Натали, отрывок

8

Наталья гладила рубашки, сыновние уже лежали аккуратной стопкой, мужнины она развешивала на плечиках на дверце шкафа. В ванной тихо урчала стиральная машина, иногда попискивая при смене режима. Вдруг от рубашки отстрелила пуговица и, подпрыгнув пару раз, покатилась по паркету. Наталья проводила ее взглядом – придется пришивать. Поставила утюг, пошла вынимать белье и запускать очередную порцию. В мужнином кабинете привычно выдвинула диванный ящик с постелью. Простыня сверху лежала аккуратно сложенная, похоже, не тронутая. Он что, вообще дома не ночевал? Да нет, она же звонила почти через день. Пошла в спальню – под покрывалом на его кровати постель была смята. Наталья недоуменно подняла брови – Павел спал не в кабинете, как последние почти полтора года! Перестал работать по ночам? Или… Сняла наволочку. Пахнуло знакомым запахом, таким родным когда-то. Воспоминание что-то всколыхнуло в груди… Да, лет двадцать назад, когда Паша уезжал на полгода в командировки, она по ночам доставала из-под подушки его футболку и засыпала, вдохнув почти выветрившийся его запах. Сейчас постель была просто не очень свежей…
…Сегодня рано утром, выйдя из поезда и не обнаружив среди встречающих мужа, она позвонила домой. Павел сонным и слегка испуганным голосом что-то пробормотал о неисправной машине. Ловить машину на привокзальной площади – последнее дело, водители почему-то считают, что на их столичный вокзал приезжают исключительно после отдыха на Канарах и с соответствующими суммами в кошельках. Особенно поражает, когда двойную цену ломит извозчик на драном жигуленке – наверное, за антиквариат. …Когда она с сумками добралась до дома, муж и сыновья уже уходили. Наталья начала спешно распаковывать поклажу – привезла домашних котлет, пирожков. Но Димка остановил мать – они уже позавтракали, Алешка даже бутерброды им завернул – теперь это его домашние обязанности. А он сам отвечает за уборку в доме. Наталья окинула взглядом квартиру – вполне прилично, во всяком случае, носки и спортивные брюки не развешаны по всем спинкам стульев и кресел, даже пыль вытерта. В комнате зазвенел телефон. На звонок бросились оба – и Димка, и Алексей. Взяв трубку, Димка махнул младшему рукой – не его. Сын непривычно басил-ворковал, пару фраз Наталья расслышала – что, мол, мать приехала… зачем так ставить вопрос… хорошо-хорошо, договорились… На ее взгляд объяснил, что сегодня, очевидно, немного задержится, чтобы не волновалась и не ждала его к ужину… Младший, уже из двери, вдруг сообщил, что у него вечером тренировка. Павел, на ходу укладывая бумаги в дипломат, тоже вспомнил – он сегодня на дежурстве, на сутки. У Натальи невольно сорвался вопрос “”За кого?” Павел пожал плечами: “За себя”. От неожиданности следующий вопрос Наталья сформулировала не сразу “Но ведь меня не было месяц! И приехала я на сутки!”… Хлопнула дверь, они втроем протопали к лифту. Из окна видна была часть двора, вот они показались, подошли к машине, усаживаются. Ее три мужика – сыновья повыше, почти одного роста, даже с такого расстояния – все три чем-то похожие – фигурами, походкой. Мальчишкам в институт, муж подвезет их по дороге на работу. Наталья отошла от окна, пошла смывать косметику – в дрожащем и бросающем из стороны в сторону вагоне умудрилась накраситься.
…В квартире было непривычно тихо. Мерно барабанил дождь по жести подоконников, стекла покрывали частые капельки, медленно соединяясь, они струйками сползали вниз. Настроение было никакое, как и погода. Не середина декабря, а вообще какой-то октябрь. Ну да, в начале октября, когда она срочно уезжала к отцу – вызвали соседи, обнаружившие его на лавочке с инфарктом, тоже шел нудный мелкий и мерзкий дождь. Наталья зябко поежилась – вспомнилось то нервное состояние, в котором она лихорадочно собирала вещи, наспех отдавала главные, которые приходили в голову, распоряжения сыновьям, как все восемь часов дороги просидела у плачущего от дождя окна поезда…
…В больнице у двери палаты она задержалась, стараясь придать лицу спокойное выражение. Отец лежал на койке у окна. Увидев дочь, засветился лицом, глазами и даже попытался помахать ей рукой. И невольно досадливо поморщился – видно, было больно, и боль, беспомощность его страшно раздражали. В палате было еще три старика – один такой же лежачий, один ходячий, один безнадежный. Наталья сразу бросилась по кабинетам начальства – устроить отца в отдельную палату. Врачи вяло и недоуменно ее выслушивали, устало рассказывали, что палата неплохая, есть ведь и на восемь человек, что ее отцу со сверстниками лучше, веселее. Какая веселость? Ну, почему же, состояние у него уже лучше, а вообще это надолго, но он у вас молодец, хорошо держится, не капризничает. Наталью это “не капризничает” поразило – ее отца, мужественного, сильного, сравнивают с какими-то стрикашками? Но побегав по инстанциям и тщетно пытаясь попасть на прием к руководству района – фамилия ее мужа здесь никому ничего не говорила, она добилась единственного – отца пообещал посмотреть главврач, а санитарка, ворча, заклеила окно, возле которого была отцова кровать, и поменяла рваную простыню на заштопанную. Вечером того же дня Наталья принесла отцу поесть и собралась дежурить возле него всю ночь, но отец, ласково на нее глядя, отказался – не надо, Наташенька, мол, неудобно, старики будут ее стесняться… Потом полночи Наталья мыла  и скребла все в отцовой двухкомнатной квартире – они с мамой получили ее в новом микрорайоне, но вдвоем прожили там только год. И вот уже два года отец жил сам, отказываясь переехать к дочери после похорон жены, Натальиной матери. В квартире было по-стариковски чисто, но женским рукам работа нашлась. Утром, собрав отцу завтрак, она уже спокойнее вошла в палату, весело поздоровалась с дедами. И только потом заметила в углу возле умывальника высокого седого мужчину в наброшенном на плечи белом халате.
- Наташенька, познакомься – это мой сосед и спаситель Антон… Антон Сергеевич. Пока тебя не было, он у меня был сестрой-сиделкой и главной кормилицей.
- Что, и ночевать ему разрешали?
- Да, первые двое суток сидел безвылазно, пока я не смог сказать твой киевский телефон, чтобы сообщил… Дочку оставлял соседям… У него дочура – тоже Ната, уже во втором классе…
Наталья внимательнее присмотрелась – Антон вблизи выглядел моложе, хоть и седой. И глаза молодые, точнее – их выражение, хоть и печальные. Впрочем, дети бывают поздние.
- Вашего отца, Наталья Ивановна, со вчерашнего дня прямо не узнать – помолодел даже с вашим приездом. Так скоро и домой побежит…
- Наташенька, Антон меня уже подкормил, ты не сердись – он мне котлет принес…
- И я котлет принесла… Домашних…
- Ну, у меня они полуфабрикатные, хорошо, что сейчас все можно купить, не нужно на кухне выстаивать…
- Вы просто находка для жены, Антон Сергеевич.
- Эх, Наташенька, мы с Антоном, можно сказать, собратья по несчастью – у него жена… тоже… Натке было полгода, и не помнит матери. Антон для нее и мать, и отец. Мы с твоей мамой поначалу помогали ему, да и теперь Натка забегает после школы, пока Антон на работе.
…Пискнула стиральная машина – можно было вынимать белье. На полпути к ванной Наталью остановила какая-то неясная мысль. Пошла в спальню, сдернула покрывало с соседней с Пашиной кровати – постель была нетронута, даже складочки сохранились от глажки. “Фу ты, только этого не хватало, придет же такое в голову”. Но подушку на антресолях над шкафом она все-таки тоже осмотрела. Наволочка пахнула свежим дезиком для белья. Наталья снова задумчиво прошла в кабинет. Папки на столе, настольная лампа без пыли, значит, работает… Выдвинула ящик письменного стола, второй… Папки, дискеты, кассеты, брусочек какого-то зеленого камня с прожилками… Мельком взглянула на бумаги. Что она ищет, Наталья не смогла бы толком объяснить и себе самой. Скорее, она, как волчица, принюхиваясь и присматриваясь, искала следы… намеки на следы… Ничего подозрительного не было. И неожиданно Наталья поймала себя на мысли, что в принципе ей не так уж и важно, даже если бы что-то и обнаружилось. Внутренний голос ей с ехидцей заметил, что, может, неважно потому, что не обнаружилось? А если бы что-то нашла – письмо, фото или просто какую-то непонятную записку? Наталья прислушалась к себе – да, было бы неприятно, возможно, даже слегка больно. Но, с другой стороны, зато было бы по крайней мере понятно и объяснимо – почему Павел такой с ней, почему у них так сейчас…
Впрочем, почему – сейчас? Ведь уже лет пять или шесть они живут как-то… как-будто по привычке. У него – работа, подработки, диссертация, лекции. У нее последние два года, после того, как ушла с прежней работы и так и не нашла другую, – дом, дети, кухня. Почти как в немецкой пословице – kinder, kuche, kirche. Да, еще дача. Как она радовалась, когда после одной из зарубежных командировок Паша сообщил, что теперь они могут себе позволить не только машину, но и дачу… Как вместе сажали свой первый огород, как снимали первый урожай со своих деревьев! Радовались, как дети…  Пока дети – свои уже, подросшие, не сказали прямо, что выгоднее все купить на рынке, чем гробить силы и время на их даче.
Павел дольше всех не терял интерес к дому и саду, пропадал там все свободное время, что-то строил, сажал, пересаживал. Она тоже охотно ездила с ним – свежий воздух, приятная усталость после физического труда. Потом как-то получилось, что Павел все чаще стал ездить на дачу сам, сразу после работы, и жил там неделями. Говорил, что работает над диссертацией, что нужно дом привести в порядок на зиму, потом – подготовить к весне. Все реже всей семьей они собирались и по выходным за обедом, дети тоже были постоянно заняты. Все меньше ходили в гости – то не было свободного времени, то было не до веселья, а если и ходили, то возвращались рано, по дороге домой уже не делясь впечатлениями от проведенного вечера… 
Наталья даже остановилась с влажным бельем в руках – да ведь и дома они почти не говорят, за едой каждый занят либо своими мыслями, либо газетой – как она ни боролась с этой вредной привычкой, ничего не добилась – ей объяснили, что другого времени на прессу у них нет. Даже когда они с Пашей оставались дома одни, то изредка перебрасывались парой фраз и разговор сам по себе затихал – им и говорить-то было не о чем: Пашиных дел она не понимала и не старалась понять, а его мало интересовали ее чисто домашние интересы. Поначалу она приставала к нему с расспросами, но он коротко отвечал, что все в порядке, новостей особенных нет, и опять замолкал, уходил в себя. Разве что ей нужны были деньги, и она начинала настойчивее и по привычке издалека объяснять необходимость той или иной покупки, но и тогда, если деньги у него были, он молча вынимал из бумажника нужную сумму или, если такой суммы сразу не было, приносил ее вечером. Наталья по-прежнему не замахивалась на крупные покупки, в основном у них уже все необходимое в доме было, так что и темы для таких разговоров случались нечасто…
У нее невольно защипало глаза – стало страшно жалко себя, свою ушедшую  молодость, проходящую мимо жизнь… И жалко, что нет уже с нею рядом того мужчины – веселого, заводного, энергичного, молодого – ее Паши, каким он был, кажется, еще совсем недавно. Наталья вздохнула, сложила выстиранное белье, опять взялась за утюг. В груди что-то тоскливо ныло, в памяти возникали картинки из их совместной жизни последних лет. С особой остротой  вспомнилось, как Павел возвращался с работы веселый и какой-то… взъерошенный, что ли… Как у него менялось настроение – то был весел и раз-говорчив, то отмалчивался, чем-то расстроенный. То был к ней подчеркнуто внима-тельный, сейчас подумалось – виновато внимательный, то как-будто не замечал ее во-просительных взглядов. А потом… потом …как погас. Много курил, иногда она заставала его в кабинете просто лежащим на диванчике с глазами, уставленными в одну точку. И как он раздражался, когда она пыталась вывести его из этого состояния. Наталья тогда даже испугалась – не болен ли, но он и от этого ее вопроса отмахнулся. А потом… да, года полтора назад – он просто переселился в кабинет из их общей спальни, ссылаясь на не-обходимость работать по ночам. Тогда она не особенно расстроилась – ей нормально спа-лось и одной. Сейчас же все это начало вязаться в какую-то цепочку, и у Натальи тре-вожный  холодок шевельнулся в груди. Что-то с ним происходило, что-то он переживал.
…Сегодня утром она заметила и его усталые глаза, и новые морщинки, и больше се-дины в редеющих волосах. И вообще за последний месяц, что они не виделись, Павел стал как-бы суше, с по-стариковски опущенными плечами. И снова острая жалость – уже к не-му, своему мужу, вызвала новые слезы на глаза.
…Наталья окинула взглядом комнату, подравняла книги на полке, прошлась тряпкой по стеклам серванта. Последние два месяца она настолько все время была загружена, что сейчас просто не могла остановиться. Вымыла ванную, протерла плиту, зачем-то пере-ложила постельное белье в шкафу. Может, сходить в парикмахерскую? До вечера еще да-леко. Впрочем, почему до вечера – ведь Павел на дежурстве, а сыновья предупредили, что будут поздно. Набрала номер знакомой – никто не отвечал, да, все на работе. Опять подсела к телефону.
- Девушка, можно Павла Андреевича? Что передать? Что звонит жена. Нет, я лучше подожду у телефона.
Голос у Павла был встревоженный:
- Наташа? Что случилось?
- Ничего не случилось. Я просто подумала – может, я приеду?
- Куда?
- К тебе.
- Зачем? У меня много работы…
И короткие гудки – бросил трубку. Стало досадно и… обидно – она же хотела как лучше, все-таки поговорили бы, хотя… о чем?
Наталья достала альбом с фотографиями, сняла с антресолей коробку со старыми снимками, которые не поместились в альбом. Забралась с ногами на диван, включила свет – от дождя в комнате было пасмурно, и начала перебирать их с Пашей жизнь. Вот они смеющиеся на пляже – он коренастый, мускулистый, с вьющимися волосами, она с ним рядом – как подросток, и Димка в песочнице с лопаткой и ведерком удивленно таращит глазенки в объектив. А здесь они в гостях у его родителей – уже с Алешкой в коляске. Собственно, Алешку и не видно – только коляска. А вот она первого сентября с Димкой-первоклассником – Паша тогда был в очередной командировке. Господи, как она ждала его из этих командировок, как рассказывала и показывала по карте сыновьям, где сейчас их папа. И как обрадовалась, когда он сказал, что больше надолго уезжать не будет… Как они получали эту квартиру – еще успели получить, а не покупали, как сейчас многие их знакомые, как обставляли. Даже с дачей связано много хороших воспоминаний…
Что же произошло, что с ними случилось? Может,  привыкнув к редким и бурным встречам, они так и не смогли наладить нормальные, стабильные отношения… Кто в этом виноват – она, Наталья? Да, ей не хватало мужниного внимания, просто мужской ласки, но она молча обижалась, молча переживала свои обиды, все таила в себе, боясь расстроить Павла или нарушить видимость внешнего благополучия. Она хотела сохранить семью, чтобы все было, как у людей… И что же? Наталья встряхнула солосами, как бы избавляясь от гнетущих мыслей. Сидя в уголке дивана, она оглядела стены, мебель – все знакомое, но… какое-то равнодушное к ней.
Когда это началось, она не могла определить, просто однажды осознала, что все реже испытывает настоящее влечение к мужу, что чаще просто соглашается на близость… Надеялась, что это пройдет – ведь для нее по-прежнему других мужчин просто не су-щест-вовало. Она честно пыталась изображать удовлетворенность… А потом перестала делать и это… Возможно, потому, что Павел перестал ее спрашивать – как она, хорошо ли ей было с ним… И перестал что-либо предпринимать, чтобы ей действительно было хорошо. Вспом-нила, как она лежала и ждала, когда у Павла все произойдет и можно будет уснуть, и как ей пришло в голову, что они этим занимаются скорее по привычке, как привыкли есть и пить… Она даже хмыкнула тогда… Наверное, не вовремя, потому что Павел как-то весь дернулся, напрягся и… ушел на кухню курить… Он тогда еще покуривал. Да, а потом перешел в кабинет… жить.
Наталья достала очередную кипу фотографий… Вот Димка ясельный – с длинными куд-рями и огромными зелено-карими глазами. Такие глаза – только больше с зеленым – сейчас у Антоновой Татки. А вот волосенки у нее темные и короткие… Наталье вспом-нилось, как недели две назад Татка заговорщицки зашептала ей на ухо:”Теть Наташа, попроси еще и ты папу, чтобы не брал меня к своему мастеру в парикмахерскую. Я хочу такие волосы, как у тебя” Наталья вопросительно взглянула на девочку. “Папа ходит стричься вместе со мной к одному мастеру, а я не хочу больше быть, как мальчишка. Хочу длинные волосы, ты ведь научишь меня завязывать бантики?”
При мысли о бантиках, Наталья спохватилась – она ведь обещала Татке наряд к Новому году. Собрала фотографии в коробку, отложив две – их с Пашей свадебную и где они все вместе на даче года четыре назад. Спрятала в свою дорожную сумку. Потом задумчиво перебирала платья в шкафу – пожалуй это, из пестрой индийской ткани, вполне подойдет на новогодний наряд. Будет Татка индийской принцессой. Надо еще блестяшек подобрать, у нее раньше было много всякой бижутерии. Наталья сложила и это в сумку, потом еще раз оценивающе оглядела свои вещи… Так, это платье можно захватить с со-бой, для встречи Нового года вполне подойдет… Постой, какая встреча, ведь она будет на Новый год дома, со своими мужчинами… Ну, да, как в прошлом году – Павел на суточном дежурстве, сыновья посидели с ней до половины первого и разбежались по своим ком-пашкам… Кстати, надо еще найти рецепт клюквенного торта, она обещала отцу испечь ма-мин любимый… Наталья невольно улыбнулась – как Татка уплетала ее котлеты, еще ши-пящие, со сковородки, и с каким восторгом глазела на яблочный пирог, который Наталья вынимала из духовки… И какими просветленными глазами смотрел Антон, когда заходил после работы забирать дочку домой… на них обеих…
За окном стемнело совершенно. А ведь было около пяти часов, до прихода маль-чи-шек еще ждать и ждать. Обратный билет на поезд она взяла на следующее утро, надеясь сегодняшний вечер провести со своими. Ей представлялось, что они посидят вместе за столом, она расскажет, как повезло, что деда вовремя доставили в больницу, что сейчас он уже дома и передавал им привет. А мальчишки наперебой начнут хвастаться – кто сколько раз отжался от пола и что они придумали сделать к Новому году… И Наталья вдруг со-вершенно ясно поняла, что это были только ее мечты, что у каждого в ее семье своя жизнь, и только ее собственная привязанная и подстроенная под эти их жизни. И что они, кажется, уже привыкли без нее… Во всяком случае, вполне обходятся…
Наталья взглянула на часы – еще успеет на вечерний поезд. На листике своим крупным, похожим на детский почерком написала:”Срочно вызвали к деду. Жду на Новый год. Целую”. Было грустно, но дорожное настроение уже нахлынуло на нее. Оделась, напоследок еще раз осмотрелась по квартире – все вполне прилично, как у людей… А отец действительно обрадуется. Он теперь беспомощный, как ребенок. И еще явственно ощутила в своей ладони худенькую Таткину и услышала ее испуганный голос: ”Ты ведь не навсегда уезжаешь, нет? ”