонациям в его голосе, чувствую многозначительные недомолвки между строк. Теперь я понимаю, как ему хватило наглости явиться ко мне и рассчитывать на мое согласие. Какая-то частичка моего сердца потянулась к нему с надеждой, но я безжалостно задавил этот нечаянный порыв, равно как и невольную волну страха. Потом. Все потом. Да, посол хитер, хотя до меня ему далеко. Впрочем, никогда нельзя недооценивать противника. Посол тоже не новичок. Он не настаивает на немедленном ответе, благосклонно кивает, выслушивая мою смиренную чушь. Наверное, думает, что за бессмысленной речью я скрываю свою растерянность. Что ж, я не против, пусть так и думает. Я же говорю, не останавливаясь, пытаясь отвлечь его внимание от дороги, по которой мы идем. Похоже, мне это неплохо удается.
Мы, не спеша, прогуливаемся по зеленому лабиринту, окружающему храм. Это ему кажется – прогуливаемся. А я слежу за дорогой, не переставая болтать. Поворот, еще поворот… Мы гуляем уже довольно долго, время приближается к полудню. Пора! Словно случайно, мы сворачиваем в узкий проход, едва различимый из-за разросшейся листвы. Искусен был мастер, построивший этот зеленый лабиринт. Можно целый день гулять по нему, но так и не попасть в центр. Но я знаю все его тропки. Еще поворот, еще… Кажется, успеваем. Да! В тот самый момент, когда деревья раздвигаются, а нога ступает на песок, на нас обрушивается медный рокот храмовых барабанов. Посол вздрагивает и пытается что-то мне сказать, но его голос тонет в оглушающем ритме.
Посреди усыпанной желтым песком площадки возвышаются золотые фигуры Владыки и Владычицы – великое чудо Государства. Многие, очень многие хотели бы увидеть их собственными глазами. Это желание так велико, что якобы лицезревшие Владык плодятся, как саранча, каждый раз добавляя какую-нибудь подробность к облику храма. Я своими ушами слышал от пленного варвара рассказ о гигантском дворце, опоясанном несколькими то ли озерами, то ли реками (это место я не совсем понял), в центре которого стоят Владыка и Владычица в окружении дельфинов. Странный выбор. Мы очень дружны с морским народом, но причем здесь Владыки?! Да что говорить о варварах, если наши собственные провинции изобретают небылицы, словно соревнуясь друг с другом! Впрочем, это понятно: те, кто выжил после двух лет танцев пред ликами Владык, обычно не рассказывают об этих годах непосвященным (собственно, эти избранные вообще неохотно разговаривают вне своей касты). А те, кто не вытягивал Жребий, страстно жаждут попасть сюда, вот и фантазируют. С первого взгляда видно, что посол не относится к числу тех счастливчиков (или обреченных, что тоже верно), на которых в свое время пал выбор Владык. И в детстве он точно мечтал вытянуть Жребий и попасть сюда (все об этом мечтают). Ну что ж, теперь он воочию видит свою мечту, но посол отнюдь не рад. И я его прекрасно понимаю. Полуденное солнце, не ощущаемое под тенью деревьев лабиринта, обрушивается на нас с безмолвной яростью. Блеск статуй выжигает глаза, мутит мысли. Рубиновые очи Владыки словно подернуты кровавой пеленой бешенства и ослепляющими лучами проникают прямо в мозг, наполняя сердце бездумным ужасом и сладким преклонением перед божественным гневом. Владычица кажется слепой и бесстрастной (именно такой эффект дает белое серебро, из которого сделаны зеницы богини), но от этого еще более безжалостной и неумолимой. Посол, ошарашенный, застывает на месте. Его глаза пусты, а на лице маска страха. На миг я ощущаю торжество, но сразу подавляю его – негоже Верховному жрецу терять самообладание.
Пред лики Владык высыпают молодые танцоры. На них нет одежды, смуглые тела блестят под палящим солнцем. Музыка убыстряется, высвобождая первобытную энергию, заставляя терять рассудок и двигаться, двигаться, двигаться без остановки. Много лет прошло с тех пор, как я точно так же в толпе сверстников выходил танцевать перед Владыками. Но и сейчас этот ритм будоражит мое старое сердце, разогревает остывающую кровь в моих жилах. Я чувствую, как на меня снисходит божественное величие. Опускаю глаза на посла – он уже упал на колени. Я знаю, что ему чудится – перед его взором статуи вторят движениям танцующих, плавно раскачиваясь из стороны в сторону. По лицу несчастного повстанца бегут струйки пота, смывая пудру, которой в последнее время приохотились укрывать изъяны кожи обеспеченные горожане. Редкие волосы обвисли сосульками, плешь матово поблескивает. И этот червяк посмел претендовать на власть?! Это он осмелился угрожать мне?! Я смеюсь. Лицо незадачливого бунтаря искажается, мой хохот, видимо, кажется ему гласом небес.
– Ты хотел получить одобрение богов? – мой голос для него громче и отчетливей грохота храмовых барабанов. – Владыки перед тобой – проси, если осмелишься!
Владыка грозно смотрит на ничтожного смертного, нестерпимое солнце лишает того остатков разума. Он простирается ниц. Я наклоняюсь над жалким телом – да, я не ошибся, посол без сознания. Вскидываю руку и, перекрывая оглушающий рокот (сказывается долгий опыт), вещаю:
– Владыки выбрали свою жертву!
Музыка стихает так же резко, как и началась. Танцоры замирают. Некоторые из них тяжело дышат. Взгляд мой останавливается на одной из девушек – кажется, она близка к обмороку. Сегодня ей повезло, танец оборвался раньше, чем она упала. Впрочем, не уверен, что везение продлится долго – до следующего месяца ей, похоже, не дотянуть. Вглядываюсь пристальнее – нет, я ошибся. Два-три дня, не больше. Что ж, когда она тянула Жребий, она знала, что может погибнуть. Хотя, шанс у этой юной красавицы все же есть – краем глаза я замечаю досадливое выражение лица Верховной жрицы. Похоже, сегодня я расстроил ее планы. Не страшно, Серебряная госпожа еще возьмет свое. Сразу же вспоминаю о своем выборе и ищу его глазами. Этого юношу я уже давно выделил. В нем проглядывает будущий жрец, и кто знает, может быть даже мой преемник. Но он пока держится, хотя и не выглядит слишком сильным. Мне интересно, сколько еще времени паренек сможет танцевать, но этот интерес чисто академический – я не стану ждать слишком долго. Придется опоить его дурманом, как опоили когда-то меня. Но это будет позже – пока еще время терпит. Занятная мысль пришла мне в голову: было ли естественным полуобморочное состояние той девушки?
Храмовая стража бежит, бряцая оружием, чтобы подобрать посла (я и забыл о нем, старею!). Они быстро уносят безжизненное тело в прохладные подвалы. Я иду следом. Итак, я получил небольшое преимущество. Пусть маленькая, но все же победа.



– Что, Сказитель. Заснул?
Ехидный голос Энлии заставил Мангуса вздрогнуть. Он и не заметил, как она пришла.
– Хороший получился из тебя сторож, ничего не скажешь!
Мангус пожал плечами:
– Человека я бы услышал.
Лия хохотнула:
– Да уж, люди не умеют ходить тихо. Ладно, горе-сторож, ложись, отдыхай. Я более внимательна.
Мангус не стал спорить с очевидным. Он, кряхтя, поднялся и пошел за своим одеялом. Но на полпути обернулся и внимательно посмотрел на ведьму. Лия, похоже, совершенно успокоилась. Ничто в ее облике не напоминало о недавней вспышке. Но что-то показалось странным – и через мгновение, он понял, что. Щека оборотня была испачкана медленно подсыхающей жидкой грязью. Ведьма перехватила взгляд Мангуса и неуверенно прикоснулась к лицу. Ее пальцы окрасились в темно-красный цвет. Лия посмотрела на них и тихо сказала:
– За нами была погоня, Мангус. Не рассказывай детям, не стоит их пугать.
Сказитель почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Сглотнув внезапно появившийся комок, он торопливо кивнул, и пошел спать.


Раннее утро радует своей прохладой. Огненная колесница Владыки еще не поднялась над горизонтом, но, в предвкушении ее появления небо светлеет. Скоро здесь, перед ликами Владык предстанут танцоры – те, что совсем недавно вытянули Жребий. Они будут танцевать до полудня – несколько дюжин испуганных и возбужденных мальчиков и девочек под бдительным присмотром храмовых жрецов. Они зря пугаются – несмотря на те леденящие душу истории, которые ходят среди них (кажется, я помню их все до единой), жертвы выбираются только после полудня – из тех, кто танцует уже давно. И сегодня взоры этих детей не оскорбят остатки кровавого пиршества питомцев Владык – посланник мятежников томится в храмовых подвалах. Не так часто меня мучает совесть, но сегодня я в сомнениях – правильно ли поступил. Я смутно вспоминаю то время, когда я танцевал перед Владыками. Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что однажды я осмелюсь отобрать Их жертву, я бы рассмеялся в лицо такому лгуну. Или рассердился. Но сегодня я это сделал. Поступился Их выбором. В интересах Государства, но это утешает слабо. В душу закрадывается страх – как прольется на меня Их гнев? Или правы те, кто утверждает, что Боги состарились? Что Они уже не вмешиваются в людские дела? Что наши жертвы Их пресытили? Не знаю… Я совершил грех, но разве не совершаем мы его каждый раз, когда отбираем жрецов? Но, если бы мы не подсказывали нашим избранникам дорогу к спасению, не обезлюдели бы храмы?! Не знаю… Сладкоголосый Мехен, где ты?! Один ты, беглый жрец Апопа вносишь смятение в мою душу, но лишь ты можешь утолить ее страдания. Иногда мне кажется, что та страна, которая смогла породить подобных тебе, сможет и затмить Государство. Что же делать мне? Просветите, Владыки! Но Владыка бесстрастен, а Владычица загадочно и таинственно смотрит куда-то вдаль. Зачем я пришел сюда? Чего хотел? Неужели думал, что Они снизойдут до ответа?
Скоро День Жребия, и я увижу новых адептов. Через несколько дней глаза, полные надежды, будут смотреть на меня, и что я им отвечу?
От тягостных раздумий меня отвлекает робкий шорох. Если это кто-то из питомцев Владык, храму придется сменить Верховного Жреца. Оборачиваюсь – это всего лишь храмовый привратник. Сгорбленный и высохший – на моей памяти он всегда был таким. Иногда мне всерьез кажется, что старик вечен – когда я впервые переступил порог храма безусым юнцом, гордым от сознания, что вытащил Жребий, он встречал меня у ворот – старый и молчаливый. В его белесых глазах упрек. Да, ты прав, старик, мне не стоит сейчас здесь находиться, я уже ухожу. Ну что ж, что сделано, то сделано. Отступать поздно.


Глаза щипало от недосыпа и духоты. Сказитель Гарт поднялся, подошел к лоханке, служащей ему умывальником, вылил на голову полкувшина воды. Стало немного легче. Сколько он уже здесь пробыл – неделю, месяц? Сказитель Гарт потерял счет дням. Они сливались в непрерывную цепь сумерек, наполненных дрожащими отблесками Озера Слез, пылью древних манускриптов и запахом сгорающего воска. «Надо бы выспаться», - подумал Сказитель. Эта здравая мысль светлым зайчиком прошла по краешку его сознания. Он устало вздохнул и снова сел за стол. В последнее время сказитель Гарт почти не спал, хотя комнатка, в которой его поселили, была уютной и находилась совсем недалеко. Сказитель Гарт просто не мог оторваться от чтения! Манускрипты, найденные им в архивах Главного Храма оказались поистине бесценны. Даже в библиотеках Гранитного города не хранилось ничего подобного! Да и откуда им там взяться – Долина Саги, как теперь отчетливо понимал Сказитель, с самого начала была обособленна от других частей Арленда и свято хранила свои секреты. А еще он понял, что, ознакомившись с этими секретами, окончательно отрезал себе путь наружу. Хотя, был ли у него шанс вернуться?! Сказитель Гарт в этом сомневался. Единственно, что волновало его сейчас – время. Почему-то ему казалось, что его остается все меньше и меньше. И человек гнал себя нещадно, заставляя усталые слезящиеся глаза разбирать старинные надписи, вышвыривая прочь сон, который все же никак не хотел уходить, робко прижимаясь к стенам, ожидая момента, когда Сказитель отвлечется, когда можно будет полностью завладеть им.
– Ты решил свести себя с ума?
Полный доброжелательного любопытства голос отвлек Сказителя от очередного свитка. Он поднял голову. Перед глазами плясало пламя свечей, и человек  не сразу смог привыкнуть к полумраку, царившему в комнате. А когда разглядел, кто помешал ему – невольно вздрогнул. Около дверей, щербато и славно улыбаясь, стояла девочка лет семи, сжимая в левой руке большую тряпичную куклу. Сказитель встал и почтительно поклонился ребенку. Девочка небрежно махнула рукой – мол, что за церемонии! – обошла стол и с интересом заглянула в записи Сказителя (ей пришлось для этого встать на цыпочки).
– Ты далеко продвинулся!
Ну, это как сказать. Сказитель перелопатил кучу манускриптов, узнал массу интересного о первых столетиях Долины Саги, но ни на шаг не приблизился к тому, что интересовало Сагу-Ранта. Тем не менее, он согласно кивнул. Сага-Го протянула тонкую ручонку и нежно коснулась ветхих страниц:
– Я помню Жреца, писавшего эту книгу. У него были длинные нервные пальцы, постоянно запачканные чернилами. Однажды я спросила его, для чего он пишет. Знаешь, что он мне ответил?
Сказитель покачал головой.
– Жрец сказал мне, что однажды я прочитаю эти страницы и вспомню, как любила прижиматься к его пушистому лисьему боку холодными зимними вечерами. Наверное, он хотел пошутить, но, как видишь, оказался прав, - девочка подняла на Сказителя полные печали глаза. – Это бывает больно, когда они уходят насовсем.
Бывает, кивнул Сказитель, это всегда больно, молча согласился он. А так ничего не ответил – да и что тут скажешь? А Сага-Го посмотрела на человека ясным детским взором (сверху – блестящая водная гладь, рыбки прыгают, а снизу – омут темный, холодный, страшный), спросила тихо:
– А правда, что люди Арленда до конца не умирают?
Правда, кивает Сказитель (а в горле непрошеными гостями слезы комом – что за наваждение, с чего вдруг?!). Девочка забралась коленками на лавку, куклу положила осторожно на стол, подбородок кулачками подперла:
– А вот в Долине по-другому. Ланты горят как эти свечи – вроде ярко, а тепла совсем нет. Да и откуда ему взяться, теплу?! Часть жара люди отдают мне еще в детстве, а остальное забирает Ранта. Может, потому они не могут долго жить за пределами Долины? Я вообще думала, что больше ничего и нет, а оказывается – есть. Чем-то ведь она живет еще, хотя жара в сердце совсем не осталось, это точно! Я, когда эту девицу отпустила, думала, сгибнет. Выжила.
Сага-Го качнула головой, в глазах изумленным одобрением полыхнули горящие свечи.
– Так значит, ты все знала? – печально констатировал Сказитель.
– А ты как думал? – сверкнула белозубая, хотя и щербатая улыбка.
– Тогда зачем?
– Мне ты нужен был, - без тени смущения призналась Сага. – А так я, по крайней мере, уверена, что не сбежишь – без Камня точно не получится.
Сказителю от такого откровения стало дурно. А Сага-Го ободряюще ему подмигнула:
– Да не тревожься ты! Разве у меня плохо? Тепло, сытно, интересно. Впереди столько увлекательных открытий, так что это просто удача, что в Гранитном городе решили, будто ты мертв. Никто не будет отвлекать тебя разными глупостями, можно полностью сосредоточиться на…
– Что решили?! – прервал Сагу-Го Сказитель Гарт.
Детское лицо вдруг стало немного испуганное и смущенное.
– Ой! – Сага-Го виновато стрельнула глазками. – Я лишнего наболтала, да? Ну, ладно. В общем, когда ты в каком-то сне умирал, твой Зов достиг Гранитного города.
– Вот оно как… - на душе вдруг стало пусто и противно.
Допрыгался? В то, что Сила может наболтать лишнего, он не поверил ни на миг. Значит, оставалось только одно – только что Сказителю напомнили, что он живет из прихоти Саги. Не более. Зачем? Чтобы он не дергался, не пытался сбежать? Или просто для удовольствия? Или… Сказитель не знал. Да и какой он теперь сказитель, без милости Истории?! Сказочник, осколок, книжный червь!
– Зачем?! – из груди вырвался сдавленный вопль.
Он и сам не понял, о чем спрашивал, но Сага-Го, похоже, догадалась, на то она и Сила:
– Моя просьба из тех, выполняя которые, приходится сжигать за собой мосты. Я просто помогла тебе это сделать, избавила от сомнений, от боли решения.
Все верно. Вот только почему Сказитель вдруг ощутил себя крысой в мышеловке? И все вроде хорошо – и сыр вкусный, тает на языке желтой мякотью, манит ароматом, и тесноты как будто нет – иди в любую сторону. Но пусть не видно решетки, а все равно – прутья крепкие. Не вырвешься.
Сага-Го взяла свою куклу и прошлепала к выходу. У дверей остановилась, обернулась, посмотрела с тревогой и сочувствием:
– Иди поешь, Сказитель Гарт. Поешь и выспись хорошенько. Некуда спешить, времени у нас много, - и ушла.
Это она права – времени теперь достаточно. До чего же страшное слово «навсегда»!


Сивел проснулся еще затемно. Костер горел ровно и ярко, не пуская к спящим путникам ночной холод. Рут и Хальк, уставшие за день, сладко сопели, Мангус беспокойно постанывал, словно ему снились кошмары. Сейчас бы провалиться снова в дрему, но… В общем, природа звала. Сивел поежился, предвкушая озноб, сел рывком. Лия, сидевшая у огня, вскинула глаза:
– Что случилось?
Смущенный Сивел, чувствуя себя довольно глупо, указал головой в сторону леса:
– Я скоро.
– А-а-а, - Лия потеряв к нему интерес, снова уставилась в огонь. – Только недолго.
Сивел кивнул и отправился к ближайшим кустам. Войдя в лес, он сразу же провалился в снег по колено. Увязая в хрустящих сугробах и вполголоса ругаясь, кое-как выбрался на более или менее прочный наст. Чуть позже, довольный, собираясь возвращаться, он повернулся в сторону лагеря и замер. Серый рассвет, незаметно подобравшись, осветил окрестности, и Сивел рассмотрел рядом со своими неуклюжими попытками пройти легкие следы зверя, резко переходящие в человеческие. Сивел прикинул: все правильно, ночью Лия убегала именно в эту сторону. Ну и ладно. Ему-то какое дело до ночных похождений ведьмы-оборотня? И какое ему дело до темных мазков рядом со следами! Он не будет подходить ближе, ни за что на свете! И что ему за беда, если эти пятна все-таки окажутся… Да, кровью, теперь, вблизи, Сивел это отчетливо видел. Красно-коричневые пятна местами расплывались ярко-алыми сполохами, смешиваясь со снегом. Ну и что? Наверное, лиса ночью охотилась! Судя по размеру пятен, дичь попалась крупная. И ему совершенно не стоит соваться, куда не просят. И абсолютно незачем искать место схватки. Все это Сивел думал, пробираясь по следу оборотня вглубь леса.
Все-таки зверем шастать по лесу гораздо удобнее – в этом Сивел убедился, продираясь сквозь колючие ветви. В отличие от лисы, легко пробегавшей по весеннему насту, он шел по ее следу с трудом. Частенько осевший снег не выдерживал тяжести человека, и мальчик проваливался. Один раз Сивел, провалившись по пояс и выбравшись только чудом, совсем было решил повернуть обратно, справедливо полагая, что и так зашел слишком далеко (во всех смыслах), но тут услышал впереди негромкое пение. Пение на рассвете (хотя, какой уж тут рассвет, просто раннее утро), в чаще – ну разве это не странно?! И Сивел пошел дальше. Но шел уже гораздо осторожнее, потому что сопровождающие мелодию сухой шелест и похрустывание ему очень не нравились.
Шагов через сорок Сивел заметил двигающиеся между деревьев высокие худощавые фигуры. Заметил, и понял три простые вещи: во-первых, пели именно эти люди (закутанные в темные плащи, с загадочными шляпами на головах, они медленно гуляли, издавая, кстати, то самое похрустывание, что больше всего насторожило Сивела), во-вторых, они его не заметили, а в-третьих, мальчику почему-то совершенно не хотелось, чтобы его обнаружили. Поэтому Сивел не долго думая, лег на снег, скрывшись за исполинским стволом поваленного дерева. К сожалению, спрятавшись, он уже не видел таинственных незнакомцев, а потому аккуратно пополз к краю, туда, где уныло топорщились обледенелые ветви поверженного гиганта. Открывшаяся картина, заставила Сивела негромко ахнуть.
Между деревьев лежали люди. Со своего места Сивел мог видеть человек семь. Они лежали так, что было понятно – больше они уже никогда не встанут. Снег вокруг был утоптан, испещрен звериными следами и обильно полит кровью. Очевидно, ночью здесь шла беспощадная битва. Участники и причина этого побоища тоже были более или менее ясны – один из покойников лежал совсем близко к поваленному дереву, так что Сивел мог разглядеть его лицо – довольно сильно изуродованное, но, все же узнаваемое. Дарий! Выходит, за ними выслали погоню? С одной стороны этого следовало ожидать, но с другой было совершенно непонятно, зачем. Если жители приграничной деревни испугались проклятия и выпустили путников, то что заставило их впоследствии переменить мнение? И почему их преследовали не по дороге, а пробираясь сквозь чащу леса? Или эти люди шли кратчайшим путем? И кто их убил? Поверить в то, что это сделала одна Энлия, Сивел не мог – все-таки он всю свою жизнь прожил рядом с оборотнями, и знал, на что они способны, а на что нет. Выходит, Лия позвала на помощь? Тогда непонятно, кто откликнулся на ее зов – неужели и здесь есть оборотни? И что здесь делают эти люди?
Как бы в ответ на лихорадочные размышления, один из незнакомцев наклонился над безжизненным телом, его плащ распахнулся… О, Сага! То, что Сивел принял за одежду, оказалось крыльями. Человек…Существо распахнуло их, чтобы высвободить левую руку, которой легко, словно тряпичную куклу (вспомнился солнечный пригорок и стеклянные глаза Хеи, сидящей на траве), подняло покойника на уровень головы (теперь Сивел рассмотрел – на голове существ не было никаких шляп, только глаза, огромные сетчатые шары, похожие на стрекозиные, в которых отражались сотни покойников и тысячи деревьев), внимательно осмотрело тело и куда-то понесло. Сивел закусил губу, чтобы не закричать. Багряные воды, кто же это?! Надо было бы незаметно скрыться, но мальчик не мог пошевелиться. Должно быть, это и к лучшему – гуляя среди погибших, подбирая их и унося куда-то, существа подходили все ближе, методично собирая окоченевшие тела. Рано или поздно, их внимание привлечет Дарий, и что тогда? И вот, к неописуемому ужасу (облегчению?) Сивела, этот момент, наконец, настал. Одно из существ направилось в его сторону. Сивел вжался в снег, зажмурившись, и начал беззвучно молить Сагу о милости. Колючие холодные крошки царапали лицо, хруст наста и крыльев приближался, вот он уже совсем близко. Раздался шелест, шум поднимаемого тела, тишина (Сивел затаил дыхание). Через некоторое (бесконечно долгое) время послышался шорох удаляющихся шагов. Сивел перевел дух и поднял голову. Существо уходило, унося с собой тело Дария. Пение стихало вдалеке, никого уже не было видно – ни мертвых, ни живых – и тогда Сивел решился. Он встал на колени (сразу подняться не было сил), голова закружилась, его стошнило. Все же, лежать рядом с изуродованным трупом, каждое мгновение ожидая гибели, оказалось… нестандартным ощущением. Проблевавшись, мальчик сел на пятки, озирая мутным взглядом окрестности. Прямо перед ним, закутавшись в темные крылья, с равнодушным любопытством изучая его фасеточными глазами, стояло чудовище. Сивел судорожно вздохнул, и, не выдержав напряжения, заорал.
Существо недовольно сморщилось (отчего верхняя губа его вздернулась, обнажая острые белые клыки).
– Ну и что ты орешь? – неласково поинтересовалось чудовище. – Ни разу Могильщика не видел?
Поскольку Сивел не умолкал, тварь высвободило руки (потревоженные крылья сухо прошелестели), брезгливо встряхнул мальчика за плечи:
– Хватит орать, чучело! Утомил!
«Кто это чучело?» - изумился Сивел. - «Я? А ты кто тогда?» Но кричать перестал.
Могильщик удовлетворенно вздохнул:
– Наконец-то! – сказал он. – Кто ты такой?
– Сивел, - выдавил Сивел.
По лицу (морде?) Могильщика ясно читалось подозрение, что он нарвался на идиота.
– И чем знаменит Сивел? – саркастически спросил он.
Подросток, уже уставший кричать (чему существо было, несомненно, радо), растеряно пожал плечами.
– Откуда, я спрашиваю! – рявкнул Могильщик. – Как здесь оказался?
– Случайно, - пролепетал Сивел.
Он, конечно, был напуган, но все же не до такой степени, чтобы выдать остальных.
– О, Силы! – Могильщик выпятил нижнюю челюсть, что для него, видимо, было эквивалентно закатыванию глаз. – Доколе мне общаться с одними кретинами?! – вопросил он безмолвное небо.
– Я не кретин! – оскорбился Сивел, отчего у него внезапно прорезался дар речи.
– Слава Силам, он может говорить!!!
Восторг Могильщика смахивал на издевательство. Да нет, не смахивал. Был издевательством.
– Ну и как же ты здесь оказался, Сивел, не кретин?
– Я же сказал – случайно!
Сивел разозлился. Чудовище это или нет, а насмехаться над ним никому не позволено (тем более, что убивать мальчика, похоже, не собирались)! Рука непроизвольно прикоснулась к поясу. Слава Саге (или Силам? Теперь уже, наверное, Силам!), кинжал, подаренный отцом, был на месте.
В сетчатых глазах промелькнул интерес:
– О! Щенок показывает зубки? – с издевательским восхищением пропел Могильщик.
Сивел вскипел. Он уже готов был вскочить и накинуться на обидчика, но существо зашипело предостерегающе и расправило крылья. Сивел снова замер, а Могильщик махнул успокаивающе рукой, сложил крылья и, присев на поваленный ствол дерева, подпер тонкой рукой острый подбородок, о чем-то задумался. Сивел перевел дух и, наконец-то, как следует рассмотрел это странное создание.
Существо, похоже, либо само когда-то было человеком, либо род свой вело от людей – у него не только присутствовали две руки, две ноги и голова, но и сохранилась вполне человеческая кожа – на кистях и нижней части лица. Впрочем, этим внешнее сходство и ограничивалось. Помимо крыльев за спиной (сложенные, они укутывали все тело подобно плащу, а расправленные напоминали крылья бабочки, конечно, гораздо больше, темно-прозрачные, покрытые, словно звездами яркими блестками) и шарообразных глаз (избави, Сага от явления такой рожи во сне), Могильщик мог похвастать плотной и гибкой блестящей чешуей, покрывающей все тело от скрюченных когтей на птичьих лапах, до несуразной головы, сидящей на тонкой шее. Когда это чудо природы село, длинные ноги-палочки сложились в коленях и протянулись вдоль тощего тела, отчего Могильщик стал похож на громадного богомола. На голени одна из чешуек отогнулась, и существо очень удобно примостило на ней локоть.
Несмотря на столь несуразный облик, опасности от Могильщика не исходило, тем не менее, Сивел сидел тихо, не смея шелохнуться. Сохранять неподвижность становилось все труднее – тело затекло и настойчиво требовало движения. Наконец, видимо надумав что-то, Могильщик тяжело вздохнул:
– Ну и что же прикажешь с тобой делать? – печально спросил он (Сивел затрепетал). – Забирать к Вечно Скорбящей Госпоже вроде рановато…
Могильщик испытующе поглядел на подростка, будто сомневаясь, действительно ли рановато. К своему стыду Сивел почувствовал, что опять может заорать и, чтобы не опозориться, крепко сжал зубы.
– Оставить здесь? - продолжал рассуждать Могильщик, не обращая внимания на бледность мальчика. – Придется возвращаться – сам, скорее всего не выберешься. Проводить? Некогда. Подождать, пока замерзнешь? Опять же – некогда. Слушай, - лицо его просветлело. – А может, ты хочешь сам стать Могильщиком? Я к твоему сведению Старший, могу посодействовать!
Омертвевший Сивел помотал головой. Превратиться в такого урода?! Ну уж нет!
– Так я и предполагал. Тупик получается, - грустно подытожил Старший Могильщик. – Так что же мне с тобой делать, а?
Сивел хотел было посоветовать отпустить его ко всем Силам, но не успел – из леса раздался шум и к собеседникам выскочила встрепанная Энлия. Увидев, с кем проводит время Сивел, лиса затормозила всеми четырьмя лапами, пробороздив в снегу длинную дорожку. Выглядела она при этом довольно нелепо, впрочем, остановившись, сразу отряхнулась, и, приняв человеческий облик, с достоинством поклонилась:
– Мое почтение, Последний Спутник! Надеюсь, мой подопечный не утомил тебя?
Старший Могильщик, заметно повеселевший, тем не менее, скорчил грозную гримасу (не слишком убедительную, возможно, он не очень старался) и недовольно произнес:
– А, ведьма-оборотень! А я-то гадал, кто подкинул мне столько работы! Давненько не виделись, Лисья Госпожа!
– Давно, - степенно согласилась Энлия. И добавила с ехидцей. – И еще столько бы не встречались!
Она стояла, опираясь на свою неизменную клюку, смело глядя на крылатую тварь. Могильщик усмехнулся:
– Все так же остра на язык, да? Значит, это твой цыпленок? С каких это пор оборотни стали сопровождать подростков? Ой, ладно, не отвечай! – замахал он руками, хотя Лия отвечать и не собиралась. – Твой так твой, одной проблемой меньше! Мне на сегодня секретов хватило!
Старший Могильщик мотнул головой в сторону следов побоища. Сивел икнул.
– С удовольствием поболтал бы с тобой, но сама видишь – тороплюсь.
Лиса кивнула, вижу, мол.
– Ладно, забирай своего истеричного отрока и уводи его отсюда, пока он еще окончательно не замерз! Надеюсь, до встречи, Лисья Госпожа!
Могильщик развернул крылья и, взлетев, скрылся за деревьями.
– Прощай, Последний Спутник! – прошептала ему вслед ведьма. – Надеюсь, при следующей встрече, я не окажусь твоей ношей!
Внезапно над утренним лесом раздались жалобные крики чаек.
– Что это? – вздрогнув, спросил Сивел.
– Крик Последнего Спутника, - рассеянно ответила ему лиса, не отрывая взгляда от облаков. – Последняя песня для уходящей души.
И, словно очнувшись, перевела глаза на съежившегося мальчика, сказала сурово:
– Пошли.
 


– Нет, ты ответь, на кой ляд тебя туда понесло?!
Разъяренная лиса металась по стоянке, время от времени останавливаясь, вскидывая руки к небу и громко вопрошая Силы, как ее угораздило связаться с такими обалдуями. Сивел сидел рядом с друзьями у огня, отогреваясь, и старательно прятал глаза. Рут незаметно сунула ему лачи, и теперь Сивел крутил его в руках, никак не решаясь откусить. У Халька в глазах плясали насмешливые бесенята – еще бы, в кои то веки, за излишнее любопытство досталось не ему, а его примерному братцу! Мангус не вмешивался, справедливо полагая, что стоит дать Лие прокричаться (женщина, она всегда женщина!). Тактика Сказителя себя оправдала – спустя некоторое время ведьма остановилась, и, скорбно глядя на Сивела, уже гораздо спокойнее спросила:
– Ты хоть понимаешь, что мог не только пострадать сам, но и навлечь на всех нас страшную опасность?
«Да какие здесь опасности!» - хотел возразить Сивел, и прикусил язык, вспомнив изуродованные тела. Мангус же, почувствовав, что гроза миновала, добродушно заметил:
– В этот раз все обошлось, - и ладно. В другой раз умнее будете. Но задерживаться здесь не стоит – мало ли кто еще может за нами увязаться! Сивел, времени на завтрак тебе, к сожалению, не осталось, так что перекусишь по дороге. Все, быстро собираем вещи и в путь!
Лия хотела что-то сказать, но только махнула рукой.
Где-то через полмесяца, Мангус, шагавший впереди, остановился на гребне скалистого холма, на который они поднимались.
– Кажется, мы, наконец, миновали эти горы!
– На твоем месте я бы не стала так этому радоваться, - сухо ответила Сказителю лиса-оборотень. – Теперь нам придется искать путь через болота, а в это время года они очень опасны.
– Они всегда опасны, - пожал плечами Мангус. – Зато часть пути мы уже прошли.
– Самую легкую и незначительную, - огрызнулась лиса.
Сивел прислушивался к вялому спору попутчиков лишь краем уха – его вконец измотали скользкая дорога и не по-весеннему пасмурная погода, установившаяся в последнее время. Зато Хальк ускорил шаг и остановился рядом с Мангусом.
– Ничего себе, - ошеломленно выдохнул он. – Что это?
– Гиблая топь, - мрачно ответила лиса. – Нам туда.
– Да уж, - задумчиво произнес парень.
Открывшаяся глазам картина и впрямь не радовала: сразу за холмом начинался замшелый, необычайно густой лес. Огромные, лишенные листвы деревья сплетали свои костлявые ветви, словно сердитые стражи, преграждающие путь зевакам. Древние, они качались и стонали словно живые. От одного вида этого леса пробирала дрожь.
– Что-то мне не очень хочется туда идти, - задумчиво протянул Сивел.
– Ну да, а я просто жажду! – фыркнула лиса.
– Может, есть другая дорога? – жалобно спросила Рут.
– Нет, - коротко ответил Мангус. – Пошли.
И они пошли.

Гл. 2

Сказитель Гарт вытер рукой вспотевший лоб. Сколько он уже провел здесь – месяцы, годы? Дни струились нескончаемой лентой, сплетаясь в монотонный узор. Нет, жилось ему неплохо – Гарт не испытывал недостатка ни в еде, ни в отдыхе. Сага заботилась о своем «карманном переводчике», как он иногда с грустной иронией называл себя, но все чаще и чаще ему хотелось оказаться дома. Пройтись по улицам Гранитного города, пошептаться с растущими скалами, поболтать с друзьями… Может, забраться в гости к орлам, посидеть рядом с исполинским гнездом – это всегда его успокаивало. И еще до боли хотелось поиграть с малышкой. Столько лет он был лишен всех этих маленьких радостей! И когда казалось, что все, разлука с домом подошла к концу, такое! Тоска резанула по сердцу, расползлась белесой плесенью.
– Скучаешь, Сказитель?
Гарт не стал оборачиваться на женский голос, он и так знал, кто пришел его навестить. Не стал и отвечать – зачем говорить вслух, когда собеседник с легкостью читает мысли.
– Не печалься, сказитель Гарт. Может, если ты вспомнишь о том, что все могло быть намного хуже, тебе станет легче?
То ли повинуясь Саге-Ранта, то ли услужливой памяти, перед глазами промелькнули картинки из давних снов, вызванных проклятой водой Озера Слез. Легче не стало. Сказитель и на этот раз не стал оборачиваться – он и так знал, что на губах Силы таится тонкая усмешка. Подобный разговор происходил, увы, не в первый раз.
– Ну хорошо, - вздохнула Сага-Ранта. – Не хочешь отвечать, не надо. Поговорим о деле. Насколько ты продвинулся?
– Я в тупике, - печально ответил Сказитель. – И в отчаянии.
– Вот как? – удивилась Сага-Ранта. – Отчего же?
– Твоя библиотека слишком обширна, Сага. Если бы я имел в запасе тысячелетия… Или хотя бы знал, что искать! Но я всего лишь человек, и мои возможности ограничены.
Змеиная усмешка сменилась материнской улыбкой.
– Не отчаивайся, Сказитель. Успех приходит только к ищущим.
Человек опустил голову.
– Все верно, - тихо ответил он. – Вот только надо знать, что ищешь. А так…
Он надолго задумался, а потом продолжил:
– Единственная зацепка, найденная за это время – упоминание о некоем «Зеркале Богов». Но что это такое, и где находится это загадочное зеркало, нигде не сказано. Тупик!
Сказитель стоял, опустив голову, а потому не заметил, как вздрогнула Сага-Ранта.
– Ну, в этом-то я могу тебе помочь! – сухо сказала она. – Пойдем, я покажу тебе Зеркало Богов.


Ноги болели ужасно. На привале Рут осматривала свои многочисленные кровоточащие мозоли и с завистью косилась на братьев – за время путешествия они не только не измучились, но наоборот – окрепли и повзрослели. Да, оба исхудали, но и эта худоба пошла им скорее на пользу – теперь братья (кстати, заметно подросшие), выглядели отнюдь не пухлощекими подростками – они превратились в юношей. Рут хотела бы увидеть себя со стороны: ей было интересно, насколько изменилась она сама. Но, увы, за все это время (сколько его миновало, девушка сбилась со счета уже давно) ей на дороге не попалось ни одного зеркала – ни естественного, ни сделанного руками человека.
Памятуя о неудачном отдыхе в приграничной деревне, путники старались обходить стороной все поселения (что весьма затрудняло и удлиняло дорогу), а если это не получалось, проходили сквозь них быстро, не разговаривая с местными жителями. Изредка, отойдя от деревни на приличное расстояние, вместо купания обтирали тело талым снегом или ледяной водой.
Сейчас молодые люди выглядели как настоящие бродяги – грязные, исхудавшие. Хорошо хоть серые шерстяные дорожные плащи, которые им подарили в Гранитном городе, отменно показали себя в дороге – они оказались прочными и теплыми. Даже грязь почти к ним не приставала. Но остальная одежда не могла похвастать отличным состоянием.
Только Лие и Мангусу было все нипочем – Сказителю помогала Сила, а ведьма… Что ж, она привыкла так жить – от странствия к странствию. День ото дня лиса-оборотень, казалось, молодела, наслаждаясь вольным ветром. И уж конечно, не страдала от мозолей, завистливо вздохнула Рут, и снова уставилась на свои многострадальные ноги.
– Что, опять? – сердито спросила Лия (Рут и не заметила, как она подошла).
Девушка кивнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Что именно «опять» спрашивать нужды не было – эта ситуация повторялась чуть ли не на каждом привале.
– На, держи, - берестяная коробочка с целебной мазью шлепнулась Рут на колени.
Мазь, желто-коричневая, жирная, пахла какой-то незнакомой дрянью, но действовала изумительно, снимая боль и приятно покалывая кожу.
– Совсем чуть-чуть осталось, - огорченно сообщила Рут, заглядывая внутрь.
Лия пожала плечами:
– Не могу же я таскать с собой все запасы! Вообще-то я надеялась, что этого нам хватит на всю дорогу, кто же знал, что ноги – твое больное место. И понесла же тебя нелегкая из уютного дома неведомо куда!
Рут оскорблено вскинула голову, собираясь достойно ответить – и осеклась. Лия смотрела на девушку с таким искренним сочувствием, что все язвительные слова вылетели из головы.
– Ничего, – продолжила ведьма, усаживаясь рядом. – Скоро мы наверняка наткнемся на хряпов, а они умеют лечить подобные хвори, причем основательно. Если их хорошо попросить, конечно.
– Кого мы встретим?! - неизвестно когда подошедший Хальк решил вмешаться в разговор.
– Хряпов, - повторила Лия. – Лутам горцев мы миновали, скоро углубимся в сердце Гиблой топи. А в этом лутаме обосновались хряпы. Забавный народец.
– Подожди. Подожди! – замахал руками Хальк. – Объясни по порядку! Что мы миновали, что такое «лутам» и кто эти хряпы?
Ведьма досадливо взглянула на него, но терпеливо пояснила:
– Лутамы – это части Арленда. Долина Саги, Гранитный город – это все лутамы. Сразу за Долиной начинается Приграничный лутам, или лутам горцев. Его-то мы и прошли. А теперь мы идем по окраине Сумеречных земель, так что неизбежно встретим местных жителей. А в Гиблой топи поселились хряпы. Сумеречный народ. Теперь все понятно?
– Примерно. – Хальк не обратил внимания на ехидный тон ведьмы, уже давно привык. – А почему в Долине не пользуются этими «лутамами»?
– А зачем? – удивилась Лия. – Ланты не выбираются в Арленд, разве что к горцам иногда, а сама Долина не настолько большая, чтобы ее делить. Сага не поощряет знание бесполезных вещей!
Избавившись от боли в ногах, Рут вернула себе добрую часть своей легкомысленности:
– Например, кто такие «хряпы», да? Что за дурацкое название! – хихикнула она.
– Не более дурацкое, чем лант или оборотень, - возразила ведьма. – Ты же над ними не смеешься.
– Но почему «хряпы»? – Хальк не хихикал. Но был близок к этому. – Они что, хряпают?
– А ланты что, лантают? – отпарировала лиса. – Но ты почти угадал. У хряпов своеобразный язык, да и выглядят они довольно странно.
– Так же странно, как Могильщики? - тихо поинтересовался Сивел.
Он уже какое-то время стоял рядом, незамеченный, внимательно прислушиваясь к разговору.
– Могильщики другое дело, - покачала головой Лия. – Они в таком виде не рождаются, их облик – причуда Вечно Скорбящей. А хряпы такие от природы.
– Какие «такие»?
На лице ведьмы проявилась загадочная улыбка.
– Сами увидите, я в этом уверена. А теперь хватит с вас сказок на ночь, пора отдыхать.
– Чувствую себя маленькой девочкой, которую родители вечером гонят спать, - проворчала Рут, разворачивая себе постель.
Сивел усмехнулся, пожал плечами и, нырнув под свое одеяло, заметил:
– Спать – это хорошо. А вот Хальку сегодня не очень повезло.
Рут взглянула на оставшегося сторожить Халька, чему-то усмехнулась и, согласно кивнув, улеглась спать.


Полуденное солнце палит и бесится. Над камнями плещется жаркое марево,  глина затвердела и растрескалась, но они не пропустили неистовый жар в дома. В моем доме сумрачно и прохладно. Мехен прячет руки в рукавах своего песочного цвета плаща. Интересно, замерз он или это просто привычка. Он всегда прячет руки, но в стране, откуда он родом, гораздо жарче, так что нельзя ответить однозначно. Я отвлекаюсь на глупые мысли! Пытаюсь их подавить, но тут же вспоминаю, что никогда не видел Мехена без плаща (даже на трапезах он возлежит в нем). Что за чепуха лезет в голову!
Сегодня Мехен излишне возбужден – по его обычно бесстрастному лицу изредка пробегают нервные волны. Неискушенный взгляд ничего бы не заметил, но я знаю Мехена не первый день. Я могу его понять – мне тоже не по себе. Но голос мой, надеюсь, тверд по-прежнему:
– Ты был в подземельях? – Мехен кивает. – Пленник что-нибудь рассказал?
Мехен улыбается тонкими губами, от его улыбки меня пробирает дрожь. Впрочем, я и не сомневаюсь в ответе – бывший жрец Апопа умеет добиваться признаний.
– Все, что знал, Высочайший.
Мой голос более резок, чем я хотел:
– Надеюсь, он еще на что-то годен? 
В этом я тоже не сомневаюсь – загадочная магия Апопа почти не оставляет следов. Исключая, конечно, последствия животного ужаса. Но все равно спрашиваю. Мехен улыбается немного шире:
– Разве что не может связно мыслить. Но этого он, похоже, никогда не умел.
На мгновение чувствую жалость к мятежнику, но она мимолетна, как любовь повесы.
– Жаль, мне необходимо, чтобы он хоть немного соображал. Я собираюсь послать его обратно.
В голосе Мехена читается удивление:
– Зачем, Высочайший?
– Они убивают любого, кого заподозрят в шпионаже. Даже жрецов, и ты это знаешь. А нам нельзя оставаться слепыми.
Мехен понимающе кивает. Но все же находит нужным возразить:
– А птицы?
Пренебрежительно машу рукой:
– Птицы многое видят, но не могут передать ни одного разговора.
Мехен задумчиво кусает губы (моя привычка):
– Сомневаюсь, чтобы он сумел скрыть свою миссию. А, впрочем, это его проблемы.
Согласно киваю.
– Остается придумать, как заставить его подчиниться…
Усмехаюсь:
– Теперь он тесно связан с нами. Ты слышал, какие легенды рассказывают в провинции о питомцах Владыки? Пока этот червяк дорожит своей жизнью, он будет наш.
– А он почему-то слишком трясется над этой никчемной безделушкой, - подводит итог Мехен. – ну что ж, это может сработать. Надеюсь, это даст нам немного времени.
Последнее замечание переводит мои мысли в другое русло:
– Ты уже нашел, что искал?
Мехен качает головой:
– Старинные манускрипты туманны, Высочайший. Расшифровать их довольно сложно. Но я уже значительно продвинулся. Источник великой силы находится где-то здесь, я уверен. Но как до него добраться…
Мехен беспомощно разводит руками. Я кусаю губы:
– Плохо. Боюсь нам не выстоять без поддержки. Мы слишком долго жили без мятежей.
Мехен осторожно интересуется:
– Высочайший, отчего он вообще вспыхнул? Что случилось?
В ярости бью кулаком по каменному краю камина, у которого стою:
– Случился Аттл! Нельзя безнаказанно путать милосердие с мягкотелостью! Ни один кронион, кроме него не допускал такой ошибки! Если бы Мул не пощадил Зевса, недовольным не на кого было бы опереться!
Если бы кронион не пощадил Зевса. Если бы тот имел меньше влияния. Если бы не…, если бы не… Сейчас уже поздно об этом рассуждать. На лице Мехена беспокойство.
– Я мог бы ускорить поиски. Мертвец, уходящий на Суд Осириса знает все дороги.
– Так в чем проблема?
Мехен пожимает плечами:
– Человек должен умереть особым образом. Я только недавно стал гражданином.
Не могу удержаться от сарказма:
– Тебя волнуют такие пустяки?
Мехен дергает уголком губ:
– Меня еще и не такие пустяки волнуют. После того, как жрецы Амона разгромили наши храмы, и мне пришлось бежать, я долго думаю, прежде чем что-то сделать.
Мой взгляд упал на рабыню, скорчившуюся в углу в ожидании распоряжений.
– Она подойдет?
Мехен смотрит на девушку. Он долго не отвечает. Рабыню недавно подарил мне друг, добывший ее в одном из набегов на варварские племена. Девушка очень молода, худа и заморена. Ее лицо посерело от ужаса. Наконец, Мехен, выдержав томительную паузу, отвечает:
– Вполне. Надеюсь, скоро мы достигнем успеха.
Я киваю.
– У тебя все?
– А разве Высочайший не хочет узнать, что сказал пленник?
Я едва заметно морщусь в ответ на сарказм Мехена (мы оба знаем, что мятежник не мог ничего добавить к тому, что мне известно):
– Что-нибудь важное?
Мехен сгибается в поклоне (капюшон плаща спадает, обнажая бритый затылок, на котором вытатуирован огромный змей):
– Мне ли решать, Высочайший!
Временами (как, например, в этот момент) меня чрезвычайно раздражают выходки Мехена, но прежде, чем я успеваю грубо ответить, нас прерывают:
– Мне можно войти? – доносится нерешительный голос из-за двери.
Это моя дочь. Мехен недовольно вздыхает, но жестом показывает: ничего важного он не узнал, все может подождать до Совета. Меня это устраивает – я вполне доверяю его чутью. Мехен вполголоса просит разрешения уйти. Я понимаю – Мехен и Сага не терпят друг друга. Я не знаю, из-за чего они поссорились, и не могу примирить их. Иди, киваю я. Мехен тихо исчезает.
В дверной проем робко заглядывает Сага. Ее белокурые волосы небрежно сколоты на затылке и струятся по плечам волнистыми локонами. Золотистый цвет кудрей и статное телосложение она унаследовала от своей матери, на которой мне пришлось жениться, когда Аттлу зачем-то вздумалось улещивать наместника одной из северных провинций (кстати, глупец умудрился впутаться в заговор через пару лет после этой свадьбы, мне пришлось быть одним из его судий, а жена до самой смерти не могла простить мне гибели отца – неприятная история!).
– Отец, я хочу милости!
Что случилось с моей своенравной дочерью? Она пришла просить, а не требовать?! Но я всегда хотел видеть ее такой, поэтому не обращаю внимания на ее подозрительное смирение.
– Какую милость ты просишь от меня?
Сага молча протягивает левую руку. На запястье виден свежий след от атама. Меня охватывает ликование: моего ребенка только что признали достойной для Жребия! Воистину, Владыки благосклонны ко мне! Но на лице Саги я не вижу радости. В чем же дело?
– Я горжусь, оказанной нам честью, Сага! – говорю я, с удивлением замечая, что Сага морщится. - Так о чем ты хотела попросить меня?
Она нервно облизывает пересохшие губы:
– Об Убежище.
Что?! Дочь Верховного жреца не хочет тянуть Жребий?! Да возможно ли это?! Может, я ослышался?
– Повтори! – требую я.
– Право на Убежище есть у каждого, кого метит Стража Владык, - упрямо повторяет Сага, капризно надув губки.
Мой гнев вырывается наружу:
– Да как ты посмела просить о таком! Ты что, хочешь навлечь на нас несмываемый позор?!
Сага в отчаянии падает на колени:
– Отец, я беременна!
Мои ноги отказываю мне. Я сажусь на скамью и не нахожу ничего лучшего, как спросить:
– От кого?
Сага закрывает лицо ладонями:
– Да какая разница! Если я вытяну Жребий, я погибла!
Да, в этом она права. То, что незаметно сегодня, станет очевидным через несколько месяцев. А тогда Саге останется жизни всего ничего – только до рождения ребенка. Потом и ее, и младенца бросят в Горсть Владычицы, наполненную змеями и скорпионами. В отличие от матерей, дети обычно выживают. Когда я был молод и только что стал жрецом, я спросил у своего наставника, почему так сурово поступают с этими несчастными. А он ответил мне, что беременная женщина все равно не выдержит танцев под палящим солнцем, а значит, она уже принадлежит Владыкам. Те же, кто предпочитает не рисковать своей жизнью, вполне могут использовать право на Убежище. Это не слишком почетно, но зато безопасно. Я не выдерживаю и кричу:
– О чем ты думала?!
– Я не думала, я любила, - просто отвечает Сага.
Она любила!
– Как ты могла так поступить?
Сага не отвечает, потупив упрямые глаза, да я и не требую ответа – это не вопрос, это больше похожа на звериный крик отчаяния. Молчание затягивается, и Сага почти не нарушает его, негромко спрашивая, так и не подняв взгляд:
– Отец, ты предоставишь мне Убежище?
Ответ мой сух, как сухи губы, его произносящие, хотя сердце обливается кровью (ведь плоть от плоти, родная дочь):
– Нет.
Она так и не смотрит на меня, но отблеск ярости и гнева столь силен, что отражается от блестящего мраморного пола.
– Ты бросаешь меня, когда я гибну, - в ее голосе столько ненависти, что меня бросает в дрожь. – Будь ты проклят, отец!
Я сижу, закрыв глаза, слышу, как она уходит, и наступающая тишина давит и терзает. Не сердись на меня, Сага. Я бессилен тебе помочь. Я уже проклят, дочка.


Лия, не так давно сменившая Халька, заметила, что Мангус проснулся:
– Что с тобой происходит? – спросила она.
Мангус не пошевелился, лишь прикрыл глаза.
– Что ты имеешь в виду? – тихо спросил он.
Ведьма сердито фыркнула:
– Можно подумать, сам не знаешь! Каждый вечер ты ложишься спать, будто окунаешься в Озеро Слез, а от твоих ночных стонов можно свихнуться!
– Возраст, наверное, - вздохнул Мангус. – Стар я стал для подобных путешествий…
– Не смеши меня! – перебила его лиса. – Первый раз слышу, чтобы Сказителю в дороге мешал возраст!
Мангус промолчал. Лия окинула его острым взглядом, но настаивать на ответе не стала. А Сказитель лежал и никак не мог заснуть – он думал о своих странных снах, ярких, живых, рассказывающих о мире, так непохожем на Арленд.
Следующий день прошел без приключений. К вечеру путники уже успели углубиться в мрачный лес, окружающий Гиблую топь. Скорость их движения сразу заметно снизилась (чему в глубине души порадовалась Рут) – сквозь переплетение ветвей и густой кустарник пробираться было не так просто. На привал расположились рано: Мангус, заметив более-менее ровную площадку, не заросшую кустарником, решил, что от добра добра не ищут. Никто не возражал.
Вскоре после остановки Хальк решил поискать немного сухого хвороста. Предупредив остальных, он углубился в лес.


Сага-Ранта спускалась все ниже и ниже по склизким ступеням подземелья. Она ни разу не оглянулась, уверенная, что сказитель Гарт послушно следует за ней. Над плечами Силы змейкой колебалось неровное сияние, освещая путь. Когда Сказителю начало казаться, что скоро они спустятся на дно мира, ступени закончились. Путь преградила глухая стена. Сагу-Ранта это нисколько не смутило: даже не замедлив шага, она небрежно махнула рукой, и серый камень, покрытый темными пятнами плесени, просто растаял в воздухе. Сага-Ранта шагнула в образовавшийся проем и пропала из вида. По спине Сказителя пробежал холодок невольного страха, но человек, не задумываясь, вошел вслед за Силой.
Багровый туман клубился вокруг плотной массой, но даже он не мог скрыть, что пещера (если это действительно была пещера), в которой оказались Сказитель и Сага-Ранта, огромная и древняя. Из тумана долетали какие-то неясные шорохи, вязкие и неприятные, заставляя человека невольно вздрагивать.
– Наверное, я никогда не привыкну к подобным местам, - заметил Сказитель, оглядываясь.
– Что за глупости! – фыркнула Сага-Ранта. – Надо просто почаще сюда приходить.
Она с усмешкой взглянула на сказителя Гарта:
– Не робей, Сказитель. Главное – держись поближе ко мне, чтобы не заблудиться в тумане.
О том, что может произойти в этом случае, Сказителю даже думать не хотелось. Он поспешил вслед за уходящей Силой. Вскоре туман постепенно стал рассеиваться, и сказитель Гарт, наконец-то смог осмотреться. Впрочем, ничего особо интересного он не увидел – только пустоту да стену тумана, постепенно растворяющегося в темной беззвездной высоте. Человек почувствовал себя маленьким и беспомощным. «Что я здесь делаю?» - вдруг подумалось ему - «Такое ничтожное существо не может выходить на открытое пространство. Мне должно бродить в тумане». Незаметно от себя Сказитель замедлил шаг. Резкий голос Саги вывел его из оцепенения:
– Я же сказала – не отставай! Мы почти пришли.
Очнувшийся Сказитель почти побежал за ней, как верная собака. На глаза его набегали слезы благодарности. Если бы не Сага, что было бы с ним?! Больше он по сторонам не оглядывался.
Когда Сага-Ранта остановилась и махнула рукой, Сказитель посмотрел, куда она указывает, и обомлел. Такого огромного зеркала он еще в жизни не видел! Овальное (они подошли к его острому концу), оправленное в серебро, Зеркало Богов лежало на невысоком постаменте. Как ни старался, сказитель Гарт не мог разглядеть его противоположный край – тот терялся где-то в тумане. «Действительно, Зеркало Богов! – подумал Сказитель. – «Да оно больше Озера Слез!»
– Может быть, - усмехнулась Сага-Ранта. – Никогда не пробовала его измерить!
– Что это? – благоговейно спросил сказитель Гарт. – Для чего оно здесь?
Сага торжественно произнесла:
– Ты жаловался на тупик, Сказитель? Загляни в Зеркало Богов, и получишь ответ на свои вопросы. Впрочем, - усмехнулась она, сломав своей усмешкой весь пафос. – я не гарантирую, что ответы будут тебе понятны. Но попробовать стоит.
Она посторонилась, и Сказитель увидел, что к Зеркалу пристроена серебряная лестница, оканчивающаяся небольшой площадкой. Гарт поднялся на нее, оперся на ажурные перила и жадно заглянул в Зеркало Богов.
Вначале Зеркало ничего не отражало – даже самого Сказителя. Но вот его поверхность подернулось дымкой, а когда она рассеялась, Гарт увидел пятерых, идущих по заснеженной дороге. Стоило ему узнать путников, картинка сменилась. Теперь Зеркало показывало костер в ночи, около которого сидели дети. Один из них что-то рассказывал, а остальные слушали, раскрыв рты. Но вот и они скрылись в тумане.
Первый луч солнца падает на склон горы, и в ней вдруг появляется проход…
Молодая девушка пытается сбить с груди золотое пламя…
Лица призраков выглядывают из багряной воды…
От лихорадочного мельтешения образов заболели глаза. Зеркало, словно сжалившись над человеком, остановила картину. Теперь Сказитель увидел себя самого, в компании Саги-Ранта и Саги-Го. Они (она?) обняли его с двух сторон…
Зеркало вновь стало темным. Человек весь взмок и тяжело дышал. Вконец обессиленный, он оторвался от перил, в которые, оказывается, вцепился до боли в пальцах, и обернулся. Сага-Ранта смотрела на него с материнской улыбкой на лице. Она протянула ему руку, помогая спуститься.
– Для человека это тяжело, - сочувственно произнесла Сага. – Но слабость скоро пройдет.
– Хотелось бы верить, - прохрипел Гарт. – Я чувствую себя так, будто на мне пахали вместо мула!
Сага усмехнулась.
– Ты узнал, что хотел? – поинтересовалась она.
– Не уверен, - ответил тот.
Сага усмехнулась:
– Всегда так. Но через некоторое время становится кое-что понятно, или… - она интригующе замолчала.
– Или что? – похолодев, спросил Гарт.
– Или не становится! – расхохоталась Сила. – Бывает и такое. Ну ладно, пора идти обратно. Осталось только одна мелочь.
Откуда-то из воздуха Сага-Ранта достала серебряную подвеску, точную копию той, что висела на шее Верховного жреца Леорика, и протянула ее Гарту.
– Носи этот знак постоянно.
– И что он означает? – спросил Гарт, любуясь ажурным переплетением цепочек, поддерживающих рассеченный овал.
– Он означает, что ты заглянул в Зеркало с моей стороны. Смотри, - острый ноготок Саги-Ранта погладил темную отполированную поверхность маленького зеркала. – Зеркало Богов имеет овальную форму. Здесь нахожусь я, напротив меня – место Апшара, Стража Лабиринта. Слева – Мехен, справа – Альмиза, сверху заглядывает в Зеркало маленькая Клио.
– А кто снизу?
– Не догадался, Посвященный Гарт? Все в этом мире начинается с Истории, а заканчивается…
– Вечно Скорбящей? – в горле почему-то пересохло.
– Верно, - кивнула Сага-Ранта. – Здесь находится Безымянная. Ты прикоснулся к началу начал, Посвященный Гарт. В этом Зеркале – сущность Сил. И поверь – такая возможность дается немногим.
– И чем же я заслужил такое доверие? – поинтересовался Гарт.
– Ты не понял, - покачала головой Сага-Ранта. – Это не ты заслужил доверие, это я получила твою безграничную верность.


– Иелго! Джлан-яп-яп?
– Что? – не понял Хальк.
Человечек склонил недоверчиво голову и испытующе посмотрел на юношу.
– Джлан-яп-яп? - повторил он.
Хальк пожал плечами. В первое мгновение, когда перед ним из-за деревьев появилось это несуразное создание, Хальк испугался. Вскоре после того, как ушел за хворостом, юноша понял, что заблудился и совершенно не представляет в какую сторону возвращаться. Сначала он не поверил в это (все-таки в лесу Хальк был не в первый раз), но еще некоторое время беспорядочных метаний убедили его в горькой истине. Мест Хальк совершенно не мог узнать, а следы на талом снегу сразу же затягивала мутная жижа. Так что когда прямо на него выскочило этот человечек, Хальк не знал, радоваться ему присутствию живого существа или тревожится еще больше. Но первый же внимательный взгляд рассеял его тревогу. Если бы Халька попросили описать это существо, он бы не задумываясь ответил: «Пузырь с ножками». И никак иначе.
Низенький, еле достигающий плеча Халька, с огромным (для его роста) водянистым телом, прикрытым грубо сшитой (но на удивление искусно выделанной) шкурой, с тоненькими ручками и ножками и маленькой шарообразной головой, человечек выглядел так, словно сошел с детского рисунка. Если же добавить к этому абсолютно круглые глазки, две дырочки вместо носа и большой щелеобразный рот… Вполне понятно, что Хальк успокоился. По его глубокому убеждению, ни одно существо, выглядящее столь нелепо, не могло быть опасным. Хальк был молод.
Но на этот раз он, похоже, не ошибся. По крайней мере, человечек не проявлял никаких признаков враждебности. Он растерянно переступил тоненькими ножками, обутыми в нечто среднее между лыжами и сандалиями, и жалобно спросил:
– Хр-р апа? Яп-хр-яп?
«Так это же хряп!» – мелькнула догадка.
– Я Искатель, - произнес Хальк, довольный, что понял, наконец, кто перед ним.
Хряп застенчиво и обрадовано ухмыльнулся и теперь вполне понятно, пусть и с небольшой хрипотцой спросил:
– Заблудился? Гуляешь? Один?
– Заблудился, - смущенно признался Хальк. – Остальные отдыхают. А может, уже меня ищут.
Он почему-то не подумал о том, что не стоило бы рассказывать об остальных первому встречному. Но эта мысль сразу же возникла, когда маленький человечек, восторженно взвизгнув, подхрипывая (или подхряпывая?), сообщил оторопевшему Хальку:
– Люди! Хорошо! Еда! Забава! За мной!
И устремился, как догадался Хальк, в сторону лагеря. Юноша ринулся за ним, едва успевая за шустрым хряпом и проклиная свою неосторожность. На бегу в голову лезли исключительно неприятные и тревожные мысли. Может, стоило сказать хряпу, что он здесь один? Или все-таки нет? Интересно, что подразумевал человечек под едой и забавой? Впрочем, пытался успокоить себя Хальк, Лия ничего не говорила о том, что хряпы опасны. Или она просто не хотела их пугать?
Мучая себя таким образом, Хальк вылетел на поляну, где устроились на привал его друзья. Костер уже горел и они, похоже, только-только сели ужинать. С немалым облегчением, Хальк услышал немного удивленный, но совсем не встревоженный голос оборотня:
– О! Какой гость пожаловал к нашему огню!
И уважительно-вежливое приглашение Мангуса:
– Рады видеть тебя, вольный леший! Садись, обогрейся, раздели с нами трапезу.
– Леший?! – еле слышно переспросила изумленная Рут.
Сивел ткнул ее локтем в бок, но человечек, похоже, ее все равно не услышал. А если и услышал, то не обратил внимания. Он широко ухмыльнулся, обнажив ряд острых неровных зубов, присел у костра на корточки и жадно впился в протянутый ему кусок мяса.
– А мы как раз решали, стоит ли мне идти искать тебя, - небрежно бросила Лия Хальку. – Что за наказание с вами – то один пропадает, то другой…
Сказитель только усмехнулся.
Хальк бросил в сторонке собранный хворост, который каким-то чудом не обронил на бегу, подошел к огню и сел рядом с Рут. Молча взял мяса и лачи. Признаваться, что он заблудился, не хотелось.
– Где ты подобрал это чудо? – шепотом спроси Сивел.
– В лесу, - столь же тихо ответил Хальк. – Он на меня выскочил.
Рут фыркнула и с интересом стала изучать пришельца. А тот, нимало не смущаясь пристальных взглядов, жевал угощение и что-то подхрипывал с любопытством. Лия отвечала ему на том же странном языке. Мангус молчал, но внимательно слушал. Выслушав один из ответов лисы, хряп перестал жевать, аккуратно положил недоеденный кусок на кусок коры, служивший столом, вытер руки о свою одежду, и, подойдя к братьям, нежно погладил их заросшие макушки (им это не слишком понравилось).
– Больно покидать дом, да? - неожиданно чисто и печально спросил хряп. – Такие юные.
Он вздохнул (всхрапнул?), посмотрел на Рут. Покачал своей маленькой головой и спросил, обращаясь к Лие и Мангусу:
– Ну и что вы намерены делать?
Его смешной акцент куда-то делся, напоминая о себе только легким подхрипыванием.
Лия неопределенно пожала плечами, Мангус задумчиво хмыкнул (а что еще можно ответить на подобный вопрос?!), а вольный леший закивал с энтузиазмом, словно именно этого и ждал:
– Верно, правильно, так и надо! Можно подумать, вы нуждаетесь в моих советах!
– Ну, в советах, может, и не нуждаемся. Но от помощи бы не отказались, - откликнулся Мангус.
Человечек изобразил крайнее внимание.
– Нам нужно добраться до хряпанов, - пояснил Мангус. – Сам понимаешь – без тебя нам очень сложно их найти.
Хряп кивнул без особого энтузиазма, спросил с надеждой:
– Вам действительно так необходимо к ним попасть, или я все-таки смогу их заменить?
Лия покачала головой:
– Нам мазь нужна.
– Тогда конечно, - вздохнул хряп. – Тогда только к хряпанам. Ну что ж, пошли.
– Сейчас? – удивился Сивел.
– А чего ждать? – пожал плечами вольный леший. – Не так уж это и далеко.
Рут криво усмехнулась, решив высказать беспокойному гостю все, что она думает о его неожиданном предложении, но, увидев, что Мангус и Лия молча начали собираться, еле слышно простонала и заявила куда-то в пространство:
– О том, что кое у кого болят ноги, никто, конечно не вспоминает!
Лия фыркнула и язвительно ответила:
– Эта «кое-кто» могла бы вообще остаться дома и не стонать по пустякам. Кроме того, мазь хряпанов нужна нам именно для того, чтобы «кое-кому» было потом легче идти!
Рут негодующе вспыхнула, но молча проглотила насмешку. Она надула губки, встала, и пошла собирать вещи, демонстративно хромая. Хальк усмехнулся, ткнул Сивела локтем в бок и прошептал насмешливо:
– Девочки опять ссорятся!
Сивел покосился на брата, желая ответить что-то строгое, но не удержался – хмыкнул. Рут оскорблено вскинула голову, сделав вид, что ничего не слышала.
Собрав вещи и забросав костер талым снегом, отряд двинулся вслед за хряпом. Вольный леший бежал впереди, легко ныряя под спутанные ветви. Невесомо ступая на успевший подмерзнуть снег, Лия двигалась следом, стараясь не потерять из виду приземистого хряпа, которого старательно пытались спрятать ночные тени. Благодаря ее острым звериным глазам, это было не так уж сложно, остальные же ориентировались на ее пушистый рыжий хвост. Проваливаясь в мокрый снег и обжигая запястья образовавшимся настом, Рут тихо проклинала тот день, когда она решилась на этот безумный поход. Несмотря на недавний ужин, живот сводило от голода. Она уже не помнила, когда последний раз спала в настоящей постели, нормально мылась… А тут еще проклятые ноги, к концу дневного перехода неизбежно превращающиеся в одну открытую саднящую рану. Было от чего прийти в отчаяние! Но мысли о Лие заставляли стискивать зубы и упрямо идти вперед. Рут не желала становиться объектом ее насмешек. Впрочем, девушке стало намного легче, когда не выдержал Хальк:
– Долго мы еще будем тащиться по этим окаянным сугробам?
– Сам виноват, - огрызнулся Сивел. – Нечего было тащить Силы знают кого из леса! Понесло тебя на ночь глядя!
– А я что, знал?! – вскипел Хальк. – Можно подумать, я его специально искал!
– Может, и специально, кто тебя знает! Вечно во всякие истории влипаешь!
– В какие еще истории?! – остановился на месте Хальк, яростно глядя на брата.
– Будто сам не знаешь. – отмахнулся Сивел. – Двигай вперед, не задерживайся!
– Нет, ты объясни! – Хальк бросил заплечный мешок на снег. – Что за истории, в которые я влипаю?
Рут почувствовала тревогу. Похоже, еще немного – и эта размолвка может перерасти в серьезную ссору. Рут пыталась успокоить себя мыслями, что это все просто утомление, что они все вымотались – вот и срывают раздражение друг на друге. Но получалось плохо. К счастью, Мангус, степенно ступающий по насту как по ровной столичной улице, притормозил на мгновение, обернулся и небрежно заметил:
– То, что Хальк встретил в лесу вольного лешего – одна из самых больших наших удач. Без хряпа мы бы могли бродить здесь месяцами. А если вы не хотите остаться одни посреди болота – не отставайте.
И снова двинулся вслед за ведьмой. Спутанные колючие ветви сердитых деревьев расступались перед ним, обтекая серый плащ как струи воды огибают вросший в дно валун. Хальк что-то сердито буркнул, но подобрал свой мешок и двинулся дальше. Несмотря на то, что Рут испытала громадное облегчение, когда ссора была пресечена в зародыше, она невольно вздохнула, обнаружив, что исчезла надежда хотя бы на короткую передышку.
Вскоре совсем стемнело, и путники теперь держались поближе друг к другу, опасаясь заблудиться. Местность изменилась. Кряжистые деревья сменились кривыми уродцами, под ногами пружинило и хлюпало, снега стало меньше, и местами были видны ямы, полные грязной воды. Отряд передвигался заметно медленнее, даже хряп сбавил шаг, хотя, возможно, лишь для того, чтобы спутники от него не отстали. На лице Мангуса проявилась усталость. Теперь он шел уже тяжело, осторожно ступая на скрытые под тонким слоем снега кочки. На молодежь было жалко смотреть – измученные, они уже едва передвигали ноги, машинально цепляясь озябшими руками за голые перекореженные ветки. Внезапно Хальк оступился и, не удержавшись, упал прямо в грязную лужу слева от него. Вполголоса выругавшись, юноша попытался подняться, но вдруг почувствовал, что его засасывает. Хальк закричал, прося помощи. Сивел бросился к брату, поскользнулся, упал на снег, но успел схватить протянутую руку. И тут же понял, что скользит вперед, словно Халька сцапала не трясина, а какая-то злобная тварь. Хальк быстро погружался в болото, Сивел отчаянно цеплялся за снег коленями, пытаясь найти опору, но тщетно – мокрый снег слишком сильно скользил. К счастью, прежде чем Хальк успел провалиться выше подбородка, подоспели остальные. Кто-то схватил Сивела за ноги, чьи-то руки (в темноте Сивел не разобрал, чьи) уцепились за показавшиеся плечи Халька. Болото, жадно и недовольно чмокнув, выпустило свою жертву.
Через пару минут братья, мокрые и дрожащие, снова стояли на тропе. Трясина противно хлюпала, словно насмехаясь. 
– Поверить не могу, - снова и снова повторяла ошеломленная Рут. – Мы потащились на ночь глядя в это дурацкое болото, и Хальк чуть не погиб.
Хряп скорбно пожевал тонкими губами:
– Здесь надо быть осторожным. Всегда быть осторожным. Грязная Старуха хитра, она не любит чужаков!
– И это все, что ты можешь сказать?! – вскинулся Хальк. – Мы потащились за тобой, и чуть не погибли, а ты можешь сказать только то, что надо быть осторожными?!
Хряп покивал круглой головой:
– Надо быть осторожным.
– Силы! – простонал Хальк. – Угораздило же!
Зубы его сводило от холода, голос дрожал, но глаза горели яростью.
– Успокойся, Хальк, - тихо сказал Сивел.
Хальк стремительно обернулся к нему:
– Что «успокойся»? От тебя только и слышишь: «успокойся, Хальк». Нас тащат неизвестно куда, а ты хлопаешь глазами, как баран!
– Это ты все время ноешь! Вечно устраиваешь скандалы по любому поводу! Меня уже тошнит от твоих истерик!
– А меня тошнит от твоей постной рожи!
Братья распалились так, что не замечали ничего вокруг. Ни испуганного лица Рут, которой хотелось куда-нибудь скрыться, ни предостерегающих жестов Мангуса, призывающих к тишине. Не замечали, что Лия и вольный леший как-то странно напряглись, к чему-то прислушиваясь, и совсем не обращают внимания на ссору. Наконец, Мангус не выдержал:
– Тихо вы! Замолчите, оба!
Гневный возглас оборвал крики, и тишина наступила так внезапно, что Рут показалось, будто она оглохла. Но тут же раздалось странное шипение – это Лия с досадой выпустила воздух сквозь сжатые зубы.
– Похоже, мы влипли, - глухо сказала она.
Хряп согласно кивнул, озабоченно вглядываясь в темноту. Теперь все услышали тихое утробное рычание, доносившееся из леса.
– Кто там? – испуганно спросила Рут.
– Джямбл-кут, - ответил леший и сплюнул в сторону.
– Болотные крысы, - перевела Лия и печально добавила. – Мы действительно вляпались.
– Крысы?! – взвизгнула Рут. – ЭТО – крыса?!
Существо, выскочившее на них, напоминало крысу разве что длинным голым хвостом. Покрытая плотной бурой шерстью, с перепончатыми лапами (оканчивающимися, тем не менее, довольно длинными кривыми когтями), тварь прижала к голове острые уши и оскалила пасть, полную острых желтых клыков. Размерами болотная крыса могла сравниться с молодым волком. Братья забыли о размолвке и, выхватив кинжалы, встали плечом к плечу, заслонив собой подругу. В руках вольного лешего откуда-то появился тонкий остроконечный посох, он подобрался и застыл, внимательно вглядываясь в темноту.
– Их слишком много, - крикнула Лия. – Быстрее, Мангус, они боятся огня!
Мангус поднял побледневшее лицо к темному не6у, вскинул скрещенные руки к груди ладонями наружу. Рут почувствовала себя странно: внутри нее словно прошел горячий воздух, заставив все ее тело покрыться мурашками. Мангус что-то гортанно выкрикнул, и вокруг путников разгорелась лента синего огня, пробежав змейкой, и замкнулась в кольцо, осветив пространство. Болотная крыса, попавшая в область круга, присела на задние лапы, собираясь напасть. Снаружи бесновались около дюжины ее товарок, не решаясь, тем не менее, пересечь огненную границу. Тварь прыгнула. Кинжалы полоснули воздух – крыса сумела извернуться в воздухе и избежать столкновения со смертоносными лезвиями. Она приземлилась чуть в стороне и практически без задержки снова кинулась на людей. Неожиданно для всех вольный леший легко взвился в воздух и ударил тварь своим посохом, пригвоздив ее к земле. Крыса взвыла и стала бешено извиваться, пытаясь перекусить ранившее ее оружие. Из пасти ее побежала кровавая пена, длинный хвост колотил по земле, оставляя на снегу узкие вмятины.
– Добейте же ее! – истерично крикнула Рут.
Братья шагнули к раненому зверю. Взмах двух кинжалов – и тварь затихла, напитав талый снег кровью из перерезанного горла.
– Долго мы не продержимся, - покачала головой Лия, наблюдая за красными глазами крыс, остановившихся за пределами огненного кольца. – Сколько ты сможешь держать этот огонь?
Мангус пожал плечами:
– Понятия не имею. Я вообще не знал, что способен на это.
Лия кивнула:
– Все Сказители способны. Скажи, когда начнешь уставать.
Рут смотрела на труп болотной крысы, борясь с тошнотой при виде крови. Братьев колотило мелкой дрожью. Вольный леший насторожился и прислушался. Из темноты раздавались странные хрипящие звуки. Скорчив непередаваемую гримасу, он что-то сказал оборотню. Та сначала нахмурилась, а потом облегченно вздохнула:
– Кажется, сюда идет их пастух. Похоже, нам повезло.
– Кто идет? – изумился Сивел.
Лия поморщилась и объяснила:
– Оседлые лешие приручают болотных крыс. Зачем им это надо, меня даже не спрашивайте – я и знать не хочу. Но на нас, похоже, напали домашние животные.
– Ничего себе! – присвистнул Хальк.
Он начал сомневаться – не спятила ли ведьма на пару с хряпом, но тут из леса раздался громкий свист. Вольный леший сплюнул и что-то проорал, присвистывая. Из темноты донесся ответ, судя по тону – не слишком любезный. В горле хряпа послышалось яростное клокотание, его землистого цвета лицо побагровело от злости. Вскоре мерцающий свет синего пламени осветил фигуру высокого худого детины, закутанного в одежды, грубо сшитые из каких-то шкур. В лице его было что-то неправильное, но непонятно было, что именно.
– Кляч! – изумленно произнесла Лия. – Так это ты, олух, пасешь своих тварей рядом с тропой?!
Детина близоруко прищурился, и лицо его осветила довольная, но хитрая ухмылка:
– Лисья Госпожа! Давненько не виделись! Как поживаете?
– Я тебе дам сейчас, «как поживаете»! А ну, убери свою скотину немедленно!
Кляч скорчил недоуменную гримасу, заливисто свистнул, и болотные крысы все разом бесшумно исчезли в темноте. Мангус с облегчением вздохнул, и огненное кольцо растаяло. Вольный леший хмуро обратился к ведьме:
– Я вам больше не нужен?
Оборотень поклонилась в ответ:
– Спасибо, вольный леший, твоя помощь была неоценима.
– Так уж и неоценима, - хмыкнул хряп, но уже гораздо дружелюбнее. – Ладно, я пойду. Надеюсь, эти твари не причинят вам вреда…
Кого он имел в виду, осталось загадкой – вольный леший скрылся из глаз так быстро, что казалось, будто он просто растаял в воздухе.
– Чего это он? – шепотом спросил Сивел у Мангуса.
– Вольные лешие терпеть не могут оседлых леших, - так же тихо объяснил тот. – А те не остаются в долгу. Кстати, - добавил Мангус, заметив, что Рут и Хальк прислушиваются к разговору. – «хряпан» на языке хряпов означает нечто среднее между чудаком и сумасшедшим. Так что не вздумайте чего-нибудь ляпнуть.
Ребята ничего не поняли, но на всякий случай кивнули. Они просто решили, что будут говорить только в самом крайнем случае. А Лия о чем-то допытывала Кляча. Тот глупо хихикал и почесывал в затылке. Наконец, лиса подошла к своим спутникам и деловито заметила:
– Так, сейчас Кляч отведет нас к дедушке. Мангус уже предупредил вас, что не надо называть оседлых леших хряпанами? Хорошо. Тогда пойдем.
Сивел с некоторой тревогой спросил:
– А ему можно доверять?
Лия усмехнулась.
– Кому, Клячу? Он, конечно, полный придурок, но парень не злобный. Так что не тревожьтесь. Кляч! – крикнула она. – Забирай свою крысу, и пойдем!
Кляч подошел поближе, поднял труп крысы за длинный хвост и внимательно осмотрел.
– Мы защищались! – воскликнул Хальк в ответ на его укоризненный взгляд.
– Да ладно! – разулыбался леший. – Все равно у нас мясо заканчивается!
Рут замутило.
Через полчаса беспорядочного метания по лесу они, наконец, вышли к жилищу оседлых леших.
– Ничего себе! – присвистнул Хальк.
Удивляться было чему – среди деревьев возвышалось огромное, серо-бурого цвета сооружение, обтянутое кожей. Прямые тонкие шесты, воткнутые в землю, могли поспорить длиной с самыми высокими деревьями. К верхушке они немного сходились, образуя круг складчатых зубчиков. Треугольный проем между двумя шестами, очевидно служивший входом, был занавешен серовато-бурой шелковистой и мягкой на вид шкурой. К входу, плавно поднимаясь, тянулась широкая (в два шага шириной) дорожка, покрытая то ли пушистым мехом, то ли нежным птичьим пухом. 
– Дедушка! – заорал Кляч. – К нам гости!
– Чего орешь, балбес?! – донесся дребезжащий голос. – Оглохнуть можно от твоих криков!
Край шкуры отодвинулся и к путникам вышел высокий старик. Он был сухим и сморщенным, как изюминка, длинные сивые волосы были собраны в несколько спутавшихся хвостов, а конец седой бороды перекинут через плечо. Старик остановился, опираясь на темный сучковатый посох, подслеповато прищурился, и спросил:
– Кого это занесло на ночь глядя?
– Доброго здоровья, дедушка! – вышла вперед оборотень.
– А! – обрадовался старик. – Энлия! Давненько тебя не видел! Просто так или по делу?
– По делу, дедушка, - смущенно призналась лиса. – Мазь нужна.
Старик пожевал сухими губами:
– Мазь дело нехитрое, но и нескорое. Что ж, проходите, как раз ужин поспел.


– Почему ты больше не называешь меня Сказителем? – спросил Гарт Сагу-Ранта, когда они вернулись в Башню.
– Потому что ты уже не принадлежишь Клио, – ответила Сила, усаживаясь в кресло из багрового пламени. – Ты мой человек.
– Это означает, что я превратился в ланта? – стиснув зубы, осведомился Гарт.
– Нет, - спокойно отозвалась Сага. – Зеркало отдало мне твою Искру, но не тронула твоих способностей.
– Так ты за этим привела меня туда? – в голосе человека чувствовалось тихое отчаяние.
Сага покачала головой:
– Тоже нет. Абсолютная верность, это хорошо, но получать ее таким способом слишком опасно. Считай это просто побочным эффектом получения Знания.
– Опасно для кого? И чем?
– Понятия не имею, - беспечно ответила Сага-Ранта.
Она протянула руку, и в ее ладони оказался бокал с красным вином.
– Люблю этот сорт, - заметила Сага, отхлебнув из бокала. – Хочешь?
Гарт покачал головой.
– Объясни мне…
– Ладно, - с непонятным раздражением перебила Сила. – Только не здесь.
Сага-Ранта махнула рукой, и они очутились в уже знакомой беседке. Сага удобно устроилась на скамье и кивнула головой, спрашивай, мол. Гарт присел рядом.
– Объясни мне, - умоляюще повторил он. – Что это за Зеркало, откуда оно взялось, и что я должен делать с тем, что оно мне показало?
Сага-Ранта вздохнула:
– Я не знаю, как появилось Зеркало Богов. Может, оно было всегда, а может, его создали те самые гордецы из твоей сказки. Знаю только, что в Зеркале заключена сущность Сил. Мехен считает, что Зеркало – это основа мира, а Мы лишь его воплощения. Впрочем, Мехен любит такие парадоксы, а меня это мало интересует. Если хочешь, можешь побеседовать с ним.
– Мехен? – изумился Гарт. – Так Силы общаются между собой?
– А что тебя так удивляет? – высокомерно осведомилась Сага. – Неужели Нам нельзя поболтать с равными? Не все же нам нянчиться со смертными…
– Я просто не думал… - смутился Гарт.
Сага махнула рукой:
– Ладно, не переживай. Разумеется, мы общаемся, хотя и редко. В основном, разговариваем только мы с Мехеном. Альмиза считает недостойным себя общаться с кем бы то ни было, кроме своих адептов, Апшар вечно витает в каких-то высших сферах, а малышка Клио почему-то всех нас боится.
– А… - нерешительно начал Гарт, памятую о внезапной гневной вспышке Саги-Ранта.
Сага поморщилась:
– С тех пор, как я заявила, что умершие ланты и оборотни принадлежат мне, Вечно Скорбящая не желает со мной знаться. Честно говоря, я не очень-то и огорчилась. Да и вообще, ее, кроме Могильщиков, по-моему, никто не жалует. Разве что Мехен находит ее общество забавным. Ты уверен, что не хочешь вина?
Гарт вымучено улыбнулся:
– Нет, спасибо. И все-таки, что я должен делать со своими видениями?
Сага допила вино и поставила бокал на стол.
– А что ты видел?
Гарт прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.
– Ребятишек, рассказывающих у ночного костра легенды. Потом проход в горах… Кажется, это был как раз кусочек из одного предания – того, где подросток встречается с Прародителем.
Сага подалась вперед:
– Очень любопытно! Что еще?
– Я точно видел тех пятерых, которые ушли из Долины. Остальное я не могу вспомнить – все как в тумане.
Сага-Ранта разочаровано постучала острым ноготком по столу:
– Жаль. Ну что ж, и это кое-что. О детских легендах тебе нужно побеседовать с Сагой-Го, она лучше в них разбирается. А что касается этих пятерых… Похоже, что один из них – ключ к разгадке. И, скорее всего, это девушка. Жаль только, мне до нее уже не дотянуться. Хотя… Лутам кхантов им не миновать. Придется просить помощи у Альмизы. Ладно, - Сага-Ранта поднялась с места. – На сегодня хватит. Тебе нужно отдохнуть, Посвященный.
Не успел Гарт и глазом моргнуть, как очутился в своей комнате.


Внутри храпайты, как назвал это сооружение Мангус, пахло дымом, травами и какой-то непонятной гадостью. Последний запах перебивал все остальные, так что лишь Мангус и Лия смогли удержаться от брезгливой гримасы. Впрочем, подростки, осматриваясь, о запахе тут же забыли. Раскрыв рты от изумления, они уставились на меховые стены этого странного жилища. И было чему удивляться – вместо свечей, хряпайта освещалась сотнями маленьких голубых огоньков, разбросанных по стенам и потолку (кстати, тоже покрытому мехом). Огоньки медленно хаотично передвигались, отчего у ребят (видимо, с непривычки) зарябило в глазах. Хальк с опаской протянул руку и кончиком пальца осторожно дотронулся до одного из них. Тот вздрогнул и пополз быстрее.
– Аккуратней! – предупредила оборотень. – Если он сильно напугается, то может обжечь.
Хальк поспешно отдернул руку и поинтересовался:
– Что это?
– Болотные огоньки, - пояснила ведьма. – Хряпы любят освещать ими свои жилища.
– Они что, живые? – шепотом спросила Рут.
– Почти, - ответила Лия, не пояснив, впрочем, что это значит.
 Старик тем временем проковылял к стоящему у стены котлу, в котором что-то варилось, заглянул под крышку, и жизнерадостно сообщил, что еще не готово, так что путники как раз успеют освежиться с дороги.
– Кляч, проводи! – махнул посохом дедушка.
Кляч, топтавшийся у входа, кивнул с гаденькой улыбочкой, и вышел на улицу. Оробевшие странники последовали за ним. К их немалому удивлению, не пришлось умываться под открытым небом ледяной водой. Кляч проводил ребят до небольшого деревянного навеса, который скрывал бурлящий источник. Рядом с навесом были сложены стопкой старенькие, потертые, но чистые корытца. Мангус и Лия, быстро помывшись, вернулись в хряпайту, а молодежь осталась наслаждаться горячей водой, по которой они успели до смерти соскучиться. Пока ребята с удовольствием плескались, Кляч стоял рядом и внимательно наблюдал за ними.
– А давай, поменяемся глазами! – внезапно предложил он Хальку.
– Это как? – не понял тот.
– Элементарно!
Кляч шлепнул себя по затылку, и его серые с прозеленью глаза выпали в ловко подставленную ладонь. Хальк и Сивел только слабо икнули от неожиданности, Рут истерически взвизгнула, прикрыв рот ладошкой. Кляч довольно хохотнул, наслаждаясь произведенным эффектом:
– Я давно хочу поменять цвет глаз. Твой мне идеально подходит.
Позеленевший Хальк сглотнул и отвернулся. Два белесых шара лежали на ладони лешего, равнодушно наблюдая за братьями сузившимися зрачками. Пустые глазницы прикрывала тонкая кожица век. Теперь Рут поняла, что именно ей казалось неправильным в лице Кляча: его черты слабо вязались друг с другом, как если бы были взяты от разных людей. Теперь возникало подозрение, что это действительно так.
– Давай, не сомневайся,  - продолжал уговаривать Кляч. – Я готов еще что-нибудь добавить. Как насчет пары вороньих лапок? Высшего качества, у меня все без обмана!
Шарканье ног, перестук палки и звонкий подзатыльник сообщили о появлении дедушки.
– Ах ты, баламут! Опять зенки выпучил?! Совсем распустился, бездельник! Чтоб тебе руки-ноги раскорячило, квапокляк сушеный! Набрался у мамочки, смотри ж ты! Гости еле на ногах держаться, а он безобразничает! Молочайник второй день не доен стоит, а ему все бы развлекаться! А ну, марш работать!
Кляч звонко расхохотался, вставил глаза на место и растворился в воздухе, оставив отчетливый запах серы.
– Не обижайтесь на него, - извиняющееся произнес дедушка. – Молод еще, вот и бесится. Мать, почитай, вот уже года два как не показывается, а мне где за сорванцом уследить!
– А где она? – слабым голосом поинтересовался Хальк (просто чтобы оправиться от потрясения).
– А кто ее знает, - помрачнел дедушка. – Связалась с хряпаном и в лес отправилась. Но внука я ей не отдам, пусть так и знает! Он хоть и баламут, но хороший мальчик. Только нрав в мамочку пошел – я ему все твержу, твержу, как себя следует истинному хряпу вести, а ему как с гуся вода…
Старик сокрушенно махнул рукой, вздохнул, и добавил совсем другим тоном:
– Да что я вам тут жалуюсь… Пойдемте ужинать, все готово.

День медленно движется к полудню, на храмовой площади постепенно собирается народ. Люди сегодня надели лучшие одежды и украсили себя цветами – День Жребия один из самых больших праздников. Они (люди) ожидают начала церемонии, беззаботно переговариваясь и с любопытством поглядывая на группу подростков в белых одеждах, сидящих на холме, покрытом нежной зеленью и усыпанном цветами. Вокруг этого холма, плечом к плечу, выставив перед собой круглые щиты с изображением Хранящей ладони, замерли Стражи Владык. Они бесстрастно смотрят вперед, окружив детей, выбранных для Жребия. А те сидят тихо-тихо, не решаясь шевельнуться. Некоторые, наверное,  украдкой поглаживают запястья, на которых саднит (сколько лет прошло, а я отчетливо помню это неприятное ощущение) свежий след от атама. Где-то среди этих детей Сага, но я не могу ее разглядеть с балкончика, опоясывающего храм – отсюда все они кажутся одинаковыми. Еще не поздно, я могу пойти вниз и, бросив старую детскую накидку под ноги Стражам, открыть своей дочери проход к безопасной жизни. Если я решусь на это, Стражи расступятся, выкрикнут громовым голосом имя моего ребенка, и она спустится вниз, умытая позором, но живая. Еще не поздно, но я никогда так не поступлю – стоит вообразить себе ошалелые лица зевак и презрительно-оценивающие взгляды жрецов, для того чтобы даже намек на такое развитие событий моментально испарился из головы. Может, я слишком долго был Верховным жрецом? Стоит ли жизнь моей дочери власти и уважения? Я не хочу думать об этом. Судьба ее в руках Владык, да будут Они к нам благосклонны!
Стражи пришли на рассвете. Двое – юноша и девушка, оба почти обнаженные, не боящиеся ни холода, ни жары, укрытые незримым Покрывалом Владычицы, дарующим неуязвимость. Велели вызвать меченную атамом. Она сошла вниз, одетая как ребенок, молча, не смотря в мою сторону. Встретили ее так же молча, сняли детскую накидку, закутали мою дочь в белую ткань и, окружив, увели, не попрощавшись. Вскоре появилась травница. Я не стал спрашивать, что ее так задержало – молча принял принесенное зелье и, расплатившись парой отрезов тонкой ткани, отправил ее прочь. Кто знает, может мне удастся передать отвар в Обитель Избранных?!
А после мне захотелось вдруг взглянуть на Клио. Старик сторож встретил меня с удивлением – кажется, я никогда не заходил на эту половину дома ночью. Но рабу не пристало задавать вопросы, и старик подавился своим изумлением, проведя меня к отдельной комнатке, в которой жила моя любимая наложница.
Клио, дочь рабыни, сестра гражданки, избранной для вытягивания Жребия, сладко спала рядом со своей матерью, подложив смуглый кулачок под пухлую детскую щечку. Отослав сторожа, который хотел было разбудить Деметру, я присел на кровать рядом с ними. Этой моей дочери вряд ли суждено вытянуть Жребий – Стражи Владык не касаются атамом детей рабов (хотя ходят легенды и о таких случаях, но я никогда в них не верил). Не суждено ей и стать моей наследницей (разве только мятежники победят и действительно пересмотрят этот Закон). Единственное, что я смогу сделать для смуглолицей хохотушки, так похожей на меня молодого, это объявить ее свободной и выдать замуж за достойного человека, одарив того богатым подношением. Может, я зря не прислушался к предложению бунтовщиков? Но дело сделано, игра началась, я сделал свой ход, упрятав их посланца в подземелья. Государство превыше человеческих амбиций.
Пока я погружался в воспоминания, гнусавый глас рога возвестил о начале церемонии. С торопливостью, совсем неподобающей Верховному жрецу (а что делать, если я опаздываю!), спускаюсь по лестнице, чтобы выйти на крыльцо храма у ног Владыки. Напротив меня, у ног Владычицы, появляется Альмиза. Как всегда, холодная красота ее пугает и завораживает. Украшения в виде змей на тонких руках Верховной жрицы серебряные, но шею обвивает самая настоящая, недовольно извиваясь, шипя, но, даже не пытаясь уползти. Ворота храма широко распахнуты, перед ними стоит полый куб из горного хрусталя с круглым отверстием на верхней грани. Сквозь тонкие стенки виден клубок змей, шевелящихся внутри.
Стражи Владык (двое – юноша и девушка) ведут по ступеням первого кандидата. Глаза его скрыты плотной повязкой, белая ткань сдернута с плеч и небрежно брошена внизу (после он подберет ее, если Жребий его минует). Подросток, спотыкаясь, дрожа то и от страха, то ли от возбуждения, поднимается навстречу своей судьбе. С помощью Стражей вкладывает руку в куб и замирает. Впрочем, ждет он недолго – почти тут же одна змейка обвивает его длань (струясь холодным телом по внезапно покрывшейся мурашками коже). Мальчик инстинктивно подается назад, вытягивая на свет свой Жребий. Серебряная Госпожа бережно забирает вытащенную змею и высоко поднимает над головой. Черная! Толпа ревет. Мой выход. Я резко толкаю неудачника в грудь. Он спотыкается, но не падает, вслепую пробегая вниз по ступеням. Молодец! Его ждет хорошее будущее, возможно, его даже возьмут воином в свиту крониона – там любят таких ловких. А Стражи ведут следующего.
Они проходят один за другим – мальчики и девочки, помеченные атамом. Некоторым я снимаю повязку, провожая к воротам храма, но основная масса отправляется вслед за первым. Не все так проворны – иные падают и катятся вниз по каменным ступеням. Рокот барабанов сопровождает их путь.
В священном экстазе, охватившем меня, я не обращаю внимания на лица. И Сагу замечаю, лишь когда дочь уже стоит рядом со мной. Я не видел, как она шла – робко или уверенно, но руку за Жребием Сага вкладывает без колебаний и достает спокойно, не дергаясь. Альмиза принимает у нее змею. Мне чудится, или в глазах ее действительно светится злорадное торжество?! Сердце колотится как сумасшедшее, перед глазами мелькают разноцветные пятна, мешая разглядеть цвет. Усилием воли заставляю себя успокоится. Серебряная!
Сага вытащила Жребий.

Ступая по мягкому шелковистому полу хряпайты, ребята  зашли внутрь. Лия хлопотала рядом с невысоким  столиком, уставленным мисочками и тарелочками. Мангус дремал, сидя на полу и прислонившись к стене. Впрочем, усаживаясь за стол, его разбудили.
Рут с подозрением уставилась на бурое месиво у себя в тарелке.
– Что это? – спросила она.
– Лучше не спрашивай, - посоветовала Лия. – Поверь, это вполне съедобно.
На удивление, варево действительно оказалось съедобным. А если не принимать во внимание чересчур резкий привкус каких-то незнакомых трав, даже вкусным. Все вдруг ощутили, насколько сильно проголодались и устали, блуждая по болоту. Неудивительно, что тарелки опустели с невероятной скоростью. Дедушка, ухмыляясь в седую бороду, положил братьям  и ведьме добавки (Рут отказалась, чувствуя, что еще немного – и она просто лопнет, настолько сытной оказалась стряпня старика, а Мангус же в последнее время вообще ел мало). Дедушка достал откуда-то берестяные кружки и налил в них горячий душистый отвар. Неожиданно он встрепенулся, шлепнул себя морщинистой ладошкой по лбу и горестно воскликнул:
– Что же это я! Совсем память потерял! У меня же настойка на мухоморах стоит, специально для гостей!
Рут поперхнулась и поспешно покачала головой. Братья дружно фыркнули, а Лия улыбнулась и неожиданно мечтательным голосом произнесла:
– У тебя всегда была замечательная настойка. Конечно, доставай!
Сказитель заинтересованно прогудел:
– Хорошая, говоришь? Ну что ж, попробуем.
Попробовав настойку, он одобрительно крякнул:
– Действительно, хороша!
Дедушка ухмыльнулся:
– А то! У меня плохого отродясь не водилось. Вы мне лучше скажите, вот, приготовлю я мазь, а потом вы куда собираетесь?
Лия подперла рукой подбородок и испытующе взглянула на старика:
– Нам надо в лутам кхантов.
Старик прищелкнул языком:
– Что это вас к Альмизе понесло? Больше пойти некуда?
Мангус кивнул:
– Именно, некуда. Мы направляемся к сельмам, другой дороги нет.
Дедушка заинтересовался:
– Так-таки нет? Ну-ка, покажи…
Сказитель достал из дорожного мешка карту.
– Смотри. На Плато сельмов есть три дороги: через Лес единорогов и Драконий кряж, через Лихой город и через лутам кхантов и Вейр. Лес единорогов и Драконий кряж мало привлекают – идти там слишком долго, да и, честно говоря, не хочется встречаться с листвянниками и драконами – что те, то другие непредсказуемы. Лихой город, сам понимаешь, слишком опасен – там даже сказителей не страшатся. Остаются только Безликие.
Палец легко скользил по пергаменту. Молодые люди внимательно вслушивались – за все время путешествия, они впервые узнали, какой дорогой им предстоит идти. До сих пор они шли вслепую, всецело доверившись опыту своих проводников. Старик задумчиво почесал подбородок:
– Рассуждаешь ты, конечно, правильно. В других обстоятельствах я бы твой маршрут одобрил. Но! – дедушка назидательно поднял указательный палец. – Ты не учел одного: с вами Пустой сосуд. А это значит, что любая Сила будет вами пристально интересоваться. Как понимаете, ничего хорошего в этом нет. Доселе вам везло, и Мехен на вас пока внимания не обратил, но Альмиза – не Мехен. Насчет листвянников и драконов ты прав, а вот Лихой город… Он, во-первых, не принадлежит ни одной Силе, а, во-вторых, богатыми путешественниками вы не выглядите. Так что вряд ли вызовете интерес тамошних жителей. Мой вам совет: ступайте через Лихой город.
Лия побледнела:
– Пустой сосуд? Ты так думаешь?
Старик усмехнулся:
– А тут и думать нечего, и так видно.
– Что такое «пустой сосуд»? – влез Сивел.
Лия отмахнулась, Мангус хотел что-то сказать, но натолкнулся на предостерегающий взгляд ведьмы и промолчал.
– Этого нам только не хватало! – потеряно произнесла оборотень. – Надеюсь, ты ошибаешься.
Старик усмехнулся, но ничего не сказал. А Лия продолжала:
– Даже если ты прав, это ничего не меняет. Лихие люди, хоть и не подчиняются Силам, но с большой охотой выполняют различные поручения за незначительную плату. Лучше иметь дело с Силой, чем с наемниками.
– Не знаю, не знаю… Впрочем, могу предложить следующее: я отвезу вас на границу Лихого города и владений Альмизы, а там вы сами решите, куда идти.
– Отвезешь? – в голосе ведьмы было больше радости, чем удивления.
– Ты ведь за этим сюда пришла? – старик погрозил оборотню пальцем. – Меня не обманешь лепетом о мази, я знаю тебя как облупленную. С тех пор, как ты заблудилась во время своего первого Зимнего Бега, а я тебя приютил…
Лия торопливо прервала:
– Ладно, ладно! Я действительно на это надеялась. Но мазь нам тоже нужна.
– Нужна, значит сделаем,  - деловито кивнул старик. – Ну что, поели? Тогда ложитесь спать, а я поворожу.
– Где ложиться? – растеряно спросил Хальк.
– Да прямо здесь и ложитесь, - усмехнулся старик.
Шелковистый пол хряпайты оказался мягче и уютнее пуховых перин. Стоило только измученным путникам преклонить головы, как они тут же провалились в глубокий сон.


Мы спускаемся по осклизлым ступеням подземелья дворца крониона. Я стараюсь не смотреть на тень, что ведет нас. Но Мехен, похоже, не обращает внимания ни на кровоточащие следы тайных знаков, выжженных по всему телу умершей девушки, ни на ее руки с обрубленными дланями, безвольно болтающиеся по бокам. Он сжимает в кулаке призрачную веревку, сдавливающую шею покойницы, и пристально следит за каждым ее движением. Поворот, спуск, поворот... Слышно только наше дыхание, шелест наших шагов и глухой перестук капель воды. Я уже потерялся в лабиринте подземелья. Надеюсь, Мехен сможет найти дорогу обратно. А что, если он тоже заблудился? Словно в ответ на мои страхи, мы оказываемся в тупике. Призрак страшно кричит на серые камни, и стена, не выдержав ее воплей, медленно растворяется, оставив вместо себя затянутый туманом проем.
Покойница поворачивается к нам и, опустив глаза, в которых блестит жгучая ненависть, тихо и покорно произносит:
– Это здесь, Повелитель.
Мехен кивает, отпускает веревку и глухо отвечает:
– Ты свободна. Уходи.
Мертвая радостно вскрикивает и протягивает к нам окровавленные десницы, пытаясь отомстить своим мучителям. Я в ужасе отшатываюсь, а Мехен, не трогаясь с места, спокойно констатирует:
– Руки коротки.
Призрак, убедившись, что ей до нас не дотянуться, безысходно воет и рассыпается в воздухе.
– Пойдем! – торопит меня Мехен. – Мы у цели!
Туман скрывает вход в просторную пещеру, внутри которой лежит на постаменте огромное темное зеркало. Его серебряная оправа прекрасна, она напоминает мне кружева, которые так хорошо умела плести моя мать. Непонятно только, для чего мастеру понадобилось плести серебряную паутину посредине стекла. Мехен падает на колени и возносит благодарность своим тайным Богам. Он поворачивается ко мне:
– Смотри, Высочайший! Мы нашли его! – голос Мехена дрожит, как и его руки.
Я разгневан:
– Это и есть твое непобедимое оружие? Зеркало?
– Это не просто зеркало, Высочайший! – Мехен не обращает внимания на мой гнев. – Это величайшая тайна мира! Древние летописи предполагают, что Зеркало – дом Богов. Заглянув в Него, мы станем равными Владыкам, а может, - Мехен понижает голос. – и самому Осирису!
Я разочарованно отворачиваюсь:
– Если это и правда, меня это мало волнует. Я не хочу спорить с Владыкой, мне надо всего лишь подавить мятеж в провинциях и сохранить целостность Государства.
Лицо Мехена искажается, он порывисто хватает меня за край одежд:
– Ты не понимаешь! – никогда не думал, что могу услышать в его голосе столько отчаяния. – Мы станем повелителями этого мира! Никто не посмеет идти против нас! Что мятежные провинции – целые народы покорятся нам безропотно, Высочайший, и принесут к нашим ногам все, о чем ты когда-нибудь мечтал! В нашу честь воздвигнут храмы. Мы обретем бессмертие и власть!
Ярость и гнев захлестывают меня:
– Не богохульствуй, Мехен! Владыки жестоко карают зарвавшихся гордецов!
Мехен смеется и смех его ужасен:
– Что нам Владыки, Высочайший! Они либо ушли, либо одряхлели.
Он придвигается ко мне и жарко шепчет:
– Подумай сам, если бы Владыки по-прежнему были сильны, разве бы мы зашли так далеко? Они остановили б нас одним движением мысли! Но этого не случилось, как видишь. Создав этот мир, Боги растворились в его обитателях. Но людей стало слишком много, Высочайший! Божьи искры становятся все меньше, и они все меньше влияют на нашу жизнь. Мы постепенно стали свободными – как иначе назвать ту пустоту, которая заполняет нас?! Но, с помощью Зеркала Богов, мы сможем заполнить ее: ведь из всех зеркал на свете (а они лишь подражание этому, первому) на нас смотрит бог, которым мы могли бы стать, если бы не холодное стекло! Я смогу преодолеть эту грань, Высочайший, доверься мне!
Я отодвигаюсь, мне неприятен запах его дыхания.
– Ты решил, что разгадал эту тайну, начитавшись древних летописей? – саркастически спрашиваю я.
Мехен отворачивается и качает головой, капюшон его плаща спал, и вытатуированный на бритом затылке змей оживает и извивается:
– Не только. Я погружался в такие глубины, о которых страшно даже помыслить. Я поил своей кровью тварей, один вид которых губителен для слабого человеческого рассудка. Меня застали в храме Апопа при исполнении запретных ритуалов, и если бы не нападение жрецов Амона, едва ли я сейчас разговаривал бы с тобой. Но что понимают эти глупцы, не видящие дальше собственного носа! Я хотел предложить фараону безграничную власть, но меня не пожелали даже выслушать. Не совершай такой ошибки, Высочайший! Не упусти свой шанс, потому что, - голос Мехена становится почти угрожающим. – Если ты откажешься, я найду кого-то еще, более прозорливого, и еще неизвестно, нужен ли будет ему Верховный жрец!
– По-моему, ты забываешься! – моя ярость сквозит в каждом звуке. – С такой же легкостью, как я приютил и спас тебя, умирающего, я смогу тебя уничтожить!
– Я помню об этом, - спокойно отвечает бывший жрец Апопа. – Вспомни и ты, что я никогда не предавал тебя, хотя и имел такую возможность.
Это действительно так, и мой гнев постепенно исчезает. Я и сам не понимаю, отчего столь яростно противлюсь предложению Мехена. Может, оно просто слишком соблазнительно? Я успокаиваюсь.
– Я подумаю над этим, Мехен. Ты же не требуешь ответа прямо сейчас?
В голосе Мехена читается улыбка:
– Нет. Для исполнения ритуала требуется, по крайней мере, четверо. Ты, я, Сага… Нужен еще один человек.
Сага! Упоминание о дочери возвращает мои страхи:
– Мехен! Сага в беде.
Его спина застывает.
– На нее пал Жребий.
Голос Мехена подозрительно ровен:
– Я знаю. Ну и что? Ты же Верховный жрец, ты сможешь войти в Обитель Избранных и вывести ее ненадолго. Нам должно хватить времени!
Похоже, он уже не сомневается в моем согласии на участие в этом сомнительном предприятии. Если честно, я тоже. Но не все так просто. Я качаю головой:
– Право на вход и выход в Обитель Избранных имеют лишь Верховная жрица, да Стражи Владык. Я никогда не посмею переступить ее порог, без веских на то оснований, хотя бы потому, что наказание за нарушение этого Закона может быть хуже смерти, и не минует ни последнего раба, ни даже самого крониона. Но опасность сейчас заключается в другом: как только узнают о беременности Саги, ее бросят в Горсть Владычицы, а после этого еще никто не выживал.
Мехен стремительно поворачивается, лицо его бледно:
– Сага беременна?! Она мне ничего не сказала!
Я киваю (похоже, я теперь знаю, от кого, это удивляет меня, но это уже неважно):
– Она и мне сказала слишком поздно. Я позвал травницу, но, прежде чем та пришла, Сагу увела Стража Владык.
– Понятно, - лицо Мехена окаменело. – Значит, времени у нас меньше, чем я думал. Говоришь, Верховная жрица? Что ж, она вполне подойдет. Я несколько раз удостоился чести беседовать с Серебряной Госпожой, и она произвела на меня неизгладимое впечатление.
Да уж, Альмиза действительно умеет производить впечатление. Она настолько хитра, беспринципна и властолюбива, что иногда я всерьез сомневаюсь, что подобное существо могло родиться среди людей. Верховная жрица, Серебряная Госпожа – таков ее официальный титул, но народ называет ее проще и точнее – Серебряная Змея. Упаси меня Владыки оказаться ей чем-нибудь обязанным! Но, похоже, выхода у нас нет.
Мы выходим из пещеры, бросив последний взгляд на Зеркало Богов. Его темная хрустальная глубина мерно пульсирует, словно огромное сердце. За нашей спиной снова вырастает каменная стена. То ли Мехен догадывается, то ли читает на моем лице, но его слова звучат ответом на мои мысли:
– Не беспокойся, Высочайший. Мне достаточно знать, где находится тайная дверь – открыть ее я сумею.
Несмотря на мои опасения, обратный путь находим легко: Мехен идет так уверенно, будто прогуливается по собственному дому.
Снаружи собралась небольшая группа рабов, благоговейно взирающих на моих пегасов. Белоснежные кони волнуются, переступая тонкими ногами. Укутанные в собственные крылья, они похожи на гигантские бутоны диковинных цветов – трогательные и нелепые. Мы с Мехеном становимся в колесницу (я на место возничего, он рядом), и пегасы взвиваются в воздух. Вновь священный трепет охватывает меня – как я мог усомниться в милости Владык? Эти чудесные кони – лучшее подтверждение Их благосклонности. Пришедшие еще тогда, когда я был просто одним из множества молодых жрецов, только-только начинающих постигать Азы, эта пара остается со мной на протяжении  десятилетий, заставляя в бессильной ярости кусать губы моих завистников. Эти благословенные кони даже избрали мой дом для рождения нескольких жеребят (те, правда, повзрослев, покинули нас).
По воздуху дорога от дворца крониона до моего дома занимает несколько часов (хотя по наземным дорогам, даже на лучших упряжках, нам пришлось бы двигаться не один день). Все это время мы молчим. Я наслаждаюсь ветром, бьющим в лицо и великолепной панорамой, открывающейся внизу. И только достигнув места, Мехен задумчиво произносит:
– Альмиза достойна занять четвертое место. И кроме нее нам никто не сможет помочь. Ты пригласишь ее завтра в свой дом, Высочайший?
Я согласно киваю. Но что мы ей скажем?


Гарт впервые видел Сагу-Ранта такой рассерженной. При ее приближении даже пыльные страницы древних манускриптов, казалось, начали вибрировать от ярости. Огонь в камине испуганно затрещал и умолк, беззвучно облизывая головни.
– Что случилось? – встревожено спросил Посвященный.
С того вечера, как он заглянул в Зеркало Богов, прошло уже несколько дней, и Гарт начал осознавать выгоды своего нового положения. Едва скрытая презрительная небрежность, сквозившая в каждом жесте и слове жрецов Саги, с которыми Гарту до сих пор приходилось общаться, бесследно исчезла, уступив место благоговейной почтительности. Даже Верховный жрец Леорик, стоило ему заметить серебряную подвеску, признал в Гарте равного (что раньше казалось невероятным). Да и с Сагой отношения немного изменились, причем, похоже, в лучшую сторону. Теперь Посвященный Гарт (ему уже начинало казаться, что это звучит ничуть не хуже, нежели Сказитель Гарт) мог позволить себе подобные вопросы, не рискуя вызвать гнев вспыльчивой Силы. Да и Сага была настолько расстроена, что совершенно не обратила внимания на некоторую вольность:
– Эта высокомерная дрянь не пожелала меня даже выслушать! Заявила, что мои проблемы – это мои проблемы, и ее они ни коим образом не касаются! И, мол, если я была так глупа, что упустила девчонку, она не собирается подтирать за мной лужи! Именно так и заявила!
Сага в ярости отшвырнула в сторону попавшийся на пути тяжелый деревянный стул. Тот жалобно всхлипнул, ударившись о стену, и рассыпался на мелкие кусочки. По спине Гарта пробежал холодок. Силы остаются Силами, даже если об этом временами забываешь, а ссора двух Сил явно ни к чему хорошему не приведет. Но рассуждения рассуждениями, а сейчас ему угрожала куда более вероятная опасность – в запале Сага-Ранта легко могла спутать его со стулом. Он сжался в комок, с ужасом глядя на приближающуюся Силу. Но тут Сагу-Ранта охватило пламя. Несколько исписанных листков, взметнувшись со стола, моментально превратились в пепел. Сила стремительно уменьшалась в росте, и, когда огонь угас, перед Посвященным стояла Сага-Го. Она рассеяно улыбнулась и небрежно произнесла:
– Сага-Ранта слишком расстроилась. Я сразу ее предупреждала, что нужно обращаться к Мехену. Надеюсь, еще не поздно. А пока расскажи, что ты узнал?
– Ну, - Гарт пожал плечами. – я нашел упоминание о проходе в горах, появляющимся при первом луче солнца. Это из легенды о Прародителе, одной из тех, что ходят среди детей. Она утверждает, что дорогу к Прародителю может найти подросток, уже лишившийся Свитка, но еще не успевший стать лантом. Если бы можно было найти Прародителя…
– Тогда можно было бы обратиться к первоисточнику, да? – перебила его Сага-Го. – Но это значит потерять еще одного подростка, а может быть и нескольких. Да и станет ли Прародитель разговаривать с Нами? Что-то я в этом сильно сомневаюсь… Так что искать его мы будем только в крайнем случае.
Гарт разочаровано протянул:
– Что ж, но это был самый перспективный вариант. Тогда остается только одна возможность – те пятеро, что ушли из Долины.
Сага-Го одобрительно кивнула:
– Сага-Ранта договорится с Мехеном, может и еще кое к кому обратится, - она хитро прищурилась. – Мы найдем способ потолковать с девчонкой…
Гарт неуверенно кивнул. Он сомневался в том, что Зеркало Богов намекало именно на Рут, впрочем, его сомнения были не настолько четкими, чтобы их можно было превратить в возражения.
Сага-Го прислушалась к чему-то и усмехнулась:
– Кажется, переговоры были успешными. Я удаляюсь – Сага-Ранта гораздо лучше меня составляет планы.
Она вышла из комнаты, по стенам полыхнули огненные отблески, и к Посвященному вернулась Сага-Ранта.
– Я так и думала, что к Силам стоит обращаться лишь в последнюю очередь, - весело произнесла она. – Все-таки люди – это люди.
Сага-Ранта лукаво улыбнулась и обратилась к Гарту:
– Так на чем мы прервались?
На всякий случай, Посвященный повторил то, что рассказал Саге-Го. Предложение обратиться непосредственно к Прародителю было отметено столь же решительно (правда, более резко). На этот раз Гарт отважился высказать свои сомнения. Выслушав его, Сила задумчиво потерла щеку:
– Ну и что ты предлагаешь?
– Я хотел бы поговорить с Арликом, - нерешительно произнес Гарт.
Сага-Ранта недобро усмехнулась:
– Желаешь увидеть старого друга? Хорошо, я устрою тебе эту встречу.
У Гарта почему-то екнуло сердце и затомилось неясной тоской. Но Сага-Ранта уже вышла, и Посвященный взял себя в руки и поспешил за ней. На этот раз обошлось без чудесных перемещений. Сила и Посвященный долго плутали по причудливо изогнутым переходам и лестницам, спускаясь все ниже. Гарт еле успевал за быстро идущей Сагой-Ранта, и, полностью сосредоточившись на ходьбе, он совершенно забыл о миге нехорошего предчувствия. Когда человек совсем обессилел и начал задыхаться, Сага-Ранта остановилась и, отворив незаметную с первого взгляда дверцу, поманила своего спутника за собой. Гарт шагнул вперед, и у него перехватило дыхание – дверца вела прямо на один из черных лепестков, опоясывающих Башню Саги. Озеро Слез плескало багряными волнами, таинственно искрящимися под лучами повисшей в небе Сельмины, и казалось, будто лепесток плавно покачивается в такт волнам. В черной блестящей поверхности холодного мрамора Гарт увидел свое отражение – бледное, кажущееся полупрозрачным, но четкое, словно в зеркале. Блики от багряных вод были похожи на струящуюся кровь. Гарт посмотрел на воду и замер от ужаса – из глубин Озера на него смотрели лица призраков, искаженные то ли болью, то ли зыбью. От их живых взглядов, полных надежды и страдания, пробирала дрожь.
– Что за народ, – неодобрительно покачала головой Сага-Ранта. – Ведь знают же, в глубине легче, так нет – стремятся к поверхности, будто действительно надеются выбраться…
Она подошла к краю лепестка и зычно крикнула куда-то в пространство:
– Мне нужен тот, кто был Арликом, Стражником, Охраняющим границы Долины, Начальником Караула! – она обернулась к остолбеневшему Гарту и усмехнулась. – А ты думал, я прощу его? Ты наивен, как ребенок, Посвященный!
Зов Силы растаял над водами злополучного Озера, толпа призраков расступилась (или расплылась?) и над багряными водами поднялся один, соткавшись из тумана.
– Ты должен ответить на все вопросы, - строго обратилась к нему Сага-Ранта.
И махнула рукой Гарту, спрашивай, мол. Посвященный сделал над собой усилие, шагнул вперед, и, обуздав ломающийся голос, с надеждой спросил:
– Ты помнишь меня, Арлик?
Глаза призрака блеснули (или это пронеслась в небе падающая звезда, отразившись в водах Озера Слез?). Сага-Ранта поморщилась:
– Не задавай глупые вопросы, Посвященный. Спрашивай о важном.
Гарт кивнул, уняв щемящую тоску, и уже гораздо спокойнее произнес:
– Когда ты выпускал из Долины тех пятерых, что насторожило тебя?
Тот, кто был Арликом, прошелестел бесцветно:
– Я почувствовал запах страха. Девочка чего-то боялась.
– И все?! – изумился Гарт. – Ты уверен, что больше ничего?
– Все, - кивнул призрак. – То, что Камень пустой, я понял позже.
Посвященный задумался, непроизвольно теребя цепочку серебряной подвески. Знак посвящения выскользнул из складок одежды, тускло сверкнув под лучами Сельмины. Погрузившийся в раздумья Гарт не заметил, как волна дрожи прошла по туманному телу призрака, как тот протянул дрожащую прозрачную руку к бывшему другу, как нахмурилась Сага-Ранта и поспешно загородила Посвященного своим телом.
– Вы закончили разговор? – сердито спросила она..
Гарт рассеяно кивнул. Сага-Ранта подняла руку, прозрачный ажур рукава скользнул по белой коже.
– Возвращайся обратно, - велела Сила тому, кто был Арликом.
Призрак послушно растворился в Озере Слез. Сага-Ранта увела прочь глубоко погрузившегося в свои мысли Посвященного, аккуратно и нежно поддерживая его за плечи.
Гарт и не заметил, как вернулся в комнату, где обычно работал. Полено в камине громко щелкнуло, и, словно повинуясь этому звуку, Посвященного пронзила неожиданная мысль, которую он так долго искал, вспыхнула, поставив на место все кусочки головоломки, связав обрывки летописей и разговоров.
– Какие же мы глупцы, Сага! – придушенно воскликнул Гарт и замер, испугавшись собственного нахальства.
Но Сага-Ранта не рассердилась:
– Это почему же? – заинтересованно спросила она.
Гарт, обрадованный тем, что вполне вероятная гроза не разразилась, быстро заговорил:
– Девочка не может быть тем, кого мы ищем! Точнее, нам нужно искать не только ее!
Он взволнованно заходил по комнате, размахивая руками. Сага-Ранта с интересом, почти не скрывая удивленную полуулыбку на тонких губах, следила за каждым его движением.
– Древние летописи говорят о таких людях – они называют их «пустой сосуд». Подобные ей появляются слишком редко, чтобы их можно было изучить, но одно несомненно: эти люди обладают очень странным свойством – они могут впитать способности от любой Силы, причем одновременно. И еще – похоже, «пустой сосуд» становится проводником неведомых знаний.
– Я знаю про таких людей, - кивнула Сага-Ранта. – Но почему ты решил, что нам нужна не она?
– Ты не понимаешь! – увлекшись, досадливо отмахнулся Гарт (Сага-Ранта в веселом изумлении приподняла брови) – «Пустой сосуд» не может впитать этих знаний – он лишь является чашей, из которой пьют остальные.
– Я все еще не понимаю, – с нетерпеливыми и уже немного рассерженными нотками в голосе сказала Сила.
Гарт остановился и задумчиво посмотрел на Сагу-Ранта:
– Видишь ли, далеко не каждый может испить из этой чаши. Только «тот, чье сознание готово, но чисто», - процитировал он.
– И ты знаешь, кто это может быть?
Гарт покачал головой:
– Нет, но, скорее всего, кто-то из ее спутников, иначе Зеркало Богов показало бы его мне, если я правильно понимаю принцип его подсказок.
– Ты правильно понимаешь, - кивнула Сага. – И рассуждаешь тоже правильно. Я не ошиблась в тебе, Посвященный! Что ж, пятеро, так пятеро. Я приму меры.
Она пошла к выходу, но на половине дороги обернулась:
– Гарт! – как-то особенно ласково произнесла Сила, тот вздрогнул и уставился на нее. – Мой тебе совет: не забывай, все-таки, с кем разговариваешь. Будет обидно, если, рассердившись, я лишусь Посвященного. Моя симпатия к тебе не знает границ, но все же – не забывай. Договорились?
Гарт кивнул, ощущая, как по виску стекает капля пота. Сага одобрительно улыбнулась и ушла. Некоторое время Гарт смотрел ей вслед, потом подошел к столу, где его ждали древние рукописи. И когда он раскрыл одну из них, его вдруг обдала холодом страшная мысль: «Что я делаю? Неужели человеческая жизнь для меня уже ничего не значит?». Но тут же пришло спасительное оправдание: «Все равно у меня нет выхода». И, ухватившись за эту мысль, он погрузился в исследования, выкинув все лишнее из головы.


Утром их разбудили сердитые крики - на улице дедушка ругался с Клячем. Точнее, дедушка кричал, топал ногами и стучал палкой, а Кляч лениво огрызался.
– Что случилось? - встревожено спросила лиса, выглянув из хряпайты.
Дедушка обернулся, расплылся щербатой улыбкой и немного виновато спросил:
– Разбудили? А отлет откладывается – этот охламон прошлялся где-то всю ночь, крыс не загнал, умывальник не собрал, теперь до полудня провозимся!
Старик погрозил внуку палкой. Тот загундосил:
– Не, а че с места-то срываться?! Молочайник еще и наполовину не выдоен, на пару месяцев еще хватит. Надо – слетал да вернулся, делов-то!
– Ты еще поговори у меня! – взревел дедушка. – Я сказал – снимаемся, значит так тому и быть! Марш работать!
Кляч что-то неразборчиво буркнул, но возражать больше не стал, испарился с глаз долой. Дедушка обернулся:
– Придется подождать. Раньше полудня никак не управимся, - он пожевал сухими губами и кивнул. – Никак.
Пошел куда-то, потом, вспомнив, остановился, и, пошарив в складках одежды, достал берестяную коробочку:
– Мазь-то готова. Вот, ловите, - Лия едва сумела поймать ее. – Можете девочке ноги на ночь помазать, можно и сейчас: время-то есть. И закутайте потеплее.
Лия озадаченно кивнула и вернулась к своим спутникам.
– Что-то странное происходит, - задумчиво произнесла она. – С чего бы старику так торопиться покидать насиженное место?
– Мало ли, - равнодушно пожал плечами Мангус. – Может, надоело здесь сидеть…
Ведьма покачала головой:
– Нет. Оседлые хряпы обычно остаются на одном месте, пока молочайник не иссякнет. А потом еще некоторое время. Разматывай ноги, будем тебя лечить, - обратилась она к Рут.
– А что такое молочайник? - полюбопытствовал Сивел. – Никогда о таком не слышал.
– Мало ли чего ты не слышал, - усмехнулась лиса. – Молочайник – растение, которое растет только в этих болотах. Хряпам нужен его сок.
– Зачем? - удивился Хальк. – Они что, его пьют?
– Пьют, едят, в мази добавляют, - рассеяно ответила лиса, открыв крышку и принюхиваясь к содержимому коробочки. – Хряпайту кормят…
– Что кормят?! – изумился Хальк (Сивел от удивления вытаращил глаза и приоткрыл рот). – Как можно кормить жилище?!
Лия улыбнулась:
– Ха, вас ждет сюрприз! Не буду лишать себя удовольствия наблюдать ваши ошеломленные лица! Так я и думала! – торжествующе воскликнула ведьма. – Он добавил сюда сушеные цветы папоротника! Отлично! Справилась?
Рут, затаив дыхание, слушавшая разговор, покраснела и быстро размотала тряпки, укрывавшие ее мозоли. На ноги было страшно смотреть.  Местами кожа содралась и покрылась коростами, из-под которых желтоватой слизью выступал гной. Хальк и Сивел торопливо отвернулись, на их лицах была написана жалость, смешанная с брезгливостью.
– Ничего себе! – присвистнула лиса. – И ты еще умудряешься как-то ходить?
Смущенная Рут покраснела еще больше и тихо ответила:
– Они почти не болят. Твоя мазь очень хорошо снимает боль, Лия.
Ведьма вздохнула:
– Но, почему-то, не лечит. Чего нос воротите? – строго прикрикнула она на братьев. – Живо бегите к дедушке и попросите теплой воды, ведро и чистых тряпок.
Хальк и Сивел поспешно исчезли.
– Я могу чем-то помочь? – участливо осведомился Мангус.
Лия покачала головой:
– Справлюсь. Не впервой. То, что помнят руки, не может забрать даже сельм.
Сказитель кивнул, и, отойдя в сторону, сел на мягкий пол, внимательно наблюдая. Вернулись братья, поставили перед ведьмой два ведра (одно пустое, а второе полное теплой воды), вывалили кучу тряпок. Лия осмотрела все это и осталась довольна. Братья тихонько отошли в сторону и сели рядом с Мангусом, всем своим видом показывая, что они не хотят мешать.
Рут зашипела сквозь зубы и невольно дернулась, когда на покрытые струпьями ноги полилась слишком горячая вода. Но крепкие пальцы ведьмы надежно удерживали тонкую лодыжку девушки.
– Терпи, - тихо, но строго наказала Лия.
Она ловко очистила сначала одну больную ногу, затем вторую, быстро нанесла на них вонючую мазь. Закутала принесенными тряпками и приказала:
– А теперь сиди и не дергайся… Так, - оборотень с наслаждением выпрямилась. – Завтракать будем?
Голод – не тетка, и, несмотря на столь неаппетитное начало, все с энтузиазмом откликнулись на это предложение.
Когда окончили завтрак, вернулся дедушка. Деловито захлопотал у очага, (как ни старались, ребята не могли понять, каким образом этот очаг топится, но то, что на нем можно было варить – это несомненно), сгребая горшочки и мисочки в сшитый из шкур мешок.
– Может, помочь чем? – поинтересовалась Лия.
Дедушка оживился:
– А то! Не помешает! С крысами, пожалуй, Кляч сам справится, - Халька передернуло при одном упоминании. – А вот умывальник собрать надо бы. Ребята у вас крепкие, пусть и займутся.
Братья дружно кивнули и потянулись к выходу. Рут почему-то обиделась:
– А я?
Дедушка нахмурил брови:
– А ты сиди и не дергайся! Зря, что ли я мазь готовил?! Тебе сейчас, между прочим, спать полагается.
Рут проворчала недовольно:
– Ночью спи, днем спи… Сколько можно!
Эта слабая попытка протеста была проигнорирована, только Мангус вскользь заметил:
– Вот и спи, пока спится. Я бы, например, не отказался…
Лия с удивлением взглянула на Сказителя – ведь выспались, хорошо выспались, и не абы как, а под крышей, на мягкой постели (если, конечно пол хряпайты можно назвать постелью) – взглянула и впервые заметила темные мешки под глазами и огромную усталость в глубине глаз.
– Что с тобой происходит? – встревожено спросила она.
Мангус замялся и хотел было ответить. Но взглянул на Рут и покачал головой: «Не сейчас». «Хорошо», - кивнула в ответ ведьма. Хотя, помимо беспокойства, ее уже обуревало жгучее любопытство. Но оборотень умела ждать. Через некоторое время вернулись братья, исцарапанные и чумазые, но довольные. За ними, одобрительно покряхтывая, шел дедушка (изредка подталкивая клюкой плетущегося рядом Кляча), из чего Лия справедливо рассудила, что все приготовления окончены.
– Отбываем! – радостно сообщил старик, и что-то гортанно крикнул.
В следующее мгновение вход в хряпайту бесшумно захлопнулся, стены дрогнули и зашевелились, словно живые. Болотные огоньки на стенах всполошились и быстро начали стягиваться в две большие группы друг против друга. Рут, Сивел и Хальк вздрогнули от неожиданности, Мангус ухмыльнулся в седые усы, а Лия громко расхохоталась:
– Не думала, что вы такие нервные!
Тем временем старый хряп, не обращая ни на кого внимания, ловко вскарабкался по отвесной стене и пропал где-то наверху.
– Теперь остается только ждать. – заметил Мангус.
Ведьма согласно кивнула.



Ночь незаметно уходит, уступая место знойному дню – так робкая жена, потупив глаза, послушно удаляется, стоит ей услышать приближение своего грозного мужа. Огненные пегасы Владыки уже проснулись и волнуются в предвкушении бешеной пляски, озаряя мир серым светом своего беспокойства. Ранние птицы встрепенулись и распеваются, готовясь к утреннему концерту. Люди же еще спят, даже рабы погружены в сладкие грезы. Я люблю это время – лучшее время для тайных дел. Я прогуливаюсь по священному саду, что растет сразу за городскими воротами. Здесь и днем немного посетителей, только иногда появляются молодые женщины, прося о легких родах, да старики – умоляя о тихой смерти. Ничего удивительного – это место посвящено одной из дочерей Владык, той, что по своему капризу посылает мучения обреченным.
Альмиза появляется, как всегда, незаметно.
– Скучаешь, Высочайший?
Я оборачиваюсь на голос – Серебряная госпожа сидит на легком переносном сидении (и когда успели установить?), вокруг нее замерли рабы с фруктами и напитками. Я приподнимаю бровь.
– Не тревожься, Высочайший, - смеется Альмиза. – Они не умеют обсуждать дела своей госпожи… Так о чем ты хотел поговорить со мной?
Я не успеваю ответить – шелест листвы предупреждает о появлении Мехена. Его черный плащ словно кусок отступающей ночи… Что за сентиментальная чушь лезет в голову?!
– Вот оно как… - полуулыбкой тянет Альмиза. – Значит, разговор действительно предстоит интересный.
Мехен небрежно кланяется:
– Я вижу, ты узнала меня, Серебряная Госпожа.
Верховная жрица звонко смеется:
– Еще бы я не узнала тебя, Мехен, бывший жрец Апопа! Меня давно интересуют твои метания, Подкидыш! Те двое купцов-лазутчиков, одного из которых ты задушил голыми руками, были моими людьми. Вот только вскоре ты все равно покинул Кехмет, неся на себе клеймо предателя, так стоил ли фараон твоей верности?! Кстати, я была весьма разочарована, когда он обратился за помощью к тебе, Высочайший! – Серебряная госпожа глядит на меня своими прекрасными холодными глазами. – Я даже подослала своего лучшего убийцу. Что с ним стало, Мехен?
– Он мертв, - глухо отвечает тот. – Мне повезло.
– Похоже, повезло не только тебе! – радостно щебечет Альмиза (что она имела в виду, одни Владыки знают!).
Я пристально смотрю на каменное лицо Мехена – подумать только, еще вчера я был уверен, что в курсе всех его дел! Но, видимо, заблуждаться свойственно не только юности…
Бывший жрец Апопа, тем временем, рассказывает Альмизе наше предложение.
– Заманчиво, - задумчиво произносит Серебряная Госпожа. – И что я должна буду вам взамен?
Любопытно, но она совершенно не сомневается в способности моего «подопечного» исполнить обещанное. Что же все-таки Верховная жрица знает о нем? Подозреваю, гораздо больше, чем я…
– Сущие пустяки, - улыбается Мехен. – Нужно всего лишь вывести Сагу из Обители Избранных на какое-то время…
Альмиза саркастически усмехается:
– Вот теперь все встало на свои места! Ну что ж, не слишком большая плата за бессмертие и безграничную власть! Пожалуй, я соглашусь. И на какой день намечено это… - видно, что она подыскивает слово. – Действо?
Мехен ненадолго задумывается.
– Если бы я был в Кехмет, то предложил бы День Хапи. Но здесь немного иначе. Какой праздник у вас наиболее приближает к богам?
Альмиза язвительно улыбается:
– Ты живешь здесь почти год и до сих пор не знаешь таких элементарных вещей?
Мехен спокойно возражает:
– Я знаю их порядок, знаю, что в первый день последнего месяца полугодия проводится День Жребия. Знаю, что грядущее торжество посвящено согласию Владыки и Владычицы и начинает новый год. Но я спрашивал не об этом. Я спрашивал, какой день наиболее близок Владыкам.
Улыбка Верховной жрицы выглядит гораздо приветливее:
– Теперь я уловила разницу. Грядущий праздник вполне подойдет.
Мехен кивает:
– Он выпадает на полнолуние, я не ошибаюсь? – я киваю. – Тогда нам остается меньше половины полного месяца. Нужно успеть подготовится.
Что-то в его голосе кажется мне странным:
– И каким образом мы должны готовиться?
Мехен внимательно смотрит на меня:
– Великие дела требуют великой жертвы.
Я пожимаю плечами:
– У нас довольно много рабов…
Бывший жрец Апопа качает головой:
– Рабы не подходят. Нужна чистая вера.
Альмиза прикусывает нижнюю губку:
– Значит, граждане… Ну что ж, надеюсь, дело того стоит.
Но на лице Мехена нет согласия:
– Граждане погрязли в повседневных заботах. Даже жрецов не миновала эта участь…
Я понимаю, к чему он клонит, и по спине бегут мурашки. Даже Альмиза выглядит испуганной.
– Ты с ума сошел! Никто не сможет причинить вред Стражам! 
– Я не настолько сумасшедший! – усмехается Мехен (словно камень падает с моего сердца). – Вообще-то я имел в виду Избранных.


Через некоторое время, ребята, задремавшие под мерное покачивание хряпайты, проснулись от сильной тряски. Испугаться они, впрочем, не успели, поскольку Лия удовлетворенно заметила:
– Кажется, приехали.
Кляч приоткрыл один глаз и недовольно пробурчал:
– Вечно у деда посадка хромает…
– Не ворчи, - благодушно рыкнула на него ведьма. – Сам хорош…
Вскоре сверху спустился дедушка и, довольно потирая сухонькие ручки, весело воскликнул:
– Ну вот, мы и на месте! Осталось только собрать вещи, снять с девочки повязки и в путь!
– Думаешь, уже можно? – с сомнением спросила лиса.
– Нужно! – радостно подтвердил дедушка.
Рут аккуратно размотала тряпки на ногах. К ее немалому удивлению, язвы не только зажили, но и просто исчезли, оставив чистую и нежную кожу.
– Знай наших, - подмигнул ей хряп. – Теперь никогда проблем с мозолями не будет!
Пока дивились дедушкиному искусству, Кляч успел шмыгнуть на улицу.
– Ну ты, дед, даешь! – раздался его пронзительный голос. – Ты бы еще в сам Лихой город приземлился!
Дедушка что-то недовольно буркнул. Путники выбрались наружу и остановились в восхищении. Перед ними расстилалась нежно-зеленая равнина, местами покрытая недотаявшим снегом. То тут, то там виднелись синие островки первых весенних цветов. У ребят, никогда не выезжавших за пределы Долины,  при виде такого количества свободного пространства закружилась голова. Потому они не заметили, как Лия наклонилась к старику и тихо спросила его:
– Зачем было так далеко залетать? И почему ты вообще решил сняться с места?
Дедушка грустно посмотрел на оборотня и так же тихо ответил:
– Неужели ты думаешь, я тебя могу бросить, лисенок? Или ты считаешь, что Мехен или Сага не пошлют вам вслед погоню? Ты наивна, Лия. А нам с Клячем лучше скрыться на новом месте, чем отвечать на настойчивые вопросы толпы оборотней или вампиров…
– Вот как? – удивилась Лия. – Вампиры у Мехена на страже?
– И весьма хорошо себя показали, - пожал плечами старик. – Ну сама подумай, лазутчик, способный обернуться туманом или передвигаться в образе летучей мыши… Но ты упустила главное.
– Ты считаешь, что нам следует опасаться шпионов?
– Вам всего следует опасаться, - печально заметил дедушка. – Шпионов, наемников, да и просто любопытных… С вами Пустой Сосуд, а это значит, что можно ждать любых неприятностей. Прощай лисенок, я надеюсь, что ты выйдешь из этой переделки невредимой…
Лия поцеловала старика в морщинистую щеку.
– Прощай, дедушка, я тоже на это надеюсь. Ну, а если не получится – найди меня в моем новом облике, хорошо? Я ведь уже не в Долине…
Старик нерадостно махнул рукой и скрылся внутри хряпайты.
– Кляч! – раздался оттуда его сердитый голос. – А ну иди сюда, обормот! Нешто ты думаешь, я тебя дожидаться буду?! Нам до заката еще на новом месте обосноваться надо!
Кляч, пособивший вынести вещи путников из хряпайты и к тому времени уже прощавшийся с последними, усмехнулся и заметил:
– Не любит дедушка прощаний. Всегда сердится. Да иду я, иду, - крикнул он в ответ и полез в хряпайту.
– Давайте подальше отойдем, - посоветовала лиса. – Как бы нас не зацепило…
Все послушно отошли. Когда лисе показалось, что расстояние достаточное, она посоветовала остановиться и смотреть во все глаза, мол, когда еще такое увидишь! Ребята обернулись и замерли от изумления – хряпайта оказалась не меховым строением, а огромной птицей. Ее крылья, похожие на крылья летучей мыши, развернулись, длинная гибкая шея извивалась во все стороны, громадный изогнутый клюв угрожающе щелкал, кривые лапы, похожие на куриные, покрытые ороговевшими пластинками, скребли когтями по земле, вырывая с корнем молодую траву. На шее, рядом с хохолком на затылке, устроился дедушка, выглядевший с земли просто букашкой, и что-то кричал. Видно, повинуясь его командам, гигантские крылья взметнулись в воздух, подняв ураганный ветер, чуть не сбивший наблюдателей с ног, и хряпайта взлетела, последний раз царапнув когтистыми лапами землю. Хальк заметил, что к лапам гиганта привязаны две корзины – одну он узнал сразу, именно в нее складывали части разобранного умывальника, а из второй доносилось возмущенное шипение, и свисали длинные хвосты болотных крыс.
Зачарованные этим зрелищем, путники еще долго смотрели вслед хряпайте, до тех пор, пока та не скрылась из вида. Когда от огромной птицы не осталось ничего, кроме маленького пятнышка, исчезнувшего в синеве неба, лиса стряхнула оцепенение и спросила язвительно:
– Ну что, мы пойдем дальше, или так и будем пялиться в небо?
Ребята вздохнули, еще раз с необъяснимой тоской взглянули вслед хряпайте, подняли заплечные мешки и отправились в путь. Вскоре по пути стали все чаще попадаться какие-то старые развалины, а небо начало медленно темнеть, превращая день в вечер. Когда опустились сумерки, Мангус заметил:
– Может, стоит остановиться на привал? Мне кажется, вон те разрушенные стены прекрасно укроют нас от ветра и лишних взглядов.
Лия пожала плечами:
– Почему бы и нет…
На том и порешили.
Среди развалин, оказалось не только вполне удобное место для ночлега, но и кем-то заготовленный запас дров, небрежно закинутый какой-то старой ветошью.
– Не так уж нам повезло! – остановила лиса бурный восторг своих спутников при виде этой находки. – Здесь кто-то бывает, и, похоже, довольно часто.  Может, нам стоит поискать другое место?
– А надо ли? – возразил Мангус. – Мы примем меры предосторожности, этого, я думаю, хватит.
– Это окрестности Лихого города, - напомнила оборотень. – Встреча с местными жителями не сулит ничего хорошего.
Сказитель улыбнулся:
– Я не чувствую опасности, Лия. Уверен – эту ночь мы проведем спокойно.
Это убедило ведьму – она знала о способности Сказителей предчувствовать опасность.  Что-то недовольно пробормотав, Лия взялась руководить устройством ночлега. По ее настоянию, путники расположились подальше от найденных дров, скрывшись в весьма удобно расположенном закутке разрушенных стен. Из находки позаимствовали только пару поленьев – Мангус, загадочно улыбаясь, уверил, что этого хватит на всю ночь.
Когда ребята расстелили одеяла и достали из мешков хлеб, лачи и остатки вяленого мяса, костер уже горел. Рут уже видела однажды этот странный синий огонь, не сжигающий поленья, но для братьев он был в новинку. Пока они удивлялись и расспрашивали Мангуса, как так получается, девушка очистила лачи, порезала его на ломтики и, разложив тонкие пластинки прямо на поленьях, села рядом с костром, обхватив руками колени. Несмотря на то, что весна стремительно отвоевывала свои права, по вечерам все еще становилось довольно зябко. Зачарованная пляской синего пламени, Рут окунулась в какие-то неощутимые грезы. Постепенно она согрелась и начала чувствовать, будто внутри ее  тоже разгорается маленький огонь – не жгучий, а теплый и ласковый.
Внезапно Мангус оборвал свои объяснения и взглянул на девушку с изумлением. Ни Рут, ни братья ничего не заметили, но Лия не могла не обратить на это внимания:
– Кто-то приближается? – встревожено спросила она.
Мангус покачал головой:
– Нет, никого. Но я уже не единственный, кто поддерживает Синее пламя…
Лия посмотрела на Рут, и в глазах ее засветилось понимание:
– Ты хочешь сказать…
– Хряп был прав, Лия, - кивнул Мангус. – С нами Пустой сосуд.



Ночь опускается на Жреческий город быстро, кидается, словно сокол на горлицу. Удушливый запах ночных цветов хватает за горло и давит грудь. Словно вор пробираюсь я по тайным переходам и балкончикам Храма, вздрагивая при каждом звуке. Сегодня Альмиза обещала вывести Сагу из Обители Избранных – до равноденствия осталось всего три дня и нам необходимо окончательно выстроить наш план, договориться о деталях. Все уже почти готово – Аттл с радостью согласился на небывалое зрелище: ритуальный танец у дворца крониона. Он считает (не без моей подсказки), что это представление отчасти успокоит готовых взбунтоваться граждан столицы. В одной из комнат дома Мехена заперта девочка-рабыня – очаровательная, как козленок, без единой отметины на теле, специально отобранная для того, чтобы оживить своей кровью древнее Зеркало. Когда Мехен сообщил об этой жертве, мне стало не по себе, что-то екнуло в груди, словно коснулось дыхание близящейся великой беды. Я слышал однажды о страшных культах и обрядах, при которых требовалось приносить в жертву детей, но никогда всерьез не верил этим россказням. Устрашенный, я уже готов был отказаться, но моего лазутчика, незадачливого посла мятежников, уже разоблачили (говорят, Зевс повелел приковать его к скале, в назидание остальным, и того разорвали орлы), и у меня уже не осталось крупных камней за пазухой, способных остановить надвигающееся безумие. Так что я стиснул зубы и попытался прогнать непрошеную дрожь. Если ничего не получится, мы будем прокляты навеки… А если получится?
Я двигаюсь к условленному месту. Путь, по которому в нужный день скроется Сага, уже подготовлен, и сегодня Альмиза опробует его. Холодный пот прошибает меня – а вдруг не получится, вдруг Стражи заметят отсутствие доверенной им девушки? Но все тихо в Храме. А если Альмиза не смогла увести мою дочь из Обители, и сейчас они обе с ужасом взирают на Горсть Владычицы? Но все эти сомнения беспочвенны – я понимаю это, приближаясь к оговоренному закутку тайного коридора и слыша жаркий шепот. Один из доносящихся до меня голосов принадлежит Саге, а второй, несомненно – Мехену. Я успеваю услышать кусок разговора, прежде чем они меня замечают.
– Ты сделаешь, как я скажу!
– Но, Сага, он не простит…
Злая усмешка бьет не хуже плети:
– Не думала, что ношу ребенка от труса!
– Сага! – в голосе Мехена пробиваются недобрые нотки, но я так и не узнаю, что он хотел ответить: Мехен замечает меня, и, оборвав себя на полуслове, почтительно кланяется.
Я уверен – разговор шел обо мне, и я не собираюсь откладывать выяснение его содержания на потом.
– Чего я не прощу? – холодно спрашиваю я, окидывая взглядом дочь.
За неполный месяц Сага похудела и, кажется, даже немного подросла. Некогда пухлые щеки опали, исчезли на них очаровательные детские ямочки, только глаза остались прежними – острыми и холодными, как ледяные стрелы.
Мехен растерян, он хочет что-то сказать, но Сага опережает его, с вызовом заявляя мне:
– Даже если ничего не получится, я не вернусь в этот Склеп Обреченных! – ее губы кривит презрительная усмешка, короткий кивок указывает на Мехена. – Он женится на мне, и я рожу ребенка, которого ношу в себе. Ребенка, которого ты хотел убить!
Я изумленно качаю головой: до сих пор я считал свою дочь умнее. Или последние испытания помутили ее разум?
– Мы поговорим об этом позже, хорошо? – мягко отвечаю я на безумное требование дочери.
Она пытается что-то добавить, но Мехен холодно произносит:
– Если ничего не получится, «потом» для нас уже не будет…
Сага осекается, губы ее вздрагивают и кривятся. Но в этот момент из тьмы коридора (как всегда, вовремя) появляется Альмиза.
– Не будем терять времени, - негромко, но внушительно произносит Серебряная Госпожа. – Его у нас немного.
И, склонив друг к другу головы, мы вполголоса наносим последние штрихи на почти готовую картину. Четверо заговорщиков, против… Против кого? Государства? Судьбы? Богов? Или самих себя?


– И все-таки, не понимаю, для чего нужны эти штуки, - Хальк крутил в руках квадратную пластинку серебра, разглядывая нанесенные на нее рисунки.
Лия вздохнула раздраженно и в который уже раз принялась объяснять:
– Без этих, как ты выражаешься, «штук», тебе нечего делать ни в одном городе Арленда. Так что привыкай.
Хальк недоверчиво скривился и возразил:
– Тогда почему в Долине их не используют?
Лия даже зарычала с досады.
Уже вторую ночь они ночевали в окрестностях Лихого города. Как и в первый раз, им удалось найти уютное местечко в развалинах, которых на их пути встречалось более чем достаточно.  Мангус безмятежно спал, заявив, что не может отвечать за безопасность нынешней ночи, а потому ему нужно набраться сил. Лия, встревоженная его словами, решила дежурить вместе с Хальком. Тот проворчал что-то насчет недоверия, но не слишком сопротивлялся – без компании ночные бдения тянулись слишком долго. Ну и, заодно, он воспользовался случаем, чтобы задать несколько вопросов, которые стеснялся задать при всех. К сожалению, Лия не оценила его любознательности, а потому была не слишком любезна. Впрочем, может, она посчитала, что вопросов оказалось слишком много. Тем не менее, стиснув зубы, лиса в очередной раз объяснила:
– Деньги – это не более, чем средство обмена. Зачем они в Долине, если каждый ее житель может и так получить то, что ему надо!
Лия замолчала, словно ее объяснения были исчерпывающими. Хальку почему-то так не казалось. Он помолчал немного и осторожно спросил:
– И что?
Ведьма вздохнула:
– Просто запомни, ладно? Мангус тебе позже объяснит еще раз – у него это лучше получается.
Хальк кивнул, почувствовав, что большего он не добьется. Наморщив лоб, он все же попросил:
– Проверь меня, пожалуйста.
Лия безразлично пожала плечами. Сочтя этот жест за согласие, Хальк подытожил все, что лиса ему рассказала:
– Это называется деньги или монеты, верно? Их делают из золота, серебра и меди. Монеты делятся на, - Хальк запнулся на мгновение, но тут же продолжил, старательно выговаривая новые слова. – лаги, ласи и лали. В одном лаге двадцать ласей («Ласи», - поправила ведьма.), ласи, в одном ласи пятьдесят лалей. Их нужно отдавать за еду, одежду и ночлег, но мне этого пока делать не стоит, поскольку меня могут легко обмануть и взять больше, чем следует. Уф!
Хальк замолчал, довольный собой, а Лия одобрительно кивнула:
– Ну вот, видишь, все просто. К этому нужно только привыкнуть.
Юноша прищурился, раздумывая, стоит ли задать еще один вопрос, а потом все же решился:
– Я только не совсем понимаю – получается, если один лаг распилить на двадцать частей, то каждый кусочек будет одним ласи?
Если судить по виду лисы, она готова была загрызть непонятливого спутника. От взрыва спасло лишь то, что смена Халька закончилась, а потому нужно было будить Сивела. Разозленная ведьма заявила, что она слишком взвинчена, чтобы спать, кроме того, может легко обходиться без сна несколько дней, а потому вновь осталась сторожить, на этот раз с Сивелом. Хальк, укладываясь спать, усмехнулся, представив себе лекцию, которую придется выслушать брату. Уже засыпая, он тихо проворчал себе под нос:
– Все равно не понимаю, зачем так усложнять себе жизнь…
Ведьма гордо проигнорировала его ворчание, а может и вправду не услышала, во что не совсем верилось, учитывая ее острый слух. А может, ее внимание было целиком сосредоточенно на предполагаемой опасности.
Впрочем, тревога ее оказалась совершенно напрасной – ночь прошла спокойно. В засаду путники попали только на следующий день.


Гл. 3

Они шли довольно долго, и солнце полностью показалось над горизонтом. Мангус шагал впереди, подставив лицо ласковым утренним лучам и чему-то счастливо улыбаясь. Сивел на ходу сосредоточенно повторял ночную лекцию оборотня, и Хальк временами поглядывал на него с легкой завистью – сам он уже успел запутаться в этих лагах, ласях и лелях, а потому бросил это занятие, торжественно пообещав себе, что выучит все не позже чем сегодня вечером. Рут о чем-то глубоко задумалась, машинально (хотя и довольно шустро) переставляя ноги, и вряд ли замечала, что творится вокруг. Так что ничего удивительного, что первой незнакомцев заметила Лия.
Они появились внезапно, вынырнув из-за тянущейся рядом полуразрушенной стены – пятеро крепких мужчин, одетых в чрезвычайно пестрые костюмы. Двое держали наизготовку тяжелые арбалеты, и в их прищуренных глазах не читалось ничего хорошего. Ведьма предостерегающе вскрикнула и стремительно обернулась. Ее худшие опасения подтвердились – сзади стояли еще трое. Несмотря на странные одежды, более подходящие актерам в смешном представлении, нежели воинам (а в том, что эти мужчины не раз вступали в бой, сомневаться не приходилось), ничего забавного в их облике не было.
Непроизвольный рывок оборотня, наконец, обратил внимание ее спутников на неожиданное препятствие. Мангус и Рут застыли на месте (девушка – испугано, Сказитель – сосредоточенно оценивая опасность), а Хальк и Сивел машинально сделали шаг назад, одновременно выдергивая из-за пояса подаренные отцом кинжалы. Заметив их движение, один из неприятелей укоризненно прищелкнул языком:
– Не стоит мальчики. Нет шансов.
Братья затравленно переглянулись. Не то, чтобы они надеялись победить в схватке восемь здоровых мужчин, но оказаться вовсе безоружными в такой компании, когда на тебя угрожающе смотрят острия арбалетных стрел, было как-то…
– Глупо! – прошипела Лия. – Спрячьте свои ножики, не нарывайтесь!
– Разумно! – одобрил незнакомец. – Только не спрячьте, а аккуратно положите на землю.
Тут один из его приятелей что-то сказал вполголоса. Мужчина кивнул.
– Прежде, чем избавитесь от кинжалов, перережьте тетиву ваших луков, - велел он братьям.
Те, стиснув зубы, подчинились едва заметному кивку ведьмы. Луки, лишенные опоры, упали с их плеч на землю. Туда же последовали и кинжалы.
– Это чтобы вы не делали глупостей, - пояснил незнакомец.
– Что вы от нас хотите, жители Лихого города? – спокойно, с долей надменности поинтересовался Мангус. – Денег у нас немного, вы не слишком разбогатеете, ограбив нас.
– Зачем нам ваши лали, - усмехнулся разбойник. – Нам уже заплатили. Вы просто пойдете с нами. Не совершая лишних движений.
– А если мы откажемся?
Незнакомец усмехнулся – от его ухмылки пробирала дрожь.
– Нас наняли привести вас живыми, но никто не говорил, что здоровыми… Ты понял меня, Сказитель?
Не понять было сложно. Путники инстинктивно придвинулись ближе друг к другу. Их пока не торопили, видимо, наслаждаясь замешательством. Вдруг Лия злобно оскалила зубы и прошипела с презрением:
– Изгои!
Двое из пятерых, стоящих впереди, нервно дернулись, а подростки невольно изумились своей невнимательности – как бы они не были испуганы, но не узнать оборотней?!
– Что за… - недоуменно и сердито начал предводитель разбойников, но было поздно.
Ведьма обернулась в лису и отчаянно завыла. Один из неприятелей ответил на ее зов, бросил арбалет и упал на четвереньки, второй, не теряя времени, вцепился в шею своему соседу, на ходу оборачиваясь в волка. Сзади послышались крики и шум схватки. Рут обернулась – седой лис рвал на части бывшего компаньона, а третий разбойник, обезумев, всаживал в оборотня стрелу за стрелой. Из-за развалившейся стены послышался шум. Оттуда, обеспокоенные, стали появляться все новые и новые лица. Люди, оборотни – их было много. Слишком много для засады на пятерых путников, неискушенных в битвах. И тут Рут почувствовала, как теплая волна прошла через ее тело.  Прокатилась от пяток до макушки и взорвалась перед глазами кровавой пеной. Девушка закричала, с ужасом осознавая, что крик ее больше похож на звериный вой. Это было последнее, что она осознала.
В мгновение ока так хорошо начавшееся прозрачное утро превратилось в сущий кошмар. Теперь оно было заполнено предсмертными криками и запахом крови. Сказитель и братья, застыв от изумления, оторопело стояли посреди побоища, наблюдая, как Лия и Рут синхронно воют, управляя схваткой. Вокруг путников образовался невидимый, но от этого не менее действенный круг – разбойники дрались между собой, не обращая никакого внимания на недавние жертвы. Сколько это могло продолжаться неизвестно, но Хальк не выдержал напряжения – он подобрал свой кинжал и бросился, словно обезумев, в самую гущу боя. Сивел последовал за ним.
Вскоре все было кончено. На земле валялось около пятнадцати трупов, а выжившие оборотни, торопливо кланяясь женщинам, чей вой внезапно оборвался, спешили скрыться среди камней и травы. Братья тяжело дышали (к счастью, ни один из них не получил серьезных ран), не в силах поверить, что битва окончена.
Рут застонала, пытаясь подняться. Ее локти и колени были испачканы землей и травой, все тело ныло, и пить хотелось неимоверно. Не в силах удержаться на ногах, она рухнула обратно. Сивел кинулся к ней, стремясь помочь, Мангус стоял рядом, озадаченно качая головой.
– Что это было? – прохрипела Рут.
– Ты Пустой Сосуд, девочка, - печально ответил Мангус. – И только что в этом убедилась.
Он протянул Рут флягу с водой. Та жадно прильнула к горлышку, проглатывая вместе с родниковой влагой слезы благодарности. Мангус и Сивел с умилением смотрели, как она приходит в себя. Эта идиллия была прервана отчаянным криком Халька:
– Лия!
Все посмотрели на него. Хальк стоял, держа на руках безжизненное тело лисы, и по лицу его, размывая кровь, текли слезы.
– Лия, - повторил он растеряно. – Она не дышит!

Посвященный Гарт зевнул и отложил в сторону прочитанный пергамент. «Надо бы передохнуть», - лениво подумал он. В последнее время Гарт вполне освоился со своим положением, позволяя себе то, о чем раньше не мог и мечтать. Задача, поставленная перед ним, была практически невыполнима, это понимали и Сага, и сам Посвященный, а потому спрос с него был невелик. Конечно, Гарт уже предложил несколько вариантов решений, но все они оставались скорее в области теории, а те, что можно было бы применить на практике, Сага решительно отвергала, надеясь на скорую поимку ускользнувших (почему-то она не любила вспоминать об изгнании) из Долины пятерых ее жителей. Так что оставалось лишь ждать, а попутно… Гарт уже не понимал (или не помнил), как он раньше мог обходиться без таких элементарных и приятных вещей – власти над низшими, степенных разговоров с равными, изысканной пищи, общества женщин… Воистину, Сага обращалась со своими людьми гораздо лучше, чем Малышка. Нет, бывший Сказитель ничем не хотел упрекнуть Клио, но… Чем решать все эти вопросы самостоятельно, насколько приятнее и полезнее сосредоточить свои силы на действительно важном! А что понадобится – многозначительное слово и вскользь брошенный намек сделают свое дело. Положительно, такая жизнь ему гораздо больше нравилась. Но самым потрясающим была, конечно, библиотека. Столько книг он видел разве что в Гранитном городе. И каких книг! Старинные манускрипты, никогда не копировавшиеся и не выносившиеся из Долины, а потому бесценные. Гарт читал их с упоением, забывая обо всем, хотя в последнее время он все чаще (не замечая того) испытывал потребность отдохнуть от чтения. Иногда Гарт застывал перед окном, с непонятной сосущей тоской глядя на снежные вершины гор, окружающих Долину. Но такие моменты случались реже и реже – память постепенно подергивалась приятной туманной дымкой.
В дверь осторожно постучали. Гарт поспешно схватил первый попавшийся лист, изобразил на лице хмурую занятость и надменно велел зайти.
– Прости, что прерываю твои раздумья, Посвященный, - молодой, недавно прошедший Обряд страж почтительно поклонился. – Но Сага требует привести тебя.
– На Вершину Башни? – строго уточнил Гарт.
Оборотень кивнул и нерешительно добавил:
– Мне велено тебя проводить…
Гарт усмехнулся:
– Не маленький, сам дойду. Исчезни.
Юноша еще какое-то время робко топтался на пороге, не в силах решить, какому приказу ему подчиниться, но строгий взгляд Посвященного буквально сдул его прочь.  Гарт улыбнулся – несомненно, молодому оборотню был наказ доставить его непосредственно к покоям Саги, но здесь, в Долине, слово Посвященного было гораздо весомее самого строгого приказа любого Начальника Стражи. Он был наравне с самим Верховным жрецом Леориком, а может даже и… Гарт прервал свои размышления и нахмурился: переданное ему было, мягко говоря, необычным. До сих пор Сага, если хотела видеть своего личного сказителя, являлась сама. И ни разу Она (Они?) не присылала за ним стража. Что же случилось?
Посвященный многое успел передумать по дороге, но действительность, как всегда, оказалась проще и неприятнее его предположений.
– Наемники не  справились, - Сага-Ранта восседала на огненном троне и холодно смотрела на Гарта. – Твой план не сработал, им удалось ускользнуть.
Гарт не стал спрашивать, кому «им», не стал и уточнять, что идея с наемниками целиком принадлежала Саге – незачем. Вместо этого он спросил:
– Есть ли сведения, куда они могли направиться?
Сага-Ранта скривила губы:
– Скорее всего, к Альмизе, больше некуда. Но я с ней в ссоре.
Гарт кивнул, пытаясь воспроизвести в уме карту Арленда. Он что-то прикинул, и лицо его осветила улыбка:
– Если они идут к сельмам, им не миновать Вейр.
Сага на мгновение задумалась и тряхнула головой:
– Верно. Но чем… Хотя… Этот город почти полностью под властью Мехена. А с ним-то я смогу договориться!
Ее голос заметно потеплел. Сага спрыгнула вниз и, подойдя к Посвященному, положила руку ему на плечо:
– У тебя действительно светлая голова. Я могу подарить судьбу, но удача мне не подвластна. Ты – ее улыбка.
Ободренный Гарт решил воспользоваться хорошим настроением Саги-Ранта:
– Я не сомневаюсь, что Мехен не сможет отказать самой величественной из всех Сил Арленда, - Силы, он научился льстить, это было для него неожиданно, но лесть его была принята благосклонно, и Гарт не стал отвлекаться по пустякам. – Но если что-то пойдет не так, как надо…
Сага нахмурилась, но Гарт упрямо закончил:
– Я предлагаю все-таки воспользоваться подростком, перед которым сможет открыться ход к Прародителю, и который задаст необходимые вопросы. Для этого нужно просто выбрать ребенка и соответствующе воспитать его!
На минуту Гарту почудилось, что его предложение будет снова отвергнуто.  Он успел испугаться внезапно потемневшего лица Саги-Ранта и пожалеть о преждевременных словах. Но та, совладав с собой (а может, побеседовав с Сагой-Го) неохотно кивнула:
– Если ничего не получится, ты получишь ребенка, - сухо сказала она и направилась к трону, который стал превращаться в багровый пламень.
И тут с языка Посвященного сорвался давно назревавший, но от этого не менее неожиданный вопрос:
– Скажи, Сага, а почему ты не попробовала в самом начале с ними договориться?
Гарт застыл в ужасе, кляня себя последними словами за несдержанность, а Сага-Ранта медленно обернулась.
– О! – растеряно ответила Она (Они?). – Мне это и в голову не пришло. А ты думаешь, могло бы получиться?


К счастью, Хальк ошибся – Лия дышала. Пусть ее дыхание было редким и почти неслышным, но, тем не менее, она была еще жива. Ребята стояли, сами стараясь не дышать, пока Мангус тщательно осматривал тело ведьмы. Чем дальше длился осмотр, тем мрачнее становилось его лицо. Закончив, Сказитель выпрямился и долго молчал, скорбно глядя на старинную подругу. Первой тягостную тишину нарушила уже вполне пришедшая в себя Рут:
– Она серьезно ранена?
Мангус покачал головой:
– Я тоже надеялся, что она ранена. Но на ней ни царапины…
Его спутники изумленно переглянулись: надеялся?! Мангус что, сошел с ума?
– Это значит, она скоро придет в себя? – осторожно уточнил Сивел.
Мангус печально ответил:
– Это значит, она почти наверное умрет.
От этого ответа у всех перехватило дыхание – несмотря на кажущуюся нелогичность, чувствовалось, что Сказитель знает, о чем говорит. Мангус посмотрел на их лица и угадал следующий вопрос:
– Потому что Лия в последнем бою растратила все свои силы. Ей больше нечем жить – снова став Лисьей госпожой, она выжгла себя изнутри.
Рут ощутила, как сердце ее сжимается от боли. Только сейчас она поняла, насколько привязалась к ведьме. И дело было не в том, что долгое время им приходилось делить пищу и ночлег, удачу и невзгоды. Точнее, не только в этом. Дело было в том, что за неласковой и подчас суровой и грубоватой внешностью ведьмы скрывалась нежная и заботливая женщина. Она стала матерью для троих изгнанных из дома подростков, заботилась о них и пыталась воспитать, как прежде воспитывала многие поколения лисят: ведь Лисья госпожа, это прежде всего учительница и нянька для маленьких оборотней, и лишь во вторую очередь – Закон для взрослых, закон, которого ослушаться невозможно. И ребята потянулись к ней своими молодыми и жаждущими материнской ласки сердцами, и уже не обращали внимания ни на частое недовольное ворчание, ни на язвительный характер оборотня. Все-таки, становиться взрослым, когда тебе только-только исполнилось пятнадцать – это слишком тяжело.
– Ее можно как-нибудь спасти? – замирая от тоски тихо спросил Сивел, отчаянно надеясь на положительный ответ.
Но Мангус только опустил голову. Сгорбившись, он словно состарился на глазах. Повисло тягостное молчание. Рут, опустилась на колени перед ведьмой и тихо заплакала. Братья стояли молча, кусая губы. Вскоре Рут подняла заплаканное лицо, в глазах ее плескалось отчаяние:
– Это я виновата?
– В чем? – испугался Мангус.
– Я помогла Лие сжечь жизненные силы? Сначала Сказитель, теперь она – от меня одни беды. Почему меня не схватили на границе?
Мангус быстро (слишком быстро, по мнению Халька) ответил:
– Нет, здесь нет твоей вины! Наоборот, если бы не ты, ведьма продержалась бы гораздо меньше, и погибли бы все…
Халька охватили неясные сомнения, но он прикусил язык. В конце концов, сказать Рут, что Сказитель лжет, было бы глупо. Да и не мог он лгать, так ведь? И даже не до конца сказанная правда – это тоже ложь. Или нет?
Размышления Халька прервал Сивел:
– Хватит ныть, - решительно сказал он. – Лия еще жива, значит надо попытаться ее спасти. Если нужна будет помощь Силы, значит мы ее получим. Здесь ведь недалеко до Альмизы, Сказитель? Тогда веди нас.
Мангус с удивлением посмотрел на обычно тихого подростка. Теперь губы Сивела были крепко сжаты, и в глазах горела угрюмая решимость, совершенно преобразившая его. Сказитель уважительно кивнул и стал собирать разбросанные по земле вещи.
На то, чтобы все подобрать и наскоро закрепить за плечами луки (стрелять из них с перевязанной тетивой, разумеется, было невозможно, но, по крайней мере, они не сваливались) потребовалось совсем немного времени. Тем временем Мангус восстановил в памяти карту этих мест (как Сказитель, он мог с легкостью вспомнить любую схему, которую когда-либо, пусть и мельком, видел один из рассказчиков Истории). Сказитель заговорил, и голос его был полон надежды: 
– Если идти достаточно быстро, завтра к полудню мы достигнем переправы в лутам кхантов.
Хальк взял на руки лису, и они отправились в путь.


Этот день был, наверное, самым утомительным за все время их путешествия – по крайней мере, так думала Рут. Но если бы она сказала это вслух, братья, скорее всего с ней не согласились – слишком свежими были воспоминания о другом похожем дне. И пусть сейчас они шли так быстро, как могли (пока не почувствовали, что еще немного – и упадут, лишь тогда они немного снизили темп), пусть не ели ни крошки и не останавливались до тех пор, пока не стало слишком темно, но, по крайней мере, им не приходилось страдать от холода и обмирать от страха, перебираясь по обледеневшим камням через глубокие ущелья. Впрочем, сил придавала и чуточку сумасшедшая и немного глупая мысль: в тот раз ведь все закончилось хорошо, почему в этот должно быть иначе?! Собственно, они готовы были идти до полного изнеможения, но месяц заканчивался, и узкий серп Сельмины давал слишком мало света. Так что путники остановились, но не раньше, чем перестали различать камни в двух шагах от себя.
Огонь разжигать не стали, наскоро перекусили и, измученные свалились спать. Все, кроме Мангуса – тот сказал, что будет сторожить. Возражать никто не стал, только Рут, завернувшись в одеяло, вдруг подумала, что Сказитель слишком быстро слабеет. В голове ее мелькнула шальная мысль – не делится ли Мангус своими силами с умирающей лисой? С этой мыслью она и заснула.
Мангус разбудил своих спутников, когда небо на горизонте только-только начало светлеть. Они поднялись, ничуть не выспавшиеся, молча и быстро поели, досыпая во время завтрака, и снова отправились в путь.
Их настойчивость была вознаграждена – незадолго до полудня они добрались до удобной широкой дороги, а вскоре вышли к переправе. Вовремя: паром уже отходил. Но истошные крики, неистовая жестикуляция и прочие активные попытки привлечь к себе внимание (а может и обещание Мангуса отдать десять лали вместо пяти) убедили паромщика вернуться.
Паром тоскливо заскрипел, резко меняя направление, но никому не было дела до его жалоб. Оказавшись на палубе (пришлось прыгать с берега, Рут сорвалась в воду, и теперь ежилась от холода, недоумевая, как Мангус умудрился так легко перепрыгнуть с ведьмой на руках),  путники перевели дух и огляделись в поисках свободного места. Найти его оказалось непросто: все вокруг было загромождено гружеными телегами, сваленными в кучи тюками и сосредоточенно снующими туда-сюда людьми. Ребята откровенно растерялись в такой обстановке, но Сказитель и здесь оказался на высоте – окинув взором весь этот бедлам, он шустро поспешил в сторону и через несколько мгновений уже сидел между горой тюков с одной стороны и жующей компанией с другой. Те хмуро покосились на него, но ничего не сказали – то ли не хотели связываться со Сказителем, то ли еще по какой причине.
Примостившись рядом с Мангусом, ребята привалились к мягкой стене сложенных тюков и с облегчением расслабились. Рут, уже совершенно замерзшая, стала рыться в своем дорожном мешке в поисках сухой одежды. Когда она потянула край блузы, намериваясь переодеться, Мангус приоткрыл глаза и лениво посоветовал:
– Либо подожди до берега, либо попроси братьев прикрыть тебя чем-нибудь, пока переодеваешься: здесь не принято, чтобы женщина обнажалась прилюдно.
– Так я ведь не обнажаюсь, мне просто надо переодеться, - удивленно возразила Рут.
– Не спорь, пожалуйста, - попросил Мангус. – Делай, как я говорю.
Рут пожала плечами, но спорить больше не стала. Он растолкала успевших задремать братьев и передала им просьбу Мангуса. Те возмутились было, что их будят из-за таких пустяков, но Сказитель проигнорировал их возражения. Впрочем, Сивел краем глаза заметил странное возбуждение на лицах невольных соседей и решил, что в капризе Сказителя есть свои основания. Так что Рут, наконец, смогла надеть сухую одежду, и измученные путники, наконец, задремали.
Им показалось, что они зарыли глаза лишь на мгновение, когда их разбудили крики, ржание и шум. Оказалось, паром прибыл. Сойдя на берег, пассажиры парома (кстати, успевшие сменить пестрые костюмы жителей Лихого города на короткие суконные брюки, шелковые свободные рубахи с огромным воротом и длиннополые кафтаны, покрытые причудливой вышивкой) довольно быстро разъехались в разные стороны – кто на своих экипажах, а кого-то поджидали на берегу. Путникам же пришлось срочно отойти в сторону, чтобы их не занесла обратно на паром толпа отъезжающих. Впрочем, погрузились те довольно быстро, и паром, опять загруженный под завязку, немедленно отчалил.
Оказавшись на берегу почти в полном одиночестве, ребята растеряно посмотрели друг на друга.
– И куда теперь? – спросил Сивел Сказителя.
Тот пожал плечами:
– Теперь  нужно найти кого-нибудь, кто бы отвез нас к Эсбаду, где находится главный Храм Альмизы.
Предложение было, конечно хорошим, но, скорее всего, невыполнимым. Вокруг не было видно ни людей, ни строений.
– Почему здесь так пусто? – поинтересовался Хальк, оглядываясь.
– Потому что кханты запрещают жителям лутама селиться рядом с пристанью, - пояснил Мангус. – Они считают, что это создает ненужные проблемы.
– Какие?
– Откуда я знаю, - сердито ответил Сказитель. – Я же не кхант! Не отвлекайте меня, пожалуйста, мне нужно вспомнить, по какой дороге нам лучше двинуться.
Действительно, выбор был нелегким – от пристани веером расходилось множество дорог.
– Наверное, вон та ведет в столицу, - несмело предположила Рут, указав на самую широкую и, видимо, наиболее часто используемую.
Мангус усмехнулся:
– Ты не ошиблась, девочка, но не пойдем же мы пешком! Нам нужно кратчайшим путем добраться до какого-нибудь постоялого двора или хотя бы деревеньки, чтобы нанять каб.
– Что сделать? – не понял Сивел.
Мангус вздохнул:
– Попросить хозяина каба (так здесь называются дорожные телеги), чтобы он в обмен на несколько лалей отвез нас в Эсбад.  Хм, насколько я помню карту, ближайший населенный пункт находится вон в той стороне.
Поскольку возражений не последовало, туда они и направились.


Мангус не ошибся – еще не наступил вечер, как путники наткнулись на маленькую, всего в одну улочку, на которой стояло несколько домов, деревеньку. Вид ее удивил ребят – привыкшие к деревянным домам Долины, до сих пор они видели каменные строения только в Столице и Гранитном городе. А здесь все было из камня – и дома, и заборы.
– Нам сюда, - сказал заметно повеселевший Мангус, указывая на деревянные ворота, помеченные строчными буквами «гару» и «лэйт».
– О! – удивился Хальк. – Здесь те же обозначения, что и в Долине?
– Конечно, - пожал плечами Мангус. – «Гару» по всему Арленду обозначают перевозки, а «лэйт» ночлег. Так же как строчная «саос» указывает на школу, или «мэйт» – на то, что в этом месте подают еду…
Это было хорошей новостью – по крайней мере,  в чужих для них землях оказалось хоть что-то знакомое и понятное. Они хотели было расспросить Мангуса больше, но не успели – тот уже открыл небольшую дверцу в воротах и вошел внутрь.
За каменным забором было не столь чисто, как на улице – то тут, то там валялись старые колеса, железные болты, заржавленные пружины и совершенно непонятные обломки. По двору бродило несколько облезлых куриц, лениво роясь в пыли и склевывая чахлую молодую траву. Откуда-то из-за дома слышалось лошадиное ржание и металлический перестук. На перилах, ограничивающих каменное крыльцо, сидел дюжий мужик в расстегнутой стеганой куртке с закатанными рукавами, что-то с удовольствием прихлебывая из огромной глиняной кружки. Увидев гостей, он неторопливо поднялся и ленивой походкой приблизился.
– Что угодно? – равнодушно поинтересовался он, внимательно оглядывая пришедших.
– Нам нужно в Эсбад, - ответил Мангус. – И как можно скорее.
– Можно и в Эсбад, - пожал плечами хозяин. – За два ласи доставим на место.
– Двадцать пять лали, - быстро возразил Мангус.
Хозяин посмотрел на него с долей уважения и сообщил:
– Один ласи и сорок лалей – только из уважения к Сказителю…
Торговались довольно долго, но, в конце концов, сошлись на одном ласи. Хозяин пробормотал что-то насчет разорения, но, впрочем, недовольным он не выглядел. Попросив подождать немного, он, видимо, пошел отдавать распоряжения.
– Поторопись, - крикнул ему вслед Мангус. – Нам нужно быть в Эсбаде сегодня к ночи…
Хозяин обернулся, на лице его было написано изумление:
– Вы с ума сошли! – сердито сказал он. – Не раньше, чем завтра к полудню!
Мангус покачал головой:
– К ночи. Неужели, у тебя такие медленные кони? За целый ласи они могли бы бегать быстрее… Впрочем, я могу накинуть еще пол-ласи…
– Полтора! – быстро сказал хозяин.
Торг готов был возобновиться, но тут ворота скрипнули, и во двор вошел высокий человек, с ног до головы закутанный в черный плащ. На руках его были перчатки, а лицо полностью закрывала мягкая на вид черная повязка, оставляя видимыми только бесцветные глаза. Хозяин побледнел и низко поклонился. Мангус едва заметно скривился и коротко кивнул. Человек подошел к спорящим и невыразительным голосом произнес:
– Трое подростков, оборотень и Сказитель. Интересная компания. Куда направляетесь?
– Они заказали каб до Эсбада, Безликий - дрожащим голосом ответил хозяин, так и не решившийся разогнуться. – Хотят доехать до столицы к ночи…
– Вот как? – в голосе незнакомца чувствовалась усмешка. – Тогда почему ты все еще здесь? Иди, готовь лошадей, запросил-то ты с путников, наверное, немало?
– Всего полтора ласи, - прошелестел испуганный хозяин.
– Так я и думал. Жаден ты, – констатировал незнакомец. – Впрочем, это ваши дела. А теперь оставь нас на какое-то время, будь добр…
Хозяин довольно быстро удалился. Безликий повернулся к Мангусу.
– Ну, и что же понадобилось такой странной компании в Эсбаде?
– Сказители не обязаны отчитываться кхантам о своих целях, - холодно ответил тот. – Но тайны нет – нам нужно повидать Альмизу.
Кхант усмехнулся:
– Ты не мелочишься. А почему ты уверен, что Серебряная Госпожа станет говорить с тобой? Чем вы можете привлечь ее внимание? – неожиданно низким голосом спросил он.
Ребята вдруг ощутили неодолимое желание рассказать кханту все, что случилось с ними. Но тут Мангус взмахнул рукой, и наваждение пропало столь же внезапно, как и появилось.
– Не вмешивайся не в свои дела, кхант! – грозно произнес Сказитель. – Наша история тебя не касается!
– Какой ты сердитый, - восхитился тот. – Ну хорошо, может ты и прав. Ладно, идите своей дорогой. Я не буду вам препятствовать… Тем более, что мне нужно отправится в противоположную сторону. Жаль, конечно, я уверен, что ваша история довольно любопытна. Но не хотите поделиться – не надо. Настаивать не буду. Куда же запропастился этот увалень?
Хозяин, словно услышавший последние слова кханта, почти бегом появился из-за дома. За ним, грохоча колесами по каменной дорожке, влекомая парой лошадей, ехала самая странная повозка, которую видели подростки в своей жизни. При взгляде на нее приходило в голову только одно сравнение – сундук на колесах. Правда, с окнами и дверьми, но сходство с квадратным сундуком было огромное. Очевидно, это и был каб. Следом двое молодых людей вели за поводья красавца коня вороной масти. Кхант с удовольствием заметил:
– Приятно видеть, что ты помнишь обо мне, Корсик! – он подошел к коню и потрепал его по холке. – Лайгус, дружище, рад тебя видеть.
Конь фыркнул и ткнулся фиолетовым носом в плечо кханта. А тот обратился к хозяину:
– Залог оставлять?
Хозяин осклабился:
– Мне-то незачем, я тебе верю. Но мои компаньоны с меня шкуру в противном случае спустят, Безликий…
Кхант расхохотался:
– А то я не знаю, что твои так называемые «компаньоны» при одном твоем имени дрожат! Ладно, держи.
Он кинул в ловко подставленную ладонь Корсика четыре ласи, легко вскочил на коня и, крикнув: «Удачной дороги, таинственные незнакомцы!»,  стрелой вылетел в предусмотрительно открытые одним из работников ворота. Хозяин посмотрел ему вслед и с досадой сплюнул:
– Четыре ласи за такого коня! – он с тоской посмотрел на ребят и добавил. – И ведь ничего не поделаешь: попробуй возмутиться и даже имени твоего никто не вспомнит.
– Не любишь Безликих? – усмехнулся Мангус.
– А кто их любит? – тоскливо заметил Корсик. – Они считают, что имеют право во все вмешиваться. И вмешиваются – Сила-то на их стороне… А за нас, бедных торговцев, никто заступиться не может. А тут еще и старшего сына я из-за них потерял…
Мангус сочувственно поморщился:
– Чем-то не угодил кхантам, что ли?
Хозяин покачал головой:
– Нет. Решил себя испытать – пошел к Альмизе. Так что, получится у него или нет, а сына мне больше не увидеть. Будто умер. А я так надеялся, что он моим преемником станет, такой толковый был, думал, оставлю ему все мое дело…
Тут он будто очнулся и сухо произнес:
– Ладно, каб для вас готов, платите полтора ласи и отправляйтесь куда угодно.
Он забрал протянутые Мангусом деньги и ушел в дом, не оглядываясь.


Ночь царит над миром. Может быть, последняя ночь. Что случится после Ритуала, я не знаю, знаю лишь одно – таким, как прежде уже ничего не будет. И я не могу уснуть, и мне кажется, что все остальные тоже бодрствуют в эту ночь. Хотя, не исключено что я ошибаюсь. Интересно, о чем сейчас грезит Мехен, сейчас, когда мечта всей его жизни почти исполнена? Что мнится моей дочери, когда миг освобождения так близок? О чем думает Альмиза? Впрочем, Серебряная Госпожа наверняка спокойно спит в своей постели – она никогда не страдала излишней мнительностью. Я не знаю, что чувствуют сейчас эти трое, но мне страшно. Страшно перед тем, что должно случиться, и еще более страшно, что не случится ничего. Владыки, дайте мне смелости! Но Они молчат, равнодушно наблюдая за тем, как я пытаюсь спорить с Ними. Или готовят всем нам ужасный конец? Или все происходит по Их воле и нас ждет награда? Что нас ждет, Владыки? Нет ответа. Только плачут в темноте цикады, да поскрипывают ветви старого дуба.
Устав бороться с собой (да и ладно, старики все равно спят мало), беру кувшин вина и выхожу в сад. Если Владыки против, сейчас самое время прервать мое существование, послав в мой сад одного из питомцев Владыки. Говорят, раньше такое случалось, и во дворах находили разодранные останки провинившихся жрецов. Но все тихо в ночи…
Удобно расположившись под дубом и отхлебнув из кувшина, почему-то вспоминаю своего отца – наверное, потому, что он тоже любил проводить ночи под сенью деревьев. Старый садовник, плакал ли ты, когда жребий пал на твоего единственного сына? Гордился ли, когда я стал жрецом? Я не знаю, поскольку видел тебя последний раз, когда Стражи уводили меня из отчего дома. Больше я никогда не возвращался в ту дальнюю провинцию, в которой испустил свой первый крик. А тебя, если ты и приезжал в Столицу, все равно не допустили во внутренний Храм, из которого долгое время мне не дозволено было выходить. Гораздо позже, став одним из Старших жрецов, я пытался узнать твою судьбу. Но никто не смог мне дать ответа. Я даже не знаю, когда ты умер, отец. Я почти не помню тебя, прости.
Осушив почти половину кувшина, я, наконец, чувствую, как сон начинает подбираться к моему измученному разуму. Будь благословенна, благородная кровь винограда, дарующая успокоение!


Колеса каба грохотали о камень дороги, кучер время от времени звонко покрикивал, сочно прищелкивая хлыстом, Мангус крепко спал, привалившись к мягкой спинке сидения, Лия лежала рядом с ним, будто огромная меховая кукла, а ребята никак не могли наглядеться в окно. Там было на что посмотреть – мимо пролетали ухоженные поля, аккуратные каменные дома, небольшие прозрачные рощи, уже начинающие покрываться нежным зеленым светом… Вокруг все было чистым, свежим и лощеным, и словно не совсем настоящим. Впрочем, такое впечатление могло быть обманчивым – несмотря на несуразный (с точки зрения жителей Долины Саги) вид, каб развил довольно приличную скорость (если не сказать больше). Да и внутри он оказался гораздо уютнее, нежели снаружи – две мягких скамьи с высокими спинками и стенки, обитые мехом, создавали вполне ощутимый комфорт.  Странно, но тряски тоже почти не было – каб покачивался плавно, мягко убаюкивая пассажиров. Так что, через некоторое время, ребята последовали примеру Мангуса.
Проснулись они только поздним вечером, когда повозка остановилась. Собственно, именно это их и разбудило. Кучер постучал по крыше и громко сообщил, глядя на пассажиров сверху в небольшое окошко:
– Эсбад! Где вас высадить?
В его голосе чувствовались гордость и усталость одновременно.
– Нам нужно к Храму Альмизы, - ответил Мангус и рассеянно погладил рыжий мех оборотня.
Улыбка кучера скривилась, теперь он смотрел на своих пассажиров, словно на сумасшедших. Но Сказитель не обратил на это ни малейшего внимания – еле слышно охнув, Мангус резко склонился над лисой, прижавшись ухом к ее груди. Ребята замерли, не желая верить. Почему-то до сих пор им и в голову не приходила мысль, что они могут не успеть. Но когда Сказитель поднял голову, в его глазах плескалась тоска:
– Все, - с тихим отчаянием сказал он.
Рут закрыла ладошками лицо, Сивел издал какой-то непонятный горловой звук, а Хальк начал медленно качать головой:
– Нет. Этого не может быть. Не может быть. Не может…
Он упал на колени, прижался лбом к уже остывающему телу оборотня и зарыдал, резко и прерывисто. Мангус обнял его за плечи, то ли стараясь утешить, то ли пытаясь не расплакаться самому. Недоумение на лице кучера сменилось искренним сочувствием. Он присвистнул понимающе, помолчал некоторое время, а потом дернул вожжи и куда-то медленно покатил.
На этот раз ехали совсем недолго, и, остановившись, кучер сошел со своего места, распахнул дверцу каба и мягко сказал:
– Здесь самое лучшее место для прощания. В эту рощу привозят ушедших со всех уголков Арленда. Здесь всегда царит лето, и говорят что те, кого слуги Вечно Скорбящей забирают из-под этих деревьев, всегда помнят счастье прошедшей жизни… Я сочувствую вашему горю. Я подожду вас столько, сколько будет нужно.
Сказитель кивнул, но не смог ничего сказать в ответ – перехватило дыхание. Путники медленно вышли из каба, Хальк осторожно нес тело, так бережно, словно Лия была еще жива и могла пострадать от малейшей тряски.
Они углубились в кипарисовую рощу. Воздух был свеж и прозрачен, вечнозеленые деревья, укутанные темнотой, легко покачивали головами и негромко шептали что-то, словно скорбя вместе с ними, и, в то же время, уговаривая не печалиться, поскольку конец – это всегда начало чего-то нового. И под этот шепот слезы постепенно высохли, оставив после себя светлую печаль и щемящее спокойствие.
Они положили тело оборотня на шелковистую траву под высоким кипарисом и сели рядом, прижавшись друг к другу, как испуганные дети. Молча смотрели на Лию, прощаясь, вспоминая что-то сокровенное, и ждали. Они вздрогнули, когда над рощей раздался плачущий Крик Последнего Спутника.
Сумрачной тенью бесшумно опустился Могильщик рядом с друзьями. Невесомо ступая по траве, он подошел к ним вплотную (прозрачные крылья чуть слышно шелестели) и присел на траву.
– Вот и снова встретились, старая подружка, - печально сказал он, качая головой. – Только я совсем не рад этой встрече…
Сивел вскинул голову и внимательно посмотрел на Могильщика. Тот кивнул:
– И тебе здравствуй, цыпленок. Не думал, что наша встреча будет такой скорой…
Сказитель провел рукой по рыжему меху:
– Ты знал ее, Старший Могильщик?
Тот кивнул:
– С давних времен. Когда мы познакомились, я еще не был Старшим, а она начала свой первый Зимний Бег, - он улыбнулся чему-то и продолжил. – Я был молод тогда, только-только стал Могильщиком, а потому не умел еще угадывать время появления. Вот и появился на поляне в Гиблой Топи, когда там еще вовсю кипел бой. Лия тогда заблудилась, отстав от других оборотней (она никогда в этом не признавалась, но я подозреваю, сознательно), и наткнулась на одичавшую стаю джямбл-кут. Когда я прилетел, на земле уже валялось около пяти болотных крыс, и еще столько же остервенело нападали на молодого оборотня. Честно говоря, я растерялся – работы для меня еще не было, а лететь обратно желания не возникало: вдруг придется возвращаться. Так что я приземлился на ближайшее дерево и стал наблюдать. А она повернулась ко мне, вся в крови, глаза сверкают яростью, и крикнула: «Ну что ждешь?! Помогай!». Я так изумился, что…помог. Слетел вниз и разогнал оставшихся крыс. Впрочем, мне кажется, она и сама бы справилась. Да. А потом долго выводил ее из топей – она далеко умудрилась забраться. Сопровождал, пока на хряпов не наткнулись.
Старший Могильщик помолчал немного и подытожил:
– Вот так и познакомились. Потом не раз приходилось сталкиваться… Скучно мне без нее будет…
Рут тихо спросила:
– Что ее ждет?
Могильщик пожал плечами:
– Не мне это решать, увы.
– А что решать тебе? – с вызовом спросил Хальк.
Старший Могильщик окинул его острым взглядом и сухо ответил:
– Например, когда уносить тело. И мне кажется, сейчас самое время – все успели проститься, негоже Вечно Скорбящей ждать. А тебе мой совет: научись отличать смелость от грубости. А то мы встретимся скорее, чем бы тебе хотелось…
Хальк покраснел и попытался оправдаться, мол, не то хотел сказать. Могильщик прервал его небрежно:
– Да ладно, не стоит извинений. Чего только мне не приходилось выслушивать… Но уже действительно пора. До встречи, Избранники Вечности!
Он встал, осторожно поднял на руки мертвую ведьму, развернул прозрачные крылья и легко взлетел в небо, оглашая притихшую рощу жалобным криком. Все смотрели ему вслед, но никто не видел полета – смотреть мешали слезы. Наконец, Мангус тяжело вздохнул и сказал:
– Ну вот и все. Прощай, Лия. А нам пора – попросим кучера довезти нас до ближайшего постоялого двора, там переночуем сегодня, а завтра снова отправимся в путь.
Его спутники угрюмо кивнули и поплелись вслед за Сказителем к ожидавшему их кабу.


Кучер сдержал слово: дождался. Отвез к ближайшему постоялому двору, взял предложенные деньги и, посоветовав не соваться к Серебряной Змее, укатил прочь.
Сказитель долго стучал в деревянную потемневшую от времени дверь (на которой едва угадывалась яркая раньше, а теперь почти слившаяся с деревом «лэйт»), пока, наконец, ворча и позевывая, в вырезанное на двери  окошечко не высунулся заспанный хозяин. Он сообщил, что осталась всего одна комната, меньше чем за пять лалей он ее сдавать не намерен, а потому, если нет денег, пусть ночные гости валят на все четыре стороны. Привередничать не стали – не шататься же ночью по незнакомому городу. Хозяин разочаровано загремел засовами, запуская путников, забрал пять медных монет, кликнул слугу, велев обслужить постояльцев, и отправился досыпать.
Слуга, здоровенный детина с заспанным, покрытым оспинами лицом, хмуро бухнул на деревянный стол у стены блюдо с холодным мясом, и тут же задремал, присев у камина. Изрядно проголодавшиеся путники жадно накинулись на еду – голод оказался сильнее горя. Когда блюдо с мясом опустело, а подростки, осоловевшие от обильной пищи почти уснули прямо за столом, Мангус разбудил слугу и попросил отвести их в комнату. Тот недовольно пробурчал что-то, снял со стены коптящую лампу и медленно стал подниматься вверх по каменной лестнице.
Предложенная комната находилась под самой крышей. Мангус поднял повыше оставленную слугой лампу и осмотрелся.
– Мда-а-а, - с сомнением протянул он. – Вряд ли мы все уместимся на этой кровати…
Мягко говоря, это было преувеличением – на закинутых шкурами досках, символизирующих постель, было бы тесно и одному.
– Ладно, - решительно сказал Мангус. – Рут, ты у нас теперь самая  маленькая, так что устраивайся на лежанке. А остальные – на пол. Там, по крайней мере, просторнее.
Несмотря на радужное предсказание Сказителя, энтузиазма его предложение у братьев не вызвало. Впрочем, вариантов не было – не кидать же на пол единственную женщину в компании! «Теперь единственную» - резанула каждого невольная мысль. И стало как-то все равно где спать и на чем. Так что разобрались быстро.


Солнце палит и бесится, хотя до полудня еще далеко. Молодые танцоры обливаются потом, старательно повторяя движения учителя ритуального танца. Я нахожу глазами Сагу – лицо ее покрывает восковая бледность, движения неуверенны и слабы, верно, она держится из последних сил. Потерпи еще немного, моя девочка! Осталось недолго – скоро объявят перерыв. Нельзя, чтобы хоть кому-нибудь закралось подозрение о том, что с тобой что-то неладно! Сага держится.
Я чувствую сзади движение и оборачиваюсь – двое Стражей пришли понаблюдать за обучением новичков. Что они чувствуют, что вспоминают, глядя на этих подростков? Даже я, столь искушенный в чтении тайных человеческих дум не могу сказать ничего – Стражи бесстрастны, ни один мускул не дрогнет на их лицах. Может, они присматривают себе смену? Мысль любопытна, но я знаю, что это не так – Стражи не выбирают себе адептов, как это делают жрецы. Или все-таки?
Чтобы стать Стражем нужно пройти долгий путь.  Я уже не раз это видел – не первый год наблюдаю за танцующими. Они приходят все одинаковые, начинают, кто-то лучше, кто-то хуже. Но рано или поздно что-то происходит, и тогда один из подростков внезапно меняется. Его (или ее) больше не интересует замкнутая, но полная страстей и событий жизнь внутри Обители Избранных – только танцы. Он (или она) становится молчаливым и задумчивым. И все внутри Обители понимают – появился новый кандидат в Стражи. Иногда (очень редко) его путь обрывается обмороком во время ритуального танца, но гораздо чаше конец совершенно иной. Протанцевав два года, в один из последних танцев кандидат внезапно останавливается и ложится ничком перед статуей Владычицы. Тогда к нему подходят Стражи, но не влекут в Храм, как обычно, а становятся с обеих сторон, бесстрастно глядя вперед. Так он лежит до самого вечера, до тех пор, пока Стражи не удаляются, оставляя кандидата наедине с питомцами Владыки и милостью Владычицы. И эта ночь решает все – либо у Владычицы появляется новый Страж, либо у питомцев Владыки роскошный пир.
Никто не знает, что же происходит в эту решающую ночь и откуда у новых Стражей появляется на плече белая татуировка Хранящей Ладони, а Стражи, разумеется, молчат. Не говорят они и о том, почему никогда не заводят семей и почти перестают стареть, и где хоронят своих мертвых. Когда я был молодой и глупый, я пытался узнать все это и даже осмелился обратиться с этим вопросом к жрецу, который учил нас. Он ответил, что это воля Владычицы, а на следующий день опоил меня дурманом перед танцем, видно испугавшись, что может потерять преемника…
От чего спас меня или чего лишил  мой старый учитель? Став Верховным жрецом, я доказал, что он не ошибся в выборе. Так ли это? Или нет? Когда-то я мучился этим вопросом, но давно уже забыл про него.
Недовольный окрик выводит меня из раздумий. Невольно вздрагивая, смотрю на танцоров. Нет, хвала Владыкам, это не Сага! Свалился какой-то мальчик, заработав себе пару оплеух и дополнительные занятия. Что ж, это оправдано - прежде, чем сделать свой выбор, Владыки должны насладиться танцем, а потому танцоры не должны быть слабыми. Краем глаза замечаю, что наблюдатели бесшумно исчезают. Глухо звякает колокол, давая сигнал окончания занятий. Тут же, будто ниоткуда, появляются другие (или те же?) Стражи, чтобы проводить новичков обратно в Обитель. Там их ждет обед, недолгий отдых, и снова изнурительные занятия. А пред ликами Владык скоро предстанут новые танцоры, для которых обморок не оканчивается недовольством учителя. Я тоже могу немного отдохнуть – в общем-то, мне необязательно присутствовать при ритуальном танце. Это обязанность Стражей. Но я вернусь. Я всегда возвращаюсь.


Утром, спустившись вниз, путники обнаружили, что постоялый двор действительно забит до отказа. Похоже, они успели как раз к завтраку - все столы (а их оказалось немало) были заняты сосредоточенно жующими людьми. Ребята в растерянности остановились, не зная, куда им приткнуться, но на их счастье, один из столов скоро освободился, и путники поспешили занять места на скамье.
– Что это? – спросил Мангус у подошедшей служанки. – Какой-то праздник?
– Почему, - хихикнула она. – Обычное утро обычного дня…
Мангус хмыкнул, с изумлением оглядываясь вокруг:
– У вас что, всегда так шумно?
Девушка пожала плечами:
– Большой город, народу много, на отсутствие клиентов не жалуемся… Что заказывать будете?
– А что есть?
– Мясо, лачи, лепешки, сидр. На любой вкус.
Есть хотелось не очень, потому ограничились лепешками и сидром. Девушка, явно разочарованная скудным заказом, умчалась. Пока братья с интересом оглядывались по сторонам, Рут решила расспросить Сказителя:
– Мангус, а почему Могильщик назвал нас Избранниками Вечности?
Тот пожал плечами:
– Откуда я знаю. Они любят туманно выражаться.
– А что надо было тому кханту? Может, нам опасно здесь оставаться?
Мангус расхохотался:
– Ни один Безликий не способен пройти мимо загадки, чтобы не попытаться ее раскрыть. Это своего рода рефлекс – они помешаны на сборе информации, уверены, что та дает им власть. Впрочем, мне кажется, они не слишком ошибаются. А вот насчет опасности… Похоже, нам сейчас везде находиться небезопасно, не понимаю, правда почему так получается. Такое впечатление, что на нас охотятся все Силы Арленда. Только не спрашивай, пожалуйста, зачем – я сам ничего не понимаю.
Рут кивнула с сомнением, но замолчала. Впрочем, может потому, что принесли лепешки и сидр, и рот ее оказался на некоторое время занят.
Вскоре замечание Мангуса получило неожиданное подтверждение – не успели ребята покончить с едой, как внезапно воцарившаяся тишина у входа заставила их насторожиться. Не сговариваясь, они одновременно посмотрели в ту сторону.
От дверей размеренным шагом шагал высокий плечистый мужчина, не обращая внимания на волну тишины, растекающуюся по залу. Из одежды на нем была лишь полоса грубой ткани, обернутая вокруг бедер и  закрепленная на боку железной брошью. Ребят поразило лицо мужчины – оно было совершенно никакое, отвернешься и не сможешь вспомнить, как он выглядит.
– Ох, - тихо пробормотал Мангус. – Похоже, накаркал. Будем надеяться, он направляется не к нам…
Но мужчина шел именно к ним. Остановившись рядом со столом, он посмотрел на Сказителя и без какой-либо интонации произнес:
– Госпожа хочет встретиться с гостями из Долины. Следуйте за мной
Вокруг все разом ахнули. Лицо Мангуса досадливо исказилось, он прошипел вполголоса:
– Неужели нельзя потише? Разве обязательно оповещать о нас всем присутствующим?!
Мужчина, нимало не смутившись, тем же безразличным тоном повторил:
– Следуйте за мной.
Сказитель печально повернулся к ребятам:
– Похоже, ничего не поделаешь, придется встречаться с Альмизой. Хальк, сбегай наверх за вещами. Да поскорее, а то с этого болвана станется взять нас за шкирки и тащить через весь город…
Рут испуганно покосилась на мужчину, ожидая его реакции. Мангус, заметив ее движение, махнул рукой:
– Не обращай внимания – он ничего не соображает. Это бездух – раб кхантов. Пока мы не сопротивляемся, он не опасен. Но надоесть может изрядно.
Словно в подтверждение, мужчина повторил:
– Следуйте за мной.
– Иди за вещами, Хальк, - напомнил Мангус.
Хальк дернулся было в сторону лестницы, но мужчина оказался быстрее – его рука метнулась к уходящему мальчику и схватила того за шиворот.
– Следуйте за мной.
Эта фраза начинала действовать на нервы. Сказитель вздохнул:
– Ничего не поделаешь. Видно придется довериться честности хозяина. Эй, хозяин! – крикнул он. – Придержи комнату до нашего возвращения! И проследи за вещами. Если ничего не пропадет, получишь пять лалей сверху!
– Уходите быстрее! – завопил тот в ответ. – Этот урод сейчас мне всех клиентов распугает! Принесла же ночью нелегкая постояльцев!
Сказитель хмыкнул:
– Ну что ж, придется удовольствоваться этим обещанием. Надеюсь, у него хватит совести выполнить мою просьбу… Пошли, ребята.
За мнимой беззаботностью тона, в голосе Сказителя легко угадывалась мрачная напряженность. Но делать было нечего, и вся компания отправилась вслед за настырным гонцом.


Посвященный Гарт с самого утра был не в духе – сегодня все валилось из рук. Началось с того, что бестолковая прислуга, убирающая комнату, умудрилась уронить в огонь половину его заметок. Спасти удалось почти все, но некоторые листы сгорели мгновенно, а потому придется заново их восстанавливать, на что потребуется довольно много времени. Обещание Саги примерно наказать глупую девчонку, отправив ту на следующий год пасти коров куда-нибудь в глухую деревню, утешало мало. Затем он опрокинул на себя тарелку с мясом и испортил жиром свой новый плащ. Затем… В общем, неудачный день.
Так что Посвященный решил пойти немного развеяться. Пройтись по Столице, посидеть в местных тавернах, послушать, о чем болтают обыватели, полюбоваться на Башню Саги с берега Озера Слез – в общем, отдохнуть. Поразмыслив немного, никаких аргументов против этой идеи он не нашел, а потому, накинув на себя серый жреческий плащ, покинул Башню, окунувшись в суету столичных улиц.
Уже перейдя мост, он сообразил, что нужно было бы надеть что-нибудь менее заметное – красные полосы на полах и рукавах явно показывали его принадлежность к высшему жречеству и вызывали повышенное внимание. Но возвращаться не хотелось, и Посвященный решил, что так, наверное, будет даже лучше – по крайней мере, нет риска нарваться на подвыпившего хама.
Через некоторое время, устав бродить по городу и проголодавшись, Гарт забрел в какую-то таверну, оказавшуюся у него на пути. Хозяин, увидев столь высокопоставленного гостя, икнул и склонился в подобострастном поклоне. Гарт махнул рукой, скинул плащ и уселся за столик у окна, заказав еды и красного вина (за время общения с Сагой он успел оценить его вкус). Кувшин вина (наверное, лучшего, что было в таверне) и бокал (скорее всего, единственный в этом заведении) появились перед ним с неимоверной скоростью. А вот насчет еды хозяин, зеленея от страха, сообщил, что придется немного подождать, пока готовят. Гарт кивнул – это его вполне устраивало.
Смакуя вино, которое действительно оказалось неплохим, и, смотря через окно на улицу, Гарт задумался. Не о чем-то конкретно, а так. Мысли его текли неспешно и лениво, словно тоже решили отдохнуть.
– Силы! – вдруг раздался за его спиной чей-то знакомый бас. – Гарт, дружище, я не сплю?
Не успел Посвященный опомниться, как внезапно появившийся здоровяк стиснул его в дружеских объятиях.
– Зарий! – просипел Гарт, задыхаясь от такого приветствия. – Откуда ты здесь взялся?
– Тебе на смену пришел! – радостно воскликнул Сказитель. – Мы же думали, ты помер! А я захожу, смотрю – ты! Живехонек!
– Ну да, на покойника я пока не похож, - усмехнулся Посвященный. – Но непременно им стану, если ты меня не отпустишь!
Зарий отпустил старого приятеля и сел напротив. Глаза его сияли истинным счастьем:
– Как ты спасся? Почему нам не сообщил?
Гарт покачал головой:
– Не мог, прости. Мне сейчас Зов не послать…
Лицо Сказителя омрачилось:
– Верно, я тебя почти не чувствую. Что с тобой произошло, приятель? Ну ничего, что бы ни случилось, мы тебя отсюда вытащим! Главное, что ты живой!
Гарт обратил внимание на трактирщика, испуганно топтавшегося чуть поодаль.
– Угости моего гостя, - велел он.
Тот поспешил выполнить приказ. Зарий изумленно проводил его взглядом.
– Странный он какой-то, - усмехнулся Сказитель. – Дрожит, как осиновый лист, с чего бы…
– Не обращай внимания, - махнул рукой Гарт. – Расскажи лучше, как ты здесь очутился.
– Да что тут рассказывать, - пожал плечами Зарий. – После того, как дошла весть о твоей смерти, нужно было кого-то посылать в Долину, не оставлять же эту часть Арленда без Сказителя. Мой Ученик отправился в самостоятельное путешествие, с такими же обормотами, как и он, вот я и вызвался поприсутствовать здесь какое-то время – а то тоскливо слишком, привык я к этому сорванцу…
– У тебя новый Ученик? – удивился Гарт. – И давно?
– Так уж год как. Отчаянный паренек – весь Арленд прошел вдоль и поперек, пока до Гранитного города не добрался. Полтора года блуждал. В общем, понравился он мне чем-то, и я решил – будь, что будет, рискну еще раз…
Повисло неловкое молчание – Гарт прекрасно помнил историю о первом Ученике Сказителя Зария. Тот, поссорившись с учителем, попытался стать Сказителем, но неудачно, застыв навеки в Храме Истории. Что там произошло – то ли напугал малышку, то ли обидел ее, то ли еще что – никто уже не узнает. Зарий долго переживал и винил себя в гибели ученика, думали, он так и не оправится от потрясения. Оправился…
– Подожди-ка! – сообразил вдруг Посвященный. – Полтора года, это значит, он путешествовал во время Волны Бешенства?
– Вот-вот! – кивнул Зарий. – И не только ухитрился живым остаться, но и живое воображение сохранил. Понимаешь теперь, почему я его принял?
Гарт изумленно покачал головой. Хотя Волна Бешенства совсем не затронула Долину Саги, он знал, как это бывает. Сначала начинают бесноваться драконы, покидая свои жилища и беспорядочно носясь по окрестностям, разрушая и сжигая все на своем пути, а затем безумство волной прокатывается почти по всему Арленду, и тогда брат поднимается на брата, сосед нападает на соседа, а мать на детей. К счастью, далеко не все подчиняются этой безумной ярости, проходит наваждение довольно быстро, да и прокатывается Волна Бешенства не так уж и часто – раз или два (что реже) в столетие. Иначе Арленд бы обезлюдел сотни лет назад. Впрочем, и того, что есть, хватает с излишком.
– Ну и как, не нашли еще причину этого безумия? – поинтересовался Гарт (в Гранитном городе давно шли исследования на эту тему).
Зарий покачал головой:
– Все, как прежде. Целители уверены, что это болезнь, распространяемая драконами, Пророки толкуют о психосоматическом воздействии, добавляя смутные рассуждения о подавленной, но присущей людям агрессивности… Теории-то строить несложно, но вот проверить их… Для этого нужно исследовать хотя бы одного дракона в период Волны Бешенства.
Гарт усмехнулся:
– Да уж, непросто... Интересно, сколько столетий пройдет, прежде чем кто-то сможет это сделать?
Сказитель пожал плечами. Видно, эта тема его не слишком интересовала.
– Ты лучше расскажи, что с тобой случилось, - сгорая от нетерпения, попросил он.
Гарт пожал плечами:
– После того, как я отдал свой камень этой девочке, Рут, меня вскоре схватили Стражи. Какое-то время я провел в подвалах Башни, а затем выяснилось, что Саге не так уж и нужна моя смерть…
– Но Зов! – изумленно воскликнул сказитель Зарий. – Если опасности для твоей жизни не было, как ты умудрился послать Зов?!
Гарт усмехнулся с долей горечи, вспомнив измучившие его видения:
– Меня поили водой из Озера Слез. Как оказалось, она обладает способностью превращать сны почти в реальность. А снились мне исключительно разные варианты моей казни…
Сказитель сочувствующе присвистнул:
– Вон как! Понимаю… Тогда неудивительно. Ну что ж, раз ты жив, значит не все потеряно. Я сейчас же свяжусь со сказителем Латиусом, и мы вытащим тебя из Долины.
Гарт жестом остановил вскочившего было Зария:
– Постой, не нужно ничего предпринимать! Я не смогу покинуть Долину.
Зарий успокаивающе улыбнулся:
– Не бойся! Я догадываюсь, через что тебе пришлось пройти, но не надо терять твердость духа! Считай, что твои испытания почти закончились…
Зарий хотел добавить еще что-то, но его перебил вернувшийся хозяин:
– Все готово, господин! Прикажете подавать? – и, повинуясь рассеянному кивку Гарта, крикнул куда-то вглубь таверны. – Несите, живо!
Зарий изумленно поднял бровь, провожая взглядом удаляющегося с полусогнутой спиной хозяина:
– Он лебезит перед тобой, словно перед Верховным жрецом! За кого он тебя принимает?
Гарт смолчал, почему-то не решаясь признаться старому другу, на каких условиях ему был дарована жизнь. А тот пока не настаивал на ответе, наслаждаясь отлично приготовленным мясом.
– Хорошо здесь готовят! – одобрительно крякнул он, прожевав кусок. – Надо будет почаще сюда заходить.
Гарт усмехнулся:
– Ты что, собираешься жить в Столице?
Сказитель пожал плечами:
– А почему бы и нет? Все равно, кажется, ничего интересного здесь уже не происходит…
Посвященный неопределенно хмыкнул, но не стал возражать. Да и не успел бы – в дверном проеме показался один из младших жрецов. Он неспешно подошел к столику :
– Простите, что прерываю вашу трапезу, но Верховный жрец хочет вас видеть.
Гарт с досадой посмотрел на незваного гостя – мог бы и раньше догадаться, что без присмотра его не оставят. Молодой оборотень спокойно выдержал его взгляд. Зарий вздохнул:
– Ну что ж, раз зовут, надо идти. Не будем заставлять старика ждать…
Гарт согласно кивнул и потянулся за брошенным рядом на скамью плащом. Только увидев, как расширились от удивления глаза старого друга, он понял свою ошибку, снова пожалев, что не выбрал для прогулки другую одежду.
– Вот как… - голос сказителя Зария был холодно заинтересован. – Даже не просто жрец, а один из старших! Похоже, я ошибся, предполагая, что здесь ничего интересного не происходит!
Гарт хотел что-то сказать, как-то оправдаться (непонятно, правда, в чем), но не нашелся, что ответить. Он только махнул рукой и молча пошел вслед за оборотнем. Зарий двинулся следом, задумчиво качая головой.


Под присмотром странного проводника путники неторопливо брели по утреннему городу. Если бы не назойливое присутствие бездуха, они, наверное, получили бы истинное удовольствие от прогулки. Ночью им было, разумеется,  не до экскурсий, а потому город получилось рассмотреть только сейчас. Эсбад оказался удивительно красив. Ни аккуратные деревушки, ни ухоженные сады, которые они проезжали, не смогли подготовить их к такому великолепию. По краям широких улиц, мощенных серым камнем, за невысокими заборами (где отделанными разноцветной плиткой, а где нарочито грубыми, сложенными из мощных замшелых плит), стояли каменные дома, словно сотканные из туманной дымки, поражающие своим изяществом и воздушной грацией. Стены оплетали ветви плюща (весна уже окончательно пришла в эти места, и сквозь темную зелень зимних листов, робко выглядывала нежная свежесть молодых побегов) и распускающегося винограда (еще не полностью спрятавшего сухие прошлогодние стебли под новым одеянием). Довольно часто навстречу попадались огромные деревья – мощные, ухоженные, аккуратные. И цветы, заботливо высаженные в горшочки и деревянные ящики – они были повсюду – на заборах, на домах и даже прямо на улице, посаженные на круглые грядки, обнесенные небольшой оградой (Мангус заметил, что это называется «клумбы»). Тщательно подобранные по цвету и форме, цветы радовали глаз, создавая причудливые и яркие узоры.
На улицах часто попадались люди – одни спешили по своим делам, другие чинно беседовали, удобно расположившись под открытыми навесами с кружками какого-то дымящегося напитка. Но все, без исключения, неприязненно косились на бездуха и либо замолкали, либо отворачивались и спешили пройти мимо.
– Похоже, здесь не слишком любят рабов кхантов… - вполголоса пробормотал Сивел, догнав Мангуса.
Тот пожал плечами:
– А за что их любить? Эти ребята слишком отличаются от всего населения Арленда. Они не понимают слов, не чувствуют боли и, стремясь выполнить приказ хозяев не дорожат ни своей жизнью, ни жизнями вставших у них на пути. Опасные говорящие куклы. А самое мерзкое, что все они – добровольцы.
– Это как?! – изумился Сивел.
– А вот так, - печально улыбнулся Сказитель. – Бездухи – это неудавшиеся кханты. Из Искателя, обратившегося к Альмизе, получается либо кхант, либо бездух – третьего не дано.
Сивел поморщился, но ничего не ответил, задумавшись.
В это время они проходили мимо невысокого здания, из открытых окон которого доносился нестройный хор детских голосов:
– Физу, Ура, Щима, Ал
Рэйда, Кио, Гард, Виар…
Хальк ухмыльнулся и толкнул Рут локтем в бок:
– И здесь над детьми издеваются… А ты алфавит помнишь?
Та мечтательно улыбнулась и без запинки продолжила стишок:
– Хио, Нато, Ио, Йос
Шому, Пэк, Зио, Саос…
Хальк решил от нее не отставать:
– Тору, Бэа, Ев, Миуну,
Лэйт, Жао, Дэора, О – помню, никак не мог запомнить последнее двустишие: слишком сильно оно выбивается из ритма…
– Кажется, никто не мог. А лант Яхен сердился на нас и так смешно растягивал последнюю «О», что все начинали хихикать, а он злился еще больше, - усмехнулась Рут.
Мангус, с интересом прислушивающийся к их разговору, решил вмешаться:
– А вы знаете, что этот стишок придумали именно кханты? Правда, для этого пришлось немного изменить порядок и произношение некоторых букв, но все родители и учителя в Арленде с радостью одобрили эти перемены: с ними учить детей буквице стало гораздо проще…
Сивел хмыкнул:
– Похоже, кханты всерьез занимаются переделкой мира – в конце концов, выясняется, что за все полезные (или не очень) штучки ответственны именно они…
– Ничего удивительного, - пожал плечами Мангус. – В общем-то я уверен, что большинство из этих, как ты выражаешься, штучек, были не изобретены кхантами, а заимствованы с Земель-За-Морем… В конце концов, только последователи Альмизы вольны покидать Арленд.
– Так эти земли действительно существуют? – изумилась Рут. – А я считала их детской сказкой…
– Существуют, в этом нет никаких сомнений, - кивнул Мангус. – Но, как я уже сказал, доступны они только для кхантов.
Хальк прищурился:
– А что мешает остальным жителям Арленда отправиться в путешествие к этим землям?
Мангус едва заметно улыбнулся:
– Вроде бы и ничего… Но никто не смог это сделать, хотя многие пытались. Несомненно, кханты знают какой-то секрет…
– А почему тогда ты уверен, что Земли-За-Морем не выдумка? Или думаешь, кханты не способны солгать, преследуя какие-то свои цели?
Мангус улыбнулся немного шире:
– Хорошее замечание. Но, во-первых, адепты Альмизы не афишируют свои путешествия, а напротив, всеми силами стараются их скрыть. А во-вторых, несколько раз вместе с кхантами удавалось путешествовать и Сказителям – как дань Договору между Силами…
Сивел встрепенулся:
– То есть ты видел эти земли, так? Ведь то, что видел один Сказитель, видели и остальные, ведь так?
Мангус неуверенно протянул:
– Не совсем… Я не уверен, что слово «видеть» здесь подходит. Но, в общем-то, верно.
Хальк с жадным любопытством спросил:
– Ну и как там живут, в том мире?
Мангус задумался.
– Там… Там все не так, - через некоторое время сообщил он.
Ребята с любопытством ждали продолжения, но этот интересный и, несомненно, весьма познавательный разговор прервался – они, наконец-то, добрались до места. И место это им не слишком понравилось, хотя, несомненно, производило впечатление.
Высоченная стена, сложенная из огромных неровных камней, не давала подглядеть, что же кроется за ее мшистыми боками. Фантасмагорические лица, отчеканенные на темном чугуне массивных ворот, свысока смотрели на пришедших, словно недоверчиво вопрошая: «А вы уверены, что вам сюда?». Разумеется, путники без колебаний ответили бы «нет» на это молчаливое сомнение, но уверенности бездуха хватило на всех. Он подошел к воротам и решительно постучал, нимало не смутившись раздавшимся в ответ грозным гулом, ввергшим его подопечных в состояние тихой паники. В тот же миг в воротах распахнулась незаметная до того дверца, и из нее выглянул невысокий кхант, закутанный в плащ серого цвета. Недоверчиво оглядев путников, его бесцветные глаза остановились на бездухе.
– Кто это? – с подозрением спросил он раба.
Тот по-прежнему без намека на какую-либо интонацию ответил:
– Не твое дело, рыжий! Есть желание задавать вопросы – задавай их мне лично, а рабов трепать нечего!
Ребята обмерли от этой неожиданной грубости, но в голосе кханта, напротив, появились весьма довольные нотки:
– Обещаешь, сладкая? Непременно воспользуюсь твоим предложением. Сегодня же вечером. Хотя, постой! – запоздало возмутился он, - Как это не мое дело? А чего ради я здесь торчу?
Бездух ехидно (непонятно было, как ехидство пробилось сквозь его бесцветную речь, но ошибиться было невозможно) заметил:
– С этого надо было начинать, а не нести всякую чушь насчет моих вкусовых данных. Не дергайся – этих людей желает видеть Серебряная Госпожа, так что не задерживай их. А сегодня вечером я все равно занята…
Кхант довольно печально произнес:
– Неужели я настолько предсказуем? Ладно, проходите. И передай своей госпоже, что она задолжала мне уже довольно много вечеров с вопросами и ответами!
Бездух, заводя путников внутрь, походя, возразил:
– Облезешь, рыжий! Ничего я тебе не задолжала!
Кхант с видимым восхищением покачал головой:
– Ну надо же! Все-таки девочка весьма талантлива, у нее стоило бы поучиться многим!
На это бездух не прореагировал никак.


Посвященный Гарт никак не мог уснуть. Рядом, зарывшись в мягкий шелковистый мех, подложив под свежую щечку мягкую ладонь, сладко сопела молодая девушка из лантов (кажется, Поддерживающая огонь, впрочем, Гарта давно не интересовали подобные вещи), а он ворочался на мягкой постели, слушая, как за окном журчит талая вода, и вспоминая свой позор. Хотя… Почему позор? Он достиг высочайшего положения, и то, что Сага выбрала его для торжественного ритуального подтверждения нового Сказителя Долины, нужно расценивать как честь, а не тонкое издевательство! Или, все-таки? Нет! Неужели его настолько тревожат те грубые слова, что вырвались у сказителя Зария, когда Верховный жрец Леорик объявил Гарта как Посвященного? Нет, что слова… В конце концов, ему ли не знать, чего они стоят… Грубость Гарт пропустил мимо ушей, этого следовало ожидать… Но он никак не мог забыть тот презрительный холодок, мелькнувший в глазах бывшего друга. Именно он резал тупым ножом его совесть. Или он ошибается, стремясь увидеть то, чего не было на самом деле? Действительно, с чего бы вдруг Зарию осуждать бывшего друга? Да и при чем тут совесть?! Сага и История – не враги, да и малышка никогда не требовала от своих адептов рабского поклонения. И его решение, продиктованное благоразумием и чувством самосохранения, было наилучшим в тот момент. Сага! Да ведь он просто хотел жить! Пусть о стойкости рассуждает тот, кто ни разу не умирал. А он… Неужели он не заслужил хоть толику сочувствия?! Гарт начал злиться. Да какое право имеет Зарий судить его?! Где он был, когда сказитель Гарт задыхался под кошмарами, навеянными водой Озера Слез? Неужели, по мнению Зария, навеки быть ни живым, ни мертвым предпочтительнее, чем принять разумное и интересное предложение Силы?
Теперь уже ярость мешала ему уснуть. Вскоре Гарт сдался и, закутавшись в пушистое одеяло, искусно затканное сочными цветами, встал и подошел к окну. Ставшая уже привычной ночь с багровым оттенком (такую ночь можно увидеть только в Долине, больше нигде) внимательно всмотрелась в него яркими глазами-звездами, то ли вопрошая с укоризной, то ли советуя не жалеть. Посвященный всматривался в темь, в ту сторону, где при ясной погоде виднелись снежные вершины гор, и злость его постепенно проходила, сменяясь то ли на спокойствие, то ли на усталость. Внезапно темный силуэт ночной птицы мелькнул перед его глазами, заставив вздрогнуть, и сердце почему-то защемило и забилось часто-часто. И, сам того не замечая, Гарт беззвучно заплакал.


Пройдя мимо привратника, путники замерли от ужаса – за воротами две змеи, огромные, больше любого виденного ими здания (кроме, разве что, Башни Саги) замерли, изготовившись к нападению, нацелившись раскрытыми пастями на входящих. С острых клыков капала бесцветная жидкость, и земля почернела, там, куда попадали капли, а зловещее шипение, исходящее от гигантских гадов, холодило кровь.
Неизвестно, сколько путешественники так простояли, казалось, время остановило свой бег, но сухой смешок  разрушил охватившее их оцепенение:
– Одно удовольствие наблюдать за вами, - саркастически заметил кхант, отойдя от ворот. – Но, боюсь, время не терпит – Серебряная Госпожа не привыкла ждать. Идите за вашим проводником и ничего не бойтесь.
Его слова словно разрушили пелену наваждения – внезапно ребята поняли, что перед ними всего лишь каменные статуи, выполненные с удивительным мастерством. Если присмотреться, можно было увидеть, что эти скульптуры прикрывали вход в какое-то здание, архитектура которого оставалась загадкой, поскольку оно было почти полностью скрыто изгибами каменных тел, а шуршание издавали тонкие полосы слюды, в изобилии прикрепленные на серый, с темными жилами камень. Сказитель потрясенно покачал головой:
– Ничего себе! Я знал о Привратниках, но даже не мог представить себе, насколько они устрашающи!
Кхант еще раз хмыкнул и посоветовал:
– Не медлите!
Действительно, бездух, остановившийся чуть впереди, начинал проявлять признаки нетерпения. Ошеломленные и подавленные, путники послушно двинулись за ним, мысленно моля Силы о том, чтобы им не пришлось проходить между змеями. Видимо, их мольбы были услышаны – бездух свернул в узкий коридорчик, образованный камнем скульптуры и камнем стены. Пройдя мимо каменного бока устрашающего изваяния (даже близость его вызывала нервную дрожь), гости (или пленники) были ошеломлены в очередной раз – настолько ярок был контраст между тем, что встретило их у входа, и видами, открывшимися сейчас их изумленным глазам.
Из каких соображений кханты устраивали столь устрашающую встречу приходящим в их обитель непонятно, но, очевидно, сами они предпочитали жить в менее экстремальных условиях. Удивительной красоты парк ласково обнимал маленькие разноцветные домики, словно россыпь ярких бусин сияющие в его нежной зелени. Вокруг царила безмятежная тишина, лишь журчали фонтаны, искрясь бриллиантовыми каплями чистейшей воды, задумчиво шептались деревья да кокетливо переговаривались между собой невидимые птицы. Вдоль заботливо посыпанных серебристым песком дорожек неторопливо прохаживались Безликие, даже здесь закутанные с головы до ног. Впрочем, здешние одежды выгодно отличались от тех плащей, в которых кханты выходили в мир. Если бы не повязки, закрывающие лица, можно было бы подумать, что по парку гуляют обыкновенные горожане, решившие отдохнуть от домашних дел в компании старых друзей или просто хороших знакомых.
Следуя за бездухом по самой широкой дорожке, подростки беззастенчиво глазели на адептов Альмизы, а те в свою очередь (надо полагать, с любопытством) разглядывали весьма потрепанных долгой дорогой чужаков. Памятуя о болезненной любознательности кхантов, ребята каждую минуту ожидали, что их остановят и начнут задавать вопросы, но никто с ними так и не заговорил.
Бездух подвел их к изящному фонтану, рядом с которым, на каменной скамье, погруженная в чтение какого-то потрепанного манускрипта, сидела кхант. Лицо ее закрывала полоса белой полупрозрачной ткани, оставляя видимыми лишь глаза и лоб, но почему-то безошибочно угадывалась, что женщина эта довольно молода, может быть, ненамного старше Рут.
– Госпожа… - негромко произнес бездух, опускаясь на одно колено и низко склонив голову, и было странно слышать в его обычно бесстрастном голосе нотки восхищения.
Безликая неторопливо дочитала до конца абзаца, аккуратно скатала рукопись и внимательно посмотрела на пришедших.
– Ты справился, - одобрительно сказала она (голос ее звенел молодой силой). – Я довольна.
Бездух вздохнул с восторгом и замер. Кхант более не обращала на него внимания.
– Я рада вас видеть, - произнесла она, обращаясь к пришедшим.
– Госпожа! – Мангус бесцеремонно перебил Безликую. – Хотелось бы знать, мы гости или пленники?
Та фыркнула:
– Ты удивляешь меня, Сказитель! Чего ради нам могли бы потребоваться пленники?! Просто вы явно передумали наносить нам визит, а у Серебряной Госпожи есть к вам несколько вопросов…
– В таком случае, - холодно заметил Сказитель. – Я никак не могу одобрить способ приглашения. Нас вывели будто преступников, даже не позволив забрать вещи!
– О! Прошу прощения, это моя вина! – ответила кхант, впрочем, в голосе ее раскаяния не чувствовалось. – Но, видите ли, отдавать распоряжения бездухам – это своего рода искусство, я его только постигаю, так что ошибки неизбежны. Насчет вещей не беспокойтесь, я распоряжусь, чтобы их сюда доставили.
Она подробнейшим образом проинструктировала бездуха, тот, ни слова не говоря, поднялся и ушел.
– Будем надеяться, он не притащит за собой всю гостиницу, - скептически пробормотал Мангус, провожая его взглядом.
Безликая закинула голову и расхохоталась:
– А ты остер на язык, Сказитель! Ничего, даже если притащит – не беда, местные жители относятся к таким неприятностям с пониманием, и за определенную компенсацию готовы забыть все, что угодно. Правда, за подобное с нас учителя снимают стружку, но это тоже не так уж страшно!
– Вот как? – удивился Сказитель. – Я правильно понял, что ты еще Ученица, Госпожа?
Та пожала плечами, в голосе ее послышалась улыбка:
– Ну и что? У тебя предубеждение против Учеников? Или ты считаешь себя настолько значительным, что общение с кхантом, еще не закончившим обучение, тебя оскорбляет?
– Нет. Ни в коей мере, - смутился Мангус. – Но это действительно оказалось для меня неожиданным…
Кхант лишь небрежно кивнула, словно и не ожидала другого ответа.
– Ладно. Раз ты ничего не имеешь против, я провожу Вас к Серебряной Госпоже.  Но вначале вам всем завяжут глаза – таков обычай…
Она небрежно махнула, подзывая рабов.
– Подожди!  - Сказитель протянул руку, остановив девушку. – Можем мы узнать твое имя?
– А почему бы и нет? – весело отозвалась Безликая. – Можете называть меня Кристаллой.
Хальк влез в разговор:
– Госпожа,  - с возбуждением спросил он. – А ты не знаешь случайно Флавия, Ученика Сказителя?
Кхант вздрогнула и резко повернулась:
– Где ты слышал о нем?
Хальк немного смутился от ее горячности:
– Мы познакомились в Гранитном Городе. Просто он как-то рассказывал о своей подруге, которая ушла к Безликим, вот я и подумал…
– Ясно, - прервала его кхант. – Мы поговорим об этом позже. Сейчас нас ждет Серебряная Госпожа.
– Еще один вопрос… - начал Мангус.
– Что еще? – спросила Безликая довольно резко.
Сказитель смущенно улыбнулся:
– Ничего такого… Просто я хотел бы знать, что ты читала.
– А, это… - Кристалла взмахнула рукой с манускриптом. – Довольно занимательный трактат, давным-давно привезенный нашими исследователями с других земель. Называется «Критий». Немного наивная, но весьма интересная версия возникновения и социального развития Арленда. А теперь не стоит медлить.


Я иду по извилистому коридору Обители Владычицы, и лишь шелест эха сопровождает мой путь. Уже много лет нога моя не ступала в эту часть Храма. Может, сейчас не лучший момент, может, я совсем потерял голову, но сил ждать больше нет. Я должен… Я не знаю, что я должен! Я не знаю, зачем пришел сюда, но внезапный импульс сильнее рассудка. Яркие фрески на стенах освещенные рассеянным светом (хитроумно расположенные отверстия в толще камня пронизывают весь Храм, озаряют его днем светом Владыки, а ночью – сиянием Владычицы), молчаливо рассказывают о величии Владычицы и ее Дочерей. Они не столь жестоки, как подобные фрески в Обители Владыки, но не менее… хм… поучительны.
Я делаю очередной поворот и натыкаюсь на группку молоденьких девушек, старательно полирующих стены мягкой ветошью. Заметив меня, они падают ниц. Что за… Мое недоумение перерастает в ярость, когда я обнаруживаю полоски кожаных ошейников. Рабы? В Храме? Как они попали сюда?! Я оглядываюсь и вижу одну из Младших жриц - она преклонила колено в ритуальном приветствии. От гнева мой голос бледен и тих:
– Кто посмел привести рабов в Храм?
Жрица поднимает голову, собираясь ответить, не знаю, что она увидела на моем лице, но кожа ее становится белой, как тонкая ткань, что мягкими волнами стекает с ее плеч. Она смотрит на меня широко открытыми глазами и не может произнести ни звука. Приходится ее немного подстегнуть:
– Говори!
Мой голос действует на девушку не хуже, чем удар плетью - она вздрагивает будто от боли и выпаливает на одном дыхании:
– Так распорядилась Серебряная Госпожа…
– Что?
Теперь мой черед застыть в изумлении – такого я не ожидал. Видно, Младшая жрица приняла мое удивление за ярость, потому что задрожала всем телом и побледнела еще больше. Я махнул рукой в сторону распластавшихся на полу рабынь:
– Уведи их немедленно!
– Но…
Она еще пытается возражать! Впрочем, если это действительно распоряжение Альмизы, жрице не позавидуешь…
– Быстро!
Видимо, из двух зол она решила выбрать меньшее. Точнее, ближайшее, потому как вскочила и зашипела на рабынь, словно рассерженная кошка. То ли рабыни не сразу поняли, чего от них хотят, то ли слишком сильно испугались, но большинство из них, вместо того, чтобы подняться, вжались в камень пола. Жрица заметалась между ними, хватая за ошейники, выталкивая прочь…
Я не стал дожидаться окончания этого балагана, быстро зашагав в сторону Трона Владычицы. Похоже, нам с Альмизой действительно есть о чем поговорить…


«Нам явно есть, о чем поговорить», - думал сказитель Зарий, размашисто шагая по узким улочкам Столицы. Он вспомнил свою реакцию на сообщение Верховного жреца и поморщился. Это было глупо – жалеть.. Еще глупее было показать это. Кажется, он выругался.  Да, точно.  Сказителю оставалось лишь надеяться, что Посвященный не распознал под его поистине площадной бранью растерянность и жалость.
Теперь же, после ночи размышлений в душной комнате столичной ночлежки, сказитель Зарий восхищался Гартом – он ни слышал ни об одном Сказителе, которому удалось бы столь полно врасти в изучаемую культуру. Силы! Это же уникально! Другой лутам, другая Сила, другое сознание… Это же драгоценный вклад в систему изучения Арленда! Нужно немедленно идти к нему! Сказитель Зарий не привык долго колебаться. Он решительно развернулся и зашагал в сторону Башни Саги.
Прием, ему оказанный, несколько обескуражил Сказителя. Он считал, что Гарт столь же жаждет поговорить с бывшим другом, но ни охрана, ни Младшие жрецы не разделяли эту точку зрения. При одном упоминании о Посвященном, глаза их стекленели, а на лицах появлялось недоуменное выражение. Пробившись сквозь толпу начальников (кажется, его прогнали по всей иерархической структуре Башни Саги), Сказитель, наконец, попал к Верховному Жрецу. Старый оборотень, выслушав просьбу сказителя Зария, задумчиво поджал сухие губы:
– Говоришь, нужно встретиться с Посвященным Гартом? А зачем он тебе?
Момент был весьма щекотлив. Сказитель кожей чувствовал, что если он назовет недостаточно вескую причину, его просто выкинут из Башни Саги, как приблудного пса. Тот же эффект ожидался, если бы сказитель Зарий произнес правду. Он на мгновение задумался и с облегчением ответил:
– Посвященный Гарт был последним Сказителем в Долине Саги. По нашим правилам, он должен передать свой опыт последовавшему за ним.
По лицу оборотня Сказитель понял, что выбрал не слишком весомый аргумент. И, пытаясь исправить ошибку, склонил голову и смиренно произнес:
– Я хочу избежать ошибок. Ска… Посвященный Гарт и только он может объяснить мне, чего не следует делать, чтобы никоим образом не ущемить интересы Долины…
На лице Верховного жреца появилось довольно язвительное выражение. Сказитель Зарий испугался, что у него ничего не получилось, но ответ жреца рассеял его сомнения:
– Ха! Ну что ж, неплохо было бы напомнить любимцу Саги о нашей первой встрече! Просто чтобы он не забывал, откуда пришел. Ладно, считай, что тебе повезло.
Сказитель Зарий понял, что ему действительно повезло. Совершенно того не ожидая, он сумел сыграть на разочаровании оборотня – еще бы, ведь до появления Посвященного Гарта, тот сам считался любимцем Саги-Ранта. И, кроме того (чего Сказитель никак не мог знать), Верховного Жреца Леорика снедало воспоминание, что он собственноручно привел к Саге своего соперника. Не то, чтобы у него был в тот момент выбор, но, тем не менее… Так что Верховный Жрец не без удовольствия отдал приказ одному из охранников, проводить назойливого Сказителя к Посвященному Гарту.
Посвященный Гарт по обыкновению проводил время за чтением древних манускриптов. Он как раз наткнулся на один из весьма любопытных эпизодов из начального периода истории Долины Саги (эта история, проливавшая свет на ранние обычаи жителей Долины, вряд ли заинтересовала бы Сагу, но была поистине бесценна для беспристрастного исследователя), когда к нему вломился бесцеремонный охранник. Посвященный на мгновение даже растерялся – давно его не прерывали столь бесцеремонно. Но растерянность тут же сменило крайнее раздражение – что-то, а наглость он никогда не терпел.
Сказитель Зарий с немалым удивлением наблюдал за своим провожатым – тот робко топтался перед дубовой дверью, видно разрываясь между приказом и боязнью. Наконец чувство долга победило (а может, и присутствие постороннего сыграло свою роль), и стражник нерешительно взялся за ручку и хотел тихонько войти внутрь. Но, то ли пол был слишком скользкий, то ли под ноги предательски подвернулся какой-то камешек, только ему не повезло – потеряв равновесие стражник буквально ввалился в распахнувшийся проем двери. Почти сразу оттуда раздался сердитый окрик, за которым послышался глухой звук удара. Зарий, изумившись (и несколько испугавшись, надо сказать), открыл дверь и заглянул. Картина, представшая его взору, заслуживала эпической поэмы.
Стражник, вытянувшись в струнку, стоял у входа, боясь пошевельнуться, несмотря на то, что с лица его стекал ручеек чернил, придавая ему вид совершенно фантасмагорический, а на лбу вздувалась огромная красная шишка. Посвященный Гарт метался по комнате, сметая в ярости манускрипты, перья и различные мелочи, которым не посчастливилось избежать соприкосновения с полой его развевающегося одеяния. Время от времени он воздевал руки к небу (или к потолку, что вернее) и издавал какие-то невнятные звуки, больше похожие на рычание, нежели на человеческую речь.
Сказитель Зарий, онемевший от изумления, едва нашел в себе силы, чтобы негромко кашлянуть. Посвященный резко развернулся, и в глазах его пылала такая ярость, что Сказитель невольно отшатнулся, едва не сбив стражника с ног. Но она мгновенно утихла, стоило Посвященному узнать гостя. Бешенство растаяло, сменившись на вежливую и холодную приветливость, и Гарт махнул рукой, отпуская стражника прочь. Тот едва не опрометью бросился к двери, по дороге кинув на Сказителя взгляд, полный такой неизбывной благодарности, что тому стало неловко.
Проводив оборотня глазами, Сказитель Зарий озадаченно и несколько растеряно заметил:
– Сурово ты с ним…
Гарт усмехнулся, жестом предложил визитеру сесть в одно из кресел рядом с камином, достал откуда-то пузатую бутыль с вином, и, только тогда с усмешкой заметил:
– Приходится. Иначе у меня не будет ни одного мгновения покоя…
Зарий непонятно качнул головой, то ли соглашаясь, то ли изумляясь эксцентричному поведению старого знакомого. А тот разлил вино по высоким бокалам, предложил один гостю, и, устроившись в кресле напротив, поинтересовался:
– Что привело тебя ко мне?
Сказитель Зарий растерялся: не такого вопроса он ждал. И ответил совсем не то, что собирался:
– Я пришел извиниться за грубость, которую допустил по отношению к тебе.
– Пустое! – небрежно махнул рукой Гарт, - Я уже забыл об этом.
Но глаза его говорили иное, и Зарию почему-то стало не по себе.
– Здесь ты живешь? – спросил он, оглядываясь, желая сменить тему.
Гарт расхохотался:
– Что ты! Я здесь работаю. Эта комнатка, конечно, выглядит довольно бедно, но я привык к ней.
Зарий рассеянно кивнул. И спросил по привычке:
– И чем же ты сейчас занимаешься?
Гарт помолчал немного, покачивая в бокале рубиновую жидкость, затем небрежно ответил:
– Ничем особо интересным. Разбираю старые записи. Знаешь, Сага не дает мне слишком сложных задач. Возможно, Им просто нравится мысль иметь при себе этакого карманного архивариуса. Но, должен тебе сказать, я много выиграл, согласившись на Их предложение. Мне живется сейчас весьма неплохо, если не сказать больше, - Посвященный едва заметно усмехнулся и пригубил вино. – Я имею сейчас почти все, о чем и не смел раньше мечтать. Все, что ценят и мудрые, и чернь. Власть? Временами ее избыток меня тяготит. Роскошь? Я купаюсь в роскоши! Знание? Передо мной открыто уникальное собрание древних рукописей. Назови все что угодно – и я либо обладаю этим, либо мне это просто не нужно…
Зарий слушал Посвященного, и перед ним обнажалась простая, но от того не менее жуткая истина – невозможно понять чуждую культуру не изменившись, не став ее частью. Перед ним сидел сейчас не Сказитель Гарт, не старый приятель, не тот, кого Зарий с теплотой вспоминал столь часто. Напротив восседал Посвященный, любимец Саги, и прошлое уже подернулось для него дымкой, через которую не способен проникнуть даже самый острый взгляд. На языке Сказителя вертелся провокационный вопрос – он очень хотел спросить Гарта: «А если бы ты мог возвратить время вспять и избежать столь завидной участи, стал бы ты это делать?». Но Зарий не спросил – не осмелился. Он вдруг понял, что разговаривать им не о чем. Совсем.



– Альмиза!
Мой гневный голос громом отражается от мраморных стен, рикошетит от полированного камня пола и теряется где-то в полукруглой вышине купола, вспугнув прижившихся там птиц. Верховная Жрица поднимает голову от манускрипта и с изумлением смотрит на меня с ритуального трона из нефрита, что держит на ладони Владычица. Статуя Богини огромна и прекрасна – Она сидит на земле, изящно подогнув под себя одну ногу, а вторую согнув в колене. Правой рукой Владычица гладит священного кота, а левой, словно драгоценный дар смертным детям протягивает трон Верховной Жрицы. Глаза Богини полуприкрыты, в мокрых волосах, как капли воды, сверкают бриллианты, а нагое тело дышит спокойствием и негой, обещая мир и милосердие. Священные змеи обвиваются вокруг ее щиколоток и запястий, ластясь и нежась, как верная собака жмется к ногам своей хозяйки.
– Альмиза! Что ты себе позволяешь!
– Нет, это ты что себе позволяешь?!
Серебряная Госпожа быстро и ловко сходит вниз – такая невообразимо маленькая по сравнению с Владычицей, но столь же прекрасная. Верховная Жрица бледна от гнева, и священное негодование звенит в ее голосе:
– Ты ворвался в Зал Отдохновения, будто пьяный ремесленник в кабак, повысил голос, помешал нашим занятиям, напугал Жриц…
Только сейчас я замечаю у ног Владычицы несколько девичьих фигурок в серых накидках. О! Мда, неловко получилось… А Альмиза распаляется все больше:
– Позволю себе напомнить, Верховный Жрец, что ты находишься не в Обители Владыки. Если ты считаешь, что здесь можно вести себя столь же неотесанно, так ты грубо ошибаешься! Или ты решил принести свои порядки в Обитель Владычицы? Я требую объяснений, Верховный Жрец!
– Ты требуешь объяснений? – Может, я излишне резок, но увиденное по дороге потрясло меня до глубины души. – Тогда прежде объясни, что делают в Храме рабы?!
Альмиза осекается и жестом велит Младшим убираться. Те повинуются, хотя, мне кажется, не слишком охотно. Из под скромно опущенных ресниц глаза их сверкают отнюдь не робостью, а скорее, жадным любопытством. Да, для того, чтобы напугать нынешних Младших Жриц, нужно нечто большее, нежели ворвавшийся в Зал Отдохновения Верховный Жрец…
Когда последняя скрывается за дверью, Альмиза преображается. Теперь лицо ее не пылает гневом, и голос становится мягким и вкрадчивым:
– Ты хотел сообщить мне что-то важное, Высочайший?
Но я уже забыл, зачем шел сюда – ярость и возмущение застилают мои мысли:
– Рабы, Альмиза! Как ты посмела привести в Храм рабов?
Она чуть бледнеет и отвечает холодно и спокойно:
– А что такого? Попробуй заставить нынешних Младших Жриц поддерживать чистоту в Обители на должном уровне! Мы везде пользуемся услугами рабов, почему же Храм должен быть досадным исключением? Я вопросила Владычицу – она не возразила мне….
На последних словах голос Серебряной Госпожи едва слышно вздрагивает и внезапная догадка, словно гнев Владыки пронзает меня:
– Она тоже перестала говорить с тобой, Высочайшая? Когда Она замолчала, Альмиза?
В глазах ее боль и смятение, и на миг мне кажется, что Серебряная Госпожа солжет или не ответит, но та разжимает пересохшие губы и ломким, бесцветным голосом произносит роковые слова:
– Давно, Верховный Жрец. Очень давно. Года за два до первой смуты, затеянной сыном крониона.
Наверное, я должен был испытать облегчение – не я виновен в безмолвии Владыки. Наверное, испытать облегчение было бы правильно. Но, почему-то, становится еще больнее.



Голова невыносимо болела, мир вокруг кружился и пульсировал, и лишь лицо Серебряной Госпожи оставалось четким и неподвижным. 
– Альмиза, что случилось? Что со мной? – говорить было сложно, язык, словно распухший ватный ком, едва ворочался во рту.
Холодный интерес на ее лице сменился столь же холодным  недоумением. Альмиза изящно приподняла точеную бровь и спокойно произнесла:
– Откуда мне знать? Ты не успел зайти в мой дом, как тут же свалился без чувств.
Мысли в голове ворочались неуклюже и вяло, словно сонные змеи:
– Твой дом? Я не помню. Я помню, как мы беседовали, как я упрекал тебя за рабов, как ты рассказала мне про молчание Владычицы – и все…
– И все? – на лице Серебряной Госпожи живыми красками заиграло веселое любопытство, - В таком случае, твоя память лучше моей, Сказитель. Я не помню, чтобы когда-нибудь разговаривала с тобой, и тем более, чтобы ты осмелился упрекать меня в чем-то…
Сказитель?! От шока в его голове прояснилось. Он вдруг понял, что это уже не сон (или не бред), что лежит в мягком кресле в небольшой, светлой и уютной комнате, что рядом стоят испуганные подростки, и что над ним склонилась…
– Госпожа… - прохрипел Сказитель Мангус, пытаясь подняться. – Госпожа, прости мне мой бред…
Альмиза усмехнулась:
– Бред, говоришь? А что, может и прощу… - Она с любопытством посмотрела на Сказителя. – Но при одном условии: ты расскажешь мне, что же тебе все-таки привиделось.
Она села в появившееся позади ее кресло и словно отрубила, холодно и повелительно:
– Все. От начала и до конца.
Мангус беспомощно кивнул и начал рассказывать.
Сколько времени прошло – никто не заметил. Искусно заплетенная ткань истории зачаровала ребят, которые не только слышали ее впервые, но и до сих пор даже не подозревали, что их спутник переживает во снах совершенно другую жизнь. Сила слушала внимательно, не упуская ни одного слова, и по бесстрастному лицу ее временами пробегали всполохи то растерянности, то мрачного недоумения.
Сказитель умолк, но еще долго никто не решался прервать звенящую паутину очарования. Первой это сделала Альмиза:
– Да… - протянула она. – Занятно. Кажется, мне еще не приходилось слышать подобного. Неудивительно, что Сага готова на все, лишь бы вернуть вас. В какие же глубины ты погрузился, из каких омутов черпал, Пустой Сосуд? Я не понимаю только одного – зачем Сага вбила себе в голову, что ей нужна девочка?
Услышав это, Рут побледнела и упала перед Силой на колени:
– Пожалуйста, Госпожа! Пожалуйста, не выдавай нас Им…
Ты фыркнула в ответ:
– Что за глупости! Я что, похожа на служанку Саги?! Впрочем, - Альмиза внимательно посмотрела на Рут. – Ты ведь тоже Пустой Сосуд… Очень любопытно, что из тебя получится, если ты пожелаешь стать кхантом. Возможно, тебе даже не придется проходить Испытание. Как тебе такое предложение – я отпускаю твоих друзей и даже дам им провожатых до самого Вейра, но взамен ты останешься здесь и пройдешь Посвящение?
На лице Рут отобразилось такое смятение, что Сила расхохоталась:
– Не пугайся, я пошутила. Мне нет надобности силой вербовать себе адептов или рабов – и тех и других у меня достаточно. В чем я действительно нуждаюсь, так это в крепких запорах и ужасных слухах, которые не позволили бы толпе ломиться в мои двери в надежде обрести Власть…
Она щелкнула пальцами, и тут же в комнате возникли молчаливые бездухи с вином и фруктами. Альмиза плавно повела рукой вокруг:
– Посмотрите на этих рабов. Когда-то каждый из них пришел ко мне, полный амбиций и самомнения, желающий вырвать жадной рукой кусочек Власти, - она оборвала себя на полуслове, усмехнулась и покачала головой. – Что-то я разговорилась сегодня – видно потряс ты меня, Сказитель. Ладно, не буду ходить вокруг да около. Мое предложение остается в силе: я отпущу вас и дам провожатых до Вейра. Но за это, Сказитель, ты позволишь мне смотреть твои сны.
Мангус нахмурился, не понимая. Альмиза улыбнулась с тонкой иронией:
– Как – это я объясню позже. А сейчас подумай – стоит ли доверяться Серебряной Госпоже.
Сказитель помрачнел, посмотрел на Рут, на Халька, на Сивела, покачал головой в ответ своим мыслям… Альмиза не торопила, она вертела в руке сочное яблоко, так внимательно разглядывая его нежные бока. Словно впервые увидела столь совершенный плод. Подростки и подавно не вмешивались, не решаясь шевельнуться. Наконец. Сказитель Мангус усмехнулся и решительно произнес:
– Будь по-твоему. Я согласен.
Альмиза кивнула равнодушно, словно не ждала другого ответа (да, наверное, так оно и было).
– Хорошо. Пойдем. Это не займет много времени. А пока Кристалла присмотрит за детьми.
Только сейчас они заметили давешнюю кханта, скромно сидевшую в углу. Да уж, когда надо, Безликие умели становиться незаметными! Альмиза изящно поднялась с кресла и пошла прочь, не оглядываясь, не проверяя, следует ли за ней Сказитель. А тот, с трудом поднявшись (Рут едва не бросилась на помощь, глядя на его муки), чуть заметно пошатываясь от слабости, двинулся за ней.
Несмотря на обещание Силы, ребята ждали своего проводника до самого вечера. Они успели наесться, выспаться, снова наесться, заскучать и основательно встревожиться. Наконец, Мангус появился. Он был бледен и угрюм, но на лице его не осталось и тени той слабости, что овладела им утром.
– Каб уже ждет, - сообщил он друзьям. – Собирайтесь и выходите: нам надо ехать.
– Что Она с тобой делала? – осмелился спросить Хальк.
Мангус проигнорировал его вопрос.
– Нас ждет каб, - повторил он. – Поспешите.
Больше вопросов не было. Подобрав сброшенные в углу вещи (что принесли днем бездухи), путники вышли к ожидающему их экипажу. Их путь теперь лежал прямо в Вейр.