Сезон горячего пива

Есть в середине мая такой период, когда холодильные установки в отделе напитков ещё не работают, а солнце уже жарит, как летом. Продолжается это безобразие примерно с неделю, иногда – чуть меньше. Но в любом случае, сезон горячего пива случается в нашем городе ежегодно и неминуемо.
Кстати, продавщицы почему-то смертельно обижаются на жалобы клиентов. Начинают неумно острить, откровенно хамить и жестоко обсчитывать. Мне кажется, это какой-то заговор.
Скажу сразу: я не ропщу, если холодильники внезапно включают в середине зимы. Мне это даже нравится. На улице  -15 С;  а пиво… а пиво из морозилки   +3. И полузабытый аромат первых клейких листочков на мгновение превозмогает пьяную хвою и мандарины.
Однако, к чертям лирику.
Сезон горячего пива был в самом разгаре. Я – ленивый и надменный отпускник – брёл по тихой улочке, давно знакомой и любимой. Вдали от суеты центра, в окружении старых деревьев и двухэтажных домов дореволюционной постройки.
Цели не было; просто – утро, будний для остальных смертных день, настроение. На блаженство уединения я не рассчитывал. В этом мой дар и моё проклятье: чем дальше заберусь, чем надёжнее кажется моё укрывище – тем больше знакомых встречу. Добро бы, хороших знакомых…
Даже такое прекрасное утро исключением не стало. Навстречу мне, аки чёрт из табакерки, появился поэт-метафизик Николаев. Он заразительно и смачно чихнул, помавая в воздухе пивной жестянкой. Увидев, что у меня пива нет, Николаев залпом допил своё. Упрекать его в жлобстве бесполезно; скажет: «Думал, что ты в завязке и решил не дразнить».
Едва поздоровавшись, молодой гений схватил меня за руку и куда-то потащил. Сопротивляться было лень, тем более, что Николаев обещал показать некое «чудо природы и посрамление классической физиологии».
Минут через пять мы вошли в неприметный магазинчик. Такие заведения попадаются только в старых районах. Здесь можно купить: два вида чёрствого хлеба, дешёвый портвейн, водку, пиво, «чипсы закончились», гречку, овсянку, соду, соль, «кефир не берите, он испортился». Ах, да. «Карамель разносортная, несладкая, поминальная». Между прочим, лучшей закуски к портвейну № 777 (в народе – «Три топора») ещё не изобретено…
…-Вот! – жарко шепнул Николаев. Он выглядел уже довольно «нарядным», улыбался и делал много лишних движений.
Я огляделся, но ничего необычного не заметил. На немой вопрос поэт-метафизик с видом поддатого Копперфильда провозгласил:
-Следите за руками!
И уверенно подошёл к кассе. За ней скучала миловидная девушка лет двадцати. Николаев побарабанил пальцами по стойке, усиливая театральный эффект, и заказал:
-Две банки пива!
Девушка лениво обернулась и крикнула в темноту подсобки:
-Ра-а-ая! Две банки пива принеси, а?..
Невидимая пока Рая закряхтела, погрюкала чем-то, выматерилась вполголоса (или мне показалось?) и выплыла, наконец-то на свет Божий. Угадывалось в Рае и продавщице что-то общее, родственное. Угадывалось, но и только.
Рая была огромна. О такой степени ожирения умалчивала даже бесстыдно-откровенная "Большая Медицинская Энциклопедия". Я не могу описать эту женщину. Если хотите узнать что-либо о "континентах жаркой плоти", "слоновьей поступи" и "колбасах-пальцах", спросите у Николаева. Он поэт, ему проще.
Так вот, эта самая невообразимая Раюша принесла заказанные банки и с лязгом поставила их почему-то на весы. Удовлетворённо кивнула и уплыла (по другому не скажешь) назад, в затхлую тьму. Я украдкой дотронулся до одной ёмкости. Горячая. Чего и следовало ожидать.
Руки Николаева дрожали, выуживая из тарелочки сдачу. По лицу катился пот.
Всю дорогу до  лавочки поэт полубезумно косил глаза и всхрапывал. С максимально возможным комфортом мы расположились в тени, синхронно пшикнули алюминиевыми язычками и с отвращением глотнули. В противной пене захлёбывалась человечность и остатки самоуважения.
Кое-как справившись с газом, Николаев затормошил меня:
-Нет, ты видел?.. Ты понял?! Сильно, да?!
-Что ты имеешь в виду, дружище? Ну, продавщица симпатичная. Ну, помощница… гм… полная. Ну, пиво горячее.
-Вот! – крикнул Николаев. – Вот! В этом всё горе прозаиков: смотрят, но не видят. До тебя не дошла вся подоплёка ситуации. Ты не понял, что произошло за кадром… Думаешь, откуда Рая достаёт эти банки?
-Из подсобки.
-Ну да. Из подсобки, верно. А почему они такие горячие там, в темноте и прохладе?..
-Да откуда мне знать?! – я начал утомляться.
-А я тебе расскажу. Она их высиживает.
Помолчав несколько секунд, я осведомился:
-В смысле?..
-Курочку Рябу читал? Вот-вот. Ты, кстати, заметил, как похожи Рая и продавщица? Это ж две сестры. Семейный бизнес. Одна сносит, высиживает, другая продаёт.
Я поискал глазами урну, не нашёл и поставил банку под лавочку. Как-то расхотелось.
-Чушь ты городишь, Николаев. Бессмысленную и безобразную чушь. Лучше расскажи, почему так нажрался с самого утра.
Поэт аж подпрыгнул.
-Блин! Ты же не знаешь! Слушай и трепещи: меня напечатали! Пока, правда, только в местной малотиражке, но будь уверен – большая слава не за горами. Вот, почитай!
Я развернул раз в десять сложенный газетный лист. Статья называлась "Закат культуры". Стихи Николаева там действительно присутствовали - в качестве примеров заката, насколько я понял. Читать было лень, но глаз успел зацепить выражения типа "с позволения сказать, лирика", "именующий себя поэтом" и неизбежное "куда катится этот мир". Подпись хорошо известного в городе борзописца и искусствоведа.
-Круто, да?..
Я вернул газетку и поздравил автора с первой публикацией. Когда я уходил, Николаев в сотый раз перечитывал драгоценную статью, напевая:
"Теперь я Чебурашка, и каждая какашка
Мечтает быть такою же, как я… Ча-ча-ча!"
*   *   *
Потом был июнь, и холодильники уютно урчали в магазинах. Отпуск кончился – больше за лето в том старом районе я не был. Суматошно и глупо пронёсся июль, первая декада августа; мой город начал готовиться к осени. Недавно я увидел на витрине пиво той самой марки – но в трёхсотграммовой баночке. Стало безумно жаль Раю. Я всегда был противником прерывания беременности. Или это просто витаминов не хватает?..