Лисенок

Редиске и Кате – моя маленькая фантазия


По обыкновению, налив целую кружку горячей воды, Лисенок положила в воду пакетик надоевшего Lipton’а и, задумчиво посмотрев на цветок, висевший у окна на противоположной стене комнаты, обратилась сама к себе: «Что же будет дальше?».
Лисенок работала экономистом на одном крупном предприятии, время от времени действительно применяя на практике знания, полученные в институте. До последнего времени Лисенок жила, спокойно отдавая богу каждый прожитый день, не особо волнуясь за свое будущее. Главное, что нужно любой женщине, у нее уже было. У нее была своя квартира, машина, и тот, за кем она утром заезжала по пути на работу. Ее любимый мужчина работал вместе с ней. Согласитесь, не каждому так повезет.
И еще у Лисенка была хорошая подруга Зайка. С подругой они были знакомы со времен института, а надо сказать, подруги со времен института – это, может быть, самые надежные и верные подруги. За исключением, конечно, друзей детства.
Однажды у Лисенка был день рождения. Она очень любила принимать гостей у себя дома. А когда гостей много – это же какое удовольствие, и Лисенок, среди прочих, пригласила Зайку и своего молодого человека. Так Зайка и познакомилась с Тимой.

Со дня рождения прошло два месяца, и вот грустный Лисенок, с кружкой горячего чая стояла в комнате приема пищи, и в сотый раз уговаривала себя не расстраиваться, хотя по щеке иногда скатывались слезинки, которые Лисенок наспех смахивала рукавом, чтобы никто из коллег не узнал, что она может плакать. Это было бы проявлением слабости. А Лисенок была очень и очень сильной девушкой. По крайней мере, так считали другие, и эту иллюзию надо было поддерживать и лелеять, как любимого малыша. Тима жил с Зайкой и, видимо, больше не собирался возвращаться к Лисенку хотя бы потому, что Зайка была беременна и уже был назначен день свадьбы.
Лисенок подула на чай, прикоснулась к кружке нежными тонкими губами, и чуть-чуть отпила. Чай все еще был горячий. Лисенок сделала еще два глотка, и вылила оставшийся чай (оставалась почти целая кружка!) в раковину.
Дверь в комнату отворилась и на пороге показалась толстая Рита, одна из сотрудниц юридического отдела. Рита была толстой пятидесятилетней теткой, принимавшей пищу каждые два часа и, к несчастью, ужасно занудной, поэтому Лисенок выдавила слабую улыбку, пожелала Рите приятного аппетита, и поспешила удалиться из комнаты. Обед для нее кончился.

Она пошла по коридору к своему офису. Почему-то коридор показался ей слишком свободным и длинным. Этажерка, которая стаяла у двери в офис, куда-то делась за время обеда. Кому она могла понадобиться? Но – зачем задумываться о такой ерунде? Лисенок открыла дверь и вошла в комнату.
То, что увидели глаза, сознание просто отказывалось воспринимать, и Лисенок, раскрыв рот, замерла на месте чуть ли не на пол минуты. На стене, возле ее рабочего места, было написано всего лишь несколько слов. Но одно то, чем они были написаны, вызывало леденящий душу ужас. По стене стекали густые полосы крови, а жуткая надпись гласила: «Ты убила нашего ребенка». У Лисенка подкосились ноги. Это было безумием, но почерк, такой знакомый с институтских времен, не оставлял сомнений. Это был почерк Зайки. В комнате никого не было. Коллеги еще не успели вернуться с обеда, и можно было успеть сделать хоть что-нибудь. Когда способность двигаться вернулась к Лисенку, она побежала в уборную. Нет, ее не тошнило. Как я уже писал, Лисенок была сильной девушкой, поэтому она намочила свой носовой платок, и кинулась обратно. Свежая кровь размазывалась по стене, оставляя еще более ужасные пятна. Отчаявшись, почти не понимая, что она делает, Лисенок отбросила тряпку в сторону, и принялась заклеивать кровавые разводы бумагой для принтера. Мазок клеящим карандашом, еще мазок… В коридоре что-то загремело, раздался безумный смех, Лисенок от ужаса зацепила стопку бумаги, лежащую на столе, и листы из стопки, один за другим, медленно-медленно, как во сне, начали выпадать из пачки, кружась, приближаясь к полу и превращаясь в сгустки менструальной крови…

Тимофей Николаевич Ружьев, один из самых уважаемых психиатров в областной больнице, захлопнул толстую тетрадь, в которую записывал кошмары своих пациентов.
- Итак, у Вас налицо подсознательное желание изменить пол, уважаемый. Кроме того, ваши кошмары сами по себе представляют особый интерес. Видите ли, кровь - не такой уж редкий лейтмотив, но в каждом случае это может означать самые разные вещи. - Тимофей Николаевич посмотрел на пациента, худощавого мужчину лет двадцати семи.
- Я все понимаю, доктор. Но как мне избавиться от кошмаров? – спросил мужчина.
- Не все сразу, молодой человек, не все сразу. На сегодня позвольте считать сеанс завершенным, и – убедительная просьба – приходите через два дня в это же время. Мне кажется, я смогу вам помочь, – доктор встал с кресла, и протянул руку мужчине. Тот подал расслабленную влажную ладонь, и Тимофей Николаевич во второй раз за день испытал омерзительное ощущение, будто бы обхватывал холодную дохлую рыбу.
Пациент вышел, доктор снова сел в кресло, поставил локти на рабочий стол, потер ладони друг о друга и закрыл ими лицо.
Господи, сколько это может продолжаться? Когда Тима был маленьким мальчиком, он мечтал о том, как будет помогать другим людям решать их психологические проблемы. Потом был Первый медицинский, и вот – он практикующий врач, успешный человек, записаться на прием к которому едут люди не только из области, но даже из далекой окраин страны. Он действительно помогает людям. И все же… Может ли он помочь себе пережить потерю сына?

Он воспитывал Владика один. Мама Владика умерла при родах, так и не услышав крика младенца. Однажды, когда Владику было два с половиной года, он спросил отца: «Папа, а где моя мама?». Тимофей Николаевич не смог сдержать эмоции, ушел в ванную, заперся там и некоторое время стоял молча, пока не прошло желание зарыдать. Дальше все было как обычно – Владик пошел в школу, в начальной школе учился на одни пятерки, но к шестому классу съехал, и отец начал посещать родительские собрания с завидной регулярностью. А потом… потом Владик взял у знакомого мальчишки мопед, и залетел под нагруженный щебенкой КАМАЗ. Шофер получил срок, а щебенка рассыпалась по всей дороге на радость местным мальчишкам…
Что-то на рабочем столе доктора зашевелилось. Тимофей Николаевич убрал руки с лица и посмотрел на стол. Корешок тетради нервно дергался, будто кто-то очень маленький пытался сдвинуть ее с места, и никак не мог. Доктор прикоснулся к тетрадке и потихоньку притянул ее к себе. Она продолжала дрожать. Тимофей Николаевич вдохнул, задержал дыхание и медленно открыл тетрадку на месте последней записи. Вместо слов, записанных им, буквально пять минут назад, был нарисован профиль маленького мальчика. Тимофей Николаевич попытался захлопнуть тетрадку, но вдруг профиль ожил, приобрел цвет и объем, вскочил на ноги, подбежал к краю тетрадки и, посмотрев на доктора, закричал: «Ты узнал меня, папа?». Мальчик, размером с мизинец, как две капли воды, был похож на погибшего Владика. Уважаемый всеми коллегами врач-психиатр, Тимофей Николаевич Ружьев, потерял сознание…

…Такие гадости после укола виделись Лехе довольно часто. Убегающие из тетрадок мальчики и кровавые полосы на стенах.
На этот раз был почти передоз, зато глюки, которые он ловил, были скорее забавные, чем неприятные. Ему казалось, что маленькая комнатка, которую он снимал в коммунальной квартире в центре, где в подъездах после таких, как он, всегда остаются использованные шприцы, превратилась в большой спортивный зал. Леха сидел на длинной низенькой спортивной скамейке и вертел в руках противопехотную гранату. Как она попала к нему в руки, Леха не помнил. Главное, что граната была боевой и могла взорваться в любой момент. Чеки у гранаты почему-то не было, но это Леху никак не смущало, и он еще долго бы крутил гранату, если бы неосторожно не выронил ее из рук и она не закатилась под скамейку. Леха сполз на пол, заглянул под скамейку, но никакой гранаты там не оказалось. Не веря своим глазам, он пошарил рукой по пустому месту, и сел обратно. Вдруг ему показалось, что у него за спиной кто-то произнес его имя. Леха обернулся, но за спиной была только ядовито-зеленая стенка спортивного зала. Через пару минут голос повторился, и Леха выругался самыми грязными словами, которыми пополнил свой лексикон во время обязательной практики, на втором курсе путяги, в слесарном цеху завода. Слова вместе с языком выползли из горла, превратились в жидкую темно-фиолетовую кашицу, сплелись в венок и взмыли в воздух к галогеновой лампе. Тем временем в руках у Лехи снова оказалась граната. На этот раз противотанковая и с нетронутой чекой. «А, будь, что будет!» - сказал Леха и дернул за чеку… Прохожие, шедшие в это время по улице недалеко от места, где он жил, видели незабываемое зрелище: часть дома начинает проваливаться в увеличивающуюся расщелину в земле, а из окон выпрыгивают обезумевшие от страха люди…

…Монах запахнул полы своего дхоти, и спустился к ручью, берущему свое начало у самого подножья священных гор. Было ли видение сном? Или это реинкарнация наяву? Девушка в странном помещении, мужчина в белом халате, молодой человек с болезненным мировоззрением… Мог ли он видеть свои будущие воплощения, или это было неведомое ему прошлое? Ответа он не находил. Его Учитель говорил ему, что в состоянии глубокого транса душа способна выйти из тела и совершать путешествия в пространстве и во времени. Он называл это выходом в астрал.
Как правило, медитация расслабляла и давала успокоение. Монах представлял себя на берегу моря, или среди снегов севера, где он никогда не бывал. На горах был снег, но сама земля никогда не покрывалась снегом в этих местах. Учитель рассказывал ему обо всем этом. О море и о снеге. О море. И о снеге. Море. Снеге. Море… Ом. Аумм. Оммм… Пальцы сами собой складываются чудным образом, и мудра, которую Учитель называл «шапка Шакья-Муни», в сочетании с тибетскими мантрами увлекают монаха в благостное состояние. Нирвана. То, к чему мы стремимся, но не знаем, как узнать это и не пройти мимо.
Последний луч солнца оставил на небе росчерк, похожий на крыло порхающей бабочки, и солнце скрылось за снежными вершинами гор. Монах спал.

…Гости только что ушли, и хозяин, известный писатель, заглянул на кухню к жене, старательно моющей посуду, чтобы продолжить прерванный разговор.
- Ну, что, когда мне остановиться? – спросил он у супруги. – Знаешь, что такое творить? Мои герои зависят от меня, и если я захочу, я просто зачеркну пару строк, перепишу их заново, и у героев будет другая судьба. Хочешь, монах увидит море? Лешка не станет наркоманом, и я не буду убивать Владика? Или пусть Зайка никогда не встретится с Тимой?
- Нет-нет, оставь все, как есть. Зачем что-то менять, если им хорошо? Пусть Зайка с Тимой будут вместе. Вот если им будет плохо, то они и сами разойдутся. Тима ведь всегда может вернуться к Лисенку?
- Не совсем. – писатель улыбнулся. Только если я этого захочу. – Ну, ладно. Я бы, конечно, поэкспериментировал. Ты даже не представляешь себе, как это увлекательно – придумывать новые жизни, населять ими придуманный мир, приводить в движение. Сталкивать их друг с другом, и пусть они себе думают, что миром движет любовь. – Писатель засмеялся. – На самом деле, движущая сила – это я. В одном из своих романов мои герои долгие годы сами пишут книгу, которую будто бы надиктовал им Бог, и в этой самой книге утверждается, что Бог есть любовь.
- А Богом, конечно же, был ты? – жена поставила стопку вымытых тарелок в сушилку, вытерла руки и обняла мужа за шею, крепко прижавшись к нему всем телом. – Тогда любовь – это я. Правда, милый?
- Правда, наверное. Немного обидно, что мои герои существуют только на бумаге, а так – конечно, все правда, любовь моя!
Он подхватил ее на руки и понес в спальню. Слишком уж долго прожили они вместе, чтобы не угадывать мысли друг друга. А если он видел в ее глазах желание, то всегда пытался его исполнить.
…За окном сгущались сумерки и двое лежали, нежно обняв друг друга. Он смотрел на нее и думал о том, как же все-таки, ему повезло в жизни с любимой женщиной. А она, закрыв глаза, мечтала о том, чтобы эти объятия длились еще долго-долго. Всю ночь.
_______

- Все хорошо, мой сын, – сказал большой Бог-отец маленькому Богу-сыну. – Но не слишком ли слащаво? Кажется, тебе еще рано управлять миром самостоятельно. Мне нравится твой писатель, но все так хорошо не бывает. У людей должно быть горе, они без этого не могут.
- Но, папа! – попытался возразить маленький Бог-сын.
- Никаких других мнений быть не может! Пусть у писателя этой ночью будет разрыв сердца. У него же должно быть что-то больное? Так пусть это будет сердце.
- Это жестоко, папа! – закричал маленький Бог, но уже было поздно.

Жена писателя пыталась его разбудить, она кричала и звала на помощь, но когда поняла, что случилось, села на кровати и беззвучно зарыдала.
_______

…Лисенок проснулась от тихих прикосновений к ее плечу. Кто-то пытался разбудить ее.
- Аня! Ты опять заснула на работе. Просыпайся! – это был Коля из соседнего отдела.
- Что? Ой, извини. Такие ужасы снились! – Аня улыбнулась, - Вот, проснулась, и уже ничего не помню. Почему я всегда свои сны забываю? – Аня вздохнула, - Сегодня ночью я почти не спала. Хорошо, что меня пробудил именно ты, а не начальница.
- А что же ты делала ночью-то, гадала, что ли? – Коля скорчил смешную гримасу.
- Да ладно тебе издеваться. Говори лучше, с чем заглянул?
Коля протянул четырехстраничную распечатку:
- Вот, посмотри. По мылу прислали.
Она взяла распечатку, и прочитала название: «Лисенок». И дальше – «Редиске и Кате – моя маленькая фантазия».
«Кажется, я где-то это уже видела» - подумала Аня.