Как один оболтус помешал проведению глобального эксперимента

СКАЗКА
о том, как один испорченный оболтус помешал проведению эксперимента
глобального масштаба
На равнине, примыкающей к подножию горы необычайной формы, как-то незаметно выросло село. Собственно говоря, было бы большим преувеличением вслед за местными жителями называть селом убогую деревеньку, а равниной небольшой клочок земли, поросший тощей травой и в изобилии покрытый зарослями колючего кустарника вперемешку с буреломом. Но так уж повелось в этих местах, неизвестно с каких времён, называть вещи не своими именами, а какими-то, уму непостижимыми. Да и самой деревеньке, довольно захудалой, неухоженной, с покосившимися избами, когда-то, кто-то, как будто в насмешку, дал звучное имя: "Село Белое на Зелёной Равнине у Великой Горы, омываемой Чистым Источником". Похоже, тот, неизвестный человек, давший такое странное название деревеньке, был выдающимся насмешником, если не сказать больше. Он был явно не интеллигентным человеком, а, скорее, холодным, насмешливым интеллектуалом. Это обстоятельство, безусловно, должно было спасти его от неизбежной для подобных насмешников публичной казни. По крайней мере, в летописях нет и намёка на казнь интеллектуала не только в пределах данной местности, но и далеко за её пределами. В списках же интеллигентов, наказанных в разное время за недостойные поступки и неуместные высказывания, он значиться не мог. Разве мог интеллигентный человек назвать зловонное болото "Чистым Источником", а горы мусора, наваленные многими поколениями местных жителей, "Великой Горой"? Конечно же, нет. Даже в состоянии сильного душевного волнения интеллигент мог бы породить в качестве названия лишь что-нибудь вроде "Будущий Город-Сад на Осушенном Болоте у Рукотворной Горы".
Но почему именно Будущий? А потому что, хорошо это или плохо, но не выносит душа интеллигентного человека обстоятельств настоящего времени. Не выносит ни вида его, ни его звуков, ни запахов. Душа интеллигента страдает от тех ощущений, каковыми бывает наполнена реальная жизнь, и стремится он, как, впрочем, и любой нормальный человек, избавиться от этих страданий, за что его уж никак осудить нельзя. Правда, тот способ, какой избрал интеллигентный человек для облегчения душевных мук, иногда вызывает сомнения у окружающих. Способ этот, может быть, и неплохой, но странноватый на взгляд людей неинтеллигентных, а заключается он в попытке жить не сегодняшним, а, преимущественно, завтрашним, или, на худой конец, вчерашним днём. Самые удачливые в деле избавления от душевных мучений живут исключительно будущим, или прошлым. По этой причине с людьми интеллигентными время от времени случаются неприятные истории с тенденцией к трагической развязке. И, конечно, трагедия такого рода должна была произойти и здесь, что непременно было бы отражено в летописях, доведись интеллигентному человеку принять хоть какое-то участие в судьбе хилой деревеньки. Не смирился бы интеллигентный человек с её печальной, на его просвещённый взгляд, судьбой. Уж он не прошёл бы мимо, а, как пить дать, остановился и задумался бы, закручинился, да не так просто закручинился, а до сердечной муки, до горьких слез. Уж он-то нашёл бы подходящие слова утешения, с которыми можно обратиться к обитателям сей местности. И не было бы там слов ни насмешливых, ни укоряющих местных жителей за их лень и неумелость в устроении собственной жизни, а были бы слова и успокаивающие, и одновременно вдохновляющие и рождающие надежду на быстрое улучшение их жизни без каких-либо длительных усилий. Обнадёжил бы интеллигентный человек местное население, уверил его в том, что пройдёт каких-нибудь несколько сот дней, и серые будни, полные забот и лишений, превратятся в сплошной праздник. И, главное, особых-то усилий к праздничному обустройству будущего прилагать не надо! Просто нужно враз и навсегда покончить со старой жизнью, а потом останется только посидеть немного, потерпеть, подождать, когда придёт это светлое будущее.
Услышав такой замечательный призыв, жители не смогли бы на него не откликнуться, даже если среди них и затесался здравомыслящий люд. А, действительно, что может здравомыслие противопоставить соблазну беззаботной жизни через каких-нибудь несколько сот дней? Если сказать, что ничего, это значит ничего не сказать. Здравомыслие против соблазна беззаботной жизни - это, всё равно, что вражеская вылазка против родной земли. А уж в борьбе с врагом местные жители спокон веков объединяются все, как один, для изгнания супостата. И приходит победа к большинству, и изгоняют здравомыслие с родной земли с позором.
Без здравомыслия всё пошло бы, как по писаному. Воодушевлённые призывами интеллигентных людей, забросили бы местные жители и вовсе свои нехитрые каждодневные обязанности, тем более, что тяга к труду у них была явно не выражена. Зато разоделись бы в пух и прах, потратив на это последние, отложенные на чёрный день, сбережения. А кто посмел бы осудить их за подобное поведение? Кто бы стал задумываться о чёрном дне в предвкушении светлого будущего, которое вот-вот, со дня на день должно обрушиться, так сказать, с неба на их неотягощённые раздумьями головы? А между тем день шёл бы за днём, один, как две капли воды, похожий на другой, не принося никакого просветления в их жизни. И это, рано или поздно, вызвало бы среди них сначала лёгкое роптание, более похожее на недоумение, затем это недоумение медленно, но верно, переросло бы в удивление, замешанное на возмущении, что впоследствии могло бы вылиться в открытое негодование.
Надо заметить, что интеллигентные люди обладают особым талантом, присущим только им одним. Возможно, этот талант даётся им при рождении. Впрочем, это лишь одно из предположений. Другое предположение состоит в том, что никакого особого таланта у них нет, а есть лишь навык, выработанный путём длительных тренировок в течении жизни. Как бы там ни было, а свойством ощущать, так сказать, каждой клеточкой своего организма нарастающее негодование масс эти люди обладают, за редким исключением, почти все, и действуют в подобной ситуации почти всегда одинаково. Да и что в такой ситуации можно сделать, как не то, что обычно делается? Что ещё можно предложить, кроме как выйти навстречу недовольным результатами переустройства жизни с призывом потерпеть? Потерпеть, потерпеть, и ещё раз потерпеть. И ещё, и ещё, теперь уже не ради собственного светлого будущего, а ради будущего детей, а потом и внуков, конечно же, гораздо более светлого, чем то, что озаряло их безрадостные будни и согревало их бесхитростные души.
Оглушенные новыми призывами, люди обычно склонны умерять своё негодование, если уж речь идёт не о них самих, а об их детях, и тем более, внуках. В этом заключена какая-то неизъяснимая тайна, неподвластная ни рациональному объяснению, ни сердечному откровению. Ведь мало кто из них ради своих детей откажется, скажем, от употребления огненной воды, дурманящей голову и доводящей в конце концов мозги до состояния аппендикса, то есть органа, вроде как бы и ненужного для жизни, а только доставляющего его обладателю одни лишь неприятности. И это при том, что учёными давно доказано и неоднократно доведено до сведения населения, что светлое будущее детей находится в обратно пропорциональной зависимости от количества огненной воды, употребляемой родителями. Да что там огненная вода! Мало кто из них откажется ради собственного ребёнка даже от тряпки пёстрой, или шляпы лохматой, не говоря уже о кибитке самокатной. А вот страдать, и не ради детей, а ради их светлого будущего - это всегда пожалуйста. Особенно если страдать придётся вместе с ними.
Вот эта-то особенность народного менталитета и позволяет надолго отсрочить момент критический, переломный, а иногда и ужасающий. Именно в этот момент, можно сказать, момент истины, момент проявления потаённой сущности народных масс, перед лицом надвигающейся угрозы всеобщего негодования те самые интеллигенты, которые затеяли очередное переустройство земной жизни, казалось бы, ради всеобщего благоденствия, вдруг осознают, причём не все вместе, а каждый по отдельности, что ими овладевает чувство, похожее на скуку. Как-то ненароком выясняется, что всеобщее благоденствие - вещь малоинтересная, если оно напрямую не связано с личным благосостоянием. А вот тут-то, как говорится, и зарыта собака. Как только этот факт проясняется, начинают происходить самые, что ни на есть, настоящие чудеса. Ну, разве не чудо, когда эти, казалось бы умные, интеллигентные люди, всю свою жизнь так сострадавшие несчастному народонаселению и так презиравшие попирающую это население власть, так нахально и надменно об этой власти делавшие суждения, вдруг всей массой попёрли в эту самую власть, расталкивая на пути всех и вся и не останавливаясь ни перед какими жертвами? А сама власть при этом разве не творит чудес? Насмешливым и презрительным взглядом взиравшая до того на интеллигентных людей, она, эта власть, как будто забыв, кто она есть и зачем существует, спешит приобщиться к атрибутам, пусть даже и внешним, характерным для интеллигентных людей в виде дипломов, учёных степеней, званий и прочего, при этом нимало не смущаясь обычной своей малограмотности. Впрочем, и интеллигентные люди не смущаются лезть во власть, не имея на то оснований в смысле обладания хоть каплей здравомыслия или благоразумия, или, на худой конец, просто воли.
И вот, эти два, казалось бы, взаимоисключающих начала, интеллигенция и власть, сливаясь воедино в момент истины, становятся настолько неотличимы друг от друга, что порождают сущую неразбериху. Начинается невообразимая круговерть, завершающаяся, в конце концов, полным хаосом. И возникнуть в этом хаосе может всё, что угодно, кроме, разве что, чего-нибудь хорошего. Если, конечно, не принимать во внимание существования отдельных индивидуумов, обладающих любопытной способностью использовать порождённые хаосом негативные явления для улучшения собственного благосостояния. Но это лишь отдельные исключения из всеобщего правила, согласно которому, сколько бы хаосу не бесноваться, а новый порядок рано или поздно всё равно наступит. И чем сильнее и дольше беснуется хаос, тем более жуткий порядок ждёт всех впереди. При этом затяжной хаос чреват порядком, сильно напоминающий порядок кладбищенский.
Прискорбным обстоятельством для народонаселения является то, что установление нового порядка происходит для него очень болезненно, можно даже сказать, с надрывом. Дело в том, что рождение нового порядка, хотя и представляет собой естественный процесс, но происходит внешне незаметно, исподволь, под действием некоей скрытой силы, причём довольно мощной. Народонаселение же, основательно подзабывшее к этому времени о старом порядке и порядком очумевшее от хаоса, никак не уразумеет смысла происходящего и ведёт себя неадекватно. К чему может привести подобная ситуация, может быть понятным одному лишь правителю, и то далеко не сразу, а иногда и слишком поздно. И приходится правителю рано, вовремя, или поздно, вмешаться в процесс стабилизации хаоса с целью уменьшения энтропии. К сожалению, ещё никто не научился управлять хаосом, как таковым, и результаты действий по уменьшению энтропии непредсказуемы. Сами же действия производятся обычными, веками проверенными способами, подробно описанными в летописях, время от времени пополняющихся свежими записями.
И уж если в исторических летописях отсутствует хоть какое-то упоминание о Селе Белом на Зелёной Равнине у Великой Горы, омываемой Чистым Источником, а равно о событиях, имеющих хоть какое-то отношение к вышеупомянутому Селу, то из этого однозначно следует заключить, что, с одной стороны, не было никому никакого дела до жителей этого села за всю его историю, а с другой стороны, также и жителям этого села было наплевать на творцов Истории с большой буквы вместе с теми историями, в которые они время от времени попадали. Короче говоря, жили там люди, поживали, ни себя, ни других сильно не обижали, иногда голодали и холодали, но болезни там в основном протекали в относительно лёгкой форме. Конечно, нельзя утверждать, что никто из живущих в Селе не мог занедужить всерьёз, всякое и там случалось. Однако даже такое тяжелейшее заболевание, при котором напрочь теряется аппетит, ослабевает зрение, трясутся конечности и нарушается дыхание, именуемое в просторечьи "чёрная зависть", протекала там без осложнений, кроме, разве что, ругани да, изредка, мордобоя. А это, как известно, скорее проявления не болезни, а буйного нрава, что свойственно людям невоспитанным и незнакомым с правилами хорошего тона. Известно также, что правила эти усваиваются в процессе воспитания, который начинается с младенческого возраста и заканчивается...Впрочем, заканчивать этот процесс вообще не следует, ибо всегда можно обнаружить ещё что-то стоящее, чему разумный человек не прочь научиться в любом возрасте.
А если ребёнка вообще не обучать правилам хорошего тона? Если не требовать от воспитателей и родителей усилий в этом направлении и кое-каких затрат? Если не знакомить ребёнка с правилами человеческого общежития? Тогда в конце концов из него вырастет не кто иной, как обыкновенный оболтус. Сам по себе этот факт не столь трагичен, если жить ему придётся среди таких же, как он, оболтусов, которые и слыхом не слыхивали ни о каких правилах. К чему какие-то правила, если для оболтуса главное - здоровье, а остальное как-нибудь само собой приложится? Поэтому за своё здоровье и за здоровье окружающих снова и снова поднимает он чарку без устали до тех пор, пока не лишится этого самого здоровья и всего того, что к нему прилагается.
Жизнь оболтуса обычно протекает спокойно и размеренно, а самое главное, предсказуемо, если, конечно, его не испортить. Впрочем, испортить при желании можно всё, что угодно, и даже чем угодно. Что касается оболтуса обыкновенного, то он легче всего поддаётся порче под действием прививаемых ему насильно притязаний при отсутствии у него самого каких бы то ни было собственных желаний и нераспознанных им самим потребностей. Даже слегка подпорченный оболтус становится плохоуправляемым и невразумляемым, по крайней мере, под действием словесных аргументов. Попробовал бы, например, кто-нибудь объяснить испорченному оболтусу ту прописную истину, что только труд является основой общественного благосостояния. Вот уж посмеялся бы от души оболтус над этим теоретиком, и все его разумные и логические построения разрушил бы одним махом, воскликнув что-нибудь вроде:
- Будут денежки - всё будет!, - или : - Что, я - хуже других, что ли?
Находясь длительное время под действием порчи, оболтус становится окончательно уверовавшим в то, что весь мир состоит исключительно из одних оболтусов, разнящихся между собой лишь теми должностями, которые они занимают и материальными благами, которыми они обладают. Распределение же должностей и благ между оболтусами, согласно его примитивной философии, зависит исключительно от жизненной удачи. Ну, а кому какая выпадет удача, это дело случая, совершенно непредсказуемого и не укладывающегося в рамки никакой закономерности.
Так вот, руководствуясь одним из следствий этой нелепой философии, а именно, предположением о равных всеоболтусных возможностях, вышел как-то раз один уже основательно подпорченный Оболтус за пределы Села Белого на Зелёной Равнине у Великой Горы, омываемой Чистым Источником и пошёл...Сказать, что пошёл он, куда глаза глядят, было бы не совсем верно, ибо направление "куда глаза глядят" предполагает наличие наиболее предпочтительной, как визуально, так и интуитивно, траектории, которой следует путник после перебора всевозможных направлений и по которой он продвигается, невзирая более ни на какие препятствия и подстерегающие его на этом пути опасности, влекомый вперёд одним собственно своим взглядом и волей.
В данном же случае, по крайней мере, на первый взгляд, на местности просматривались одни лишь препятствия в виде колючих кустарников и бурелома, плотным кольцом окружающих Село со всех сторон. Что касается опасностей, то их на пути также хватало, только распределены они были
неравномерно вдоль направления, каким-то странным образом выделенного из окружающего рельефа и почему-то именуемого "дорога", а местами даже "шоссе". Надо полагать, что и с названием выделенного направления, именуемого "дорога" , также не обошлось без участия какого-то насмешника-злопыхателя, как и с названием Села. Иначе трудно объяснить это название, ибо в обыденном сознании понятие "дорога" представляет собой такую траекторию на поверхности земли, следуя по которой можно в любое время дня или ночи свободно добраться из населённого пункта А в пункт В, причём любым способом, хоть пешим, хоть конным, а хотя бы и машинным. С математической точки зрения разница между этими способами передвижения заключается только в скорости движения. В данном же случае продвижение вперёд, назад, либо вбок было одинаково сопряжено со значительными опасностями в любое время суток, хоть при лунном свете, хоть при ярком солнце, ввиду того, что любое выбранное направление в окрестностях села проходило по поверхности земли, почти сплошь состоявшей из рытвин, колдобин, ухабов и выбоин. Поэтому неудивительно, что вышедший из родного села Оболтус далеко удалиться от него не успел и, сделав всего несколько шагов, угодил в рытвину и упал, подвихнув себе ногу. Ему было очень больно и обидно. Надо же именно с ним такому случиться! Только-только сподобился крепко встать на ноги, взять себя в руки и устремиться вперёд, навстречу новой жизни и сразу, на тебе, невезение такое.
Пока Оболтус, сидя в рытвине, переживал о случившемся, боль в ноге постепенно утихла, а вместе с болью и обида. Когда боль и обида отпустили его на все четыре стороны, он встал и пошёл, да только не к себе домой. Возвращаться назад было плохой приметой и так в Селе не принято было поступать. Если о подобном поступке становилось известно односельчанам, то совершивший его на долгие годы оставался всеобщим посмешищем. Конечно же, наш Оболтус не хотел, чтобы после этого над ним насмехались до конца жизни, хотя, вообще говоря, он способен был по примеру других и по собственному разумению стерпеть многое, очень многое. Например, такие природные явления, как сквозняки, потопы, разруху, холод, недоедание и многое другое. Он даже вполне смирился с тем, что другие оболтусы его не любят и радовался тому, что его побаиваются, из-за непредсказуемости его поступков. Но вот чего бы он точно не смог вынести, так это насмешки над собой со стороны окружающих. И это неудивительно. Подобное свойство присуще в той или иной степени каждому, живущему на Земле и связано с тем, что обычно насмехаются над малоуважаемыми субъектами. Жить же среди людей, не пользуясь их уважением, малоуважаемым субъектам не представляется возможным. Может быть, кое-кто по молодости лет уверен, что жить на свете нельзя без любви, но с годами эта уверенность слабеет и как-то сходит на нет, зато на смену приходит стойкое убеждение в том, что уж если тебя не уважают, то и дел никаких с тобой никто иметь не будет. А вот это любого напугать может. Как же можно жить, не имея никаких дел с людьми?
Осознавая этот факт в глубине души чуть ли не с пелёнок, наш Оболтус ни на секунду не допустил мысли о возвращении назад в родное село. Напротив, он только ускорил шаг и стал быстрее передвигаться вдоль выбранного им направления. Однако скорость передвижения не удовлетворяла его и он решил увеличить её за счёт внутренних резервов, иначе говоря, перешёл на бег рысцой. Последнее решение было явно неудачным с точки зрения рельефа поверхности, по которой ему вздумалось бежать. Вряд ли какой здравомыслящий человек поступил бы подобным образом и побежал бы по всем этим колдобинам, неудобинам и выбоинам. Но наш Оболтус, на то он и оболтус, чтобы совершать необдуманные поступки, такова уж его планида. Он всегда вначале что-то делал, а потом уже думал, а не наоборот. Более того, он часто даже не задумывался после того, как натворил, над тем, почему результаты его действий столь плачевны? В этом  случае он предпочитал искать виноватого в отрицательных последствиях своих действии, и хорошо, если рядом находился готовый кандидат в виновники и ему можно было инкриминировать всё то плохое, что приключилось с Оболтусом. Хуже, если рядом никого подходящего для этих целей не оказывалось. Ну, а если вообще никто под руку не попадался, так это прямо беда.
Вот такая беда на этот раз с Оболтусом и случилась, такая вышла незадача. Ведь он бежал по рытвинам да колдобинам, бежал, бежал, да и упал. И не просто упал, а при этом ещё и нос себе разбил. Тут уж он не то, что обиделся, а прямо таки рассвирепел. Сел на дороге, трёт разбитый нос и про себя думает:
- Э-э, да тут, брат, целый заговор против, меня! Явно кто-то не хочет, чтобы я вперёд продвигался, всяческие козни против меня строит. Завидно, должно быть, ему, злоумышленнику этому, что я сил набрался и к цели устремился, невзирая ни на какие опасности и не боясь никаких злоключений на пути. Ну, да ничего у него, злодея эдакого, не выйдет, не таков я. Уж я с ним за всё рассчитаюсь! Сам ему кулаком лоб расшибу, как только на глаза попадётся!
Подумал так про себя, посмотрел на свои руки Оболтус, сжал их в кулаки, как бы проверяя, годятся ли они для задуманного. Каждую косточку кулацкую внимательно оглядел, после чего в задумчивости почесал шею, потрогал зачем-то ухо, поковырял в разбитом носу и, наконец, отверг уже почти принятое решение.
- Нет,_ - продолжил он далее про себя свою мысль, - кулак не подойдёт. Ни к чему это. Самому от этого больно станет. Для этой цели нужен камень.
После окончательного решения о форме расплаты с неведомым обидчиком злость у Оболтуса не прошла, а, к удивлению для него самого, ещё больше усилилась. Возросла, причём во много раз, и решимость рассчитаться с ним. К сожалению для Оболтуса, на этот раз ему обидчик на глаза не попадался, как бы он ими не крутил в разных направлениях и не прищуривал их. Наконец, важная мысль осенила Оболтуса и не смущаясь видимым отсутствием обидчика, он облегчённо вздохнул и уже вслух сказал сам себе:
- А чего это я здесь сижу, рассиживаю? Надо же сначала камень найти подходящий! А то ведь когда злодей появится, поздно уже будет искать.
Приняв такое решение, Оболтус энергично вскочил и принялся сосредоточенно отыскивать среди разбросанных в изобилии по поверхности земли камней подходящий для праведного дела, наказания пока ещё не найденного обидчика, по вине которого приостановилось его продвижение вперёд к смутно осознаваемой им самим цели. Не очень продолжительный поиск, наконец, увенчался успехом. Рука Оболтуса случайно наткнулась на довольно увесистый камень, неприметно лежавший на обочине и не привлекавший внимания. Так что, если бы не Оболтус, то этот камень так и продолжал бы по сю пору лежать на том же самом месте, никому не нужный. На первый взгляд это был самый обыкновенный булыжник, каких много, если только не приглядеться к нему внимательно. Однако наш Оболтус, поднеся камень поближе к глазам, сразу смекнул, что камень этот не простой. Ну, разве могут на простом булыжнике, даже если его берёшь для серьёзного дела, проступить хоть какие-нибудь буквы? А на этом камне буквы проступили, да такие яркие, прямо как будто его изнутри кто-то огнём подсвечивал! Увидев такое странное природное явление, не свойственное обыкновенным булыжникам, Оболтус совсем не напугался, а, напротив, с удивлением стал вчитываться в горящие ярким огнём буквы, которые сложились сначала в слова, а затем в предложение: "КИНЬ МЕНЕ НАУДАЧУ".
Прочитав эти удивительные слова, Оболтус обомлел:
- - Вот это да! - подумал он, - а ведь я тоже вышел из дома и двигаюсь, можно сказать, наудачу! Выходит, как НИ крути, а с камнем этим мы к одному и тому же стремимся.
После столь глубокомысленного заключения у него отлегло от сердца, злость прошла, и он решил продолжить свой путь, но уже не один, а с камнем за пазухой. Он шёл, напевая, сначала тихо себе под нос, разбитый колдобиной, затем всё сильнее и сильнее, и чем громче разносились по окрестностям незамысловатые слова его песни, тем большее веселье его охватывало. Постепенно всё в нём развеселилось и приобрело полную самостоятельность: и лицо, и руки, и, наконец, ноги, которые как будто сами по себе пошли впляс. Ноги сами собой приседали, притопывали, выделывали коленца, а затем ещё стали подскакивать и подпрыгивать до тех пор, пока вдруг не застряли в выбоине и не повалили Оболтуса в очередной раз на землю. Оказавшись снова в столь незавидном положении, на этот раз Оболтус не смог сдержать себя и дал волю накопившемуся в нём гневу. Он рычал, ругался, грозил кулаками кому-то невидимому, плевался по сторонам и, наконец, совсем разъярившись, выхватил из-за пазухи волшебный камень и, размахнувшись как следует, со страшной силой зашвырнул его неведомо куда, закричав при этом:
- "А-а-а! Вот вам всем!"
После приступа буйной ярости он присел и заплакал навзрыд от подступившей к сердцу обиды. Он плакал так, как плачут дети, размазывая слезы по щекам и громко всхлипывая, как будто надеясь на то, что кто-то сильный и добрый услышит его плач, придёт и утешит его, поможет встать на ноги и уверенно поведёт его к желанной цели мимо ухабов и рытвин. И хотя слезы всё ещё лились рекой, Оболтус с надеждой стал поглядывать в сторону бугра, туда, где дорога делала поворот и, как будто, терялась из виду, оставляя взору лишь унылые заросли и чащобы. Однако, как ни вглядывался Оболтус глазами, полными слез, но ничего ясного, конкретного и чётко обозначенного со стороны бугра не появлялось. Устав от переживаний, он закрыл глаза, глухо замычал и повалился прямо на дорогу.
Но недолго пришлось ему так лежать по той причине, что одно его ухо, прижатое к земле, вдруг стало улавливать странные звуки. Звуки эти, казалось, неслись из-за бугра, примерно из-за того места, где дорога терялась из вида. Вначале еле слышные и едва различимые, звуки постепенно усиливались, пока не слились в один сплошной гул, превратившийся вскоре в настоящий рёв. Этот рёв, проникая до самого нутра Оболтуса, очень сильно его обеспокоил, отчего он вскочил на ноги и завертел головой, пытаясь хоть что-то прояснить для себя. Ничего, однако, в этом рёве он не смог различить, поняв только, что источник звуков движется по направлению к нему. Испугавшись надвигающегося на него со стороны бугра дикого рёва неизвестного происхождения, Оболтус побежал в противоположную сторону. Он бежал быстро и, к своему удивлению, ни разу не споткнулся. Ноги его как-то сами собой уворачивались от набегающих на него рытвин и колдобин, лёгкие расправились и работали без усилий, помогая увеличить скорость.
Скорости всё же было явно недостаточно. Ужасный рёв нарастал и его источник с неизбежностью рока приближался. Наконец, он не только догнал Оболтуса, но и опередил его. Тут только Оболтус понял, что убежать не удастся. Что-то страшное, ревущее и пугающее его навалилось со всех сторон и стало толкать, бить и колотить. После бесполезных попыток сопротивления он оказался на земле, опутанный чем-то по рукам и ногам.
Он лежал поверженный, ничего не различая перед собой и еле живой от страха. Пелена ужаса заслонила от него окружающий мир. Одна мысль билась в его мозгах - поскорее бы утих этот невообразимый рёв и тогда, может быть, он сможет разобраться в случившемся. Ничего больше не предпринимая, Оболтус просто ждал, лёжа на земле со скрученными конечностями. Постепенно ужасный рёв стал терять силу и через некоторое время совсем затих. Наступила давящая тишина, как будто ватой заложило уши, но это почему-то не успокоило Оболтуса, а напротив, вызвало в нём смутное ощущение того, что хотя скоро всё прояснится, лично ему это не сулит ничего хорошего. Неприятное предчувствие ледяной рукой сжало его сердце. Усилием воли он согнал пелену страха с глаз и увидел склонившихся над ним каких-то странных существ, с виду похожих на людей, с крутыми затылками, нахмуренными бровями и торчащими из ушей проводами. Один из склонившихся, на вид самый главный, сжимал в руке коробочку, также обильно опутанную проводами. Заметив, что Оболтус приоткрыл глаза, этот, главный, на вид, прошипел сквозь зубы:
- Что, убежать от нас хотел, террорист проклятый? Ещё ни одному не удалось…
Главный говорил что-то ещё, а Оболтус внимательно смотрел и слушал, абсолютно не понимая смысла предъявляемого ему обвинения. Зато он догадался, что, несмотря на обилие проводов, торчащих из разных мест, и даже из ушей, над ним склонились не инопланетяне, не зелёные человечки неизвестного происхождения, а люди земли, причём люди весьма серьёзные. Это открытие его очень обрадовало:
- Нет, нет, - закричал он, - я не он! Я не он! Я не этот самый, как его…
- Ах, ты - не он? - услышал Оболтус в ответ на свои слова, - А кто же тогда надоумил тебя организовать покушение? И знаешь на кого?…Даже страшно сказать, на кого! Понял?
- Да что Вы, что Вы!...- стал оправдываться Оболтус, - о чём это Вы? Ничего такого я не делал, я только камень с земли подобрал
и бросил.
- Зачем? Зачем бросил?
- Так он же сам меня об этом попросил.
- Кто попросил?
- Ну…Камень.
- Кто, кто, - растерянно переспросил Главный, больше всех обмотанный проводами. Чувствуется, он не мог понять, с кем ему приходится иметь дело. Оболтус же, напротив, приободрился, решив про себя, что никто не интересуется лично им, а лишь тем, зачем он бросил камень? Как обычно, он ошибся и в этом своём предположении. Не успел он совсем успокоиться, как Главный снова стал задавать странные, на его взгляд, вопросы:
- Ты, что же, хочешь убедить нас в том, что камень просто так взял и попросил его бросить?
- Нет, нет! Не просто так, а наудачу!
Люди с проводами в ушах молча переглянулись между собой. Некоторые из них тяжело вздохнули, а кое-кто стал с отсутствующим видом смотреть в сторону.
- Скажи-ка мне, дорогой, вот что, - продолжил допрос Главный, - ты, что, просто оболтус?"
- Ага! - радостно выпалил Оболтус, - только не просто, совсем не просто! Я ведь понимаю, вы мне не верите про этот камень, только я не вру. Правда, это камень меня попросил, причём в письменном виде. На нём такие буковки горели…Махонькие такие…
- Буквы, говоришь, горели? - переспросил задумчиво Главный, и продолжил, как бы размышляя вслух, - а кто же у нас может баловаться с горящими буквами?
- Похоже на Приблуду Мага. Больше некому, - с готовностью наклонившись поближе к нему, негромко произнёс самый серьёзный из стоявших вокруг с проводами в ушах.
Главный одобрительно закивал головой и, как бы подытоживая процедуру допроса, уверенно изрёк:
- Не будем над этим голову ломать. Мы своё дело сделали, кого надо, задержали. А вот что, да почему, да как, пускай разбираются те, кому следует. Мы их без работы не оставим.
Сказав это, Главный резко повернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь. Люди с проводами в ушах, поняв его слова, как руководство к действию, осторожно подняли Оболтуса с земли и понесли вслед за ним. Несли они его очень аккуратно, боясь повредить, как будто это был не оболтус, а хрупкий, драгоценный сосуд. Непривычный к такому деликатному обращению, Оболтус устроился поудобнее, стал посапывать, подрёмывать на руках серьёзных людей с проводами, а потом попросту заснул, да так крепко, что иногда подёргивался во сне и довольно причмокивал, чем несказанно удивил сопровождающих и даже вызвал у них некоторую симпатию своим простодушием.
Проснулся Оболтус в полутёмном помещении на лавке. Он зевнул, потянулся и при этом убедился, что руки и ноги у него больше не связаны и могут свободно двигаться. Не вставая с лавки, он покрутил по сторонам глазами и под самым потолком разглядел небольшое окошко в мелкую клеточку, из чего на сей раз сделал правильное заключение о том, что ему больше некуда спешить, а остаётся просто ждать, когда и чем разрешится столь необычная ситуация.
Ждать долго не пришлось. Громко заскрежетав, отворилась железная дверь, пропустив внутрь помещения с клетчатым окошком поток света из коридора, а вместе с ним какую-то странную фигуру в длинном балахоне. "Иди, иди, - услышал Оболтус грубый голос, доносящийся из коридора, - дурень ты, эдакий." Дверь с тем же неприятным скрежетом закрылась, некоторое время слышались ещё какие-то металлические звуки и, наконец, в наступившей тишине Оболтус остался наедине со странной фигурой в балахоне.
- Ты кто? - спросил он незнакомца.
- А Вам, собственно говоря, зачем это знать? - послышался в ответ какой-то неестественный, непривычный для оболтусова уха, голос.
- Да я это от нечего делать спросил. Просто так.
- Ну, что же, если просто так, то, извольте, я - Маг.
- Неужели тот самый? - воскликнул Оболтус, спрыгнув с лавки на пол.
- Какой, тот самый?
- Приблуда.
- Что значит, Приблуда? - с обидой в голосе ответила фигура в балахоне.
- Да тот, который, говорят, везде камни с горящими буквами накидал.
- Какие камни? Если эти, - тут незнакомец, оказавшийся и в самом деле Приблудой, стал торопливо шарить в бесчисленных складках своего балахона, вытащил откуда-то мешочек, развязал его и поманил к себе Оболтуса поближе пальцем, - если Вы имеете ввиду эти, то я их не накидал, а разложил. Причём с экспериментальными целями.
Подойдя поближе к незнакомцу, Оболтус с любопытством начал рассматривать содержимое мешка с камнями. Удовлетворившись увиденным, он довольно добродушно заметил:
- Ага, они самые, - а затем, как то сразу вдруг рассвирепев, схватил Приблуду за складки балахона и закричал, - А ну, говори, гад, где удача, которую ты обещал?
Тут Маг, незнакомый с буйным нравом Оболтуса, совершил свою последнюю ошибку, вздумав его поучать:
- А разве ты не поймал её за хвост, оболтус ты эдакий? Разве не о тебе, никому неизвестном и ненужном, весь мир только и говорит? Ты подумай своей пустой головой! Ведь ты же теперь – участник эксперимента глобального масштаба! Не будь моего камня волшебного, так и помер бы в забвении…
  От надменности, зазвучавшей в голосе Мага, к тому же так неприятно резавшем ухо, лопнуло терпение Оболтуса. Не владея собой, он выхватил у Мага мешочек с камнями и стал изо всех сил лупить его по голове этим мешочком. Мешочек лопнул, камни полетели в разные стороны, принося удачу сообразно пониманию Мага-Приблуды. Стены помещения с окном в клеточку затрещали, посыпались, земля разверзлась и всё провалилось в Тартар-ра-ры…
Вот такая необыкновенная история случилась, изменив ход Истории с большой буквы. Она и должна была случиться. Ведь, что ни говори, на удачу надейся, а трудиться не забывай…