Люська

     - Я смогу все изменить, - говорила она.
     Ее не слушали. Слушали. Или там заранее все было определено? Предопределено – так правильнее. Но она говорила, потому что они должны были слышать. Даже если бы она просто молчала.
- Сейчас не время.
- Сейчас самое время.
- Решаешь не ты, ты знаешь.
- Но почему всегда так, черт возьми!..
- Люцина, здесь такого не произносят. Ты слишком долго была на
земле. Тебе нельзя сейчас возвращаться.
- Это не люди. Это я сама.
- Мы думали, ты вернешься другой. Мы на это надеялись.
- Боже ты мой, это уже было полвека назад!
- Это не срок. Это совсем ничего не значит по сравнению с тем, сколько ты пробыла здесь. Ты упоминаешь имя Господа всуе, - грустно заметил он, - Ты совсем человек.
- Я прошу, чтобы меня вернули, больше ничего. Я должна вернуться…
- К нему? Откуда ты узнала?
- Не важно.
- Люцина…
- Я почувствовала. Я знаю, что мы должны снова встретиться. Должны?
- Не в этом времени. Ты должна ждать.
- У меня совсем его нет – терпения.
- Если по правде, то я совсем не понимаю, почему ты находишься здесь. В тебе слишком много земного, а смирение отсутствует напрочь. Ты ведь не можешь ЕМУ диктовать.

Диктовать она не собиралась. Знала, что ОН слышал и так. ОН был вездесущ, даже когда она его не видела, не слышала, ОН видел и слышал. ОН знал. ОН дал ей понять.

- Ты не будешь ничего помнить, - напутствовали ее.
- Как всегда. Я знаю.
- Пройдет много лет, прежде чем вы встретитесь.
- Я найду, чем заняться.
- Люцина, ты должна знать – ты не должна была… В общем, это раньше срока, у него уже есть программа. Он тебя не узнает.
- Понятно.
- Ты тоже можешь не узнать его.
- Я знаю, что рискую.
- Возможно, так лучше. Лучше тебе творить бунт на земле, чем здесь.
- Осанна.
- Ты попадешь на уровень ниже, чем была. И на два – ниже, чем он. Надеюсь, когда придет время, мы снова встретимся. Надеюсь, что это произойдет здесь. Ты готова?
- Уже восемь лет.


     Она проснулась оттого, что ей было жарко. Оттого, что кто-то лежал на ней и ей нечем было дышать. Она убрала от себя жаркие руки и отодвинулась на край кровати. Только потом посмотрела на того, кто был рядом. Она взглянула на парня – он был прикрыт только спереди сбившимся одеялом, и ее снова начало тошнить. Уже второе утро она пыталась понять – оттого ли это, что она видит рядом с собой рожу этого урода, или потому, что она от него залетела. Она заторопилась в ванную, по дороге наступив на несколько спящих прямо на полу. В самой ванне тоже кто-то спал, но она не обратила внимания. Ее стошнило почти прямо в раковину. Она присела на край ванной, ожидая новых позывов рвоты, вспоминая, сколько они уже спят без презервативов. Почему они уже столько спят без презервативов?! Ее снова вытошнило.
- Чего это тебя так полощет? – донесся охрипший голос.
Она обернулась. Парень из ванной – в чем мать родила – сонно улыбался. Ее взгляд опустился до его члена. Она поймала себя на мысли, что они оба вчера – пьяные и голые, возможно, тоже трахались в этой ванне. Со сколькими еще она вчера трахалась?
- Люся, иди сюда, - парень потянул к ней свои ручищи, но ухватил
только за ногу.
Увернулась. Какое мерзкое у нее имя! Сейчас даже это вызывало тошноту.
- Люсь, у меня уже встает, - сообщил ей голый.
- Дрочи!
Она выбежала из ванной, и прямо так, с ходу, врезалась в чью-то грудь. Того, от чьего вида ее тошнило.
- Слушай, сгоняй за пивом, please, раз уже встала. В холодильнике ничего не осталось.
Если бы это было в какой-нибудь другой день…но сейчас ей больше всего хотелось отсюда выбраться.
    
     Она купила пять бутылок пива и на обратном пути заглянула в аптеку. Купила тест на беременность и презервативов – на всякий случай. Продавщица странно на нее посмотрела, но промолчала. Вид у нее по любому был живописнейший. Ей было по фигу. Когда она вернулась, по квартире уже ходили проснувшиеся люди, нестройным хором подпевавшие «Агате» из магнитофона. С половиной из них надо было знакомиться заново. Вот так, если что – она даже не знала, кто мог бы быть отцом ее ребенка. Кто-то начал громко стонать в дальней комнате – в той самой, где она провела ночь. Стоны не прекращались, Люся не без злорадства пожелала, чтобы у них там порвался презик. Включили телевизор, чтобы заглушить крики, но его почти никто не смотрел. Недавний парень из ванной тупо сидел на кресле и переключал каналы. Она так же тупо водила глазами по экрану. Он бросил пульт и куда-то ушел. Шел какой-то фильм. Она даже не вслушивалась в диалоги. Потом… потом это случилось – и все. Неизвестно от чего плачущую девку, на экране сменил парень. Невысокий брюнет, ничего особенного в нем не было, за исключением его взгляда. Казалось, что он смотрит оттуда прямо на нее. Никто, кроме нее, ничего такого больше не заметил. Слышно все равно ничего не было - по прежнему, но в голове отчаянно завертелось – «Любовь – это только лицо на стене, любовь – это взгляд с экрана». Она сидела и пялилась в  TV, потом он фильм вырубился прямо на половине. В коридоре раздавались матюги – пробки выбило.
     Она сделала тест. И равнодушно наблюдала, что произойдет после истечения пяти минут,  появления первой полоски. Ей было плевать, по большому счету. Появилась вторая.

     По большому счету, это ничего не значило. У нее был знакомый парень, у которого был знакомый, который позвонил своему знакомому, у которого был знакомый врач. Они все уладили. Без всяких угрызений совести с Люськиной стороны. Ей было не впервой. И даже не во второй. Не в третий. Не в последний.
   
      Дома она появилась после двухнедельного отсутствия. Мать встретила ее офигенной затрещиной, после чего принялась лечить в духе «Твою мать, Людмила, где тебя носило?». В общем-то, песня-то была про нее. Это была Люськина жизнь. Не жизнь ее матери. Не жизнь кого-то еще. Она имела право делать, что хотела. Она имела право вообще не думать. Но когда приходила домой, к матери… Домой – к матери, а не – к себе домой.
     Где-то около недели она сидела дома, была паинькой – насколько она могла такой быть. Она бы ушла, только обнаружила у себя какую-то инфекцию – не инфекцию, какую-то фигню – последствие того аборта. Ей надо было отсидеться. Отлежаться.
     О том парне она не вспоминала. Совсем. О том, который предположительно, сделал ей ребенка. Он о ней, кажется, не вспоминал тоже.
     День на восьмой ей стало совсем плохо, мать вызвала скорую и ее увезли. Она лежала в палате, рядом с еще шестью девками, и мучительно созерцала больничные стены. Мучительно – потому, что это было заражение крови. Потом ее оставили одну. В реанимации.
     Люська лежала на кровати, без сознания, вся в разных трубочках, проводах, - совсем как в кино. Как в плохом кино. Где-то за этими стенами ходили люди. Не исключено, что у них тоже были проблемы. Не исключено, что у этих людей таких проблем не было.

     - Ты сбилась с пути, Люцина.
- Вы совсем ничем мне не помогали. Не давали никаких знаков!
- Ты просто не способна была их разглядеть.
- Но я нашла его!
- Ты узнала, но не приблизилась. Совсем ни на шаг.
- Я увидела то, что мне показали! Я увидела! Неужели у меня не будет еще одного шанса? Неужели, я умру теперь?
- Если ты вернешься, ты потратишь еще 20 лет только на то, чтобы встретиться с ним. И потом, у тебя теперь полно грехов.
- Я смогу все исправить, - упрямо продолжала она.
- Когда ты вернешься, у тебя будет мало времени. У тебя должны появиться другие приоритеты.
- Значит, вы меня возвращаете?
- Ты совсем не слушаешь. Не слышишь главного. Тебе придется заниматься собой. Не им. Иначе ты потеряешь какую бы то ни было возможность увидеться с ним когда-то еще.
- Я должна о нем забыть?
- Ты должна вспомнить о себе.

     Люська уже вернулась домой. Все, что с ней тогда происходило, она теперь пыталась забыть. Она притворялась, что у нее нормальная жизнь. Она притворялась, что она сама нормальная. Мамаша отправила ее к психиатру.
     Люська стабильно посещала этого чудика – своего врача. Она считала, что он более чудной, чем она сама временами. Целый год такой ее жизни, почти нормальной. Она снова ходила в универ, ночевала дома. У нее был постоянный партнер (!!). Она поставила себе спираль и не занималась больше этим без презерватива (!!!). Он был мальчик из приличной семьи, он к ней хорошо относился. Он ее, можно сказать, любил. Она… Она целыми днями напролет крутила в видаке кассету с тем самым фильмом, с тем самым парнем. Она узнала, как его зовут. Она висела в инете на сайтах, которые хоть как-то о нем упоминали. И все это – втихомолку. Никому не говоря.
     Через два года она закончила универ. Она получила диплом. Теперь она могла стать менеджером среднего звена. Или выйти замуж. Как многие. У нее уже был другой парень, но она по-прежнему пила таблетки. Всякие. Противозачаточные и с седативным эффектом. Темперамент иначе был слишком взрывной.
     Маманя устроила Люську офис-менеджером по знакомству. Через три месяца директриса говорила о ней как о милой, быстро обучающейся, услужливой, перспективной, вежливой девочке. Люська стояла, слушала и думала – о ком это? Это я – такая? Ее повысили. Она проработала там еще три года.
     Через три года Люська узнала, что у нее не может быть детей. Четыре – пять лет назад она бы просто рассмеялась кому-нибудь в лицо в ответ на это. Тогда проблема стояла наоборот. Теперь она плакала ночами в подушку, утром просыпалась с мешками под глазами, торопилась на работу и стояла в очереди на усыновление. Ей было двадцать восемь. Ей казалось, что впереди ей ничего не светит. Ей казалось, что ее жизнь прожита.

     Люська не хотела жить. Она размышляла, что лучше – перерезать вены или наглотаться таблеток. Размышляла совершено спокойно. Теперь она жила одна. Отдельно от матери.  Она была не замужем. Раньше не хотела она, теперь – не хотели ее.
     Она сидела на полу в ванной и плакала. Из крана текла вода, из ее глаз слезы, а на улице шел дождь… Люська размазывала по лицу остатки косметики и сосредоточенно резала себе вены тупой бритвой. Никаких мыслей не было. И состояния «это все, что останется после меня», тоже. Кому достанется эта квартира, кому достанутся эти вещи, кто найдет здесь ее тело, когда найдет… после ее смерти. Кровь текла, но ей было все равно. Люськой овладела сладкая истома, какое-то приятное чувство, она себя почувствовала маленькой девочкой. Она физически ощущала, как ее укладывают спать. Чей-то ласковый голос пел колыбельную. Люська закрыла глаза.
    
- Нет. – Твердо и уверенно.
- Я знаю, что нет… Но… Если меня не будет, мне придется долго ждать до следующей такой возможности, а когда она состоится, мне придется начинать с нуля. С чего-то меньше, чем ноль. С отрицательного числа. Я не хочу.
- Твои желания однажды доведут тебя до… До добра не доведут.
- Сейчас или никогда.
- Ты совершенно не ценишь то, что имеешь. Постоянно стремишься к недостижимому.
- Но у меня ничего нет!
- У тебя столько может быть, если ты перестанешь сопротивляться.
- Ты ведь не допустишь, чтобы у меня еще одним грехом стало больше? Самоубийство – это грех.
- От меня это не зависит. Я не списываю, я не сужу. Даже если ты вернешься, у тебя была попытка, за нее придется отвечать.
- Как?
- Ты была эгоистична, ты думала только о себе. Самое главное – это знания и люди. Ты забыла о людях.

     Люська открыла глаза. На руках были белые повязки, а вокруг крутились какие-то люди в белом.
- Я уже умерла? – спросила она.
- Нет, ты в больнице. – Один из «белых» наклонился к ней и его лицо расплылось в улыбке. – Но я точно из твоих ангелов-хранителей.

     Его звали Виктор. Он работал санитаром. У них завязались отношения, продолжившиеся и по выходе из больницы. Однажды он пригласил ее в клуб, на вечеринку по поводу его дня рождения. Она оббегала все магазины в поисках подарка, купила себе вечернее платье, сходила к парикмахеру и все такое. В клубе у них собралась компания в человек девять. Все – друзья, коллеги по работе, родственники. Они пили, произносили тосты, ели, курили, танцевали… Люська сидела среди них и дурела. От того, что ей, впервые в жизни было уютно, было спокойно. Было чувство, что она там, где надо. В двенадцать, когда некоторые уже заторопились домой, Виктор пошел танцевать со своей сестрой. Люське он уже отдавил все ноги. Она впервые видела его пьяным. Пьяный он был смешной, походил на развязного мальчика-подростка, который впервые вкусил свободы и все удивлялся, что она – вот какая. Люська сидела за столиком, уже одна, изредка поглядывая на  танцующих Виктора и его сестру. Она посмотрела по сторонам… Около стойки бара стоял Он. Это была ситуация, похожая на эпизод из фильма. Он пил мартини и нервно курил. Играла «Behind blue eyes». Она поднялась из-за столика и подошла к нему. Она видела его вот так, вживую, во второй раз в жизни. Первый – на какой-то конференции, после очередного фильма. И – теперь. Пригласила танцевать. Все – не думая. Он почему-то согласился. Было так странно. В клубе было только две танцующих пары – Виктор с сестрой и они. Она смотрела на него, прижималась к нему, он смотрел на нее. Они что-то друг другу говорили… Виктору стало плохо и сестра сопроводила его в туалет. Это должна была сделать Люська, но она этого даже не заметила. Музыка закончилась. Они остановились посреди зала. Она услышала его голос. Он спрашивал: «Хочешь уйти со мной?»

      Виктора отвезла домой сестра. Он заснул еще в такси и спокойно проспал всю ночь. На другой день он позвонил Люське и долго извинялся на автоответчик, что вчера нажрался как скотина, не проводил девушку домой, спрашивал, на что она обиделась. Люська сидела в коридоре у себя в квартире, по-прежнему одетая во вчерашнее вечернее платье, сидела прямо на полу, слушала всю эту бредятину и плакала. Вчера она с Ним переспала. Вчера она всю ночь спала с Ним. Она должна была соврать Виктору, но она не хотела врать. Она не могла, потому что все еще ощущала на своем теле прикосновения Его рук, Его поцелуи, слышала Его голос. Она себя чувствовала появившейся, словно она раньше спала, а теперь уже нет. Словно ее раньше не было, а теперь появилась. Она вчера в первый раз в жизни испытала оргазм, когда занималась любовью. Она вчера занималась тем, чем ей хотелось, с тем, с кем давно хотелось. Она не могла врать после такого. Иначе и все вчерашнее автоматически тоже бы превратилось в неправду.

     Она уехала в другой город. Через девять месяцев она родила девочку. Отцу она не сообщила. Отец был знаменитый актер, женат, и у него был пятилетний сын. У ее дочери был отчим, которого она всю жизнь и считала своим отцом.

     Люська никогда больше с Ним не встречалась. (В этой жизни). Она никогда не рассказывала о Нем его дочери, своему мужу. Он был только ее, даже в молчании.
     У Люськи родилось еще двое детей – близнецы, мальчик и девочка. Она устроилась на работу менеджером в одну крупную компанию, откуда ее потом и проводили на пенсию. На пенсии она открыла маленький цветочный магазинчик, выращивала цветы. Она дожила до старости, похоронила мужа. Умерла в 87 лет, окруженная детьми, внуками, правнуками. Любимыми и любящими. Она умерла на следующий день после его смерти.

     - Где он? Хочу его видеть!
- Он тоже хочет видеть тебя.

    - Я знаю, что это очень сложно – встретиться там, а потом встретиться здесь. Трудно совпасть.
- Но у тебя получилось.
- Не совсем так, как я этого хотела. И не совсем с теми. Но сейчас мне все равно. Сейчас это меня не волнует.
Он показал ей скорбящих по ней.
- Вот их это волнует. Для них это что-то пока значит.
- У них тоже есть какой-то смысл. Они там тоже для чего-то. Я не могу решать их проблемы, не решив свои.
- Я понимаю. Ты наделала много ошибок. Я тоже. Но это сейчас уже не так важно. Мы попали в одно место.
- Мы жили одинаково.
- Мы одинаково чувствовали.
- Сколько у нас теперь времени?
- Не думаю, чтобы нас оставили в покое. Вечность нас пока не ждет.
- Каждый миг… Это все равно будет долго.


……………………………………………………………………………