Гуру Гурджиев

Как-то, копаясь на антресолях, я нашел свой заброшенный дневник...
…Иногда, после трудового дня, пропустив стаканчик «бордо», я любил уткнуться носом в чистый лист бумаги. В те годы я служил помощником полицейского комиссара в окраинном округе Парижа, примыкавшем к фонтенеблскому лесу.
Одним из моих подопечных был странный господин – русский–не русский… скорее он походил на какого-то восточного царька. Арабского, иранского… Больше всего поражали и магнетизировали его глаза – две черные притягивающие маслины. Говорят, он плохо говорил по-русски, во всяком случае, совершенно отвратно по-французски.
Где он бродяжил до того, как угнездился во Франции – сказать трудно. По нашим данным он много слонялся по миру. Индия, Тибет… Одно время – так говорят – был наставником самого далай-ламы!
И вот, свалился этот экзотический фрукт нам на голову!
Поселился он не в самом Париже, а на окраине леса, в Фонтенбло. Он и его ученики сняли таинственный и удивительный замок-дворец четырнадцатого века: Шато де Приоре.
В местных газетах стали обильно появляться гурджиевские интервью: в них он представал эдаким новым гуру. И, действительно, ему удалось произвести впечатление на многих сильных мира сего: под его обаяние попали физики, и влиятельные писатели, модные хирурги, архитекторы, да в конце концов просто зажиточные люди. Представьте себе: они все с удовольствием жертвовали немалые суммы на его разнообразные сюжеты. В частности, на устройство института человека гармоничного.
Денежки на эти его безумства просто текли рекой. Уж не настоящий ли гипноз применял он?
Я помню, что мадам Тардье, известная богачка и скупердяйка, пожертвовала аж 50 тысяч франков всего лишь после получасовой беседы с мэтром в «Кафе де ля Пэ». Подумать только – и это она, жалеющая и пары сантимов для ресторанной прислуги!
Но однажды я все же попал прямо в его логово – дворец Приорэ. Мне необходимо было утрясти с ним кое-какие иммиграционные дела.
Уже солнце золотило верхушки деревьев. Накатывали сумерки. Но отчего-то его приверженцы продолжали неутомимо заниматься: на маленькой площадке возле дворца они разучивали безумные танцы. Иногда, по едва уловимому свисту Гурджиева, они замирали, словно каменные изваяния. И стояли так по 10 – 15 минут, пока их гуру не давал сигнал отбоя.
Все увиденное показалось мне диковинным и диковатым.
Потом мы вошли в замок, Гурджиев провел меня в белую залу, где был установлен его трон. Мэтр взгромоздился на алые атласные подушечки. Заговорил несколько с хрипотцой, вращая глазами:
– Вот вы, господин Дюбуа, полицейский. Но ведь и не только. Кто вы без этого блестящего мундира?! Кто я без этого внушительного трона? Я и вы – те, какими нас сотворил Создатель. Голые люди на голой земле. В остальном же мы просто-напросто социальные машины. Механические куклы. Наши страхи и желания дергают нас, словно за нитки. Одно событие – один импульс. Тут же другое – и мы выдаем абсолютно новую реакцию. Когда же мы те, какие есть на самом деле? Где наша индивидуальность? Ее нет! Тю-тю! Машинами мы рождаемся, машинами умираем.
Тут Гурджиев поднял вверх указательный палец, поросший рыжей шерстью, внимательно его осмотрел, сделал эффектную паузу.
– Но я знаю, как вернуть человека Творцу! Как сделать его гармоничным вопреки проискам цивилизации!
Гуру сполз с горы подушек, приблизил ко мне сумрачные глаза, в которых каждую секунду рождались новые вселенные.
Был он безумен, или начатки нового миропорядка бродили в нем?! Бог весть.
Одни считали его шарлатаном, другие почитали как пророка. Не знаю, не знаю.
Говорят, изыскания этого то ли грека, то ли армянина, считавшегося, впрочем, русским, косвенно повлияли на становление Гитлера и компании. Некий Карл Хаусхофер, крутившийся вместе с Гурджиевым на Тибете, позднее стал идеологом Третьего Рейха. Именно он подпитывал некую замкнутую секту, куда входили и Геринг, и Гиммлер, и Розенберг. С помощью особых обрядов эта группа «Туле» пыталась соединиться с энергией тибетской Шампулы, дабы покорить всех и вся.
И свой символ – солнце, – только перевернутый, они взяли оттуда. Свастику.
Бедный, бедный Гурджиев, – уж не он ли способствовал их недолгому, но грозному расцвету?
Да, думаю я, захлопывая старую пожелтевшую тетрадь, вот к чему приводят попытки лепить совершенного человека, подменяя собою Бога. Воистину: непостижимый и странный мир!


10 – 20 августа 2004