История болезни

     Саша с мамой подошли к церкви, остановились у ступенек короткой лестницы, ведущей к входным дверям. С иконы над входом в церковь на них смотрел святой юноша Пантелеймон. Мама уже была в светло зелёном платочке, когда успела надеть, Саша не заметил, делающем её похожей из вполне современной дамы на маленькую немного смешную старушку. Мама трижды перекрестилась по православному, справа налево, и низко поклонилась. Саша тоже перекрестился, хотя и был некрещёный. Поднявшись по ступеням, они подошли к дверям. Справа от них рядом с Сашей высокий нищий неопределённого возраста, одной рукой опираясь на палку, другую протягивал для подаяния. Было ясно, что алкоголик, но Саша, не задумываясь, вложил в его грязную ладонь целую десятку.
     В церкви был полумрак. Тихо горели свечи, в их отблесках золотились большие иконы на стенах, пахло чем-то приятно сладким. Народу было мало, только несколько женщин тихо скользили вдоль стен, ставили свечи, крестились перед иконами, целовали их нижние углы, снова крестились. Саша ничего не видел, кроме глаз Спасителя. Он нашёл его образ сразу на иконе под потолком на своде арки и не отводил свой взгляд.
     – Вот, я пришёл к Тебе, – думал он.
     Спаситель смотрел строго.
     Наконец Саша очнулся. Он стоял, недалеко пройдя вглубь церкви, слева от него располагался прилавок для сбора пожертвований, подачи записок и прочих нужд. Сейчас за ним стояла только хозяйка прилавка, пожилая женщина в традиционно скромном облачении, и что-то записывала в тетрадь.
     – Могу я поговорить со священником? – спросил Саша.
     – С отцом Николаем? Он сейчас уезжает. Но вот он идет!
     Саша обернулся. Навстречу ему быстро двигался невысокий но крепкий старичок в чёрном одеянии с широкой седой бородой, закрывающей половину груди, и широко поставленными твёрдыми глазами. На его животе блестел большой и очень простой крест без украшений. И Саше понравилось, что крест был простой. Это придало ему смелости. Он встал на пути священника.
-      Святой Отец! Можно поговорить с Вами? Мне очень плохо.
     Священник остановился и пристально снизу взглянул в Сашины глаза.
-      Что такое? – спросил он, но Саша уже не в силах был говорить. Пришла на выручку мама.
-      Его в понедельник кладут в больницу.
-      О! – сказал отец Николай и взял Сашу за локоть, – Что случилось? Чем болеешь?
-      Он болеет депрессией, – продолжила мама, – а больница психиатрическая.
-      Понятно. Сейчас.
     Не отпуская локоть Саши, священник обернулся и поднял голос в полную силу:
-      Позовите Настю! – стало ясно, что у себя в церкви он – хозяин. Потом спокойно продолжил для Саши и мамы:
-      Я должен срочно уехать, поговорите с Настей. Она у нас психолог, закончила университет, можете ей довериться, – И вдруг улыбнулся, чуть сильнее сжав Сашин локоть:
-      Ну! – сказал отец Николай, – лечись, слушайся врачей, помни, что уныние – тяжкий грех. Молодец, что пришёл.
     Отец Николай перекрестил Сашу и быстро вышел из церкви.
     Подошла Настя. Она оказалась ещё молодой девушкой, не старше Саши, стройной и милой, но немного некрасивой, если только можно назвать некрасивым простое и доброе лицо. Поздоровались. Мама пересказала Насте то, что говорила отцу Николаю. Настя выслушала внимательно и тихо предложила пройти в уютное место за клиросом, где оказалось как раз три стула.
     – Расскажите мне сами, что с Вами? – обратилась Настя к Саше. Саша собрал силы, чувствуя сдавливающую боль в горле.
     – Мне очень плохо… Я ненавижу себя… Всё, к чему я прикасаюсь, умирает…
     – Странно, но последней фразы не было в его мучительных потоках мыслей, вращающихся в голове в последние недели болезни. Она родилась сама.
     – Настя внимательно смотрела на него, и на последних словах зрачки её глаз сузились, излучив сострадание и боль.
     – Когда Вы в последний раз причащались? – спросила она.
     – Никогда. Я некрещёный, – ответил Саша.
     – Некрещеный! – Настя всплеснула руками и радостно засмеялась, – некрещёный! Вот как всё просто! Так теперь всё понятно! А мы Вас крестим!
     Последние слова Настя произнесла так по-детски радостно, так вся засветилась, что Саша залюбовался ею: «Боже, да ведь она красавица!». И тут же шепнула мысль: «Интересно, какая она в постели?». «О, какая я мерзость, мерзость, мерзость, мерзость!». Но Настя ничего не заметила, и по-прежнему смотрела на Сашу тепло и с любовью.
     – Но я не готов, – сказал Саша.
     – А не надо быть готовым, – ответила Настя, – мы всю жизнь не готовы! И топчемся на месте, когда нужно просто сделать шаг.
     – Правильно, правильно, – вмешалась мама, – я хоть свечку за тебя смогу поставить.
     – И потом, – продолжила Настя, – Вы уже пришли к нам, значит, уже нельзя сказать, что не готовы.
     – Саша думал. Наконец сказал:
     – Мне очень стыдно.
     – Почему?
     – Я пришёл, только когда стало очень плохо, а было хорошо – даже не смотрел в вашу сторону.
     – Настя рассмеялась:
     – Так мы все неразумные дети. Когда нам хорошо, бегаем и резвимся, а как станет плохо – куда нам бежать? Только к Отцу своему! Здесь нечему стыдиться. Наоборот, это хорошо. Значит, Вы знаете дорогу к Отцу. Саша, Вам надо креститься!
     Саша опустил голову. Да, ему было плохо, очень плохо. Так плохо, когда хватаются за любую соломинку. Но он осознавал, насколько решающим будет его шаг. Он не просто был некрещёным, он дорожил этим, как дорожат свободой. Это давало ему моральное право самому решать, что есть Истина. «Я всегда был один, в этом право стрелы». Неужели всё то, чем он жил, было ложью, гордыней, приведшей его к краху? Оставался последний шаг, последний барьер. Он снова посмотрел на Настю и снова поразился теплоте её взгляда. «Да, – подумал он, – ты Истина, а я Ложь. Твоим, твоим глазам верю, Настя! Всё»
     – Я хочу креститься.
     – Настя и мама радостно вздохнули и осветились улыбками.
     – Как это правильно, что Вы пришли к нам! – сказала Настя, – ведь вся психиатрия изначально вышла из церкви, первые психиатры были священниками. А потом получилось неправильно, психиатрия потеряла свои корни. Ведь что сейчас, мальчика вылечили, смотрит телевизор, смеётся, всё хорошо усваивает, все врачи рады… А то, что душа осталась больной, об этом даже не думают. Лечить надо душу, прежде всего – душу. Вот мы Вас и крестим!
     – И впервые за долгое время Саша улыбнулся:
     – Будьте моим врачом, – сказал он.
     – Я буду Вашей сестрой во Христе, – серьёзно сказала Настя, – а Вашим духовным отцом будет наш батюшка. Он у нас замечательный! Как раз и будет главврачом.
     – Настя взглянула на свои маленькие часики.
     – Батюшка должен вернуться часам к четырём. А вам до этого времени нужно успеть подготовиться. На крещение нужно принести освящённый крестик на тесёмке, его можно купить у нас, рубашку, желательно белую, без пуговиц, простынку и… Что ещё? Да, пожалуйста, принесите бутылку кагору в фонд нашей церкви. Денег за крещение мы не берём, но вы можете внести пожертвование, сколько сочтёте нужным. Если найдёте кого в крёстные – хорошо, но для взрослого это необязательно. Вроде всё.
     Они встали. Саша и мама попрощались с Настей и, выйдя из церкви, поспешили к автобусной остановке. Надо было торопиться, жили за городом в своём доме, до которого нужно было ехать на автобусе 40 минут и ещё минут 20 идти пешком. Итого один час в один конец, а в запасе было уже меньше трёх.
     За время пути Саша и мама сосредоточенно молчали, Саша в который раз переживал в уме свою болезнь.
     Совсем ещё недавно он очень нравился себе. Незаурядный ум, так многие говорили, и он принимал как должное, личное обаяние, чувство юмора, умение тонко чувствовать, и прочее-прочее-прочее. Со всем перечисленным он был согласен. Но главное – у него была цель и смысл жизни. Он творил свою философскую систему, построение которой должно было стать оправданием всего его существования на земле. К идее Бога он пришёл самостоятельно и гордился этим. Он вывел её из попытки логически обосновать возможность существования свободы воли у человека, сам того не подозревая, повторив доказательство Канта. Получалось, что без Бога у человека просто неоткуда было взяться этой свободе воли. А без неё практически всё теряло свой смысл. Саша понимал, что это не было строгим доказательством существования Бога, но как обоснование Его необходимости было достаточно. Конечно, он был знаком с учением христианства, но считал его недопустимо мифологизированным. Например, невозможно было всерьёз говорить о непорочном зачатии Девы Марии, а самого Христа разумно было рассматривать как исторически существовавшую личность, которую спустя некоторое время обожествили. Всё это было совершенно ясно. У Саши был прадед, которого он не застал в живых, и которого с тоской и любовью вспоминала мама. Он был священником, и от него остались дом, несколько икон и христианская литература во главе с неподъёмной Библией XIX века. Библию Саша прочитал дважды от корки до корки. Читал критически, отмечая несоответствия, и укрепился в своей правоте. Его Бог был другим. Главное, что Он был не только источником всей Вселенной, но и её целью. Всё человечество должно было в итоге стать коллективным Богом, слиться с Ним, как бы заполнить собой приготовленную для него совершенную форму. И смыслом жизни каждого человека было стать положительной частицей этого прогрессивного процесса. В принципе каркас его системы был уже готов, осталось только обрасти его мясом, то есть полемикой со всеми значительными философами прошлого и современности, начиная с Платона и Аристотеля. Построенный им ряд философской литературы, необходимой для прочтения, был весьма внушительный. Саше нравилось спорить, и почти всегда последнее слово оставалось за ним, как изящный мат на шахматной доске.
     Последние два – три месяца Саша был на особом подъёме. Он  как бы действительно наполнил мыслью каждое мгновение и весь мир принял как владенье, как завещал ему перед смертью отец, тоже некрещёный, словами Редьярда Киплинга. Саша буквально чувствовал, как дух всей Вселенной наполняет его, приподнимая над землёй. Работоспособность была поразительной, он всё успевал на работе (работал программистом, так сложилась жизнь) и ещё столько же дома. Он спал как Кант, не более шести часов в сутки, и считал это правильным, поскольку чувствовал себя превосходно.
     И вдруг всё рухнуло.
     В один день он почувствовал чудовищную усталость и слабость. Он оставил философию, как сначала решил – на время, и попробовал сосредоточиться на профессии. Но и там его постигла катастрофа. Он, успешно разбиравшийся в высшей математике, сейчас не мог выполнить в уме простейшее арифметическое действие. Но самое тяжёлое было в том, чтобы не выдать своё состояние окружающим. Он не слышал, когда к нему обращались, и с огромным трудом вникал в то, что ему говорилось. Между ним и миром встала прозрачная, но почти непроницаемая стена, от которой отлетали обращённые к нему слова, и замкнувшая его мысли в один неразрывный круг. С каждым днём Саше становилось всё хуже, и он взял на работе административный отпуск на две недели по состоянию здоровья. Но уже через неделю стало ясно, что без врачей не обойтись. Мама связалась с больницей, в которой Саша уже лежал дважды за время учёбы в институте. Тогда он связывал свои депрессии с объективной внешней причиной, невозможностью сдать очередную сессию. Но эта депрессия пришла сама.
     Уже вторую неделю Саша проводил дома. Его сердце то жглось пожаром, то схватывалось каменной болью. Дышать, тем более говорить, было трудно, как будто на груди лежала бетонная плита. Непреодолимо тянуло лечь на диван. И он ложился, надеясь найти хоть минуту отдыха. Но и минуты не набиралось, и начиналось самое тяжёлое. Он лежал, отвернувшись к стене с бессмысленными узорами на обоях, и ему открывалась последняя истина. Вся жизнь бессмысленна, и нет никаких сил участвовать в разыгрываемом спектакле. Он был выброшен из жизни. Оказалось, что вся построенная его умом Вселенная лишена смысла, поскольку в ней не было места для него самого. Он чувствовал себя мертвецом среди множества живых, или наоборот – единственным живым среди множества мёртвых. И не было просвета впереди, одна бесконечная мука. Саша проклял день своего рождения.
     Приходили ли ему мысли о самоубийстве? Конечно. Они были неизбежны, как логическое следствие его состояния, но Саша старался не пускать их далеко. Во-вторых, у него была мама, и он был её единственным сыном, а во-первых, это было просто табу, которое не обсуждалось. Жила отчаянная решимость терпеть до конца, терпеть бесконечно. К тому же Саша был опытен, и депрессии он уже знал. Когда-то его врач сказал, что лечить депрессию – одно удовольствие, потому что она всегда проходит, и Саша понимал: Да, жизнь бессмысленна, но у здоровых людей есть механизм защиты от осознания этой истины, и ещё была надежда на возвращение к нему этого механизма. Надо было терпеть. Но было в его нынешней депрессии и нечто новое.
     Он стал мерзок себе. Он сгорал от стыда за себя. Он ненавидел себя, когда вспоминал, как гордился собой, ведя, например, философский спор, особенно спор о Боге, как, побеждая, впадал в поучающий тон, благосклонный и великодушный к поверженному противнику. Глупец! Богослов с сигаретой в зубах! Кстати, и сигареты он курил не какие–нибудь, а настоящий английский Rothmans в плоской синей пачке с золотыми буквами и вензелями. Вспоминая себя ещё совсем недавнего, он в каждой мелочи и в каждой детали был противен себе, и это был невыносимо жаркий пламень стыда. И непонятно было, как можно было жить дальше с таким осознанием своего ничтожества. И в то же время надо было как то жить. И вот тогда он сам пришёл к мысли прийти в церковь и покаяться. Но он был некрещёный и, главное, не чувствовал в себе веры, достаточной, чтобы креститься. И вот теперь Настя сказала, что это не страшно, что можно креститься и таким, каким он был сейчас. В Саше проснулась надежда, надежда на Чудо.
     Саша и мама всё успели вовремя, даже купили кагор. За ценой не постояли, выбрали самую дорогую бутылку. В церкви Сашу уже ждали. В этот день крестили только его одного. Саша ничего не понимал в совершаемом отцом Николаем обряде и мало что запомнил. Он исправно слово в слово повторил Отче наш и Символ веры, три раза плюнул на запад в сторону выхода из церкви – отрёкся от сатаны, был облит тёплой водой и проведён за руку трижды вокруг крестильной купели. Отец Николай читал молитвы, Саша не понял в них ни одного слова. Когда Саша полностью оделся, отец Николай подошёл к нему, обнял одной рукой и взглянул снизу в его глаза.
     – Ощутил ли ты силу Духа Господнего?
     – Малодушный я, – выдавил из себя Саша.
     – Сейчас, – сказал отец Николай, быстро отошёл к прилавку и вернулся с тоненькой книжкой, вручил её Саше. Саша опустил глаза, прочёл название. «Игнатий Брянчанинов. В помощь кающемуся».
     – Ну, матушка, – сказал отец Николай, – принимайте сына. Добрый парень, добрый. Выздоравливай и возвращайся к нам. Будем ждать.
     – На том простились.
     – Мама отлучилась, чтобы пожертвовать деньги на нужды храма. Сколько собиралась дать, Саше не сказала. У дверей Сашу встретила Настя. Открытой улыбкой и сияющими глазами она радовалась за Сашу.
     – Саша! – сказала она, – поздравляю Вас. Помните, Вы сейчас чисты как младенец, на Вас нет грехов, они все Вам отпущены. Но будьте осторожны! Сатана страшно зол, он проиграл Вас. У Вас могут начаться прелести. Ещё раз – будьте осторожны! Спасения Вам!
     
     По дороге домой Саша подвёл итог и ощутил разочарование. Чуда не произошло, и он ничего не почувствовал в церкви. Но, придя домой, он вдруг ощутил, что перемены всё же произошли и произошли внутри него. Ушёл его старый внутренний голос, жалобный и стонущий. Его новый внутренний голос обрёл твёрдость. И он сказал: «Встань! Выпрямись! Хватит скулить!». «Так вот Ты какой, Ангел Хранитель!» – изумился Саша.
     После ужина Саша с мамой сели у телевизора и целиком просмотрели художественный фильм. Сашу обрадовало, что впервые с начала болезни у него хватило сил вникнуть в происходящее на экране.
     – Ты знаешь, мама, мне кажется, что я уже здоров, – сказал он.
     – Мама повернулась к нему, и в её глазах заблестели слёзы радости.
     – Всё-таки съездим в понедельник в больницу, – сказала она, – а там посмотрят и скажут: «Здоров! Нечего лишнее место занимать!»
     – Да, конечно, съездим, – согласился Саша.
     – А давай выпьем наливки! За твоё крещение, – сказала мама.
     – Она достала из стенного шкафа старую толстую бутылку, наполовину наполненную тёмной жидкостью, и две небольшие рюмки.
     – Кажется, сливовая, – сказала мама, разливая наливку в рюмки, – ну давай поцелуемся. С крещением тебя, мой родной!
     – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! – сказал Саша и выпил свою долю. Наливка оказалась некрепкой, но очень сладкой и очень вкусной.
     – А теперь, баиньки, – сказала мама и выключила телевизор.
     Разошлись по своим комнатам и легли спать. Саша уснул спокойно и сразу.
     
     Проснулся он ночью, просто открыл глаза. Он лежал на спине. Вокруг была густая чернота, тишину нарушало только тиканье будильника. «Интересно, сколько времени?» – подумал Саша. Но для того, чтобы узнать, нужно было встать и включить свет. «Ни к чему» – подумал Саша и закрыл глаза. И в этот момент Саша услышал тихий удар колокола. Удар был далёкий, но глубокий и отчётливый. Саша вслушался, как замирает звук. И как только он замер, удар колокола повторился. «Странно» – подумал Саша, – «колокол бьёт в ночи. Разве такое бывает?». Раздался третий удар колокола. «Значит, бывает. Но где он бьёт?». Саша перебрал в уме все церкви вокруг, ни на что не было похоже. Колокол равномерно бил в ночи, и казалось, что он приближается. Саша не мог понять, откуда бьёт колокол, и лежал тихо, вслушиваясь в его удары. Душа вытягивалась в струнку. И вдруг, непонятно как, но Саша понял, откуда бьёт колокол. Понял и ужаснулся. Колокол бил у него в голове.
     Саша лежал, боясь шелохнуться. Кругом него была непроглядно чёрная ночь. «Этого не может быть. Я сошёл с ума». Раздался удар колокола, сильнее чем все предыдущие. «Нет, ты реальность! Я понял – ты колокол у ворот Ада! Пришёл мой час?» Колокол молчал. «Я должен умереть?» Тихий удар колокола ответил, что нет. «Тогда что я должен делать?». Колокол молчал. Молчали и мысли в голове Саши. Казалось, что они погрузились в абсолютную пустоту неподвижности. Саша просто ждал, что скажет колокол, но колокол молчал. Наконец шевельнулась мысль: «Может быть всё?», и тут же Саша был оглушён новым ударом. Страх и ужас превратились в панику. «Что? Что? Что я должен делать?». Колокол ударил в набат. И вдруг Саша понял. Молиться! Колокол мгновенно смолк. Молиться! Как смеет он лежать перед Богом! Он должен всю ночь, всю жизнь стоять на коленях и молить Его о прощении! Саша вскочил на ноги, босиком в темноте сбежал вниз по лестнице на кухню, зажёг свет и бросился на колени перед иконой Спасителя. «Господи! Прости меня, прости, прости, прости меня, Господи!». Ничего другого Саша придумать не мог, он молился, как умел, и бил головой в пол, и складывал ладони друг к другу, и не замечал времени. Спаситель смотрел строго и неприступно.
     – Саша! Что с тобой? – по лестнице спускалась встревоженная мама.
     Саша обернулся. «Грешница! Она тоже грешница! Но она не знает, на краю какой пропасти она стоит! Её тоже нужно спасать!»
     – Мама! – воскликнул он, – встань со мной на колени. Мы должны всю ночь молить Бога о прощении!
     – Что ты, Саша, что ты? Что случилось? Приснилось что? Пойдём спать. Два часа ночи.
     – На колени, грешница, на колени! – прогремел Саша. Никогда у него не было такого голоса, – Я приказываю тебе!
     – О-о-о! – застонала мама, бледнея и сползая по стенке на пол.
     Саша смотрел на теряющую сознание старую мать. «Что я делаю! Что я делаю!» – ужаснулся он, – «Она слабая, она не выдержит!». Саша бросился к маме. «Господи! Я помню: Кто любит отца и мать больше меня, не достоин меня. Но что есть вера без любви? И кого мне любить, как не свою мать? Господи! Прости, я не буду молиться!»
     – Прости меня, мамочка, прости. Идём спать.
     Мама медленно приходила в себя. Саша помог ей встать. Они добрались до двери из кухни, и Саша потянулся к выключателю, чтобы погасить свет. Но сначала он посмотрел на икону Спасителя. И поразился. Впервые в жизни Христос смотрел на него ласково! И казалось, что вся икона светится. Саша выключил свет, довёл маму до её кровати, уложил на спину, поцеловал в лоб.
     – Прости меня, мама, прости.
     – И ты меня прости, сыночек.
     – Спи, мамочка, спи спокойно.
     – Сашенька, ты очень болен.
     – Нет, мама. Я был болен, а теперь я здоров. Ты всё поймёшь.
     – Господи, скорей бы понедельник.
     Саша вернулся в свою комнату и лёг на диван на спину. Долго лежал с открытыми глазами и ждал удара колокола. Но колокол молчал. «Значит, это было испытание», – подумал Саша, – «И я его выдержал. Господи, как хорошо! Слава Тебе, Господи, Слава Тебе!».
     
     Саша проснулся поздним утром. Давно он не спал так крепко и долго. Яркий солнечный свет входил через окно, озаряя всю комнату. С кухни доносились звуки маминых хлопот.
     Саша вспомнил всё. Значит, Бог не просто есть, Он может быть совсем близок, гораздо ближе, чем это можно предположить отвлечённым разумом. Саше вновь стало страшно. С этого момента менялось всё. Но Бог простил его, Бог любит его. «Слава, Слава Тебе, Господи!». И Саша встал с кровати, посмотрел в окно. Его любимая сосна своим стройным стволом устремлялась к небу и светилась ярко оранжевым золотом. И Саша ощутил радость пробуждения, в котором уже не было никакой депрессии. Он легко оделся, заправил кровать и спустился к маме. Оказалось, что мама не завтракала, ждала его, но и будить не хотела. Они позавтракали вместе гречневой кашей с молоком. Саша спросил, какие у мамы будут задания для него на сегодняшний день.
     – Никаких, – ответила мама, – отдыхай. Можешь погулять по саду, пока погода хорошая.
     – Саша вышел на крыльцо навстречу ясному дню.
     – Смотри! – сказал внутри Саши Голос (его и голосом назвать нельзя, скорее – прямой мысленный приказ), и Саша увидел сноп спускающегося света, и в этом снопу порхала белая бабочка. И Саша понял. Вот так надо жить, как все мы жили в детстве. Наслаждаться каждой неповторимой минутой. И эта радость и будет высшей благодарностью своему Создателю. Христос сказал: будьте как дети, а не будете, не войдёте в Царство Небесное. Бабочка порхала, как бы выходя из Сашиной души, пронзённая лучами солнечного света, и Саша ощутил, что эти лучи пронзают и его насквозь, наполняя блаженством и радостью.
     – Теперь смотри сюда, – сказал Голос, и Саша посмотрел вниз. В углу крыльца в пыли лежала мёртвая ночная бабочка. «И это понятно» – обрадовался Саша, – «Все мои философские суждения, построение системы, ночные бдения – всё это было лишь порханием ночной бабочки вокруг ложного тусклого светила. И теперь эта бабочка мертва и лежит там, где ей положено лежать, в пыли и прахе. Я больше никогда не буду этой бабочкой». И Саша безжалостно отвернулся от неё и спустился с крыльца на дорожку, ведущую в сад.
     – А теперь смотри! – сказал Голос, и Саша поднял голову и посмотрел прямо на солнце. «Что со мной?» – изумился Саша, – «Я могу смотреть на солнце открытыми глазами! И я не слепну! И это возможно! Я могу это!». Саша смотрел на яркое солнце спокойно и без боли. Он перестал видеть солнечный диск, и все звуки мира погасли. Абсолютно белый свет заполнил всё небо и слился с абсолютной тишиной, рождая самую сладкую музыку, которую Саша когда – либо слышал. Свет и тишина пульсировали и посылали волны блаженной энергии, и всё Сашино тело каждой клеточкой было открыто этим волнам и поглощало их с наслаждением. «Так вот ты какое – Царство Небесное! Вот ты какой – рай! Оказывается, ты всегда здесь на земле, нужно только иметь силы смотреть на солнце открытыми глазами». И Саша почувствовал, что сейчас по его желанию он может взлететь и не вернуться больше на землю никогда. Он опустил глаза. Впереди него бежала дорожка, разделяющая сад на две равные половины. Никогда ещё сад не казался ему таким прекрасным. Он готов был рассмотреть каждую травинку и каждый листочек, и убедиться в их совершенстве.
     Саша несколько раз вновь поднимал глаза на солнце, и рай возвращался. Рай всегда был с ним, и он мог попасть в него, когда ему захочется. «И это здорово!» – думал Саша. Он не отдавал себе отчёта, как идёт время, и сколько его прошло с начала прогулки по саду. Он наслаждался своей игрой с солнцем и иногда шептал «Слава Тебе, Господи, Слава Тебе!».
     Он стоял и смотрел на солнце, когда услышал голос мамы:
     – Саша, собери, пожалуйста, тёрн.
     Саша вздрогнул. Терновый венец! Муки Христа! Можно ли ему, грешному, собирать тёрн? И сейчас же солнце скрылось за облако, и всё потемнело вокруг. Все звуки мира вернулись к Саше. Где-то заводился автомобиль, где-то играл радиоприёмник, где-то лаяла собака. Но Саша уловил и нечто другое. Там на западе за горизонтом глубоко из-под земли нарастал далёкий гул и рокот. И Саша понял: силы Тьмы поднимали свою голову. «Ещё ничего не кончилось, всё только начинается. Начинается небесная битва сил Света и Тьмы за его душу. И всё решается сейчас! Может ли он, грешный, срывать тёрн? Да! Бог отдал Сына своего в искупление грехов наших, ибо так Он возлюбил нас, грешных. Он весь мир создал для нас, чтобы мы владели им и славили имя Его. И пусть я грешен, но мне даны блага земные, чтобы я пользовался ими. Да, я могу собирать тёрн!»
     И облако на глазах растаяло, и вышло солнце, и смолкли все звуки, и только последним раздался далёкий вздох разочарования и бессильной злобы раненного зверя из преисподней. И снова свет и тишина волнами вливались во всё Сашино тело, наполняя его покоем и блаженством.
     Саша собирал спелые и крепкие ягоды тёрна. Одну ягоду он клал в корзину, вторую отправлял себе в рот, и ещё никогда тёрн не казался ему таким сладким и вкусным. Саша собрал всё, что мог достать рукой, самые верхние ягоды оставил птицам. Радуйтесь, радуйтесь все Божии создания!
     Саша оглянулся вокруг. Раньше рядом с тёрном стояло множество слив, посаженных ещё прадедом – священником. Не было в мире ягод вкуснее, чем те сливы. Крупные спелые тёмно синие сливы усыпали кроны деревьев, а всего деревьев было десятка два. В детстве Саша наедался ими и не мог остановиться. Сливы, наравне с яблонями, были гордостью сада. И все погибли. Как и яблони, погибли от старости, а новые ростки почему-то засыхали, не доживая до поры зрелого плодоношения. И остался среди погибших слив один только тёрн. Яблони тоже умерли от старости, мама и Саша посадили новые, но это были уже совсем другие сорта – американские. Мантет, мельба, уэлси, кортланд.
     Саша прошёл дальше, вышел из сада и попал в свою любимую заповедную зону сосен и елей. Никто не верил, что там, на пятачке в две сотки, раньше, в Сашином детстве, росли настоящие белые грибы, толстоногие красавцы с бугристыми шляпками, немного сдвинутыми набекрень.  Саша укрывал их листочками и травкой, пряча от белок, и допускал в эту зону только себя. Только он знал и помнил, где что у него было спрятано. Но вместе с Сашиным детством почему-то закончились и грибы. Теперь на их месте росли только мухоморы.
     Саша отнёс корзину с тёрном в дом на кухню, и вновь вышел на воздух, встал на открытом месте перед крыльцом. Солнце по-прежнему светило ярко и по-прежнему Саша мог, внутренне ликуя, смотреть на него. Но со стороны запада Саша увидел надвигающиеся облака. Они шли сплошной стеной с маленькими просветами, приближаясь к его солнцу. Саша понял: небесная битва продолжалась, точнее – по-прежнему она только начиналась. И Саша ощутил тревогу, но тут же укорил себя в маловерии. Разве не растаяло предыдущее облако? Разве он не слышал колокол ночью? Какие ещё нужны ему свидетельства для укрепления веры? Всё в руках Божиих, Он испытывает его, Сашину, веру, и Саша не позволит себе усомниться. Саша глубоко вдыхал чистый воздух, готовя себя к бою и глядя прямо на солнце. Он ждал вопроса, и когда облако наползло на солнце, вопрос прозвучал: «Что ты будешь делать дальше?». И снова вернулись все звуки мира, и снова на западе за горизонтом из-под земли стал нарастать далёкий гул и рокот. Но Саша не боялся. Он поднял руки к небу и сказал:
     – Я буду проповедовать по всему свету и славить имя Твоё, Господи!
     Облако осталось на месте. Гул нарастал.
     – Я уйду в монастырь и стану монахом! – сказал Саша ещё громче.
     Облако по-прежнему застилало солнце. Саша опустил руки.
      Внезапный порыв ветра ударил по саду, согнул деревья, срывая первые жёлтые листья, закружил их по кругу. И тут же завыли собаки. Одна, вторая, третья… И все вместе вокруг по всему посёлку. «Бесы!» – понял Саша, – «Бесы слетаются! Я погиб!». Струя ледяного страха влилась в его сердце. Внезапно всё стихло. Солнца не было. Весь сад потемнел, и в нём уже не было красоты. Одинокие деревья в ожидании зимы и смерти. Саша сразу ощутил холод. Он ходил по дорожке от крыльца дома до калитки и смотрел на небо. Небо стремительно затягивалось облаками. Солнце, его солнце, было потеряно навсегда. «Всё кончено», – думал Саша. Страх, тоска и отчаяние охватили его. Бог отверг его. Но почему? Ответ пришёл сразу, безоговорочный и беспощадный. «Потому что ты ничего не понял! Тебе было показано Царство Небесное, тебе была явлена Истина, и ты ничего не понял. Ибо что ты значишь, если ты не знаешь главного – как жить дальше? Ты недостоин рая, тебе нет пощады».
     Саша вошёл в дом. Оказалось что вовремя, мама готовилась звать его к обеду. Саша механически съел свою порцию, поблагодарил маму, поднялся в свою комнату и хотел лечь на диван, но внезапно остановился перед книжным шкафом, поражённый мыслью. Глупец! И он ещё собирался творить чудеса! Там в шкафу вместе с Библией на соседней полке стоял том Маркиза де Сада. Кощунство! И только сейчас Саша вспомнил об этом! Саша знал о существовании статьи «Нужно ли сжечь Маркиза де Сада?». Статью Саша не читал, но название ему нравилось. Теперь пришло время ответов. Сжечь, сжечь немедленно! Саша выхватил найденный том и выбежал на улицу к месту сжигания мусора, стал разводить костёр. Помог хворост, собранный за лето. Костёр разгорался, набирал силу. Саша безжалостно бросил в него книгу. Книга почернела, языки пламени охватили её, пошёл дым. Но книга не хотела сгорать. Плотно сложенные листы чернели по краям, но не сгорали. Саша взял тонкую палку, воткнул в книгу и стал ворошить страницы. Что-то странное показалось Саше, и он вгляделся в раскрытую страницу. Страница была покрыта текстом на французском языке. Странно, Саша не помнил такую страницу, хотя когда-то перечитал книгу всю от начала до конца. Он стал ворошить страницы, – вся книга была на французском. Дьявольщина! Вот она – дьявольщина! Так сгорай же! Саша заворожённо смотрел на огонь. Когда-то Саша гордился своей оценкой Маркиза де Сада, называл его великим гуманистом, давшим доказательство существования Бога «от противного». С чудовищной силой де Сад сумел показать, до какой мерзости неизбежно должно дойти, если быть последовательным в отрицании Бога. Глупец! Как мог он думать, что Богу нужны какие-либо защитники, тем более – такие? Гордыня, всё та же гордыня! Саша старательно ворошил палкой страницы, всё должно было сгореть до последнего пепла.
     Наконец всё было кончено. На месте костра остался один почти белый кружок. Саша поднял глаза к небу. Готовилась гроза, облака становились чёрными. На их фоне тонкой кистью рисовались кроны деревьев. И выше всех – его любимая сосна. И в Саше проснулось странное чувство. Да, Бог отверг его, но не она – его родная, его любимица. Он подошёл к сосне и обнял её. Рук не хватило, чтобы обнять, и Саша прижался к ней сердцем, крепко – крепко. «О! Какая ты тёплая! Я знаю, ты любишь меня. Ты знала меня маленьким. Ты всегда была первой, кого я видел, когда просыпался. Ты высокая, ты гордая, ты сильная, ты добрая. Завтра я лягу в больницу, и я теперь знаю, что это цитадель ада. Там я буду отдан на расправу. Так давай прощаться. Я очень люблю тебя». Саша гладил её грубую бугристую кору, и всё не мог оторвать от неё своё сердце. Но всё же оторвал, прошёл дальше. Его встретила старая ель. «А вот и ты, ёлочка», – сказал Саша, – «Ты, наверное, ещё старше. О! Ты холодная. Но ты тоже добрая, я знаю. Ты – хранительница тайн, ты – сказка. Тебе открыто всё от сотворения мира, но ты молчишь. Недаром тебя наряжают на Рождество, недаром тебя любят дети. Давай и с тобой прощаться. Но обниматься не будем, я только приложу к тебе ладонь, а лучше – голову. Остуди мой жар. Я тебя тоже очень люблю.
     А это кто? Кто это?».
     Сашин взгляд упал на тонкий росток с большими круглыми листьями, достающий Саше до пояса.
     «Это кто?»
     Саша позвал маму. Мама пришла, и Саша указал ей на росток. Что это, мама не могла понять тоже. Не было похоже ни на что. Решили вырвать и по корню узнать его родословную. Корень оказался очень длинным. Трудно было поверить, что у такого маленького ростка может быть такой длинный корень. Он взрывал землю и уходил всё дальше. И всё же Саша нашёл, откуда он тянется. То была старая согнувшаяся до земли осина.
     Осина! Так вот ты кто! Проклятое дерево! Дерево смертельной тоски, которому нет пощады. На осине повесился Иуда! Осиновым колом убивают вампиров! Сатанинское дерево!
     – Саша, смотри, тут ещё такой же!
     Саша с мамой осмотрели всю лесную зону, отовсюду тянулись вверх ростки осины с непомерно большими круглыми листьями. Вырвать, вырвать всё! Странная картина открылась бы наблюдателю. В потемневшем лесу под звуки приближающегося грома мать и сын, не разгибаясь, вытаскивали корни, рыхля вокруг себя землю. Саша работал с остервенением, мама увлеклась тоже. Работали сосредоточенно молча, долго, очень долго. На почве не осталось свободного нетронутого места, но казалось, что корней не убывает. Наконец мама со стоном разогнулась.
     – Это просто ведьмины круги какие-то! – простонала она.
     Саша вздрогнул. Мама! Она сама не знает, что сказала! Какую правду она открыла! Конечно, это же ведьма! Она плела свои круги всё то время, когда он философствовал, создавая свою систему, и гордился собой.
     Ведьма! Ведьма!
     И яркая молния с треском разорвала чёрное небо над головой. И грянул гром.
     Всё проклято! Весь дом проклят!
     Спасаться! Немедленно! В церковь! К отцу Николаю! К Насте! Немедленно!
     Мама не спорила.
     Они шли вдвоём по опустевшей улице к автобусной остановке под грохот и свет молний, озарявших им путь. За поворотом Саша увидел догорающий костёр, в котором лежал и тлел обугленный тёмно красный ствол осины. «Это знак!» – понял Саша, – «Вот что ждёт меня впереди: смертельная тоска в пламени физических мук». И сейчас же обрушился ливень. Зонты не спасали, выворачиваясь под порывами ветра. Дорога мгновенно превратилась в месиво грязи. Дойдя до остановки, Саша и мама уже были мокрыми насквозь, в ботинки залилась вода, и они хлюпали при каждом шаге. Наконец они скрылись под узким навесом автобусной остановки. Шоссе было пусто и пенилось под ударами ливня. Саша пристально смотрел в дальнюю точку, в которой должен был появиться их автобус. Автобус не приходил. Автобус не приходил больше часа. Саша стоял неподвижно. Останавливать попутные машины он не умел никогда. Сейчас в этот ливень, в эту грозу это тем более было немыслимо. Машины проносились на полной скорости, остервенело рассекая потоки воды. Наконец пришёл автобус, абсолютно пустой, раскрыл двери. Мама и Саша вошли в салон, и автобус тронулся. Он пересёк весь город, так и оставаясь пустым.
     Их остановка. Церковь. Саша бросился к дверям, забыв перекреститься. Двери были заперты на замок. Саша догадался заглянуть в служебные помещения, нашёл женщину, которая сказала, что отец Николай уехал 10 минут назад. И Настя вместе с ним. Она же его дочь. Вдруг Сашу озарило. Они знают! Они все всё знают! Все молились за него, пока шла Небесная Битва. И все знают, что он проиграл. И теперь все двери перед ним закрыты, кроме одной. Той, что ведёт в ад.
     Домой они добрались уже поздним вечером. Гроза и ливень давно кончились. От ужина Саша отказался. Мама стала собирать его вещи в больницу, у Саши уже не было сил в этом участвовать, и он отпросился спать. Сон был хрупким и странным. Всю ночь Саша ощущал себя лежащим на диване, но одновременно он был на каком-то странном рынке с бесконечными запутанными рядами. Он ходил по ним и искал выход. И не было вокруг ни одного человеческого лица, только странные полузвериные рыла. К нему подбегали маленькие дети – уроды, хватали его за руки, о чём-то просили, смеялись… И не было выхода. Утром Саша обнаружил, что он всё-таки спал.
     За одну ночь наступила осень. Саша и мама шли на железнодорожную станцию. Моросил мелкий дождь. Мама раскрыла зонт, Саша оставил голову открытой. Он шёл молча. Он шёл в ад. Он был спокоен. Но всё-таки сорвался. Да, это была слабость:
     – Мама! Ты хоть понимаешь, куда ты меня ведёшь?
     – Я веду тебя в больницу. Там тебя вылечат.
     – Меня нельзя вылечить. Я здоров. Просто моя душа погибла.
     – Сашенька, что ты говоришь? Как погибла? Когда погибла?
     – Вчера. Была Небесная Битва. Все силы Света и Тьмы бились за мою душу. И я проиграл.
     – Как же? Небесная Битва! И никто ничего не заметил?
     – А никто ничего не понял. Для всех была просто погода.
     – Мама не ответила. Саша добавил:
     – Если бы я победил, не было бы никакой грозы!
     – Мама прибавила шаг.
     – Они были уже рядом с платформой, когда Саша услышал у себя за спиной незнакомый чужой голос:
     – А вот и Саша Семёнов!
     – Саша обернулся. Сзади не было никого!
     – Ты что остановился? – спросила мама.
     – Ты ничего не слышала? – спросил Саша.
     – Ничего.
     – Саша взял маму под локоть, продолжили путь.
     – Не могло послышаться! Голос был совершенно отчётливый.
     Они взошли на платформу, успели сделать несколько шагов. Саша посмотрел вперёд. Издали от центра платформы ему навстречу шёл чёрт.
     
     Да это был чёрт, и только нормальные люди могли этого не понимать! Он оказался высоким худощавым молодящимся стариком. Узкие брюки в полоску, светлый пиджачок, глаза скрывали чёрные зеркальные очки. Узкая полоса рта кривилась в усмешке. Слегка пританцовывая, чёрт прошёл мимо Саши и остановился поодаль, делая вид, что смотрит в другую сторону, но Саша почувствовал, как незримая, но неразрывная нить связала их между собой. «Будет сопровождать меня» – понял Саша.
     Подошла электричка. Чёрт сел в соседний вагон, но в своём вагоне Саша увидел сразу трёх. Одна женщина и двое мужчин сидели в разных местах и делали вид, что спали. «Боятся, чтобы я не убежал», – понял Саша, и ему стало немного смешно. Разве можно убежать от того, что уготовано тебе Богом? А впрочем… Почему бы и не позабавиться? Интересно, что они будут делать, если сейчас он встанет и выйдет на первой же остановке? Пусть попробуют его догнать! Саша посмотрел на маму. Нет, нельзя. Бедная мама! В ней ещё жила надежда, и Саша не мог её так просто убить. Саша отвернулся к окну. Всё пустое! Бежать бессмысленно, и неизвестно, сколько чертей собралось вокруг него, и где они могут его поджидать. Ему был уготован ад, ему не было спасения. Саша вдруг вспомнил утверждение христиан, которое всегда его возмущало, что не может быть спасения некрещённым. «Но это не справедливо!» – раздался голос прежнего Саши. Но тут же оборвался. «Молчи! Что ты можешь знать о справедливости? Где ты был, когда Бог творил мир? Но, Господи, пусть ты отверг меня, я и в аду буду славить Тебя! Потому что Ты создал меня! Потому что Ты мой Отец!»
     Метро встретило их бурлящими потоками людей. Мама взяла Сашу за руку и не отпускала её всю дорогу. И Саша ощутил, какая она вся слабая. На их пути было две пересадки. Как по команде вдоль стен выстроились нищие, Саша не пропустил ни одного. Мама не выдержала:
     – Ты бы и мне что-нибудь подал, что ли?
     «А ты можешь протянуть руку?» – подумал Саша, но тут же осёкся и устыдился. Мама всегда была бережлива к деньгам, и не её вина, что она не понимает, что деньги для них уже ничего не значат.
     Последняя линия. До их остановки оставалось всего два перегона, когда Саша, стоя и держась за поручень, случайно опустил голову и посмотрел вниз. И вздрогнул. Никогда ещё чёрт не был так близко! Сухой старик в кепке с высохшим безбородым лицом сидел, опустив голову. Как водится, делал вид, что спал, – старый фокус. Саша едва не касался его коленки. «Вы становитесь смелее», – подумал Саша, – «близится ваша цитадель!». Внезапно, как бы отвечая на Сашины мысли, чёрт начал просыпаться. Его лицо медленно и непреклонно стало подниматься навстречу Саше. Чьи-то холодные руки сжали Сашино сердце, повисшее на тонкой ниточке, готовой оборваться. «Когда он посмотрит на меня, я умру», – понял Саша. «Не смотри, не смотри!» – звучало в голове, но он не мог оторвать свой взгляд от поднимающегося лица чёрта. До встречи глаз оставалось мгновение, когда поезд резко вынырнул из-под земли на поверхность. Полоса света ударила чёрта по глазам, и он сразу опустил лицо. «Ага! Боитесь света!» – подумал Саша, – «Погодите, я не ваш ещё!». До конечной остановки чёрт не просыпался.
     Они вышли из метро. Им оставалось 15 минут пути. Их обходили люди, рядом по  шоссе проносились автомобили. Всё это Саша видел в последний раз, и всё это уже не имело значения. И вдруг… Настя! Да, впереди, шагах в 50-ти от него, в монашеском одеянии ему навстречу шла Настя. И мама тоже её узнала.
     – Настя! – воскликнули они вместе.
     Саша не выдержал и побежал к ней. Оказывается, надежда не умерла. Настя! Это спасение! И только не добежав пяти шагов, Саша понял, что он ошибся. Это была не Настя. Очень похожая, но не Она. Молодая монашка, бесплотная как видение, прошла мимо Саши, не поднимая глаз от земли. Скорбь и отрешение лежали на её бледном лице, скорбь за его погибшую душу и отрешение, потому что не в силах людей было противиться воли Божией и Его закону. Это был последний приговор.
     В приёмном отделении мама сразу отправилась к окошку регистратуры. Потом подозвали Сашу, дали расписаться в положенном месте в подготовленном документе. Оставалось только ждать, когда вызовут в кабинет к дежурному врачу. Саша и мама нашли два свободных места на диване. Сначала сидели молча, потом мама разговорилась: «Вот здесь, смотри, я собрала твоё бельишко – трусы, маячки, носки, носовые платки… Всё вот здесь будет лежать. Смотри, не запускай себя. Поесть я тебе ничего не взяла. Только вот, что успела, – два бутерброда с колбаской и два с сыром. Здесь умывальные принадлежности. Я даже про туалетную бумагу в последний момент вспомнила. Буду приезжать два раза в неделю, в выходные и когда-нибудь в будни. Что тебе нужно будет, говори, буду привозить. А вот это я тебе положила молитвослов. Он совсем маленький, только утренние молитвы и вечерние. Времени будет много, читай молитвы потихоньку. И всё хорошо будет. Давай сейчас помолимся тихонечко, шёпотом. Давай?»
     – Мама, я не знаю молитв.
     – А ты повторяй за мной. Отче наш.
     – Отче наш.
     – Иже еси на небесех.
     – Иже еси на небесех.
     – Да светится имя Твое.
     – Да светится имя Твое.
     – Да приидет царствие Твое.
     – Да приидет царствие Твое.
     – Да будет воля Твоя.
     – Семёнов! – раздался женский голос из регистратуры, – Есть Семёнов? Пройдите в кабинет. Мамочка, Вам уже нельзя. Останьтесь на месте.
     Саша коротко попрощался с мамой, встал и подошёл к двери.
     – Да будет воля Твоя, – закончил он. И открыл дверь.
     Спиной к нему у окна стоял незнакомый врач. Стоял почему-то долго.
     – А вот и Саша Семёнов, – сказал он, медленно поворачиваясь и поднимая глаза.
     Никто ничего не понял. Саша рухнул на пол.
     
     
     Сашу выписали из больницы через три месяца. Психоз сняли быстро ударными дозами нейролептиков и аминазина, оставшееся время ушло на плавное снижение дозировок. В день выписки выпал первый снег. Саша выглянул в окно и увидел, что вся земля вокруг стала белой. К полудню приехала мама, нагруженная Сашиной зимней одеждой и подарками врачам и всему медперсоналу. Удивительно, как мама сумела довезти весь свой груз, более того, она не выглядела уставшей и даже немного пританцовывала. В больнице подарки принимать умели и чувства неловкости, то чего боялся Саша, не возникло. Наконец они с мамой вышли на крыльцо из дверей больницы. Впервые за три месяца Саша оказался на свежем воздухе. Закружилась голова. Мама подскочила и подставила себя под Сашу. Это было немного смешно и трогательно, мама никогда не удержала бы его, если бы Саша действительно начал падать. Они осторожно спустились по ступеням, остановились у границы, за которой начинался снег.
     – Постоим немного, – попросил Саша.
     Головокружение проходило. Саша вдыхал в себя свежий воздух. После замкнутого отделения больницы Саша заново ощутил, как огромен мир, и сейчас этот мир, огромный мир, постепенно возвращался в пределы своего измерения. И тут Саша с удивлением обнаружил, что помимо его воли в его сознании сама звучит молитва. Первая в молитвослове. «Боже, милостив буди мне, грешному».
     – Может быть, пойдём потихоньку? – осторожно спросила мама.
     – Пойдём, – тихо ответил Саша. И сделал первый шаг, ступив на снег.
     
     
     
     
     
     (Стихотворение Саши, написанное в больнице и посвящённое маме)
     
     Рано утром проснёшься и встанешь, раскроешь окно.
     Солнце позолотило колючие ветви сосен.
     Как хрусталь в тишине ранних птиц голоса – перезвон
     Льются в сердце тебе и волшебную радость приносят.
     
     Ты на улицу выйдешь, умывшись холодной водой.
     Всё знакомо тебе и как в детстве по-прежнему ново.
     Вот дорожка бежит, и трава серебрится росой,
     И цветы тебе молвят своё благодарное слово.
     
     И ты видишь себя, по дорожке бегущей домой,
     Столько лет пронеслось, но сейчас ты девчонка как прежде.
     И играет в душе яркий солнечный луч золотой,
     Очищающий сердце для веры, любви и надежды.