Электричка

- Джонни…
Он наклонился к ее лицу, занавешенному черными прядями, и медленно отодвинул волосы. В его голову вонзился прозрачный взгляд, излучающий нездоровое искусственное тепло – тепло электрической лампы. Под ее лучами высыхали слишком быстро – он почти чувствовал это собственной, не ее, кожей – две слезные дорожки. Кожа под ними стягивалась, а взгляд становился жестче. Слезы умерли на месте, оставив после себя только неприятное ощущение мути в голове и заплаканного лица. Электрическая лампочка пылала ненавистью. К нему.
Он опустил руки и отвернулся.
- Проводить тебя до остановки?
- Нет, я останусь до завтра, - ее голос не дрожал, в нем не было уже и того, что он только что прочитал в ее взгляде. Удивленный, он снова обернулся к ней.
- Я напугала тебя?
- Нет. Просто удивила.

Ночь и вечеринка в полу-мало-не-знакомой компании. Там пили водку с кока-колой и пиво. Джонни споткнулась, войдя в комнату. Села на стул, спела несколько песен подсевшим голосом. Курила на лавочке перед домом и долго разговаривала с кем-то о чем-то – с надрывом и эмоциями. Лживый увел ее, когда закончилось их вино (бутылка на двоих) и она захотела есть.
Он обещал вернуться в компанию, но, пройдя по пыльной ночной дороге, посыпанной сверху звездами, и оказавшись в полутьме веранды, понял, что не сделает этого. Они поели. Джонни молчала и смотрела на пламя свечи. Он сел на диван за ее спиной, а она продолжала сидеть за столом, не двигаясь. Он видел ее худые плечи и взлохмаченные волосы, едва закрывавшие шею.
Было слишком темно, и ничего не происходило – все было ненастоящим и живым. Сон не спешил в уютный дачный домик, пропитанный запахами отсыревшей бумаги и старых тряпок.
Он разглядывал сутулую спину, трогательно и беспомощно изогнутую, и мир казался слишком спокойным и тихим рядом с хрупким девичьим телом, в котором пряталась непостижимая душа…
Она поднялась со стула, отстраненно посмотрела на него (сквозь него?), думая о чем-то своем, и села рядом на диван. Он обнял ее. Мозг погрузился в ночь и тишину, но спать совсем не хотелось. Говорить тоже казалось бессмысленным. Хотелось, чтобы время остановилось и больше не трогалось с места. А время продолжало двигаться маленькими шажками в неизвестном направлении, но жизнь как-то вдруг – неожиданно и необъяснимо – обрела смысл, и этим смыслом стала сама жизнь. Лживый ощущал под своими пальцами живое тело, знакомое тело, слышал спокойное дыхание, чувствовал запах шампуня и леса – запах ее волос. Он видел пламя свечи, слышал шуршание листвы за пределами этих стен, представлял себе, как легкий летний ветерок качает ветви деревьев, а над ними чернеет небо и смотрит вниз бесчисленными серебряными глазками…

Он хотел бы задать ей вопрос. И он не знал, что она хотела бы на него ответить. Если бы он знал, то услышал ответ.
Он хотел спросить:
- Чего ты хочешь от жизни?
А она могла бы ответить:
- Мне хочется передавать то, что я чувствую – там, в городе так много красивого, а люди не замечают этого, и мне хочется показать им маленькое дерево под окнами нашего офиса, и скворечник рядом, и небо, похожее на море, с облаками – кораблями, пароходами, лодчонками и надувными матрасами… И огни, в которые превращается город после наступления темноты, и рогатые троллейбусы – мне кажется, им очень грустно, но никто этого не видит… Мне хочется, чтобы люди видели все то, что вижу я – яркую луну на черно-синем небе, а небо прячется в прямоугольную рамку черных-черных домов с ровными рядами зажженных окон… А здесь, на даче – ты замечал? -  если закинуть голову вверх, в голубое небо, увидишь на его фоне тонкие жилки-веточки, уже по-осеннему голые, хотя август еще не кончился. Но осень – это совсем не печально, это красиво, и в ней столько чувства… Но я не умею передать это. Я могла бы рисовать – образы роятся в моей голове, - но я боюсь, ведь я совсем не умею. А слова никогда не смогут выразить всю эту красоту. Зато слова, конечно же, неправильно поймут…
-  А еще я хочу просто жить. Больше я ничего не хочу, потому что хотеть большего – это просто наглость…
На этих словах она бы, конечно же, улыбнулась и заглянула в его глаза. И он понял бы, что ее метания, слезы и бурная речь – это вовсе не поиск. Он понял бы, что за нее не надо беспокоиться, ее не надо спасать.
Хотя, наверное, во время этой странной ночи на пустой даче, в километре от веселых и пьяных друзей, когда она впервые не боялась его прикосновений, когда она впервые провела рукой по его щеке, когда она впервые улыбалась ему так спокойно и легко, - в тот момент он понял то, что она могла бы ему сказать. И он понял ее даже лучше, чем если бы задал ей вопрос, а она ответила на него, потому что слова бессильны перед звездной ночью, гладкой кожей и счастливыми глазами.

Следующее утро было особенным. Оно было кристально чистым, оно было ясным, и Лживый беззастенчиво смотрел на лицо Джонни, спрятанное в подушке и волосах, на голую руку, смело вылезшую на холодный утренний воздух из-под теплого одеяла. Все было чудесно и банально.
Светло, свежо и бережно подступал новый день – последний день лета, и воздух был теплым, деревья зелеными, а небо прозрачным.
Этот день был самым обычным дачным днем, какой только можно вообразить. Он был наполнен жизнью, он был весь – красота и то чувство, которое Джонни вкладывала в свое существование. Лживый наблюдал, как она улыбалась, как хмурилась, как неловко шагала впереди него, когда они шли по узкой лесной тропинке, как садилась на траву, как вглядывалась в небо, как раздувались ее ноздри от запаха пижмы и гнилой воды… И он чувствовал все, что происходит внутри нее. Она больше не была загадкой, а значит, не была истеричкой и душевной калекой. Она была собой. Она не носила масок, как он. Лживый пообещал себе, что не будет притворяться перед ней, никогда больше. Что будет говорить ей то, что чувствует. и что однажды задаст ей вопрос:
- Джонни, чего ты хочешь от жизни?

Время не остановилось. Время делало шаг за шагом, сначала медленно, не мешая двум обычным людям насладиться покоем, а потом все быстрее и быстрее. Из неторопливо идущего пешехода время превратилось в несущийся поезд, который выскочил из облаков и темноты прямо к перрону. На перроне на корточках сидел Лживый, а рядом стояла Джонни и разглядывала небо, людей, темное пятно леса. Время остановилось еще на минутку, чтобы они успели заскочить в вагон, и понеслось дальше – величественной, но немного обшарпанной и усталой голубой стрелой.

1-28.09.2003 г.