О старении мира

Иарет Изенгардский. О старении мира.
 
«Земля шепчет, и Небо – молчит. И надо уметь их слушать, ибо, если Земля заговорит, и Небо будет шептать, то ничто живое не спасется»
Из бесед с шаманом народности нивхов.
 



Иарет взял перо, пододвинув одну из дощечек, бросил взгляд на нее, и начал с быстрого росчерка на чистом листе:
«Я, Иарет Изенгардский, ученик Сарумана, маг нового времени, утверждаю, что магия не погибла. Это я понял еще лет десять назад, когда мне говорили, что наступило время людей, а в долах и весях хозяйничали мертвецы. Черная магия осталась в этом мире и после исчезновения того рокового кольца. Что было тем более страшно, ибо сила белых магов уменьшилась или пропала совсем. Истаяло эльфийское волшебство, и бессмертные собрались за море. Я не знаю, что ожидало их там, но здесь, по здравому рассуждению, все равно им было не выжить. С тех пор, как государь Элессар поднял армию мертвецов, а те не пожелали возвращаться в могилы, для людей настало страшное время. Я дал клятву учителю, что найду средство от этой беды, но не успел ее выполнить. Девочка-полуорка опередила меня, взрослого образованного человека. И потому хочу я начать сей трактат со слов благодарности ей.
 
Итак, лишь благодаря Орме и восьми ее спутникам я могу сейчас вам рассказать, что магия все еще существует, а вы можете прочесть или услышать меня. И мои, и ваши дети ни разу не заглянули в мутные глаза нелюдей, да и появились на свет они только потому, что родители их не пали жертвой живых мертвецов. Помните, и цените каждый прожитый день – это лучшая память погибшим. Что случилось с ней позже, я не знаю – может быть, она жива, может быть, и погибла. Знаю лишь то, что из моего отряда осталось трое – из десяти. Но Кромал повредился умом, и вскоре по возвращении сгинул где-то на Иннисфри, утверждая, что нашел там проход в другой мир – мир без людей. Рашах стала моей женой и подарила мне дочь и двух сыновей, думаю, что на этом не остановится. Впрочем, деторожденью весьма способствует то, - Иарет невесело усмехнулся. – Что спать спокойно с тех пор мы не можем. Не один, так другая просыпается с воплем, увидев во сне что-нибудь подобное нашим бесславным боям.
 
Йор погиб первым, он надеялся лишь на свою силу, но она его не спасла. После – настал черед трех братьев-вастаков, разорванных в клочья, и хоронили их в общей могиле, ибо невозможно было определить, чья рука или нога была подобрана в поле. Нэн отстала по собственной воле – мы просили ее торопиться, но она отбивалась от нас, говоря, что разгадка близка, надо лишь не трогаться с места. Последними погибли Дайра и Аган – та была ранена, и Аган пытался вынести ее из боя, а копье мертвеца соединило их в смерти. Как-нибудь я расскажу эту историю подробнее, сейчас не хочу бередить воспоминания. Когда погибал кто-то из наших, нам приходилось разбивать у трупа голову, чтобы никто не мог превратить его в нелюдь. Наверное, меня спасло только то, что я не мог передвигаться пешком, а конь, безусловно, быстрее ходячего мертвеца. Рашах же, я думаю, помогла какая-то орочья премудрость, ибо они – более древний народ, и знают гораздо больше, чем говорят.
 
По возвращении я ей сказал, что не успокоюсь, пока не найду источника силы, и она мне рассказала многое из орочьих скрытых преданий.
 
Одним из них я и открываю первый лист своей книги.
 
Все орки верят, почитают и клянутся Ма Оштар. Когда я спросил жену, что же это за божество, она мне ответила: нет, не божество. Ма Оштар, Вечная Мать, это Арда, но не только она. Я спросил – это Эа? И она мне ответила: Эа, но не только. Ма Оштар – это вся Вселенная, со множеством обитаемых и необитаемых миров, это еще и великая пустота, это – все, что существует, и даже то, чего нет, но что было когда-то или когда-либо будет. Это – вселенское лоно, что находится в центре Вселенной и порождает миры. Это – то, что рожденные сферы питает, когда они, удаляясь от центра Вселенной, обретают первоначальный свой облик. Это – и та сила, что возвращает в лоно распавшиеся миры, по вине ли нерадивых хозяев или, чаще – по старости оных. Ибо, по пути к пределу Вселенной, миры стареют, гаснут и распадаются. Ма Оштар никогда не умрет, пока есть Предвечный Огонь, что оплодотворяет ее, и дает мирам силу жизни.
 
И я спросил ее – а что это за Огонь? Сродни ли он Пламени Творения, принадлежащему Эру? И Рашах ответила – у него лишь лампада. Предвечный Огонь не принадлежит никому. Он не принадлежит никому, но любая жизнь им наполнена. Когда он иссякает, даже мертвая материя разрушается. Ибо неживое скреплено его силой. До какой степени разрушается – спросил я ее. До пустоты – был ответ. Предвечный Огонь пребывает в покое, он ничего не хочет и ничего не делает, он ничего не знает, и никого не слышит, и потому мы в него верим, но не обращаемся к нему никогда. Так сказала Рашах.
 
Так почему вы не обращаетесь к Эру? Так я спросил ее. Эру Илуватар, сказала Рашах, почти погубил нашу Арду.»
 
Иарет отложил исписанный лист и выглянул в окно. На город опустился майский ласковый вечер. По улице стайками бегала малышня, а над крышами с тем же радостным визгом носились ласточки. Теплый ветер, пахнущий пылью и цветущим тополем, раздувал паруса занавесок. И дом показался ему кораблем, вышедшим в плаванье. В добрый путь!
 
«Илюрамбар, или мировые стены, ограждают весь мир. Как сталь, как стекло или лед эти стены, и Детям Земли не дано даже представить, насколько они холодны, тверды и прозрачны. И нельзя их ни увидеть, ни пройти, иначе как через Дверь Ночи.
Так утверждают предания, именуемые Амбаркантой. Услышав, что сказала Рашах об Эру Илуватаре, я сразу вспомнил эти слова. Вспомнил их, и задумался – а к чему было строить столь крепкие стены? Своим человеческим разуменьем я могу предположить только две взаимоисключающие причины – или зло было вокруг них, или зло было за ними. Впрочем, Рашах не считает, что зло вообще имеет абсолютную природу, хотя я с ней и не согласен. Она сказала, как люди огораживают в деревне свой дом, чтобы соседи не заглядывали и не вмешивались в их семейную жизнь, так и Творец огородил данный ему в правление Мир, чтобы никто чужой не мог вмешиваться в творение.
Результатом созданья тех стен стало то, что огонь, данный Арде при ее рождении, не восполнялся иначе, как по милости Эру Илуватара. Но зато никакая внешняя сила, и до создания Арды, и после, не могла помешать его замыслам. И он стал творить.
 
Вначале Он сотворил Айнур,  Первых  Святых,  порождение  Его мысли,  и  они были при Нем уже тогда, когда еще ничего другого не было.
И Он обратился к ним и дал им темы для музыки,  и  они  пели для Него, и Эру радовался.
Так утверждает другое предание, именуемое Сильмариллионом. Судя по всему, мир вчерне был уже ранее создан, порожден вселенским лоном, но был он был глух и нем и безвиден. Не было в нем ни гор, ни долин, и ничто живое не населяло его. Чтобы пробудить его к сознательной жизни, надо было вложить в него душу. И душа была вложена – сперва самим Эру, а потом и первыми созданьями его, или Айнур. Почему он не взялся делать все сам, почему распылял свою силу? Ведь, создав Илюрамбар, он отсекал себя от источника, от Предвечного Огня, и не мог взять более того, с чем он послан был в этот мир.
 
И вот что я думаю об этом. Когда наблюдаешь за жизнью природы, то понимаешь: однообразие – признак застоя и смерти. Не потечет река, если устье не будет ниже истока, погибнет трава, если влага не станет испаряться с ее листьев, перестанет кровь струиться по жилам, если не будет меняться ее напор на протяжении всего тела. Жизнь – в разностях, в перепадах, ибо это – источник движения. И Айнур были созданы разными, чтобы создавать жизнь. Но вначале они не ведали, что творили. А Эру – знал, и управлял их творением. Он, наверное, полагал, что, получив все от него, они не имеют собственной воли. А они об этой воле не знали.»
 
Иарет сморщился – кажется, последняя фраза тянет на ересь. Что ж, любое новое слово, не являющееся перепевом известного, не будет принято теми, кто посвятил всю жизнь изучению сказанного до них. Интересно, а если бы дольше он проходил в учениках Сарумана, стал бы он начетчиком и резонером, или его несносный характер, протащивший его по всем кочкам и лишивший многого в жизни, защитил бы его от этого?
 
Темнеет на улице, расстаются влюбленные пары – вон те двое уже десять раз провожают друг друга, и никак не могут наговориться. Сейчас они явно у дома девушки, и она целует своего друга, с сожалением отрывается от него и идет к двери. Нет, вернулась... опять вздохи, объятия. У него с Рашах такого не было, да и быть не могло.
 
Первый год он вообще еле ползал – а то как же, с тремя дырками в шкуре... потом ей стало полегче, он разработал зажившую руку и смог передвигаться по дому самостоятельно. Но лестницы так и остались неодолимым препятствием. Вот и сейчас весна прошла мимо него – он видел ее лишь в окне, не решаясь нагружать Рашах «грудой костей», как он именовал свое тело. Кажется, она опять с животом... Одно слово – орка. Мастерская по производству младенцев... Интересно, она когда-нибудь скажет – довольно? Хорошо, у него здесь такая практика, что иной раз не продохнуть, а если бы жили в деревне?
 
Конечно, этот город – последний на пути в восточные земли, дальше – лишь редкие «выселки» со смешанным населением, огороженные частоколами от непрошенных гостей и пограничных разъездов. Тут вольные нравы, орки и лихие вастаки никогда не признают власть далекого Гондора, а власти их старательно не замечают. Но они с Рашах – не вастаки. Калека, обремененный семьей, вряд ли сможет быстро сбежать, если придут по его душу. А ведь придут.
 
Вот напишет он последнюю строчку, сошьет листы, и что дальше? Сперва трактат пойдет по друзьям, и вряд ли кто-то из них не перепишет на память. Список двинется по широкому кругу. Года за три – дойдет до Гондора. И снова он окажется за решеткой. Сейчас не те времена, чтоб за слово казнить, но в тюрьме он долго не проживет. Здоровье не то. Даже здесь, на вольной волюшке, он поддерживает свое тело силой духа и самодисциплиной, не дающей ему расслабляться. Что же – года через полтора придется искать орочье поселение и перебираться туда. Посоветоваться, что ли, с Рашах... да только знает он, что она скажет. Тоже мне, искательница приключений... на свою голову.
 
Иарет удовлетворенно хмыкнул и потянулся за лампой. Сумерки, такие светлые и прозрачные за окном, в комнате сгустились до ночной темноты.
 
«Но все тайное становится явным.
Тема развивалась, и вот Мелькор начал вплетать   в   нее   образы,   порожденные   его    собственным воображением,  не  согласующиеся  с темой Илуватара, потому что Мелькор искал способ увеличить силу и славу той части темы, что была назначена ему.
Вот один ощутил уже своеволие и возможность выйти за рамки назначенной ему роли. Плохо это было, или же хорошо, мы никогда не узнаем, ибо первоначальный замысел нам неведом. Что же произошло дальше?
 
Мелькору,  среди  всех  Айнур  были  даны  величайшие   дары могущества  и  знаний,  к  тому же он имел часть во всех хорах, полученных его собратьями. Он  часто  бродил  один,  разыскивая Вечное  пламя,  потому  что Мелькора сжигало желание принести в Бытие свои собственные творения.  Ему  казалось,  что  Илуватар обошел  вниманием пустоту, и Мелькор хотел заполнить ее. Однако он не нашел огня, потому что этот огонь - в Илуватаре.
Вот, самый старший, умный и сильный начинает понимать свою обделенность. По-видимому, он изначально и не думал о бунте, просто ему стало душно под стеклянными стенами Илюрамбар. Как подростки, вышедшие из под родительского крыла и отданные в учение к мастеру, испытывают волчий голод, и сметают в один миг то, на что дома и смотреть бы не стали, так и Мелькор, начавший творить, не мог удовлетвориться данной ему долей. К тому же, ощутив сладость своеволия, трудно остановиться. Конечно, если не напрягаться, а тянуть, как мерин, положенную тебе ношу, стараясь лишь настолько, чтоб не побили, то можно удовлетвориться и тем, что дают. Но, по моему скромному разумению, из таких учеников выходят ленивые подмастерья, что никогда не становятся мастерами, выражая свою слабую душу лишь в питие и мелком дебоше. Неудивительно, что Мелькор стал искать возможность самостоятельного творения и источники силы. Понятно, что возможности он не нашел – ведь для пресечения всех чужих замыслов были поставлены Илюрамбар, так какого же мнения будет их создатель о своеволии в собственном доме? И Предвечный Огонь не мог пройти сквозь те стены и напитать своей силой своевольного подмастерья.
 
Некоторые  из  этих  мыслей  он начал теперь вплетать в свою музыку. И тотчас же прозвучал диссонанс, и многие из  тех,  кто пел  вблизи  Мелькора,  пришли  в  замешательство.
Тогда  Илуватар встал, и Аинур увидели, что Он улыбается. Он поднял левую руку, и вот среди  бури  зазвучала  готовая  тема, похожая  и  не  похожая  на  прежние, и в ней были сила и новая красота.
Ну, вот, дождались – началось соревнование мастеров, точнее – мастера и подмастерья. Мне доводилось наблюдать подобные случаи – и в ученичестве у Сарумана (Орма отличалась неистовым своеволием, и не раз устраивала нешуточные магические атаки на учителя), да и после – то кузнец горько жаловался, что подмастерье «испортил решетку», а оказывалось – украсил и перерасходовал материал, то портной, что в доме напротив, поспорил до драки с учеником, а однажды состязание происходило на площади – не поделив клиентуру, столяр и его бывший подмастерье от восхода и до заката сделали по резному шкафу. Молодой мастер увлекся резьбой, и до вечера не успел, а старый, завершив работу за мгновение до того, как солнце скрылось за горизонтом, схватился за сердце, упал и умер. Печальная это была победа...
 
Впрочем, можно ли применять человеческие мерки к тем, кто – не люди? Мне думается, что некоторые – можно. И правда, если посмотреть на путь от замысла до творения, то можно заметить некую закономерность.
 
Информация – мать интуиции. В переводе с языка магов на всеобщий язык это будет звучать примерно так – если никакое знание не поступит снаружи, то ты ничего и не создашь. Первое, что надо сделать – внести знание и материал.
 
Второе звучит так: не разъяв – не построишь. Это высказывание более понятно простецам. Ни один материал нельзя использовать без обработки, обработка же что камня, что глины, что знаний включает в себя измельчение на частицы определенных размеров и очистку от примесей.
 
Третий этап творения всем понятен: внешнее есть отражение внутреннего. Ибо все, что мы делаем, отражает нашу природу. Как форма создает отливку, так и сознание производит лишь те творенья, что созвучны ему. Как не любой ключ подходит к замку, так и не любое знание может пополнить наш ум, а лишь то, что встраивается в подходящее место. Творение – есть отливка творца. Но если творение снабжено собственной волей, то оно способно изменять себя изнутри, осуществляя каждый раз выбор – что материала, встраиваемого в него, что – поступков. Так способный ученик, начиная, как отражение мастера, чем дальше, тем больше движется собственным, непохожим путем, он – уже не отливка, он – постоянно изменяющаяся головоломка, становящаяся тем сложнее, чем сильнее мастер хочет ее упростить.
 
Четвертый этап творения есть собственно акт творения, ибо вещь отделяется от тебя и начинает жить своей жизнью. До этого был больше замысел, чем воплощение, а сейчас воплощение покидает тебя, начиная свой путь, и ты больше в нем не властен ни единым штрихом. Как легко пропустить этот момент, потянуться душой – и все испортить. Сказано: воспитывай детей, пока поперек лавки ложатся, когда вдоль – ты все уже сделал. Это правда – моя старшая дочь получила мое воспитанье, ибо Рашах оставляла ее мне, неходящему, отправляясь добывать пропитание, и девочка заговорила еще до года, а к трем – научилась читать и считать. Я не мог ограничивать ее самостоятельность, но ничего плохого не произошло, и теперь мы с ней не знаем забот, кроме тех случаев, когда она побьет кого-нибудь из своих дворовых «врагов». Умей отпускать.
 
И всего-то.
 
Эти правила имеют всеобщую силу, ибо они – отраженье природы, той самой Ма Оштар, над которой и Эру не властен.
 
Что же нарушил Эру Илуватар?
 
Отграничив Эа от мира, он посадил его на голодный паек, вынудив получать все только из своих рук. Так приручают непокорного зверя – голодом и хозяйской рукой. Кормящую руку и злой пес не укусит. Но Эа не было ни зверем, ни псом! Оно вообще было вроде податливой глины. И подобный поступок можно расценить лишь как презумпцию виновности Эа, а заодно – и Вселенной, породившей его. Насилие порождает насилие. И создание Илюрамбар поставило Эру по одну сторону, а Вселенную – по другую. Силы оказались явно неравные, и не в пользу Творца. Даже мертвая материя стерпит не все. Принесли ко мне раз незадачливого скудельника – он так увлекся, добывая для горшков своих глину, что не заметил оползания склона, и пластом его придавило. Если бы никого рядом не было, так бы и умер несчастный.
 
Не справился Творец и с третьим этапом творенья – почтя все созданное им лишь вещами, отливками, не имеющими собственной воли, он прозевал ученика-головоломку, и опомнился лишь тогда, когда тот восстал на него. Как жаль, что не все одаренные мастера умеют быть учителями! Сколько горя и слез можно было бы избежать, сколько сломанных судеб остались бы целыми, сколькими бы мастерами было больше! Не менее половины моих постоянных больных – женщины с болезнями сердца. И я не могу им надолго помочь. Если исключить тех, что надорвались от непосильной работы, и тех, кто подолгу болел простудами, то остальные могли бы вскорости исцелиться, если бы только решили не творить насилия над собственными детьми. Их старанье сломить непокорство вызывает в ответ лишь дерзость в словах и поступках. Они страдают от того, что сами же и сотворили!
 
Конечно, не смог Творец осилить и четвертый этап – даже, отпустив свои создания в сотворенную совместно с ними Арду, он продолжал удерживать их на сворке, словно гончих собак. Впрочем, иначе и быть не могло – история с Ауле показывает, насколько просто было сломить их волю. И если Мелькор со своим своеволием знал, на что идет, то послушнейший (и талантливейший) из подмастерьев пал духом, не успев поднять глаза от земли.
«И сначала он создал в пещере под одной из гор Среднеземелья семерых отцов гномов. Однако Илуватар знал о том, что происходило. И в тот самый час, когда труд Ауле был, к  его удовольствию  завершен,  и  Ауле  начал  обучать  гномов  речи, которую он  придумал  для  них  -  в  тот  самый  час  Илуватар заговорил с ним, и Ауле, услыхав его голос, замолчал.
И  Илуватар  сказал  ему:  "Зачем  ты  сделал это? Почему ты пытаешься создать то, что, как ты знаешь, выше твоих сил и не в твоей  власти?"
Тогда  Ауле  ответил:  "Я  не  хотел  этого. Я хотел создать существа, не похожие на меня, чтобы любить и обучать их, дабы и они тоже смогли постичь красоту Эа, сотворенную  тобой.  Но  что  мне  сделать  теперь, чтобы ты окончательно не рассердился на меня? Как сын своего отца, я предлагаю тебе эти существа, творения рук,  созданных самим тобой. Делай с ними, что пожелаешь. Но не должен ли я уничтожить свою несовершенную работу?"
И Ауле поднял свой огромный молот, чтобы поразить гномов,  и заплакал...»
Нет, конечно, если Ауле был лишь машиной, лишь горшком, вылепленным из пустоты, то поступок Творца единственно верен. Но горшки не умеют рыдать! Впрочем, горе всем побежденным. «Кто ненавидит войну – тот в плену».
 
А кто не боится войны? О, еще горше его удел!»
 
Иарет ощутил, как на плечи легли руки жены, ее прохладные волосы коснулись щеки его, и тихий голос прошелестел: «Уже поздно, пошли спать». Он обернулся, и лицо ее было так близко, что черты расплывались перед глазами. Он улыбнулся ей и поцеловал ее в губы. «Возьми стул и иди ко мне, - ответил он. – Я тут кое-что написал, хочу знать, как тебе это нравится».
Рашах подсела вплотную к нему, обняла мужа, и тот, положив листы перед ней, наблюдал, как она шевелит безмолвно губами, читая. На пороге тридцатилетия, перенеся все возможные лишения этого века, трудившаяся по дому и за женщину, и за мужчину, родившая троих, и четвертого носившая в чреве, его жена почти не изменилась. Юную смуглую кожу на скуластом лице не тронула ни одна морщинка, волосы цвета воронова крыла блестели, волной спускаясь на грудь, и лишь тяжеловесные, разработанные и мечом, и вальком, и мотыгой кисти рук говорили о том, что неласковой была ее доля. Иарет представил себя рядом с ней, и устыдился. Ведь она стойко переносила невзгоды, которые он ей принес! И вот, он, седой, покалеченный, неспособный самостоятельно даже спуститься по лестнице, он втравливает ее в новую авантюру.
 
Разница в возрасте была у них чуть более десяти лет, но Рашах с детства слушала только его, признавая за старшего, на остальных фыркала и показывала всем «где драконы летают». Ее не надо было искать, она родилась в Ортханке, и показала свои способности и скверный характер еще во младенчестве, уронив горшок на орчат, раскачавших ее люльку до потолка. И с тех пор вокруг нее постоянно что-то рушилось и летало. Мать ее, нъявар, сбагрила свое чудо бабке, предпочитая стоять в карауле, а не мучиться с вредным дитем, но та выдержала внучку недолго – побежала за помощью к Саруману. Тот был занят, и послал ученика. Когда Иарет наклонился над маленькой колдуньей, та шкодливо улыбнулась и вцепилась в его волосы мертвой хваткой. Пришлось укачивать негодницу, кулачки удалось разжать лишь тогда, когда Рашах задремала. С этого момента полеты горшков и падения стульев почти прекратились. Подрастая, девочка набиралась знаний из двух источников – от орочьих «бабок» и от «шарку ущителя». Ее странный выговор было невозможно исправить, она с грехом пополам научилась читать лишь годам к десяти, но мыслила всегда удивительно ясно, безошибочно отделяя истину от чепухи, и принимала верные решения при явном недостатке исходных.
 
Иарет долгое время старался не думать о ее привязанности к нему, но после того, как девушка дважды вытащила его почти с того света, когда она и в девятнадцать лет не заглядывалась на парней, что для орок – вообще дело неслыханное, он решил спросить ее, не хочет ли она связать с ним свою жизнь. Рашах подпрыгнула чуть не до потолка и захлопала в ладоши. И эта буйная радость через два месяца после того, как они чуть не погибли, и потеряли семерых близких друзей, когда кажется – душа выжжена и не воскреснет вовеки, и удивляла, и пугала, и притягивала его. Казалось, ей нравилось даже его увечье – куда он такой от нее денется. А теперь, прожив с ней семь лет, он сам не мог представить, каково это – быть вдали от Рашах.
 
И вот она подняла глаза, и в ее взгляде Иарет  прочел и любовь, и усмешку.
«Не туда повернул, милый, оглянись-ка назад» - «А что здесь не так?» - «То, что это все – мелочи перед тем, что сделалось с Ардой» - «Даже то, на что нарвался Мелькор?» - «Даже это. Он же знал, на что шел. Арда – не знала» - «Так я останусь здесь до утра и продолжу?» - «Давай, а я пока схожу, сварю для нас каффы»
Действенность этого орочьего напитка в борьбе со сном Иарет знал еще с детства, и с радостью согласился.
 
Иарет снял нагар с лампы, выдвинул слегка фитилек, очинил новое перо и принялся за четвертый лист писанины.
 
«Войны всегда были, есть и остаются злом – причем зло это, различное по степени и мере его, в зависимости от того, за что ведется война, никогда совершенно не исчезает, оставляя в душах людей озлобленность или горе. Я говорю – людей, ибо их я знаю лучше, но не сомневаюсь и в том, что любое мыслящее и чувствующее существо, пережившее войну, несет на себе ее неизгладимый след бесконечно. Память мозга может уйти, но душа – не забудет. Война – зло еще и потому, что разрушает творения духа. То, что раньше казалось незыблемой истиной, оказывается еще одним суеверием, то, что раньше было уверенностью, становится слабой надеждой. Война – не меньшее зло потому, что она калечит и разрушает саму основу жизни – наш единственный дом, нашу Арду.
 
Так было и в самой первой войне.
 
Кто слышал сказания о Первой эпохе, тот помнит, что вначале не было ни Луны, и ни Солнца. Но я удивляюсь тем, кто в это верит. Миры рождаются из вселенского лона в виде облака, постепенно это облако превращается в скопление звезд, а из оставшейся пыли формируются подобия Эа. Звезды загораются раньше, чем возникают королевства земли! Но предания говорят об ином. И я могу предположить этому два объясненья. Первое – что Арда вращалась в те века очень медленно, так что день ее был равен году, оставаясь повернутой к Солнцу лишь одной своей стороной, но тогда ее климат был бы непригоден для жизни. Одна сторона стала бы горячее, чем угли в печи, так, что плавились камни, а на другой в это время замерзал бы и воздух. Надо ли говорить, что подобные перепады температур вызывают сильнейшие, постоянно дующие ветра, сносящие с лица земли не только щебень и камни, но даже целые горы. Не было бы океанов – на горячей стороне вода обращалась бы в пар, на теневой – выпадала бы снегом, тут же сносимым ветрами на горячую сторону. Жизнь в таком королевстве земли невозможна.
Второе объяснение предполагает, что светила были скрыты толстым слоем облаков. Откуда же тогда звезды, что увидели эльфы? У меня есть предположение, но сейчас я хочу разобраться, откуда могло появиться столь плотное облачное покрывало. Ясно, что простым испареньем воды, вскипяти ты хоть все океаны, такой черноты не добиться. Следовательно – в верхних слоях, там, на границе Ильмен и Виста, или, у нас – в Фаньямаре, было много частиц сажи и каменной пыли. Кто же мог насмердеть на весь мир?
Вот мы и подошли к сказанию о первой войне.
 
«Мудрые говорят, что первая битва произошла еще до того,  как Арда  полностью  обрела  форму. Уже тогда на Земле было что-то, что росло или двигалось по ней, и Мелькор надолго завладел всем этим... ...Так началась первая битва Валар с Мелькором за господство  в Арда,  но  о  том  времени  Эльфам известно немногое. А то, что известно, исходит от  самих  Валар,  беседовавших  с  Эльдалие, которых  они  обучили  на  земле Валинора. Но Валар всегда мало рассказывали о войнах, происходивших до прихода эльфов...»
Еще бы! А то было бы что рассказать! Например, о проснувшихся вулканах, извергавших дым, лаву и газы, о кипящих морях, о вздыбленной плавящейся земле...  А была ли она в это время пустынна? Смотри выше. Созданная к тому времени жизнь была в этой битве по большей части обращена в пыль. Возможно, была и разумная жизнь. Я встречал упоминания о неких «древних и мудрых существах», населявших Арду до первой войны, но кто сейчас вспомнит, кем они были? Валар не знали этого, ибо Эру им не сказал, они и не ведали, что сей феномен вообще-то возможен. Не секрет, что даже Оромэ когда-то травил эльфов псами, принимая за создания тьмы... Вот что они сами об этом сказали:
«Действительно, самые древние песни эльфов (отзвуки их до сих пор сохранились  на  Западе)  повествуют  о  темных  призраках, бродивших в холмах над Куивиэненом или проносившихся неожиданно под звездами, и о черном всаднике на диком коне, преследовавшем заблудившихся Квенди, дабы поймать и сожрать их».
Да уж, лучше не скажешь. Опять «рука Мелькора»? Да полно! Он, одиночка, что пошел против своих, не брезговал никакими союзниками, так что – увольте. Впрочем, разумной жизни до первой войны могло и не быть, зато войны между Мелькором и остальными валар повторялись с удивительной регулярностью. Арду поднимали из праха, делали пригодной для жизни – и снова разрушали под корень.
Послушайте, что было после первой войны:
«В это время Валар привели в порядок моря, равнины и горы, и Яванна посадила, наконец, в землю семена, как она давно уже задумала. И тогда, поскольку бушевавшее  прежде  пламя  ослабло или ушло под первобытные холмы, возникла нужда в свете. И Ауле, по  просьбе  Яванны,  создал  два  огромных светильника,  дабы озарить Среднеземелье... И тогда семена, что посадила  Яванна,  начали  быстро прорастать и крепнуть...»
Так как солнце скрылось за густым слоем пыли, возникла необходимость в тепле и в свете. Вулканы утихли, и оставшиеся крохи жизни, что ютились близ них, погибли. Это вряд ли могли быть животные, скорее – нечто вроде мелких растений, так что стоит ли об этом жалеть?
 
От собратьев не отставал и Мелькор.
«Тогда   Мелькор   начал   строительство  огромной  крепости, уходящей далеко под землю, под мрачные горы, в  местности,  где лучи  Иллуина  были  холодными  и тусклыми».
А это, как мы видим, другой способ решенья вопроса – быть поближе к горячему сердцу Арды, питая жизнь ее телесным теплом. Причем, воспользовались им только там, где не хватало тепла и света искусственных «солнц».
 
Но нашла же коса на яйца!
«И  вот  тогда  Валар  узнали,  что  Мелькор снова начал свою деятельность, и стали искать его тайное  убежище,  но  Мелькор, надеясь   на  неприступность  Утумис  и  на  силу  своих  слуг, неожиданно начал войну и нанес удар первым, до того, как  Валар приготовились  к  этому.  Мелькор  захватил  Иллуин  и  Ормаль, обрушил их колонны и разбил светильники.  При  падении  могучих колонн  земля растрескалась, а моря вздыбились волнами. И когда светильники раскололись, пламя из  них  вылилось  на  землю. В  хаосе  и мраке Мелькор ускользнул...»
Как аукнется, так и откликнется...
Впрочем, события десятилетней давности неожиданно напоминают столь далекие времена. В тот день, когда кольцо всевластья расплавилось в Ородруине, я, волей судьбы, был серьезно болен, и провалялся весь вечер и ночь без сознания. Но друзья, что ухаживали за мной, рассказали, как внезапно на севере, со стороны далекого моря разлилось сиянье, как полог. Сполохи проходили по нему, словно он шевелился, и слышался тихий шепот. А наутро стало легче дышать, словно воздух стал свежее и чище. Люди приписали это исчезновению зла, но, как я потом понял, это было не так. Последующие три года стали самыми страшными в моей жизни. Так что же на самом деле случилось? По-видимому, те силы, что были скрыты в кольце, излились в воздух, и он стал живительным и питающим душу. Если маленькое и слабое, по меркам первых эпох, колечко произвело такое животворное действие, то как же подействовало разрушенье Светильников на сердце Арды?
 
Как бы то ни было, но новых Светильников не создавали.
«Поселение Валар на Альмарене  было совершенно  разрушено, а в Среднеземелье не осталось места, где они могли жить. Поэтому Валар покинули те области и отправились в страну Амана, самую западную из всех земель на границах Мира. За  стенами  Пелори Валар создали свои владения в этой части Амана и назвали их Валинор, и там находились их  дома,  сады  и башни.  В  этой  защищенной стране Валар хранили весь уцелевший свет  и  те  прекрасные  вещи,  которые   удалось   спасти   от разрушения. И  еще много других, более прекрасных, они создали заново, и Валинор стал даже красивее, чем Среднеземелье  времен Весны Арда.... ...Так в мире появились  два дерева  Валинора.  Из всего, что сотворила Яванна, они наиболее известны, и во всех повествованиях о Древних Днях говорится  об их судьбе.»
Деревья освещали один лишь Аман, а все остальное тонуло во мраке. Не было желания у валар, уменья или же Пламени? Сдается мне, что именно последнего.
 
Иначе – как расценить то, что после уничтоженья Дерев валар стали нужны и жалкие, по их меркам, Сильмариллы, настолько жалкие, что эти камни мог создать эльф, пусть исключительный, но все ж – не вала и не майя.
А были они таковы:
«И эти кристаллы, подобные телу детей Илуватара, служили лишь оболочкой внутреннего огня. Тот огонь - внутри их и в каждой их частице, и он - их жизнь. Феанор создал его из смешанного света деревьев  Валинора.  И  этот свет еще живет в Сильмариллах, хотя сами деревья давно засохли и не сияют больше».
И еще:
«Как  живые  существа,  эти  камни радовались свету и поглощали его, и отдавали -  более  красивых оттенков, чем прежде. А Мандос предсказал, что судьбы Арда - земли, моря и воздуха - заключены в Сильмариллах».
Ну, вот, наконец-то добрались до принципа действия этих камней».
 
Иарет отложил перо и обернулся к задремавшей Рашах, она почувствовала его взгляд и встрепенулась. «Каффа остыла» - «Ну ее... лучше скажи мне, что орки говорят о кольце всевластия» - «Да много разного... а что тебе нужно?» - «Откуда оно брало свою силу?»
 
«А, так бы и спрашивал... (Рашах зевнула во весь рот и потянулась) Ну, знаешь ты о Свете Возвратном?» - «Нет, а что это?» «Когда умирают миры, там, на самом краю Вселенной, они обращаются в этот тихий и мертвенный Возвратный Свет, и он уходит обратно во вселенское лоно, чтоб возродиться мирами...» - «А при чем здесь колечко?» - «А при том, что Возвратный Свет везде проникает, и эти стены, как ты там их назвал...» - «Илюрамбар» - «Да, ну они для него – не преграда» - «Но в таком случае его и уловить невозможно» - «А вот тут ты не прав...(Рашах, еще раз зевнув, встала и, разлив каффу по чашкам, пригубила горький отвар) мертвое для него – пустота. Но одушевленная материя сама притягивает его и пьет, как травы – росу. Если бы не он, ни люди, ни орки не выжили бы в этом мире...» - «А эльфы?» - «А эльфам его не хватает. Понимаешь, мы привыкли все ручками делать, а они больше головой работают, овеществленным воображеньем, вы называете его волшебством. Ну, а валар и майяр иначе просто не могут. Возвратный Свет – не для них» - «И кольцо им питалось?» - «Угу. Оно было одушевленным, имело свою волю, могло само потеряться и само найтись. Вот только бегать само не могло... приходилось на ком-нибудь ездить» - «А могли Сильмариллы так же питаться?» - «А Мелькор его знает... могли...»
 
Ночной ветер колыхнул занавески.
«По-видимому, Сильмариллы, подобно живым существам, могли преобразовывать то, что питает человеческие души, в Огонь, подобный Предвечному. Так становится понятным и то, что они послужили причиной раздора между валар и Феанором, и ограбленье сокровищницы Мелькором. И даже – слова Мандоса (Намо). Сильмариллы и сейчас питают Арду, и потому ее судьба теперь связана с ними.
Ибо Пламя Творения было растрачено валар (и Мелькором в их числе) совершенно бездарно. Как бездумно растрачиваются детьми накопленья отца, стоит ему уехать надолго, так и валар растратили силы на беспрестанные драки. Но небо Арды очистилось постепенно от туч, и на нем показалось долгожданное солнце. Выжившие существа начали плодиться и заполнять ее, валар иногда обращали на них внимание и подправляли природу, каждый – в своем роде. И тех, что обладают разумом – тоже. Эльфы получили знания о волшебстве, им доступном, но взамен потеряли часть собственной воли, дварфы ничего не знали, кроме труда, орки были созданы для войны и охоты, а люди... О людях Эру ничего не сказал.
 
С той поры, как рассеялся дым первой войны, он не проявлял свою волю в Арде иначе, кроме как через видения Манве. Но и видения становились все короче и невнятней. Взгляните:
«- О  вы,  самые  могущественные  в  Арда,  слушайте! Видение Илуватара было кратким и быстро исчезло...» ( еще до омрачения Валинора).
«...Мандос отправился к Манве, и Манве искал в своих сокровенных мыслях, где появилась воля Илуватара...» (история любви Лютиен)
Несколько иначе выглядит потопление Нуменора:
«...Тогда Манве с горы воззвал к Илуватару, а Илуватар показал свое могущество,  и  между  Нуменором  и  бессмертными  землями разверзлась огромная трещина,  и  мир  содрогнулся.  Весь  флот Нуменора  был увлечен в бездну, поглотившую корабли навсегда. А корабль  Ар-Фаразона  и  смертные  воины  были  погребены   под холмами...»
Но тут мы встречаем некоторое противоречие:
Во-первых, почему избран такой неприятный и разрушительный способ решенья вопроса? С какой стати было ждать высадки Ар-Фаразона, ведь гораздо проще было потопить их всех, когда они были в море. Конечно, пути господни неисповедимы, но этот случай заставляет усомниться во всеведении Илуватара. Но, поскольку всеведение сомнению не подлежит, предположу, что не было никакого воззвания. Думается мне, что Манве, всеведеньем не обладавший, обнаружил десант, лишь когда тот высадился в Амане. Что будет делать в этом случае любой государь? Да устроит им кровавую баню! И устроил...
Во-вторых, «...мир стал меньше, потому что Валинор и Эрессе начали исчезать из него...» Не просто – были отделены, но – начали исчезать. О чем это свидетельствует? О почти полном бессилье валар. Последние резервы были истрачены, и – валар отказались от власти над Ардой, оставив себе только то, что более не истощало их силы.
 
Где же Эру?
Сперва, не закончив творения (путь людей был неопределен, так же, как их предназначение), он передал бразды правления в руки Манве.
Дальше – валар действуют, как неразумные дети, загаживающие и замусоривающие комнату за комнатой в родительском доме; покидая испорченные земли, уходят все дальше от своего предназначенья, а он все слабее проявляет свою волю. И, напоследок, просто отказываются за собой убирать.
А Илуватар? Он молчит.
Где бы он сейчас ни был, боюсь, его имя для Арды теперь – пустой звук.
 
И настала третья эпоха.
Истощенное Пламя Творения больше не могло напитать души эльфов и восстановить силы майяр. Пришло время колец.
Кольцо всегда было символом могущества – не имеющее ни конца, ни начала, в древних преданиях оно ассоциировалось с Предвечным Огнем и Вселенной. Благодаря искусству нольдор оно стало еще и источником силы. Вместе с кольцами магия вернулась в Средиземье, и оно расцвело. Но сила – искушение властью. С этого искушения и началась война кольца, а вовсе не с битвы под Изенгардом. Надо сказать, что кольца давали не всякую силу и власть, а лишь возможность магии, которая стала без них невозможна. Видимо, возможность эта давалась не только владельцу кольца, но и – в меньшей степени – всем, кто обладал знанием и жил в Средиземье. Многие хотели узнать тайну изготовления подобных колец, и ближе всех подошел к разгадке Саруман, мой учитель. Ему помешала, я думаю, вполне осуществимая возможность завладеть кольцом всевластия без большого труда. Но она не была реализована. И сейчас я понимаю, почему. У кольца было иное предназначение.
 
Как представлю это хоровое пенье назгулов, как вспомню голенький, неохраняемый Ородруин, так не знаю – плакать от смеха или смеяться до слез. Сдается мне, толстого хоббита палкой гнали в Мордор, и первый, кто желал этого, был сам Гортаур. Цель? Могу предположить.
 
Как я сказал, вместе с главным кольцом разрушилась не вся магия, а только та, что сродни майярской или эльфийской. Магия смерти осталась, и правила в Средиземье три года без трех дней. Какова она, магия смерти? Свою силу она берет из душ убитых особым образом людей, то есть является разрушительной, вампирической по природе своей. Со временем ученики Сарумана, прошедшие через Мордорскую битву, нашли способ ее пресечь. С той поры о магии никто не знал и не слышал.
 
Но вот, этой зимой, когда люди коротают долгие вечера у домашнего очага или в трактире за кружкою пива, начали ходить слухи о том, что в деревнях и городах (в деревнях, все-таки, чаще) люди, ранее не замечавшие в себе особых талантов, чего-либо страстно желая и случайным образом произведя определенные действия, получают сходный с магическим результат. Тотчас я решил это проверить. Проведя простейший ритуал силы, я понял, что слухи имеют под собой почву. В тот день я откачал безнадежного с виду больного – пьяницу, замерзшего по пути домой (дело было после Метарэ). С этих пор я не перестаю использовать исцеляющую магию наравне с травами, минералами и ланцетом в своей практике. Результат есть всегда.
 
А третьего дня дочь едва не зашибла меня чернильницей, когда мы с ней поспорили по поводу ее драк. Она стояла у двери, а я сидел за столом, и вот, чернильница взмыла со стола в воздух и опустилась бы на мою голову, если б я не увернулся. Материнские способности вернулись к дочери. Когда она подбежала ко мне и стала со слезами просить прощения, я был счастлив, и моя нотация не была искренней.
 
Но каково же было мое удивление, когда к вечеру она пришла и сказала, что научила еще двух детей так швыряться. «У остальных не выходит», - пожаловалась мне она.
 
И я думаю – что же дает нам силу? И я уже не считаю, что история кольца всевластия так уж абсурдна. И я больше не верю в непобедимую прочность Илюрамбар.
 
Гортаур, похоже, всех нас обманул – вот майя Морготов! Сила его кольца была велика, и настолько, что стены, окружавшие Эа с предначальных времен, не выдержали и дали трещину. Десять лет просачивался Предвечный Огонь, незаметно наполняя сердце Арды и души людей, пока не проявился.
Правда, теперь мечтать о великой силе заманчиво, но бесполезно – она распределена слишком широко и равномерно, чтобы скопиться в одних руках, но об этом я не жалею. Магия не умерла, она еще людям послужит, и этого достаточно, чтоб оправдать наши жертвы.»
 
За окном просыпались птицы, попискивая и хлопая крыльями в редеющей тьме, они готовились встретить песнями солнце.
Рашах стояла у Иарета за спиной и читала последний исписанный лист.
- А ведь мы так и не слышали этой весной соловьев...
- Да откуда им взяться в городе? – пожала плечами Рашах.
- Значит, считаешь, отдавать это на растерзанье друзьям?
- Еще бы, они будут рады... перепишут и разнесут во все стороны, так что к осени жди гостей с веревками и кандалами. Слушай, а я что-то диких уток давно не стреляла... может, уехать отсюда в леса, ближе к озеру или реке?
- Дочь обидится – у нее тут полгорода в приятелях ходит.
- Не знаю, как эти, а орчата друзей не бросают! Я тут на базаре познакомилась с одной нъявар...
- Так ты давно знала, что я задумал?
- Сразу, как услышала твои мысли...