1984

Да простит меня уважаемый читатель за претенциозное для рассказа название, но не виноват же я в том, что 1984-й, который Оруэлл избрал бесконечным годом своей антиутопии, по случайному совпадению оказался "последним годом застоя". Пожалуй, это был лучший год советской эпохи. Кто-то со мною не согласится, и скажет, что лучшим был 1956-й, когда Хрущёв зачитал ХХ съезду партии секретный доклад, развенчивающий культ личности Сталина, а сутки спустя этот секретный доклад был известен всему миру (включая даже, как ни странно, СССР). А может быть, кто-то вспомнит 1961-й, самого молодого советского майора, немного смущённого Юру Гагарина, который быстро шагал по ковровой дорожке с совершенно некстати развязавшимся шнурком. А может быть, это был счастливый 45-й, когда почтальона встречали уже не с тревогой (не похоронка ли?), а с радостью: открытка от брата, из Франкфурта, немецкая, симпатичная, а шетмпель на ней - советский: "полевая почта"?
Ну что же, у каждого своё мнение, а я считаю, что год 1984-й, последний перед свежим, но опасным "ветром перестройки", был пиком советского благополучия. Вспомним, каким он был.
Главным событием позднего застоя считались, конечно же, высочайшие похороны. В феврале скончался по-настоящему уважаемый народом Генеральный секретарь, Юрий Владимирович Андропов, и оркестр МВД особенно старательно играл перед телекамерами в Колонном зале; ещё бы, в могилу уходил суровый и властный председатель "конторы", доставлявший в последнее время слишком много беспокойства нечистым на руку сотрудникам органов внутренних дел. Его преемник, несчастный Константин Устинович Черненко, был тих и по-стариковски добр; не делая никому зла, он был мишенью для острословов, которые предрекали ему очередные "конвейерные" похороны. Советским гражданам была гарантирована безопасность, работа и зарплата, а если кто-то и закричит: "Колбасы в магазинах не было!", то "да отрежут лгуну его гнусный язык!" Была! Была колбаса!! Даже в нашем провинциальном городе, несмотря на то, что почти всю продукцию мясокомбинат поставлял в столицы, в холодильных витринах между томатом и топлёным салом, которое украшалось листиками лавра, всегда лежало минимум три сорта колбасы: кровяная, варёная и моя любимая - ливерная. Иногда появлялась даже похожая на рукав космического скафандра, перетянутая верёвками ветчина, и свино-говяжья полукопчёная колбаса в палках, с кружочками жира. И не верьте россказням про туалетную бумагу. Туалетную бумагу ели американцы, а такую колбасу как у нас они могли купить только в специальных магазинах натуральных (и очень дорогих!) продуктов.
Не всё, конечно, было идеально. Олимпиаду мы, например, непонятно зачем, бойкотировали. Даже румыны сбежали туда под гул осуждения со стороны всего соцлагеря, а наши - не поехали. Устроили, правда, альтернативную олимпиаду под названием "Дружба", но с кем прикажете соревноваться советскому спортсмену? С северокорейцами, которые в среднем на полторы головы ниже своих русских или кавказских соперников? Одно утешало: то, что немецкие товарищи подтвердили высокую сознательность всего народа ГДР, как авангарда социалистического лагеря, поняли политическую целесообразность бойкота Олимпиады в Лос-Анджелесе и сформировали команду, которая, будучи морально вооружена высокими принципами социалистического братства, показала высокие спортивные результаты на альтернативных играх.
Однако, читатель может утомиться от моих долгих рассуждений, а потому пора перейти собственно к повествованию о поучительном происшествии. Год действия заявлен в заглавии. Более точное время: конец ноября. Недели за три до того, а именно - 6 ноября, американцы, непонятно с какого бодуна, снова решили подложить нам свинью и во второй раз выбрали президентом старого антисоветчика Рейгана. Правда, на следующий после их выборов день (там ещё шёл активный подсчёт голосов) в Советском Союзе, как водится, был главный государственный праздник, День Великой Октябрьской социалистической революции, или, коротко: "7 ноября". И Константин Устинович приветствовал марширующих солдат и офицеров с красного Мавзолея, а рядом с ним стояли секретари ЦК, члены Политюро. Был на параде и тов. М.С.Горбачёв, которого менее полугода отделяло от высшего советского поста. Через год вся страна будет ласково называть его "Михал Сергеич", через три - появится придёт прозвище "Горбач", а через шесть лет клички будут придумываться наперебой: тут появится и "Меченый" ("А на лбу-то у жида - каинова печать", скажет проницательный мудрец в чёрной рубашке), кто-то придумает "Майкла Раисовича" и даже слово "трезвенник" станет (Русь моя, до чего докатилась ты?!) насмешкой. Но, я уклоняюсь от темы. Всё это будет потом, а сейчас Горбачёв лишь один из многочисленных портретов, которые проносят перед самими сфотографированными руководителями: здесь Егор Кузьмич Лигачёв и Иван Кузьмич Полозков, здесь же товарищ Пономарёв с товарищем Капитоновым, и единственный, кто выделяется из всего этого пантеона кремлежителей - маршал Соколов в мундире с золотыми погонами, веточками на петлицах и наградами за войну и военную службу. Что уж говорить про Раису Максимовну, о существовании которой не подозревал пока ни один простой человек?
Место действия... ну, разумеется, Москва. В 1984 году и наша страна, и весь остальной мир пребывали в странной уверенности в том, что на всём советском пространстве нигде, кроме Москвы, жизни нет. В Москве можно было увидеть японский автомобиль и оперетту "Фиалка Монмартра", в Москве свободно продавались журналы "Советский экран" и "Наука и жизнь", в Москве, если верить кинематографу, был цирк-варьете, где могла найти своё счастье даже девушка, приехавшая из маленького городка, жители которого, несмотря на откровенно среднерусский климат и тип лица, говорили почему-то со старательным украинским "г". Законодательницей мод была москвичка Алла Пугачёва, а Эдита Пьеха и её верные поклонники - ленинградцы - гордо и мужественно терпели опалу. Ещё за каких-нибудь пятнадцать лет до того Николай Печерский писал для школьников книги, в которых москвичи, махнув рукой на постылый город, ехали в романтическую зелёную Сибирь, а теперь новые москвичи смеялись над этими любителями "тумана и запаха тайги". И ведь именно про московских ребят в том самом 1984 году снимал свою ленту "Гостья из будущего" великий киноволшебник Павел Арсенов, ныне, увы, покойный, как и Кир Булычёв, и (по слухам) Алёша Фомкин. Естественно, что именно "в Москву!", почти по Чехову, одновременно ехали и юные романтики, и юные расчётливые карьеристы, а куда ещё ехать-то было? Других же городов как бы и не существовало...
Теперь действующие лица: инженер и лаборантка, Юрий Сергеевич и Анна Вадимовна, муж и жена. Получал Юрий Васильевич не пресловутые 170 инженерских рублей, а целых 178, а Анна Вадимовна не "несчастные" 120, а гордые 126! Эти дополнительные 14 рублей в месяц равнялись ста шестидесяти восьми рублям в год, а уж на них можно было съездить в Ригу или Юрмалу в прохладной и заманчивой Латвии, где школьникам разрешались длинные волосы, бары работали дольше, чем в столичных гостиницах, а на радиозаводе делались отечественные магнитофоны. Почему и была Латвия, как и прочая Прибалтика, для обычных граждан намного желаннее чем Болгария, которая, согласно советской народной пословице, вообще - не заграница, равно как и курица - не птица. И впрямь, можно ли сравнить хотя бы с одной прибалтийской республикой Болгарию, где ни единой вывески с латинскими буквами, и куда ни посмотришь, обязательно увидишь надпись "Бакалия", "Галантерия" или "Бензиностанция"?
Итак, дождливым и очень холодным ноябрьским вечером Юрий Сергеевич и Анна Вадимовна шли из универмага к павильону метро. Дождь и холод не страшны человеку, на котором - добротное шерстяное пальто из Ставропольского края и мощные ботинки из Ярославля, но Анна Вадимовна (хотя, ладно, просто Аня), так вот, Аня всё равно была недовольна. И пусть дома ждали чудесные дети: Петя и Надя, всё равно, как говорится в другой оперетте, для полного счастья женщине всегда не хватает сущего пустяка. Да простит нас Юрий Сергеевич (или просто Юра, если уж на то пошло) за то, что мы скажем тяжёлую правду, но Аня впадала в мещанство. Ей хотелось, чтобы в гардеробе была джинсовая юбка, легкомысленная серо-зелёная блузка, как у Полинки, ездившей в Америку, и теннисные кроссовки для мужа. Но чтобы купить всё это, требовались большие деньги; за одну только блузку спекулянты у трёх вокзалов заламывали пятьдесят рублей. Вот и приходилось одевать семью в продукцию советской лёгкой промышленности. Внезапно раздался оклик:
- Аня, Юра!
Супруги обернулись и увидели свою старую знакомую, Лидку Вертунову, которая училась с Аней в одной подгруппе, а потом вышла за своего преподавателя Валеру Пушкова, которого полагалось звать Валерием Богдановичем, но которого все студенты к обоюдному с ним удовольствию называли просто Валерой, потому что разница в возрасте между аспирантом Пушковым и его студентами была всего-то два-три года.
Лидка выглядывала из вишнёвых "Жигулей" и махала рукой, призывая своих друзей садиться в машину.
- Ой, спасибо Лид, - затараторила Аня, - подвезёшь нас до Кутузовского? Как же это бывает, сто лет не видимся, а потом и поговорить толком не можем.
- А я вас не отпускаю, - засмеялась Лидка. - Едем к нам домой.
- Ой, - смутился Юра, - так неловко как-то. Заявимся к вам без гостинца...
- Не беда, - улыбалась Лидка, отъезжая от бордюра, - нам бы кто наши гостинцы уничтожать помогал.
Мнительные супруги успокоились, и всю дорогу, исполняя долг гостьи, Аня взахлёб рассказывала о свадьбах, детях и разводах общих знакомых. Не рассказывала только о карьерах, ибо самим похвастаться было нечем, а судя по Лидкиной машине супруг Лидки Пушковой был на престижной должности.
Валера Пушков хоть гостей и не ожидал, но был искренне рад.
- Прошу, - звал он гостей весёлым баритоном и вёл их в комнаты, которые заставляли Аню только ахать.
- Вот это стенка! - замирала она в восторге. - Карельская?
- Финская, - добродушно отвечал Валера.
Аня смущалась, но тут же переключала внимание на люстру:
- А люстра, мамочки! Чешская?
- Итальянская, - скромно говорила Лидка.
Аня замирала, словно пристукнутая кирпичом.
- Валер, я от вас детям позвоню? - спросил Юра, который понял, что в гостях они явно задержатся.
- Да, конечно, - кивнул Пушков, - вот телефон.
И супруги увидели чудо техники: чёрный корпус с кнопочной панелью вместо диска. Юра мгновенно сориентировался, поскольку идея была здравая - заменить диск обычными кнопками, и особенного виду не подал, но Аня снова была поражена. Не зная, где могут производить такое, она "от балды" подумала: "Шведский?", но тут же опомнилась и уже со знанием дела, ожидая утвердительного ответа, спросила:
- Американский?
- Шведский, - объяснил Валера.
- Петюша? - спрашивал Юра в лёгкую пластмассовую трубку. - Мы с мамой задерживаемся в гостях. Поешь, и Надюшку покорми, найдёшь там, чего-нибудь в холодильнике, угу?
И Ане вдруг почему-то стало стыдно оттого, что у них дома простой советский холодильник "Бирюса", а у Пушковых, как она заметила краем глаза, проходя мимо кухни, двухкамерный иностранец. И лежат у них в "Бирюсе" сыр и сосиски, а Пушковых наверняка... Тут вошла Лидка с подносом, на котором стояла запотевшая бутылка водки "Смирнофф" в окружении красивых лимонов и конфет, а Валера достал из стенного бара ереванский коньяк и нежно-розовое вино.
- Ой! - ужаснулся Юра, и Аня бросила на него ненавидящий взгляд.
- Ничего, ничего, сейчас Лида разогреет эскалопы, разложит салатик и перекусим вполне цивильно, - говорил Валера. - Вы лучше о себе рассказывайте, как живёте, чем занимаетесь.
Чтобы муж нечаянно не ляпнул "инженер" или "лаборантка", Аня мновенно взяла инициативу в свои руки и сказала:
- Юрка пока ещё в тресте, хотя я ему уже давно говорю - соглашайся на министерство, а я так, ничего особенного. В научно-исследовательском институте. А ты, Валер, кто?
- Торговый работник, - сказал Валера с некоторой тяжестью.
Почувствовав эту тяжесть, Юра решил сменить тему.
- А билиотечка у тебя неплохая, - заметил он, разглядывая, среди прочего, невзрачную книжечку на почётном месте.
- О да, - оживился Валера, - хочешь что-нибудь почитать?
- С удовольствием. А что это за книженция у тебя, выставленная?
- О, - сказал Пушков с гордостью, - это Форсайт.
- "Сага о Форсайтах", что ли? - не понял Юра.
- Да нет, это фамилия. Фредерик Форсайт, круче даже, чем Ян Флеминг.
Про Флеминга Юра знал, и с видом знатока протянул:
- Однако.
Книжка оказалась на английском.
- В Лондоне купил, - объяснял Валера, - в ресторане сидим, обмываем контракт, вдруг мне говорят: "Смотри, Форсайт". Я не знал ещё, что за Форсайт такой, но тут кто-то из хозяев сбегал в соседний книжный магазинчик, купил что было, и посоветовал мне взять на эту книгу автограф.
- Интересная вещь? - спросил Юра, сожалея, что такую драгоценность ему явно не дадут даже на день.
- Ой, Юр, - слабо засмеялся Валерка, - я ж английский после аспирантуры напрочь забыл! Я с англичанами ведь через переводчика общался.
Тут снова вошла Лидка и внесла крабовый салат. Аня бросилась было помогать ей, но Лидка с улыбкой усадила её на место и на другом подносе принесла ароматное мясо. На серебряном блюде въехали бисквиты с кремом, а затем подоспели ваза с бананами и блюдце с ананасными дольками.
Юра таращился на стол во все глаза, а Ане было как никогда стыдно за своего лентяя, который не мог обеспечить детям бананы даже к новогоднему столу.
В отчаянии она опрокидывала стопки с коньяком, а когда Валера и Лидка затянулись сигаретами и предложили закуривать своим гостям, охотно взяла предложенную "Мальборо".
- Аня... - начал супруг, собираясь сказать "мы же не курим", но Аня лихо перебила его.
- Прелесть какая, - указала раздухарившаяся гостья на картину за спиной у Лидки. - Кто автор?
- Неизвестный. Полотно XVIII века из загородного дома Дурново, - объяснил Валера. - Изображён кто-то из семьи.
Ане стало ещё тошнее и она закашлялась: то ли от перехватившей дыхание вероятной стоимости картины, то ли от сигареты, которую она, превозмогая отвращение, сосала престижа ради.
- И часто ты по лондонам катаешься? - спросил хозяина Юра.
- Как пошлют, - ответил тот. - Но это ведь всё деловые поезки. Отдыхать я люблю у нас.
(Аня едва не взвизгнула. Ведь валеркины слова означали, что он может позволить себе отдыхать т а м, но предпочитает - здесь? Да, а от своего остолопа ничего кроме Прибалтики не дождёшься. Да и какая там Прибалтика в сравнении с Лондоном).
- Люблю я, - продолжал Валерка, - Зелёный Мыс в октябре. На Курилы ездил, замечательная природа. На Камчатку ещё хочу, но там закрытая зона, надо выбивать разрешение.
- А мы с Аней в Латвию ездим, - сказал Юра, и супруга мрачно уставилась на него.
- О, да, - закивал головой Валерка, - я Латвию тоже обожаю.
После чего Аня посмотрела на мужа снисходительно. Однако, сидеть с таким ничтожеством в доме Пушковых становилось тягостно. Тяжело было смотреть, как могли бы жить они, будь у Юрки хоть капля самоуважения. Ведь у них тоже могла быть итальянская люстра, финская стенка, и этот американский... то есть, откуда он?.. этот шведский телефон; и они могли бы покупать настоящих крабов, и жить так же богато как эти Дурново, или Пушковы, у которых висит картина Дурново...
- Ну, - объявил Юра, - как говорят в Средней Азии, хорош тот гость, который не задерживается надолго.
В Средней Азии! Ничтожество! Хорош тот муж, который в состоянии обеспечить семье импортный холодильник и вишнёвые "Жигули"!
- Ну, раз вы больше ничего не хотите... - сказал Валера голосом Кролика.
- А что, разве что-то ещё есть? - ответил Юра, и оба расхохотались.
- Я вас подвезу, - объявил хозяин.
- Как? - изумились Юра и Аня в один голос, и опомнившись, чтобы хозяин не решил, будто они не доверяют его искусству вождения после застолья со спиртным, тут же вывернулись. - А если... гаишники остановят?
- Да плевать, - усмехнулся Валера, - как остановят, так и отпустят, а если вы боитесь, что я поддал больше безопасного, то аллес нормалес, моя "Волга" меня сама возит, слушается одной мысли.
- А мы думали, что у вас "Жигули", - брякнул Юра.
- Это Лидкины, - объяснил Валера, - я себе, когда машину выбирал, твёрдо знал: мне нужна только "Волга"!
И от этого "выбирал себе машину" Аня, силой заставившая себя не простонать вслух, окончательно возненавидела своего тюфяка, который не то что неспособен купить машину жене, но и хотя бы одну, просто для семьи, ещё не достал.
Привычным движением Валерка открыл бесшумный замок на мощной двери, и вдруг запел мелодичный звонок.
"Вот так!" горько думала Аня. "У людей вечером гости. Они будут продолжать общаться, пить вино, разойдутся заполночь, а нам пора ложиться, потому что завтра в полседьмого подъём, а к восьми - на работу... А я, может быть, тоже так хочу жить! Чтобы крабы и коньяк, и гости на ночь глядя!" И опьяневшая женщина позволила себе маленькую шалость: вообразить себя хозяйкой этого богатого дома, где так красиво играет мелодия в дверном звонке.
Не обращая внимания на замершего Валерку, она приоткрыла дверь и игриво спросила у стоявших на площадке мужчин и женщин:
- Кто там-м-м?
Прозвучал спокойный ответ:
- ОБХСС.


2004г.