Non tranzit gloria mundi

Максименко М. Игра с серебром колдуна. Краснодар. 2002. - 625 с. 1000 экз.

      Мне, порой, кажется, что отдельно друг от друга существовали два Максима Максименко. Первый – молодой перспективный преподаватель престижного вуза, создавший серию критических статей о творчестве Федора Сологуба. Второй – лирик-романтик, и, одновременно, драматург-постмодернист, стоящий на шаг впереди сонма кубанских писателей. У первого, Максима Сергеевича, мне повезло прослушать курс лекций по истории русской журналистики. Второго,  я узнала до обидного поздно, уже после его трагического ухода из земной юдоли, случайно наткнувшись на “Игру c серебром колдуна”. Для кого-то единственную книгу Максима; для многих – собрание сочинений малоизвестного автора, уложенное в один том; для меня  ѕ  волшебную шкатулку, в которой разместились стихи и проза, пьесы и переводы.
        Максименко – преподаватель был прост и понятен, Максименко – творец, удивительно сложен. Дело в том, что он постоянно  скрывает свое “Я” за масками, и почти в каждой строчке меняет их на диаметрально противоположные. Маски меняются слишком быстро, они не успевают прирасти, слиться  с “Ego”Максима, но и увидеть его настоящее лицо за ними невозможно. Приходится признать, что  он насмешлив и откровенен, нежен, скрытен, и жесток… и принять это на веру, не требуя подтверждений.
          Он, то, восклицает устами лирического героя:
                Я ведь жил, как хотел,
                Воровал времена.
                Из горящего шелка,
                Рождал имена.
                Ожерелья дарил я,
Из царственных жал.
Я спалил Вавилон,
Я Египет создал.

То, с горечью произносит слова истинного Поэта и Гражданина:
                Да, Родина, с тобой мы квиты,
                Тебя мне не о чем просить.
                И наши судьбы крепко свиты,
                В не разрываемую нить.   
          Но постоянная изменчивость не приводит ни к разладу в сердце, ни  противоречиям в душе лирического героя  Максименко (который все же один, и не тождественнен автору).  Его отличают цельность характера и жизненная сила.  А правдивостью и стойкостью он готов поспорить даже с  Богом…
И вот тому доказательство:

                ... Я страницы распял,
                Я созвездья воспел.
                Даже ветреный Бог,
                Помешать не сумел.
             В другом же стихотворении герой по ходу действия из жалкого человечка перерастает, перерождается в Великого Человека и заменяет Бога собой:
                ...Я просил у Бога Слово,
То, что было в мире первым,
Я не знал, какого мира,
Слово первое прошу.
Но тут веером взмахнул я,
И смахнул случайно Бога,
Нарисованного пылью,
На столешнице из яшмы.
Масименко-творец всегда оставался гениальным  режиссером-постановщиком. Он обращался со своим выдуманным миром словно с импровизированной сценой, удаляя одних персонажей,  выводя других.
Придуманный им чудный мир, был ареной грандиозных действий, а не пыльными подмостками захудалого театрика.
 Масименко-писатель  был и Игроком. Категория “Игра”- важнейшая в его творчестве. Верный последователь Хейзинги и Эриха Берна, он заставлял играть на сценах странниц ни плоские бумажные фигурки, а людей, практически неотличимых от  реальных.
Профессиональный лицедей, он предполагал, что возможно Любовь превратить в Игру, а Игру в Любовь, осмеливаясь предлагать героине:
Поиграем, прекрасная женщина,
Поиграем.
Поиграем в любовь.
Ты знаешь, как играть в любовь?
И все же, вовлеченный в Игру читатель, вращаясь в кругу сансары разнообразных игр – театральных, карточных, любовных, не всегда догадывается, что именно демонстрирует Максименко в том или ином акте маленьких драм. Увы, для неискушенных в тонкостях филологии, миры Максима навсегда останутся полу разгаданными кроссвордами. Лишь, интеллектуал-эстет, поднаторевший в искусстве экзегетики, сможет проникнуть в сокровенную суть авторского замысла; разгадав все ребусы на своем пути, воскликнуть:
- Эврика!
               Но будет ли ему, гипертрофированному читателю-эстету, интересно читать книгу “Игра с серебром колдуна”? Скорее всего, нет. Ведь неизведанное манит сильнее знакомого и обыденного.
А перефразируя слова Умки (Анна Герасимова, лидер группы Умка и броневичок” ѕ О. Ф.), осмелюсь добавить, что стихотворения не нужно понимать – их нужно чувствовать.
    Максименко смелый новатор и экспериментатор не порывает с классической традицией, он остается ее верным сыном. На его манеру письма повлияли, как немецкие романтики, так и русские поэты Серебряного века. Одно из наиболее знаковых стихотворных творений Максима носит название “EXEGI MONUMENTUM” . Нет сомнений, что без пушкинского “памятника”, оно не могло быть создано, хотя речь о каком бы то ни было заимствовании, кажется смешной. Монолит Максименко сделан из другого камня, нежели монолит Пушкина:
Создан памятник мой вековечный,
Но зачем он создан?
Мучит меня сей вопрос…
О, муза, хотя бы ты разъясни мне!
Но муза угрюмо молчит…
Такая же ситуация и со стихотворением “Звездный демон”, которое не имеет отношения к Лермонтову, но в то же самое время… имеет?
Глупо выяснять был ли Максименко чужд философии. Вся его жизненная философия скрыта в рифмах и строках. Почти из каждого стиха веет холодом и пышет жаром экзистенциолизма. Чтобы осознать эту данность, не требуется перелистывать всю книгу, достаточно прочесть единственный рефрен :
Тонкая спичка сгорает –
Ей эта боль суждена,
Спичка сама не знает,
Зачем на свет рождена.
Тонкая спичка не знает,
Чьей зажжена рукой.
Кто ее обрекает,
Мелкой гореть звездой.
Токая спичка не знает,
Зачем она зажжена.
Греет или сжигает,
Губит или спасает,
Точно не знает она.
Тонкая спичка сгорает,
В этом вся ее суть…
Вам судьба этой спички,
Напомнила, что-нибудь?