У Меня к Тебе Нежность

***
День бала был назначен заранее и всем приглашенным были разосланы входные билеты.
Всего тысяча.
Все билеты именные, расшитые золотом и украшенные вензелями. Посторонним здесь было не место. Никто иной, кроме кропотливо отобранной тысячи пар, не мог сюда попасть. Ни деньгами, ни властью, ни славой. Никаким обманом и подкупом.
Да, есть балы, которые устраивают ДЕНЬГИ и ВЛАСТЬ, этот бал основали КРАСОТА И ЛЮБОВЬ. И только тысяча самых красивых влюбленных пар имели честь войти сюда.
И они вошли.
Огромный зал, залитый светом, принял их в себя. Сверху лилась музыка, во льду стояло шампанское, столы покрывали изысканные яства.
Держа за руки своих женщин, мужчины медленно двигались вперед. Зал был огромен, он вместил бы в себя и сто тысяч пар.
Но вошла только тысяча.
Крохотные фигурки под древними сводами, маленькие ножки, еле слышно ступающие по полировке вековых полов.
Через миг бал начался.
Пары танцевали, разговаривали, угощались. Вдалеке, на небольшом возвышении за столом из мрамора сидели КРАСОТА и ЛЮБОВЬ. Каждый из гостей был им представлен. Мужчины кланялись, женщины приседали в  реверансах. Словно по команде, взорвались бутылки шампанского и их искрящееся содержимое полилось в хрустальные бокалы.
Объявлены тосты.
Шампанское пригублено.
Ночь Тысячи Пар начала свой отсчет.

***

Доброе утро.
Сказав это, будильник заглотнул порцию тока и снова пронзительно завопил. Доброе утро, механически ответил я и заглотнул будильник. Последнее действие не возымело желаемого результата – будильник продолжал звенеть где-то внутри меня. Но стараясь не обращать внимание на его пронзительные вопли, я закрыл глаза в бесплодной попытке отрубиться вновь.
 Что же мне там снилось?
 Танки, пушки. Война какая-то. Наверное, это из-за новостей. С чего бы мне еще снилась война? Я никогда не был на войне, да и фильмов смотрел мало совсем. Разве что в детстве. Ну, в детстве все иначе… Там война вполне нормальное явление, даже приятное. Как же еще реализовать жажду подвига?!
Война, детство, ужасно… скворечник не отпускает птицу, собравшуюся лететь на юг. Уже за горизонтом скрываются последние стаи сородичей, а она, бедная, продолжает вырываться из лап хищной коробки.
Но та готовилась к этому, готовилась все лето, тайно. Улыбками и теплом скрывая свои замыслы, вынашивая их в глубине, среди волокон дерева, из которого была создана… Может даже, создана из того дерева, на которое вновь повешена, слившись в единое целое благодаря четырем гвоздям, болезненно металлическим гвоздям, которым так легко, почти нечего не стоит, прошить дерево насквозь и остаться в нем, как паразитам, став уродливыми стареющими ржавыми червями.
Счастливыми.
Я такой же червь, думает скворечник, я тоже здесь навсегда и сейчас я хитростью, силой удерживаю птицу..
Она не улетит, она тоже останется здесь навсегда, чтобы я больше никогда, никогда не был одинок!
СЛЫШИТЕ, Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ ОДИНОК!!!

Просыпаюсь как от удара. Боже, я только что съел говорящий будильник!
ГОВОРЯЩИЙ!
Я идиот! В кои веки повезло, у меня завелся говорящий будильник и нате, я его съел!
Будильник продолжает орать.
Прихожу в себя. Звук не внутри, просто рядом.
Все встает на места.
Приснилось.
Потрясывая головой, поднимаюсь с постели. Будильник, осознав что все нормально, задача выполнена, выплевывает остатки непрожеванного тока и замолкает.
Еду в метро.
Меня воспитали человеком, который очень любит людей. Ужасно сильно! Только это объясняет, почему я до сих пор никого не убил.
Странно, что я до сих пор никого не убил…
Даже не обматерил вслух. Ни разу. Ни одну бабку-хозяйственнуюсумку-тележку, ни одного дядьку-дипломат-колено, ни одну тетку-стоптолпа-новаявывеска.
Никого!
Я великий человеколюб, выживший в набитом вагоне, переживший давку на входе на эскалатор, устоявший перед соблазном переступить ограничивающую линию.
Я герой, ни разу не обмочивший вестибюля станции, не строивший рожи видеокамерам, не давший ни копейки ни одному метрошному попрошайке.
Я – единственный.
Накопивший внутри себя килобайты злости, килотонны не выплеснутой ненависти, километры не вбитых осиновых кольев.
Я – бомба, я – опасен.
Когда я детонирую, никто меня уже не остановит. Даже эти специально обученные метрошные менты-оборванцы, в поношенном, передающемся по преемственности обмундировании. Они будут носиться в панике, сбивая друг друга, и ни один выживший не сможет толково объяснить начальству, что же все-таки произошло. Они будут что-то несвязно бормотать, пока не кончится кусок магнитофонной ленты, заложенный еще в школе, в девяти, необходимых чтобы стать метрошным ментом, классах.
Он очень короткий этот кусок, поставлен на реверс, и очень скоро высшие чины поймут, что их просто дурачит метрошный мент-оборванец, прокручивая в сотый раз один и тот же кусок своей несостоятельности..
И они не сделают выводов, а лишь выберут из картотеки объяснений и оправданий рапорт, подходящий моменту.
И все.
Тем временем метро-бомжи расплодятся и займут все сидячие места в вагонах, расположившись там с ногами, с собаками и со всем своим барахлом, и будут кататься туда-сюда круглый день, отсыпаясь. И тогда, когда последнее свободное место будет занято, бабки-хозяйственныесумки-тележки перестанут  ездить на метро, ведь это так неудобно, ездить стоя, особенно когда тебе особо-то и некуда ехать.
Мужчины-дипломаты будут зажимать носы платочком и подумывать, как бы накопить денег на машины. А когда они накопят деньги и сядут за руль первого в своей жизни драндулета, они попадут в зловонные пробки, и будут стоять среди машин, набитых такими же мужчинами-дипломатами и спящими оборванцами.
Вечная давка, ненависть и пороки, в одну толпу согнанных стадным рефлексом безумно одиноких людей. Ча-ча-ча.

***

Несметное число лет пурпурные и лиловые воевали.
У пурпурных были танки, у лиловых пушки.
Пушки лиловых стройными рядами занимали позиции и метко расстреливали атакующие танки пурпурных. Пушки крепко держали оборону. И стреляли они гораздо точнее и дальше, чем танки.
Но у танков была броня, что позволяло им иногда противостоять попаданиям снарядов пушек. А пока ты не подбит, твоя задача двигаться вперед, навстречу врагу. И, если тебе удается вырваться на достаточное для выстрела расстояние, останавливаешься и начинаешь из своей башни палить по пушкам.
Пушки хрупкие и слабые. Прямое попадание им не выдержать. Даже разорвавшийся рядом снаряд способен их покалечить или убить. Поэтому пушкам ни в коем случае нельзя подпускать танки близко. Вот они и стреляют по ним издалека, нанося урон и промежая стальные ряды.
Главное - попасть.
Снаряд подобен гвоздю, он входит в танк также легко, как гвоздь в древесину, и разрывается там, причиняя адскую боль.
Но танков много. Они упрямо прут вперед, словно не замечая горящих товарищей. Достаточно, если прорвется хотя бы один. Тогда он будет давить и калечить. Тут у танков преимущество – они гораздо быстрее, чем пушки. Пушки медлительны, они ни за что не смогут убежать от танка. Видя, что битва проиграна и поражение неизбежно, пушки поворачиваются и пытаются бежать. Но танки теперь безжалостны, как были безжалостны пушки совсем недавно. Они догоняют и давят. Давят и снова догоняют. И так до тех пор, пока не останется ни одной пушки.. Но это только при условии, что прорвется хотя бы один танк.
И танки едут, едут под смертельным огнем пушек.
Умирают под огнем.
Умирают, чтобы жить.

***

Бах!
Банка с кабачковой икрой смачно разбилась о стену приемной.
Бах!
Вслед за ней по белой крашенной стене наперегонки стекают хрен и горчица от ведущего российского производителя.
Не очень втыкающая в происходящее секретарша ретируется под стол. Вслед за ней навесным огнем прыгают веселенькие краснопузые томаты.
Да, я взбешен!!!
Накрыло на работе, но это уже детали. Совсем неважно, где закачали эту самую последнюю каплю в бочонок моего терпения.
Бах!
Бочонок терпения взорвался и содержимое хлынуло наружу, закрутив и унося в потоке неудачно выскочившего из своего кабинета директора. Я провожаю его прицельным огнем небольших баночек майонеза. Он сколько может уклоняется, снаряды пролетают мимо, круша мебель и симпатично разбивая большие окна офиса.
Ненавижу этот офис.
Почему я ждал, исправно продавал продукцию, приходил утром и по темноте на ощупь добирался домой, чтобы наутро опять же на ощупь вставать и тащиться сюда?!
Меня вытаскивают на улицу, прощаются и уходят.
Я встаю и посылаю им во след свои умозаключения.
Они возвращаются и снова прощаются.
На этот раз лежу гораздо дольше, говорить больно.
Встаю, отряхиваюсь.
Вокруг весна.
Теперь вижу – Весна.
Я свободен!

***

Пары кружатся по залу.
Тихие вечные вальсы.
Зал светится красотой. Зал греется нежностью.
Подолы платьев шуршат по каменным полированным плитам. В огромных зеркалах отражаются улыбки и поцелуи.
Зеркала бесстыдно отражают взгляды, объятия, легкие пожатия рук, все то, что стеснительно скрывают танцующие. Зеркала поощряют влюбленных и те становятся смелее. Они больше не прячут чувства. Ведь они в гостях у Любви. Они смеются и кружатся. Они растворяются в зеркалах, смешивая реальность и зазеркалье. Уже не видно разницы. Пары в зеркалах становятся абсолютно похожи на оригиналы. Зал выпускает их на волю.
Зал улыбается всем.
Зал становится бесконечным.

***

Я ошибся весной…
Вместо весны улыбок, флирта, солнца, красоты я зашел не в ту дверь.
Моя весна холодная.
В моей весне снег тает, но медленно. Тает,  смакуя появление пятен собачьего и человеческого дерьма.
Моя весна – пятна дерьма.
Я жду.
Я больше не ищу.
Сижу дома и жду другую весну.
Жду, но она не придет. Нельзя ошибиться весной, а разобравшись найти новую.
Так неправильно.
Выхода нет, поэтому я сижу дома и жду пока моя весна закончится.
Я тренируюсь, чтобы не ошибаться впредь.
Но у меня не получается.
Я жду, что меня покажут в телевизоре. Может в новостях, может отдельным блоком. «Он умер, чтобы жить, но ошибся весной». Но нет, в телевизоре меня нет, ни по одному из полутора десятков бессмысленных каналов.
Я терпелив.
Наверное, еще монтируют, хотят сделать блестяще. Я наблюдаю, бессмысленно жую подогретые передачи, глотаю шаблонные новости. Давлюсь, но все еще глотаю.
Я все еще верю.
Верю и жую.
Давлюсь и верю.

Птица умерла.
Я спрашивал… Правда, скворечник еще не понял.
Он тоже ждет.
Но я узнавал – птица точно умерла. Ее маленький трупик лежит в утробе деревянной коробки, прибитой на мертвое дерево безликими ржавыми болезненными гвоздями.
Мертвая птица, мертвое дерево, бездушная коробка и вечно стальные ржавые гвозди. Они тоже ждут весну, но она не придет. Для них весны больше нет. Весна есть для птиц вернувшихся с юга, для деревьев, пробудившихся от зимнего сна.
Весна есть.
Но не для них.
Они тоже ошиблись весной, оставшись навсегда где-то между.
Дереву больше не больно. Его окаменевшее тело больше не мучают беспощадные гвозди. Оно больше не плачет и ему стала безразлична мертвая птица, просившая о небе, о пощаде. Гвозди, нечувствительные ни к жаре, ни к холоду, ни к чужому горю, медленно ржавеют и срастаются с омертвевшими волокнами дерева.
И только скворечник недоумевает. Птица больше не просится на свободу, не заводит птенцов. Внутри себя он чувствует ее присутствие, но какое-то неживое.
Как же ее разбудить?
Теперь скворечник понимает, что, видимо, сделал ставку не на того друга. Эта птица ленива. Сначала она изводила его разговорами о небе, глупыми просьбами отпустить. Она ничего не понимала. Он хотел говорить совсем о другом. Он хотел дружить, хотел жить вместе. А она плакала, умоляла о своих глупостях. А однажды просто легла и уснула. И вот уже много месяцев не просыпалась…
 Он пытался будить ее, но она не отзывалась. Хорошо, решил тогда скворечник, наверное, так надо, весной проснется и все будет по-старому.
Но уже давно потеплело, расцвело. Вернулись другие птицы, свили гнезда заняли дупла и скворечники. А эта все продолжала спать. А из-за нее никто больше не хотел селиться. Бывало, некоторые опоздавшие птицы подлетали к нему, но, покружив немного и, видимо, почуяв чужое присутствие, тут же улетали.
 Со временем скворечник понял, что ждать новых жильцов бессмысленно, покуда место занято. Тогда он попытался выгнать постояльца, но ни угрозы ни уговоры не действовали – птица молчала и даже не шевелилась…
Однажды скворечник понял, что теперь он всегда будет одинок!

***

Несколько пушек заняли отличный пригорок.
Отсюда открывался отличный вид на все четыре стороны. Речка, поля, кусок леса. Потрясающие восходы и закаты. Но кто думает о всей этой красоте, когда идет война? Разве что в глупых книжках герои могут восторгаться подобными вещами. В действительности голова занята совсем другими вещами. Нет, конечно, поговорить об этом можно – разговор поддержать, произвести впечатление.
Но на самом-то деле глупость все это.
Река – да, хорошо. Благодаря ей танки вряд ли подойдут с этой стороны, лес тоже преграда. Конечно, они сильные, может, и прорвутся. Было бы даже забавно понаблюдать за этим. Танки, конечно, враги, но они так красивы! Солнце блестит на броне, мощные гусеницы подминают под себя слабые деревья.
Но нельзя забывать, что они враги!
Даже те, что шепчут: «Уйдем вместе, убежим, спрячемся и перестанем воевать…»
Ложь!
Рано или поздно понимаешь – это ложь. Танки коварны. Им нельзя доверять!
Но иногда так хочется!
Хочется быть слабой хрупкой пушкой, путешествовать по полям, уцепившись за крепкую стальную руку. Нестись навстречу закату, улыбаться рассвету.
Нет!
Они враги!
Все они должны быть уничтожены!
Поэтому мы здесь, на этом пригорке. Болтаем и обозреваем окрестности. Река и лес безопасны. Остается только поле…
А вот и они.
Пока это еще маленькие, едва заметные точки. Но это они, наши враги. Сколько их? Десять, нет, наверное, порядка двадцати. Надо сообщить остальным и вызвать подкрепление. Сейчас они далеко и не опасны. Но скоро подойдут ближе, и начнется бой.
Только когда они все умрут, мы за все отомстим и будем жить.

***

Наконец-то дождь.
За его пеленой еле видны очертания серых шаблонных домов.
Дождь принес свободу.
Реальность неосязаема. Я понял это только сейчас. Все что можно попробовать, потрогать – это обман.
Реальность – это неосязаемое. То, что перед глазами – ложь. Все честное – оно внутри, оно вокруг, но опять же корнями внутри.
Шагаю по ставшему черным асфальту.
Мне тепло, сухо и хорошо – это моя реальность.
Я промок и замерз – это обман.
Я все еще полон ненависти.
Я набрался ее по-новой сидя в квартире, безнадежно ожидая Весну и пялясь в лупу многоканального обмана.
Меня разрывает, выворачивает наизнанку.
Спускаюсь в метро.
Совсем поздно, я свободен от давки. Скоро все станции закроют и плюгавенькие метрошные менты растащат потерявшихся пьяных по участкам, где тех приведут в норму и пропылесосенных отправят по домам.
Я парю по эскалаторам и переходам.
Знакомое ощущение свободы.
Теперь, кажется, навсегда.
Я свободен.
Почти.
Свободен почти.
Я все еще скован своей ненавистью, шелухой прошлого, лживыми бессмысленными мечтами.
Я падаю на пол и извергаю из себя всю эту дрянь, противную жижу, богато сдобренную антидепрессантами и бесконечными порциями яичницы. Меня вертит и крутит, но я не могу остановиться, не должен останавливаться. Я должен вывернуть себя без остатка.
Я должен вывернуться, чтобы стать реальным.
Очистить свое нутро, чтобы сделать его своей внешностью, стать самим собой.
Мне это удается, но как насмешка, мое внешнее становиться моим внутренним и процесс повторяется…
Кончилось.
Теперь я чист.
Я реален!
Я – самое чистое, светлое и реальное валяюсь в огромной луже себя прошлого. Себя придуманного, списанного с афиш кинотеатров, глянцевых журналов, советов бывших.
Пошатываясь встаю и отхожу в сторону.
Теперь я-новый и я-прошлый разделены несколькими метрами безопасного воздуха.
Краем глаза замечаю, как ко мне несется отряд офигевших ментов-оборванцев. Конечно, им не понять того, что здесь произошло, они видят меня старого, но не замечают нового.
Они бодро начинают пинать кучу моих испражнений, забрызгивая себя моей ненавистью, грязью и яичницей.
Я-новый стою в стороне и улыбаюсь.
Они остервенело колотят то, что некогда было мной. Они уже забрызгали себя с головы до ног, я вижу как грязная масса забивается им в ноздри, в уши, проникает в открытые орущие рты. Они давятся моей ненавистью и бьют, бьют, бьют.
Я ухожу.
После того, что со мной произошло, я устал. Прошла целая вечность, пока я смог освободиться от налипшей за годы жизни бессмысленной давящей пыли.
Я медленно спускаюсь по бетонным ступеням перехода и направляюсь к лавочке в конце платформы.
 Хлюпающие звуки драки остаются позади, но я слышу треск горящих датчиков в головах ментов-оборванцев, закоротившиеся цепи плавят их тела, они стекают вниз и сливаются в одно месиво с моим густым липким прошлым. Они становятся единым организмом, монолитным сгустком зла и глупости, одержимости и ненависти.
Чудовище обретает формы и уползает в противоположном от меня направлении.
Смешные они.
Поэтому грустно…

***

Несколько пушек заняли отличный пригорок.
Хорошо, мы вовремя это заметили. Солнце, сначала слепившее глаза, перелетело через наши башни, затаилось за спиной и блеснуло на стальных дулах засады.
Бывалые сказали – повезло.
Да, еще немного и мы оказались бы под шквальным огнем затаившегося противника.
Стоим, ждем, оцениваем ситуацию.
Подтягиваются запыхавшиеся товарищи. У нас новый отряд, собранный из разбитых, полууничтоженных ранее групп.
Много молодняка. Они храбрятся, хвастаются подвигами. Мы-то, бывалые, понимаем, что в деле толком они еще и не были. Можно ли рассчитывать на них, когда начнется бойня? Не разбегутся ли? Давить пушки – легко и безопасно, но прежде надо сунуться под обстрел, долгие смертельные минуты тащиться навстречу палящим жерлам.
Будет жарко.
Многие останутся здесь навсегда, сраженные в самое сердце беспощадными прицельными выстрелами коварного противника. Интересно, осознают ли они – молодые, что в живых останутся единицы?
Наверное, нет.
Они наслушались бравых рассказов взрослых, они жаждут отличиться, хотят давить и крушить. Понимают ли они, что большая часть этих рассказов – выдумки, подобные тем, что рассказывают их сверстники?
Конечно, многим фартит…
Тогда появляются истории о десятках подмятых пушек, разбитых, растоптанных.
Главное – никто не опровергает.
Слишком многие пострадали, слишком многие потеряли друзей, сгоревшими, покалеченными, навсегда выведенными из строя и подыхающими где-то в одиночестве, на бесконечных полях этой войны.
Я был участником многих рейдов, в большинстве удачных. Мне посчастливилось выжить там, где многие мои товарищи навсегда заглушили моторы.
Да, можно застигнуть врасплох, напасть неожиданно, добивать отбившиеся, неготовые к бою небольшие отряды пушек. Именно за этим мы и выезжаем из своих домов, именно этим и заняты наши мысли.
Только уничтожив их, мы сможем жить спокойно, не боясь. Делать, что нам вздумается, творить и созидать.
Сколько осталось мне?
Какой бой станет последним?
Пощадят ли меня, как я однажды пощадил Пушку?
Я встретил ее поздно вечером, разбитую, уставшую, опустошенную. Я был сыт убийствами. В тот день я вдоволь давил и калечил, даже больше, чем хотел. Скорее, напротив, наступил момент когда я понял, что больше не хочу давить и калечить. Мне перестало это нравиться.
А нравилось ли раньше?
Я был молод, считал, что так и надо. Давили остальные, и я давил. Но я устал. К чему мне такая жизнь?
Она тоже думала так.
Мы проговорили всю ночь, а после я вывел ее из нашего окружения и попрощался.
Если бы кто-нибудь узнал, что я отпустил врага…
Я мечтаю встретить ее вновь. Надеюсь, она жива. Молюсь за нее. Не стреляй, прошу ее мысленно я, не стреляй! Лучше убей меня, но не стреляй других! Я больше не могу давить ваших. Не стреляй моих!
Давай уйдем вместе и больше никогда не будем стрелять!
- План такой, - обратился ко всем старший…

***

- План такой, - обратился ко мне невысокий молоденький паренек, – сейчас я тут быстренько закончу кое-какие дела и мы с тобой поболтаем.
Озираюсь, мне ли это?
С какой-то стати он со мной заговорил?
Сижу на лавочке в конце платформы, тело, уставшее от вековых мучений освободиться, мирно отдыхает. Рядом сидит какая-то тетка и чего-то бормочет. Может, вообще этот парень ее сын и я случайно принял на свой счет его высказывание?!
Ну, нет. Глядя прямо мне в глаза, парень продолжает:
- Надеюсь это не твоя работа? – И кивает в сторону моей соседки.
Я поворачиваю голову и только сейчас замечаю осиновый кол, торчащий у нее из затылка.
Испуганно отскакиваю.
- Да не боись ты, привыкнешь. Чего, небось, раньше такого не видел?
Конечно, не видел.
Подумать только, я несколько минут просидел рядом с женщиной, у которой из башки торчит кол, а она чего-то там бормочет себе под нос, болтает ногами и поглядывает по сторонам.
- Теперь насмотришься и не на такое. Видел твой подвиг на переходе. Вывернуло так вывернуло. О-го-го! Я думал, ты там коньки и отбросишь. А нет, ничего, встал, пошел. Сейчас полегче?
- Полегче – отвечаю, - а ты кто вообще такой?
- Ремонтник я, кто же еще?
- В смысле слесарь или электрик? – Неуверенно переспрашиваю, - метро чинишь?
- В смысле паталогоанатом, - ухмыляется он в ответ и выдергивает из тетки кол, - в смысле мертвяков чиню.
И тут на моих глазах он обеими руками раздвигает челюсти тетки.
Что-то немного хрустнуло и вместо рта появилась огромная дыра, голова неестественно откинулась назад, глаза потухли.
Как зачарованный смотрю, что же будет дальше.
Дальше парень одной рукой придерживает затылок тетки, а другой начинает шарить у нее в голове. Слышаться звуки какие-то, щелкает что-то, хрустит. Вот, видимо, закончил, закрывает рот и чего-то говорит.
В ответ тетка весело заморгала и давай нести:
- Ой, спасибо, милок, ой спасибо! Какой ты хороший! Мне бы внучка такого…
Не обращая внимание на ее причитания, парень поворачивается ко мне:
- Ну, вот и все. Ничего сложного. Неумело кто-то кол вогнал, толи спешил, толи новичок. Скорее всего просто и не собирался ее из строя выводить, так, в сердцах ткнул, нервы успокоить.
- Как ткнул, кто ткнул?! – Спрашиваю, а сам с мыслями собраться пытаюсь. Что за бред? Что происходит-то?!
- Кто-кто?! Небось, такой же как ты –  шибко свободный.
- Не понимаю… А что, есть другие такие?
- Конечно, есть. Ты думал, что передовой самый, типа единоличник?! До смешного. Всегда так с вами.
- А где же они тогда, другие?
- Где-где, по городу лазают, делами своими занимаются, вот, на метрошных тетках оттягиваются.
Вспоминаю про тетку.
Та сидит, как ни в чем не бывало, продолжает чего-то нести про жизнь и так далее.
- А она-то кто такая?
- Да хрен знает, типа тетка метрошная. Робот или типа того. Сам что ли не видишь?! Я в них пока не шибко разбираюсь.
Я тем более в роботах не разбираюсь.
Тетка как тетка, вполне настоящая, глаза разве что неживые какие-то, да и то не поймешь, может, это мне просто кажется, про глаза-то.
- Да я и сам их с трудом отличаю от людей, - видя мое недоумение, отвечает парень, - я потому сюда и работать пошел, чтобы разобраться, кто есть кто.
- А зачем она здесь?
- Как зачем, работа у нее такая - по метро шариться. Их тут много. За день штук по сто только из строя выходит. А я их чиню.
- Но кто-то ведь их сделал, кому-то надо, чтобы они здесь были!
- Конечно, надо. Всем надо.
Ничего не понимаю. На хрена кому-то надо, чтобы куча роботов с утра до ночи на метро каталась? Чего-то он гонит.
- Не веришь? Посчитай сам. Ты когда-нибудь видел, что бы в метро народу мало было?
- Видел, ну это если совсем поздно ехать.
- А днем?
- Нет, - отвечаю, - днем не видел.
- Вот и я так думаю, понимаю люди на работу едут с 6-00 пусть даже до 10-00. Потом часов с 12-00 до 14-00 некоторые на обед или с обеда. Вечером с работы с 17-00 до 20-00. А в остальное время то откуда народ?
- Ну, не знаю, по рабочим делам, вечерком, может, с гулянок каких…
- В 15-00 в метро народу меньше, чем в 11-00?
- Ну, я бы не сказал.
- Правильно. Короче, с утра до позднего вечера несколько тысяч подобных роботов шастает по подземке.
- А на хрена?
- В том-то и дело. Толкучку создают. В вагоне, на платформе, особенно на переходах. Задача у них такая, мешать людям перемещаться по метро.
- Так зачем мешать, ведь и без них-то народу куча, и так не пройдешь?!
- Куча-то куча, да неорганизованная! Сама себе эта куча плохо мешает. Поэтому-то и требуются профессионалы.
- Но зачем?
- Объяснения два. Первое положительное – люди не расслабляются. Они чувствуют себя частью чего-то большого, видят близко других людей. Переживают, если не удается быстро пройти, радуются, если у кого какой казус случится. И самоубийств от этого меньше и проблемы каждодневные немного забываются…
- А второе тогда какое?
- В том-то и дело. Я думаю, фигня все это, с душевным равновесием. Просто надо кому-то, чтобы люди злыми были. Вот их и злят разными способами, но очень тонко. А потом на этом играть можно, а люди сами не замечают, что ими управляют.
- Так кому же надо это?
- Правительству, конечно. Военным. Представляешь какие деньги во все это угроханы?
- Представляю. И что, никто не догадывается, что это роботы?
- А как тут догадаешься?
- Ну, можно ведь заметить, что на одном и том же переходе лица все время одни ездят туда-сюда и толкучку создают?
- Не все так просто. На одном переходе одни и те же не работают. Программа вообще очень сложна. Но, если по-простому, то все роботы, как и люди, ездят по разным станциям, переходам. Приехали, вышли, по переходу перешли, сели в поезд, проехали немного, снова вышли, перешли, проехали и так целый день. Ты пойми, они же не командами работают, у каждого свой стиль, свое задание. Свой маршрут. Вот эта тетка, например, запрограммирована идти то быстро, то еле тащиться. Она тебя сначала обгоняет, а затем тормозит перед тобой. Ты ее обойти пытаешься, а тут другая такая же или клуша какая не может разобраться, в ту ли сторону она идет?!! А  на эскалаторе уже давка. Справа все впритык стоят, по левой его стороне подняться можно, но снизу все лезут только в правый ряд, а очередь растет. Бабки с тележками тащатся и так далее. Вот тебе только и остается одно – тащиться со всеми и нервничать.
- Но можно ведь попробовать обойти, обогнать?!
- Пробуй, но тебя блокировать начнут, толкнешь кого – обматерят или ноги оттопчут.
- Они и материться могут?
- Еще как могут! Да неотличимы они в толпе! Полностью такие же как мы. В них столько эмоций заложено, столько рефлексов. Любые ситуации возможные обыграны.
- Так уж и все?
- Конечно! Правда, если ты что-то уж супер нестандартное выкинешь, то может, и прокатит…
- Подзатыльник дам? Или кол вгоню?!
- Подзатыльник! Ха, ты как ребенок, право. Кол, в принципе, да, но это уже скорее техническая агрессия со стороны человека, понимающего, что перед ним машина. Я о другом… Смотри.
На этих словах парень повернулся к тетке и, пнув ее по ступне ботинком, обозвал дурой.
Она тут же в ответ принялась смачно обкладывать его ругательствами и угрозами привлечения ментов. Она еще продолжала орать, когда парень не спеша расстегнул штаны и принялся мочиться прямо на тетку. Та даже глазам не повела, продолжая костерить его за дуру.
Она не пыталась укрыться, отойти, ударить. Она просто этого не замечала. Он закончил, убрал причиндалы и повернулся ко мне.
- Вот, теперь понял? Ладно, бывай, мне пора. Ты домой?
- Метро уже не ходит, видать, мне придется где-то перекантоваться до утра…
- А ты поверху.
- Пешком? Нет, пешком далеко, это я только к утру доберусь.
- Зачем же пешком, ведь у тебя есть огненные лыжи! Ладно, давай, удачи.
Парень уходит, а я, как идиот, таращусь на свои ноги. Действительно, как же я забыл про лыжи?!
Это ведь так просто!
Я щелкаю каблуками и мгновенно вылетаю на улицу. Вижу, как на меня недоуменно таращится парочка метрошных ментов-оборванцев, неспешно обирающих какого-то пьяного интеллигента.
Еще бы они на меня не таращились, это их занятие для меня привычно, а вот мое для них, думаю, новинка.
Но вскоре я теряю их из вида.
Закладываю вираж по переулкам и вырываюсь на шоссе. Так будет попроще, а то напрямик я и заблудиться могу. Рвусь теперь по проспекту. Чуть выше машин, чтобы не останавливаться на светофорах и не торчать в небольших, еще имеющих место, несмотря на поздний час, заторах.
Иногда я увлекаюсь, и лыжи царапают крыши машин. Испуганные владельцы выскакивают из салонов и грозят кулаками мне в след.
Плевать, я уже далеко.
Конечно, можно было бы вернуться и еще разок хорошенько процарапать некоторые крыши, но, если подумать, на фига мне это?! Я несусь домой, несусь словно ветер.
Мне надо поспать.
Сегодня был длинный-длинный день.
Сегодня был бой!

***

Был бой.
Хотя, если оперировать военными терминами в обывательском представлении, никакого боя и не было. Потратив целый день на то, чтобы проложить просеку через лес и при этом не вызвать подозрений в стане пушек, мы к вечеру приблизились к пригорку. Дождавшись темноты, ринулись на неприятеля.
Сопротивления не было.
Пушки, измученные долгим ожиданием прямой атаки, никак не ожидали атаки с тыла. Мы лихо ворвались в их боевые порядки и начали давить. Не прозвучало ни единого выстрела.
Только скрежет металла.
Только стоны гибнущего противника.
У них не было ни единого шанса спастись.
Ни у кого.

Я плелся сзади.
Остаться в лагере я не мог, так как лагеря у нас как такового и не было. Тем более на штурм приказали идти всем, отсидеться, не вызывая подозрений, было просто невозможно.
Другое дело активные действия. Пока остальные усердно прорезали ряды неприятеля, оря от восторга в приступе безнаказанности, я не спеша тащился сзади.
Я не хотел.
Мне было не зачем.
Я больше не мог получать удовольствия от побед, я больше не вел счет покоренным противникам, мне некому было мстить.
Я пытался разобраться в себе, понять, как я раньше мог делать это?!
Что мной руководило?
Кто привил мне эту злость, что двигало мной?
Ответа не было.
И вдруг стало противно.
Я понял, что мне недостаточно не участвовать, мне вдруг захотелось унестись отсюда куда-нибудь подальше, где нет этих войн, нет этих смертей. Нет этой злости, раздраженности, отчаянного стремления давить.
Я хотел просто остаться за чертой.
Вдруг я увидел ее. Мою знакомую Пушку. Ту самую, что я когда-то спас. 
Ту самую, что подарила мне душевный покой, ту, которая не выстрелила мне в спину, когда я отвернулся, чтобы уйти.
Она была здесь.
Неудивительно, но я старался не думать об этом, не хотел даже допустить мысли, что она может оказаться в этой бойне.
Она здесь!
Мужественно держит удары, не поддается, дух ее не сломлен. Вот она уже окружена, вот они уже близко к ней. Но она не сдается, в глазах ее читается уверенность стоять до конца.
И я снова спасаю ее.
Я расталкиваю этот зеленый молодняк, окруживший ее и не знающий, как к такой подступиться. Я просто смотрю на них и они отползают в стороны, жалко поджав хвосты.
Я увожу ее с собой.
Мы спускаемся с пригорка, я прицепляю ее лафет к себе, и мы несемся по полю.
Мы уносимся все дальше и дальше от бойни, где нам не место.
Мы едем долгие часы, все дальше и дальше.
Останавливаемся.
Ни звука.
Только ночь, только тишина.
Она смотрит на меня.
Я смотрю на нее.
Как хорошо, можно ничего не говорить вслух, нам незачем разрушать тишину.
Мы говорим глазами.
Часами.
Скоро уже рассвет, но мы не считаем времени, минуты – течение ручья, часы – падающие звезды.
Я люблю тебя, говорит она.
Я люблю тебя – отвечаю.
Мы не будем больше воевать?!
Да!
Мы будем одиноки?
Нет!
Ты думаешь есть другие?
Да.
Много?
Думаю десятки, сотни, может, тысячи…

***

Тысяча Пар отдыхали.
Мужчины прервали разговоры между собой, женщины присели на кушетки.
Половинки соединились.
В глубине залов, в длинных коридорах, под завесой таинственности и в общей атмосфере восторга они вновь влюблялись друг в друга. Они снова искренне признавались в любви.
Словно в первый раз дарили поцелуи.
Несмело прикасались губами к губам. Искали, дышали, задыхались от счастья.
Тысяча унисонов, тысяча двойных сердец, тысяча откровений.
Любить – это искусство влюбляться снова и снова.
Любить – это забывать и открывать вновь.
Все, кто были здесь, это знали, чувствовали, признавали. Они просто жили этим и по-другому жизни и не представляли.
Они не верили в жизнь друг без друга, они были целым.
Тысяча жизней.
Тысяча птиц, полет которых зависел в равной степени от обоих крыльев.
Тысяча пар крыльев, как условие дара парить.
Тысяча полетов.
Тысяча свободных, счастливых, парящих птиц!!!

***

С утра лыжи куда-то пропали.
Я искал их полдня по всему дому, но так и не обнаружил.
Обидно! Они бы здорово мне пригодились.
Параллельно я размышлял о вчерашнем вечере. Я освободился и я не единственный, кто это сделал.
Есть другие.
Как мне их найти, какие они?
И вдруг я понял, что мне никогда их не обнаружить, у нас есть тысячи способов выдать себя, но мы не хотим общения. Оно нам просто не нужно. Мы разными путями, по разным причинам выплеснули накопленное, но это еще вовсе не значит, что нам есть о чем поговорить.
Даже наоборот – это большой знак стоп!
Неважно.
Лыж две штуки, если они разделятся, это увеличит мои шансы отыскать хотя бы одну из них.
Интересно, можно ли летать по городу на одной Лыжине?
Поиски безрезультатны.
Зато я нашел ответ.
Теперь я знаю свое предназначение, я знаю зачем со мной это произошло. Если есть силы, которые что-то портят, ломают и крушат, то должны быть силы, которые чинят и восстанавливают.
И вот эти силы призвали меня на помощь!
Правда, кривое зеркало жизни все исказило. Чтобы восстановить нарушенное, очистить и исправить, мне нужно ломать. Мне нужно крушить, убивать и вонзать осиновые колья!
 И тогда я сломаю чьи-то зловещие планы, нарушу, вопреки всей продуманности, ход их античеловеческой операции!
Может, это только начало, а в процессе моей необъявленной войны мне удастся узнать что-то еще, и начать бороться дальше, эффективнее.
Где же лыжи?!
У меня две задачи: первая, научится отличать врагов от обычных людей, вторая, как можно дольше не выдать себя.
Я выхожу из дома.
Я готов.
Я, единственно чистый, встаю на тропу войны.
Я иду по улице и улыбаюсь. Мне легко, как не было легко еще никогда.
Спускаюсь в метро.
Теперь я вижу их.
Это совсем несложно. Намного легче, чем я думал изначально. Они так очевидно выделяются в толпе, что невозможно ошибиться.
Рука нащупывает осиновый кол, медленно поднимается в воздух и разит врага!

***

Вам, наверняка, интересно, что в это время делал Костриков?
Кстати, если вы читаете эти строки, но не знаете кто такой Костриков – значит, я все же стал всемирно знаменит и меня читают люди мне не знакомые. Это очень приятный факт, особенно, касательно именно этого произведения, ведь оно написано специально, чтобы поделиться как можно с большим количеством людей наболевшим.
Подведем резюме: Костриков – автор этого произведения.
И только.
Все иные отождествления Кострикова и его героев, возможно, могут иметь место, но я (он же Костриков) от них отказываюсь.
Герои – героями, а Костриков – он автор.

Занятная штука жизнь. Сплошные цепные реакции. Глупо полагать, что значительные события и движения приводятся в действие не менее значительными толчками.
Вот я сижу и думаю, как, совершая некоторое незначительное действие, возможно вершить судьбы мира?
Или как остановить события?
В моей книге это просто, ведь пока она принадлежит только мне. И, значит, только мне решать, в какое русло в следующий момент направить то или иное событие.
Но я то уже все решил и все знаю наперед.
И не переубедить меня никому.
Другой вопрос, действительно ли всем управляю я?
Вы подносите руку к выключателю на стене, нажимаете и лампочка в люстре изливается ярким теплым светом. Вы не придаете этому значения. Для вас это вполне закономерный результат. Если бы после нажатия произошло бы что-то иное или вообще ничего не произошло – вот тогда другое дело. Тогда бы  стоило удивляться!
А так, чего странного?
Все закономерно, вы нажали выключатель (ну разве что придраться к слову выключатель – он ведь включает, а называется выключатель..) Но по сути, насколько незначительное движение?!
 Вы замыкаете контакт, и ток, прежде дремавший в замурованных в бетоне проводах, устремляется к замершей под потолком лампочке, чтобы, пронзив ее насквозь, заставить конвульсировать и светиться.
Но прежде, ток преодолел километры электропроводов, погостил в тысячах трансформаторных будках, крутил двигатели, отдыхал в генераторах, рос и уменьшался, менял формы.
Где-то на заре появления он был тоннами воды, неистово падающими на лопасти турбин, до этого он был широкой рекой, большим карманом притоков, горных речушек.
Ключей…..
Вы нажали на кнопку и стали частью всего, принадлежностью этого мира, его природы, трудов монтажников, конструкторов, инженеров, изобретателей, наконец.
Но впереди их идут толпы людей, посвятивших жизни открытию принципов электричества, тысячи безумцев, пытавшихся оседлать молнию, подчинить гром, просверлить землю и вырвать ее секреты.
Ученые и философы, гении и изгои, противники и защитники.
 Вы думаете, каждый раз нажимая на выключатель, я прокручиваю это в голове?
Нет.
Но я просто знаю, сколько судеб, крови, мечтаний и надежд течет через спираль моей лампочки.
Я просто допускаю это.
В какой-то степени я чувствую, что все это только и сделано для того, чтобы я сейчас встал и нажал выключатель….
Зачем я это все написал?
Трудно ответить.
Затем, что теперь будет все по иному. Мы достигли того момента, который станет переломным. И не потому, что что-то произошло, а именно потому, что ничего такого как раз и не произошло. Не произошло, но все поменялось. Просто мир моей книги созрел, чтобы меняться.
И теперь уже неважно, чья рука нажала рубильник.
Это мог быть кто угодно.
В том числе рука с осиновым клином……

***

Первым пришел Сквозняк.
Он молнией метнулся по залу, колыхнул подолы платьев, разметал пепел незатушенных сигар в курилке, пробежал холодком по позвоночнику и растворился в бескрайних просторах зала.
Взгляды присутствующих прильнули к распахнутой входной двери. Секунду помедлив, в желании достичь максимальной концентрации взглядов, в зал вошла Зависть. Она не спеша, гордо и уверенно пошла по залу. В полной тишине минуя застывшие в нерешительности фигуры, она подошла к столу, за которым сидели Любовь и Красота. Не спрашивая разрешения и не представляясь, Зависть заняла свободное кресло.
Надменно, словно чувствуя свою силу и бессилье хозяев праздника, Зависть лениво протянула руку и попросила коктейль.
Зависть завела разговор о красоте присутствующих женщин, о силе их мужчин.
Вошли еще фигуры.
Зависть представила их.
Спутники ее имели неясные очертания и Зависть говорила совсем тихо, но каждый присутствующий узнал их. Скорее даже просто понял, кто это.
Но понял по-своему. 
Одни разглядели Одиночество – ведь они еще совсем недавно провели в его обществе так много времени и только-только вырвались на свободу. Одиночество ласково улыбалось своим недавним узникам, но те стремительно отворачивались, боясь хоть на секунду поймать такой знакомый, неприятный взгляд. Как им не хотелось оказаться вновь один на один с этим взглядом!
Но их уже приветствовало Сомнение.
Оно неслышно шептало на ухо, что Одиночество пришло не просто так. Оно привело с собой Обман, а тот уж не упустит свое!
Обман пришел к тебе, шептало Сомнение.
К тебе!
Ты пришел в паре с женщиной, но уйдешь в паре с Одиночеством!
Потому что Обман уже рядом!
Ты боишься?
Конечно, Страх узнал тебя!
Он помнит тебя, помнит ночи, которые он неотступно провел с тобой! Ты не забыл, как пытался бежать, но Страх повсюду шел с тобой?!
А ты, шептало Искушение, ты – такой красивый, неотразимый. Почему ты выбрал себе эту женщину? Что, она любит тебя?! Ну и что, ведь ты так прекрасен, что можешь быть любим любой женщиной!
Посмотри, как они на тебя смотрят, посмотри!
Они думают только о тебе, они готовы за одну твою улыбку мгновенно забыть своих кавалеров!
Что, ты останешься верен ей?
Послушай тогда Сомнение. Оно знает, пройдет время, ты состаришься и потеряешь свою привлекательность. И тогда она – твоя единственная, которую ты не посмел оставить, уйдет от тебя. Уйдет к другому. И что ты будешь делать? Жалеть, что когда-то лишил себя блаженства?!!
Подумай, говорила Гордыня, посмотри на них. Эти мужчины жалкие. Они недостойны обладать такими женщинами.
Только ты!
Он ненадежен, шептало Сомнение женщинам. Посмотри, как он смотрит на других. Он выпил тебя и теперь хочет оставить в руках Одиночества!
Ты ему доверяла, готова была отдать за него жизнь.
Зачем?
Ведь ты такая молодая, такая красивая! Ты можешь осчастливить любого.
Он недостоин тебя.
Он трус, а ты хочешь принадлежать ему.
Подожди, не спеши, шептала Измена, не говори ему ничего.
Присмотрись.
Поговори с одним, со вторым - пока он не видит. Потанцуй с кем-то.
Попробуй уединиться с другим и понять, может, кто-то лучше.
Назначь свидание, попробуй условиться встретиться позже, в укромном месте, где вам никто не помешает….
Ты всегда еще успеешь вернуться к своему, но он ведь слаб!
Зачем тебе такой?
Ты же не хочешь, чтобы к тебе однажды в дом пришел Страх?!
 А он придет, если у тебя не будет запасного выхода.
 Ты останешься с ним наедине, ведь твой нынешний избранник не сможет защитить тебя….
Решайся…..
Возьми….
Владей….
Обладай….
Защити…
Уберегись….
Удовольствие…
Пока молода….
Самый красивый…. 
Блаженство….
Ты никогда не будешь одинок….

Зависть протянула руку, взяла принесенный ей бокал и сделала глубокий глоток. Закатила глаза и провела языком по губам.
Присутствующие переглянулись.
Как изменились взгляды за последние минуты!
Как изменились мысли!
Присутствующие нерешительно топтались на месте и смотрели по сторонам. Зависть подняла руку и приказала Сомнению выпроводить Нерешительность из зала.
Никто не решился ей возразить…
Ночь тысячи мужчин и тысячи женщин продолжалась.

***

Как-то повелось, что танки нападают первыми.
Нет, случается, что и пушки тихонько подкатят да и начнут палить.
Но это реже.
Обычно – первые танки.
Да все уже и привыкли. Какой-то ритуал завелся. Пушки ждут, танки готовятся и нападают. Пушки отстреливаются.
Исход поединка в руках нападающих и защищающихся.
Пушки готовы ждать сколько понадобиться, сами не начнут. Глупо ведь: позиция хорошая, подготовленная. А выйдешь в поле – уже не то.
Нет, уж, лучше ждать.
Готовиться.
Прицеливаться, делить зоны прострела, прикидывать расстояние. Причем обычно это не заметно. Скорее выглядит, словно пушки и не собираются вступать в бой. Создается впечатление, что они просто собрались поболтать, погреться на солнышке….
Но это только видимость.
Охота было сюда тащиться просто так?!
Нет, пушки пришли биться!
Стали бы они так тщательно готовиться, полировать лафеты и прочищать дуло?! И чего, спрашивается, мест что ли получше нет, где можно спокойно поболтать и погреться на солнышке? Да множество! И никаких танков поблизости не будет.
Танки понимают, что пушки первыми не начнут. Но и не уйдут никуда. Было бы, конечно, гораздо удобнее, чтобы пушки подкатили сами. А танки их не спеша подавили бы в свое удовольствие. Но такое только в сказках бывает, да во всяких кино про войну.
Нет, в реальности такое не случится.
Вот и приходится готовиться. Сначала на глазок прикинуть, сколько на пригорке затаилось пушек. Желательно сразу определить, кто из них посмелее будет, а кто тихоня – постреляет немножко для приличия, а после или глазки закроет и сдастся или домой убежит, пока не поздно. Это многое может решить. Да и кому, что нравится. Кто-то любит лишь имитацию боя, а кому-то подавай заслуженную выстраданную победу. Кто-то даже ищет смерть.
И готовится к атаке каждый по-своему. Кто-то на грудь примет для смелости, кто-то маскируется, кто-то и вовсе думает, как бы самое пекло боя пропустить, а нагрянуть уже когда сопротивление будет сломлено. Есть и такие, что, напротив, идут напрямую – будь, что будет! Снаряд в лоб – значит судьба, а мимо – везет, катим дальше.
Ждут пушки, готовятся танки.
Ясно, что рано или поздно начнется.
По-другому не суждено.
Раз они здесь – значит, должен быть бой.
Иначе зачем им здесь быть?!

***

Несусь вверх по эскалатору.
Она убегает от меня.
Быстро.
Никто не мешает ей стремительно перемещаться. Я уже очистил этот переход от всех роботов.
Осталась только она.
Стараюсь догнать.
Перескакиваю ступеньки, спотыкаюсь.
Падаю.
Поднимаюсь и снова бегу. Чувствую ее страх, растерянность.
Догоню, точно догоню! Не уйдет!
Эта умнее остальных, заметила меня и побежала.
Не сразу.
Сначала закосила под нормальную, и только поняв, что я ее засек, рванула.
Другие не бегали, а эта побежала.
Ничего, далеко не уйдет!
Сейчас бы здорово пригодились огненные лыжи, но с того вечера, как я впервые ими воспользовался, больше не могу их найти. Всю квартиру перерыл – безрезультатно…
Бегу.
Эскалатор кончился, вылетаем на станцию. Люди шарахаются, еще бы, выглядим мы как из кино какого. Только это не кино, все серьезно, по-настоящему.
Догоню и будет по-настоящему.
Догоняю.
Еще немножко….
Поворот и рука хватает в охапку волосы.
Рывок.
Падаем.
Теперь медленно поднимаемся на ноги.
Заношу руку для удара и тут ….
Она разворачивается и я узнаю Тебя….
Лицо раскрасневшееся от бега быстро возвращает свою белизну.
Ты улыбаешься.
Смотришь в глаза.
Долго так смотришь, пристально и глубоко.
Твой взгляд меняется.
Сначала ты смотрела испуганно, словно искала защиты у меня. Постепенно взгляд стал мягким. Он принялся воскрешать забытое. Ночи, дни, любовь. Почти три года нежности, тысяча дней вместе.
Ровно тысяча дней.
Боже, какой ласковый взгляд!
Он шепчет прости, заклинает вернуться. Он полон раскаяния. Он уверяет, что любовь никогда не умирала, что ты никогда не уходила.
Что ты так хотела вернуться!
Теперь в твоем взгляде власть и укор.
Такой знакомый взгляд.
Он упрекает меня, возмущается. Как я только мог подумать о тебе такое?! Да если бы я постарался тебя удержать, ты, конечно, никуда бы не ушла! Стоило только шепнуть!
Ты глупый, шепчет этот новый взгляд, глупенький и ничего не понимаешь. Но не страшно, продолжает он, ничего, так и быть, я прощаю тебя!
Да-да, уверяешь ты взглядом, я столь щедра, что прощу тебя и разрешу снова быть со мной…
Ты?!!
Прощаешь?!!
Вернуться?!!
Охуела что ли?!! Слови колышек, л-л-л-охушка!!!
И только хруст.
Ставший таким привычным хруст столкновения черепной коробки и осинового кола.
Сладкий хруст свободы, очищения.
И тишина.
Полная кромешная тишина.
Тишина.
ТИШИНА.
Долгая пауза отсутствия звуков и движений. Чувств и ощущений.
Такая сладкая приятная пауза.
Я чувствую, как она ускользает, уступая место другому. Я знаю, что это другое.
Я знаю, что ОНО.
Я знаю, но еще наивно цепляюсь за ПАУЗУ, такую приятную ПАУЗУ.         
П-А-У-З-У .         Ц-Е-П-Л-Я-Ю-С-Ь...
Вот она, вершина горки, секунда парения между подъемом из ненависти и падением… падением,  п-а-д-е-н-и-е-м         в….

БОЛЬ.            
Б-О-Л-Ь!!!
Я УБИЛ ТЕБЯ!!!
Боль.
Полная кромешная боль.


Просыпаюсь.
Снова сон. Это был сон.
Тишина.
Ночь.
Пустой потолок моей пустой квартиры.
Лежу не шевелясь, я все еще полон приснившейся болью.
Я все еще пуст.
Смогу ли я двигаться? Вдруг конечности отказали навсегда и властные сигналы мозга будут теперь безответно стучаться в глухие двери рефлексов? Это можно проверить прямо сейчас, но я оттягиваю этот момент.
Еще немного подожду.
И еще немного…
Сон стремительно убегает. Теперь проснулся совсем.
Теперь проснулся.
Поднимаюсь и иду на кухню.
В горле пересохло, и я весь словно иссох. На кухне чайник и полумрак.
Сначала, пожалуй, чайник.
Полумрак не против, ему в принципе плевать на мои предпочтения, да и на меня тоже плевать.
Хватаю чайник за ручку и пью прямо из носика. Пью жадными большими глотками. Сидящий за столом человек в черном пальто неодобрительно кивает головой. А мне посрать, я в конце концов у себя дома или где?!
Так что хочу – наливаю в стакан, хочу – пью из носика.
Всё, спать!
Возвращаюсь и ложусь обратно в постель.
Устраиваюсь поудобнее. За время моего отсутствия непослушная простыня пыталась устроить побег. Обнаружил я это не сразу, лишь тогда, когда мой бок закололо злое шерстяное одеяло-подстилка.
Та-ак, чё за дела?!
Встаю.
Действительно, эта нахалка простыня за время моего отсутствия почти наполовину успела сползти на пол. Куда собралась, дура? Что тебе со мной не живется?
Где тебе лучше будет, везде одно и то же!
Везде одно и тоже…
Тогда почему ушла Она?
И почему Она не вернулась?
Возвращаюсь на кухню и спрашиваю об этом человека за столом:
- Почему Она ушла?
- Решила, что ты не самый лучший.
- Но я же мог измениться?
- Она не хотела ждать.
- Она нашла лучшего?
- Нет.
- Тогда почему Она не вернулась?
- К кому?
- Как к кому, ко мне!
- Почему к тебе? Почему не к тому, к кому ушла после тебя или к тому, от которого пришла к тебе. Если вы все не лучшие, значит, одинаковые. А как выбрать из одинаковых?
- Не знаю.
- Вот и она не знает. Зачем тебе Она? Теперь поздно. Любовь не возвращается живой, Любовь возвращается только мертвой.
- Мертвой?
- Ну, считай, не совсем мертвой – скорее этакой зомби, кормящейся прошлым. Прошлыми радостями, воспоминаниями, эмоциями. Тебе нужна Мертвая Любовь?
- Не уверен.
- Вот и Ей не нужна.
- Вполне возможно….
- Знаешь, что тебе нужно?
- Что?
- Работа тебе нужна. Хватит по метро шастать и наших роботов портить.
- Так это ваши роботы?!!
- Да, наши.
- А зачем они?
- А ты разве не понял?
- Боюсь, не понял…
- А на хрена тогда, придурок, ты их мочил. Объясни мне, а?!! Бестолочь, на хрена ты их мочил, если даже не знаешь, на кой они нужны?!!
- Хотел и мочил. Уроды они. Пошел вон с моей кухни, а то и тебе щас кол в башку вгоню!
- А вот это, ****юк, не выйдет. Попробуй – проверь, если не веришь. Я, браток, из другого теста. Так что давай о деле. Выберем тебе работу.
- Хер вам, а не работа. Не буду я на вас работать, не дождетесь. Я чё вам, раб что ли?!!
- А вот не работать у тебя никак не выйдет.
- А что вы сделаете? Не буду работать и все!
- Хорошо, сначала выселение из квартиры – не работаешь - не фига полезную площадь занимать.
- Плевать. Я и побомжевать могу. Вон, буду по вокзалам да электричкам ошеваться, милостыню просить.
- Ну, это вряд ли. Попрошайка – работа элитная, туда в очередь надо сызмалу записываться, а лучше даже, чтобы тебя дедушка еще лет за 40 до твоего рождения записал. А так, с бодуна – беспонт, до смерти не достоишься.
- Это выходит, мне еще у кого-то надо разрешение спрашивать, чтобы в попрошайки пойти? Вы там чего, все охренели? Хочу – пойду попрошайничать, мне никто не указ!
- А вот это нельзя, милок, это не по правилам. А кто у нас не по правилам живет, того мы ликвидируем.
- Реально ликвидируете?
- Реальнее некуда. Прост БАМ и нет тебя. И никто даже не вспомнит, что ты был. Ты совсем спросонья не втыкаешь? Или дурака просто валяешь тут передо мной?! Ты же все давно понял, иначе не увидел бы роботов метрошных. Понял ведь?
- Да, понял. Работать-то когда начинать и где?
- На войну пойдешь.
- Ну уж нет, нафик-нафик, ликвидируйте тогда сразу здесь, на войну я никак не пойду. Лопухов таких же как я валить? Чтоб вы, козлины, там дела на наших трупах свои вертели?
- Успокойся. Ты уже свое отвоевал. Стоишь, дымишься где-то, ворон смешишь да гусеницами в землю врастаешь. Все проще. Дадим тебе лукошко, будешь ночью там ходить, чтобы днем воевать не мешал, и собирать гильзы от снарядов. Наберешь лукошко и свободен до следующей ночи. Работенка не пыльная и на природе. Советую не отказываться…
- А вам эти гильзы зачем? Цветной металл?
- Мозги у тебя цветные, не голова, а книжка-раскраска. Мы снаряды производим. А на кой нам гильзы каждый раз новые накатывать, когда их на полях вон сколько валяется?! Рециркуляция, лопух, втормет!
- А мне гильзы собирать от танков или от пушек?
- И те и другие, они одинаковые.
- У Пушек и Танков одинаковые снаряды?!!
- Да.
- И тем и другим снаряды продаете вы?!!
- Да.
- И значит вам на руку, что война никогда не кончится?
- Да.
- Вам не противно за себя?
- Нет.

***

Льдинка заката растаяла и по небу раскатились звезды, уверенно и беспрекословно заняв отведенные места. Неуклюжий Месяц пополз по небу, ступая робко и осторожно, стараясь по мере сил никого не задеть и не покалечить. Ведь он такой большой, а звездочки просто крохи по сравнению с ним.
Звездочки-крохи, ласковый ветерок, неуклюжий кавалер-Месяц, медленно шагающий по бархату Небосвода. Робкая Паутинка Рассвета.
Ниточка света.
Яркая лента горизонта, подкрашенные пузики Облаков.
Утро.
Каждый день повторяется этот ритуал.
Каждый день не похож на предыдущий.
Но это не мешает поэтам, романтикам – всем воспевать и повторять в своих речах о этой неземной красоте.
И это не мешает никому не замечать, не искать желанной встречи с красотой.
Именно потому, что это можно увидеть каждый день, никто не хочет видеть это сегодня.
Но каждый может рассказать о любви к Закату.
Рассвету.
Каждый может перечислить достоинства Звезд, утонченности Месяца. Каждый легко имитирует книжный восторг заката и рассвета, которых он никогда не видел.
Потому что их так легко увидеть!
Поэтому их не видит никто.
Города залиты светом ночных фонарей и неона, а этот свет рождает совсем другую романтику.
И она тоже становится книжной.

Тысячи танков и пушек тоже не видели это.
Они ждали.
Напряженно ждали утра.
Как только стало видно поле, начался бой. Танки ринулись вперед, пушки дали первые залпы. Пока еще далеко и снаряды не долетают. Но скоро-скоро танки достигнут пределов досягаемости.
Тогда и появятся первые жертвы.
Но танки будут идти вперед и вперед, перелезая и прорываясь сквозь горы пылающих товарищей.
Но пушки не дрогнут.
До последнего они будут слать снаряды, до последнего они будут сеять смерть. Никто не остановит их. Даже когда совсем рядом под гусеницами сумасбродов-танков будут жалостливо хрустя гибнуть их подруги, все равно они будут стрелять. Только бы не перегрелось и не лопнуло дуло, только бы от отдачи не скатиться с пригорка! Только бы не промахнуться, не дать осечку!
Пусть гибнут другие, я не ищу смерти, я так хочу жить.
И я буду жить.
Я буду убивать, убивать, убивать!
Только бежать, бежать вперед, сколько хватит сил! А сил хватит. Плевать, что кругом раненые товарищи, плевать, что все поле в воронках!
Только вперед!
Вперед, сквозь баррикады огня, сквозь стоны и мольбы, вперед! Стрелять на бегу, наудачу. А вдруг попадешь?! Но не останавливаться. Пока цел и можешь двигаться – не останавливайся. Здесь вокруг тебя такие же борцы. А сзади – только одиноко пылающие обломки.
А пока ты не пылаешь – ты не одинок, ты – борец!
И только ты достоин победы!

***

Умерли вальсы, умерли сладкие скрипки и звонкие альты.
Мужчины ринулись в бой.
Сквозняк, освоившийся в просторах зала, ринулся сдувать румянец стеснения с жаждущих лиц и бесстыдно задирать длинные платья женщин, терпеливо ожидающих призывных пассов новых кавалеров.
Прилично пьяная Любовь кричала «Смелее!» и что-то несвязно орала в караоке.
Зависть растворилась в рядах гостей и вместе со своими спутниками подбадривала и заводила собравшихся.
Плотная группка женщин редела на глазах, наполняясь и перемежаясь мужчинами-счастливчиками, которым повезло завести разговор.
Иные красавицы сами брали бразды правления в свои руки и, поманив пальцем приглянувшегося кавалера, тут же принимались легонько расспрашивать его о том да о сем, незаметно стараясь увести от общего гама в сторонку, где никто не сможет помешать.
Нежность не выдержала и, поняв, что стала ненужной, ушла помогать на кухне.
А может и вовсе ушла….
Никто в тот вечер не мог упрекнуть Любовь, за то, что она плохо пела. Пела она просто замечательно, восхитительно. Это несмотря на то, что была так пьяна! Просто репертуар был выбран не самый удачный. Но это легко объяснимо – ведь она была пьяна и не ведала, что творит.
А когда Любовь пьяна и позволяет делать все, что угодно, и произойти может что угодно!
И никто вроде не виноват.
Пьяная Любовь превращается в Флирт.
Флирт – это такая молоденькая неопытная Любовь, Любовь-дурочка. Она легко может ошибаться, у нее плохая интуиция и совсем нет опыта. Да и не забивает она себе голову какой-то ерундой, типа ответственности и осознания последствий. Она вроде есть и есть, а значит нормально все.
Вот она и носится среди гостей, напевая глупые легкие песенки.
Она подросток – полный восторга и жаждущий открытий.
Она поощряет все.
Она позволяет все.
Она – пузырьки шампанского, легкие и искрящиеся.
Они безобидны и так красивы. Никто не верит в их предательскую сущность до тех пор, пока они не выстрелят и не разорвутся где-то внутри головы.
А кто подбит этими снарядиками Флирта – тот легкая добыча.
Движения становятся плавными.
Манящими.
Глаза горят и ищут.
Руки соприкасаются.
Одни отталкивают, другие притягивают.
Одних постигают неудачи.
Другие, напротив, испытывают более чем пристальное внимание со стороны поклонников или поклонниц.
Кто-то уже сдался или устал и стоит в сторонке.
Женщины – познавшие боль отказа, отверженные рыдают на стульях.
Отверженные ищут отверженных, но их флирт натянут и неестественен. Им нечего сказать друг другу, кроме того как бесконечно жаловаться и жаловаться на свои неудачи.
Но кому это может быть интересно?
Успешные начинают осознавать свою силу и не спешат сделать выбор. А нужно ли им останавливаться на ком то одном? А обязательно ли кого-то выбирать, когда так легко притягивать к себе новые взгляды?
Успешные отталкивают о отвергают.
Отверженные раздавленные рыдают на стульях или застыли немыми обломками посреди огромного зала.
Флирт перерастает в Гнев.
Гнев вырождается в Тоску.
Тоска приносит Боль.
Боль хочет одного – вернуть Любовь.

***

Сегодня гильз много.
Очень много.
В предыдущие дни было гораздо меньше. Я просто бродил по полю, подбирал их и клал в лукошко.
Когда находил.
Легко собирать гильзы за пушками. Поднимаешься на пригорок, где они стояли, и собираешь. Можно даже определить, сколько пушек воевало на этот раз. Посчитать по оставленным гильзам. Где скопление – там пушка, потом ровное место и еще одна.
С танками сложнее. Гильзами танковых залпов усыпано все поле, но между двумя выстрелами танк пробегает довольно большое расстояние.
Но собирать гильзы за пушками – скучно.
Хочется ведь побродить, ведь ночью так хорошо!!! Звезды неуклюжий Месяц. Как странно, что я раньше не замечал, какой же Месяц неуклюжий. И на что я только ночью смотрел?! А какие забавные эти Звезды-крохотулечки!!!
Да…
Вот так каждый день, сначала соберу в лукошко гильзы от пушек, а потом долго хожу взад-вперед по полю, подбирая танковые гильзы.
С утра отношу урожай на приемный пункт.
Гильзы у меня принимает тот самый парень из метро. Он жалуется, что его понизили из-за разговора со мной.
Но мне плевать.
Значит, кто-то другой теперь чинит испорченных роботов.
Кто-то другой портит?
Возможно.
А может и не портит их больше никто, я последний был. Да они наверняка и сами ломаются, так что новый техник без работы не останется. Тут кто угодно сломается, в метро долго не выдержишь. Да и на улице тоже…..
Сегодня гильз много.
Я только подошел к краю поля, а они уже повсюду. Поле залито огнем. Приглядевшись понимаю, что это горят остатки танков. Раньше я такого не видел, нет, конечно я натыкался на обломок танка или на покореженную пушку, но чтобы вот так, видеть, как они полыхают…
Некоторые еще живы.
Но их положение безнадежно. Они тихонько всхлипывают и врастают в землю. Я прохожу мимо, попутно складывая в корзинку подвернувшуюся гильзу. Иногда что-то говорю ободряющее. Некоторые просят поговорить с ними, некоторые требуют оставить в покое, иные молчат и не обращают на меня никакого внимания. Я их понимаю. Они не виноваты. Это природа, это их натура.
Танки и пушки должны воевать, иначе и быть не может.
Поднимаюсь на пригорок.
Поднимаюсь и останавливаюсь…..
Все что я вижу, все, сколько места есть на пригорке, завалено покореженными искалеченными пушками.
Сотни, тысячи погибших пушек.
Как и среди танков, среди них тоже есть те, что еще живы.
Они ждут прихода смерти.
Они мучаются от боли.
Я не могу им помочь.
Я больше не могу помочь даже себе.
Я падаю на спину и смотрю на Звезды.
Смотрю до рези в глазах. Я разучился плакать давно, но мне так хочется плакать! Я знаю, понял – Звезды научат меня плакать. Я не моргаю и ни на миг не отвожу взгляда…
И вот из уставших глаз, постепенно, неумело  выступает Первая Слеза. Вроде и не толстушка, но протискивается еле-еле.
Я рад ей.
Я говорю ей, что рад.
Она делает серьезный вид, но поскальзывается и скатывается по моей щеке. С трудом ей удалось уцепиться за краешек губы. Она боится пошевелиться, я боюсь пошевелиться.
И у каждого из нас на это своя причина.
Так вот мы и лежим: я и моя Первая Слеза.

***

Опустевший Зал молчит и хмуро смотрит из окна.
За окном шумят деревья – скоро, очень скоро пойдет Дождь.
Зал древний – он знает, что и когда произойдет.
И он знает, что скоро будет Дождь.
Сильный, очень сильный и долгий Дождь. Он смоет следы недавних гостей.
Скоро все будет по прежнему…
Комнаты прибраны, столы опустели – убраны, полы подметены и вымыты.
Пройдет Дождь и прилетят птицы.
Они спросят, кто здесь был?
Зал ответит – люди.
Тогда они спросят, а где теперь люди?
Зал ответит – ушли.
Они удивятся – ушли, а почему? Им было неуютно?
Нет, им было здесь хорошо.
Но, тогда почему они ушли, раз им было здесь хорошо?
Потому что не бывает так, чтобы в одном месте хорошо было всегда.
Они возразят, как так?! Здесь же так уютно, сухо и тепло?! Здесь так много света и места?! Зачем они ушли? Почему ты их не удержал?!!
Если бы я их удержал насильно, то они погибли бы. Потому что ни что живое не может быть счастливо в неволе. А когда ты никогда не бываешь счастлив – ты мертв. Лучше я буду раз от разу отпускать живых, и снова принимать их в гости, чем замурую и тем умерщвлю. Я хоть старый, но тоже живой. Но ты жив лишь тогда, когда внутри тебя Живое. Если Живое внутри тебя умерло, то ты тоже скоро умрешь.
А на что похоже это Живое?
Увидеть можно только мертвое, Живое – незримо. У него много названий: некоторые зовут его Чувство, некоторые Любовь или просто Нежность.
Неужели это все правда? Изумятся птицы.
И тогда Зал расскажет им историю об одном Скворечнике и Птице.

***

Встаю.
Потемнело – видно, скоро начнется дождь.
Пинаю лукошко, собирать гильзы я больше не собираюсь. И никто меня не заставит. И ничего они мне не сделают.
Я понял – они бессильны.
Они слабы и поэтому так жестоки.
Только слабые люди жестоки.
Я – сильный, мне нечего делать здесь и мне некого бояться.
Я стою и больше не боюсь.
Внизу какое-то движение.
Стемнело и не разберешь, что там происходит. Где-то вдалеке в поле движется тень. Среди обломков танков и выкорчеванной взрывами земли.
Спускаюсь с пригорка и иду на тень.
Подхожу.
Тень – это Танк. Он не один. Он медленно движется к краю поля. За ним, прицепленная за лафет поскрипывая  поломанной осью тащится искореженная Пушка.
Она мертва.
Танк знает это.
Он перепачкан, башня его обуглилась и почернела.
Словно черная вуаль на лице.
Иногда он останавливается и замирает. Стоит недвижим, словно уснул. Он не поворачивает головы, не смотрит назад. Не шевелится.
У него Боль.
Такая сильная, что ему трудно пошевелиться. И он стоит и молча ждет, пока волна боли схлынет и позволит идти.
И он идет.
Потому что ему только и остается, как идти. Ничего другого. Если он остановится надолго – он умрет.
Умрет от Боли, которой охвачено все его нутро.
Я подхожу и кладу руку на его мощный стальной каркас. Танк смотрит на меня.
Смотрит сквозь меня.
Потом бессильно вздыхает и опускается на землю.
Я сажусь рядом.
Мы не хотели воевать, – говорит он.
Знаю.
Мы ушли, ушли вдвоем, мы неслись по миру, вдвоем, и никто не был нам нужен. И эта война. Она осталась, как нам казалось, далеко позади. Но мы ошибались. Война вокруг нас, от нее нельзя убежать, спрятаться. Война догнала нас и убила Пушку. Почему-то война не тронула меня, а ее убила. Почему она не убила нас обоих?!!
Потому что ее цель не вы.
А что тогда ее цель?
То, что между вами. То, что вас объединяет и делает неуязвимыми для их планов.
Для их планов?!
Да, Любовь им мешает. Вот они и вырывают ее из нас. Они придумали множество способов разделить Влюбленных. Множество приемов ослабить Любовь. Они делают нас злее и коварнее. Они заставляют нас сомневаться и завидовать, ненавидеть и нервничать. В результате, они сталкивают нас лбами и заставляют воевать. Война становиться глобальной и втягивает всех. Даже тех, кто не хочет. Никто не может быть в стороне.
Надо рассказать всем!
Надо остановить их!!
Надо спасти тех, кто еще не разлучен!!!

***

Дождь лил не переставая всю ночь.
Хмурое утро не принесло солнца.
В размокшей земле вязли колеса пушек, под гусеницами танков хлюпала вода.
Дождь, казалось, пришел навечно.
Всю ночь он неистово поливал землю, сверкали молнии и бил гром. И теперь он противно моросил над исковерканным боями полем.
Танки и пушки выстроились напротив друг друга.
Человек в черном пальто принес снаряды.
В предыдущем бою боекомплекты сильно поистощились, поэтому всем срочно надо пополнить запасы.
Началась торговля.
Начался гвалт и ор. Пушкам снаряды нужны больше, чем танкам, ведь это у них единственное средство защиты. У танков для защиты есть еще броня. И скорость.
Броня и снаряды для защиты, броня и снаряды для нападения.
Как они похожи.
Словно отражения в зеркале.
Неуловимое движение и Защита становится Нападением. Но все говорят, что защищаются.
Странно, если все только и делают, что защищаются, кто же тогда нападает?
Человек, продающий снаряды, знает об этом, но молчит. Он только продает снаряды. Он знает многое. Знает почему и зачем. Знает кто и кого. Но он тоже не знает, как это остановить.
Да и надо ли ему это останавливать?!!
Пушки, не торопясь, покупают снаряды. Их взгляды полны ненависти. Слишком много вчера погибло их подруг. Слишком большой урон нанесли танки. Ничего, сегодня они отомстят за все, сегодня поквитаются. Когда начнется бой они будут стрелять, как никогда. Ни один снаряд не пройдет мимо, ни одна из них не дрогнет. Все танки, которые будут лететь на них погибнут. Погибнут в мучениях, пылая огнем и страдая.
Снаряды станут стальными гвоздями, которые навсегда пригвоздят врага к земле.
Танки хмуро смотрят на пушки. Скоро. Очень скоро надо будет снова нестись через поле, нестись навстречу смерти или победе, как вчера неслись их товарищи. Немногие остались в живых, остальные повстречали ужасную смерть. Поле пылало, подбитые страдали и проклинали врагов. Сегодня будет месть. Да, вчера, достигнув пригорка, жалкая кучка оставшихся в живых не могла уже ни о чем другом думать, кроме как давить и топтать. Давить так, чтобы обломки этих тварей смешались с землей, чтобы они получили урок и больше не смели убивать.
Пушки и танки выстроились напротив друг друга.
Взгляды полны ненависти, все готово, чтобы начать действовать.
Месть обходит свои войска.
Она внимательно осматривает каждого своего солдата. Она дает последние указания.
Солдаты готовы.
Месть подходит к Ненависти и докладывает, что все готово. Смерть довольно потирает руки. Сегодня будет чем поживиться. Сегодня будет славный день!
По рядам собравшихся вдруг прокатилась волна удивления. Все повернули головы в сторону леса.
Лес шел на них.
Лес приближался, шаг за шагом сокращая расстояние.
Нет, это не лес. Только вблизи все разглядели, как из бесконечной пелены дождя выныривают и выходят на середину круга, образованного танками и пушками, тысяча Мужчин.
И каждый из тысячи Мужчин несет на руках мертвую Женщину.
Одну единственную на свете, любимую и неповторимую Женщину.
Самую красивую и желанную.
Мужчины останавливаются.
Их лица мертвы.
Лица больше не отражают ни Боли, поселившейся в сердце на месте Любви, ни Отчаяния, заполнившего голову и заслонившего все другие мысли. Мужчины держат на руках единственное, что было для них важно в жизни.
И это единственное – мертво.
По рядам проносится долгий стон.
Стон превращается в Сожаление, Сожаление в Стыд.
Стыд прогоняет Ненависть и Месть.
Стыд – это Понимание, всеобъемлющее понимание Ошибки.
Стыд уходит, оставив вместо себя Раскаяние.
Раскаяние дарит всем Слезы.
Всем кроме тысячи Мужчин. Для них больше нет Слез. Для них больше нет вообще ничего. Ничто их больше не заставит улыбаться или плакать.
Ничто их больше не заставит жить.
Мужчины опускают своих Женщин на землю и опускаются рядом на колени.
Дождь кончился, но небо по-прежнему пасмурно.
Ветер развевает платья Женщин, их белые прекрасные ноги больше никогда не ступят на окружающую все грязь. Ветер треплет волосы, навсегда поседевших за одну ночь Мужчин. Но никогда уже изящные белые руки их Женщин не коснуться этих волос. Никогда больше эти пальцы не сплетутся в порыве Нежности, никогда эти глаза не встретятся.
Как невинны и неземны эти Женщины!
Каждая из них уникальна, красива и восхитительно прекрасна. Каждая из них была единственной, желанной и несравненной. Каждая из них любила своего Мужчину.
Он и Она хотели быть вместе всегда!
Только Он и Она.
Кто обманул их?
Кто предсказал им, что однажды Он или Она уйдет?
Кто придумал заставить их разойтись и искать друг друга, вбив в их головы уверенность, что Любовь ушла сама.
Что она пошла искать кого-то лучше, чем они?!!
Какая изощренная ложь!
Как они могли сомневаться?
Как они могли в такое поверить?!! Ведь они были истинными обладателями Любви! А когда ты знаешь Любовь, ты больше не ищешь – ты знаешь, что это лучшее и лучше может быть только в этой Любви!!!
- Остановитесь, чтобы спасти тех, кто еще не разлучен!
Тысяча голосов смолкает, и головы Мужчин опускаются на грудь их единственных Женщин.
Тысяча мужчин умирают, умирают от Боли, которая проела их насквозь.
Умирают опустошенными.
Танки и пушки расходятся.
По одному и группами. Каждому есть о чем подумать, у каждого есть Раскаяние. Раскаяние не позволит им вернуться сюда. Раскаяние не позволит им думать о Мести и Ненависти.
Раскаяние – это сила, не позволяющая повторно совершать ошибки.
Вскоре поле опустело.
Снова пошел дождь.
У него слишком трудная задача, чтобы справится за одну ночь. Он будет лить несколько дней. Ему надо смыть следы войны. Все следы войны. Чтобы о ней забыли. Ему надо похоронить искореженные пушки, прогоревшие насквозь танки.
Ему надо похоронить тысячу пар, потерявших друг друга при жизни и поборовших Разлуку Смертью.
Снаряды остаются лежать на земле.
Человек уходит, ему нет смысла забирать их.
Ему они не нужны.
Человек – это я.

***

Я знаю – Ты ждешь Меня.
Я поднимаю трубку и набираю Твой номер.
Гудки.
Кто-то на Твоей работе отвечает, что Тебя нет.
А где Она?
Ушла искать кого-то. Она каждый день ищет Его.
Спасибо.
Ей что-то передать?
Нет, хотя постойте …. Передайте Ей, что я ЛЮБЛЮ ЕЁ!

Не могу ждать.
В офисе тихо.
Беру коробку, ставлю на стол. Серый неприглядный картон.
Встаю и иду к метро.
Люди входят и выходят. Меня подбивает проверить, при них ли их Раскаяние?!
Но я пришел не за этим…
Подхожу к палатке, покупаю красивую упаковочную бумагу и огромный бант.
Возвращаюсь в офис.
Ножницы, скотч, время и терпение.
Вот, готово! Неприглядный картон скрыт красивой бумагой. Коробка запечатана, бант водружен.
Звоню в курьерскую службу.
Вскоре приезжает посыльный. Отдаю ему коробку и называю адрес Твоего офиса. Он уходит, держа огромную красивую коробку перед собой.
Вскоре Ты ее получишь.
Когда Ты ее откроешь, она будет пуста.
Лишь на дне ее будет лежать маленький сложенный вдвое листок.
Ты откроешь его и прочтешь.
Ты вылетишь на улицу, ведь поймешь, что я Тебя жду и сразу догадаешься, где тот зал, где мы встречаемся.
Ты улыбнешься, как умеешь улыбаться только Ты.
Ты пойдешь по улице – красивая и прекрасная, забежишь в метро – единственная и неповторимая.
Когда двери вагона закроются, ты еще раз откроешь листок и прочтешь:
У Меня к Тебе Нежность!


Инициаль.
16.07.2004.