23 градуса

Странные картинки-аниме застыли перед глазами. Она всматривалась через стекло. На столе чашка жасминового чая и мобильный телефон. Всё как в отрывках, когда показывают рекламу нового кино. Какая-то совсем дешевая кафешка почти в середине города. Забыть о бумаге, что купила сегодня и дать отдохнуть пальцам. Каждый художник поймёт, что это вредно. Нельзя заставить себя заткнуться и не писать, когда рука невольно поднимается за кистью. Семнадцатилетняя девчонка уткнулась в чашку с чаем. Пар окаймил её лицо. Заиграла музыка. Какой-то неизвестный ей гранж. А что самое непонятное: в таких местах обычно включают радио народной известности.
Телефон молчал с самого утра, ни движения, ни намёка на движение. Отвращение к самодовольству. Позже приятели заговорят о том, что чего добивалась, то и получила. А она бы не согласилась. Одной остаться к обеду, осенью, Париж – всё равно, что почувствовать за плечами очень тяжелый груз. Серая мышка в сером городе, или жизнь, проходящая мимо цели – как-то вроде того называлась ее вчерашняя зарисовка рук продавца фруктов, укладывающих их в бумажный пакет. Руи, кажется, опера. Интересно, найдется ли хоть один спорщик, который скажет, что на этой улице давно не торгуют фруктами? Что это: лирические отступления или точное описание действия? Автор не обманывает, он потихоньку начинает создавать свой образ местности, и совсем не исключено, что через пару, тройку лет всё будет выглядеть именно так, как сказано здесь.
Бледное круглое лицо девочки, большие заостренные к вискам черные глаза, незаметный переход от пухлых щек к аккуратным скулам – сходство волка и кошки. Как это может смешаться в одном составе?

Должен ли день приносить радость, и что принесет сегодняшний? Она открыла папку: куча листов, вчера, сегодня, чистые на завтра. Это ее чувства, выраженные одновременно руками и глазами. Составитель букв думает об успехе их произношения, составитель линий об успехи их четкости и воссоединения, даже если они разрывные.

«Если ты когда-нибудь меня поймешь, я расскажу тебе, как стать ветром, независимым и не подчиняющимся».– из глаз острым углом в 23 градуса торчала печаль. Она падала на щеки, потом игриво поднималась на лоб, играла на накрашенных ярко-красной помадой губах. Потом сползла на руки и задержалась чуть дольше. Она заставляла держать чашку чая у носа. Любой прохожий подумал бы, что у дитя что-то случилось, любой прохожий бы не догадался о том, для чего она тут и где будет через миг. Оно было и ненужно. Любой прохожий был бы любым прохожим и не остановился бы ни на минуту, чтобы подойти к ней и спросить о том, случилось ли что-то. Что-то. Кто-то. Или никто и ничего. Всем предстоит выбрать. Кому-то прямо вот сейчас….может тебе? Стоп! Пожалуйста, остановись, подумай, не ты ли это, кому нужно сделать выбор именно сейчас, а не потом!!!
Любой кто-то, скорее всего, пробормочет: «Нет…», пройдет мимо.
Что значит для прохожего это мимо? Да ничего! Так же, как ничего не значат действия других людей, так же как не значат их слова и мысли.

Прошло около получаса, как девочка выбралась на улицу. Непонятная погода вводила жителей в странное состояние. Солнце постоянно закрывалось грозовыми тучами, затем внезапно пылало. Так продолжалось весь день. Девочка пересекла Елесеи, прошла еще, спустилась к набережной Сены. Она достала блокнот, купленный утром. Рука непроизвольно потянулась за карандашом. Через секунду она уже чертила, линовала, стирала – замерла! А уже завтра жители недоумевали, почему никто не заметил, как на набережную привезли каменную статую семнадцатилетней девочки, что держала в руке лист бумаги и рассеивала остроугольную в 23 градуса печаль…