О, светлый!

Сегодня Ваня встал рано. За окном шумела улица, ездили машины, гомонили дети, иногда чирикали птички. Лето. Пора веселья и отдыха. Почему же он не улыбается? Ваня тяжело простонал, дотронувшись до болевшей головы, и поплелся на кухню унимать сухость во рту. Тело приятно ныло, но вот желудок... Как же фигово в России по утрам!

Ваня почесал ягодицу и подошел к маленькому холодильнику. На столе со вчерашнего вечера лежали остатки салата, надкусанные куски уже засохшего за ночь хлеба и грязные тарелки. Тихо матерясь и тяжело дыша, Ваня отыскал в холодильнике бутылку минералки и стал жадно пить. Уф-ф!.. Холодная вода быстро достигла желудка, который, кажется, был категорически против и отказывался работать. Продолжая пить, Ваня внимательно прислушивался к своему организму - вроде, ему было, что сказать Ване.

Наполовину пустая бутылка минералки вернулась в холодильник, а Ваня уже мог шевелить языком, чтобы громко выругаться. Возмездие за ночные утехи приходит по утрам. Справедливо это, конечно, но уж очень неприятно...
Ваня вспомнил, что вчера было так чудесно, так свободно... Он с грустью посмотрел на пустые бутылки под столом, на разбросанные по нему объедки, и снова схватился за желудок. Желудок не сдавался и угрожающе ныл. Пора убирать этот срач...

После уборки Ваня решил подышать свежим воздухом, а в квартире открыть все форточки. Натянув на себя первую попавшуюся майку и шорты, он быстро осмотрел комнату, взял ключи и вышел во двор.

Около подъезда суетились дети, мучая какого-то маленького котенка:
- Милая киска! Какая ты хорошая! Дай я тебя обниму, сильно-сильно...
- Нет, это мой котенок! Я буду его обнимать!

Вася скривился от шума. Голова гудела, как трансформаторная будка. Он рассеянным взглядом окинул окрестности. Солнце в зените. Жара. Маленькие пятиэтажки... и дети. Ваня уже хотел их от души обматерить, но потом махнул рукой и пошел в соседний двор. Там сидел Кузьмич. Он всегда там сидел. Голова лысая, тело тощее, костлявое, но лицо русское. Несмотря на этот факт, люди все равно называли его йогом. Сколько лет Кузьмичу, Ваня не знал - как истинный йог, Кузьмич был вечен. Хотя, Ваня подозревал, что ему не больше пятидесяти.

- Здарово, Кузьмич.
- А, Ванька! Привет.
- Тише... тише, - Ваня скорчил несчастную гримасу. - Что кричишь, как хор Пятницкого.
- А-а-а... - протянул Кузьмич вполголоса. - Понимаю... Вчера было хорошо, а сегодня болеешь...

Ваня вздохнул и сел на лавочку, рядом с Кузьмичом.
- Ты представляешь... дети, мать их... и почему они такие крикливые... беречь надобно голосовые связки... мля их всех...
Кузьмич улыбнулся:
- Да полно тебе. Это же дети. Они всегда шумят. Таков Закон.

Ваня удивленно покосился на Кузьмича:
- Какой такой закон?
- Не закон, а Закон, - Кузьмич поднял палец и посмотрел на небо.
- Ты чего это, Кузьмич? Совсем съехал? Вроде вчера с нами не пил... Может, тебя кто ударил тяжелым чем-то?

- Да, в меня ударила Истина, - многозначительно сказал Кузьмич, правда палец все же опустил.
- Вот стерва! Люська твоя, - расстроился Ваня. - Небось, сковородкой. Или половником.

- Нет, Ваня. Не половником. Утюгом.
- Ого! Она что, совсем озверела! Так же и убить можно! Дура!
- Кто дура? - не понял Кузьмич.
- Да Люська твоя, - Ваня с гневом вспоминал Люську и шепотом матерился.
- Причем тут она?

- Ну как это причем? - теперь пришла очередь Вани ничего не понимать. - Нельзя же людей утюгом бить! Скалкой еще куда ни шло, но утюгом...
- Да нет же! - Кузьмич замахал руками. - Не трогала меня Люська. Я же вчера трезвый весь день ходил... Не за что было. Я тебе о другом... О Небесном Утюге! - в голосе Кузьмича появились возвышенные нотки.
- Нда... - вяло сказал Ваня и почесал затылок. - Кузьмич, ты же атеист. Ни в бога, ни в черта. Или уже нет?

Кузьмич надолго задумался.
- Да. Бога нет, - наконец изрек он.
- Ну так чего ж ты мне тут о небесных утюгах поешь? Или просто прикалываешься? - Ваня осуждающе посмотрел на Кузьмича. - Нехорошо смеяться над больным человеком. Меня и так мутит всего...
- Да..., - Кузьмич снова задумался. - Бодун есть истинное счастье. И нет на земле и на небе лучше его.

Ваня смотрел на сидящую неподалеку муху и отвлеченно слушал Кузьмича. Как же ему было фигово!
- Но есть вещь, мешающая нам наслаждаться бодуном, - продолжал задумчиво бормотать Кузьмич. - Похмелье - вот эта помеха, потому что оно всегда страдание.
Ваня тяжело вздохнул.
- Все, кто наслаждается бодуном, приходит к страданию. Таков Закон, - закончил Кузьмич и замолчал.
Ваня согнал муху с лавочки и согласно кивнул.

- Но я скажу вам, братья, - вдруг снова заговорил Кузьмич. - Есть путь избавления от страданий.
Ваня заинтересовано посмотрел на Кузьмича и стал внимательно слушать - вдруг Кузьмич придумал новый рецепт рассола, или еще что-нибудь в этом духе.

- И как же мне избавиться от страданий? - тихо спросил Ваня у Кузьмича и приготовился запоминать рецепт.
- Нужно пройти большой путь, полный соблазнов и искушений, - Кузьмич с удовольствием почесал пятку и снова закатил глаза.
- Какой путь? К гастроному, что ли? - Ваня понял, что рецепта чудо-рассола Кузьмич не знает, и погрустнел.

- Нет, Ваня. Великий путь воина. От утреннего страдания к вечному бодуну.
- Кузьмич, что ты несешь? - Ваня медленно болтал ногами под лавочкой. - Говорили же мне люди, что ты индийский йог, да я не верил.

Кузьмич задумчиво посмотрел на Ваню, решая про себя, сказать ли ему Великую Тайну, или нет. Наконец, все-таки решившись, Кузьмич тихо сказал:
- Вчера вечером ко мне приходил сам Будда. У него в руках была авоська с самогоном, - Кузьмич мечтательно улыбнулся, - и банка соленых огурцов.
- Да ну! Иди ты! - Ваня недоверчиво глянул на Кузьмича. - Откуда в наших краях Будда? Он же в Индии. Тем более с самогоном. Они же там... индусы эти... только медитируют. И картошки у них нет. Из чего же им самогон гнать? Из дерьма слоновьего только...

- Так, он этот самогон у бабы Клавы купил, на первом этаже. И сразу ко мне, - Кузьмич с серьезным видом водил пальцем по лавочке. Не шутит, подумал Ваня.
- Ну, так вот. Приходит, значит, ко мне с полными руками добра и говорит: "Ты тут больше всех похож на постигающего мои практики..."

Какие практики-то? - в Ване еще жила надежда услышать сегодня лечебный рецепт.
- Ну-у.., - протянул Кузьмич. - Я и сам толком не знаю. Это молва меня йогом сделала, а сам я только пью... Вот. Ну, значит, Будда так смотрит на меня и подмигивает, мол, где здесь у тебя кухня. И самогон в авоське позвякивает. А на кухне у меня...

Тут Кузьмич погрустнел, и голос его стал драматическим:
- А на кухне... Люська моя, туды ее растуды. Котлеты жарит.
Ваня сочувственно охнул.
- Вот-вот, - подтвердил Кузьмич. - Я ж Будде и говорю, мол, нельзя нам на кухню с самогоном идти, получим по морде сковородкой горячей. А он мне, значит, изрекает свою Истину Великую...

Кузьмич сделал многозначительную паузу и посмотрел на Ваню. Тот внимательно слушал, приоткрыв рот.
- Говорит, люди созданы, чтобы быть счастливыми. И когда они достигнут Прекрасного Бодуна..., - Кузьмич замялся. - Ну, он этот самый бодун еще каким-то словом импортным называл... но я не запомнил... То ли бухатхи, то ли водтхи... Так вот, когда, значит, все люди достигнут бодуна, наступит общий праздник.

- Ага, - стал понимал Ваня. - Поэтому он с самогоном по квартирам и ходит. Молодец мужик. Уважаю. Только... Откуда у него столько денег, раз он сам самогон не гонит, а у бабы Клавы покупает?

- Ну не знаю я, - махнул рукой Кузьмич. - Он же настоящий йог. Может, в цирке зарабатывает. И не тратит - они же по полгода ничего не едят.
Ваня согласно кивнул:
- А что дальше-то было?
- Ну, что! Я ж ему и отвечаю, что, мол, с удовольствием бы достиг этого самого прекрасного бодуна, но... Люська не поймет... Дура же! Куда ей до Великой Истины... А бьет она сильно, когда злая.
- А он?
- А Будда, значит, мне и говорит, что если не было никаких люсек, то и неинтересно было бы достигать бодуна. Чем злее Люська, тем прекрасней бодун.

- Во как! - Ваня почесал затылок. - Толково излагает.
- Ну, дык, - хмыкнул Кузьмич. - Это ж тебе не сторож Степан, а сам Будда...
Кузьмич снова посмотрел на небо.
- Ну, а дальше-то что было? - с нетерпением спросил Ваня.
- А дальше... Мне ж, блин, обидно... Ну, сам понимаешь, первый раз ко мне Будда пришел... да еще и со своим... а выпить негде, - Кузьмич трагически поднял белые брови и как-то нахмурился.
- Нда... Не по-человечески как-то, - согласился Ваня.

- Ага. А Будда и говорит: "Вижу, что страдаешь ты". Да, отвечаю ему, страдаю. Оно и понятно: целая авоська, а выпить негде. А он опять улыбается и ласково так: "Я помогу тебе избавиться от страданий". И авоську, значит, мне протягивает.
- А ты? - Ваня напрягся.
- А что я! От такой халявы отказываться буду? Конечно взял. И ищу, значит, куда б ее спрятать. Чтоб Люська не нашла. А пока ищу, Будда мне и говорит, мол, не волнуйся, поставь на самое видное место, никто не найдет. И рукой указывает, куда поставить, - Кузьмич восторженно завертел головой.

- И где ж эта авоська сейчас? - с надеждой спросил Ваня.
- Где-где. Там и стоит, - Кузьмич хитро улыбнулся. - Люська мимо нее ходит и в упор не видит.
- Во, чудеса! - охнул Ваня и почесал затылок.
- Слушай, а что он тебе еще говорил. Ну... Будда этот заморский.

- Много чего говорил, - Кузьмич снова поднял указательный палец и кивнул. - О Законе говорил, о дне Прекрасного Бодуна...
Ваня обрадовано воскликнул:
- Кажется, я понимаю. Кузьмич, давай, поднимайся к себе, бери авоську эту волшебную и пулей ко мне. У меня еще полкастрюли салатика осталось. Расскажешь там, что к чему. Не зря же Будда тебе столько самогону оставил.

- Да, - Кузьмич кивнул. - Ты прав, Ваня. Может, если Люська авоську не видит, то и меня хмельного не заметит. Я теперь столько всего знаю, про оковы там, про середины золотые...
- Про какие середины? - снова не понял Ваня.
- Ну, - Кузьмич задумался. - Что середина огурца соленого, она самая вкусная...
- А-а-а... Понятно... А ведь верно же! Все-таки умный мужик, этот Будда. И щедрый.
- Ага, - Кузьмич встал с лавочки. - Давай, Ванек, иди к себе и доставай салатик, а я щас к тебе с авоськой...

Вася обрадовано заулыбался:
- Вот ведь как бывает! Теперь я знаю: есть путь избавления от страданий. Таков Закон! Надо еще за Степаном зайти. Он тоже после вчерашнего страдает.
Кузьмич согласно кивнул и поднял глаза вверх:
- О, Светлый! Спасибо тебе. И твоей мудрости.
А Ваня уже спешил домой, хваля Прекрасный Бодун и щедрого Будду...