Рыбалка в небе

Облака стелились под самыми ногами. Там, где заканчивался камень, простиралось небо – огромное, бездонное, манящее…
То есть оно, небо, конечно же, было над головой, и облака морской пеной разбрызгались там же. Только вот вечернее озеро застыло зеркалом, словно не из воды сотворенным, а из ртути, и отраженное в нем небо казалось глубже, ближе и реальней, чем настоящее: только шаг сделай, и не упадешь – взлетишь. Взгляд сам по себе соскальзывал с замершего в облаках поплавка, стремился проникнуть туда, в высоту или в глубину – какая, впрочем, разница?
И как раз в этот момент поплавок начинал свой очередной бестолковый танец, разбивая облака под ногами, пуская тяжелые, ленивые круги. Только вот толку от этих «танцев» никакого – мелочь теребит насадку, да и все.
Надо же, как мало нужно красок, чтобы нарисовать такую восхитительную картину: жемчужный и серо-синий – облака, голубой – небо, зеленый… И внизу, где все на несколько тонов темнее, жемчужный заменяется бежевым, голубой – глубоким синим, а серо-синий – почти фиолетовым, и лишь зелень остается практически такой же.
Поплавок в последний раз дернулся и застыл. Ну, вот! Так и есть, все съели.
Я скатала комок хлеба, насадила на крючок и забросила снова. Ленивая безмятежность тут же сгладила, поглотила круги, и снова под самыми моими ногами заколыхались облака в бездонной синеве – зовущей, манящей. Только шаг, одно маленькое движение – и долго-долго будешь падать вверх…
Оттуда, из глубины, прямо ко мне вылетела утка, и, на неуловимой грани соединившись с настоящей, с резким шумом вспорола гладь. Волны клином подкатили к камню, всплеснув у берега, разрушив наваждение. Словно дума мимолетная избороздила морщиной безмятежное чело. Побеспокоила на мгновение и ушла бесследно. И только утка деловито шуршала в камышах.
И тут успокоившаяся уже было рябь вдруг пошла кругами – мой поплавок пустился в пляс.
Ну! И вот уже откуда-то из-под светлеющих в глубине облаков взбурлила воду пойманная мной рыба. И еще одна, и еще, и еще…
А на темнеющем небе жемчуг сменился оранжевым, красным, потом бордовым, синева набухла темнотой, и я даже не заметила, как облака внизу стали почти неразличимы. Осталось только одно небо – то, которое в вышине. С желто-оранжевым пятном от севшего солнца. Вскоре и оно потускнело, стало светло-голубым где-то на северо-западе, и только одна звездочка, самая светлая и смелая, смогла засиять сквозь эту неправдоподобную голубизну.
Уже потом, когда я доберусь домой, вдоволь налюбовавшись сахарными, какими-то совершенно нереальными лебедями, горделиво скользящими по черному зеркалу озера, светлый кусочек неба переместится на север, а потом и на восток, так и не дав уснуть птицам, и наступит новый день. День без ночи, которой просто нет.
И в такое вот время хочется верить, что все неприятности – это лишь короткие сумерки, что совсем-совсем скоро будет хорошо и светло. Потому что ночи нет, а, значит, и смерти – тоже нет!


Стокгольм,
1 июля 2004