Кувшинки

Грустные воспоминания навевают белые кувшинки. Вспоминается маленький заросший пруд в старой заброшенной усадьбе, они так и просились на холст, нежные белые кувшинки на воде. Не удержался и спустился к пруду, к нему вела старая лестница, выложенная белым камнем, потрескавшимся от времени, посеревшим, но все ещё белым. Кувшинки медленно качались на воде от поднятых мною волн. Когда я их срывал, ощущал их трепет, трепет живых существ перед неизвестностью. Я, даже пожалел о содеянном, но нарвал небольшую охапку. Принес домой, положил их в ведро с водой, потом подумал и решил, что для таких цветов ведро не место и поставил их в кувшин на столе. Они немного повеселели, было заметно, по распустившимся слегка лепесткам.
Вечером, переделав все дела, прилег на диванчик напротив окна. Закат был необычайно красив, солнце уже уходило за горизонт и поливало золотом все, чего можно было коснуться, небо стало неестественно оранжевым, дали играли в оранжево-черную мозаику, что-то черное с оранжевым отблеском. Непонятно почему на меня накатило, что-то грустное и тревожное, никак не мог понять, в чем дело, пока не увидел кувшинки. Они свернули свои лепестки и засыпали, это было так естественно, но лишь одна не закрылась, а оставалась, как и утром, полностью раскрытой, казалась такой печальной, что вкупе с закатом приносило трагизм во все это великолепие. Чем больше я смотрел на неё, тем сильнее и отчетливее во мне звучал вопрос: «Зачем? Зачем ты сорвал меня? Мне было так хорошо!». Зачем я их сорвал, я хотел всего лишь нарисовать белые кувшинки, замысел прост и понятен для любого художника, но я забыл про них, в обыкновенной суете дня. «Я хотел тебя нарисовать» - ответил я кувшинке, тот же вопрос прозвучал вновь, и вновь. Она разговаривала, у меня не было в этом никаких сомнений, её вопрос звучал все сильнее и сильнее и я не знал, что мне ей сказать, потом нашелся: «Я хотел сделать тебя вечной!». «Что такое вечность? Зачем? Мне было хорошо, а сейчас я погибаю, не живу, зачем мне вечность на твоем холсте, ведь это не я, ты даже не нарисовал меня, ты про меня забыл. Я погибаю и не могу насмотреться на закат, я прощаюсь с этим миром, я боюсь, ты хоть это понимаешь?» Я не смог, схватил мольберт, холст и краски и широкими мазками начал рисовать окно, оранжевый закат и на фоне заката кувшин с одним раскрывшейся и гордой, белой кувшинкой. Пока я рисовал, она молчала,  наблюдая за мной. Я находился под гипнотическим взглядом этого цветка, одинокого и чувствующего свою близкую гибель, но тихо наслаждавшегося красотой, уходящей красотой оранжевого заката, последнего заката в его жизни. Когда стемнело, и я включил свет, она сказала: «Спасибо, ты вложил в эту картину свою душу, я видела, с каким напряжением ты рисуешь меня, ты переживаешь, сочувствуешь, а это главное, что должно быть в художнике, иначе нельзя творить, иначе это ремесло. Спасибо, теперь я буду жить вечно, одна на твоем холсте, на фоне заката, одна, которая не закрыла свои лепестки». Она свернулась и как-то опала, я взял её как живое существо и явственно ощущал, как она погибает. Одинокий цветок смог разбудить столько чувств, заставить сопереживать, что не каждому человеку или произведению под силу. Единственно, что я не сказал, так это то, что я в один миг понял её душу и попытался изобразить на холсте, душу одинокого цветка.
С тех пор я не могу видеть кувшинки, мне кажется, что каждая из них с укором смотрит на меня, но на стене, напротив дивана висит картина с оранжевым закатом и одной живой кувшинкой.