Аналогия миссии фрагмент 3

Предательство.
Предательство Ванда, так бы об этом говорили потомки низира. Это было испытанием для многих. Испытание для самого Ванда Арвх, испытание для всего населения девяти планет.
«Если хочешь научить нерадивое дитя, замени то, к чему он привык, тем, что вызывает у него раздражение.»
Сколько поколений низиров прожили свои жизни, чтобы появился на свет Ванда Арвх, который перечеркнул жирной чертой  все духовные завоевания своего народа, чтобы он провел свою по-детски глупую идею.
«Пусть каждый низир придет в мир как пут-х‘а,- думал мудрейший.- И уйдет из него пут-х‘а.»
Ванда решил, что деление на касты – это древний предрассудок, досадное разделение, которое ограничивает власть. Чем больше ступеней в иерархии единообразия, тем явственней и глубже власть лидера. Когда существуют касты, любое другое общественное разделение, тогда нет места лидерству, монополии. Каждый занят своим делом, каждый знает, чего стоит любой поступок. Ответственность не перекладывается на ближнего, и поэтому нет почвы для лидерства.
«Что есть Враг?- думал Бодга.- Враг приходит как лекарь, он показавет нам наши недостатки, наши промахи, наше тщеславие.»
Народ остался верен в своем доверии к ордену пут-х‘а, не зная, что звезда сжалась в черную дыру.
«Когда приходит ложная вера в нечто устоявшееся, рука об руку с ней приходит душевная пустота. Истинная вера наполняет тебя светом и теплом,- только сейчас Гоода стал понимать, что произошло с теми, кто жил после Ванда.- Касты стали формальной стороной жизни низира. Нух-буви безраздельно властвовали во всех отраслях жизни своего народа, пытаясь всюду внести свои поправки и закрепить свой авторитет.
Каков Враг? Первое, что он делает – убеждает всех в своем не-существовании, переводя свой образ в анекдоты и небылицы. Ванда прекрасно справился с этим, он нашел то, чем можно отвлечь.»
Введя Услэйбха препарат во время слияния с сестрами-планетами, он включил механизм разрушения ее тела, строившегося на протяжении многих поколений. Услэйбха Рах множество раз возрождалась в своих детях, продолжая адаптировать свой организм и сознание к могучим космическим сестрам. Она являла собою чистый и мощный канал для сообщения системы Низира с детьми Странника. И что же сделал мудрейший Ванда? Он заявил свою монополию на понимание Вселенной.
Предательство – вот, что осталось в миллионах сердец низира, который населил собою целую солнечную систему, вот чему не было выхода в его душе, вот, что змеей обвило его сердце, и вот, что вышло через одного единственного Ванда Арвх, отравив священные воды Источника Веры.
«А теперь по воле Ванды низир умерщвляет любого, «кто нарушил небо Низира»,- Бодга вдруг понял, что он не сможет с этим выйти на улицу, не сможет этого даже произнести вслух.- Не там ищите? Нет проку в смертях пришельцев?»
Как можно сказать такое тем, кто уже не первый цикл следил за сводками пилотов-преследователей, кто радовался любому меткому попаданию в чужие луэтоны? Однако Бодга понимал, что он в какой-то момент подойдет вплотную к этому. Он смог обходным путем создать резервный узел связи, настояв на целесообразности использования тех самых генетических библиотек.
Нух-буви пошли на это ради простой скрытности, которую порождает чрезмерная власть, поэтому план скрещивания низира со Стиир-мона будоражил своей непредсказуемостью, ибо порабощенный властью скучает, и ему нужны изощренные формы развлечений, чтобы снова почувствовать вибрацию жизни. Только один вид хромосом уже приводил в состояние горячечной деятельности потомков Ванда Арвх. Им хотелось делать что-то тайное, скрытное ото всех, они даже толком не знали, в чем же смысл того эксперимента, который предложил им Бодга. Но монополия на власть и информацию всегда затуманивает ум, делая из него подобие амперметра.
Услэйбха Рах после укола потеряла сознание, и через некоторое время ее тело стало испаряться, наполняя комнату, в которой собрались «поборники Чистоты Неба» желтой взвесью.




 



Дневник Бодга Гоода:
«Я живу уже пятый цикл. Это добрая часть времени от основания колонии на Терхи-Коатх. Моя миссия состоит в том, чтобы пройти все этапы всех каст нашего народа, собрать всю необходимую психофизическую информацию и суммировать ее в единый опыт.
Идея этого эксперимента родилась еще у меня на родине, ибо тогда уже многие сомневались в своих решениях, действиях, вере в Великого Низира. Нух-Веэлле была настолько неполна и неисчерпывающа, она не давала никакого представления о нашей духовности и о путях нашей эволюции.
Будучи в сане пулх-пэе, я посетил дом Услэйбха Рах. Эта семья всегда принадлежала к направлению туйи, «любящих природу». Дом Рах висел на воздушных подвесках у живописного холма, не касаясь сочной зеленой травы. Он был эллипсовидной формы. Его стены были покрыты солнечными батареями, трансформирующими свет и тепло солнца в гравитационное электричество.
Услэйбха обладала высокими техническими знаниями и постоянно вела научную работу, сопровождавшуюся сенсационными открытиями, которые давали низиру возможность сохранять биобаланс своей жизненной среды. Любое знание Услэйбха получала через огромный канал, коим являлось ее сердце.
Эта женщина жила уже многие циклы, ибо тело ее и здоровье поддерживалось девятью сестрами-планетами. Она была чем-то вроде дара низиру. И вот теперь она находилась в уединении, больше не уделяя внимания ни нам, ни, вообще, чему-либо, относящемуся к нашему миру. Услэйбха Рах умирала. Но поскольку умереть она не могла сразу, то слово «умирала» не могло описать того постепенного угасания, будто гасла прекрасная звезда Вселенной. Так же, как и рождение, смерть Услэйбха длилась циклы, на протяжении которых приходили и уходили поколения тех, кто уже и не мог понять причин, по которым сестры перестали общаться с детьми Странника.
Ванда сеял ложную веру в сердцах своего народа и считал своим долгом вычеркнуть из истории существование этой женщины.
Поскольку я застал ее еще полной жизни, я прекрасно понимал все тяжкое положение низира, в которое вовлек его Ванда Арвх своим предательством. За несколько дней до своего появления я попросил разрешения поговорить с ней. Услэйбха внимательно разглядывала меня в своем голографическом проекторе, когда я обращался к ней со своей просьбой, можно было подумать, что женщина мне не доверяет. Однако я понимал, что ее внутреннее чутье подскажет ей мой истинный возраст и цель моего пребывания в мире. И это случилось. Она сказала, что подготовится к встрече и сообщит время и место, когда и где мы сможем поговорить.
И вот я лечу в ее фамильный дом, где она довольно долго живет в одиночестве, отдалив от себя родного сына, чтобы тот не страдал от проникновения в его душу ложных инсинуаций Ванда. «Ибо ложь пред истиной – пустая трата времени».
Я припарковался в гараже, и прошел в гостиную. Услэйбха Рах встретила меня с улыбкой на лице, заметив мое электромагнитное поле, которым я обладал на тот момент, поле пулх-пэе. Мы расположились в повеленах друг напротив друга и некоторое время сидели в тишине. Я чувствовал, как ее сознание, словно теплая рука матер, выравнивает во мне все психофизические диссонансы и приспособляет их к той волне мудрости, которая исходила из ее души. Я был несколько обескуражен подобным приемом, по сравнению с которым общение даже среди нашего брата больше походило на варварские тычки в бока и похлопывание по плечам. Это мы-то, «вещающие истину»!
-Бодга,- начала она разговор.- То, что делаешь ты, можно назвать эквивалентом моего существования. Я должна была понять предупреждение сестер, когда в моей груди забилась жизнь мальчика. Мужское тело не способно на протяжении веков быть исполнительной силой, потому что мужчина – это взрыв. И если он неверно направлен, то он переходит в мятеж.
-Вы говорите о Ванда?
-Да, ведь он тоже мой родственник, в нем тоже течет кровь Рах.
-И вы остались одни?
-Я сделала вид, однако сестры всегда навещают меня, я слышу их голоса, но хор моих сестер может убить меня, они знают об этом и поэтому говорят со мной поодиночке.
Мы вновь замолчали.
-Скажи, Услэйбха,- я постарался задать отвлекающий вопрос.- Много ли было радости и счастья в твоей жизни, часто ли ты смеялась?
Она улыбнулась и предложила мне сок гати. Гати – это эликсир, вызывающий приятные ощущения во всем теле, его использовали в домах Варна, где могли встречаться дети и родители, становясь равными друг другу.
-Да, Бодга, такое бывало часто. Но ты пришел не за этим.
-Мне кажется, мудрейшая, будто нет линейной истории. Я пытаюсь вспоминать, что было со мной на протяжении моей ранней жизни, и каждый раз вижу другие картины. Мне кажется, будто я выдумываю то, что происходило со мной, так много в моих воспоминаниях несоответствий. Нарушается вся последовательность моего развития, появляются новые уровни, психологические кольца, я путаюсь в родственных отношениях. И это меня беспокоит.
Действительно, тогда для меня все это было большой нерешаемой проблемой, мне казалось, что моя жизнь наполнена мелкой ложью, пустыми несостыковками, перевиранием дат и имен. Теперь я знаю, в чем причина подобного, но тогда я мог об этом говорить только с Услэйбха Рах, ибо со всем этим багажом я мог вылететь из касты пулх-пэе.
Некоторое время женщина спокойно смотрела мне в глаза, а потом заговорила:
-Ты стоишь на пороге познания того, что есть Вечность, «безвременье». В твоем сознании объединились все возможные линии проживания этой жизни. Ты соединил себя во всех временных колодцах, не осознав это телесно. Поэтому не беспокойся об этом. Только мир в твоей душе поможет тебе четко видеть все линии, входы и выходы псевдоисторических колодцев пространственно-временного континуума.
Она до сих пор жива.  И я благодарен ей за это.»


 
 

 

Низир проникся к Нги-вэйю такой ненавистью, что его мастера луэтонов не поинтересовались, как же эти женщины распознавали складки пространственно-временного континуума, кротчайшие пути от мира к миру во Вселенной. Пилоты низира проводили свои корабли в открытый космос линейными путями. Несмотря на то, что им были известны принципы гравитации, гарни-луэтон не смогли применить их к открытому космосу. Их техническая мысль лишь породила атмосферный транспорт.
И вот уже не первый сулдо Уфсха Пурба вел транспортник с Фир-Таут к шестой планете мира Великого Низира, Орпекут. Его команда теперь часто общалась с тем, кого считали кем-то, вроде мифической фигуры. Килуэт Пхирхи. Совсем недавно этот низир считался вместилищем всей грязной брани, до которой опускался низир, развращенности и тщеславия. Поэтому многие из пилотов недоверчиво отнеслись к теперешнему облику Килуэт и уж тем более к тому, что он говорил.
После очередного куэ-пата, «медленного сна», вся команда собралась отдохнуть и обговорить все то, что каждому из участников полета привиделось во время этого искусственного замедления восприятия времени.
Пулх-пэе считали, что во время куэ-пата, если верно настроиться, можно полностью осознать свою жизненную силу и любовь к мудрости. «Медленный сон» вызывался введением в легкие разновидности эфира с примесью озоновых соединений. Поначалу, вдыхая этот состав, низир учащал свое дыхание, а потом как бы его останавливал, ритм сердца переходил на один удар в миэл, «минуту», и низир входил в состояние чах-наири, «темной бодрости».
В этом  состоянии душу посещали полные глубокого смысла видения; считалось, что эти видения посылает сам Великий Низир.
И вот Уфсха и еще десять элтуус во главе с Ках «идири» сидели в круглой командорской каюте и ждали, пока к ним присоединится «пошляк» Пхирхи.
-А я ведь первый раз лечу на Орпекут,- говорил сравнительно молодой пилот Марияд.
-Мне кажется странным,- сказал Ках.- Что Совет собрался именно там. Странно, что они, вообще, облюбовали какую-то планету, ибо раньше такого не было.
-Да,- кивнул Марияд.- Раньше все происходило в открытом космосе. Они собирались на орбите какой-нибудь из Сестер, и там проводили совещания.
-Я давненько не слышал о семье Рах,- присоединился к разговору пилот Дойлон Аха.- Обычно они всегда сопровождали Совет во время принятия серьезных решений. Услэйбха, она же голос сестер-планет. Без нее трудно принимать решения.
-Я бы хотел знать,- снова заговорил Ках.- Что случилось с главнокомандующим, он же не в шутку назвался «молчаливым пророком»?
На пороге появился тот, о ком зашла речь. Килуэт заговорщически улыбнулся всей команде и присел на край длинного кото, «дивана», который надувной полусферой опоясывал угол, где сидели пилоты.
-Странно, не правда ли?- улыбнулся он, продолжая мысль Хатсу Ках.- Назвался пут-пхор, а сам болтает, как баба в постели.
Все прыснули от смеха.
Килуэт прошел к вертерне, стоявшему в углу и удобно в нем устроился. Пурба Уфсха оглядел присутствующих оценивающим взглядом и проговорил:
-Должен сказать, что для меня все происходящее как во сне: в нашей экспедиции нет логики. Я прекрасно всех вас знаю. Безусловно, многие из вас являются элтуус, но в остальном вы, дорогие мои, посредственны, как большая часть низира.
-У нас есть вера, Уфсха,- возразил ему Дойлон.- Мне кажется, что не стоит разменивать ее словами.
-Я понимаю,- ответил командор.- Но где же ваша вера? В чем она выражается? Где поступки?
-Ты нетерпелив,- прервал его Килуэт.- Потому что мы находимся уже внутри того, о чем ты спрашиваешь. А чтобы понять это, на все происходящее тебе  необходимо взглянуть со стороны.
Уфсха в ответ промолчал.
-Я тебя понимаю,- снова заговорил Килуэт.- Ты не можешь поверить в то, что сознание низира может измениться за мгновение некоего экстатического состояния; ты думаешь, что подобное возможно лишь в том случае, когда низир занимается этим планомерно, каждый дьюл до скончания цикла. И ты прав.
-Но как же быть с нами?- спросил Хатсу.- Ведь в нашей жизни все произошло иначе.
-Оно не произошло,- улыбнулся Пхирхи.- Вы дали ему произойти. Не случай живет вашей жизнью, а вы живете своей жизнью, планируя случай.
-Ты хочешь сказать,- откликнулся Тананда.- Что мы лишь назвались пулх-пэе?
-Если бы только назвались,- рассмеялся главнокомандующий.- То так бы и поджаривали задницы пролетающих мимо пришельцев.
Команда опять рассмеялась.
-Но сейчас я вам хочу рассказать о другом,- сказал Килуэт, подняв руку в знак того, чтобы все успокоились.- Находясь в чах-наири, я видел странные события. Они были как бы вне времени, будто они уже происходили, и не один раз.
Пхирхи на мгновение задумался, но затем продолжил:
-Передо мной раскинулась незнакомая мне солнечная система с огромной звездой во главе и с восемью живыми планетами. Ближайших четыре планеты от последующих отделены астероидным поясом. В этом мире еще есть призрачная планета, движущаяся вокруг солнца по эллипсу.
И вдруг «отец поглотил своих детей».
Команда заворожено слушала главнокомандующего.
-Солнце эволюционировало в Красного Гиганта, поглотив своей огненной короной первых четыре планеты. Затем я увидел луэтон, выскакивающий из этого огненного варева. Тот, кто вел его в бескрайней сети открытого космоса, был похож чем-то на нас…
-Не тот ли это пришелец, перевернувший с ног на голову наши жизни?- спросил Марияд.
-Понимаешь, пилот,- ответил Килуэт.- Чах-наири – это странное состояние. Когда оно наступает, проникая во все клетки твоего тела, ты вдруг понимаешь, что время и пространство – это лишь мыслительная условность; перед твоим внутренним зрением образы выражены символами, они находятся в эфире более глобального символа… общий смысл которого можно передать словом «всегда». То, что случилось – случится и случается… все неразрывно. Это можно выразить примерно так: я вижу, что я лечу на Орпекут, я уже это сделал в своих мыслях, я настраиваюсь на результат, я готов к нему, у меня было то, к чему я был готов, и есть то, что заслужил…
-Очень путано, бэда –урри,- сказал Хатсу Ках.
-Я понимаю,- проговорил Пхирхи.- Но тебя заботит другое, «идири». Ты так же, как и твой командор, спрашиваешь себя в своей буви-далу, правильно ли то, что с тобой происходит.
Хатсу кивнул в знак согласия.
-Еще тебя волнует,- продолжил Пхирхи.- Похож ли я на пророка, тот ли я человек, который ведет тебя по истинному пути. Ведь я так же, как и раньше сквернословлю и не цитирую с утра до ночи Книгу Последней Мудрости.
Ках снова кивнул.
-Пришли, пилот, другие времена. А от известного тебе сквернослова Килуэт Пхирхи осталась лишь оболочка. Ибо пока народ наш ищет изменений только глазами,- Пхирхи указал пальцем на свои глаза.- Своими физическими глазами, и эти глаза не улавливают внутренних изменений, потому что они для этого не предназначены.
Он помолчал, внимательно наблюдая за реакцией присутствующих.
-Я никогда не стану главой пулх-пэе, потому что лидерство разрушает волю окружающих. Я такой же новообращенный, как и вы, я иду в ряду с вами.



 



Планета Орпекут. Лучи Низира подобно шляпкам огромных грибов кругами рассеивались в атмосфере планеты. Геометрия городов повторяла эти природные круги, создавая на поверхности Орпекут замысловатые узоры. Население планеты было велико, по причине чего именно отсюда начался поход колонистов в открытый Космос. Города покрывали собою почти всю руири – животную среду, но поскольку среди низира Орпекут превалировали настроения туйи, «любящих природу», то строения имели подвесную систему, оставляя покров планеты нетронутым. Здесь не было ни серьезных производств, ни Министерств промышленности, ничего, что напоминало бы о машинном процессе сборки всех тех устройств, которыми пользовалось население планеты. Вся техника на Орпекут ввозилась из других районов Мира Великого Низира. Пятая сестра была вместилищем духовных свершений и чистоты помыслов.
Скорее всего, по этой причине в свое время Ванда Арвх и перевел на Орпекут постоянную резиденцию Совета Девяти. При такой «географической» и планетарной расстановке духовных позиций никто бы даже не осмелился оспаривать его идеи. Все было бы хорошо и предсказуемо, но Бодга Гоода смог осуществить свой утопический план. Он вернулся в Орден с новыми знаниями, которые были подобны нейтронной бомбе. Последователи Ванда понимали всю серьезность своего положения, и неотвратимая встреча с Килуэт Пхирхи заставляла их содрогаться от осознания своего близкого краха пред лицом своего заблудшего народа; и ответственность за «заблудшесть» лежала всецело на их плечах. Кто-то клял Ванда за «наследство», которое он оставил своей касте, кто-то готов был найти «козла отпущения» среди своих соратников, и лишь немногие приняли решение покаяться перед лицом Великого Низира, ибо поняли, что запутались в том наслоении мифов, ими же созданных.
Все девять членов Совета жили в специально построенном для нужд элиты пут-х’а городе, названном в честь провозглашенного Ванда Арвх «Независимого Пути», Коду-Ваях. Посреди него был построен великолепный пятипалубный Космопорт, из которого, как из сердца поступает кровь, двигались потоки низиров, ищущих ответы на те или иные духовные вопросы; ибо только здесь, по мнению низира, можно было обрести мир.
Бори-Авай, так назывался Космопорт в городе Совета Девяти. Пурба Уфсха получил разрешение на посадку в третьей секции Бори-Авай. Корабль медленно, преодолевая электронные завихрения, создаваемые посадочными механизмами площадок для ступенчатого спуска, уходил на дно шахты, где должна была произойти полная остановка двигателей и перезагрузка энергетического поля корабля.
 После всех этих процедур команде разрешили покинуть корабль.
Ке`ргери встретил прибывших довольно прохладно. Он уведомил Килуэт Пхирхи, что Совет примет его лично по истечении сулдо, «что касается этих десяти пилотов, то Совет выражает свое сомнение в целесообразности их появления в городе».
-Пут-пхор,- Ке`ргери язвительно скривил рот.- Конечно же,  великая миссия, однако все члены Совета молятся перед ликом Великого Низира, чтобы Бодга Гоода не торопился в своих выводах.
Пхирхи посмотрел в глаза члену Совета и увидел нечто, что привело бы в ужас самого стойкого пулх-пэе.
-Вас ожидает приятный сюрприз,- продолжал пут-х’а после небольшой паузы.
Он указал на большой мохтоп и, дождавшись, когда гости рассядутся в удобных кото, скрылся в одном из лифтов, ведущих на верхние этажи Космопорта.
Килуэт невольно погрузился в тяжелые раздумья, причиной которых было мимолетное видение, посетившее его во время разговора с членом Совета. Он вспомнил всех известных ему пут-х’а и попытался сопоставить их образы с тем, что он увидел в глазах Ке`ргери.
Пут-х’а Рхи отличались сдержанностью. Их лица излучали покой, их рты были домом улыбки и справедливых слов, их сердца были полны смирения. Он помнил, что ни один из друзей Бодга Гоода не отвечал ему бранью на его брань, воздух вокруг этих низиров был чист, в нем не ощущалось тяжести того, что называлось в народе кохата, «себе на уме». «Пулх-пэе искренен в каждом своем вдохе и выдохе.»
Пут-х’а Бирвы носили в себе чувство вины за то, что пришлось пережить народу фир, поэтому они были молчаливы и упрямы, но помыслы их были чисты по отношению к окружающим, чистота их идей поддерживалась мыслью о том, чтобы не допустить более несправедливости.
Что же увидел Килуэт в искривленной линии рта и хитро прищуренных глазах Ке`ргери? Образ был странен, но четок. Теплая почва, кишащая жирными червями.
Если идеи не получают своего развития, они превращаются в длиннобородые анекдоты, которые травят в долгие часы скуки и отупения.
Пхирхи вдруг всеми своими чувствами ощутил теплый смрад Коду-Ваях; он увидел, как копошатся слизистые черви в жирной почве, наполненной минеральными солями, где перманентно происходят химические реакции распада и гниения, и выделяется тепло.
Эта подземная жизнь проявляется на поверхности планеты слизистыми бугорками, которые взрываются смрадом, гнилью и поколениями свежих новорожденных червей.  Они расползаются по поверхности планеты, оставляя за собой слизистые дорожки.
Пут-пхор ясно осознавал, что не может почувствовать отвращения к этой, внезапно открывшейся ему, истине. Однако ситуация диктовала совершенно определенную трактовку всплывшему образу.  Килуэт был несколько удивлен своему новому отношению к происходящему. Ранее он бы просто изошелся презреньем и злословием по адресу всего, что попалось бы ему в этот момент на глаза, сейчас же он испытывал лишь легкое недоумение.
Он вдруг заметил, что командор пристально следит за выражением его лица.
«Интересный он низир,- подумал Килуэт, увидев, что Уфсха не отвел взгляда, даже когда тот пересекся с взглядом главнокомандующего.- Он открыт миру. Для него духовный кодекс – не пустой звук.»
-Ты тоже это заметил?- Пхирхи обратился к подчиненному.
-Я заметил,- ответил Пурба.- Что для тебя внове испытывать нечто подобное.
-Пожалуй, я слишком долго жил вдалеке от родины,- усмехнулся пут-пхор.- Мой дом - колония…
-Мне странно слышать от тебя эти слова,- откликнулся командор.- Можно подумать, что тобою овладела кахри-миэ, «минутная слабость».
-Меня удивляет то, чем наполнен воздух Орпекут, планеты духа и мудрости низира,- сказал, как бы оправдываясь, Пхирхи.
Действительно, его смутило новое ощущение; оно сделало его уязвимым и не таким уверенным в своей правоте. Это ощущение даже коснулось моральной стороны его миссии на Орпекут. Он понял, что некого ни в чем и ни за что изобличать и распекать, к чему, собственно, он не был готов. Он не был готов к настоящему молчанию. Он был не готов к впитыванию в себя истины мира, причины существования порядка его народа. В какой-то момент он дошел до того в своих праздных мыслях, что стал сомневаться в целесообразности поступков Гоода.
«Может, зря он все это затеял, послав меня к главам Совета? Ведь мы заслужили то, что нас ждет.»
Он снова поймал на себе взгляд Уфсха.
-Сделай то,- сказал командор.- Что должен.



 



Нух-Веэлле. Низир не знал, или не хотел знать, автора этой книги.
Дата появления записок неизвестна. Причины написания этого произведения непонятны. Нух-Веэлле была своего рода Сводом Житейской Мудрости; общие высказывания, существовавшие безотносительно разделения низира на касты.
Возможно, если бы кто-нибудь действительно задумался о причине появления Нух-Веэлле и последствиях для низира в распространении этой универсальной мудрости, Книга получила бы новое рождение; однако низир воспринял как должное все, о чем повествовала она, чему учила.
Кто-то, таинственный, уловил необходимость в универсальном знании сути низира, кто-то смог безошибочно сформулировать направления, в которых должна была течь мысль, стремящаяся к Истине.
И до странности легко воспринял каждый слова «Общей Книги», считая ее вечным поводырем. Многие из низира считали, что книга была всегда, что она относится к более древнему периоду существования Низира.
Находились и такие, кто считал, что это расшифрованные записи одной из ушедших с Орпекут цивилизаций.
Мифы в обработке цивилизованного способа восприятия информации приобрели налет научности, в свою очередь эта научность разъедала саму суть мифа, делая миф общеизвестным фактом.
Спроси низира, откуда взялась эта загадочная Нух-Веэлле, и он начнет так: «Считается общепринятым фактом, что…»
Если же обратиться к дневнику Боодга Гоода, то станет ясно, что стало причиной появления Нух-Веэлле, и кому обязан своим рождением этот фолиант мудрости.
В те дни, когда еще был жив Ванда Арвх, орден пут-х‘а пополнил свои ряды несколькими десятками послушников. Орден в какой-то момент стал верхушкой кастовой группы, считалось величайшей наградой Великого Низира попасть в его братство.
Среди новых послушников был и Бодга Гоода. Он, однако, не вызвал особого энтузиазма у «старого» Ванда. Именно старого, и это была правда, странная и непонятная для пут-х‘а правда: глава касты был по-настоящему стар; сам дух Ванда распространял вокруг себя запах старости.
Бодга слышал уже о Новом Независимом Пути Низира от сестер-планет и воспринял старость мудрейшего как плату за разрыв, как плату, но не как месть, что было общепринятым мнением всех членов касты пут-х‘а.
Тогда зародилась в душе молодого послушника идея универсального знания, ибо, по его мнению, если возник раскол, то он должен был изменить и структуру низира.
Ванда отмел все идеи о реорганизации кастового разделения, сказав, что все внешне должно остаться прежним, изменив внутреннее наполнение. Так и произошло. Только в тот момент вряд ли многие из тех, кто согласился с ним, понимали истинное значение его слов.
Традиция кастового деления была устной, а в последствии она стала передаваться на ментальном уровне; и каждый уже не задумывался о своей принадлежности, и при рождении уже знал, кто его ждет, кто будет праздновать его появление на свет.
Глубину такого рода знанию придавало то, что долго проживший в касте мудрейших покидал своих братьев и сестер в теле, как бы растворяясь в атмосфере планеты. Независимый путь лишил пут-х’а этого чуда, заменив его обычной физической смертью. Наверное, еще и поэтому так чудно было видеть молодым послушникам ордена дряхлое тело Ванда.
В дни Ванда Арвх не было Нух-Веэлле, в ней не было пока нужды. Низир жил, питаясь от общего стола Вселенной, где блюда сменяют друг друга со скоростью света. Мудрость всегда была доступной, необходимо было лишь разрешить себе это чувствовать каждое мгновение своего существования.
Зачем записывать слова мудрости и истины, если их невозможно забыть? И если возникла в этом потребность, то напрашивается вывод: что-то постепенно забывается и требует впечатывая в материальную основу.
Дух в сознании низира отошел в тень, предоставляя место преходящим идеям и заботам об их воплощении.
Гоода чувствовал это. И чувство это закрепилось в нем при виде старости Ванда. «Старость по-своему мертва, ибо живет памятью о прошлом, поминутно (миэ) извлекая его из материального мира. Так не только проживший долгие циклы может быть стар, но и любой, кто прибегает к подобному ходу мыслей, чувствует себя стариком, которому уже пора оставить этот скорбный мир, так как все новое не содержится в его памяти.»
  После физической смерти мир низира стал скорбью и захотел физической жизни, во что бы то ни стало. Все нуждалось в проводнике сквозь возникшие тернии скорби; а поскольку скорбь умозрительна по своей природе, то ей можно было противопоставить тоже лишь мысль.
«Будет только так, как ты помыслишь.»



 



Из дневника Бодга Гоода:
«Старость Ванда Арвх действует на все, что его окружает, даже особо приближенные члены ордена чувствуют какие-то новые непонятные им вибрации. Ванда говорит, что тело при наступлении старости в некоторых частях его симулирует крайние состояния чувств: ему становится то очень жарко, то слишком холодно, зрительные образы иногда изменяются до неузнаваемости, но в этом нет трансцендентного. Они как бы воплощаются, превращаясь в механические схемы для узнавания. Ум в свою очередь очень остро чувствует недостаток точной символики, и мысль все время упирается в воспоминания прошлого.
Я думаю, это плата за выход из союза между низиром и планетами-сестрами. Новое состояние мудрейшего не похоже на пред-просветление. Я чувствую, что более всего это похоже на полудетское эйфорическое состояние, капризное и неразборчивое. Я не вижу в действиях Ванды всего того опыта, который как следствие его жизнедеятельности должен был проявиться в нынешнем его состоянии.
Неужели всех нас ждет подобное? В этом нет мудрости, в этом нет глубокого понимания законов Вселенной.
Как Ванда мог растерять все им накопленное?
Но самое ужасное в том, что с тлением его жизни тлеет и вера в то, чем мы все живем, вера в наше предназначение. Теперь каждый, пытаясь оправдать перед собой непонимание того, что происходит с мудрейшим Ванда Арвх, готов перестать учиться преодолевать свои слабости и свою духовную лень. Теперь пут-х’а низир, подобно какой-нибудь домохозяйке, может сказать что-то вроде: «Какой с меня спрос, когда мудрейший лопочет что-то, словно дитятя?».
Я вижу, как пути к вратам истины покрываются буреломом, как ворота зарастают килда, «вьюном». Но что более всего меня страшит в этих образах, что они выходят из наших глаз, существуя только в нашем воображении.
Кто же пойдет туда, где все завалено непроходимыми гнилыми черными бревнами нашей духовной лени, кто же захочет, продираясь сквозь колючий килда, чувствовать свою умственную ограниченность?
Пожалуй, я знаю выход из создавшегося положения, ибо я слышу, как обращается ко мне некая могущественная матрона, говоря о том, что сокрыто в соседних мирах. Теперь небезопасно упоминать о подобных вещах в кругу пут-х’а. Небезопасно! Когда лишь этим и наполнено было сознание наших братьев, голосами дальних и ближних миров!
Теперь же, когда Ванда Арвх посеял в низире отвращение к любому пришельцу, когда он провозгласил праведным делом уничтожить любого, кто пересечет наше небо из внешней галактики, я даже шепотом не могу произнести то, о чем говорит мне светлый образ той женщины. Однако хель туа кай хакель, «больший страх ест меньший страх».
Я предложу устроить что-то вроде военного похода, «карательной экспедиции» на планету Бирва, что низир сулдо куэ-пата от нас. Когда я, влекомый видениями, попадаю в иные миры, то понимаю, что вся наша история – это хорошо поставленный театральный номер.
Я создам и возглавлю чистый от старости Ванда мир. И я сознательно участвую в этом, кажется, таком глобальном действии, которое со стороны выглядит как обычная перестановка фигур в тирли. Нужно набраться смелости, чтобы принять образ этой одновременно прекрасной и чудовищной игры…»



 




Группа пулх-пэе была принята довольно холодно в Коду-Ваях. Ке`ргери не предупредил их о том, что Совет не допустил пулх-пэе даже на территорию города. Их привезли в пригородный дом для путников и разместили в трех общих залах. Когда помощники мудрейшего покинули гостей в Коду-Ваях, недовольство приемом и условиями пребывания на Орпекут стало постепенно изливаться в общую напряженную атмосферу группы.
«Как немного нам нужно, чтобы настроить нас на худшее»,- подумал Уфсха.
-Все это крайне досадно,- говорил Марияд.
-Почему они выказывают такое небрежение к нам?!- вторил ему помощник командора Лой Танх.- В конце концов, не так уж часто мы прилетаем домой. Можно было бы выказать нам чуточку теплоты.
Пурба Уфсха молча посмотрел на главнокомандующего. «Все разыгрывается как по написанному. Вот вам и молчаливый пророк и десять учеников и пошатнувшаяся вера и никому не нужная истина.»
-Что же,- сказал он.- Все встало на свои места. Теперь понятно, почему Верховный послал с вами еще и меня.
-А чем ты примечателен?- спросил Дойлон Аха.- Ты нас сюда привез, но ты не смог привезти с нами сюда то, о чем говорил Кюль.
-Я не стану с тобой спорить,- ответил ему командор.- Чем дольше будут наши препирательства, тем меньше останется в тебе веры в собственную миссию. Я только лишь могу привлечь твое внимание к поведению нашего пророка, потому что он действительно стал молчаливым, – пут-пхор – как назвал его Бодга Гоода.
Пулх-пэе, смутно понимая значение сказанного Уфсха, все-таки прервали свой ропот по поводу приема, оказанного им Советом Девяти.
«Зачем все это,- размышлял Килуэт.- Зачем мы пришли в этот теплый насиженный мир, где всем хорошо, и никто не станет менять заведенного образа жизни. Они нас принимают как выскочек-полукровок из какой-то безымянной глуши. Им не нужны наши откровения, ибо как они могут касаться низира, чистого кровью».
-Думаю, наш визит будет недолгим,- говорил Пурба Уфсха.- Если вы надеялись найти здесь долговременное пристанище, то я вас должен предупредить, что Мир Низира слишком перенаселен, чтобы принять кого-нибудь еще.
-Что же, мы должны молча сносить это непочтительное отношение к вестникам славы?!- воскликнул Годувал Рай.- Мы ведь пришли сюда не с пустыми руками, мы принесли с собой весть о Новом Веке низира.
-Для местных наше появление – это лишь досадное недоразумение,- сказал Тананда, встав на сторону Уфсха.
-Поэтому не надейтесь особо на то, что вас обязательно примут пут-х’а Орпекут,- закончил мысль командор.
«Мы не в праве осуждать или выдвигать свои смехотворные ультиматумы тем, кто прожил на этой земле множество циклов,- рассуждал Килуэт Пхирхи.- Мне нечего сказать обеим сторонам. Если я буду настаивать, что Бодга Гоода потерпел поражение со своим проектом, то окажусь неправ, ибо это не так. Если я скажу Мулипи, или Ол Мапаха, или Ке`ргери, или Бану Пэе, чтобы они послушались совета Верховного и приняли на веру богоугодный лепет пулх-пэе с колонии Терхи-Коатх, то это будет тоже своего рода насилие над духовной свободой Совета Девяти; поскольку Совет Девяти – это сердце Великого Низира, то последствия могут быть велики.
Кто я такой, чтобы менять историю неизвестного мне мира? Я здесь впервые. Я не должен ни разрушать, ни достраивать его; я никому ничего не должен».
-Постарайтесь, друзья мои скрепить свою волю и дух верой в мессианство Рхи и будьте готовы ко всему, к любому повороту событий,- сказал командор.
-Килуэт,- воскликнул Марияд.- А ведь ты молчишь, как воды в рот набрал.
Пхирхи отрешенным взглядом посмотрел на пулх-пэе.
-Да в себе ли ты?- не унимался Марияд.
В это время заработал голо-фон, передав голо-изображение Ке`ргери, который, опустив все знаки приличия, низирский принцип обращения, в общем, всю цивилизованную часть разговорной речи, проговорил: «Вам отказано в приеме, возвращайтесь в колонию,- и после некоторой паузы добавил.- Отныне все попытки внедриться в небо Низира со стороны Терхи-Коатх расцениваются как визит пришельцев и караются законом низира. Мах, кер хах латх! («Мой вам совет, уносите поскорее ноги!»)».



 



Семен решил навестить своего друга Петра Фролова.
«Интересно,- думал Семен.- Достанет ли смелости у тебя, Саскр, проехаться со мной по ничейной земле?»
Утром следующего дня он пошел на пристань и нанял угрюмого рыбака за несколько сотен союзных отвести его на запад по Побережью, к Кельшу-на-Скале.
-Учти, дружок,- сказал рыбак.- Не с той стороны ты подкатываешь к Кельшу. Нужно с забугра. С нашей стороны: во-первых, химзавод, обстрелять могут, во-вторых, у берега мины, поэтому я тебя у входа в бухту в лодку посажу, дальше как сам сможешь в живых остаться, так, как грица, и станешься.
Семен согласился, тем более что вещей у него никаких с собой не было, кроме пары свежего нижнего белья.
Они быстро погрузились, «дороги даже не на день», объяснил скорое отбытие рыбак. И как только они вышли в открытые воды, над ними появился вертолет.
-Просим остановить катер для скорейшего досмотра! - прокричали сверху в мегафон.
-Теперь понимаешь, золотой,- пробурчал рыбак.- Порфирий зря денег брать не станет. Они зараженный биологический штамм ищут, известно, что мутантов… Теперь молчи по-всякому, они нас сканируют.
-Я примерно догадываюсь, кто это может быть,- тихо ответил Локотников.
-Кто-кто!- рассердился Порфирий.- Береговая охрана, вот кто!
-Да это понятно,- продолжал Семен.
-Заткнись, будь добр,- процедил рыбак.- Если не хочешь, чтобы наши жопы огнем пердели, заткни хлебало!
-Семен Локотников!- опять раздался мегафонный ор.- Все в порядке!
Вертолет снялся с мачты и направился к береговой полосе.
-Шишка, что ль?- подозрительно глянул на него Порфирий.- Или шпик?
Семен с выражением досады на лице замахал руками на рыбака.
-Ну, теперь ты,- сказал он.- Помолчи-ка. 
Тот, слишком часто оборачиваясь, бочком стал продвигаться к капитанскому мостику.
Семен понял, что придется рассказать все этому зачуханному доходяге, иначе тот, найдет способ, как применить свои сомнения в мелком бизнесе химзаводских доносчиков.
-Я тебе скажу…- начал было он объяснять причину своего такого ненадежного странствования.
-Да пошел ты куда подальше!- оборвал его Порфирий. - Шпионская паскуда! Поди, напичкали какой-нибудь животной техникой, жопа тренированная!
-Да пойми ты, дурь рыболовецкая!- перекричал его Семен.- Если б я шпиком был, мы бы тихонечко отсюда вышли, никем не замеченные, понимаешь? А так нам и шагу ступить не дали.
Рука рыбака, тянувшаяся к какому-то спрятанному под брезентом оружию, расслабленно повисла вдоль бедра.
-*** знает,- рыкнул он, став совсем похожим на загнанное животное.
-У меня приятель есть в Кельше,- продолжал Семен.- Раньше он жил на Центральном Побережье, а потом совсем рехнулся и переехал. Но, понимаешь, дружба. По сути, у меня в Москве друзей-то нет. Я вот со стройки на стройку кочую.
-Строитель?- удивился рыбак.- Ты и строитель?
-Я не рабочий, я – мастер, технологии новые ввожу.
-Ну и хрен с тобой,- слегка оттаял Порфирий.
-А друга Петр Фролов зовут.
-Знаю я этого Петра,- помрачнел рыбак.- Чмом меня все время кличет. Я ему почту  вожу. Значит, ты его дружок?
Он потер щетинистый подбородок и посмотрел в туман, идущий с моря.
-Я его тоже в Кельш вез, придурка, всю душу разбередил своими разговорами. Когда обратно плыл, удавить всех хотел, разнести Побережье к ****ой матери! Такого мне наговорил тогда! Я его чуть не бросился топить посередь пути, только, сволочь, силен, как поганая тварь! Я и думал некоторое время, что новые мутации пошли, что вот такие психи появляются, глотку не рвут, но все равно будто дохнешь.
Семен не смог сдержаться и от души рассмеялся над монологом простака Порфирия.
-Чего гогочешь?- буркнул рыбак.
-Да!- сквозь смех попытал сказать Локотников.- Это он – Петька!
-Он что, и тебя достает?- прищурился рыбак.
-Я так понимаю,- Семен перевел дух.- Несмотря на его занудность, он тебе все-таки нравится как человек.
-Да уж,- хмыкнул тот.- Как человек, а то уж больно теперь много в этих местах нелюдей.
Берег стал круче, и Семен увидел высокую серую с ржавыми разводами стену химзавода.
-Вот это настоящие сволочи,- прокомментировал Порфирий.- Еле ноги однажды унес от них.
Стена тянулась на многие километры. Трава на берегу не росла, и были видны полосы ценных белых глин. Вдруг часть стены разлетелась взрывом гнилых и скользких от грязи кирпичей, и в повалившем из образовавшейся в стене дыры дыму появились человеческие силуэты. Они спустились к воде и стали как-то неуклюже смывать с себя щебень и кирпичную пыль. Заметив катер, они принялись махать руками и истошно вопить. Один из подрывников сложил ладони рупором и закричал:
-Эй! Придурки! Там дальше мин нанесло! Дальше ****ец!
-Значит, взрывать будем…- прошипел рыбак.- У меня немного всякого такого барахла припасено.
-Давай к нам!- кричал человек.
-Неее…- протянул Порфирий.- Ну их на ***. Они меня заживо сожрут, когда узнают, кто я такой. 
-Давай!- замахал рукой человек.
Катер проплыл место взрыва и окончательно ушел в туман. Рыбак буднично достал радарный сканер глубин и включил турбоусилитель. Засветились зеленые оконца цифровых табло, и послышались щелчки радиации. Порфирий сдвинул ногой крышку сбитого ящика и ткнул пальцем в поблескивающие на тусклом дневном свету небольшие металлические шары.
-Эти штуки нас спасут,- прошептал рыбак.- Меня бы не было здесь уже давно, если б не они… Я их «разрыхлителями» называю.
-А что это?- Семен подошел поближе.
-Понимаешь, золотой,- рыбак постепенно замедлил ход катера.- Здесь ведь минные поля с мутантской войны. Правительство так все и оставило после победы, никто ничего не разминировал. А они, подлецы, как известно, из воды лезли… совсем непонятная форма жизни… но такие же как люди… Вот ублюдки!
К чему относилось последнее ругательство, Семен не понял. Рыбак выдвинул вручную из боков своей посудины какие-то трубки и соединил их с компьютером тонкими проводами.
-А с чего ты так боишься этих отщепенцев? - спросил Локотников Порфирия.
-Ох, и не начинай даже,- ответил тот.- Ты хороший человек, братец, так что тебе лучше вовсе ничего не знать про это. Единственно, что могу сказать так, что мамона сначала приласкает, а потом голову оторвет и свинью-капилку приставит.
 Он зарядил шары в несколько распределителей и ввел программу. Цифры забегали, иногда замирая и становясь светлее. Щелчки участились и образовали что-то вроде ритма.
-Про лодку,- извиняющимся тоном сказал Порфирий.- Это я так, не подумав, брякнул… Ты бы здесь без моего оборудования даже по воздуху не прошел бы.
Теперь что-то ухало, окрашивая туман разноцветными вспышками.
-Одень это,- рыбак протянул Семену противогаз новой разработки.
Видно было, что Порфирию все это поставляют по причине постоянных его посещений подобных опасных зон.
-Сейчас потянет какой-нибудь хренью. Это, чтоб на морде прыщи не повыскакивали в самый неподходящий момент. Представляешь, на бабе лежишь…
Речь рыбака неожиданно прервалась. Семен покрутил настройки наушников и услышал усиленное акустикой тумана враждебное сопение.
-Пали! Что у тебя там есть!- вдруг прорвался голос рыбака.
Туман заволок всю палубу плотным покровом, так что ничего не разглядишь. Семен услышал животный рык и приглушенную ругань Порфирия.  Он прокрался на звук, и, столкнувшись со слишком большим количеством ног, отпрянул. Семен решил, что ружье лежит в рубке, либо где-то под брезентом. Молниеносно вспомнив, куда тянулась рыбацкая рука, он нащупал ствол. Это был электрический глушитель. Этим, конечно, не убьешь, но оглушить можно.
-Золото! Давай!- доносилось из тумана.- Выебет, сука!
Семен опять почувствовал несообразное количество ног и разрядил глушитель наобум. Услышав нечеловеческий вопль и грохот чего-то многочленистого, он понял, что выстрелил верно.
-Что ж ты, подонок, наугад палишь!- раздался крик рыбака.- Я не дурак, все видел! Даже не целился! Там же режим просмотра  есть!... Много точек!.. ****ь! Туман! Ну говно денек! Навел курсор, и все видно! *** моржовый!
И вдруг после лавины мата да ушей Локонтикова донесся оглушающий хохот Порфирия!
-Вот ****юк!- сквозь смех вскрикивал рыбак.- Ну в ****у!
Порфирий заливался как бычок.
-Я даж!- он катался по палубе катера, вокруг громыхало, сверкали вспышки.- Ну ****ь!
Семен не удержался и тоже заржал.
-Сворачивай ее скорей!- вопил Порфирий.- Щас в себя придет, ****юлей наваляет!
-Что это?- спросил Семен.
-Ты звук в наушниках потише сделай, а то беду накличешь, - уже спокойным тоном посоветовал ему рыбак.- Мы их «русалками» называем. Они самые безобидные из всех.
-Безобидные?- глаза Семена округлились.
-Ну посмотри,- Порфрий показал, как переключить противогаз на туманный режим видения, и перед глазами Локотникова предстало странное существо.
Оно еще не пришло в себя после электрошока, и поэтому его можно было спокойно разглядеть. Тварь была лицом и телом до пояса похожа на женщину; то, что Семену показалось ногами, оказалось семью мощными хвостовыми плавниками. Но больше всего его поразили когтистые, с буграми бицепсов, вполне мужские руки.
-Жаль, они лысые,- сказал пришедший в себя Порфрий, затягивая на руках и хвостах твари крепкие узлы из толстой лески. - Так бы сошли за  баб.
-Что ты с ними делаешь потом?- спросил его Семен.
-То, чего они с нами не делают,- улыбнулся рыбак.- Сдаю на том берегу в Институт.
Мутант медленно и плавно выгнул спину.
-Как я с ней один обратно попрусь?- с досадой в голосе проговорил Порфирий.- Дааа… шпик из тебя никакой. Одни приключения. Минуты через две другой берег. Кельш твой сраный.



 



Семен подобрал свою подмокшую дорожную сумку, зашагал по бетонированной пристани. Густой туман скрывал строения, и прохожие выныривали из него, словно большие рыбы. Они тихо и медленно проплывали мимо Локотникова, таращась на него во все глаза, и скрывались в пелене тумана. У края пристани толкались на прибое обшарпанные катера с вакуумными двигателями и высокие капсулы скоростных стрел.
Туман стал постепенно оседать, и на хмуром небе появилась сверкающая туманность, солнце. Бетон закончился, и теперь перед Семеном действительно высилась та самая скала. Весь город располагался на гребне, который появился после оседания земной коры. Семен увидел, как по горной полосе лихо скачут малолитражки и общественный транспорт.
«Забавно,- подумал Локотников,- Чем здесь люди занимаются? Наверное, целый день, как горный козел, скачешь, а к вечеру ноги отнимаются от усталости.»
Впереди он увидел автобусную остановку и немногочисленный народ, ожидающий автобуса. Адрес Семен помнил, Румынская улица, дом 7, квартира 20, поэтому заблудиться он не боялся. Спросив, какой номер довезет его до Румынской улицы, он узнал, что от пристани идет один единственный автобус, а все остальные номера курсируют только в городе.
-Только я вас предупредить хочу,- добавила немолодая женщина с чуть прибитой шапкой седых волос.- Вы ведь, поди, первый раз в городе?..
Семен неопределенно мотнул головой.
-У вас вид какой-то слегка напуганный. Так вот, поскольку у нас все-таки горы, настоящий звук от эхо не отличишь… Будьте осторожны.
Подъехал автобус, и Семен начал свое короткое путешествие. Понаблюдав за тем, как здесь расположены дома, он понял, что первое его предположение о горных козлах было неверно. Они располагались на больших широких террасах. Переходы от дома к дому были построены таким образом, чтобы человек не чувствовал подъема. Кроме того, он увидел массу фуникулеров, тени от которых теснились на лестницах, террасах  и крышах домов и переходов.
Вскоре Локотников оказался на верхотуре, которую только что обозревал снизу с бетонной пристани, а с нее открывался совершенно другой вид на Побережье и Новое море. Где-то слева поднимались черные дымы химзавода. Семен достал припасенный для такого момента бинокль и приблизил ту часть грязно-серой стены старого Комбината, которая вплотную подходила к Кельшу. Он разглядел снующие фигурки людей странного телосложения, несколько костров и локальные взрывы, которые поднимали в воздух на довольно приличную высоту комки грязи и столбы какого-то коричнево-зеленого дыма.
-Да уж,- услышал он.- Чем они там занимаются, одному богу известно.
Семен опустил бинокль и посмотрел на говорившего. Это был очень странный человек. Из массивных плеч росли тонюсенькие крючковатые руки. Голова его была абсолютно лысой, а широкие штаны создавали впечатление несоразмерной толщины ног. Глаза двигались по-звериному быстро, как будто выхватывали из снующей толпы потенциальных жертв. Семена инстинктивно передернуло от такой необычной внешности незнакомца.
-Я оттуда сбежал полгода тому назад,- продолжил человек.- Перемахнул стену, и – бежать…
Семен еще раз поднес к глазам бинокль.
-Позвольте-ка,- сказал он, еще раз поглядев на высоту кирпичной кладки.- Вы что ж, барон Мюнхаузен, чтобы через пятиметровую стену сигать?
Человек усмехнулся:
-Барон… А вы по этому переулочку пройдите, и слева будет Румынская… Адрес вы знаете.
Незнакомец еще несколько раз хмыкнул и присоединился к бодро идущей  городской толпе.
Семен понял, что задаваться вопросами, «кто?» и «откуда?» здесь совершенно бессмысленно. Для него теперь совершенно четко вырисовывались причины появления такого места и то, чем тут промышляют. Своего рода комната исполнения желаний. Как в зоне Сталкера у Стругацких. Только здесь куда ни пойди, везде такие комнаты понатыканы.
«Вот почему Фролов сюда подался,- усмехнулся Семен.- Что ни пожелаешь, все сбудется.»




 




Петр Евгеньевич Фролов. До образования СЕАР и Побережья он вел довольно размеренную жизнь в одном из сел под Архангельском. У него была жена и двое детей. Он работал в научно-исследовательской лаборатории, при которой, собственно, и был построен поселок.
Ему нравилась северная природа своими цветами, запахом и немного рваной линией горизонта. Петр Евгеньевич долгие часы проводил среди камней морского берега. Иногда он выходил в открытое море на своем проржавевшем «Икаре». Раз в год его вызывали в Москву с отчетом о проделанной работе, давали по необходимости новые задания; однажды даже присудили ученую степень – но все это шло само собой разумеющимся фоном научной жизни. Сам Фролов себя выдающимся ученым не считал, да и не стремился к этому.
Его вполне устраивал его сельский дом, добрая жена и розовощекие дети. Утром он выпивал чашку крепкого зеленого чая с медом, заедал его испеченной женою булкой с маком, натягивал на себя теплую желтую футболку с ворсом, обувал навечно зашнурованные ботинки темно-бордового цвета, доставшиеся ему от предыдущего жильца, и шел в лабораторию, которая стояла на холме рядом с руинами безымянной православной церкви.
В лаборатории он привычными движениями настраивал свои микроскопы, изобретенный им самим прибор, изменяющий напряжение в электрическом токе, и продолжал свои исследования.
В три часа дня обычно его сын приносил домашний обед, Фролов его уминал и возвращался к работе. Поздно вечером он возвращался в темный и тихий дом, где к тому времени вся семья уже смотрела десятый сон, выпивал кружку молока и присосеживался к теплой, уютно сопящей жене. И так без малого почти десять лет жил Петр Евгеньевич Фролов.
А исследовал он изменение химического состава клетки при наличии непостоянной электрической среды. Многое из того, что он открыл, он не стал вносить в лабораторные отчеты, а держал в зашифрованном виде в компьютере своего начальника. Дело в том, что начальник Петра, ученый старой школы, Андрей Гаврилович Корецкий, близко не подходил к компьютеру, считая его чем-то противоестественным. Поэтому Фролов совершенно был уверен в недосягаемости своих материалов. Основное открытие Фролова состояло в том, что при определенном графике изменения электрической среды обычная живая клетка могла, как бы виртуально раздвигаясь, «возводить себя в степень». Потенциал жизненной силы в такой клетке не имел границ, однако если бы кому-нибудь вздумалось произвести обычный молекулярный анализ этого организма, никто бы ничего не заметил. Потенциал проявлялся лишь при необходимости выжить.
И это было только одно из открытий Петра Фролова, но однажды в одночасье все круто изменилось в жизни ученого-биолога. Возвращаясь из Москвы после очередной научной конференции, он попал в переделку. В районе Новгорода их поезд остановили плотные ряды спасателей, которые хаотично воздвигали дамбы либо просто забрасывали пути мешками с песком. Фролов высунулся из окна вагона и обомлел. Сквозь тьму проносились огромные военные вертолеты. Свет прожекторов выхватывал за насыпью какое-то яростное бурление, слышались короткие автоматные очереди и лязг техники.
В суматохе люди побросали свою поклажу и, обезумев от такой резкой смены обстановки, рвались сквозь заслоны пластиковых щитов спасателей к передовым позициям. Петр увидел подошедшего усталой походкой человека в ярко-оранжевом комбинезоне и прокричал ему сквозь грохот:
-Что случилось-то?
Человек поднял голову на вопль Петра, посмотрел на него невидящими глазами и ответил:
-Там ад…
Проговорил он это тихо, как бы сам себе, но Фролов, несмотря на оглушительные взрывы и вой реактивных двигателей, проносящихся мимо вертолетов, четко расслышал оба слова.
«Там ад»,- повторил он вслед за спасателем.
Что могли означать эти два слова? Они могли означать, что там, в этом аду, его родные, работа, лаборатория, его уже никому не нужные секреты и его любимая северная природа… И все это стало адом.
«Если провести обычный словесный анализ,- подумал Петр.- То между словами эдем и ад нет никакой существенной разницы…»




 




Семен к своему удивлению обнаружил, что Румынская улица была именно там, где сказал незнакомец. На улице стояли небольшие аккуратные домики, несколько старых машин, работающих на двигателе внутреннего сгорания. Он нашел седьмой дом, поднялся на второй этаж и попал в длинный разветвленный коридор, в конце которого увидел знакомый фроловский силуэт.
-Эй,- крикнул Семен.- Фролов, принимай гостей.
Весь коридор осветился внезапно зажегшимися шарообразными лампами, и Семен разглядел тощее лицо своего друга.
-Ха,- ответил Петр.- Как тебя сюда занесло? Я уж думал, что никому не придет в голову искать меня в Кельше.
Петр спустился по стремянке, машинально хлопнув дверцей щитка, и пошел навстречу Локотникову. Ты, наверное, сдуру поперся на катере мимо химзавода?
-Да,- ответил Семен.- Так и есть. Даже мутанта видел… настоящего, а то у нас в столице только пугают, а вот так вот чтобы показать… ни разу.
-И слава богу,- ответил Фролов.- Слава богу, что не показывают, потому что это довольно неприятное зрелище.
-Для кого?- удивился Семен.
-Для всех.
Они пожали руки, обнялись, и Петр провел Локотникова в квартиру. Квартира была просторной, почти без мебели. В зале стоял на стопках научных трудов старый цветной «Рубин», а перед ним расположилась табуретка, на которой, видимо, Фролов проводил долгие часы, о чем свидетельствовали борозды на деревянных половых досках. В углу зала был свален пошарпанный, слегка модифицированный ATARI.
-Разве все это работает?- спросил Семен, обведя глазами обстановку центральной комнаты.
-Еще как!- ответил друг.
-А куда ты дел всю свою аппаратуру?- не отставал Семен.- Что с твоими опытами?
-Нормально… ну что, чего-нибудь тяпнем за встречу?- без всякого перехода предложил Фролов.
После первой рюмки красноватой жидкости Локотников решил выяснить причину переселения в Кельш Петра:
-Ну и какого хрена?
Фролов помолчал, смакуя свой абстрактный алкогольный напиток и сказал:
-А тебя-то зачем сюда потянуло? Подождал бы до четверга, я бы сам на Побережье объявился. Есть тут одна скотинка. На Побережье меня возит.
-Порфирий, что ли,- ухмыльнулся Семен.
-Да,- ответил Петр, казалось, его совершенно не удивило, что Семен успел познакомиться с этим рыбаком.- Хорошо, что ему не пришла в голову шальная мысль сдать тебя Комбинатчикам, они за свежее тело мировецкие бабки отваливают.
-А откуда у них деньги,- удивился Семен.
-Сами печатают,- засмеялся Фролов.- Мэрия только так, делает вид, что нет никаких поставок, идущих через Комбинат. Все равно они протянули пару монорельсов через их территорию. А чтобы отпугнуть охоту к такому бизнесу у других пустило через правительственные каналы дезинформацию об убийствах…
Фролов посмотрел на Семена, взвешивая то, что он сейчас ему скажет, и добавил:
-Да, черт возьми, они странные, на Комбинатчиков полгорода набежало, и никто никого не мочит, поэтому я говорю, все это туфта.
-А как же русалочки, спросил Семен.- Мне Порфирий сказал, что это самые дружелюбные из них.
-Порфирий…- задумчиво произнес Петр.- Порфирий свою маму съел, когда здесь черт знает что было, поэтому гляди и слушай своими, а не чужими…
Видя, как у Локотникова округлились глаза, Фролов улыбнулся и похлопал его по плечу.
-Да когда вокруг черт знает что происходит – это не страшно. Здесь с недавних пор, сам понимаешь, - ад.
Семен еще долго стоял у окна в кухне. Абстрактный алкоголь из напитка постепенно испарился, на улице стемнело, и в небе зажглись размером с яблоко звезды. Его настолько потрясло, что он увидел и услышал за этот короткий день, что он не смог больше разговаривать с Петром на всякие отвлеченные темы. Семену необходимо было переварить весь кошмар, который стал для Побережья обыденностью. Фролов периодически приходил на кухню, и было слышно тихое бормотание: «Да, человек таков – ко всему приспосабливается».
А Семен в ответ машинально думал: «Это не человек…».



 




Когда в ту памятную ночь поезд остановили, Фролов понял, что ехать больше некуда. Он сошел с поезда и попытался собраться с мыслями. «Что же делать человеку, который размеренность сделал принципом жизни, но в одночасье обнаружил себя посреди хаоса?»
Он посмотрел вверх, бессознательно считая глазами проносящиеся над ним боевые вертолеты, и внутренне удивился тому, что не испытывает ничего, даже отдаленно напоминающее панику. Петр закрыл глаза, засунув озябшие кисти рук в карманы болоньевой куртки, и попытался сосредоточиться на том, какой выход может быть из этой ситуации. Под веками забегали цветные искорки, и перед его внутренним взором предстал странноватый пейзаж. Светлое белесое небо, небольшие из серого бетона кубические здания, пристань и прилипшие друг к другу неизвестные ему на тот момент машины, напоминающие крытые лодки, которые плясали на прибое. Он обернулся и увидел горный хребет, на котором расположился целый город. По узким дорогам пыхтели старенькие автобусы, а небо расчерчивали тросы подъемников. Все было словно на яву. С пристани его окатило дождем капель прибойной волны, Петр инстинктивно зажмурил глаза, а когда открыл их, снова обнаружил себя среди грохота кононады и лязга военной техники.
Он увидел, что спасатель все еще стоит у вагона, и подошел к нему.
-Почему нас не предупредили?- спросил Фролов спасателя.- Почему не отменили поезд?
-Потому что все произошло внезапно,- прошептал тот.- Я не знаю…
-Вам нехорошо?- Петр оглядел сгорбленную фигуру человека.
-Я не понимаю… вроде бы ничего,… но что-то не так…
-Вы что-то чувствуете?- Петр Фролов подошел поближе и занес руку, чтобы положить ее на плечо спасателю.
-Не надо,- сказал человек, отодвигаясь от ученого.- Не трогайте меня.
Он перехватил удивленный взгляд Фролова и попытался объяснить:
-Когда я был там,- спасатель показал в сторону вала.- На меня что-то… как бы это сказать… набросилось. Я отшвырнул это от себя… и тут же понял…
Человек замолчал и опустил глаза.
-Я понял, что это было бесполезно… оно прилило, что ли… ко мне.
-Тааак,- произнес Фролов.- Неплохо для начала. Бактериологическое оружие.
-Нет,- замотал головой спасатель.- Там ведь за дамбой ничего нет. Ничего: ни земли, ни воды, ни воздуха, ни огня…
-Ну, это ты брат преувеличиваешь,- горько усмехнулся Фролов.- Такого не бывает.
-А вы сами пойдите поглядите,- человек опять махнул рукой в сторону вала.- На Земле теперь всякое бывает.
Петр Евгеньевич вернулся в вагон, оделся потеплей, натянув резиновые сапоги, которые всюду с собой возил, и размеренным шагом пошел на встречу неизвестному.




 




-Какие у тебя планы-то?- спросил Петр за утренним чаем своего друга.
Семен рассмеялся будничному тону Петра.
-Какие могут быть планы у туриста,- ответил он вопросом на вопрос.
-Я не знаю. Какие могут быть планы?
Семен поддел ложкой вишню в варенье и отправил себе в рот.
-Мне тут женщина на пристани сказала, что здесь у вас какие-то странные звуки, которые от настоящих не отличишь. Ты знаешь, о чем речь-то?
-У каждого свои тараканы,- ответил Фролов.- Во что поверишь, то и будет.
-Я уже понял,- усмехнулся Семен.- У вас тут уличная экстрасенсорика, предвидение, ну, в общем, полный букет.
-Это все с Комбината набежали,- Фролов отпил из чашки. – Здесь есть и нормальные люди.
-И насколько они нормальны?- Семен недоверчиво сощурился.- Это те, что маму свою не съели… еще?
-Что-то в этом роде,- Фролов водил пальцем по клеенке стола.- Ну так что делать собираешься?
Семен нервно почесал затылок и оглянулся в окно.
-Понимаешь, какая штука. Я не знаю, кто у вас тут на Комбинате работает, и что за кочующий небоскреб такой на Побережье, но я, по-моему, в своем уголке разворошил осиное гнездо.
За окном стали видны сизые столбы дыма, подымающиеся из труб старого Комбината. Красноватое солнце раскрашивало Новое море непривычными шарообразными бликами.
«Земля ли это?- подумал Локотников.- Уж больно все как-то нереально.»
-Ну не молчи, рассказывай,- оборвал его размышления Фролов.
-Я когда последний раз к тебе на Побережье приезжал… помнишь я рассказывал тебе?
-Памятные блоки, что ли?
-И это тоже,- Семен откинулся на спинку стула.- У меня тут есть документик. Я его, конечно, с одной стороны, прочел. Там используется принцип компьютерного «волшебного» глаза, однако там есть и буквенная вязь…, которую я не расшифровал. И мне нужна помощь.
-Ну, дорогуша,- воскликнул Фролов.- Нашел к кому обратиться, я ж не лингвист!
-Не в этом дело,- махнул на него Семен.- Дело в том, кто мне этот документ выдал.
Он замолчал, неожиданно вспомнив свой последний сон. Ему приснилось, что нечто высаживает его на только что возникшей планете, такой свежей, нехоженой и зеленой. Вокруг как будто минуту назад выросшие горы, чистое голубое небо, трава, деревья нарядные. Проводишь рукой по коре ствола, и, кажется, будто гладишь младенца по маленькой ручке, поросшей младенческим пушком. Он прошелся вдоль подножия горы, поднялся на ближайший холм и стал смотреть, как медленно и лениво заходит солнце. Глаза его стали слипаться, он ощутил легкий сладковатый ветер и вдруг всем телом ощутил что-то вроде звуковой вибрации. Он прислушался всем своим существом к этому вибрирующему потоку и услышал глухой низкий женский голос: «Человек, человек, ты хоть понимаешь, кто с тобой разговаривает». И в этот момент Семен рывком проснулся, нашедшим себя посреди кровати в сидячем положении.
-Чего замолчал-то?- нетерпеливо спросил Петр.
-А,- отозвался Локотников.- Так о чем бишь я?..
-Ты про какие-то осиные гнезда тут бормотал,- напомнил ему Фролов.
-Осиные гнезда…- задумчиво проговорил Семен.- Ну да… Понимаешь, когда я вычислил памятные блоки, я неожиданно столкнулся с кем-то вроде «сторожей».
-В смысле?- отозвался Фролов.
-Они похожи на людей, но физиология и реакция совершенно отличаются от наших. Я не знаю, как они видятся другим, но я заметил, что у них довольно острые зубы, речевой аппарат предрасположен к гортанным звукам, и странное строение кожи; она у них больше напоминает хитиновый слой, панцирь.
-Большие ящерицы?- усмехнулся ученый.
-Можно и так сказать.
-И зачем ты им понадобился? Ящерицы обычно без долгих размышлений хватают жертву и прокусывают ей башку,- тон Петра Евгеньевича стал чуть холоднее.- А с тобой, вишь, шашни разводят, гипертекстовые головоломки подбрасывают… с чего бы это?
Фролов улыбнулся и посмотрел на друга.
-Давай-ка пройдемся, а то уже сутки в четырех стенах торчим.
Они прошли в прихожую, оделись и спустились на улицу. Порывы морского ветра ударили в их насупленные лица, расправили складки на их натруженных лбах и развеяли тяжелые мысли.
-Все-таки у вас хорошо,- вздохнул Семен.- Море, воздух…
-…химзавод, мутанты,- продолжил за него Петр.- Если не зацикливаться, то особо не напрягает.
Они прошлись по террасе к перилам, за которыми дальше шел обрыв. Семен облокотился, посмотрел вниз и задумчиво сказал:
-Дело даже не в том, что ящерицы или еще какая-нибудь разновидность рептилий, просто как-то не по себе. Лет пять тому назад мы жили среди людей… понимаешь, среди людей. А теперь у нас есть Побережье, химзавод, какие-то странные эксперименты… памятные коды, какая-то нежить кругом. Жизнь стала похожа на какой-то фантастический триллер.
Фролов в ответ только хмыкнул. Семену вдруг захотелось сменить тему разговора, и он спросил:
-А с противоположной стороны от химзавода уже, наверное, Европа?
-Ну да,- кивнул Петр.- Если можно так выразиться…


 



Покрепче надвинув на голову капюшон ветровки, Петр Евгеньевич побрел к баррикадам. Впереди видны были всполохи оранжевых и красных вспышек, уханье взрывов делало воздух ватным, и ноги порой не слушались, потому что их хозяина трясло от какого-то необъяснимого, нет не страха, скорее переживания ощущения исторического момента.
По дороге попадались трупы тех, кто ехал вместе с ним в поезде, и скрюченные фигуры в оранжевых комбинезонах спасателей. В воздухе пахло чем-то более ужасным, чем смерть. Петр Евгеньевич чувствовал, что он присутствовал при рождении еще одной версии знакомого ему мира.
Трава под ногами хрустела, словно яичная скорлупа. Фролову понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом и посмотреть под ноги. Вместо земли он увидел какое-то бурое крошево. По дороге к барьеру его несколько раз стошнило. Он перестал понимать, откуда доносится звук. В глазах стало темнеть. Фролов почувствовал, что теряет сознание, и это самое лучшее, что могло произойти, потому что ему казалось, что если он останется в сознании, то лишится рассудка. Вдруг откуда-то сбоку в той мутной картинке, которую он видел, появились оранжевые расплывчатые фигурки, которые стали увеличиваться и, наконец, закрыли собой все, что видел Петр Евгеньевич. Он почувствовал, как ноги его подкашиваются и как нестерпимо жжет в затылке.
-Ну и куда ты прешься, мужик?- услышал он голос, искаженный мембраной динамика.- Куда вы все претесь?
Фролов понял, что его подхватили сильные руки, уложили на носилки и понесли куда-то в черноту.
Очнулся он в небольшой двухместной больничной палате. Руки и ноги свела судорога, а капли пота образовали на глазах что-то вроде линз, через которые Фролов видел все каким-то вздутым.
-Мужчина,- донеслось справа.- Мужчина, вы, кажется, очнулись.
Петр Евгеньевич хотел разжать губы, но понял, что продукт обильного слюноотделения превратился в нечто, напоминающее биоклей, которое намертво запечатало ему рот.
-Ага, точно,- опять кто-то воскликнул в ответ на его мычание.- Очнулся, голубчик.
В линзы вплыла одутловатая женщина в белом халате. Ее лицо увеличилось, а потом через широченный рот с большими лошадиными зубами на Фролова вылились звуки ее голоса:
-Если вы хотите рот разлепить, то напрягите губы… знаете, у меня муж на трубе играет. Вот ему, когда нужно дунуть, он так губы напрягает и сквозь щель между ними выдувает воздух. Петр моргнул, и одутловатая женщина превратилась в стройную, небольшого росточка медсестру.
-Ну попробуйте,- и она, напрягая губы, стала выдувать смешные свистящие звуки.
Фролову стало смешно, но при первой же попытке улыбнуться он почувствовал дикую боль.
-Нет, так вы поранитесь,- запротестовала медсестра.- Нужно напрячь и дуть, пока не разлепится.
Фролов повернул голову вправо и увидел, что на соседней койке лежит мужчина.
-Привет,- отозвался тот, помахав ему рукой.- А вы не так безнадежен. Может еще и встанете.
Петр Евгеньевич напряг губы и выпустил из себя струю воздуха. На третий раз рот разлепился, и он облегченно спросил:
-Что?
-Слава богу, выжили вы,- чуть громче сказал сосед.- Потому что все, кто у предела побывал, давно уже коньки отбросили.
-Понятно,- прошептал Фролов.
Через неделю он уже неторопливо прохаживался по аллее рядом с больницей. Рядом с ним вышагивала теперь уже ему знакомая невысокая симпатичная медсестра Варя и рассказывала ему подробности того, что произошло с ним и с его попутчиками.
-Все как-то внезапно произошло, Петр Евгеньевич,- рассказывала Варя.- Целый кусок земли ушел под воду. От Архангельска и дальше… потом и Питер… и никого в живых. Даже у тех, кто вас подобрал, земля из под ног уходила. Жуть просто какая-то! В небе черным-черно. Ходишь как контуженная, ничего не слышно, соображаешь с трудом, ноги ватные. Меня, аж, чуть на изнанку не вывернуло.
-А от чего, от чего?- засуетился Фролов.- Почему тошнило-то?
-Знаете, Петр Евгеньевич, когда зимой темно уже на дворе, приходишь домой, на тебе полушубок и всякие вещи вязанные, какая-нибудь синтетика еще. И вот, чтобы никого не разбудить, свет не включаешь, и так постепенно начинаешь снимать с себя все, чтобы переодеться… А вещи трещат, маленькие огоньки ходят по материалу, все наэлектризовано. Так и тут, только это электричество, как будто внутри тела. Даже, когда глазами моргаешь, что-то щелкает, и искры сыпятся, а потом ничего.
-Электричество,- проговорил Фролов.- Нестабильная электрическая среда…
-А вы знаете, да?..- вопросительно посмотрела на него Варя.- Знаете, что это было?
-Я даже такой прибор изобрел,- и вдруг по его щекам поползли соленые крупные слезы.
Сначала он не понял, что с ним происходит, а потом словно накатило: лица, лица, лица… дети… жена…
Петр Евгеньевич понимал, что все это исчезло без следа. Перед его глазами, словно прощание, прокручивались эпизоды из его прошлого. Лаборатория, опыты, секретные записи в компьютере его начальника. Этого больше нет, и ничего подобного далее не предвидится.
-Но мы вас выходим,- бойко затараторила медсестра.- Вы у нас теперь ценный человек. Вас теперь изучать можно. Вы через такое прошли! Вы ведь единственный, у кого нет никаких физиологических нарушений. Можно сказать, через огонь, воду и медные трубы прошли!
-А что,- задумчиво сказал Петр.- Мною уже кто-то интересовался?
Варя  посмотрела себе под ноги. Ей хотелось промолчать. Но Петр Фролов, взяв ее под локоток, посмотрел в ее темно-карие глаза и тихо спросил:
-Так интересовались?
-Петр Евгеньевич,- в ее голосе зазвучали нотки ученицы начальных классов.- На этом-то ничего не закончилось.
Брови на лице Фролова поползли вверх.
-Как это, как это?- смутился он.- Что «ничего не закончилось»?
-Ну, я не знаю,- спохватившись, развела руками Варя.- Ну, наверное… это что ли…
-Что, что?- нетерпеливо переспросил Петр.
-Война, наверное,- выдохнула Варя.
-Что за война?- Фролов решил, что Варя что-то напутала.- Какая война?
-С мутантами,- ответила медсестра.- Те, кто не выжил, они же в карантине лежали… А потом пошли мутации. А еще с Побережья… Там ведь тоже люди остались.
Фролов остановился и сильно зажмурил глаза. Он стоял, упершись каблуками в податливую почву, вдыхал запахи опавшей листвы и морозного осеннего воздуха, слушал шепот голых деревьев и шум ветра, гулявшего по крышам здания больницы.
-Я ведь не брежу?- сказал он.- Ты – это ты, я – это я. Под ногами у нас аллея… не так ли?
-Да вы не беспокойтесь, Петр Евгеньевич,- затараторила Варя.- Все хорошо. Завтра вас выпишут. Все будет хорошо.



 



-Что же получается,- говорил встревоженным голосом Руни.- Получается, что все наши труды бессмысленны. Мы отброшены некими выходцами из другой цивилизации на несколько тысяч лет.
Он вдруг заметил подрагивание плеч Мартова от еле скрываемого желания рассмеяться.
-А что вы смеетесь?- еще более распалился Петр Руни. Некто вклинился в историю человечества, а теперь человечеству приходится расхлебывать последствия.
Сидящий рядом с ним на диване Иннокентий прочистил горло и кивнул Руни на его выспренную речь.
-Вы согласны?- спросил его последователь Борковского.
-Да, как ни странно,- Мартов отнял от подбородка кисть, сжатую в кулак.- Все это не имеет большого значения на вашей планете.
-То есть как?- опять воскликнул Руни.- Нет, я не понимаю, неужели мы должны сидеть по пещерам и бездумно проводить свои дни. Что-то же побудило нас развиваться, создавать культуру, культурные ценности, продвигать технологические усовершенствования в нашу жизнь?
-Да,- откликнулся Мартов.- Что верно, то верно. Тупыми приматами по пещерам сидеть не интересно.
Он налил еще кофе в опустевшие чашки и поудобней устроился в кресле.
-Вот вы, Олег,- продолжал Петр Руни.- Вы ведь дали мне устройство, чтобы я спрятал эти, в общем-то, смехотворные разрозненные наброски выжившего из ума и умирающего на момент их создания Вадима Михайловича.
-Их должен был увидеть Иннокентий,- ответил Мартов.
-А зачем?- спросил Петр Анатольевич.
-Жизнь,- пояснил Олег.- Состоит из множества нитей. Они пересекаются, образуют узлы, рвутся и одновременно они составляют узор, ткань жизни. Многое из того, что происходит сейчас с каждым из нас, было предопределено задолго до появления этих тел.
Для пущей наглядности Мартов взял себя за воротник халата и подергал из стороны в сторону.
-Вот кому-то является, например, образ известного в прошлом человека,- он поднял брови.- И голос памяти говорит этому кому-то, что раньше он был вот таким-то и таким-то известным деятелем культуры, науки или известным государственным чиновником. Но сейчас наш герой – какой-нибудь обычный конторский трудяга. И вот он пытается, бедняга, на себя натянуть виртуальный мундир или не дающие покоя объемистые мозги. Он зарывается в литературу, повествующую о его предках или об этом известном человеке. Этот, в целом, неплохой парень погружается в болото чужой памяти, выуживает оттуда какие-то умозрительные параллели со своей жизнью, со своим восприятием мира. И вот он уже, бедолага, забыл, как его зовут, и кто он такой, и чего ему здесь надо… А ведь, когда ему показывали образ того великого человека, показывали совсем с другими намерениями…
-И как это относится к нашему вопросу?- удивленно посмотрел на Олега Петр Анатольевич.
-Да так и относится,- усмехнулся Мартов.- Что проще быть трагическим актером, чем понять, в чем суть дела.
-Я что-то вас совсем не понимаю,- Петр Руни положил руку на истрепанные корочки тетрадей. - Вы говорите, время ушло, но тем не менее, всячески способствуете сохранению этого материала…
-Петр Анатольевич,- Мартов пригубил чашку кофе.- Все дело в том, что многое из того, что с вами происходит, имеет личный и интимный характер. Многое происходит исключительно для вас.
-А как же величайшие открытия?- запротестовал пожилой ученый.- Как же с этим быть? Неужели они были только для того, кто делал эти открытия?
-Если хотите, то это так,- ответил Мартов.- Ведь этот процесс довольно сложен.- Открытие никогда не делается ради некоего абстрактного прогресса. Человек проявляет намерение идти к чему-то новому, преображать мир. Должен заметить, что все открытия происходят как бы невзначай, даже, я бы сказал, наперекор создавшейся ситуации. И только от человека зависит, насколько глубоко его намерение. Насколько тонко он чувствует вибрацию нового… Если намерение глубоко, то открытие становиться долгожданным, и напротив – если человек успел забыть и переключиться на свой старый образ мыслей, открытие может стать для него неожиданностью, а иногда и катастрофой.
-Вы намекаете, на то, как изменила удача Борковскому?- едко спросил Руни.
-Видите ли, Петр Анатольевич, терпеливо отвечал Мартов. С Вадимом Михайловичем я был знаком довольно близко, если сказать точнее, я курировал его исследования в области антигравитации. Это я ему предложил, так сказать, тему не ко времени…
-Подождите-ка,- ошарашено воскликнул Дарьин.- Тогда вам, должно быть, много лет?
-Ты ошибся, Иннокентий, усмехнулся Олег.- Чтобы сморозить глупость, необязательно переходить на «вы». Я просто время от времени здесь появляюсь, и не более того.
-Понятно,- почти шепотом проговорил Дарьин.
-Так вот,- продолжал Олег.- Любое открытие для человека – это испытание. Обратите внимание, Петр Анатольевич, что я не говорю «ученого», потому что не ученый делает открытие, а в первую очередь – человек. Чем крупнее открытие, тем тяжелее последствия для открывшего.  Ведь любое крупное открытие, ставшее достижением человечества, приносит не только положительные плоды, но и отрицательные, а в нашем случае, отрицательное захлестывает абсолютно все, погребая под собой любые «поползновения к плюсу». И в первую очередь страдает именно тот, кто подарил это людям.
Мартов замолчал и оглядел своих гостей.
-Я даже вам больше скажу. Так называемые несвоевременные открытия подбрасываются людям специально ради проверки, ибо не в них дело. Вы здесь не затем, чтобы развивать науку, совершенствоваться в искусствах или возводить великолепные храмы богам. По идее, которую вы сами же породили, вы появились здесь, так сказать, «на секундочку». И вот эта «секундочка»  несколько затянулась. А чтобы вам не было скучно, сюда транслируется некий, в общем-то, уже устаревший материал, чтобы вы почувствовали всю смехотворность своего положения,- Мартов улыбнулся.- Поэтому вам и кажется периодически, что это уже где-то и именно с вами происходило.
-Так что же это получается,- по инерции продолжал удивляться престарелый Петр Руни.- Все, что мы тут открываем, далеко не ново.
-Для Вселенной,- уточнил Мартов.- То, что вы открываете, глубоко-глубоко в банке данных. Этим уже давно никто не пользуется.
-Кроме нас,- вставил Иннокентий.
-Именно,- кивнул ему Олег.- Ну что ж, господа, на сегодня, я думаю, вполне хватит того, что вы здесь увидели, узнали друг о друге и обо мне.
Он проводил их в прихожую, пожал на прощанье руки. Иннокентий Дарьин с Петром Анатольевичем спустились на лестничную клетку и направились к входной двери подъезда. Дверь автоматически открылась, в вестибюль ворвался свежий ветер, растрепав волосы Иннокентия, и в глаза опять бросилась перспектива улицы.
 «Улица, улица,- подумал Дарьин.- Что же меня так задевает в том, что я вижу перед собой.»
 Он потоптался у двери, глядя, как Руни угловатой походкой шагает на улицу; вот он и остановился, обернулся к Иннокентию; его костюм смешно сидит на его фигуре, резко выделяясь и контрастируя с проходящими мимо ярко одетыми иностранцами…
«Что же, что же?..»
«В ней нет чего-то,- подумал Дарьин.- Нет чего-то… Нет того, что прогнозировалось многими людьми. Да, нет тех изменений, нет и намека на сюрреалистическое будущее…»
-Ну, Батенька!- окликнул его Петр Анатольевич.- Что же вы  там встали-то? Пойдемте уж, а то как-то перед хозяином неудобно. Он нас и проводил, и руки пожал…
-Иду-иду,- Иннокентий вышел на улицу.



 



Человек средних лет, судя по черной шубе и высокой меховой шапке, состоятельный представитель академических кругов, шел по заснеженной улице города Москвы. Перейдя с Арбата на Поварскую, он прибавил шагу. Казалось, человека подгоняют его собственные мысли. Он снова замедлил шаг и переулками дошел до Хлебного. Войдя в вестибюль, он снова, как бы опомнившись, побежал по лестнице на третий этаж. Час был поздний, и в квартире все уже давно спали.
Не раздеваясь, Вадим Михайлович Борковский прошел в кабинет и уселся в большое мягкое кресло перед бюро. Он лениво разложил столешницу и бросил на нее пару листов.
«Важно не забыть,- думал ученый.- Не забыть то, что мне наговорил безумный человек.
Вадим Михайлович стал неумело набрасывать на листах геометрические фигуры.
-Нет, это просто сумасшествие,- шепотом воскликнул он.
Два часа тому назад на постоялом дворе Самуила Яковлева Борковский имел беседу с престраннейшим человеком, назвавшимся журналистом. Его звали Олег Васильевич Мартов.
«И все ведь из-за чего!- подумал Вадим Михайлович.- Из-за пары слов, брошенных, можно сказать, в воздух. Так, пустяки.
Борковский вновь окунулся в атмосферу разговора на постоялом дворе.
-Вот вы говорите, боги,- насмешливо ораторствовал недавний знакомец.- Вот вы, Вадим Михайлович, когда слово «Бог» говорите, вы все время куда-то в потолок пальцем тычете. Что это означает?
-Что именно, любезнейший, потолок, палец?- парировал Борковский.
-Да бросьте,- хохотнул Олег Васильевич.- Вы же все поняли. Я про того бога, что вы на небо поселили.
-Ну-с, и что?- ученый скрестил руки на груди.
-Вы действительно думаете, что он там, на небе?
-Ну, любезнейший, у нас на то Библия есть, и не вам ее опровергать,- заносчиво проговорил Борковский.- Там ясно сказано, что Христос в теле вознесся на небо.
-Поглядите-ка, на небо,- хлопнул в ладоши Мартов.- Люди сели в аэропланы, но бога почему-то не увидели.
-Значит, он выше,- развел руками Вадим Михайлович.
-Можно и выше,- загадочно улыбнулся Олег Васильевич.- Хотите?
-И что, вы можете мне что-то предложить?
-Могу, только, боюсь, выяснится, что и выше Его тоже нет.
-А кто же там есть?- удивился Борковский.
-Там такое, что вам и не снилось,- Мартов подозвал официанта и заказал еще шампанского.- Мне думается, вы не там ищете. Наука блуждает в потемках.
-Как знать. Я - ученый, вы – журналист. Я делаю науку, а вы сыпете словами.
Вдруг все стало оплывать и мутнеть. Борковский пару раз моргнул и неожиданно увидел перед собой край потолка и угол окна с кивающими на ветру деревьями. Он открыл рот и услышал откуда-то издалека свой голос:
-Я… я…
В поле его зрения появилось изможденное лицо, оно показалось Борковскому очень знакомым. Он попытался вспомнить эти знакомые черты, и все расплылось в блестящих полукружьях. Сейчас его голос был уже ближе.
-Петр… Петруша, я не понимаю…
-Он приходит в себя,- Борковский услышал со стороны чей-то уверенный мужской голос.- Ну что, Вадим Михайлович, видели тех, кто выше, выше аэропланов.
«Что-то уж больно дерзко он ко мне обращается»,- подумал недовольно Борковский.
Незнакомец, как будто услышав мысли больного, прогремел в самое ухо:
-Так ведь это я, Мартов,- теперь он уже обращался к кому-то из медсестер.- Дайте ему горло промочить.
Борковский моргнул, и снова перед ним сидел франт Мартов, покачивая носком ботинка.
-Я могу вам один проектик подкинуть, заодно и с теми, кто повыше, познакомитесь. Только будьте готовы, они шутить не станут. Раз – и вас нету, тю-тю!
-Это что ж за такие?- Борковский пристально посмотрел на собеседника.
-Такие, злые шутки шутят. А вы ведь перед Советом распинаетесь, за небесную твердь вылететь хотите.
Официант принес бокал шампанского, и Мартов бросил туда пару долек мандарина, раздавив их серебряной ложкой.
-Вы, люди, не то что за твердь небесную. Вы на своих еропланах еще летать не научились, но ежли есть способ, то почему бы не попробовать.
Борковский ударил кулаком по столу от нахлынувших на него чувств.
-Почему бы и не полететь. Ведь твердь небесная – не предел.
-Понимаете, друг любезный, вы со своими полетами куда-то на периферию лезете. Так и хочется сказать: «Холодно, холодно, дружок»,- Мартов глотнул шампанского.- Нет там того, что ищете. А не там ищете – забываете, что искали.
-Ну-ка, ну-ка не уходите никуда!
Борковский снова увидел лечебную палату. Теперь откуда-то появилось знание, что он здесь уже две недели, и попал сюда после, так сказать, сердечного шока. Перед глазами плыли какие-то челноки, полые капсулы с двигателями внутреннего сгорания. Вспыхивали огни, капсулы взрывались.
-Петруша… Я не понимаю…
-Дайте ему бумагу, он скоро в себя придет окончательно.
«Ох, как же мне не нравится этот командный тон»,- брюзжал про себя Борковский.



 



В сочленениях состава лязгнули ключи от резкого торможения, и поезд остановился в сотне метров от авант-поста. Из будки, которая плотно прилегала к металлической стене, одновременно служившей границей между Союзом и Комбинатом, вышел маленький коренастый человечек с короткой металлической трубкой на плече и направился к головному вагону. Вагоны состава были выкрашены в бурые цвета, и на каждом из них был изображен красный единорог на белом фоне. Под единорогом стояли две кириллические буквы «Э» и «П».
Поезд походил на длинную капсулу. Тяжелая металлическая дверь щелкнула и отъехала в сторону. В проеме показалась фигура военного, одетого в хорошо прилаженную синюю форму железнодорожных войск. Он спрыгнул, минуя лестницу, прямо на насыпь. Скрипнув металлорезиновыми подошвами, он пошел на встречу охраннику. Фигура военного резко выделялась на фоне голого пространства полумертвой земли, которая раскинулась за его спиной до самого горизонта. Солдат шел уверенно, раскачиваясь при походке со стороны в сторону, и на его губах играла улыбка. Он поравнялся с маленьким охранником и выбросил вперед руку, держащую несколько цветных бумажек с голографическими значками.
Охранник близоруко сощурился на переливающиеся радугой квадратики и кружочки, означавшие лицензию на провоз груза, достал из кармана небольшой прибор и провел им над голографическим изображением. Из прибора заструилась голограмма с подтверждением.
Охранник мелко закивал, словно бы соглашаясь с десятками пунктов и подпунктов договора, который он должен был знать наизусть. Военный посмотрел на эту шутовскую реакцию с высоты своего роста и протянул руку, чтобы сгрести все эти бумажки и отправить их снова во внутренний карман кителя.
-Да-да, все верно,- бормотал охранник.- Можете проезжать.
Саскр не выдержал и рассмеялся.
-Давно ли ты здесь работаешь, кольях?- высокомерно обратился он к маленькому человечку.
-Да-да,- ответил охранник.- Уж… давно уж работаю.
-Может тебя убить пора?- скривился в усмешке военный.- Наверное, много знаешь! Кэррэ еррэ! Как это у вас говорят, много узнаешь, скоро состаришься.
Охранник без лишних слов направил на Саскра свою металлическую трубку и ответил ледяным тоном:
-Ты, поди, один на весь состав, гнида. Я тебе башку разнесу, а груз продам. Вот и весь разговор.
-Понятно,- Саскр оскалился своими острыми желтыми зубами.- Правильно, правильно. Любой бы поступил так же на твоем месте. Мы не лучшие союзники.
-Вали обратно,- огрызнулся охранник.- И смотри, чтобы дверью хвост не придавило.
Военный развернулся и пошел обратно к головному вагону состава. Саскру очень нравилось создавать подобные ситуации. Это была его личная «рулетка». Это, когда ты идешь и не знаешь, какой шаг станет твоим последним шагом в опасной жизни воина. Что-то особенное «чешется» там, в груди, когда в затылок тебе смотрит такое вот смешное дульце, и твоя башка в любой момент может затрещать от доброго лучевого удара.
«Кстати, зачем мы их снабдили лучевыми трубками,- с досадой подумал Саскр.- Обходились бы своими дрянными ружьями. Было б намного спокойней.»
У двери в вагон он немного постоял и втянул ноздрями влажный ноябрьский воздух, оглянувшись, увидел, что охранник остался стоять в ожидании, когда он подымится в вагон.
Саскр вез несколько новых наборных лабораторий и материал для исследования.
«Сладкое чувство,- подумал он.- Здесь как-то опасно и весело, и чертовски хорошо.»
Саскр свистнул своим пронзительным, закладывающим уши свистом, и охранника разорвало на куски. Сработал датчик, внедривший в тело охранника инъекцию особенного, привезенного из родного мира Саскра, «тельи», который стимулирует мускульные ткани. Человеку неожиданно хочется размять тело, и он несколькими рывками разрывает себя на куски.
Саскру было поручено убрать этого человека, так как он был замечен в продаже секретной информации жителям Комбината. Из-за этого несколько раз приходилось приплачивать за драгоценное молчание некоторых «свободных жителей». Из вагона вышел новый охранник и стремглав побежал к будке открывать въездные ворота. Пробегая мимо останков, он присел и поднял с земли маленький серебряный шарик. Это был датчик, который был незаметно прикреплен Саскром к одежде охранника.
-Я нашел,- крикнул он военному.
Тот впрыгнул в вагон, и поезд тронулся с места. Ворота с мерзким скрежетом стали постепенно раздвигаться.
«Возможно, все так и должно быть,- усмехнулся про себя Саскр.- Убийство, ложь и безволие.»
Состав прогрохотал на металлическом приступе и вошел на территорию, считавшуюся заповедной. Потянулись лачуги местных жителей, для которых были приспособлены цистерны. Чумазые ребятишки гоняли металлическими палками банки из-под пива, а взрослые деловито переговаривались и грозили кулаками. Потом стали появляться невысокие здания в два-три этажа с облупившимися и приобретшими белесо-розовый оттенок от химических осадков стенами.
-Они меня одновременно ненавидят и боготворят,- подумал Саскр.- С одной стороны, я для них чужой, «левый» организм, рептилия, а с другой стороны, я привожу деньги и даю им работу.
Состав проехал несколько зенитных установок, смотрящих в небо, за которыми начались более фешенебельные районы с длиннющими серыми сооружениями.
То, что вез Саскр, расшифровывалось как «электрополынь».
-Где интересно теперь этот изобретатель?- он потер рукой запотевшее стекло.- Вот так человек открывает что-то, думая о пользе дела, потом вдруг решает, что, э нет, не буду наступать в сотый раз на те же грабли, и наступает. Как там его звали?.. Фролов, кажется… Спрятал, а мы нашли.
Саскр разглядел впереди шарообразное здание станции и включил торможение.
-Нет ничего тайного, чтобы не стало явным,- сказал он себе надтреснутым голосом. Пэррэ кайял (к нам это тоже относится)!



 



Луядр и Реск стояли у входа в гарнизон. Они увидели, как подходит состав, и оповестили техников. Из ворот гарнизона потянулась шеренга одетых в серебристые комбинезоны  фигур.
Друзья ждали, когда появится «надзиратель», так они прозвали своего однополчанина по недавней успешной военной кампании, Саскра.
Его высокая фигура появилась в дверном проеме дизеля. Он энергично соскочил на землю и двинулся в их сторону.
-Да, у них тут никакой охраны,- прокричал он, перешагивая через рельсы.- И почему Союз не может с ними совладать?
Они пожали друг другу руки, и все трое вошли в будку слежения.
-Дело не в том, как все выглядит,- сказал Реск, переходя почти на шепот.- Дело в том, как кто себя ведет.
-В смысле?- Саскр был настроен шутить и веселиться, но никак не вести серьезные разговоры, тем более, что выполнение задания было проведено блестяще.
-Дело обстоит несколько иначе,- пояснил Реск.- Ты, я надеюсь, не забыл, чего мы все здесь канителимся?
-Ну-ну, и что?- Саскру даже стало интересно, с чего этот балагур и любитель земных женщин решил так серьезно подойти к вопросу охраны Комбината.
-Помнишь, мы наблюдали за процессами становления, так сказать, доброго человека?- спросил Луядр.
-У-у-у, парни, я чувствую, вы подготовились к моему приезду.
-Помнишь, как раз за разом проявлялись темные стороны?- Луядр не обратил внимания на восклицание Саскра.- А нас ведь предупреждал Кекви, что нечто подобное будет!
-Не томи!- Саскр терял терпение.
-Вот и здесь, на Земле, появилось такое место. Первобытная, дрянная Земля.
-Ты там детишек видел на въезде,- спросил Саскра Реск.
-Видел.
-Помнишь, как мы вели переговоры с Союзом?
-Помню.
-Мы тогда им говорили, технология – это то, что ставит нас выше жителей этой планеты.
-Само собой,- одобряюще проговорил Саскр.
-Так вот, такой ребенок снесет тебе на расстоянии километра башку, ты даже пикнуть не успеешь,- зло процедил Луядр.
-Так почему же вы живы до сих пор?- Саскр цинично обвел глазами друзей.
-Мы для чего-то еще нужны ей.
-Кому «ей»?- Саскру уже надоела вся эта болтовня.- Может, оставим все это для более подходящей ситуации. Например, когда за нами устроят охоту, или нас поразит чума, тогда мы будем нести любую околесицу.
-Здесь, дорогой друг, Земля общается с гостями почти без посредников.
-Когда это вы успели стать геотеистами?
-Побудешь здесь недельку, поймешь, что я тебе пытаюсь втолковать.
Через день друзья позвали Саскра прогуляться вне территории Комбината. Серая береговая полоса шириной в двадцать метров тянулась вдоль высокой заводской стены. Эта полоска земли была настолько идеальной, что не верилось в ее естественное происхождение.
Они прошлись вдоль берега и увидели несколько комбинатских мальчишек, которые расположились на безжизненной земле береговой полосы. Друзья подошли поближе, и Реск обратился к Саскру:
-А вот, пожалуй, это самое интересное, что мы для наглядности тебе хотели показать.
-Эти грязные мальчуганы?- удивился Саскр.
-Да, именно они,- кивнул приятель.- Они иногда здесь ловят рыбу. На это стоит посмотреть.
Луядр выжидающе посмотрел на группу мальчишек, которая постепенно отдалилась от кромки воды, оставив только одного. Казалось, они не замечают своих наблюдателей.
-Теперь, Саскр, смотри на воду,- прошептал Реск.
Некоторое время ничего не происходило, но затем вода забурлила, и из ее недр будто вырвали извивающуюся рыбину. Она пролетела над головой мальчика и шлепнулась на серую землю. За ней последовала вторая, третья и еще несколько довольно увесистых на вид рыбин.
-Да,- согласился Саскр.- Неплохая рыбалка, но с тактической точки зрения они уязвимы, точечная работа…
И как бы опровергая слова Саскра, над водой пролетел двойной улов. Вдруг ребятишки зашумели и плотней прижались к стене.
-Так-так…- задумчиво проговорил Реск.- Здесь что-то затевается.
В нескольких метрах от берега в воде появились темные бугры.
-Что это?- спросил Саскр.
-Сейчас увидим,- ответил Луядр, поднося  к глазам небольшое устройство дальнего вида.- А!.. Это старые знакомые.
Над водой стали подниматься массивные головы, словно вросшие в плотные, покрытые чешуей широкие плечи.
-Мы их называем лорри,- пояснил Реск.
Саскр кивнул и продолжал, сжав губы, наблюдать за происходящим.
-Видимо своей рыбалкой мальчуган их раздразнил,- усмехнулся Реск.- Но у них нет шансов, как впрочем, и ног, чтобы гоняться за этим сорванцом.
Тем временем темные фигуры стали вылезать из воды, обнажая нижнюю хвостовую часть, и подползать к мальчику.
-Да он рисковый парень!- сказал Саскр.- Мне такие нравятся!
-Я думаю, ему глубоко плевать,- скрипнул зубами Реск.
Расстояние между тремя лорри и мальчиком постепенно сокращалось. Вот один из них уже протянул руку, чтобы схватить как ни в чем не бывало стоящего перед ними мальчугана за ногу. В следующее мгновение у наблюдавших вырвался вопль удивления, ибо грузные тела мутантов рывком неведомой силой были подняты в воздух, а затем с неимоверной силой разбиты об землю. Брызнула темно-вишневая кровь и залила землю. Ликующие мальчишки бросились к раздробленным останкам и, словно мешки с камнями, пошвыряли их в воду.
-Вот так, дорогой друг,- сказал деревянным голосом Луядр.- Поэтому приходится сотрудничать.
Мальчишки собрали наловленную их приятелем рыбу и исчезли сквозь прореху в стене.
-Все меняется,- продолжал он.- Теперь наша с тобой технология отошла на задний план. Понятное дело, что такое происходит только здесь, однако именно здесь нам интересно находиться, потому что статистика показывает большой процент робототехники среди населения Европы и Америки.
Все трое продолжили свою прогулку.