Моё!

Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня!

1

Ветер мокрой хлестал мочалкою,
То накатывал, то откатывал,
И стоял вертухай с овчаркою
И такую им речь откалывал:
"Ворон, растудыть, ворону
Глаз, растудыть, не выклюет.
Но ежели, кто закосит,
То мордой в снег.
И прошу, растудыть, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, растудыть, рассматриваться,
Как, растудыть, побег!.."
А. Галич.


Снег.
Падает. Падает…
Ветер, ночь; луна в небе – мотается одиноким фонарем. Подмигивает желтым глазом. Кому? Зачем?..
…падает, заметает стежки-дорожки, следы-тропинки, укутывает белым саваном. Снег…
Воздух у кромки поля помутнел, сгустился, протаял в белую круговерть черным пятном. Будто из ниоткуда вывалился человек. И сразу же заспешил, побежал, торопясь исчезнуть… исчезая в снежной пелене. Исчез.

Переход.
Еще переход.
Еще.
Снег. Жара. Дождь хлещет…
Переход.
Еще.
Опять снег. Другой только. Не валит валом: просто – идет. И солнце в небе.
Всё. Энергии на следующий переход не осталось. Будем надеяться, что… Нет. Не будем.
Трое преследователей, как чертики из табакерки, выпрыгивают из… Ах, чтоб вас! Рядом, совсем рядом. Они приятно удивлены – еще бы! – упустили его шесть переходов назад и вот теперь – снова нашли.
Стрелять? Бежать? На них силовая броня. Гразером* не пробить. Значит – бежать.
Тихий, на грани слышимости, звук лопнувшей струны. Бегущий спотыкается и падает, заваливаясь на бок… с огромной дырой в голове. Вокруг только снег – пушистый, мягкий. И неестественная, нелепая, изломанная смертью фигура странно-вызывающе смотрится на этой девственной белизне.
Ксанф закидывает "пробойник" за спину, и все трое не спеша идут к телу, оставляя за собой редкую цепочку следов.
Сверху, с серого стального неба на снежную равнину бесстрастно взирает красный зрачок солнца. Холодный, далекий; безучастный. В стылом, морозном воздухе танцуют редкие снежинки. Жизнь?.. Смерть?.. Белое безмолвие.
– У него ничего нет! – Тлок в досаде пинает труп ногой (видно: это не человек. Из разбитой головы торчат проводки, микросхемы, какие-то трубочки, и все это – густо вымазано чем-то желтым и… красным). – Андроид гребаный! Сука!
– Не ори. Значит, скинул, пока удирал. Включайте тепловой сканер и ищите.
– Ничего нет!
– Он, наверно, его раньше скинул, когда мы… черт! Вот черт, а?! Где? Где теперь искать?!
– Заткнись, идиот! Где-то поблизости. Упустили мы его недавно. Энергия у него кончалась, и "прыгал" он – недалеко. Найдем. Главное – успеть. Пока другие не нашли.
– Кто – другие?
– Ну, Тлок, ну ты даешь! Что, думаешь, мы одни его вели?
– Но…
– Да все тут. ВСЕ!!! Клан, Всадники, эти еще… как их? Выше крыши, понял? Ну, Тлок…
– А они откуда знают?
– А мы откуда знаем?
– Ну…
– Гну! Заткнись, Тлок, а то я тебя сам заткну.

– …А как он его увел, Ксанф? Как смог? И на кого работал?
– Заткнись, Тлок.

– …А почему не воспользовался?
– Почему? Да не мог он. Просто – НЕ МОГ. Ведь никакой свободы воли. Абсолютно НИ-КА-КОЙ. Ну, Тлок…
 
 
------------------------
* Гразер - гамма-лазер.
------------------------
 
 
2

А вы думали: только силой?..**

– Ой, мароз, маро-о-оз, не маро… ик!.. озь меня-а-а! Не марозь меня-а-а, маево-о ка-а… ик!.. ня-а-а!
Шедший по заснеженному полю неказистый мужичок лет шестидесяти горланил вовсю. И где только надраться успел сердешный? У кума, что ль, в соседней деревне? Из одежды на мужичке имелся скорее грязного, чем черного цвета ватник, такие же мешковатые штаны, валенки с галошами и шапка неопределенного происхождения, уши которой вызывающе торчали в стороны.
Тропинка под ногами едва угадывалась: снег ночью был, замел, запорошил все вокруг. Ниче, протопчут тропинку-то, к завтрему и протопчут. И мужичок не раз оступался, проваливаясь в сугробы и щедро черпая снег валенками. Вот и сейчас нырнул куда-то, барахтается.
Митрич снова оступился, упал, зарылся в сугроб по уши – не по самые, конечно, но все же, – и начал потихонечку выкарабкиваться. И тут он увидел это.
Это лежало в лунке, снег вокруг него подтаял. Оно походило на золотое яйцо из сказки про Курочку-Рябу. Митрич снял варежку, протянул руку и осторожно взял его. Оно было теплым и шелковистым на ощупь. Как котенок, почему-то подумалось Митричу. И он ласково погладил "яйцо". Оно мягко запульсировало и окуталось нежным золотистым сиянием.
Уже начавшая отвисать митричева челюсть отвисла окончательно. Весь хмель куда-то выветрился, и в голове окончательно прояснилось.
Митрич сторожко огляделся по сторонам и неуловимым движением спрятал "яйцо" за пазуху.

* * *

– Извините… э-э… подождите, пожалуйста!
Митрич обернулся. Его догонял высокий господин лет тридцати пяти. Почему господин? Потому что на нем был подбитый мехом плащ, замшевые перчатки, мягкие сапожки, цилиндр – зимой! – и густые пушистые бакенбарды на лице. И еще почему-то черные очки, которые портили всё впечатление.
– Извините, ради бога, вы в деревню Славино идете?
– Иду, иду. А ты племяш, что ль, чей? В гости приехал?
– Нет, не совсем. А идете из Больших Выселок?
– Откуда ж еще? От кума и иду. В гостях был.
– Скажите, вы пока шли не заметили что-нибудь такое… э-э… необычное? – и вежливый господин неопределенно машет рукой в перчатке.
– Чего?
– Дело в том, что я ищу… гм, потерял… некий предмет… вещь… Очень важную для меня вещь.
– Не-е, ниче не видел. Домой я иду. От кума. Понятно? Ниче не видел, никакую вещь. А ты иди, иди, поищи. Может, найдешь.
Высокий господин досадливо морщится (даже цилиндр выражает неодобрение) и зачем-то начинает снимать очки. Тут Митричу кажется, что ему в глаз попала соринка. Он начинает усиленно моргать, а проморгавшись, видит – высокий господин очки так и не снял и вообще…
– Уже искал, – с кислой миной сообщает вежливый господин. – Безрезультатно.
– А ты еще поищи, может, с первого раза и не заметил. Конечно, вон сколько снега навалило, – вразумляет его Митрич.
Вежливый господин, вняв, уходит.
 

-----------------------------------
** "А ты думал: только силой?.."
Г. Л. Олди. "Одиссей, сын Лаэрта".
-----------------------------------

 
* * *

– Вещь он потерял… важную, – бормотал Митрич, шагая по тропинке. – Буржуй недорезанный, ишь, как вынарядился. Нет, дорогой, не терял ты ничего, сразу видно, вынюхиваешь только да высматриваешь. А то думал, я дурак, зубы мне заговаривал: извините, простите… бур-жуй.
– Эй! Эй ты! Эй, папаша!
От опушки приближались двое. Крепкие ребята. Росту небольшого, но… да-а-а.
– Двигай сюда, папаша!
Митрич нерешительно затоптался на месте. Панки какие-то. Или рокеры? Хрен их разберешь. Вон куртки кожаные понацепили, и штаны – тоже. И без шапок еще; волосы длинные, нечесаные.
– Ну ты че, папаша, плохо всасываешь? Я сказал: иди сюда!
– Не боись, дед, не укусим, – добавил второй, и оба зашлись хриплым, лающим смехом.
Митрич вздохнул, сошел с тропинки и, утопая по колено в снегу, двинулся к ним. Пока шел – заметил: эти двое в снег не проваливаются, так, немножко. Почему-то стало страшно.
– Ты, папаша, куда идешь-то?
– Домой я иду. От кума, – мрачно сообщил Митрич.
– Слушай, дед, – подключился к допросу второй. – Ты по пути тут никого не встретил, а? – и уставился выжидательно.
Так и зыркают, так и зыркают, сволочи, тоскливо подумал Митрич (действительно: два колючих взгляда буравили его насквозь) и решил сдать вежливого господина этим, в кожанках.
– Ну… это… да… встретил я, – косноязычно начал он, – такого… высокий такой, с бакенбардами, в очках.
"Кожаные" переглянулись. Это Трофт, сказал второй. Первый кивнул.
– Он тебя что… отпустил?
– Кто?
– Отпустил, отпустил, – встревает второй. – Не видишь, что ли? Сам посуди, что с дедка взять?
– Где ты его встретил?
– Там, – махнул рукой Митрич.
– Давно?
– Минут двадцать.
– Что ему было надо?
– Он… он спрашивал. Искал какую-то вещь. Спросил, не видел ли я.
– А ты видел? – В глазах зажигаются и медленно гаснут зеленые огоньки.
– Нет, – слишком поспешно. Слишком.
– Врешь, дед, – радостно сообщает второй. – Вре-о-ошь. Нехорошо. Ща мы тя резать будем, – и чиркает рукой по горлу.
– Ой не надо, ребята! Не на-а-да-а!!! – заголосил Митрич, бухаясь на колени. – Ниче не видел, Христом Богом… – и осекся.
Эти двое стояли и улыбались. Нехорошо как-то. Хищно. По-звериному.
Запоздалое ощущение: что-то попало в глаз. Хочется моргнуть.
– Ну ты че, дед? Че вопишь? Шуток не понимаешь? – двое осклабились еще больше.
– Ладно, – тяжелая рука легла Митричу на плечо. – Ты, папаша, забудь, понял? И нас забудь, и того, высокого, – тоже.
"Кожаные" пошли к тропинке. Вдруг один остановился. Обернулся.
– Забудь, понял?! – почти пролаял он.
На мгновение Митричу показалось, что он видит оскаленную волчью морду. Теплая струйка стекла по левой штанине. На лбу выступила испарина. Всё тело била крупная дрожь.
Он неуклюже повернулся и, стоя на коленях, смотрел, как две темные фигурки быстро удаляются по белому заснеженному полю.

* * *

Бежать становилось всё тяжелее и тяжелее. Митрич остановился, перевел дух и пошел быстрым шагом, жадно хватая ртом холодный воздух.
Привиделось? Нет, не привиделось. Спаси Господи, что же это было? Кто это был?.. "Яйцо" ищут… дураку понятно.
Сунул руку за пазуху, проверяя, не потерял ли? Холодное, гладкое – ткнулось в пальцы. Достал. Долго смотрел, не веря своим глазам. Оно стало матовым, безжизненным, не светилось и не пульсировало.
Он попытался согреть его дыханием. Стал гладить, шепча что-то глупое и ласковое. Минут через пять "яйцо" чуть-чуть потеплело. Потом еще чуть-чуть. Еще…
…теплое, золотистое, оно лежало ладонях, мягко пульсируя. Нежное сияние…

Митрич вышел с тропинки на укатанную санями дорогу. Еще немножко – и дома.
– Стой, хомо, – прозвучало над ухом. Как-то странно, будто несколько человек заговорили хором.
Сначала Митрич ничего не увидел, потом увидел и не понял, а когда понял… застыл столбом, и собственный крик застрял в глотке. В нескольких шагах струился, тек, дрожал воздух, обрисовывая очертания огромного шара.
– Не бояться, хомо. Ничто плохое нет. Отвечать на вопрос, – заговорил-запел хор на разные лады, и по шару пробежали радужные блики. – Ты идти дорога, хомо. Идти-смотреть-видеть-замечать. Вопрос: кого-что видеть-замечать, где-когда-как.
Митрич молчал.
– Вопрос.
– Отвечать.
– Воп…
Чудится: холодные скользкие руки шарят в голове. Больно. Бо-о-о-ольно!!!
Он в ступоре глядел на шар, часто моргал, сучил ногами и молчал. Мертво. Мертвее не бывает.
– Отвечать… – пел-тянул хор, – ничто плохое нет… видеть человек белых латах, высокий, одна рука светиться.
Высокий… Высокий человек. Пузырю нужен высокий человек, сообразил Митрич.
– Да!!! – застрявший в горле крик вырвался наружу. – Видел! Высокого, в плаще, с бакенбардами! – и, вспоминая услышанное: – Это Трофт!
– Тро-о-офт, – протянул хор. – Нет. Неверно есть. Ма-ха-ор. Белых латах.
– Не было. Не было никого в белых, – зачастил воспрянувший духом Митрич. – В черных были. В черных куртках. Двое. Туда пошли, – и, совсем обнаглев, добавил: – Они вещь искали. Некую.
– Вещь, – разволновались голоса. – Где. Ты видеть.
– Нет. Это они сказали. Они туда пошли, туда. У высокого вещь отбирать.
– Отбирать, – прозвенело в воздухе. – Вещь. Высокий. Да.
Почти невидимый, лишь изредка переливающийся радужными всплесками шар покатил назад по митричевым следам. Вскоре его стало совсем не видно.

* * *

Ну, пу-зырь. Поверил. Пу-зырь. Идиот. Круглый. Чтоб тебя те двое приложили. А их – тот, с бакенбардами. Чтоб вы все… А "яйцо" опять похолоднело, тусклым сделалось, чуть светится. Это из-за вас, сволочей, так. Так плохо ему, так больно.
…теплое, мягкое мерно подрагивало под рукой. Будто сердце бьется, будто… Не беспокойся, малыш, эти тебя не получат.
Митрич решил "яйцо" спрятать. В копну сена куда-нибудь. Завернуть во что – и в копну. Подальше. Таких копешек по деревне – ого сколько. Поди найди. А эти и не найдут. Совсем рядом с ними "яйцо" было – у Митрича за пазухой. Не почувствовали, не догадались.
Митрич остановился. Всмотрелся вдаль. Он стоял на невысоком пригорке; дорога уходила вниз, к речке, деревянному мостику над ней и деревне на том берегу.
На мостике кто-то был. Кто-то в белом. Он ждал. И, казалось, никуда не торопился.
Сколько же их? И все "яйцо" ищут, паскуды. Митрич пригнулся и стал осторожно отходить назад. "Яйцо" решил спрятать прямо здесь – зарыть в снег. Подойдя к обочине, проделал в снегу аккуратное углубление, достал теплый светящийся шарик, положил в варежку и запихал в дыру. Дыру заделал, присыпал снежком. Не больно-то и заметно, если не знаешь, где искать.

* * *

По мере того как он подходил к мостику, всё сильнее одолевали сомнения. К куму надо было вернуться. По дороге. Хоть и крюк большой, зато надежней: этих не встретишь.
Человек в белом ждал. Одежда его походила на рыцарские доспехи, а правая рука – светилась. И он действительно был высоким – метра два с половиной.
– Где? – глухо прозвучало из-под шлема, и прорези в нем полыхнули красным.
– Што, што, чего тебе надо? – забормотал Митрич, испуганно пятясь и уже понимая…
Рука поднялась и уставилась ему прямо в грудь. На кончиках пальцев заплясало призрачное пламя.
– Отда-а-ал!!! – завопил Митрич. – Пузырю!!! Христом Богом кляну…
– Нет! – и в голосе лязгнул металл.
– Нет! – и вся рука окуталась жаркими сполохами.
– Нет! – и это прозвучало как приговор.

Человек в белых латах склонился над обугленным трупом, достал из открывшейся в бедре полости длинную иглу и с размаху всадил в выгоревшую глазницу. Выпрямился и стал ждать.
На снегу завозились.
Мертвый Митрич сел, потом встал и, слегка покачиваясь, направился к мостику.
– Не туда, придурок! Покажи, где ты его спрятал.
Труп развернулся и заковылял обратно. Человек со светящейся рукой пошел за ним.

* * *

– Махаор!!! – Громкий рев, казалось, сотряс всё окрест.
Воздвигшийся на пригорке всадник на железном коне был космат, страшен, и больше походил на медведя, чем на человека. Злобное торжество звучало в его голосе, а в высоко поднятой лапе было зажато ярко сиявшее "яйцо".
Тот, кого назвали Махаором, резко остановился. Вскинул руки; одна жарко засветилась, другая покрылась сеточками молний. Вокруг заплясали снежные вихрики.
Существо на коне жутко расхохоталось.
Мир мигнул.
Карты были сданы по новой.
И в этом раскладе Махаора не существовало.

Всё еще довольно скалясь и размышляя над тем, какой же Махаор дурак, и как он их всех сделал, Рурх достал коробочку питателя и осторожно вложил в нее вариатор. Вернее, почти вложил, потому что толстая неуклюжая лапа…
Сверкнув напоследок, золотистый шарик резво покатил вниз по склону.
Зарычав от досады, Рурх бросился вдогон.
Он опоздал.
Черные, сожженные до кости пальцы сомкнулись на вариаторе, и мертвец с интересом уставился на маленький осколок солнца в своей ладони. Дальше было так.
Распластавшись в хищном прыжке, человекомедведь, аки коршун на пичугу, рушится на Митрича. И отлетает, натолкнувшись на невидимую стену. Кидается вновь, но с тем же плачевным результатом. А мертвец даже не замечает потуги недоброжелателя. Стоит, не шелохнувшись, и нежное золотистое сияние жаркими пульсациями окутывает его.
Железный конь тоже времени даром не теряет и трансформируется в нечто совсем уж страшное и невообразимое. Рурх не видит этого, он занят: готовится размазать Митрича в лепешку выстрелом из гравиразрядника. И тут кибер-предатель открывает огонь из всех бортовых систем. Огненный шквал бушует на том месте, где только что были и охотник, и жертва.

…взято под контроль. Анализ событий. Анализ вариантов. Выявлено четыре точки ветвления. Вмешательство по четвертой точке. Стоп. Отменить. Вмешательство по первой точке…

* * *

Митрич остановился. Всмотрелся вдаль. Он стоял на невысоком пригорке; дорога уходила вниз, к речке, деревянному мостику над ней и деревне на том берегу.
Там его и догнали.
Дробный стук копыт по деревянному настилу моста. Митрич оборачивается. Матерь Божья! Взметая тучи снежной пыли, к нему во весь опор несется какая-то зверюга верхом на железном коне.
Заросшая шерстью образина угрожающе тычет в Митрича черной блестящей штуковиной и заводит старую знакомую песню: куда идешь? откуда? что видел? где? как? почему?
– … … мать!!! – не выдерживает Митрич. – Как же вы меня задолбали! Да провалитесь вы все к чертовой бабушке!
И разверзлась земля под ногами железного скакуна. И страшно вскричал его звероподобный всадник. И оба рванулись было в отчаянной попытке…
А Митрич все стоял и таращился.
Стоял и таращился.
Стоял и…

Неровно, рывками смыкались проломы в земле от Славино до Больших Выселок.
Да-а-а, сегодня у чертовой бабушки будет много гостей.

11.01 – 28.02.01