Метро и я

                Ольга Фёдорова

                Метро и я

    Снова начинается эпопея с метро – каждый день по полчаса туда, а после, вечером, столько же обратно.
    И вот сегодня я стояла в метро в своей красной джинсовой куртке и вела с тобой мысленный разговор.
    - Ты знаешь, эти все старухи такие злые…. Ты не заметила, что они при первом же удобном случае стремятся ударить, задеть, оскорбить? Они нас просто ненавидят за то, что мы – молодые, у нас вся жизнь впереди, а у них – уже прошла, причём преимущественно безо всякой пользы, и ещё за то, что мы презираем их немощь и старость.
    - А за что ты их так ненавидишь? – спросила бы ты. – Ты ведь не злая….
    - Знаешь, - продолжила бы я, - мне кажется, что наши квартиры очень напоминают нас…. Точнее, если выводить теорию, как это делаешь ты, то наши квартиры заставляют нас вести себя определённым образом. Вот твоя, например, квартира, просторная, светлая, с длинными коридорами, как ты сама, свободная…. А у меня – узкий тесный дом, тёмный, но по утрам в моё окно солнце светит…. Но я хотела быть другой, и всё же квартира загнала меня в эти рамки, и поэтому я не могу стать тобой, а ты – мной, хотя ты и говоришь, что мечтаешь иметь такую квартиру, как у меня.
    Я говорю с тобой только потому, что рядом со мной стоит пара – молодой парень и девчонка в длинном чёрном пиджаке, которая почему-то всё время смотрит на меня, и я не знаю, чем вызвано всё это, но всё же она успевает говорить со своим спутником, нежно держа его за руку.
    Тут они начинают говорить о музыке, и этого я выдержать не могу – это моё самое слабое место, поскольку моя карьера не состоялась, и пока блестящего будущего у меня нет.
    - Ты знаешь, - говорит девчонка, - а там, у нас, объявление висит – обучают на гитаре там, на бас-гитаре играть, импровизации….
    - Может, сходить? – поддакивает парень. – Только я играть не умею.
    - Да, уж конечно, не умеешь…. Только до импровизации руки не доходят, да?
    Он ей кивает, а она снова смотрит на меня – наверное, потому, что я стою рядом и упорно пытаюсь не слушать, о чём они говорят.
    - Ты засыпаешь на ходу, - нежно говорит он ей, а она:
    - Ну, почему на ходу?
    Потом они пускаются в обсуждение своей студенческой жизни, причём она произносит несколько слов на чистейшем правильном французском, и я уже не думаю о том, что весь асфальт Петербурга вымощен музыкантами.
    - Так как пишется та фраза по-английски? Скажи по буквам.
    Он склоняется к ней и проговаривает что-то.
    - А я, признаётся она, - умею правильно писать только «baby».
    - А как же ещё, «beby», что ли? – удивляется парень, чем вызывает обоюдный смех.
    Мне почему-то неловко, и я даже испытываю желание выйти не на своей остановке, чтобы они могли нормально поговорить друг с другом, и чтобы она так испытующе не смотрела.
    Но вскоре я приехала, повернулась, чтобы выходить, и слышу за спиной её голос:
    - Знаешь, во времена нашего краснознамённого прошлого в умной книге были бы умные фразы о фундаментальных теориях.
    - Ты это к чему?
    - К тому, что я эту девушку где-то видела. Я это помню точно абсолютно, но в том-то и дело, что не помню, где и когда это было. Вот ведь где-то когда-то встретились, пути пересеклись, бывает же такое….
    Кто знает, что она имела в виду? Я не смотрела на неё, поэтому даже её лица не разглядела…. Дело в том, что я – просто та, кто играет, и та, которая всегда неуловимо будет кого-то напоминать, вечная неудачница, вечно одна.

                03.09.94