Leto Indi

Вот - открывает глаза - хлопок впитывается в кожу, это божественный Июль, барометр шпилем чешет небо, три минуты и два шага в сторону, по тропке, к реке, к эспланаде. Двое прошли рядом, едва не задели локтями - это дикость юности, они не могли не задеть, так должно. Кто они? Андрей, прищурившись, смотрит им вслед: ага, красавчики пляжные, самодовольно сняли майки, ровные полированные тела и, само собой, прозрачные джинсы. Нельзя выходить на улицу в такие дни - это было написано в его глазах, когда он смотрел на себя в зеркало. Но пошёл. И, делая один шаг, делая второй шаг, третий, спрашивал себя - зачем, куда я, неужели на реку? Они бы спросили: а куда ещё можно идти в такой день? Сидеть в тёмной комнате с техасским вентилятором под потолком и думать, сколько лопастей можно сосчитать, если остановить картинку? Нельзя остановить. Он бы остановил.
Я бы остановил. Да-да, сразу.
А ещё, ещё - что бы они спросили, заинтересуйся им? Он даже сжался от напряжения, представив себе, как боги к нему подходят, он увидел со стороны, как мучительно пытается не дышать их запахами - антиперспиранты, шампунь, чистая, дорогая одежда. Парень, что ты паришься под этим солнцем, зачем плавишь чёрный хлопок на ладони божественного Июля? Нет, так бы они не сказали, со злорадством подумал он и прибавил шагу, но не настолько, чтобы в какой-то момент поравняться с ними, как они могут так говорить? И придал себе вид прогуливающейся на променаде значительности, чтобы идущие на пляж юноши, вздумай они обернуться, не заподозрили в нём сомнений, мучавших его в тот момент: всё же, идти к реке или нет? Редко, редко в жизни он мог заставить себя уговорить последовать за толпой жарившихся заживо - масло божественного Июля - людей, в чьих больших пакетах спали мягкие покрывала и плескался готовый взорвать пластик лимонад. О господи, что это перед нами, господа на пляже, взгляните! Эти кривые ноги, эта грудь! Мы вам советуем не кушать пирожные после шести. Парни свернули за угол магазина. Ещё есть время. Кстати, не только время, но и деньги. Пришлось выдумать мелодию, которая, закрутившись в его голове, сдерижировала ещё более беспечный и - даже - расслабленный вид. Вот так он войдёт в темноту крохотного магазинчика, в алтарной части которого грузная дева, склонив голову, щёлкала кнопки своего сотового телефона. Этим не блеснёт. И спросит у неё бутылку газировки, и шуршнёт пакетом, и дева, подняв голову - какое заспанное пухлое лицо, какие огромные ресницы - начнёт сгорать от зависти: вот, идёт на реку, а я здесь тушусь около сломанного холодильника. "У вас есть "пепси-лайт"?" Дева встала, воровато сунув телефон под прилавок. "Двадцать четыре пятьдесят", - вместо чего - чего ожидаемого? Например, могла бы сказать "Да, сударь, конечно". "Холодная?" - "Нет, - дева села на стул, - у нас холодильник не работает". - "Всё равно". И зачем сказал? Струсил, струсил! Если бы видеть, как ухмылка пробежала по её лицу - никуда он не идёт, он разыгрывает меня. Разыграл, разыграл - весело, как же. Пока она отсчитывает сдачу, пока кассовый аппарат - рванув щеколды, сорвав чековую ленту - тарахтит и брякает монетами, посетитель посмотрел назад, на улицу, на ярко-белый прямоугольник со смутными силуэтами внутри, - там ещё хуже, чем здесь, дорогая, там даже страшно. Вот зачем купил тёплую колу? Боюсь, нездоровое чувство, жуть. Нет вида - на песке, на сером покрывале лежу и попиваю колу, а мимо проходят чёрные шортики, подмигивают - юноша, вы не подержите у меня пакет? - а что ты делаешь сегодня вечером? - встречаюсь с тобой в "Фантоме". - Я тебя обожаю, склони свою гордую выю, модель. Вот я спускаюсь по тронной лестнице - фэшн-концепция Neil Barrett - робот-походка вдоль ленты эрегированных тел. "У вас не будет пятидесяти копеек?" - "А? Копеек? Да, подождите, - роется в кармане, - Нет, нету, простите". Извинился - вот тебе по лицу. "Ладно, спасибо". Андрей снова повернулся, пока дева отошла к холодильнику за бутылкой. Вот, смотри, вот твой шанс - ****ь, красив, как никто другой. Так часто бывает - первое впечатление обманчиво. Сейчас подойдёт ближе и увижу прыщи или кривой подбородок. Нет, надо задержаться здесь, не выходить сразу, послушать, как звучит, как дёргает головой, чтобы поправить волосы - безнадёжно красив. Дева меня заподозрит, я спрошу: "А скажите пожалуйста, сколько сейчас времени?" Поставила бутылку на прилавок и уставилась на второго посетителя. Так, хорошо, не отвечай, я пошутил, наверное, я не тебя о времени спрашивал, поганка, выгнала меня на улицу, не смотрите в спину - убили временем, как же красив, всё же - сколько времени? Наверное, глухая совсем. Все, что ли, глухие? Редко отвечают. В тот понедельник - подошёл к женщине, спросил то же самое, а она выпучила глаза и ничего не сказала, пошла своей дорогой, и не жарко уж так было, чтобы теряться. Голос мой такой, приходится напрягаться - ненавижу - чтобы кто-нибудь ответил. Да боже ты мой, сколько времени - заорать в ухо, идиотка? Я бы остался и ещё чего-нибудь купил у тебя, мороженого хотел купить, а ты не ответила, ну и дура. Остановившись у самого выхода, он, будто бы занятый укладыванием бутылки - совсем тёплая - в пакет, украдкой смотрел в спину покупателя - две пачки "Честера" лёгкого - и размышлял, что с удовольствием бы сейчас подошёл к нему сзади и прижал к столу, очень крепко прижал, чтобы его голова легла в блюдце для денег, и ноги бы согнулись, чтобы всё тело напряглось. Отбрось же пакет в сторону, давай, осмелься, сделай это хоть раз в жизни! Убьёт! Вот, подойдя к нему, пни его тазом в задницу, давай же, прижми, свинья ты, хочешь, да? - хочешь? И держи его так, трись, а руку просовывай в то же время между прилавком и его сжавшимся пахом - трудно, да? Узко? И дева хлопает глазами - э э э, пацаны, вы заебали шутить - милочка, а кто говорит о шутках? Шутки в сторону, finita la comedia, мне уже тяжело дышать, - и облизнулся. Убьёт! Выйдя на улицу, он ещё постоял с минуту около двери, смотрел, сощурившись, на проход между домами, в тени которого постепенно скрывались идущие на реку люди. Так, пойти - не пойти? Вот тёплая кола, вот одеяло. А трусы, трусы грязные! Ну и вот, вот тебе и ответ. Ещё смешнее. Нашёл выход трусости - трусы у него грязные. Специально не одел новые, специально. Знал, что дойдёшь только до магазина - он посмотрел на вывеску - "Магазинъ-Чик" - и повернёшь обратно, и пакет нагрузил пляжным добром - подонок, ну всё, хватит париться, ну и что, что ж мне теперь, каяться перед всеми, выйти на перекрёсток, что ли, поцеловать землю, может? - так ведь масштаб не тот, не тот. Пляж! Что там увижу? Ну да, парни. Да, в трусах. И как мне там быть? Одному при всё при этом. С тёплой колой, в грязных трусах. Парни, парни, парни! Мутная вода, приток Волги. В конце пляжа - забор, врытые в дно ржавые трубы, к которым прибило мусор - щепки, тряпки, водоросли. И вздымается - вверх-вниз, с бултыхающими звуками. И песок весь слежался, весь вытоптан, окурки и плевки. Нет, говорили, что насыпали, специально привезли несколько грузовиков песка из карьера. А какого песка? Того, с галькой, с острыми камнями? Ладно, покрывало толстое. Лечь просто, книгу рядом положить - а не взял книгу - и смотреть, как проплывает чёрная баржа, а с неё кто-то играется зеркальцем. Безнадёжно. "Ух ты, - кто-то похлопал по плечу, - Ты-то здесь чего делаешь?" Он резко улыбнулся, узнав Журавля - Олега Журавля, вот те раз, в классном журнале и в паспорте - Журавль, а Сергеева в десятом классе назвала Журавлёвым, и он тогда встал с места и сказал: "Зря вы так меня коверкаете мою фамилию. Журавль я". Ха-ха-ха. Так и вижу: свиньи на перемене гнусавят при его приближении "Журавль я!" "Что поделываешь? - спросил Олег, - Никак на пляж собрался?" Кивнул, шуршнул пакетом. "Да вроде как, хотя не знаю, у меня дома делов выше крыши, не знаю, идти - не идти". "Да фу этот наш пляж, - Журавль улыбнулся, - Я вот например не хожу. Я стесняюсь". - "Тогда проблема в тебе, а не в пляже?" - спросил, а дыхание перехватило - надо же, так просто сказал. "Да не совсем. Не хочу я там сейчас появляться. Там Маша работает... ну... девчонка знакомая". "У-у! - произнёс Андрей и мысленно покраснел, - А чем она тебе помешает на пляже?" Спросил, а сам знаешь, чем. Смутно понимаешь, чем. Он не объяснил, и кто такая Маша - неизвестно, но она там, на пляже работает - а кем можно работать на пляже? Наверное, продаёт мороженое. Или пиво. И он с ней расстался, он её бросил. Она продаёт мороженое, и вдруг появляется Журавль - идёт, перекатывая яблочками ягодицы, а она знает всё про него, всё знает. Она смотрит из-под красно-жёлтого зонта, дающего ей неверную тень, на его гибкое тело, и, склонившись к подружке, подошедшей поболтать, говорит ей о его геморрое - вот, прикинь, из-за этого меня и бросил. Он стесняется! Как будто я его не понимаю! "Что?" - смеётся подружка. "Ну ты поняла. Не подкалывай". Откидывается на спинку стула, обмахивается развёрнутой брошюрой скандвордов: "Ох уж эти мужчины..." Стоп! "О чём ты, Олег, говоришь? Я прослушал" - "Я говорю, день-то больно жаркий. Дико. Вообще невозможно. И как ты в такой одежде не паришься?" - "Да нормально. Я же говорю, мне ещё кое-куда зайти надо, - соврал, - И при том: не так уж мне и жарко". А не почувствовал ли ты, как капнуло под футболкой из подмышек? Каппп! Ты же знаешь, что тело блестит, и если провести пальцем по груди, то скатаются чёрные сальные миниверетёна из остатков текстиля - хлопок впитывается в кожу. Божественный Июль - мучение. Почёсывается. "Чего-то тебя давненько не было видно. Ты ведь на какого-то художника учишься, да?" Как это - на какого-то? "Да, в нашем. Ты же помнишь по школе - я всегда рисовал". - "Да уж, как тебя заваливали плакатами и стенгазетами". - "Не говори". - "Да уж". Какие массивные часы - чёрный пластик. И руки такие тонкие. Вот он стоит у кровати, на котором Маша чешет ляжку, - он снимает трусы одной рукой, второй, подпрыгнув, выключает лампу, но липкий свет через щели жалюзи пробивается в комнату - это было у моря, это было у моря. Постой! До моря тысяча километров. "А сейчас ты с кем?" - спросил Андрей, двигаясь рядом. Ему хотелось куда-нибудь двигаться, а сейчас Журавль шёл в сторону, противоположную реке, и тянул за собой его - вот удача. Тряпка. Не смог всё-таки свернуть к тем домам, в тенистый проход. "Да пока ни с кем. Ты ведь помнишь Катю? Я вот с ней был два года - дико. А потом вот Машка. Я не буду придумывать, что у меня было десять баб, как некоторые. Спросили - две. Вот так у меня". Андрей с шумом выдохнул и скрипнул зубами. Страшно сказать, но так хочется. Чтобы свет из щелей жалюзи покрывал не Машу, а его, Андрея. "Можешь не выключать свет", - улыбнулся он, и Олег закусил игриво губу. "А у меня не было ни одной бабы", - сказал он деланно-небрежно. Журавль, ты почувствовал, насколько фальшива небрежность? "Ну и глупо, - сказал Олег, чуть сбавив шаг, - так я тебе скажу. Вобще-вобще?" - "Вобще-вобще". - "Это дико. Порнушкой балуешься?" Что? Ну да, попал. Видел, заглядывал? В окно заглядывал? И даже рассмотрел фото-фавориты. Они такие мощные. Ебуче-кипучие мужики. Вот с такими! Фото огромные мужские члены 30 см - индивидуалки. Ещё галереи. Смотреть фото. "Журналы покупаешь?" - "Что?" - "Журналы, спрашиваю, покупаешь?" Как сказать? Вот так, просто, на русском. Давай, скажи ему. И он убьёт. С размаху. Не должен, ну не должен он. Он же сказал - не было у меня десяти, значит он проще относится ко всему. "Мне такие журналы, какие мне нужны, не купить здесь. Если ты понимаешь". Олег коротко глянул на него, а потом на часы. Он спешит куда-то. Вряд ли. Отвлекающий жест. "Какие журналы? А какие тебе нужны? Чем тебя не устраивают обычные?" Слишком частит, частит. Слишком много вопросов. Ну зачем так? Подавить хочет, он же всё понял, ему всё рассказали, только кто? - но не важно, кто, рассказали - факт. Это гнилость: всё знает, но хочет помучить, чтобы видеть, как задыхаюсь. Не буду задыхаться, не собираюсь. Вот он - проспект, вот - под ногами - земля, всё готово, ещё один шаг, господи, давай же, не подведи, скажи, как есть, давай, не улепётывай, в этой жаре всё сойдёт, всё будет хорошо, в сале зноя, вдали от тенистого прохода между домами, ему-то что - у моря на реке Маша продаёт под жёлто-красным зонтом мороженое, лижет его в тени, никакого предательства, всё мимо, дартс - пришпилили к двери. "Обычные - это с женщинами, понимаешь?" Охо-хо. И в глаза смотреть, только в глаза. "Так ты гей, получается?" - "Да". И не только бы прижал к столу, не только - но и бил бы кирпичом по голове. Да, да, да. Да-да? Да! Да-да. Так и есть. И ещё раз: да, да, да. Да! Ну-ка, Журчка, прислонись к стене, господи, боже мой, какие глаза, что ты на это скажешь - я сдавлю руками яйца, а? Попробуй со мной, Олежка, попробуй. Попробуй, угадай, что он сейчас начнёт говорить? Угадал: "Мне совершенно без разницы, какая у человека ориентация. Лишь бы человек был хороший". Вот оно - выеденное яйцо. И ещё: "Я знал одного гея. Прикольный был парень". И до конца: "Только он уехал в другой город". Ага: "Какая разница, кто с кем спит. Каждый извращается как может". Уже интереснее, да, определённо интереснее. "И-и... у тебя был парень?.." - "Да, был". Все, кто проходил под окнами. Тот в автобусе, стоявший с видом декадента, с рюкзаком цвета фуксии. Или тот, ну - Веркин дружок или брат, не помню. С задницей крепкой, как боксёрская груша. Или зелёный тип, как его назвала Верка, с другого курса. И вся компания волейболистов, что этим летом почти каждый день играют на школьном стадионе, что виден с балкона - взять только бинокль и наблюдать по несколько часов кряду, как они скачут у сетки, как один из игроков, пока другой шагает по траве за закатившимся мячом, идёт невероятно лениво, разминая усталые плечи, к своей сумке за газировкой. Фокус - на постели Андрей стягивает плавки. И более никого. Но что я скажу ему? Пусть думает так, как есть. Мы тоже не лыком шиты. Пусть спрашивает - я расскажу ему порнуху о своём парне. "Был, но уже достаточно давно, на первом курсе. Только один". У меня не было десяти мужиков, у меня был один. Вот так будет звучать легенда. И правдиво звучит. Сотни образов. Высшее образование. Он говорит о высшем образовании - перевёл разговор. Пауза затянулась после "один". Сумерки богов. Вот тебе и сумерки, к вечеру будет дождь, ведь обещали же. Дикая жара, простая дикая. Кто говорит? "А? Что говоришь?" - Андрей прищурился, когда посмотрел на буквально светящуюся на солнце белую футболку спутника. "Мне это уже надоело - эта жарища, - сказал Олег, - у нас в квартире просто ****ец. Ты смотрел фильм с беленькой с такой, с известной, где она одежду кладёт в морозилку?" - "Мерилин Монро? Да, смотрел. Кстати, недурственная идея, я считаю". - "Я о чём и говорю. Только это и остаётся... Оп! Вот я и пришёл!" Андрей оглянулся по сторонам - и правда, они подошли к дому, где жил Олег. А сам куда теперь? От своего ушёл на целый квартал, просто так, как собачка. Нет, как человек, которому нужно что-то выяснить. Ха, будто что-то выясняли. Парой слов перекинулись по пути, что-то о журналах. Лги больше: о гействе сказал. И зачем? Теперь куда? Теперь Журавля снова два года не видеть. Одноклассники бывшие. Бывшие, что ж, бывшие. Даже не видел тех, кто в одном доме живёт. Даже в соседних подъездах. "Ну, пока". - "Ага, а я по своим пойду, мне на Ленина надо". На Ленина, на Ленина. Андрей прошёл вдоль ограды детского сада, пустовавшего в это время суток, чтобы выйти к двум пятиэтажкам, между которыми был виден кусок проезжей части со сновавшими автомобилями. Ага, пошёл на пляж, а сам иду по Ленина. Ни туда, ни сюда. Ладно, выйду, зайду в "Промтовары", зайду, так и быть. Вот для чего мне нужно на Ленина - посмотреть, не появились ли у них те батарейки. Так они и не пропадали. Они всегда были здесь. Хорошо, значит были. А сейчас может не быть. Тогда увижу, что их может не быть, чтобы в следующий раз идти в "Хозяйственный". И для чего? - батарейки мне не нужны. "Да, батарейки мне не нужны", - совсем тихо прошептал он, проходя около кассовой стойки. А что тогда? Загнал себя в тупик, загнал, и теперь только просветлел - ничего не нужно, только всё переделать, чтобы не идти сюда без цели, а сказать Журавлю: "Олеженька, я иду на пляж, я хочу там подцепить кого-нибудь, понял?" А продавщице бутылкой настучать по рукам: "Зачем мне в тридцатиградусную жару горячая кола?" - "Ну уж она не такая и горячая..." - "А мне по хую, что ты там говоришь! Верни мне мои двадцать четыре пятьдесят!" "Типа это что-то изменит, - снова прошептал он, - какая теперь разница". Он встал посреди пустого зала. Он оглядел полки, занятые банками, мочалками, потом посмотрел на башню из разноцветных пластмассовых тазов. Продавщица стояла, перестукивая ногтями по прилавку. "Вы что-то ищете, молодой человек?" А? Я? Да, вы знаете, что-то. Не пойму, правда, что. Какой-то абсурд, наверное. У вас есть абсурд? Свешайте два кило. "Нет, спасибо, тут раньше был ларёк с фото, думал купить плёнку". - "Так они переехали в "Хозяйственный", - продавщица потеряла интерес к парню, и крикнула куда-то вбок: - Слышь, Валь, куда ты дела тетрадку с чеками, я ложила туда чеки?" Андрей уже у двери услышал голос: "Дак она у тебя на полке, посмотри, я там прибиралась". - "Ага, нашла". Хлопнула дверь. Андрей снова оказался на улице - уже который раз за сегодня, а? И всё бестолку. Ходишь, ходишь - ни тебе приключений, ни тебе интересных событий. И на пляж так и не пошёл! А в пакете у тебя покрывало - к чему? Всё равно трусы грязные. Но трусы здесь и не при чём, сам знаешь. Слушай-ка, друг - а возвращайся ты домой, как тебе идея? У? Андрей закрыл лицо руками. После относительной прохлады магазина уличная жара ударила по нему тепловым кулаком, его прошиб пот, и воздух еле проходил в лёгкие. Он вспомнил, как несколько лет назад в летнем лагере потерял сознание, не проснувшись на пляже. Его отнесли в кабинет медика и положили на коричневую софу, и когда он проснулся, то долго не понимал, что происходит. "Ага, дружок Андрюша, проснулся? Как ты сейчас?" - спрашивала женщина ласковым голосом, но без тени улыбки на лице. И сейчас, сейчас - удар, мягкий, но сбивающий с ног. Вот - закипаю, закипаю. На тротуаре лечь и разлиться, лицо Нана. И дождь, они обещали дождь, люди, свидетельствуете в пользу дождя. Он потрогал макушку своей головы - волосы были горячие. Не одел кепку. Не носишь кепку? Обратите внимание, все прохожие не иначе как в кепках и шляпах. А у той мадам не просто шляпа, а шля-а-а-па, эдвардианство. Показалось: обычная соломка и розовая лента из полиэстера. И ни одной струйки ветра - стагнация. Я стагнацизирую зной. Это День Зелёного Солнца. Не смотри вверх, наблюдай - не колыхнётся ли лист тополя, посмотри внимательнее. Нет, деревья засохли, это гербарий обочины аллеи. Ну же, ступай вперёд - куда? Как? Между ног всё отсырело, футболка прилипла к спине, они смеются надо мной, вот я такой потный, а они - нет. Они спортсмены, как же им потеть? Это я потею, от меня несёт за милю. И даже ноги не слушаются: болото в ботинках, расплавленные носки. К воде, да? Ты к воде идёшь? Ну-ну, давай. Та-фа-ай! Тафай, иди. Иже еси! Собрал ладонью с лица влагу и запах. Фокус - Андрей стягивает плавки. Фокус - платком стирает сперму из волосяного кустика. Просто идти, не обращая ни на кого... И спеть песенку. И замычал, но женщина в соломенной шляпе обернулась презрительно, и Андрей умолк. Зря умолк. Хватит, я хочу петь! Он сказал ей, козырнув рукой: "Мадам, чудная погодка, как вы думаете?" И усмехнулся, прищёлкнув, показав на миг правую половину зубной галереи. Мадам выпучила глаза, но Андрею она уже стала неинтересна. Реплика, брошенная им - а не во сне ли? нет, не во сне - незнакомке, придала ему храбрости, он увеличил скорость и пошёл вниз улицы. Перед ним высокие дома за перекрёстком Ленина - Советский плыли в подрагивающей дымке, то были силуэты. Он нащупал в пакете бутылку. Тьфу, совсем горячая. Смотри, что я делаю! Открыл крышку и вылил пену в клумбу. Злой и нехороший. Плохой ты! Давай, к пляжу, к воде. Ты заснёшь там и не проснёшься. Мимо будут крутить попами волейболисты, боже, какими попами! Тафайте, идите ко мне, попы, милые! Да, вот что: надо было сделать такой крюк, чтобы понять, куда идти. На пляж, люди! Он почти побежал. На пляж! Ему захотелось останавливать каждого и кричать ему в лицо "На пляж" и дёргать за рукав "Идём же!", но времени было мало, совсем мало. Он чувствовал, что зной, засушивший город, обманывает людей, что время не только идёт, но и идёт быстрее. Небо над головами кружилось, как игривый зонт, что даёт Маше-мороженщице прозрачную тень, ага, оно всё-таки крутится - видели?! Отбрасывайте все дела, все бегите на пляж! Андрей сам бежал, зажав пакет подмышкой. Ну как же я чуть не упустил это, что я тут по углам-то прятался? Журавль? Да, симпатичный мальчишка. Бог с ним! На пляж! "Ты смотрел фильм с беленькой с такой, с известной, где она одежду кладёт в морозилку?" - она не бежала на пляж, как я? Дура! Вот что я тебе, Журавль, скажу! Добежав до дороги, Андрей остановился, чтобы отдышаться. Он теперь был абсолютно уверен, что пойдёт к реке. Желание погрузиться в воду стало настолько сильным, что отмело все страхи и сомнения. "Да, буду плавать", - шепнул он себе под нос, смотря, как сменяется красный свет светофора на зелёный, как там, на той стороне, начинает движение высокий почти голый спортсмен. Андрей кокетливо закусил кончик языка. Он тоже шагнул вперёд, но вдруг вздрогнул: за его спиной, в выси увядающего неба, выстрелила пушка. Это был гром, как и обещали.


7-9 августа 2004 г., Череповец.