Это твой народ, Родина!

           О БЕДНОМ БОМЖЕ ЗАМОЛВИТЬ СЛОВО НЕКОМУ.

 Внутри сваренного из железа прилавка устраивался бомж. Гремел ботинками по гулким боковинам, натягивая на тело подобие женского пальто. Вчера его друга выдирали из такого же прилавка подручным инструментом. Кулечницы рассказывали, так скрюченного забросили в труповозку. После падения курса рубля, работы у машины прибавилось.На первый взгляд, какое отношение имеют бомжи к набитым деньгами банковским подвалам. Оказалось, самое прямое.
- Завтра в труповозку закинут,- кивнула в сторону прилавка Андреевна. – Такие деньги гребут, для бомжей курятник хотя бы построили. Не хуже Сталина с Берией, новый геноцид для русского народа уготовили.
- Хуже, Андреевна, - заверил я женщину. – Завтра труповозка сделает не один рейс. Сколько бомжей под каменным с железными решетками забором вокруг собора. Бог смотрит и радуется, что души к нему возвращаются. Смерть легкая. Ссут и срут под себя, калеки с обрубками. А денег полно… Применяют их не по назначению. Фасад города надо обновить? Как при Советской власти. Партшколу на Пушкинской такую отгрохали, с похмелья на бездорожнике не объедешь. За монументальным зданием детский садик прогнил. Домишки в землю вросли. Но все загорожено. И Пушкин на постаменте. Кривиться, правда, стал, вокруг сточные да фекальные колодцы. А ты о каких-то бомжах. Их, бедолаг, по городским улицам, в подвалах пацанами забитых,  под стенами вокзалов ментами изуродованных столько… На всех хватит. А мы промолчим.
- Что ты гонишь! Партшкола…Пушкин… Тут люди гибнут. Писатель.
- Что писатель, не как все? Я тоже мерзну, хотя на пенсию должен пойти по вредной сетке. А руководители в трудовой книжке взяли, да написали, мол, переведен из формовщиков в транспортировщики горячего литья … в бригаду завхоза. Вот как коммунисты мстить умели. Транспортировщик горячего литья… в бригаде заведующего метлами и ведрами с лопатами. Три года горячего стажа коту под хвост. Спасибо, что не в Ковалевке.
- Не знаю, кто тут виноват. Но за людей беспокоиться надо.
- Я и беспокоюсь. В старой части города дома трещинами пошли? Подпорки ставлю. Придавило кого? Ничего, бомжи тысячами гибнут. В войну в землянках жили. Да я сам в хлеву родился, м-мать вашу… Квартиры им подавай. Может, света без перебоя запросите, или воды с газом? Такого света дам, что белого света не взвидите. Разгорланились, мол, терминал в Таганроге надо построить, чтобы все флаги и таможенные пошлины в гости к нам. Дороги без колдоебин асфальтируй. Господами стали! До поста с кожаным креслом у меня была одна дорога. Пыльная, навозом обляпанная. Как у цыгана, который воевал. Правда, первый раз слышу, мирный же народ, водкой с наркотиками торгует. На казачке женился, она сына его вырастила. Терминалы…Так будет и здесь. 
- Совсем не туда попер, - вгляделась в меня Андреевна. – Часом, не просквозило?
- Андреевна, - оскалил я зубы посильнее. – Маркиз Де Кюстин триста лет назад назвал Россию страной фасадов. Изменить менталитет за десятилетия невозможно. Он врожденный, как уродливо приобретенное нами после ига имя прилагательное. Не существительное крепкое, как положено по закону матушки Природы, вмешательства не терпящей. А прилагательное. Русские мы. Русские.
Я начал собирать книги. Знал, клиентов не будет, не потому, что холодно. Темно. Часы на колокольне показывали без пятнадцати семь вечера. Заворочалась в ларьке Людмила, сегодня хлеб она не допродала. Андреевна и та горбатая крыса будут стоять до конца. И Васильевна на входе, перекупщицы рыбы, торговцы зеленью. Подарок женщинам от перестройки – двадцати часовой рабочий день. Одна отметившая шестидесятилетие, изредка трезвеющая, крашеная кулечница Света умчалась на электричку. Затих и бомж. Дикость. Парадокс. Сам себя не уважающий народ при несметных богатствах. Россия…