Главы 7-9

Глава 7 Целительство

Через несколько лет Хлад уже целил не хуже своего престарелого учителя и, поскольку тот был стар и слаб, подумывал о том, чтобы перебраться в дом к старику, взять на себя заботу о нехитром стариковском хозяйстве и врачевание. Но отпустит ли игумен. Старый настоятель умер, а новый был несклонен возиться с прихотями своих монахов. Он уже несколько раз наказывал Хладу больше молиться и меньше блудить по лесам в сопровождении нехристя-язычника, того и гляди продаст твою душу дьяволу за пучок своей приворот-травы.
Хлад не хотел ссорится с игуменом, отвечал по возможности спокойно, не подымая от земли очей, дабы собеседник не заметил тех молний, что они метали во все стороны. Сидеть писать иконы Хладу не нравилось, хоть у него и получалось довольно сносно, за что его и определили в подмастерья к монастырскому иконописцу. Но сидеть целыми днями в душной мастерской или висеть под сводами храма, вдыхая едкие запахи красок было не по душе юноше, вот он и сбегал, пока художник не видит, в лес.
Настоятелю все меньше нравились повадки воспитанника и однажды он вызвал того к себе для обстоятельной беседы.
- Я знаю, предыдущий настоятель нашего монастыря, очень попустительствовал вашим прогулкам с этим Бирюком. Даже позволял тебе уходить, когда заблагорассудится. И вижу, это все не пошло тебе на пользу. Ты совсем не уважаешь твоего учителя, сбегаешь, когда ему нужна твоя помощь. Кто за тебя будет смешивать ему краски?
- Если я все время буду смешивать ему краски, у меня совсем не останется времени на изучение трав.
- А зачем тебе изучение трав? Изучай закон божий да каноны написания икон... И к постригу готовься.
- Я не хочу становиться монахом, - впервые в жизни Хлад произнес вслух то, что решил уже давно, почти сразу, как попал в монастырь. – Я собираюсь сталь знахарем и лечить людей.
- Язычником? Господи, до чего ты довел его, Господи? – практически в ужасе закричал игумен и бросился к дверям, будто Хлад хотел сбежать:
- Братья, в наши ряды затесался Сатана в образе брата нашего Хлада, - закричал он, и со всех концов, крестясь на ходу, прибежали монахи, схватили Хлада. Тут настоятель, заметив, что преступник воли его уже никуда не денется, успокоился и приказал отправить того в монастырские подвалы.

Монастырские подвалы глубоки да темны, никто не услышит твоих криков, никто не придет на помощь. Свет дневной не попадает в его закутки, и попавшие туда сразу теряют бег времени, к конце первого дня они уже не в силах определить, сколько дней, недель или месяцев длится их заточение.
В один из таких подвалов и попал Хлад. Раньше ему не приходилось здесь бывать, воспитанников обычно запирали в одной из рабочих комнат, оставляя наедине со священными книгами. В подвалы же попадали лишь нерадивые крестьяне, что не в срок или не полностью платили оброк. И оказавшись там, юноша впервые осознал, почему крестьяне бросали свои дома и бежали, лишь бы не попасть сюда
. Мокрые и холодные стены, тишина, как в гробу, ни единого звука не раздается в этом склепе, даже твое шуршание заглушается земляным полом. Хлад поежился и принялся шептать молитвы, намертво вбитые ретивыми учителями.
Хлад не знал, сколько прошло времени с момента его заточения в подвал. На его взгляд несколько лет, а может всего несколько часов. Когда он вышел, был вечер. Его отвели в келью и там заперли. Он упал на соломенный тюфяк и уснул. Не проснулся даже к заутренней, хоть привык к ней вставать за годы, проведенные в монастыре.
Проснулся Хлад, когда в окно уже светило яркое солнце. Не успел он приподняться на своем ложе и протереть глаза, как в дверь постучали, заскрипел засов и в комнату вошел один из послушников:
- Настоятель хочет тебя видеть.

Глава 8  Рутина

Хлад продолжал жить в женском монастыре. Раны его донимали уже реже, но все же иногда давали о себе знать. Приближалась уборочная пора, а потом будет зима, и в монастыре торопились приготовить все к зимовке – утепляли, ремонтировали, достраивали жилые палаты, перекрывали крыши сараев, заново белили храмы.
Хлад вкалывал, как только мог. Но одному ему было не справиться, помогал и Яросвет, да толку от того было мало, не крестьянин, он никогда не держал в своих руках иного топора, кроме боевого. Поэтому пришлось еще нанять несколько заезжих работников. Игуменья хотела позвать своих, что жили по соседству, да какой мужик пойдет в монастырь работать, когда у самого еще поле не убрано, подати не сданы. Пришлось довериться чужим. Работниками они оказались справными, только больно были нелюдимы и все на монахинь сладострастно поглядывали, а те лишь ниже опускали головы, да старались лишний раз строителям на глаза не показываться.
Хлад продолжал жить на территории монастыря, в отличие от наемных рабочих, которым выделили деревянный дом вне стен обители. Хлада монахини не смущались, продолжали считать своим, кроме все той же Евфросиньи. Та скрывалась от него пуще, чем от других, но и тем не менее частенько, будто невзначай, попадалась у Хлада на пути.

Глава 9 Епитимья, побег

К удивлению Хлада привели его не в кабинет настоятеля, а в общую трапезную. Как он успел заметить, здесь собрались практически все монахи, послушники и воспитанники. Столы были сдвинуты к краям залы, образуя в центре пустое пространство, в которое Хлада и втолкнули. Прямо перед ним сидел настоятель в парадном одеянии, по правую и левую его руку – старейшие иноки.
 - Хлад, - начал настоятель, - ты обвиняешься в том, что оскорбил святое звание инока, отказавшись стать им, в том, что ты оскорбил настоятеля, подняв на него голос, в том, что ты оскорбил нашего иконописца, не пожелав быть его учеником... – настоятель сделал паузу, - но главное, ты отрекся от своего Господа, пожелав стать язычником-знахарем, а не служителем Всевышнего...
Хлад слушал вполуха. До него, еще не до конца проснувшегося, голодного, не успевшего до конца отойти от мрака монастырских подвалов слабо доходил смысл произносимых слов... Лишь когда настоятель страшным голосом, будто проповедуя о дне страшного суда, объявил о наказании, Хлад немного пришел в себя, чтобы осознать произошедшее. Епитимья...

Епитимья. Ну, могло быть и хуже, - уговаривал себя Хлад, - могли запереть в подвал, и никто бы и не попытался его оттуда вытащить. А теперь: ходить, не поднимая глаз, молиться по двенадцать раз на дню – замаливать свою вину, исповедоваться дважды в день, да еще прилюдно, когда все монахи и послушники слушают твой рассказ, а остальное время, с положенным монаху смирением, выполнять все указания настоятеля и братьев. Ну, и, конечно, готовиться к постригу.
Хлад все мог вынести, но готовиться к постригу он не хотел.
- Не быть мне монахом, - решил он и стал искать возможности уйти из монастыря.
Монастырь – не тюрьма, но уйти из него сложнее, чем вырваться из самой охраняемой крепости с высоченными стенами и рвом под ними. Здесь за тобой следят все, начиная от мальчишек-воспитанников и заканчивая стариком-инвалидом у ворот. Попробуй, вырвись. Но Хлад знал: здесь ему больше места не было. Надо уходить.
Лето выдалось жаркое, леса горели. Огонь все ближе подбирался к стенам обители. Монахи запасались водой, молились и проклинали языческого Перуна – бога огня за напасти, забывая, что христианам не положено верить в языческих богов.
Однажды вечером, когда огонь уже вплотную подошел к северной стене монастыря, Хлада отправили за водой на колодец, что находился у реки, что с восточной стороны омывала крепость. В той панике, что царила в монастыре, куда сбежался весь окрестный люд в поисках убежища от огня, за Хладом особо не смотрели, чем тот не преминул воспользоваться. Едва проход в стене скрылся за отвесом, он тут же юркнул в ближайшие кусты и, бросив ведра, рванул сквозь молодую поросль в лес.
Уже упав, едва дыша, на зеленый ковер за лесом, Хлад задумался, куда ему бежать, если он никого и ничего не знает за стенами монастыря, кроме Бирюка. А монастырские первым делом именно к старику и наведаются, едва заметят побег. Потом Хладу пришло в голову, какого врага он себе нажил в лице набирающей силу православной церкви. В конце концов Хлад пришел к выводу, что положение не из веселых, но унывать рано.
- В таком кошмаре они еще не сразу заметят мое отсутствие, - решил он, - а стало быть у меня есть время заглянуть к Бирюку, а там, глядишь, будет видно, что делать дальше, - с этой мыслью он и уснул.