Округ Enough

                Ольга Фёдорова

                Округ Enough

Это был небольшой тихий округ в штате Nevermind. В сущности, в округе Enough ничего особенного никогда не происходило, потому что это был достаточно заброшенный округ, и жители там были мирные. Никогда раньше Руби-роуд не знала ничего подобного (а произошло это буквально вчера, но потом стало повторяться всё чаще и чаще). Началось это в тихий, ничем не примечательный летний день. На Руби-роуд стали стекаться люди, причём сначала их было даже не видно – они стали приходить по одному или по двое, и ничего, казалось бы, не происходило. Они не привлекали внимание – они просто стали приходить. На Руби-роуд жители были вовсе не любопытны – ни больше, ни меньше, обыкновенные жители штата Nevermind, округа Enough. Они привыкли ко всему, но на тихой и светлой улочке Руби-роуд никогда не происходило ничего подобного. Сначала пришли двое каких-то тинэйджеров – она была странной, как и её спутник. Они просто написали на стене Saint-cemetery какую-то очень длинную фразу чёрным грифелем, и поэтому не удивительно, что эта надпись постепенно начала привлекать всеобщее внимание. И когда старая Керри вернулась с сумками из местного магазинчика на зелёной Руби-роуд, она бросила их на табурет и. отдышавшись, сказала:
    - Что-то странное сегодня творится. Наверное, случилось что…. Хотя, что может случиться?
    Но спустя несколько часов стало известно, что просто известный актёр Энди Джойс выбросился из окна собственного дома, а ещё через несколько часов – что привезут его именно сюда, на Saint-cemetery, что прямо напротив улочки Руби-роуд, округа Enough штата Nevermind. Казалось бы, ничего, совершенно ничего не происходило, но люди, стекавшиеся по одному, по двое или небольшими группами на Руби-роуд выглядели странно, очень опечаленными или восторженными. Но в штате Nevermind давно уже повелось так – если человек опечален, то это непременно вызвано состоянием восторженности; если же человек восторженный, то это означало, что он испытывает исключительно романтическую грусть – так что старая Керри уже ничему не удивлялась. Хотя она очень часто любила повторять, что во времена её ранней юности Руби-роуд процветала – она сама посадила несколько деревьев, чтобы воздух был чище, несмотря на то, что напротив было Saint-cemetery – её вовсе не угнетал этот печальный факт. Она к этому привыкла, и приучила своих соседей, родственников и знакомых.
    Но Джима это известие повергло в полный шок. Он закрылся у себя в комнате, и после двух-трёх неудачных импровизаций на старой раздолбанной шестиструнке он погрузился в созерцание, достав из ящика стола припрятанный на чёрный день героин. И ему удалось на несколько часов забыть: то, что произошло с Энди Джойсом, рано или поздно произойдёт с ним самим – он словно предчувствовал это. Наверное, его успокоил вид из окна, зелёные качающиеся деревья, солнечный день – он надеялся, что завтра будет то же самое, и ему покажется, что он просто увидел страшный сон, и это никогда не было реальностью. В тот день так казалось только Джиму – остальные почему-то сразу поверили в то, что произошло. Наверное, поэтому белокурая Стеффи, вся заплаканная, со стекающей по лицу тушью, прибежала к подруге, долго стучала в двери, пока не заставила её открыть.
    - Элли, - сказала она, - неужели это правда?
    Она сказал это тихим дрожащим голосом, но по её лицу было видно – то, что случилось, не оставило её равнодушной, не могло заставить её совершить привычный ритуал – пробудившись от яркого луча солнца, который ударял в глаза, она обычно садилась к зеркалу и приводила в порядок свои роскошные волосы, потом она шла гулять с одним из своих друзей, но сегодня это было невозможно. Сегодня она стояла перед Эллин и не могла сдержать слёз. Конечно же, Эллин тут же её впустила, и они долго рыдали вместе, потому что Энди Джойс считался национальной гордостью, а не только гордостью штата Nevermind, и это осознавали все – не только те, кто собрался в этот день на Руби-роуд….
    Старушки, приходившие на Saint-cemetery, не могли понять, что же здесь происходит, поскольку те молодые люди, которых они видели у ворот, были не то чтобы агрессивно настроены, но очень подавлены, как-то странно возбуждены…. Обычно молодёжь, считали они, всегда нервная, и с ними лучше не связываться, но они связывались, и не потому, что любили конфликты, а просто они часто оставались одни, и им было не с кем поговорить, поэтому старушки любили нарываться на скандалы. Но эти люди странно поражали – некоторые ходили взад и вперёд, курили, потом обрывали струны невесть откуда взявшихся гитар, и вообще видно было, что они хотят поделиться тем, что наболело, друг с другом, хоть с кем-нибудь…. Имя Энди Джойса ни о чём не говорило этим старушкам, однако они, возвращаясь с Saint-cemetery в платочках и чёрных длинных юбках, говорили своим родным:
    - Что это они сегодня разбушевались? Почему это их так много?
    Но им не дано было понять, что произошло, и поэтому спустя каких-то несколько часов жители ближайшего к Saint-cemetery дома на Руби-роуд наблюдали из окон за небольшой горсткой людей, которые собрались там.
    Когда Джим пришёл в себя, он тоже присоединился к тем людям, хотя и не хотел верить в то, что произошло. Он стоял, прислонившись к кирпичной белой стене, не боясь, что его кожаная куртка будет запачкана белым мелом. Он ждал, что вот-вот придёт опровержение, что на самом деле это ошибка, на самом деле ничего не случилось, и он сможет вернуться домой и продолжать свои импровизации. Но ничего подобного не произошло.
    Эллин и Стеффи тоже были там, и их уже не волновало, что скажут соседи. Если Стеффи вела себя очень эмоционально, то Эллин, казалось, застыла. Она молчала, хотя Стеффи пыталась её разговорить, возмущаясь и плача – Эллин безмолвствовала. Она очень долго хранила молчание, а потом нервно попросила закурить у проходящего мимо Джима.
    Никто не знал, долго ли им ещё здесь придётся стоять, но, во всяком случае, день был чудесный, и если бы не это известие, которое повергло их в шок, кто знает, каким был бы этот день, как бы они его провели – на природе с друзьями, в тихом кафе, у моря – кто знает. Теперь этот день обещал быть совершенно другим, и то, что солнце било в глаза, только раздражало, и та зелень, что царила вокруг, не радовала глаз, как прежде…. Они были сумрачны, молчаливы и нервны. Сначала никому даже не хотелось разговаривать, но потом это прошло само собой – все почувствовали, что рядом – близкие…. Это был один из немногих дней, когда они ощущали, что они не одни, они – вместе, и стоит только заговорить с проходящим мимо, он ответит, как бы ему и не хотелось хранить молчание…. Бесспорно, Энди Джойс всегда казался им символом их юности, протеста, желания что-то изменить. Им было всё равно, пусть этот человек не всегда был загадкой – он старался быть открытым для всех, и всё же какой-то странный ореол сотворили ему ещё при жизни…. Кто бы мог подумать, что это случится так скоро?
    Возможно, его репутация была несколько скандальной – впрочем, как и у всех актёров, которые, едва добившись успеха, уже и не вспоминают о том, что осталось позади. Возможно, когда-то Энди был таким же, как Джим, возможно, когда-то он рос на такой же тихой улочке, как Руби-роуд, вполне возможно, что он видел из окна своего дома нечто подобное Saint-cemetery, а может, и нечто более оптимистичное – иначе что же вдохновляло его на путь к успеху? Ясное дело, что-то всё время подстёгивало его и не давало останавливаться, поэтому он жил быстро, резко, порывисто. Он любил смену красок, любил яркие впечатления, слыл человеком взрывным, и, конечно же, всё это привлекало к нему большое внимание общественности. Может быть, он нарочно создавал себе скандальный имидж, чтобы внимание это никогда не угасало. Порой он ненавидел себя, порой ему не давало покоя то, что он талантлив, что он – носитель особой миссии, что он непременно должен донести до людей что-то важное, а они, может быть, не всё понимают или и вовсе не слышат его. Он пытался сделать что-то такое, чего до него ещё никому не удавалось – сказать, изобразить…. Иногда у него получалось, но когда он пересматривал эпизод спустя два дня, ему всё категорически не нравилось, он пытался всё переделать, облечь в другую форму, и каждый раз получалось не то, что он хотел, и это его терзало. Он не мог иначе, не мог не откликаться на порывы собственной души. Если бы он просто делал то, что надо – а он знал, как надо – но почему-то так не мог. Он делал только то, что подсказывало ему сердце. У него не получалось всё просчитывать, хотя иногда очень этого хотел. Рассчитать универсальную мелодию, до малейшего шага продумать создаваемый им образ, чтобы наверняка понравиться всем – но он просто был собой, и поэтому он терзался. Он знал – то, что он хочет, и то, что он может делать – совершенно разные вещи. Всё, что он умел – это быть свободным, и поэтому ему верили, за ним шли. Но когда он оглядывался, он почему-то никого не видел не только позади, но и рядом с собой. И об этом никто из собравшихся сегодня солнечным летним днём на Руби-роуд округа Enough у Saint-cemetery, не знал…. Нет, конечно, они знали многое о том, кого они называли Энди Джойсом, но то, что творилось в его душе, вряд ли кто-нибудь постиг – о, то был достаточно противоречивый человек, он никогда не показывал того, о чём думал на самом деле. Он считал свои душевные переживания исключительно своим личным делом, и, как истинный актёр, не собирался выносить это на публику, хотя в его глазах часто проглядывало то, что он скрывал, в его громадных тёмных глазах отражались и отчаяние, и ужас, и восторг, и упоение – и ему верили, хотя в его словах порой было не меньше противоречий, чем в его облике. Он создавал странную страну, в которую ему и самому хотелось бы поверить, и до которой, казалось, было рукой подать, и потому, что в эту страну верили, верили и ему, и он привлекал взгляды, похищал сердца, звал за собой, но в своей стране он был один. И вот теперь то, что произошло, казалось закономерным. Ему открылось голубое небо, и он мог с высоты того, что прожито, оценить себя. Никто не знал, каким было его созерцание, было ли ему тяжело от того, что он совершил, от того, что он достиг или не смог достичь, или, напротив, он был доволен – как знать…. Во всяком случае, количество людей, собравшихся теперь на Руби-роуд, удовлетворило бы его, потому что все они верили Энди Джойсу, верили в то, что такого человека, как он, ещё долго не будет знать мир.
    Они приходили по одному или по двое, или по нескольку человек сразу, если они успевали созвониться, но те, кто не особенно внимательно смотрел телевизор, приезжали только сейчас. Они не знали, сколько им ещё предстоит здесь стоять, их бесили эти взгляды, которыми награждали их жители Руби-роуд, торчащие в окнах, но они не могли уйти – что-то мешало им. Им казалось, что дом, который они оставили для того, чтобы быть здесь, не имеет никакого значения по сравнению с тем, что произошло. В самом деле, что такое дом? Как они могут сидеть в тепле, как они могут развлекаться, если сегодня что-то ушло от них, то, во что они верили…. Это было довольно странно – как они могли что-то потерять в столь нежном возрасте? Не верилось, что они способны утратить то, что составляло часть их жизни – они казались себе владетелями Земли, и вдруг…. Они были не властны что-то изменить. Трудно сказать, понимали ли они это, но им не хотелось верить в то, что существуют иные законы, согласно которым те, кто вечно сомневается, кто вечно противоречив, вынуждены оставить этот мир раньше…. Многие из них и сами были таковы. И Джим, вспоминая свои импровизации, говорил себе: «Я ошибался. Я пытался что-то сделать, но мне никогда не добиться того, чего добился сегодня Энди…. Как я могу браться за гитару, если то, что делал он, было гораздо значительнее?» Если бы Джим знал, что Энди Джойс говорил так же! Эта участь не могла не миновать каждого из тех, кто сомневается, кто был полон противоречий, и кто пытался порой пойти против себя и против тех законов, которые существовали в этом мире…. Это было очень странно.
    Солнце стояло высоко, и всем хотелось пить. И хотя магазинчик был рядом, никто не хотел уходить, поэтому Стеффи сбегала домой и принесла воды, поделившись с теми, кто стоял рядом. Народу было ещё не очень много – они стояли в тени большого дерева. К надписи, которую сделали те двое, что пришли первыми, добавились ещё несколько порывистых и странных записей, выведенных отчаянной, сумрачной рукой.
    Обычно подвижная, шустрая Кэти притихла – она не могла ничего сказать, потому что чувствовала – первое же сказанное ею слово вызовёт безудержные рыдания. Только вчера Джон предложил ей открыть клуб имени Энди Джойса, а сегодня…. Она проклинала Руби-роуд и всё на свете. И только Курт, подобрав с земли кусочек мела, написал на стене: «Я ненавижу себя и хочу умереть…» На него странно посмотрели, но об этом думали все…. Никто не знал, кто будет следующим.
    Они стояли здесь два дня и две ночи, никуда не уходя, и им было всё равно, что они нарушают покой тихой Руби-роуд, вызывая странный интерес у любопытных жителей дома напротив…. Его привезли, и на Saint-cemetery буквально яблоку было негде упасть – так много собралось народа.
    Энди Джойс любил славу, а его любили женщины, поэтому, конечно же, он не устоял перед искушением и не сохранил семьи. Он скитался по городам и был совершенно один, хотя его всегда сопровождали подружки на час. Его последнюю любовь звали Эрна Лоуди, и она подрабатывала моделью для местного журнала. Они долго жили вместе, но порой Энди казалось, что ей совершенно всё равно, что с ним происходит…. Когда эта уверенность стала особенно сильна, когда однажды его оставили одного, он понял, что надежды больше нет, и сделал это.
    Здесь не было Эрны Лоуди – она не пожелала приехать…. Здесь была его жена Мэрион с сыном Ронни – они и не пытались скрыть боль утраты, и в глубине души были уверены, что он просто ошибся, оступился, и они были нужны ему всю жизнь…. Её раздражала толпа – даже сегодня она не могла побыть с Энди наедине. «Вот он снова остался один…» - думала она.
    На национальный флаг, укрывший его гроб, полетели комья земли…. Казалось, всем пора было разойтись, но нет.
    С тех пор Руби-роуд не знала покоя…. Некоторые из них поселились здесь. Кэти говорила:
    - Я не оставлю его одного…. Я понимала его лучше других, и поэтому я не хочу, чтобы он был здесь один, не хочу…. Потому что он всегда был один.
    Вместе с ней здесь остались ещё несколько человек. Джим тоже стал жить здесь, не всегда понимая, для чего ему вообще нужно жить.
    Так, до наступления холодов, жители Руби-роуд удивлялись:
    - Неужели они поселились тут навсегда?
    Остались самые стойкие. Но два раза в год они уговорились встречаться здесь.
    Это стало повторяться гораздо чаще. Спустя три месяца на Saint-cemetery привезли Курта Моррисона, покончившего с собой, и здесь снова собрались люди. Через полгода сюда привезли Джима Кобэйна – он застрелился, и Руби-роуд потеряла покой. А они так и обитали здесь небольшими стайками, забыв о своей бесцветной и потерявшей смысл жизни…. И это продолжалось всё чаще и чаще, ибо ничто в этом мире не вечно.
    Вот что сталось в округе Enough штата Nevermind…. Клянусь, я не вру – мне не выдумать ничего печальнее.

                01.05.95