Поля

Начало: http://www.proza.ru:8004/2004/08/10-09

— Поле, русское поле… — напевал я дурным голосом, нарочито фальшивя — светит луна, или падает… Нет, про падает не будем. Нам это совсем ни к чему. Правда.
— Правда — угрюмо отозвалась изнывающая от любопытства под кухонной дверью Полина —  но если ты не прекратишь надо мной издеваться я тебе подзатыльник отвешу.
— Тогда ты все увидишь и сюрприза не будет. А ты же хочешь, чтоб получился сюрприз?
— А я дождусь пока не увижу твоего дурацкого сюрприза, которым ты мне уже вю душу вымотал, а уж потом…
— Любопытство погубило польку и чешку и дворницкий кирзовый сапог…
— Растерзаю.
— Да дорогая, конечно, но… Может лучше дождаться ночи?
— Никаких «но», до темноты ты не доживешь  —  низким утробным голосом прорычала она и ее не такие уж маленькие кулачки заколотили в дверной косяк так, что задрожало толстенное, матовое стекло.
— Э полегче… Ты мне весь евроремонт порушишь.
— Евроремонт? Ты бы в своем бомжатнике хоть обои до конца доклеил, а то друзей пригласить стыдно.
— Не законченность придает этой квартире определенный шарм, это во первых, а во вторых… — и я снова затянул дурным голосом —  А у тебя подруги Зин, все вяжут шапочки для зим. От ихних скучных образин, дуреешь, Поль…
— А шурина, значит, «не трогай»?
— Вот за что я тебя люблю и уважаю, — откашлялся я и попытался произнести это  серьезным  тоном, ибо правду говорил — так это за многие знания дорогих мне вещей.
— Мне эти вещи тоже дороги, — ее голос тоже стал серьезен — а знаешь что сегодня за день?
— Да как не знать, знаю. 25 июля. Ровно двадцать лет.
— Ага.
Помолчали.
—  Так что, можно уже?
— Погоди, сейчас.
За этой болтовней, неожиданно закончившейся такой серьезной и грустной темой, я успел помыть горстку специально купленных на рынке и контрабандно пронесенных домой каштанов. Надрезать их крестом, закинуть в миску и налить туда бренди. Коньяка под рукой к сожалению не оказалось, но я надеялся что сойдет и так. Благо бренди был хороший — подарок одной американской компании на новый год. Поскольку никакой «заказухи» и «джинсы» я для них не писал, резал, что называется, «правду матку» такая оценка моих способностей была мне особенно приятна.
Надо сказать, и с погодой неказанно, простите за каламбур, повезло. Если бы с утра было солнечно, Полина утащила бы меня на пляж, а поскольку было пасмурно и временами накрапывало, я решил поразить ее своими кулинарными талантами.
На плите в кастрюльке остывали, по лету самое то, тушеные кабачки из того же контрабандного набора, что и каштаны. В пышущей жаром духовке доходила яблочная шарлотка, благо большинство ингредиентов дома сыскалось по разным жестянкам. Яблоки и десяток яиц были принесены в открытую и вызвали некоторое удивление, у меня тут что-то сложнее лапши быстрого приготовления, овощной заморозки и сосисок редко встречалось, но не подозрения. За эту операцию я поставил себе пять с плюсом, все ж таки жить со старшим следователем прокуратуры, это тебе не морковкин хвост на палец накручивать.
Я закрутил вентиль на плите, спрятал миску с каштанами на полку, быстренько вытащил приборы, даже умудрившись подобрать одинаковые, расставил тарелки. Аккуратно, чтоб не обрызгать все вокруг разложил по ним кабачки, посыпал все это сверху зеленью, вытащил из холодильника сметану в красивой вазочке, перекинул через руку полотенце и картинно распахнул дверь.
— Прошу…
— Ну наконец-то, а то тут такие запахи… Фил!!! — взвизгнула она и бросилась мне на шею и впечатала в мою щеку смачный поцелуй — ну ты даешь, вот не ожидала, что ты еще и кулинар.
— Ладно, ладно тебе, — в притворном смущении погладил я ее по узкой, чувственной спине —  чего там.  И слушай не зови меня так. Не люблю я этого.
— Хорошо, если расскажешь, откуда у тебя такая странная кличка.
— Расскажу, по ходу дела. А пока… Прошу сударыня — я галантно, насколько позволяло не занятое мебелью пространство моей маленькой кухоньки, склонившись отодвинул стул.
— Благодарю, мой верный рыцарь.
— У клички этой, — рассказывал я размазывая сметану по черно зеленому кружку кабачка, — нет абсолютно никаких романтических корней. Я в детстве болел сильно и от этого, как побочный эффект, были у меня постоянно темные круги под глазами. Так пацаны и звали — Филин. Потом, постепенно трансформировалось в Фил, особенно, когда круги под глазами прошли. Собственно и все…
— Понятно, а что с тобой было то в детстве?
— Что было то прошло.
— Не неприятно, что у тебя от меня есть какие-то тайны?
— В профессиональном плане? Не можешь пережить когда кто-то не «поет»?
— Дурак — обиделась она и я пожалуй не мог ее в этом укорить. Действительно, дурак.
— Извини, в другой раз расскажу. Будет повод сварганить еще один обед — тарелка ее, впрочем, как и моя, была уже пуста — добавки или к чаю перейдем?
— Кабачки отличные получились но в меня больше не влезет. Да и десерта хочется, но не такого.
— А какого?
И тут ее зеленые глаза блеснули так, что я сразу понял какого. Что ж, ее желания на девяносто девять и девять десятых совпадали с моими. Одним движением, и откуда такая ловкость взялась, я сгреб всю грязную посуду в раковину, утерся салфеткой и оказался перед ней, только поднимающейся со своего стула. Не дав до конца распрямиться подхватил на руки и медленно и торжественно, ничуть не рисуюсь, просто момент и настроение были именно такими, понес ее в комнату. Ее руки обхватили меня за шею, губы потянулись к моим…
Как мы оказались на диване, я не вспомню даже под дулом пистолета.

***
Вообще-то, я принципиальный противник еды в комнате, но уж больно обстановка соответствовала. Из дальнего угла телевизор приглушенно бубнил голосом Дроздова что-то об особенностях спаривания суринамской жабы. Перед диваном стоял столик на колесиках, на котором стояла плошка с каштанами. В плошке ровно горел голубой, спиртовой огонек подожженного бренди. С краю примастилась початая бутылка вкупе с тонко нарезанным лимончиком, крупно наломанной шоколадкой и пузатыми коньячными бокалами.
Все это создавало вокруг нас, развалившихся на диване какую-то тягуче-томную атмосферу домашнего уюта, которая мне, как я к удивлению своему заметил, мне начинала нравится.   
— Ну что, не пора?
— Да практически, бренди выгорел уже почти весь, и шкура завернулась наружу. Еще две минуты. Давай пока не готово выпьем по быстрому. В память. Или на память, черт… В общем давай за….
— Давай. Как там… Наливай еще по одному, ведь он не вышел, он совсем ушел…
— Выпьем же чтоб там ему было хорошо.
Выпили не чокаясь. Помолчали.
— Все, готово, — я задул ставший совсем слабым огонек и выкинул пару обгоревших до черноты каштанов на специально приготовленную тарелочку.
— Пробуй.
— А чего я то… Для кого старался.
— Ладно, ладно…
Посидели. Пожевали. Оказалось далеко не так волшебно, как  писали в заграничных романах, но вполне съедобно. Гораздо лучше на вкус, чем получился тот памятный манго с мороженным. Лет восемь назад, по молодости и неопытности я, в похожей ситуации, этот овощ, который принято в салат класть мороженным сдобрил и на стол подал.  Ох   смеялись мы тогда.
—  Ну, так… Лучше чем моченая редька без соли — вынес я вердикт.
— С кулинарной точки зрения, конечно, не блеск, но за все тебе огромное спасибо и вообще… — слов она не нашла и просто потерлась головой о мое голое плечо. Я прекрасно понял  что она хотела выразить и оценил.
— Да не за что. Мне самому было очень приятно о тебе позаботиться.
— Это ж просто праздник, когда делаешь то что приятно тебе и от этого приятно другому человеку.
— Ага, мечта просто.
— А скажи мне что-нибудь хорошее.
Черт. Я мысленно поперхнулся.
— Солнышко, у меня к тебе большая просьба, не проси меня больше об этом, ладно. Я по заказу не умею, только испорчу все.
— А так хочется услышать — в ее голосе появились капризные нотки.
— А я знаю отличный способ, как можно услышать что нибудь хорошее практически в любое время.
— Да, и как же?
— Самой сказать что-нибудь хорошее и тогда в ответ сама тут же что-нибудь услышишь. С гарантией.
— Действительно, как мне в голову не приходило? А ведь можно же не только сказать, но и сделать. Ее губы вновь потянулись к моим и на некоторое время мир снова перестал для нас существовать.

***

Зацикленный на интимной жизни рептилий Дроздов теперь что-то негромко вещал об особенностях спаривании коммодорских варанов.
— Выруби ты его, попросила Полина. Сил уже про все это слушать нет.
— Может музычку поставить?
— Давай.
— Я потыкал в кнопки на многочисленных пультах, техника ожила, засветилась зеленым и колонки выплюнули из себя резкий рвущий душу и память голос Роберта Планта и потрясающе, гениально кривые, мимо ритма и нот гитарные рифы укуренного в дым Джимми Пейджа.
— Класс, — послушав несколько минут этого блюзового безумия сказала Полина (мне тут же захотелось ее обнять и расцеловать), — мы их в школе называли «Лед запилен».
— А мы «Цеппелины».
— Знаешь, я тут около твоего дома одноклассника встретила, крайне необычный был товарищ. Он считал Led Zeppelin лучшей группой всех времен и народов.
— И что же тут странного? Многие так считают.
— Не в этом дело. У него родители были большие ученые, какую-то гадость создавали. Ленинскую премию даже получили, хотели их  даже на «нобелевку» выдвинуть, но не срослось что-то там. А вот сын у них получился… Виталик. Больной на всю голову. До шести лет вообще не разговаривал. Писать и читать годам к двенадцати научился.  Добывал где-то портвейн  и наркотики какие-то. Иногда такой «расписной» на уроки приходил, смотреть было страшно. Так вот, он когда «Запилы» эти слушал, а слушал он их часто, у него первого из всего класса плейер был, родители подарили «кассетник шарповский» предмет зависти и вожделения всех пацанов в классе, с ним что-то такое происходило. Он вскакивал, начинал метаться в разные стороны, на мебель налетал. А иногда и на людей бросался. Был у на в классе  Ленька, маленький очкастый отличник. Так он на него бросился ни с того ни с сего и  чуть ухо не откусил.
— Эка невидаль. Вот известный чернокожий боксер афро-американского происхождения Майк Тайсон, например…
— Холлефилд потом Тайсона заставил своим ухом подавиться.
— И откуда ты все это знаешь?
— Да вот…
— А что, на вашего этого Тайсона местного разлива управы не нашлось.
— Били его несколько раз всем классом. Директору заявление писали.
— Помогло.
— Да, его от нас потом в какой-то интернат перевели. Для умственно отсталых, наверное.
— Логично.  Слушай, ну его, ты же сегодня наверняка домой рванешь?
— Да, надо себя в порядок перед трудовой неделей привести. Перья почистить.
— Вот и ну этого маньяка нафиг, у нас найдутся темы и поинтереснее.
— Это например какие?
— Да я вот все думаю, почему, если полька национальный чешский танец, то чешки, не национальная польская обувь?
И тут я наконец получил давно обещанный подзатыльник.