Наслаждаясь молодостью

     Я шел по песчаной дороге по направлению к деревне. Солнце садилось где-то за бесконечной полосой леса, оставляя в небе розовые разводы. Я смотрел по сторонам, ощущая в душе трепет возвращения куда-то в далекое детство, воспоминания о котором в последнее время волновали меня сильнее прежнего. Мне казалось, что я стал взрослым и уже никогда не вернусь в то волшебное состояние, когда был ребенком и катался на велосипеде по этим самым дорогам, поднимая колесами дорожный песок.  Тот же вечерний свежий воздух, пропитанный ароматами полевых цветов, так же гудит водонапорная башня у заброшенной фермы. Сколько воспоминаний, связанных со звуками, запахами…
     Я оценивал окружающую меня природу взглядом городского человека, зная, что уже через несколько дней я «одичаю» и буду чувствовать себя неотъемлемой частью этих полей, лесов.
     Темные крыши деревенских домов уже показались из-за деревьев. Тяжелая сумка натирала плечо, во всем теле ощущалась слабость. Долгая дорога давала о себе знать. У моего мобильного телефона села батарейка и он, издав в кармане последний стон, окончательно замолчал. Последняя ниточка, связывающая меня с Москвой, оборвалась. Стало грустно. Я прибавил шагу.
     Бабушка с дедушкой знали о моем приезде, но все равно искренне удивились, увидев меня на пороге, тут же засуетились, все время за что-то извиняясь. В доме было немного непривычно и странно. Хотя с моего последнего приезда мало что изменилось. Я прошелся по комнатам, как будто проверяя все ли на нужных местах. Мой старый магнитофон стоял на столе, накрытый чистой салфеткой. Рядом лежали кассеты, в пластмассовых футлярах. Я взял одну из них, черную, на которой моим детским почерком было что-то написано. Слова давно выцвели, но я и так знал, что это мой любимый альбом Nirvana. Я улыбнулся, почувствовав пропасть между тем, каким я был когда-то и, каким приехал сюда сегодня. Бабушка позвала ужинать.
     Выпив с дедом самодельной настойки  и, плотно поев, я решил пройтись по огороду и, конечно, заглянуть в сарай, чтобы проверить состояние моего велосипеда. На улице уже совсем стемнело, звезды рассыпались по всему небу, а непривычная деревенская тишина  давила  на голову.
     В сарае было настолько темно, что, несмотря на слабенький свет зажигалки, я с трудом ориентировался, то и дело натыкаясь на пустые ведра, и прислоненные к стене грабли и лопаты.  Свою старенькую Каму я нашел в глубине сарая со спущенными колесами. Мне захотелось тут же накачать шины и прокатиться по ночной деревне, но накопившаяся за день усталость взяла верх, и я отправился спать.
         Проснулся я от яркого солнечного света, пробивавшегося сквозь зелень растущих у окна деревьев. Я закрыл глаза и погрузился в полудрему.

     Мы сидели с Костей в его машине  и пили пиво. Ветер раскачивал ветки деревьев, и солнечные лучи, просачиваясь сквозь листья, прыгали по нашим лицам, заставляя  лоб морщиться. Занятия еще не закончились, но студенты толпились у входа, наслаждаясь теплой сентябрьской погодой. Костя выяснял по мобильному телефону количество проданных флаеров на концерт его группы, а я с любопытством разглядывал стоящую неподалеку от машины компанию девушек, пользуясь тем, что остаюсь незамеченным. Почти сразу я выделил одну из них, невысокую брюнетку с хорошенькой фигуркой. Вдруг она повернулась в мою сторону, задержала на мне спокойный взгляд и улыбнулась. Я смутился, и отвел глаза. Сердце тут же отреагировало, задав бешеный ритм. Я подождал немного и посмотрел на нее еще раз. Она уже была занята разговором с подругами, и я стал ждать, когда она снова повернет голову в мою сторону. Поймав ее удивительно спокойные карие глаза еще раз, я уже набрался смелости и не отводил взгляда. Нас с ней уже что-то связывало, а в голове промелькнула самоуверенная мысль, что у меня  обязательно что-нибудь будет с этой незнакомой девушкой, которая уже сильно мне нравилась.
     Увлекшись девушкой, я не заметил, что Костя уже закончил телефонный разговор и с любопытством следит за моим взглядом.
- Ее Полина зовут! – сказал он гордо, - она ничего такая, очень даже ничего. Первокурсница с фортепьянного отделения.
Я смутился и сделал вид, что мне это не интересно.
 
…Первые три дня в деревне дались мне тяжело. Потеряв всякую связь с наполненной событиями московской жизнью, впервые за долгое время я оказался наедине с самим собой. Скука и полная опустошенность в душе доводили меня до отчаяния. У меня не работал мобильный телефон, у меня не было компьютера с подключением к Интернет, не было телевизора, не было ничего, что помогает избавиться от надоевших мыслей и от самого себя.  Чтобы просто не сойти с ума, я постоянно курил сидя на крыше сарая и тайком попивал дедушкину настойку, которая приятно обжигала горло каким-то горьким древесным вкусом и помогала справиться с навалившейся на меня депрессией. Если бы заточение в этой глуши не было моим продуманным решением, то на следующий же день приезда я бы сорвался и вернулся в Москву.  Но ни на минуту меня не оставляла мысль о том, что из города я сбежал, оставив за собой море неразрешенных вопросов и проблем. Это помогало мне справиться с чувством одиночества и грусти.
Каждый новый день в деревне начинался примерно одинаково. Соседский петух истошно вопил в одно и то же время, не давая мне возможности поспать до обеда. Бабушка, замечая мои полуоткрытые спросонья глаза, тут же шла подогревать сытный деревенский завтрак, включала громче радиоприемник, настроенный на радио Маяк и ждала меня к столу. Потом: ледяная вода в умывальнике, завтрак, чашка дешевого растворимого кофе с парным молоком, глоток свежего воздуха, первая сигарета и воспоминания…

…Через неделю мы с Полиной познакомились: просто оказались с ней в одной компании в модном баре в центре города. Три бокала виски со льдом прибавили мне смелости и я, молодой, красивый и немного пьяный, подсел к ней поближе. От нее вкусно пахло духами. Поминутно поглядывая на ее оголенное загорелое плечо, я  что-то говорил, пытаясь произвести впечатление. Алкоголь прибавил мне красноречия, но притупил чувство меры. Я увлекся рассказом о себе и уже не мог остановиться. Она молча пила через трубочку невероятного цвета коктейль и игриво поглядывала на меня.   
- Я записываю одну молодую группу, ребята довольно перспективные и талантливые… Студия у нас хорошая, так что может что и получится…
Полина внимательно на меня посмотрела:
- А ты давно знаешь всех этих людей? - и она опять стрельнула своими карими глазками. Я попытался скрыть смущение и досаду. С самого начала я предполагал, что все, что я ей до этого рассказывал, не представляло для нее большого интереса, так как она постоянно отвлекалась на разговоры других. Но ее вопрос окончательно поставил меня в тупик. Желание что-либо рассказывать у меня пропало, и я приготовился вставать. Она улыбнулась:
- Просто я послушала, о чем они говорят…по-моему, ты единственный, нормальный человек за этим столом…
Я растаял. Она продолжала:
- А ты, правда, учишься на звукорежиссерском? Это, наверное, очень интересно…
     Я не смог сдержать самодовольной улыбки и она, заметив это,  улыбнулась  в ответ, посмотрев при этом мне в глаза. Подобные женские уловки были мне хорошо знакомы, но я почему-то каждый раз на них попадался, несмотря на опыт.   
    Потом ей кто-то позвонил на мобильный телефон, и она уехала. Я же остался в баре с новой порцией виски, одиннадцатизначным номером на салфетке, ароматом  ее духов, еще витавшим в воздухе, и  с легким чувством ревности к той ее жизни, к которой я не имел пока никакого отношения.
    
     Темные от загара руки взбивали в тазу пушистую пену из порошка. Ветер разносил по воздуху прозрачные пузыри, которые переливались на полуденном солнце. Она постоянно сдувала с лица, выбившиеся из-под белой косынки темные прядки волос, ни на минуту не останавливаясь и продолжая стирать белье. Я наблюдал за нашей соседкой сидя под палящим солнцем на излюбленном месте на крыше сарая. Мне нравилось смотреть на ее сосредоточенное вспотевшее лицо, такое живое и настоящее. Вокруг по траве на трехколесном велосипеде катался ее маленький ребенок, неподалеку, на заднем дворе муж усердно пилил доски. Наблюдение за жизнью деревни со стороны заменяло мне телевизор и было даже в какой-то степени интересней. Некое reality show, только без  актеров и предсказуемого сценария.
Солнце безжалостно палило, и в глазах то и дело появлялись разноцветные круги. Нужно было возвращаться на землю, но я уже буквально расплавился на раскаленном шифере и не мог решиться на какое-либо движение.
     Мое внимание привлекла красная «копейка», которая с ужасающими звуками пыталась проехать по дороге через деревню. Не доезжая моего дома, она заглохла. Из нее тут же вышли трое молодых ребят в спортивных костюмах, встали полукругом у открытого капота и начали спорить. За несколько дней пребывания в деревне я настолько устал от самого себя, что был рад любому общению и решил не упускать хорошую возможность. Тем более одного из них  – водителя машины -  я знал и даже дружил с ним в детстве.
     Когда я к ним подошел, они недоверчиво покосились в мою сторону. Я попытался принять как можно более беззаботный вид.
- Здорово Леха! Сломалась?
Леха какое-то время недоуменно смотрел на меня, пытаясь понять, кто я. Его друзья молчали в ожидании. Я закурил. В воздухе возникло некоторое напряжение.   
- Ты давно приехал? – спросил Леха довольно сухо. Я непринужденно выпустил дым.
- В среду.
-   Поможешь до горки дотолкать?
     Тоненькая ниточка взаимопонимания была протянута. Двое его товарищей тоже расслабились и пожали мне руку.
     Вечером я уже сидел с ними на бревнах и пил сомнительное пиво, которое они привезли из соседней деревни. Пиво окончательно размыло оставшееся ко мне недоверие и помогло влиться в эту чужую компанию. Мне повезло, Леха был среди них своеобразным лидером, и это заочно добавило мне, как его давнему товарищу, авторитета.
     Солнце село, стало прохладней, бесконечное количество комаров кружило вокруг, раздражая своим писком. Я уже давно потерял нить общего разговора, засмотревшись куда-то в темноту и погрузившись в собственные мысли. Да, я мог уехать из Москвы, но не мог  сбежать от самого себя, как бы мне этого не хотелось. Люди, сидевшие рядом, были мне настолько чужими и не близкими по духу, что только страх одиночества заставлял меня с ними общаться. Я скучал по друзьям и ничего не мог  с собой поделать.

     Группа «Бе-моль» репетировала каждый четверг в подвале районного ДК, представляющего собой облупившееся советское здание с четырьмя круглыми колоннами на крыльце и бюстом Ленина на главной лестнице внутри. Косте нравилась эта атмосфера разрушенного прошлого, которая, как он говорил «способствовала его творчеству». Я любил приходить на эти репетиции, тем более что к делам группы я имел самое прямое отношение. Неписанное правило, придуманное нами, запрещало  приводить в этот подвал девушек, что добавляло всему происходящему там некой таинственности.
     В преддверии концерта Костя ходил в состоянии нервной эйфории, раздражая тем самым остальных. Они проиграли всю программу несколько раз, но Костя все равно оставался недоволен. Решили сделать перерыв. Я сидел на сломанной школьной парте и набирал в мобильном телефоне одно за другим сообщения Полине, которая никак не могла понять, почему она не может приехать на репетицию.
- Ну и долго ты будешь раздражать нас своим мобильником? – спросил Костя
-   Могу звук выключить! Вы все равно ничего не играете!
- Мы уже все сыграли. Вон Женек уже уходить собирается! Ты куда это?
Бас гитарист Женя медленно застегнул чехол с инструментом:
- Домой охота, я устал… Пока.
Дверь за Женей тихо закрылась.
- Вот так всегда! У меня ощущение, что это мне одному надо. Надоело уже всех тянуть! Такими темпами мы до старости в этом подвале играть будем! – Костя сел на комбик и взял гитару. – Дим, ты тоже можешь домой идти, все равно без басухи не то.
Дима давно уже от скуки крутил в руках барабанные палочки и зевал.
 Скоро мы остались с Костей одни. Он перебирал струны на гитаре, а я продолжал писать сообщения.
- Че пишет-то? – спросил он, положив гитару на стул.
- Да так, ерунду…   
- А у вас с ней чего?
- Да так, ерунда…
- А пойдем ко мне Абсент пить? Заодно вопрос со студией решим.
- Что решать-то… Отец сказал, что он выделяет нам два часа раз в неделю. У него там проекты новые, все время занято.
Мне пришло очередное сообщение. На латинском русском Полина сообщила, что отправляется  в какой-то клуб с какими-то подругами.  Попытка пригласить ее на свидание снова не удалась, а значит, мы на неопределенный срок продлевали уже надоевшие мне дружеские отношения. Не ответив на сообщение, я положил мобильный в карман.
- Пойдем пить Абсент! – сказал я и, не дожидаясь Костю, вышел из душного, прокуренного подвала на улицу.
Костя жил недалеко от ДК, в каменном сталинском доме с  большими окнами и высокими потолками в просторных квартирах. Мы поднялись в тесном лифте на седьмой этаж и какое-то время курили на лестничной клетке. Я не мог скрыть своего раздражения.
- Она странная какая-то… Ни то, ни се…То, хочу на репетицию, а то – извини, вечером не могу – иду в клуб…Бред какой-то. Еще, небось, ходят там с подругами по клубу нос задрав, а сами-то мелкие, первый курс! Дуры! Мне все уже надоело! Тянется эта резина с сентября… Друзья, типа! Какие, на фиг, друзья?
- А сейчас вообще модно в друзей играть. Они этим пользуются. В глаза смотрят, ходят полуголые, а если чего, удивляются, мол, чего это ты? Мы же друзья!    
     Дома у Кости нас ждали: мягкие кресла в гостиной, бутылка зеленой жидкости, жженый сахар и новый испанский фильм на DVD. Мучившие  меня переживания довольно быстро притупились и, как говорится,  «настроение мое улучшилось».

     Лето было в самом разгаре. Теперь я почти не бывал дома. После завтрака я уходил и возвращался далеко заполночь. Каждый раз бабушка по старой привычке просила не гулять долго, пытаясь всунуть мне в карман бутерброды с колбасой.
     Я окончательно одичал и слился всем своим существом с деревенской жизнью. Я привык к кристально чистому воздуху, к вкусной колодезной воде, к тишине, к неспешности и спокойствию.    Почти тысяча километров, разделявшая меня с Москвой, ощущалась с каждым днем все больше. Моя Москва была так далеко, что я совсем перестал ее чувствовать.   
     Ежедневный маршрут через всю деревню к дому Лехи, где все собирались был настолько знаком, что можно было завязать мне глаза, и я все равно дошел бы до места, не споткнувшись об огромный камень, валяющийся посреди дороги, и не задев колючую акацию, растущую у забора бабы Аллы, которая держала корову и продавала нам молоко.
     Наслаждаясь еще не разогревшимся утренним солнцем, я шел по деревне с длинной травинкой во рту и с любопытством смотрел по сторонам. У колодца наша соседка, надев на плечи коромысло с доверху наполненными водой ведрами, пыталась удержать за руку ребенка, который плакал и вырывался. Неожиданно для самого себя я подошел к ним:
- Вам помочь?
     Она смутилась, но опустила ведра на землю - помощь действительно была нужна. До ее дома мы шли молча. Ее трехлетний сын изредка останавливался на дороге, отказываясь идти дальше, она сердито дергала его за руку, виновато оглядываясь на меня. Я хотел хоть как-нибудь прервать это неловкое молчание, но не знал, с чего начать разговор. На ней был нежно голубой халат до колена и все та же белая косынка, под которую она убирала длинные волосы.  Мы дошли до дома, и я поставил ведра на крыльцо. Она улыбнулась, достала из кармана халата конфетку и протянула мне. Я рассеянно взял подарок, поблагодарил и быстро ушел, разочарованный ее материнским отношением к себе. Но в то же время в груди появилось приятное томление, при воспоминании о ней, такой серьезной, недоступной и такой непохожей на молоденьких девушек, с которыми я до сих пор имел дело.
     У Лехи все уже собрались. Маленький китайский магнитофон уже стоял на окне и издавал истошные вопли голосом Сергея Шнурова. Леха лежал под «копейкой», а его товарищи гоняли футбольный мяч по двору. Я подошел к машине и постучал ногой по колесу.
- Ща, вылезу!
Следующие пол дня мы пытались завести уже полюбившуюся мне  умирающую «копейку». Леха с остервенением крутил ключ зажигания, от чего его грязное лицо покрылось пунцовыми пятнами и испариной.
- Заводись, сука! – цедил он сквозь зубы. Машина хрипела, кашляла, и готова была завестись, но… почему-то не заводилась. Он замолк, посидел какое-то время без движения. – Ну, милая, ну, пожалуйста!  - прошептал он отчаянно.
Потом мы долго толкали ее в горку, потом с горки. Под конец у меня стало темнеть в глазах и я готов был уже плюнуть на все.
- Лех, без мазы все это! Сдай ее в металлолом!
- Мне нужно, чтобы она сегодня завелась! В пионерском лагере у озера  - конец смены, надо ехать на костер!
- А нас туда звали?
Они переглянулись и захохотали.
- Интеллигент!
Когда село солнце, машина завелась, мы с непосредственной детской радостью, предвкушая ожидавшее нас веселье, сели в нее и поплелись по темной лесной дороге, ведущей к пионерскому лагерю.

     Московское осеннее уныние совершенно не располагало к романтическим настроениям и активным действиям. Более того, серый, мокрый от непрекращающихся дождей город за окном предлагал мне приятную альтернативу: погружение в состояние полного одиночества и бездействия. Но механизм был запущен, и я двигался по инерции, уже не отдавая себе отчета в том, зачем мне все это нужно.
После непродолжительной паузы из класса, где у Полины проходило занятие по специальности, вновь донеслись тревожные фортепьянные звуки бетховеновской сонаты, я нетерпеливо поглядел на часы, спрыгнул с подоконника  и подошел ближе к двери, прислушиваясь к тому, что она играла. Мне вспомнился один солнечный понедельник. Она сидела за фортепьяно и разбирала Шопена, сосредоточенно скользя глазами по нотным строчкам. Я незаметно зашел в светлый уютный класс. За окном ветер срывал разноцветные листья с деревьев и кружил их на солнце. Ее пальцы неуверенно бродили по клавишам, она повторяла один и тот же отрывок уже несколько раз, но он не получался, и она раздражалась на саму себя. Я стоял в дверях, любуясь ее детской серьезностью, ее увлеченностью игрой, ее идеальной осанкой, ее красотой. Меня ужаснула мысль, что она до сих пор не моя и может принадлежать кому-то другому. Я сделал шаг, она остановилась и испуганно обернулась.
Даже сейчас, спустя несколько месяцев, я все еще с трепетом вспоминал свое смелое признание в чувствах и наш первый поцелуй в музыкальном классе. Теперь мне было немного жаль безвозвратно ушедшего времени, когда все только начиналось и не было таким привычным и слишком реальным.
Бетховен продолжал доноситься из-за двери, и я вернулся к подоконнику. Вечером мы с Костей договорились записать вокальную партию его новой песни, и мне еще нужно было заехать домой за ключами от студии. Занятие Полины задерживалось, мое терпение было на исходе.  С каждой минутой я все сильнее ощущал абсурд этого бесконечного ожидания. Полина выйдет уставшая, а я предложу ей  проводить ее до метро, подержу над ее головой зонтик, утомлю еще больше своими разговорами, а потом  сообщу о своих планах и уеду. Я уже заранее предчувствовал неизбежную ссору.
Ее подруга Надя подошла сзади и закрыла мне глаза ладонями. Раздраженный такой фамильярностью и ее присутствием вообще, я сухо поздоровался.
- Полинку ждешь?
«Нет, тебя, конечно!» - ответил я про себя.
- Да. А ты чего здесь?
- Мы с Полинкой договорились после занятий встретиться. 
     У меня перед глазами тут же нарисовалась пугающая картина: мы втроем медленно идем по темной улице под проливным дождем, Надя рассказывает какую-то ерунду, Полина смеется, я мечтаю сбежать. Потом мы с Полиной ссоримся из-за пустяка, а Надя вмешивается, пытаясь нас помирить. Их двое, а я один! В любом случае я вспылю и уйду, а они окажутся правыми. Решение пришло само собой:
 - Надь, скажи Полине, что я не дождался – у меня дела. Я позвоню ей вечером.
     Я быстро выбежал на улицу и, надев капюшон, зашагал к метро. Когда я подходил к дому, мне пришло сообщение от Полины, недоумевающей, как воспринимать мое бегство. Мне стало немного стыдно, захотелось все объяснить. Но отправить ответное SMS я не смог – мой баланс ушел в минус, лишив меня возможности оправдаться. Ожидаемая ссора состоялась.
      Дверь в квартиру была открыта, на полу в коридоре стояло несколько пар чужих ботинок, из гостиной доносились громкие мужские голоса, из кухни – женский смех. У родителей были гости. Я разделся и уже хотел незаметно проскользнуть в свою комнату, чтобы позвонить Полине, но мама услышала мои шаги и вышла из кухни. Чуть хмельная, в незнакомом мне синем платье и туфлях на каблуках она подошла ко мне и поцеловала, коснувшись еще холодной щеки горячими губами.
- Завтра папа улетает в Лондон на неделю, тебе нужно будет отвезти его в аэропорт, - сказала она серьезно, потом хитро улыбнулась, - Он даже разрешил тебе брать машину пока  его не будет.
     Ошеломляющая меня новость, в секунду подняла испорченное настроение и тут же выместила из головы тревожные мысли, заменив их прекрасными мечтами о предстоящих поездках на папиной машине. Забыв обо всем, я отправился с мамой на кухню ужинать. Мне было настолько радостно на душе, что даже общество маминых подруг и их ненавистный смех, не вызывали у меня отрицательных эмоций.
     Остаток вечера я провел в студии, пытаясь записать вокал Кости, который пришел с заболевшим горлом и всячески старался это скрыть от меня. Мне было тяжело смотреть, как он героически насилует свои связки, надрываясь на каждой высокой ноте. В конце концов, у него пропал голос, и мы ничего не записали.
       Несмотря на бесполезно потраченное в студии время, домой я вернулся в хорошем расположении духа. Гости разошлись и родители уже спали. В моей комнате было тепло и уютно. Я разделся, лег в кровать и собирался уже уснуть, как в голове промелькнула  мысль: «Я забыл позвонить Полине…»

     Костер уже горел, пионеры стояли вокруг огня. Издалека это было похоже на собрание дикого племени, исполняющего какой-то ритуал. Наше появление практически никого не удивило. Леха немного слукавил – в лагере отдыхала его пятнадцатилетняя сестра. Я сразу узнал ее в кучке девчонок, жаривших на длинных прутиках сосиски, по копне ярко рыжих волос, практически пылавших на огненном свету.
- Это Наташка что ли? – спросил я у Лехи. Он кивнул.
     Мне показалось, что я попал на школьный пикник, слишком сильно ощущалась разница в шесть лет. Девочки по-детски стреляли глазами, и я чувствовал, что мне ничего не стоит влюбить в себя  одну из них. Ребята же смотрели на нас с интересом, но и с долей опасения. Я получал удовольствие от собственного превосходства, основанного не только на возрасте, но и на столичном происхождении.
     Мы обошли костер и подошли к вожатым, которые стояли тесным кружком и уже разливали что-то по пластиковым стаканчикам. Леха и в этой компании был свой. У меня в руках тут же оказался наполненный водкой стаканчик, с которого и начался запоминающийся вечер, прошедший в лучших школьных традициях.
      Я с большим любопытством наблюдал за развитием событий, удивляясь их предсказуемости. Через некоторое время все вдруг сделались пьяными, в том числе и пионеры, появилась живая музыка в виде невысокого искусственно блондинистого парня с гитарой и дребезжащим голосом, девушки уселись вокруг, заказывая песни. Леха пропал куда-то с вожатой Светой, с которой у него, как выяснилось, были отношения. Я сидел на корточках у костра и смотрел на огонь. Он уже начинал обжигать мне лицо.
 - Пойдем с нами купаться?
Я поднял голову. Наташка стояла, засунув руки в карманы широких джинсов, и смотрела на меня в упор. Я встал, оказавшись тут же выше ее почти на голову.
 - Пойдем!
     Мы шли в абсолютной темноте по лесу, и мне было немного не по себе от этого беспроглядного мрака. Наташка отстала от своих друзей и шла совсем рядом, то и дело натыкаясь на сухие ветки и каждый раз взвизгивая. Я поймал ее руку, а она ни на секунду не смутившись, продолжила идти, крепко сжимая мою ладонь.
     Огромное лесное озеро   совершенно неожиданно появилось перед моими глазами. Было в нем что-то таинственное и даже волшебное. Я никак не мог поверить в то, что эта спокойная, почти неподвижная вода с лунной дорожкой и эти огромные черные деревья вокруг – все это реально существует, а я могу стоять и вдыхать свежий ночной воздух, наслаждаться  летом, теплом и самой жизнью.
     Наташка отпустила мою руку и побежала к подругам. Глаза, уже привыкли к темноте, и я мог видеть, как она ловко забрала длинные рыжие волосы в хвост, смело, как-то даже напоказ, разделась до купальника и побежала с остальными в воду. Громкие визги девчонок, хохот ребят, заплывающих почти на середину озера, отдавались эхом где-то далеко за лесом. Смотря на них, мне стало немного зябко, купаться совсем не хотелось.
     Вся мокрая, дрожащая от холода Наташка подбежала ко мне.
- А ты че не купаешься? Боишься?
     Я улыбнулся. Мне подумалось, что если бы я был ее ровесником, то наверняка полез бы в воду, будь она даже ледяной, лишь бы не отстать от других и не показаться трусом.
- Ага.   
- Дай мне  сигарету.
     Я протянул ей пачку. Она неумело закурила.
- В прошлом году в этом озере одна девчонка утопилась, – сказала она серьезно, - в парня влюбилась, а он… погулял и бросил… Ее до сих пор не нашли. Озеро глубокое…лежит там на дне где-нибудь…
     При лунном свете ее белая кожа казалась еще светлее, миллионы мурашек бегали по всему ее телу, с мокрой челки на лицо капали блестящие капельки. Она смело смотрела на меня в упор и пыталась не дрожать. Я снял кофту, набросил ей на плечи, взял из ее холодной руки сигарету и выбросил в воду. Она хотела что-то сказать, но я притянул ее к себе и поцеловал ее дрожащие губы, которые тут же ответили мне на поцелуй.
     Мы вернулись к лагерю. Костер все еще горел, парень с гитарой все еще пел, ночь все еще продолжалась. Я лежал на чьей-то куртке и смотрел в небо. Давно забытые эмоции вновь овладели мной, и я был по-детски счастлив от присутствия рыжеволосой девочки, которая, положив голову мне на живот, лежала рядом и теребила пальцы моей руки.
     Начало светать. Пионеры стали расходиться по двухэтажным деревянным домикам.  Я проводил Наташку до одного из них,  поцеловал на прощанье и собирался уже уходить, но заметил, что ее до этого момента ясные зеленые глаза начали блестеть. Она набрала побольше воздуха, постояла какое-то время, подняв глаза к небу и стиснув зубы, и… не заплакала.
     Я достал из кармана полученную накануне конфетку и протянул ей.
- Не бойся, я не утоплюсь – сказала она, натянуто засмеявшись, и убежала в домик.
     Какое-то время я сидел на капоте «копейки»,  в ожидании Лехи и его друзей. Глаза до боли резало после бессонной ночи, я изо всех сил пытался не уснуть прямо на машине. Вскоре появился Леха бодрый и в хорошем настроении. Потом подбрели остальные, такие же как я, хмурые и уставшие. Мы сели в машину, надеясь на то, что она заведется сама, и нам не придется ее толкать. Леха повернул ключ, и мы услышали знакомый звук работающего двигателя. Всю дорогу домой я спал, прислонившись к стеклу и иногда ударяясь об него на незамеченных Лехой ямах.    
               

     Задержавшаяся да конца ноября осень сдала свои позиции – выпал первый слабенький снег, покрывший все вокруг тонкой прозрачной паутиной. Я возвращался из аэропорта в новенькой синей Audi под громкие электронные ритмы Dj Fuse. Мне хотелось кричать от радости переполнявшей всего меня  до последней клеточки, хотелось ехать еще быстрее по грязному МКАДу, хотелось взлететь. Мне казалось, что все вокруг изменилось, что я абсолютно свободен и счастлив, что все теперь будет по-другому.
     Впереди меня ждала полуторачасовая   пробка, а потом проверка документов на въезде в Москву. Шкала моего настроения медленно поползла вниз, я включил музыку еще громче и поехал в центр.
     Я подъехал к институту в полной уверенности, что Полина на занятиях. Я набрал ее номер. Мобильный не отвечал. Я открыл окно, закурил и стал ждать окончания пары. Мне уже представилось, как она выйдет на улицу с одногруппницами, как я посигналю ей, как она удивится, потом улыбнется, подойдет к машине и сядет рядом, и мы на глазах у всех красиво уедем. Она не сможет не простить меня, это просто невозможно.
     Занятия закончились, и студенты потихоньку начали выходить на улицу. Я внимательно следил за постоянно открывающейся дверью. Почти вся группа Полины уже собралась у входа, и я начал нервничать. Надя вышла одна. Я подождал немного и посигналил. Все, как по команде обернулись в мою сторону. Надя расплылась в улыбке и тут же направилась к машине. Я разблокировал двери и она села на пассажирское сиденье так, как будто имела ко мне самое непосредственное отношение.
 - А Полины сегодня нет! Это твоя такая?
- Отца… А где она?
- У ее брата ночью приступ аппендицита был. В больнице, наверное. Это А6?
- А8! Какая больница, не знаешь?
-   Не-а. До метро не добросишь?
- А позвони ей со своего мобильного?
Надя неохотно набрала номер.
- Выключен!
 - Куда тебе?
     Мне хотелось побыстрей высадить ее, чтобы не видеть, как она бесцеремонно роется в моих дисках, опускает и поднимает стекло, разглядывает все вокруг, чтобы не слышать ее надоедливую болтовню и наконец не чувствовать ее противные терпкие духи.
- Полина очень на тебя обиделась! – сказала она и вышла у метро, хлопнув дверью.
- Дура!
     Через час бесцельного катания по городу, я набрал Косте. Его мобильный был заблокирован, дома не отвечали. Попав в очередную пробку на Садовом, я почувствовал, что близок к отчаянию. Все шло не так. Казалось, что я не видел Полину уже целую вечность, за которую она могла успеть разлюбить меня, а у нас с ней толком ничего еще и не было. Я вспомнил, как она улыбалась всем в институте, как рассказывала мне о бесчисленных поклонниках, как уезжала иногда к старым друзьям, которых я не знал. Я понимал, что ничего смертельного я не совершил, но у нас с ней все было и так слишком шатко. Мой телефон молчал, пробка не заканчивалась, я курил, курил, курил.
     Выбравшись из издевательски медленного движения на свободную дорогу, я припарковался у троллейбусной остановки и безрезультатно набрал Полине. Снег пошел с новой силой, окрашивая город в белый цвет. Начинало темнеть. На остановке собрался ожидающий транспорта народ. Я смотрел на угрюмые, уставшие после рабочего дня лица, а они смотрели на меня, сидевшего в огромной теплой машине. Среди этих почти одинаковых, одетых во все темное людей я узнал моего преподавателя по сольфеджио. Он отрешенно стоял в стороне, всматриваясь вдаль и высматривая троллейбус. Я вспомнил, что в прошлую сессию он отказался ставить мне зачет, назвав меня плохим музыкантом и бездельником, после чего я возненавидел его. Мне странно было видеть его немного растерянного в безликой толпе, тогда, как в институте он был одним из преподавателей, которых студенты боятся и от которых многое зависит. Я вышел из машины, подошел к нему и предложил подвести. Он смущенно сел спереди, положив потертый кожаный портфель на колени. Довольно быстро завязался разговор. Он оказался умным и веселым стариком, большим любителем поговорить, с которым  я чувствовал себя свободно и нескованно. Мы доехали до высокого панельного дома, он неуклюже выбрался из машины. Поблагодарил меня и, улыбнувшись, добавил:
- Но учиться все равно надо!
     Я опять остался один. Домой не хотелось. Я позвонил маме и сказал, что буду поздно. Московские дороги уже опустели, снег продолжал медленно падать, я снова ехал в центр.
     Дома у Полины никого не было. Я стоял у подъезда и слушал долгие звонки домофона. Решив дождаться ее возвращения, я купил себе пива в маленьком супермаркете и сел на детские качели во дворе. Почти во всех окнах дома горел свет, только в ее квартире было безнадежно темно. Стало холодно, и я перебрался в машину. Убаюкивающее тепло, успокаивающий джаз по радио, эмоциональная и физическая усталость разом навалились на меня. Я не смог сопротивляться и уснул.      
    
     Проснулся я уже в деревне совершенно разбитый. Под безжалостно палящим солнцем я побрел домой. Уже в дверях бабушка начала жаловаться на нервы, давление и бессонную ночь. Причиной был, конечно, я, не предупредивший их с дедом о моей поездке. Я ничего не говоря, наклонился к стоящему на табуретке ведру с ледяной водой и начал жадно пить. Отказавшись от обеда, я лег на заправленную шерстяным покрывалом постель и задремал. Сквозь сон я слышал, как приходила соседка и просила бабушку посидеть с ее ребенком. Потом дед, вернувшийся с покоса, обедал, а бабушка продолжала жаловаться на меня и на давление. Я же находился в приятной дреме, где-то между сном и явью. За окном шелестели листьями деревья, какие-то дети играли во что-то шумное у нашего дома. Потом я почувствовал, как бабушка осторожно подошла к кровати, заботливо накрыла меня чем-то теплым и закрыла дверь в комнату.

      Кто-то нервно сигналил мне сзади. Я открыл глаза и долго не мог понять, что происходит, пока не сообразил, что нахожусь во дворе у Полины. Моя машина мешала выехать черной «девятке», водитель которой уже показывал мне угрожающие знаки. Головная боль и затекшая шея вернули меня в реальность. Я отъехал.
     Было раннее утро. Я достал из кармана телефон и с ужасом обнаружил, что в нем села батарейка. Нужно было срочно позвонить маме.
     Дверь открыла Полина в длинной футболке с выцветшим Микки Маусом. Видимо я разбудил ее: она смешно жмурила глаза и зевала.
- Проходи… - сказала она спокойно.
Я, виновато оглядываясь, зашел в квартиру, в которой Полина явно была одна.
- Тапочки там – она указала на обувную полку под длинным зеркалом,- Твоя мама ночью звонила, искала тебя.
В квартире было тихо и солнечно. Я разделся и пошел за Полиной на кухню. Было заметно, как она немного стесняется своего домашнего, утреннего вида. Я сел за стол.
- Тебе чай или кофе?
- Кофе…
Полина вела себя так, как будто ничего не произошло, но все равно держала мучительную для меня дистанцию. Головная боль и все еще затекшая шея не давали мне расслабиться. Полина стояла спиной ко мне и насыпала в кофеварку кофе. Ее стройные ноги в пушистых голубых тапочках сосредотачивали на себе все мое внимание. Впервые за все время нашего знакомства я видел ее такой естественной и настоящей. Ни капли косметики, распущенные, немного спутавшиеся волосы, детская футболка и ноги… Не в силах усидеть на месте от нахлынувших эмоций, я подошел к ней сзади и обнял. От неожиданности она вздрогнула, но не оттолкнула.
- Прости…- я поцеловал ее затылок и сжал руки еще крепче. Она молчала. В кухне приятно запахло кофе. Я развернул ее к себе, она серьезно посмотрела на меня.
- Я ненавижу твою манеру бесследно исчезать, ничего не объясняя! На тебя нельзя положиться!
Мне было так хорошо стоять с ней обнявшись, на теплой уютной кухне, что на ее слова я смог только улыбнуться, а потом головокружительно поцеловать, как когда-то давно, в самом начале.
 - Давай кофе пить, – сказала она и, освободившись от моих объятий, стала наливать горячий ароматный кофе в кружки.
     Она совсем немного посидела со мной на кухне и исчезла в ванной. Я включил телевизор и, остановившись на музыкальном канале, уставился в экран. С утра пораньше пухлые американские негритянки голосили свои американские песни и танцевали пошлые для этого времени суток танцы. Я слышал, как Полина вышла из ванной и ушла к себе в комнату, в которой я никогда еще не был. Я отправился к ней.
     Полина стояла перед зеркалом большого шкафа уже в джинсах и белой майке. Она увлеченно красила ресницы, приподняв голову вверх и приоткрыв рот. В комнате витали парфюмерные запахи, из музыкального центра доносились позывные популярного радио, которое я сам никогда не слушал. Я оглядел обстановку: низенький столик, заставленный косметикой и всякой женской всячиной, письменный стол со стоящим на нем компьютером и  валяющимися в беспорядке открытыми учебниками и нотами, фотографии Полины с разными, большей частью незнакомыми мне людьми, приколотые кнопками к стене над столом, небольшая кровать, застеленная бельем, с нарисованными черными скрипичными ключами. Я улыбнулся. Полина быстро надела свитер, подушилась из прозрачного розового флакончика, взяла лежавшую на стуле сумку и посмотрела на меня.
- Я готова!
 Она полностью уничтожила недавнюю домашнюю естественность и стала опять такой, какой ее привыкли видеть все – красивой и недоступной.
     Машина ей понравилась. Я с достоинством довез ее до института, высадив у самых ворот. Она аккуратно, чтобы не смазать помаду, чуть коснулась моих губ и захлопнула дверь.
     Перед самой дверью в квартиру я вспомнил, что забыл позвонить маме. Я открыл своими ключами дверь и вошел в прихожую. Не успел я снять ботинок, как из гостиной появилась мама, сильно бледная  с уставшими красными глазами.
- Ключи от машины! – сказала она железным тоном. Я достал из кармана связку и положил ее на ладонь протянутой руки.
 
     Весь день лил дождь. Я лежал на кровати и пытался читать «Два капитана» Каверина – единственную книгу, которую я нашел в кладовке, заваленной старыми тряпками и другим хламом. Я безрезультатно пытался отыскать любимую с детства книгу про Мумий Троллей, но она вместе с остальными детскими книжками бесследно исчезла.
     Чтение не шло, я то и дело отвлекался на собственные невеселые мысли. За окном ветер дул с такой силой, что казалось, будто он хочет сорвать с деревьев все листья. Лужи на дороге потихоньку наполнялись дождевой водой. В доме было тепло, дрова приятно потрескивали в печке. Бабушка жарила что-то вкусное, дед спал в другой комнате.
     Я услышал знакомый свист и выглянул в окно. У забора стоял Леха в черном рыбацком плаще до пола с острым капюшоном. Для полноты образа ему не хватало только косы. Я надел куртку и вышел на улицу.
- Поговорить надо, - сказал он серьезно. Мы пошли с ним в сарай и сели на перевернутые железные ведра. Я достал сигареты, мы закурили.
- Тут такое дело… - начал он тихо – Короче, помнишь, деда, который ездит на желтом запорожце собственной сборки, с бородой такой дурацкой? Мы у него самогон как-то  покупали.
- Ну, помню.
- Так вот…Он работает сторожем в колхозе, тут недалеко. Он нам спьяну выдал, что  у них там в гараже бензину несколько бочек стоит. Они тракторы им заправляют. Отменнейшее, говорит, горючее простаивает без дела. Колхоз загибается, никто там работать не хочет. А дед этот выпить любит, все время спит на работе. Ну, че, «интеллигент», врубаешь?
- Ну, так… 
     Я в принципе и раньше замечал у Лехи криминальные замашки, но сейчас убедился в них окончательно. Дождь продолжал барабанить по крыше, мы сидели на ведрах среди старых велосипедов, лопат, удочек и прочей деревенской утвари и разрабатывали план действий. Я готов был почувствовать себя героем из книги «Тимур и его команда», если бы  только наши намерения были более благородными.
- Все равно скоро колхоз загнется окончательно, и бензин в любом случае разворуют. Возьмем несколько бочек. Половину я загоню в городе, а половину себе. Ты с нами?
     Для меня это была чистой воды авантюра. Я понимал, что все это может очень плохо для меня кончиться, но, вспоминая последние события в Москве, я убедил себя в том, что терять мне нечего. Я дал согласие на участие в уголовном преступлении и предложил Лехе за это выпить. Я достал из своего тайника – щели между потолком и стеной - бутылку с настойкой. Леха искренне подивился моей предусмотрительности и с удовольствием сделал несколько глотков.
    Когда мы вышли на свет, дождь уже кончился, а по ярко синему небу раскинулась огромная радуга.  Дело было намечено на завтра. Я вернулся в дом и с удовольствием продолжил читать книгу.
     Весь следующий день я провел у Лехи. Мы волновались и не знали, чем себя занять. Погода немного наладилась: было пасмурно и серо, но без дождя. Мы сели на скамейку играть в карты. Для большего азарта Леха предложил играть на щелбаны. Через час игры у меня уже звенело в голове, и я с содроганием ожидал очередного проигрыша. Я был уверен, что ребята играют не честно, но никак не мог никого из них поймать, чувствуя себя дураком. Когда стемнело, мы разошлись по домам, договорившись встретиться в три часа ночи на заброшенной ферме.
     Вернувшись домой, я осознал степень рискованности нашего мероприятия. В голову стали приходить мысли остаться дома, а утром сказать, что проспал. Я лежал в теплой постели и  никуда не хотел из нее вылезать. С этими мыслями и уснул. В половину третьего у меня под подушкой зазвонил будильник. Несколько минут я пытался понять, зачем он звонит. Вспомнив, я уже собирался продолжать спать дальше, но уснуть так и не смог. Повалявшись еще немного, я тихо встал, оделся и вышел на улицу. Легкий озноб пробежался по всему телу, я застегнул куртку и пошел к ферме. Мне было немного не по себе от кромешной тьмы, в которой я шел. Радовало только то, что нужно идти через поле, а не по лесу. Туда бы я точно один не пошел. Стрекотанье цикад напоминали мне южные ночи в Крыму, это навеяло приятные мысли о прошлогоднем отдыхе на море. Тогда я и подумать не мог, что все так получится.
       Я шел по уже мокрой от росы траве и вспомнил, как в детстве мы по ночам ходили в это поле ловить майских жуков, которые,  громко жужжа, пролетали у нас над головами, а мы кидали вверх свои куртки, чтобы поймать этих красивых насекомых. Потом мы сажали их в спичечные коробки и, поднося к уху, слушали, как они приятно шебуршались внутри. Иногда ночами мы залезали в чужие огороды и воровали все, что успело созреть к этому времени. Никаких угрызений совести мы при этом не испытывали. Это была игра. Теперь я шел воровать не клубнику или морковку, а бензин у государства. От этих мыслей мне с одной стороны было гадко, а с другой по-детски весело и волнительно.
     Ферма была наполовину разрушена. Создавалось ощущение, что все ее обитатели когда-то срочно сбежали, побросав неоконченные дела: кругом валялись ведра, какие-то незнакомые мне агрегаты, даже стойла для скота еще сохранились. Внутри было сыро и неприятно пахло. Леха с товарищами были уже там.
     Мы сели в стоящую неподалеку «копейку» с самодельным прицепом, который Леха смастерил сам, и поехали в колхоз. Всю дорогу Леха полушепотом, как будто боялся, что кто-нибудь лишний его услышит, инструктировал нас, а в конце взял со всех обещание не трусить и довести дело до конца.
     Колхоз не сильно отличался от нашей фермы. Все находилось в полном запустении. Мы оставили машину в лесу и стали пробираться к огромному тракторному гаражу. В маленькой деревянной сторожке свет не горел – сторож спал. Мы на цыпочках прошли мимо. Взломать замок на воротах гаража оказалось также просто, как перелезть через соседский забор за морковкой. Я сильно волновался, было даже страшно. Леха уверенно зашел в гараж и направился к огромным железным бочкам. Я с ужасом представил, как мы будем перемещать эти неподъемные канистры в пространстве. Мои ожидания не обманулись: часа полтора мы потратили на перекатывание бочек из гаража к машине. Мне это напомнило наши попытки завести «копейку» перед поездкой в лагерь. Только сейчас было четыре часа утра, и мы воровали бензин. Для полного удовлетворения Лехе было достаточно трех бочек горючего,  он аккуратно закрыл ворота гаража, повесил взломанный замок на прежнее место, подошел ко мне и похлопал меня по плечу:
- Видишь, как все просто?
 Не спеша мы дошли до машины и поехали обратно.
     По плану Лехи мы приехали на ферму и стали разгружать прицеп, чтобы потом постепенно вывезти наворованное. Пытаясь вытащить последнюю бочку, Леха схватился за ее дно руками и приподнял, я держал с другой стороны. Мы уже почти поставили ее на землю, как его руки вдруг соскользнули, и бочка всем весом упала ему на ногу. Ребята кинулись ее поднимать. Даже в темноте мне было видно, как Леха побагровел от боли. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, потом упал на землю и, схватившись за ногу, начал издавать страшные звуки, похожие на мычание. Стало не по себе.
     Когда боль немного утихла, мы помогли Лехе добраться до машины, отцепили прицеп, я сел за руль и повез их в деревню.
     Уже светало. Я тихо зашел в дом, разделся, лег в кровать и уснул сном младенца.

     По телевизору в очередной раз показывали «Матрицу». Мы с Костей полулежали на креслах и пили самодельный глинтвейн. От горячего вина меня немного тошнило, хотелось чего-нибудь другого и покрепче, но Костя решил, что в такой зимний вечер, когда за окном сумасшедший мороз и метет метель, непременно нужно пить вареное вино со специями. Я сделал очередной глоток.
- Все! Больше не могу! У тебя виски есть?
    Костя посмотрел на меня с удивлением и даже с долей презрения.
-  Вечно ты все портишь! Не интеллигентный ты человек!
     Я встал с кресла и подошел к шкафчику со спиртным. Виски не было, остался только коньяк.
 - А ты, Костян, псевдоинтеллигент!
     Я вернулся на место с рюмкой коньяка. Судя по музыке и всему происходящему, в фильме была захватывающая сцена. Бегущая строка внизу экрана известила нас о перерыве на экстренный выпуск новостей.
- Опять что-то взорвали! Пойдем курить! – сказал Костя и выключил телевизор.
     Мы вышли на лестничную клетку. Костя достал трубку и стал забивать в нее табак. Глядя на это, очень хотелось съязвить ему, но я промолчал.
- Поехали слушать джаз? Из Англии приехали крутые музыканты, Женек обещал провести!
- Я к Полине обещал заехать.
- Можем ее тоже взять. Она любит джаз?
- Не знаю. 
     На площадке запахло вишневым табаком. Костя довольный стоял в дыму и напевал одну из своих песен. Мой коньяк закончился, сигарета догорела до фильтра, захотелось к Полине. Она любила джаз. Я это прекрасно знал. А еще я знал, что она бы с удовольствием послушала его в клубе. Мне просто не хотелось идти с ней в общественное место и видеть, как она всем улыбается, забывая про меня.  Так было каждый раз, когда мы ходили с ней куда-нибудь. Так было на новый год у Кости дома. Кончилось тем, что мы поссорились, и я уехал домой в три часа ночи. Она осталась там, пьяная от шампанского и своего успеха. После мы почти расстались.
     Я попрощался с Костей и уехал к ней. Полина была одна. Ее родители отдыхали в санатории, а младший брат, сидевший в гостиной перед телевизором, не считался. В ее комнате играло что-то трип-хоповое, на мониторе плавали рыбки, горела настольная лампа. Я сел на кровать.
- Глинтвейн будешь? – спросила она, присев у моих ног на корточки.
- А коньяка нет?
- У папы немного есть, сейчас принесу.
     Я опять пил коньяк, который, на мой взгляд, больше подходил к этому зимнему вечеру. Полина сидела на кровати и пила из прозрачной кружки ненавистное мне горячее вино. Я положил голову ей на колени.
- Ты вчера был в студии?
- Был…
- А почему меня не позвал? Я очень хочу посмотреть, как происходит запись.
- Ты бы отвлекала меня и ребят. Приходи лучше на концерт. В конце марта будет…в каком-то клубе на Бауманской. Потом все точно узнаю.    
     Полина приятно теребила мои волосы и рисовала теплыми нежными пальцами геометрические фигуры у меня на лице. Я присел, почувствовав, как коньяк начинает свое действие. Полина заглянула мне в глаза, хитро улыбнувшись, поставила кружку на тумбочку и сделала музыку громче. Я поцеловал ее, посмотрел в блестящие, улыбающиеся карие глаза, поцеловал снова. Она провела рукой под футболкой по спине. Я поцеловал ее щеку, шею, голое плечо. Она сняла с меня футболку и поцеловала в лоб.  Все это уже много раз у нас с ней было, но каждый раз я терял голову и контроль над собой. Только в эти моменты близости она по-настоящему принадлежала мне одному. Нам нравилась наша молодость, мы гордились и наслаждались  ее прелестями, мы занимались любовью, забывая об ответственности, получая удовольствие от этого эмоционального и физического контакта.
     После она всегда становилась очень нежной и немного беззащитной. Я любил валяться с ней в постели и болтать. Это напоминало сцену из какого-нибудь фильма, в котором я чувствовал себя крутым героем – немного уставшим и расслабленным, но довольным собой. Я лежал на спине, она у меня на груди.
- Слушай, а когда мы с тобой расстанемся, мы будем иногда встречаться и заниматься любовью? – спросила она улыбаясь.
-  Смотря по чьей вине все закончится… - ответил я неохотно. Сейчас мне не очень хотелось об этом думать.
- Какая разница по чьей? Мы же можем остаться друзьями и иногда… - она засмеялась, - Было бы прикольно… Ты же не сможешь мне отказать?
- Не смогу…
     Она самодовольно улыбнулась. Я сел на кровати и глотнул коньяка из рюмки. Зазвонил ее мобильный. Она вскочила, прикрываясь одеялом. Звонила Надя. Надев халат, Полина вышла с телефоном из комнаты. Мне это не понравилось. Я натянул джинсы и с голым торсом вышел в коридор. Полина сидела на полу у стены и тихо говорила. Я прошел мимо нее, вышел из квартиры, хлопнув посильнее дверью, и закурил. Я тихо ненавидел Надю и всех остальных друзей, которых я не знал. Полина опять была не моя, и я делил ее с малолетними бывшими одноклассниками - крутыми ребятами из финансовой академии. Это было невыносимо.
     Потом мы поссорились, и я уехал слушать джаз.

     Был пасмурный, ветреный день. Я ехал за рулем «копейки» в город. Леха дал поручение купить продуктов и выпивки. Уже неделю он передвигался при помощи костылей своего покойного дедушки. Нога заживала медленно. Леха жил в деревне совсем один. Его мать работала в городе, там же проводила дни между сменами Наташка. Так что кроме меня помочь ему было некому.
     Машина издавала подозрительные звуки, которые меня раздражали и не давали расслабиться. Магнитола не работала и я, чтобы не было скучно, напевал одну из Костиных песен. Проезжая мимо автобусной остановки, представляющей собой столб с синей табличкой, я заметил нашу соседку, одиноко стоящую в ожидании старого желтого автобуса. Я подъехал к ней и остановился.
 - Вам в город?
    Она утвердительно кивнула.
- Садитесь, подвезу!
     Она немного подумала, посмотрела не едет ли автобус, потом на часы, на меня и снова на пустую дорогу. Я терпеливо ждал. Наконец она села и мы поехали. Она молчала, я тоже. Минут через десять мне стало неуютно в этой тишине и я прервал паузу.
- Вы в магазин?
 - Да.
     Опять молчание.
- Я тоже в магазин. Друг просил продуктов купить. Это не моя машина…его… У него нога болит…
- А что с ногой? – спросила она.
     Это был не самый лучший вопрос, который она могла мне задать, но я был рад, что контакт налаживается.
- Машина с домкрата упала прямо на ногу.
     Ее взгляд испуганно остановился. Она быстро открыла сумку и стала что-то искать. Я продолжал ехать, искоса наблюдая за ее действиями. Она была непривычно одета и накрашена. Несколько прядок ее длинных накрученных волос были заколоты на затылке большой блестящей заколкой, остальные свободно падали ей на плечи. От нее пахло сиренью и еще чем-то незнакомым. Наконец она облегченно вздохнула и обернулась ко мне:
 - Думала, что кошелек забыла. Взяла, слава богу! Ты говорил что-то?
 - А Вам в какой магазин? Просто я давно в этом городе не был и не знаю, где продукты покупать…
-   Да у нас всего-то два хороших магазина и рынок. Тебе что купить-то надо?
     Разговор о продуктах мне не нравился. Я чувствовал, что она не воспринимает меня всерьез, что для нее я внук соседки и не больше. Меня совсем не волновало, где продается хорошее мясо и овощи, а вот сколько ей лет и почему она ездит в город без мужа узнать было бы интересно. Я решил быть мужчиной и  спросил прямо:
- А почему Вы одна едете в город? Где Ваш муж?
     Она не оценила моего мужества и спокойно ответила.
- Он уехал в Москву подрабатывать. Он плотник. Тут платят мало…в Москве больше.
     Мы въехали в город. Последний раз я приезжал сюда несколько лет назад, за которые почти ничего не изменилось. Старые низенькие здания, тополя вдоль узких дорог, площадь с аллюминевого цвета Лениным, полу разваливающийся кинотеатр, отсутствие людей на улицах, провинциальное уныние и тоска – таким этот городок был у меня в памяти. Теперь все это я снова увидел в реальности, которая была не очень для меня привлекательной.
     Мы подъехали к магазину с нарисованными продуктами на витринах и надписью «ООО Успех» над крыльцом. Магазин делился на две части: гастроном и местную пивную, в которой было довольно оживленно. Полногрудая продавщица в белом колпаке и фартуке разливала пиво из видавшего виды аппарата. Вокруг прилавка и высоких деревянных столов толпились мужики с гранеными кружками.  Я подумал, что такая атмосфера привела бы в восторг Костю. В Москве создаются целые заведения с соответствующим антуражем, для ностальгирующих по советскому прошлому, а тут все натурально, естественно и главное дешево.
     У меня создалось ощущение, что я пришел в магазин с мамой. Выглядело это тем более смешно, что Леху больше интересовало спиртное и сигареты, нежели молоко и колбаса. Катя серьезно изучала довольно скудное содержимое стеклянных прилавков, а я наблюдал за посетителями пивной, которые жили какой-то своей жизнью, воспринимая ее сквозь призму алкогольных градусов.
     Мне было очень неловко перед Катей покупать два ящика пива и блок сигарет, но раз уж я решил доказать ей, что уже давно не маленький, то пришлось плюнуть на стеснение и выполнить поручение Лехи. Не знаю, как она реагировала на мои покупки, так как боялся посмотреть на нее и встретить осуждающий взгляд.
     Потом мы заехали к какой-то ее подруге, чтобы что-то забрать. Я пол часа сидел в машине у страшного подъезда пятиэтажного панельного дома грязного песочного цвета. Катя вернулась веселая, и у меня промелькнула мысль, что она выпила. На обратном пути в деревню разговор стал интересней. Она рассказала, как четыре года назад вышла замуж, как гуляла вся деревня, как муж напился и лежал под кустом в палисаднике. Я окончательно убедился в том, что у подруги Катя пропустила рюмочку. Душу грела приятная мысль, что она сделала это для храбрости, чтобы не стесняться меня. Мне тоже хотелось что-нибудь выпить и снять надоевшее напряжение. В нескольких километрах от деревни случилось то, чего я очень боялся – машина заглохла. Я тщетно крутил ключ зажигания.
- Может толкнуть? – спросила Катя
«Интересно, кто из нас будет ее толкать?» - подумал я про себя.
     Мне было безумно стыдно перед Катей,  я чувствовал, что краснею и начинаю волноваться. Мы вышли из машины. Было холодно, а по небу гуляли подозрительные тучи.
- Давай я попробую потолкать?
     Выбора не было. Как я и предполагал, толку от Катиной женской силы было мало. Выглядело это смешно, но мне было не до смеха.  Начался дождь. Мы сели в машину.
- У моего мужа тоже такое с машиной случается…
     Это звучало, как издевательство. Я старался не нервничать и продолжал крутить ключ. Машина предательски не заводилась. Катя достала из пакета пирожки и протянула мне один.
- Это с капустой. Подруга испекла.
    Взяв пирожок, я случайно коснулся ее руки. По телу пробежала приятная дрожь. Я осмелился заглянуть ей в глаза. Она не увидела в моем взгляде ничего особенного и простодушно улыбнулась. Из-за сильного дождя сквозь лобовое стекло ничего не было видно, дворники не работали, мы сидели молча и жевали пироги. В машине становилось холодно. Отчаявшись, я предпринял еще одну попытку завести «копейку». Она завелась. Кончился дождь. Мы поехали в деревню по мокрой дороге. Катя грустно смотрела вперед. Всю оставшуюся дорогу мы не произнесли ни слова.

     Костя заехал за мной в пять. Я сидел за компьютером и изучал очередную музыкальную программу. Он влетел в мою комнату и тут же схватил гитару.
- Слушай! Я сегодня сочинил!
     Он начал играть и петь, постоянно останавливаясь, закатывая глаза к потолку, пытаясь вспомнить слова. Я закрыл все окна на мониторе и выключил компьютер.
- Ну как? – спросил он, закончив.
- Нормально. Аранжировочку прикольную сделаем и покатит.
- А слова?
     Честно говоря, слова я не слушал.
 - Нормально. Во сколько вы выступаете?
     Костя положил гитару на место.
 - По идее в девять. Ты Полинку то пригласил?
- Пригласил! Чего это ты на эту тему так волнуешься?
- Вы уже черт знает сколько встречаетесь, а она еще ни на одном концерте не была!
     У меня было плохое настроение: Полина вчера ходила на КВН к своим друзьям финансистам и вернулась под утро, родители в который раз напомнили мне о том, что я бездельник, погода стояла совсем не мартовская, мне просто было паршиво на душе.
     Мы вышли из дома и сели в старую Костину Тойоту с правым рулем. Он тут же включил музыку никому кроме него не известной группы. Я попросил выключить это музыкальное безумие, но Костя проигнорировал мою просьбу. Было еще тепло, из открытого окна дул свежий ветер – весна была уже где-то недалеко. Мы заехали за Женьком, который вытрепал мне все нервы, не спеша собираясь в течение часа. За это время я успел опустошить две бутылки пива, после которых мне стало значительно веселее. Оставалось заехать за Полиной.
     Она вышла из подъезда и села к нам в машину. По салону тут же распространился приятный запах ее духов. Выглядела она хорошо и это заметил не только я. Костя спросил нравится ли ей звучащая песня и, получив отрицательный ответ, включил радио. Я тихо злился. Всю дорогу он говорил, не умолкая ни на секунду, а она беззаботно смеялась. Идти на концерт уже не хотелось. 
     В клубе было довольно пусто, несмотря на то, что на сцене уже выступала какая-то группа. Панки-подростки неистово прыгали по сцене, подражая зарубежным кумирам, и пели детскими голосами зажигательные песни, пытаясь завести рассеянную по углам публику. Мы заняли свободный столик. Полина с любопытством наблюдала за происходящим в клубе, я пил водку. Поклонники «Бе-моль» приходили небольшими порциями: друзья из института – почти все отделение эстрадного вокала, бывшие одношкольники, какие-то высокие девицы, просто знакомые. Костя не пожалел флаеров – народу пришло много.
     Концерт начался по заезженному сценарию. Костя театрально вышел на сцену, встал у микрофона в красивую позу, всех поприветствовал и дал отмашку музыкантам, чтобы они начинали играть. Высокие девицы всячески выражали восторг, друзья со школы выкрикивали нецензурные реплики. Костя запел. Сегодня он был в голосе и звучал довольно неплохо. Полина не сводила глаз с Кости, а я его уже ненавидел.
- Он здорово поет! И песни классные! – сказала она мне на ухо. Я пожал плечами. Еще час назад я тоже считал, что Костя довольно талантлив и пишет хорошие песни и готов был всем это доказывать, но сейчас в душе бродило отвратительно негативное чувство к нему. От этого самому было противно. Я смотрел то на него, то на Полину, неоправданно чувствуя себя ничтожеством.
     Костя запел свою любимую медленную песню. Полина встала и взяла мою руку.
- Пойдем танцевать?
- Не хочу!
     Она сильнее потянула меня за руку. Я не сдвинулся.
- Как хочешь…
     Полина подошла к компании эстрадных вокалистов и пригласила танцевать высокого худого блондина в обтягивающих джинсах. Я силой воли удержал себя на месте и выпил еще водки. Я ни на минуту не верил, что ей настолько сильно хотелось танцевать, что уже было все равно с кем. Но вот что она на самом деле хотела мне этим сказать, я понять не мог. Каждая звучащая со сцены нота была мне знакома. По привычке звучащая музыка раскладывалась в голове на отдельные партии разных инструментов. Сколько часов я потратил на обработку всей этой музыки в компьютере, пытаясь добиться идеального звучания. Костя сочинял свои песни, совершенно не представляя, как и что будут играть музыканты. Все аранжировки были придуманы мной. В результате я сидел с графином водки, Костя был в восторге от самого себя, а моя девушка не отрывала от него  восторженного взгляда, которого я никогда от нее не удостаивался. Я встал из-за стола, ощутив как пьяная кровь разливает по всему организму приятное тепло, и пошел к выходу.
     Свежий ветер меня немного отрезвил. Я быстро пошел к метро, чтобы меня не успели догнать.  По пути я выключил телефон, чтобы мне не позвонили. Вполне возможно, что никто и не пытался всего этого делать. Я сел в полупустой вагон и поехал на Комсомольскую.
     Почему я решил поехать в Питер, не знаю. Хотелось убежать подальше, а Москва показалась мне слишком маленькой. Хотелось почувствовать себя свободным человеком, способным просто придти на вокзал, купить билет и на следующий день проснуться в другом городе. А еще это был мой родной город.
     Я зашел в купе и сел на жесткую полку у окна. Со мной ехали две пожилые женщины с ребенком. Я расстроился – я рассчитывал не на таких попутчиков. Они раздражающее копошились в своих вещах и не останавливаясь тараторили какую-то ерунду. Алкоголь из меня почти выветрился, и на меня медленно наваливалась тоска. Я вышел в коридор и встал к окну. На платформе прощалась влюбленная парочка. Они самозабвенно обнимались и преданно смотрели друг другу в глаза. Я готов был заплакать от обиды на Полину, на ситуацию, на не виноватого Костю и на жизнь вообще, подкинувшую мне таких соседей по купе. Плакать я себе не разрешил и, чтобы не расстраиваться, перестал смотреть на парочку.
     В вагон ввалилась веселая компания молодых людей и девушек. Я не скрывая любопытства, разглядывал их, пока они пробирались по узкому коридору. Среди них я увидел знакомое лицо.
- Маша? – спросил я у девушки в кепке. Она подняла глаза и улыбнулась. Это была она – сестра моего однокурсника, в которую я был безнадежно влюблен, когда учился на первом курсе и еще общался с ее братом духовиком. Ничего я от нее тогда не получил, кроме душевных мук и страданий. Она же получила от меня десяток емэйлов с чистосердечными признаниями в любви и крохотное стихотворение моего собственного сочинения на открытке с сердечком. Увидев ее три года спустя, в душе ничего не дрогнуло. Радовало одно – на эту ночь я обзавелся веселой компанией.
     Они ехали на концерт «Пятницы» и жутко этим гордились. Я сделал вид, что понимаю и всячески поддерживаю их порыв. За это они  приняли меня к себе и налили текилы. Они мнили себя непростыми ребятами и поэтому изо всех сил пытались вести себя оригинально. Как следует выпив, они стали играть в какие-то непонятные игры, в которых нужно было угадывать сложносочиненные существительные с туманным для всех значением. Я тоже играл и даже угадывал. Маша все время залихватски хохотала, чем выводила меня из себя. Она училась в театральном и была немного сумасшедшая. Все они были немного сумасшедшие. Закончив играть и выпив еще, они запели. Я был рад тому, что никто из них не догадался взять гитару. «Пятница» в исполнении этого пьяного хора звучала еще хуже, чем в оригинале. Я тоже пел.
     Взгляды Маши говорили мне о ее стопроцентной уверенности в моей не угасшей любви к ней. Мне это было смешно, а ее немного удивляло, почему я до сих пор не упал ей в ноги. Не желая терять меня в роли пылкого поклонника, она перешла в наступление. Маша не питала иллюзий на счет своей внешности, она просто знала, что красива. Через час сопротивления ее волшебным женским чарам и юным прелестям, становившимся с каждой новой рюмкой еще более притягательными, я сдался. Я подсел поближе и стал говорить ей всякие глупости: сказал ей, что ничего не забыл, что наша встреча - это знак судьбы, что я умру без нее, сказал, что люблю и в душе ничего даже не екнуло при этом. Я попытался ее обнять, но она напряглась и оттолкнула. Два стальных глаза смотрели на меня в упор с некоторым недоумением. В этом взгляде я четко прочел: «Это же ты любил меня всю жизнь! А я никогда тебя не любила!». Подобная женская глупость мышления меня шокировала. Я хотел было высказать ей свои соображения на этот счет, но все куда-то засобирались и я пошел за ними. Мы пошли в тамбур курить всякую дурь, которая окончательно затуманила мои мозги. Потом уже в купе, Маша хохотала еще яростнее прежнего, но меня это уже не раздражало. Я сам смеялся.
     Мои пожилые соседки мирно покачивались на своих узких полках в такт стуку колес. Они меня тоже уже не раздражали. Я забрался на свое место и еще долго смотрел на мелькающие фонари станций, пытаясь вспомнить, почему я ушел с концерта, за что обиделся на Полину и зачем, собственно, поезд несет меня в Петербург.

     Кто-то тряс меня за плечо. Сны продолжали сниться, и я никак не мог проснуться.
- Вставай! – сказал дед громко и как следует тряхнул меня обеими руками – Солнце уже встало.
    Мы шли по пустой деревне в лес. Прохладное солнечное утро приятно бодрило. На мне были огромные резиновые сапоги и телогрейка. Жажда острых ощущений навела меня на мысль сходить с дедом за грибами. Я знал, что путь нам предстоит неблизкий, поэтому старался хотя бы морально подготовиться к долгой ходьбе.
     Дед шел впереди и молчал. Мы прошли несколько километров, а он так и не сказал ни слова, я, впрочем, тоже. В хвойном лесу было прохладно и свежо. Солнечные лучи тоненькими струйками просачивались сквозь густую хвою огромных елей. Под ногами была сухая, усыпанная желтыми иголками и хрустящими под сапогами шишками земля. Я заглядывал под елки, пытаясь найти какой-нибудь съедобный гриб. Мои попытки не давали результатов. Дед ходил где-то недалеко и я видел, как он кладет грибы в корзинку.
     Мы вышли на залитую солнцем полянку. Я зажмурился. Хотелось снять сапоги и идти по мягкой траве босиком. Телогрейка тоже казалась лишней, под ней я был весь мокрый. Дед бодро шагал впереди, я плелся за ним, с ужасом думая об обратной дороге. Потом мы долго бродили по смешанному лесу с болотной почвой под ногами и собирали чернику. Собирал ее дед, а я просто срывал по одной ягоде и клал себе в рот. На меня навалилась страшная усталость. Ноги ныли и отказывались идти,  я мечтал сесть где-нибудь под елкой и оставаться какое-то время без движения. Никакого удовольствия от этого похода я уже не получал. В моей корзинке лежали три сыроежки и один микроскопический подосиновик. Хотелось домой. Я пожаловался деду на усталость. Он усмехнулся:
- Эх ты! Городская неженка! Прошли-то всего километров шесть! В армию тебе надо!
     Слабым я себя никогда не считал, поэтому слова деда меня немного подзадорили и на внезапно появившемся энтузиазме я  прошел еще пол часа. Мы дошли до озера. Я вспомнил поездку в лагерь. Быть может это было то самое лесное озеро, которое я видел только ночью. Теперь днем оно было совсем другим и казалось незнакомым. Мы расположились на берегу. Разожгли костер, повесили котелок с озерной водой на прутик, достали собранный бабушкой завтрак. Я сел, прислонившись спиной к бесконечно высокой сосне. Дед полулежал рядом с бутербродом в руках и рассказывал мне о своей службе в советской армии.
     Вода в котелке закипела. Мы заварили в железных кружках чай. После необычно вкусного завтрака мне захотелось спать. Я лежал на теплой земле и смотрел на маленькие кусочки голубого неба, видимые сквозь зеленые сосновые кроны. Мне было хорошо и спокойно на душе, впервые за долгое время. Я уже совсем забыл московскую суету и все то, что заставило меня покинуть любимый сумасшедший город. Иногда мне даже казалось, что ничего не произошло, что все это мне приснилось, показалось. Так трудно было поверить во что-то плохое в этом летнем солнечном лесу, лежа под нереально голубым небом. Утешала мысль, что я еще очень молод, у меня вся жизнь впереди и я как-нибудь выкручусь, что-нибудь придумаю.

     В дверь постучали: «Через 20 минут подъезжаем!». Я открыл глаза и увидел себя в купе на верхней полке. За окном – пригород Петербурга и утреннее солнце. Мои попутчицы, уже одетые и накрашенные, пили чай из стеклянных стаканов. Ребенок ел шоколадку. Хотелось узнать время. Привычным движением я достал мобильный телефон и включил его. Не успел я осознать, что означают цифры 06:15, как одно за другим стали приходить затерявшиеся в буфере моего оператора связи сообщения. Полина хотела знать, куда я пропал, Костя просил позвонить, если со мной все в порядке, а вот зачем мне писала Надя и узнавала где я, мне было не понятно. Пока я вчитывался в SMS послания и пытался соображать больной головой, поезд сильно дернулся и остановился. Пришлось быстро натягивать брюки и свитер и выходить на платформу, на которой уже стояли сумасшедшие актеры. Они приветливо встретили меня, ободряюще хлопая по спине. Несмотря на спокойное раннее утро, Маша продолжала громко смеяться несмотря на то, что никакого повода для смеха не было. Я хотел уже скрыться от этой шумной, назойливой и успевшей мне порядком надоесть компании. Я пообещал им прийти на концерт, пожал всем руки, поцеловал в горячую щеку Машу, глаза которой выдавали ее усталость, и быстрым шагом направился к кассам, где купил билет на дневной поезд в Москву.
     Я снова оказался в родном городе. Двенадцать лет жизни в центре Петербурга позволяли мне считать себя в душе наполовину петербуржцем. Наполовину потому, что всю сознательную жизнь до последнего момента я провел в Москве и уже успел стать москвичом.
     Я вышел из здания вокзала, купил в палатке Колы и пошел по знакомым улицам. Город только начинал просыпаться, солнце потихоньку разогревалось, мимо с грохотом проезжали трамваи. Я окончательно проснулся и в голову стали приходить грустные мысли. Мне было безумно интересно знать, чем закончился вчерашний вечер в Москве, но в это же время было немного страшно, что мои самые ужасные предположения могли сбыться.
     Я дошел до серого семиэтажного дома. Зашел в просторный подъезд с широкой лестницей, тесным лифтом и большими окнами, выходящими на квадратный двор. Я поднялся на четвертый этаж и подошел к высокой деревянной двери с резной цифрой «14», из-за которой тут же послышался собачий лай. Когда мы жили в этой квартире, у нас не было собаки. Я присел на корточки у дверей, прислонившись к холодной стене, покрашенной когда-то давно зеленой краской. Огромная аэрозольная надпись «Виктор Цой» у лифта была мне хорошо знакома. Я был рад, что со времени моего отъезда в подъезде так и не сделали ремонт.
     Мне было немного странно сидеть у родного дома и осознавать, что больше не имею к нему никакого отношения. Более того, люди, живущие в этой трехкомнатной квартире с высокими потолками, тоже считают ее родной, не подозревая  о моем существовании. Я закрыл глаза. Интересно, как сложилась бы моя жизнь, если бы мы не переехали в Москву? Не было бы Кости, Полины, группы… Было бы что-то другое и не факт, что хуже.
     Когда я учился в третьем классе этажом ниже жила красивая девочка с длинными светлыми волосами. Я часто встречал ее с маленьким черным пуделем в сквере, где гуляли все дети нашего дома. Если бы тогда у меня была собака, мы бы познакомились.
     Кто-то вышел из квартиры, и я проснулся. Высокий парень лет пятнадцати стоял с огромной овчаркой у дверей лифта. Они с любопытством смотрели на меня.
- Сигаретки не будет? – спросил он явно недавно сломавшимся голосом.
     Я дал ему сигарету. Парень поблагодарил и спрятал ее в карман. Зайдя в лифт, он еще раз посмотрел на меня и уехал. Выглядел я не очень: заспанные, красные глаза, взъерошенные волосы. Наверное, он подумал, что я наркоман.
     Часы показывали десять. Я отправился в уютную оранжевую блинную, которую приметил еще по дороге к дому. Я вышел из подъезда и пошел мимо сквера. Овчарка бегала по песчаным дорожкам, парень нервно курил, с беспокойством поглядывая на окна дома.
     Блинная только открылась. Высокие мужчины в оранжевых фартуках и таких же колпаках напекли по моему заказу блинов, а симпатичная кассирша взяла с меня смешную сумму денег. Я занял столик у окна. Кроме меня блинами завтракали две женщины и один пожилой мужчина. Было вкусно, только кофе вызывал некоторые сомнения относительно своего качества. Я стал продумывать свой маршрут.
     Все дороги вели на Невский проспект. До трех часов дня, а именно времени отбытия моего высокоскоростного экспресса, я успел пройти главный проспект города до Дворцовой площади и обратно. По пути я зашел в уютный книжный, в интересный музыкальный магазин, погулял по набережной широкой Невы, посидел на лавке у какого-то музея, съел мороженое и потерял кошелек.
     Последние пол часа я провел на вокзале в зале ожидания, страдая от отсутствия сигарет, колы и вкусного обеда. Как назло отовсюду доносились запахи еды, которые заставляли мой желудок нервно сжиматься. Впереди меня ждали четыре часа тупого сидения в кресле поезда, несущегося с немыслимой скоростью в Москву.

     Солнце  палило изо всех сил. Дед продолжал бодро шагать впереди, поражая меня своей выносливостью, я же еле передвигал ноги. Силы почти покинули меня. Утешало только то, что дорога, по которой мы шли, была обратной. Мы снова оказались на поляне. Солнце успело переместиться на небе и безжалостно раскаляло мой затылок. Дед резко остановился и стал куда-то указывать мне пальцем. Я ничего не видел.
 - Заяц прыгает, – сказал он тихо.
     По зеленой траве действительно прыгал огромный серый заяц отталкиваясь от земли мощными ножищами. Честно говоря, я не думал, что зайцы такие большие. Мы пошли дальше. Если бы со мной сейчас была Полина, она бы пришла в восторг от живого длинноухого животного. Она бы задорно улыбалась и дергала мою руку, удивляясь, почему я не радуюсь вместе с ней. У нее дома жил большой белый кот, который оставлял свою длинную белую шерсть на моей одежде. Полина целовала его в нос и звала Андрюшкой. Каждый раз, когда она произносила его неподходящее животному имя, меня передергивало. Мы часто с Полиной из-за этого ссорились.
     Мы вышли из леса на дорогу, и я нашел огромный белый гриб – самое большое мое достижение за весь изнуряющий поход. Показалась деревня и мы вышли на финишную прямую.

     В мае Москва пустеет. Я люблю эти плавно перетекающие друг в друга выходные. Машин на дорогах мало, людей на улицах тоже.  В этом году погода благоприятствовала массовому отъезду москвичей на дачи. А мы  решили не следовать стадному чувству и остаться в городе. Костя устраивал вечеринку в стиле конца девяностых в освобожденной родителями квартире. Наверное ему хотелось придать побольше значения годам своего отрочества и ранней юности. Мне казалось смешным и нелепым сама эта идея и непреодолимое желание Кости оформить обычную пьянку во что-то значительное.
     Мой двор уже неделю, как внезапно позеленел свежими еще бледными листьями. Я стоял на балконе в одних трусах и курил. Внизу дети рисовали мелом на чистом сухом асфальте. Пели птицы. Мои родители с общим потоком машин, нагруженных всяким хламом и рассадой, тоже отправились на дачу, только налегке и в сопровождении трех автомобилей с друзьями. Я не поехал и на меня обиделись. Отец сказал, что к нему приедут «нужные» люди  и мне было бы неплохо с ними познакомиться, «если, конечно, я хочу чего-то в жизни добиться». Видимо добиться я ничего не хотел, так как предпочел пойти на совершенно идиотское сборище молодежи, ностальгирующей по недалекому 98-ому.
     Вчера мы ходили с Полиной в Консерваторию. Ее преподаватель по фортепьяно выступал с оркестром. Весь концерт мы с Полиной целовались на последнем ряду балкона. Кроме нас на этом балконе почти никто не сидел. Или концерт был так себе или все ценители искусства тоже уехали с рассадой загород. Музыку я не слушал. Полина была непривычно веселой и беззаботной. Я радовался ее хорошему расположению. В последнее время она стала другой. Я не мог понять, что именно в ней изменилось, просто внутри было как-то дискомфортно. Я боялся ее равнодушия и замечая даже намеки на него, начинал паниковать. В глубине души я сам хотел разорвать эти наскучившие обоим отношения, но это было непросто. Я ее любил.
- А ты прыгнешь в воду ради меня? – спросила она, гуляя со мной по набережной Москвы-реки после концерта. Я пил пиво и наслаждался теплым вечером. Никуда прыгать я не хотел.
- Зачем тебе это?
     Она помолчала, потом улыбнулась и сказала:
- Помнишь, на прошлых выходных я ездила на дачу к Наде?
- И что?
- Андрей из финансовой академии, на   BMW еще ездит. Я тебе про него рассказывала.
- И что?
- Он сказал, что я самая прекрасная девушка на свете, что он любит меня и в доказательство прыгнул в холодный пруд.
- Идиот!
     Полина нахмурилась и отпустила мою руку. Какое-то время мы шли молча. Все мое хорошее настроение было в миг испорчено. Мне казалось, что Полина надо мной издевается. Я больше не мог ничего слушать про этого Андрея. Мне вообще надоели наши с Полиной отношения, зашедшие в тупик.
- Давай расстанемся, - сказал я неуверенно, но тут же пожалел об этом.
     Полина испуганно посмотрела мне в глаза. Я боялся, что она скажет: «Давай» и опустил взгляд. Но она обняла меня, нежно поцеловала и прошептала.
- Я тебя люблю.
          Стоя на балконе, обдуваемый теплым ветерком, я вспоминал вчерашний вечер и все больше приходил к выводу, что кому-то опять не хватило смелости все прекратить и освободиться. В комнате зазвонил телефон. Я подошел. Полина сказала, что идет на вечеринку к Наде. Я бросил трубку.
     Из Костиной квартиры доносилась музыка, прислушавшись, можно было узнать Prodigy. Я стоял у дверей и звонил в дверь. На мне были старые джинсы, Мартинсы и кислотного цвета толстовка – это все, что осталось от моей школьной одежды, подходящей мне по размеру. Костя открыл мне практически в такой же кофте и мне, действительно, показалось, что я вернулся в прошлое, успевшее уже стать далеким.
     Для себя я решил, что раз уж мы возвращаемся в детство, то можно по школьному напиться до неприличного состояния. Повод у меня был. В квартире было людно. Все только начиналось.
     Мы заполнили кухню дымом сигарет L&M, заполнили организмы водкой «Осталко» и окунулись в воспоминания. Потом все долго рылись в старых кассетах, ставили любимые, давно забытые песни, танцевали медляки под Уитни Хьюстон, играли в бутылочку, смотрели заснятый когда-то на видео семнадцатый день рождения Кости. В принципе, этот вечер мало отличался от подобных пьяных вечеров, проводимых нами каждые выходные. Отличие было в тематической нагрузке, о которой очень скоро все незаметно забыли. Кончилась водка и в ход пошли дорогие напитки из бара родителей, музыка тоже сменилась на более современную. Мне стало скучно и я вспомнил про Полину. Алкоголь обнажил мои свежие раны и я, не в силах вынести съедающее меня изнутри чувство ревности, поехал к Наде.
   
     Я сидел у окна и пытался разобрать зажеванную в магнитоле кассету. Отвертки я не нашел, поэтому развинчивал микроскопические винтики огромным столовым ножом. Это занятие немного отвлекало меня от неприятных мыслей, размножающихся в моей голове с огромной скоростью. Причиной этому было мое затянувшееся безделье. За окном был все тот же палисадник, все та же деревенская дорога, все тот же покосившийся дом напротив. Солнце садилось точно также, как вчера, позавчера и всю эту погожую неделю. Книги были прочитаны, кассеты заслушаны, мысли передуманы.
     По дороге проехал милицейский УАЗик. Я почувствовал, как сердце забилось быстрей. Скорее всего милиция ехала к Лехе. В голове сразу стали возникать различные версии того, как кто-то мог нас вычислить. Бензин украли две недели назад, а приехали только сегодня. Пытаясь успокоить нараставшее во мне волнение, я вышел на улицу и закурил. Только этого мне не хватало. Я не знал, что Леха за человек и чего можно было от него ожидать. Я знал только, что вчера он ездил в город, договариваться о продаже бензина, бочки с которым так и лежали на старой ферме.
     Весь вечер я ходил сам не свой и ждал, когда машина подъедет к моему дому. Солнце село, но никто не приехал. Я лег спать, но уснуть не мог. Самые страшные варианты развития событий приходили мне в голову и приводили в ужас. Уже глубокой ночью я видел в окно, как машина проехала мимо, уезжая из деревни. В душе бродили смутные чувства. Я не знал радоваться мне этому или нет. Я лишь предполагал, но не был ни в чем уверен. Уснул я только под утро, просто отключившись от физического изнеможения.

     Теплая майская ночь, пустая дорога, ларек, круглосуточно обеспечивающий людей алкоголем и сигаретами и я, сильно хмельной на обочине с вытянутой рукой. Желающих везти меня в таком виде на другой конец города оказалось не много, но все же таковые были. Молодой парень в тонированной девятке поторговался для вида и согласился посадить меня в свой автомобиль. Только я захлопнул дверцу, как водитель включил на полную громкость психоделический транс и понесся с возможной для его машины скоростью по пустой Москве. После нескольких минут таких гонок, я подумал, что это он должен был бы мне заплатить за то, что я сел в его машину и терплю такую атаку на свою психику.
     Дверь в Надин подъезд была открыта. Пока я поднимался в лифте, меня стали одолевать сомнения на счет правильности того, что я делал. Но я продолжал делать.
     Надя мне обрадовалась. Полина растерялась. Все остальные косо посмотрели на меня. Остальных было человек шесть: еще две девушки и четверо высоких ребят. Они пили вино. Этот факт меня обескуражил. На их относительно трезвом фоне я выглядел алкоголиком, случайно забредшим в приличную компанию. Полина отвела меня в сторону.
- Что ты тут делаешь? – спросила она, глядя на меня стальным, непробиваемым взглядом. – Зачем ты так напился?
- Который из них Андрей?
     Взгляд Полины сделался испуганным. Я вернулся в комнату, где все сидели. Мне налили бокал красного вина, я театрально выпил его залпом, услышав за спиной Полинино «О, Господи!». Высокий кудрявый брюнет, попивающий маленькими глоточками содержимое бокала, дерзко усмехнулся. Я понял, что это он. Я отвел Полину в сторону.
- Это тот самый герой?
Мне казалось, что она меня ненавидит.
- А он случайно не солист группы «Корни»?
Полина продолжала меня ненавидеть. Если честно, то я сам себе в эту минуту не нравился, но не мог держать себя в руках. Полина была удивительно красивая и немного чужая. Я чувствовал, как она держит дистанцию, как стыдится меня. Я не мог понять, почему ей так важно мнение этих пустых, на мой взгляд, людей; я не мог понять, почему вчера она признавалась мне в любви, а сегодня смотрит с презрением, я не мог понять, чего она вообще от меня хочет.
     Полина смягчила взгляд и сказала тихо:
- Давай уедем отсюда.
     Наверное, я должен был согласиться и уехать с ней. Но я отлично понимал, что тогда все затянется еще на какое-то время, тогда ничего не изменится, а я так больше не хотел.
     Полина уехала одна. Андрей вызвался проводить ее до метро, но она отказалась. Я же остался пить вино, которое уже в меня не лезло и слушать неинтересные мне разговоры присутствующих в комнате людей. Под утро все ушли, а я продолжал сидеть на диване с бутылкой вина. Рядом села Надя и стала говорить мне что-то. Я уже плохо понимал, что происходит вокруг и просто пытался сфокусировать взгляд. Надя потрепала меня по голове. К моему удивлению это не вызвало моего раздражения. Она ласково посмотрела на меня и провела рукой по щеке. Я поймал ее руку и поцеловал ладонь. Я так соскучился по нежности, по преданности, так устал от чувства неуверенности, от постоянного страха все потерять. Ее глаза заблестели, она покраснела и пододвинулась ближе.
     Домой я ехал на метро. В пустом вагоне, кроме меня ехал грязный бродяга, мирно спящий лежа на дерматиновом сиденье. О том, что произошло, я старался не думать, но у меня это плохо получалось. На душе было мерзко. С рекламного плаката мне улыбалась голова Регины Дубовицкой. «Здравствуйте, дорогие мои!» - гласила надпись внизу ее огромного, на весь плакат лица. Смотреть на это было невыносимо и я пересел. Мысленно я уже смирился с тем, что с Полиной все кончено. Я повел себя, как последний мерзавец. Точка была поставлена и мне было плохо. Хотелось домой.
     До вечера я спал. В восемь позвонила Полина. «Давай попробуем сначала» - сказала она. Я согласился.
 
     Утром я отправился к Лехе.  В сенях меня встретила Наташка. Своей радости от встречи со мной она скрыть не смогла. Мне было приятно это заметить.
- А ты здесь что делаешь?
- У нас в лагере карантин объявили, всех по домам отправили. – сказала она жуя жвачку.
- А Леха где?
- Его вчера милиция увезла, - сказала она весело. Мне было не до веселья.
- А за что?
- Он с друзьями магазин какой-то в городе ограбил, - она говорила об этом так, как будто в их семье это было в порядке вещей. Я немного успокоился и прошел в дом.
- Чаю нальешь?
     Мы пили чай с пряниками. Наташка рассказывала мне про лагерь. Сказала, что в нее влюбились почти все мальчики из старшего отряда, а девчонки ее за это не любят. Потом она стала спрашивать меня о Москве.
- Я после школы поеду поступать к вам в город. У вас там здорово, я по телевизору видела. Я певицей буду.
     Вспомнив о Москве, я вдруг понял, что жутко по ней соскучился. Мне хотелось погулять по шумным улицам, посидеть в уютном баре, увидеть всех. На душе стало грустно. Я встал из-за стола, поблагодарил Наташку за чай и вышел на улицу. Наташка проводила меня растерянным взглядом, не понимая, почему я так быстро ушел.
     По дороге к дому я встретил Катю. Она шла с трехлитровой банкой молока. Она приветливо улыбнулась и спросила, как у меня дела. Взяв у нее банку, я проводил ее до крыльца.
- Приходи ко мне сегодня чай пить, - сказала она, забирая из моих рук молоко.
     Я пообещал придти и пошел домой.       
    


     Все изменилось. Мы с Полиной были вместе и нам было хорошо, как когда-то давно. Надя ничего ей не сказала и я был уверен, что не скажет. Мне самому уже казалось, что ничего тогда у нас с ней не было. Я наслаждался жизнью, несмотря на летнюю сессию, радовался наступившему спокойствию в отношениях с Полиной. Она стала серьезной, все реже встречалась с друзьями и почти все время проводила со мной. Я был счастлив.
     День начался с четверки по специальности. Довольный я выбежал из класса и направился на улицу курить. У входа ждал Костя, проваливший какой-то экзамен. Он изо всех сил делал вид, что ему наплевать на свою неудачу. Я знал, что ему обидно.
- У меня хорошая новость! – сказал я, уводя его в строну.
- Ну?
- Мне сегодня отец сказал, что если мы запишем хороший диск и его можно будет слушать, он поможет его раскрутить.
     Глаза Кости радостно заблестели. Я сам был безумно рад, что отец проявил интерес к моему делу. Я знал, что если он за нас возьмется, то очень скоро Костины песни зазвучат на радиостанциях. Мы решили, что по этому поводу стоит выпить и уже собирались уходить, как ко мне подошла Надя.
 - Мне нужно с тобой поговорить.
     Костя отправился за пивом и оставил нас вдвоем. Надя была взволнована и долго собиралась  с духом.
- Что?
     Она никак не могла начать.
- Слушай, у меня нет времени. Что случилось?
- Я кажется беременна… - сказала она быстро и отвернулась, готовая заплакать. Я не сразу провел параллель между случившимся и моей причастностью к этому. Как только провел, внутри что-то оборвалось.
- Это точно? И что ты будешь делать?
- Не знаю! Ничего не знаю! Вечером тест куплю, сообщу тебе, папаша! – с этими словами она развернулась и быстро ушла. Я не хотел верить сказанному, слишком это не вписывалось в мою на этот момент счастливую жизнь. Я успокоил себя тем, что такого со мной произойти не должно и ушел пить пиво с Костей.
     Вечером мы с Полиной гуляли в Нескучном саду. Я уже полностью отвлекся от тревожных мыслей и мечтательно размышлял о своем прекрасном будущем звукорежиссера и музыкально продюсера в одном лице. Полина крепко держала мою руку и медленно шла рядом. Лучи заходящего солнца были еще теплыми и приятно грели. Я остановился, крепко обнял Полину, сказал ей, что люблю. Она задорно посмотрела мне в глаза и поцеловала в нос.
     Мы гуляли пока солнце окончательно не исчезло за высокими каменными домами. Я проводил Полину до подъезда. Когда мы прощались у Полины зазвонил мобильный телефон. Что именно говорила ей Надя я, естественно, не слышал, но по ответам Полины можно было понять, что что-то случилось. Я уже готовился к худшему. Полина убрала телефон в карман и грустно сказала.
 - У Нади проблемы какие-то… Странно, что она мне ничего не говорит…
     Сохранить невозмутимое выражение лица было не просто, но я постарался. Завтра Полина должна была уехать с родителями на дачу. У меня было странное ощущение, что мы расстаемся с ней надолго. Я поцеловал Полину и как только дверь подъезда захлопнулась  быстрым шагом пошел к метро. Куда я так спешил, я и сам не знал. Мне нужно было куда-то себя деть. В голове – рой мыслей, тревожных и мучительных. Надя обещала позвонить, но не звонила. Почему? Самому узнавать свою участь совсем не хотелось.
     Через какое-то время я сидел в баре и пил. Пил пока бар не превратился в клуб и не начался концерт какой-то группы, играющей слишком громкую неинтересную музыку. Времени было далеко за полночь. Я вышел из клуба и поехал в студию, купив по пути коньяка.
     В студии было тихо и уютно. Она была совсем новая, и аппаратура еще сохранила заводской запах. Для отца эта студия была результатом его многолетней работы, его главным достижением, его вторым ребенком.
     Я сел на папино кожаное кресло с рюмкой коньяка и закурил. Мобильный молчал. Я не хотел, чтобы он звонил. Я включил компьютер и прослушал недавно сделанную запись Костиного вокала, потом гитарную партию. Я просидел в студии до двух часов ночи, забыв обо всем, даже о Наде. Почувствовав, что уже ничего не соображаю от усталости, я позвонил родителям и сказал, что гулял с Полиной и еду домой. О том, что был в студии говорить не стал.
     По пути домой выяснилось, что на моем телефоне закончились деньги. Эту ночь я спал ужасно.
       
         
     Я постучал в дверь три раза и вошел в дом. Катя стояла у плиты и что-то помешивала в кастрюле.
- Проходи.
     Я сел за стол, покрытый такой же клеенкой, как на кухне у бабушки. Катя налила мне чаю, поставила на стол тарелку со стопкой блинов и клубничное варенье. Мне показалось, что она выглядела как-то по особенному. Неужели она готовилась к моему приходу? Я стеснялся ее и ничего не мог с собой поделать.
- А где Ваш сын?
- Он гуляет.
     Я не хотел называть ее на «Вы», не мог говорить ей «ты», я вообще не мог с ней говорить, язык отнимался. Но  я хотел ее видеть, хотел до нее дотронуться, я чувствовал, что теряю над собой контроль. Я ел блин, а она смотрела на меня подперев рукой подбородок. Что делать? Теперь у меня онемел не только язык, но и все тело. Хотелось вскочить и убежать, но я не мог.
- Вчера милиция приезжала, не знаешь к кому?
- Леху забрали… - ответил я неуверенно.
- Украл что-нибудь?
- Да…
     Я выпил чай, наелся блинов и встал чтобы уходить. Она тоже встала. Я подумал, что если напряжение в комнате будет нарастать с такой силой, что-нибудь взорвется. Я направился к двери. Она же подошла к ней первая, защелкнула щеколду и встала, опершись на дверь спиной. Я поймал ее взгляд. Это было выше моих сил.    

     Я завтракал в гостиной, сидя на мягком диване и смотря телевизор. Отец куда-то собирался. Мама спала. Зазвонил телефон. Отец снял трубку. Поговорил. А потом мы все узнали ужасную новость: ночью  сгорела студия. У меня затряслось все внутри,  я слышал каждый удар своего сердца. Причина пожара была пока неизвестна, предполагали короткое замыкание. Отец уехал. Я   решил прогуляться и пошел в супермаркет пополнить баланс в телефоне. Нервы никак не хотели успокаиваться, мне казалось, что почва уходит из-под ног, что я куда-то лечу, в пустоту, в бездну. За час я выкурил пачку сигарет. Голова раскалывалась. Дома никого не было, мама уехала к отцу. Потом они вернулись у папы заболело сердце. Я ходил по комнате и мне хотелось кричать от ужаса. Я порывался зайти к отцу и сказать, что я был ночью в студии, что возможно пожар был из-за меня. Но я знал, что отца это добьет и я сделаю все только хуже. Никому мои признания не были нужны, только мне, чтобы стало хоть чуточку легче. Потом приехала скорая.
     Глаза резало от яркого света монитора. Чтобы как-то снять напряжение, я уже третий час бродил по заброшенному бункеру, расстреливая врагов в фашистской форме. Я с остервенением нажимал на клавиши клавиатуры, фашисты падали и умирали. Мой мобильный известил меня о получении сообщения. Мне пришли только два слова: «Я беременна». Я сидел перед компьютером в полном отчаянии, положив руки на колени. По монитору растекались капли виртуальной крови, на экране высветилось «Game over».
     Мне надо было бежать. Я больше не мог оставаться в Москве, я боялся за свой рассудок. Когда я сказал маме, что еду в деревню, она отреагировала спокойно, даже равнодушно. Сейчас ее больше волновало здоровье отца. Я сказал ей, что сессию уже сдал и хочу отдохнуть. Она машинально кивнула на мои слова, дала денег и ушла в комнату к отцу.
       Рано утром я сел в поезд и поехал в деревню.

     Я вошел в дом и плюхнулся на кровать лицом в подушку. Я устал, но спать не мог. Слишком все это было волнительно, слишком сильные были ощущения и эмоции. Я перевернулся на спину и уставился в потолок. Разве мог я предположить, что все будет именно так?
     Катя. Такая взрослая, такая другая. Ничего подобного в моей жизни еще не было. Я чувствовал себя героем, способным горы свернуть. Теперь все должно было быть иначе, теперь я смогу вынести все. Если мне суждено было стать отцом, то я уже смирился с этой мыслью и в глубине душе даже немного радовался. Хотя конечно только в глубине души. Я достал из рюкзака неработающий два месяца мобильный телефон. Я нажал на кнопку, и телефон поприветствовал меня веселой мелодией. Я набрал маме. Мама ответила радостным голосом, сказала, что очень скучает, что студию почти восстановили, что постоянно звонит Костя, что звонила какая-то Надя и просила передать, все уже нормально. Я знал, что иначе и быть не могло. Надо было только переждать, и жизнь сама все устроила нужным образом. Поговорив с мамой, я понял, что Москва не так уж и далеко, нужно просто купить билет и через несколько часов я буду уже дома. Я набрал Полине. Она сбросила вызов. Через минуту мне пришло от нее сообщение. Она отдыхала в Крыму, обещала позвонить, как приедет. В комнату зашла бабушка. Я сказал ей, что уезжаю в Москву. Она тут же засуетилась:
- Нужно же что-то приготовить тебе в дорогу!
     Не в силах оставаться дома, я вышел на улицу и пошел в сарай за велосипедом. Мысленно я уже прощался со всем, к чему привык и что стало мне дорого.
     Ноги крутили смазанные недавно педали, солнце садилось за горизонт, душа хотела вырваться из груди на свободу. Ей слишком мало стало места в моем теле. Я вдыхал пахнущий ранней осенью воздух всей грудью и крутил педали еще быстрее, разгоняя велосипед. Теперь, все что меня окружало эти два месяца останется только в моей памяти и мне хотелось прочувствовать все до конца и побольше запомнить.
     Я встал в шесть. Бабушка с вечера собрала мне сумку. Я умылся ледяной водой, позавтракал, посидел на дорожку и взял свой вещи. Уже на улице у калитки бабушка, немного всплакнув, поцеловала меня,  дед по-мужски обнял, похлопав по спине. Я пошел по песчаной дороге, ведущей к остановке. Проходя мимо Катиного дома я немного замедлил шаг, в душе, что-то приятно затрепетало, глядя на окна ее дома. У самого забора стояла машина ее мужа.   
     Уже через несколько часов поезд мчал меня по направлению к Москве. Я сидел в душном купе и смотрел на проносящиеся за окном августовские пейзажи. Со мной ехал старик, беспрерывно разгадывающий кроссворды и пожилая женщина, постоянно спавшая на верхней полке. Чтобы скрыться от угнетающей обстановки, царящей в моем купе, я вышел в тамбур покурить. Мысленно я был уже в Москве, уже представляя себе долгожданную встречу с Костей. А еще я очень хотел увидеть Полину, хотел обнять ее и никуда не отпускать. В это время дверь в тамбур открылась и мое уединение нарушила загорелая девушка в голубой обтягивающей майке. Она попросила у меня зажигалку и стрельнула голубыми глазками. Завязался разговор.






Москва, февраль - апрель 2004г.