Еще одна остановка в пустыне

Чтобы писать честно, надо жить на краю. Я как раз живу на тройном краю, краю Европы, страны и города. Такие места мне всегда нравились: вид из их окон может многое заменить. Ведь край – это и так уже край, поэтому своего края у него нет. А большинство стран просто слишком малы, чтобы позволить своим обитателям такую роскошь – жить в середине земли. Так недолго и задохнуться, так в Европе нельзя, разве что тут славься Британия будет исключением, она сама по себе всего лишь точка, там негде прятаться и ныть.
На украинской плоскости есть два таких города оконечностей, два города, где можно дышать – это Харьков и Львов. Совсем не значит это, что они похожи: Львов заперт в готике, а готика тесна, хотя и поражает меня своей нечеловеческой порядочностью и надежностью, и обещанием долго жить и прятать под своими сводами тех, кому это может понадобиться.
А Харьков похож на портовый город, потому что он одним концом уходит в никуда, как в море.  Просто растворяется своими щупальцами вдаль, распыляет их в туманные клочья и врезается в воду серыми палубами девятиэтажек, выдвигает пристани, распростертые ржавыми лучами корабельных  солнц… Я думаю, что у нас много воды, я, по крайней мере, чувствую ее. Особенно, когда смотрю на разношерстные надстройки старых домов в центральных переулках. У них есть скрипучие темные деревянные галереи, привитые к фасаду, а их первые этажи очерчены по контуру полосой засохшего ила. Такое чувство, будто когда-то весь город был затоплен ровными отрезками прохладной блестящей зеленой воды, наполняющей каждую межкирпичную трещину последним цветением болотистых отрепий.
 Этот город надо рассматривать по частям, он богат именно маленькими вещами жизни, а общей математической стройностью вовсе не удался. Если перевести его дыхание в ноты, то у всех просто полопаются барабанные перепонки. Нити этого беспорядка, перекрещиваясь, выплетают прелестное лоскутное одеяло из арок, прогнивших свай и остатков медных куполов, чью резкость растушевывает паутина мхов, разбрызганная накипью из фонтанирующих шпилей. Узкие каменные лестницы начинаются прямо от порога и круто загибаются в темноту, бледные, облицованные серыми плитами, бассейны со дна ловят ветер…   Эти булыжники, эти дверные ручки, эти ступени надо рассматривать в лупу, потому что сами они не смогут притянуть взгляд – в глаза бросается лишь фальшивое золото. Надо идти им навстречу.
Такой он, город без рамок, без душной и тугой канатной скрепленности. Без покорности, поддерживаемой близостью зеркальных осколков.
Он с большим небом.