Парадоксы

Парадоксы.
                Желание писать прямо пропорционально   
                шквалу критики.
Я хочу, я буду писать! Даже если никто и никогда не прочтет ни строчки из написанного мною. Ведь "если звезды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно..." Если перо само выводит странные маленькие загогулины, значит, мозг требует, значит, мысль хочет вылезти наружу, как тот червячок, который скрывается в старом лесном орехе. Я беру в руку этот орех, давлю на него плоскогубцами, скорлупа трещит, трескается, разламывается и оттуда - два черненький глазка. Я помогла беленькой массе вырваться наружу, неужели же я не смогу помочь собственным мыслям?!
Я хочу, я буду писать! О чем? Да обо всем! О прошлом, настоящем и немного о будущем. Хотя, если быть откровенной, будущее мало заботит меня. Мои писательские роды были тяжелыми. Я с трудом вынашивала сюжеты. И я их выносила. Но нужны ли они сегодня публике? Дитя оказалось нежеланным и переношенным. Все сходят с ума от фантастического бреда, философских умствований или бессмысленного, неплодотворного эротизма.
Я включаю телевизионный ящик. Чем сегодня порадует меня "массовость"? На первое - сладенько-приторный юмор. На второе - дружество бандитов и столь же крепкое братство юристов-ментов. На третье (десерт) - политические страсти с мелодраматическим подливом.
Что же хочу я?! Роюсь внутри и достаю сокровищницу души - я хочу человека! Мне нужен человек с его страстями и желаниями, я жажду познать, что движет им, когда он убивает и любит, ест и наслаждается искусством, рыдает и смеется.
Ах, Федор Михайлович, ты единственный на белом свете, кто мог бы по-настоящему просветить всех нас! Ты оставил лишь малую толику своих нетленных идей! А мы, жалкая пародия на тебя, трусоватая кучка писак-пародистов, пытаемся вылезти из шкуры, приблизившись хотя бы на один плевочек к твоему гению. 
Время дает нам слишком много пищи, и мы, словно свиньи в апельсинах, переедаем, пресыщаемся, пытаемся вычурно выражаться, ищем новизны в вульгарном, грубом, животном.
На деле же все просто: человек хочет быть счастлив. Он рвется к счастью, выворачиваясь наизнанку, он пытается выдернуть крючок-наживку из горла и крикнуть, истошно завопить: "Я хочу быть счастливым!" Но рыбак немилосердно выхватывает нас на берег, бросает в кипящий котел, заставляя думать, что это и есть счастье, и есть норма жизни.
Так же и я. Пишу для себя, как сказали бы раньше "в стол". И пусть. Захожу на сайт "Проза точка ру", читаю других, нравится, многое нравится и...разочаровывает. Маловато опыта, жизни маловато. Лиризм, поэтизм, эротизм, любование собой, нарциссизм.  Чудесно, захватывающе, вдохновляюще,  но...где человек? Деталь, интерьер, слово заменили жизнь, живые эмоции.
Я вижу иное.
Провинциальная больница, светлая зелень стен палаты рожениц. Их шесть. Одна запомнилась особенно. Белокурая, полноватая и простоватая женщина из глубинки. Мы все здесь на сохранении. Но у нее случай особенный. Это маленькая и никем не замеченная героиня. Героиня повести, а может, и романа. Остренький носик, русоокая, как говорили в старину. Она тихо охает, а иногда плачет ночами. У нее порок сердца. Не разбираясь в тонкостях медицины, по-простому, нет или очень тонкая перегородка между желудочками.
Приходит кардиолог. На носу посверкивают стеклышки очков, вид внушает страх и уважение. Она, кардиолог, тоже женщина, но какая-то безжалостная.
-Вы не можете рожать детей, - заявляет безапелляционно врач. - У вас порок сердца. Сердце не выдержит такой нагрузки.
Робкая пациентка моргает огромными глазищами.
-Но у меня уже есть дочь, - сообщает она удивленной врачихе.
Следует минута недопонимания.
-Так это уже вторая беременность?! - недоуменный взгляд очкастой.
-У нас в деревне говорят: что Бог дал, того человек отнять не может.
-Да понимаете ли вы, - врачиха вылезла от ярости из своего халата, - да понимаете ли вы, что можете умереть прямо на родильном кресле?!
Я лежу рядом, во мне тоже брыкается маленький человечек, уже ставший моей плотью и кровью. Закрываю глаза от ужаса, представив, что ребенок может стать сиротой уже в этом обшарпанном роддоме.
-Нет, - звенящая твердость в голосе, - я буду рожать сама!
-Что значит "сама"? - по-моему, врачиха просто сдерживается, чтобы не обозвать эту беленькую "дурой". - Ну, знаете ли, я поговорю с вашим лечащим врачом.
Ушла. Хлопнула дверь. Стало просторнее, свежее что ли.
Беленькая смотрит обезоруживающе.
-Что-то мои не приезжают.
-Откуда они должны приехать?
-Из-под Красноусольска. Часов шесть езды до города. Вторую неделю жду их. Тоска. Дочку жалко.
-Не беспокойся, приедут, - отворачиваюсь.
Из глубины коридора шаги. Входит гинеколог. Это мужчина, он спокойный, уверенный, холеный.
-Как тут у вас? - сразу садится на край кровати беленькой. - Давайте-ка, матушка, я вас послушаю.
Белая с сероватыми пятнами несмывающейся крови родильная рубашка скатывается с плеч, обнажая полную грудь с белыми прямыми полосами, не поддающимися никакому загару, - следы материнства.
Врач наклоняется:
-Дышите, дышите, не дышите. Так... Одевайтесь.
Молчание. Многие стыдливо отводят глаза.
-Сегодня на УЗИ.
-Хорошо.
Она совсем бессловесная. Вот та, другая, которая лежит около окна, неспокойная, нагловато-уверенная. Вчера появилась, а уже сегодня муж приволок ей телевизор. Целый день палата занималась настройкой, а "счастливица" (так окрестила ее для себя я) проворковала с мужем у зарешетчатого окна, глаза в глаза.
-Девчонки, угощаю вас, - на кровать вывалился пакет с бананами, яблоками, грушами.
Беленькая повернулась к стене. Ей надо много пить, сегодня до четырех - УЗИ.
Соседка слева тянется к банану. Она здесь - старожил: на сохранении лежит шестой месяц. "Счастливица" улыбается, обнажая ряд ровных белых зубов. Мы разом понимаем, что у нее все о'кей: любящий муж, обеспеченность, желанный, а главное, "легкий" ребенок, рожать через неделю.
Соседка слева вздыхает. Она ждет родов как чуда: пятнадцать выкидышей - вам такое даже в страшном сне не приснится. Эту беременность она холит и нежит, она даже вышла замуж за предполагаемого отца ребенка. Хотя факт беременности и последующего материнства ее более тревожат, нежели мирские условности. Она повариха, работала в элитном городском ресторане и перевидала за тридцатилетнюю жизнь немало звезд и околозвездных эпизодов. Но неоформившийся кусочек мяса в ее утробе - единственное сокровище для нее.
Через час беленькая поднимается: ей пора на УЗИ. Без нее как-то темно и страшно. Я невольно жду  возвращения. Минут пятнадцать, и она вновь через узкий проход от меня.
-Ну как?
-Молчат, - ложится на спину, лицом к потолку. - У нас в деревне несколько шахт с минеральной водой. Мы засаливаем в ней огурцы. Просто опускаем ведро в шахту, достаем воду и заливаем ею огурцы. Ни соли, ни приправ. Стоят огурчики в погребе всю зиму, вкусные, хрустящие, вкуснотища!
-Как же тебя угораздило залететь второй раз, - подает голос "счастливица". - Понимаю, я. У меня второй муж, ему нужен свой ребенок. Ты не знала о своей болезни?
-Знала. Я и в первый раз в районную больницу попала рожать. Но родила же. И второго рожу...
-Ну и дура же ты, - высказала мнение большинства "счастливица", - не боишься дочь оставить сиротою.
-Боюсь. Да сама не знаю, как получилось. Порядки у нас в деревне старые, строгие. Сплю я с мужем раздельно, он на хозяйской половине, я с дочерью. Муж и раздетой меня не видал никогда. А тут согрешила. Мамка дочку к себе забрала, у мужа отгул. Вот и все. Теперь жалеть не о чем. Рожать буду. 
-Да вы не предохраняетесь что ли? - рационализм "счастливицы" был возмущен.
-Грешно препятствовать Божьему промыслу.
-Вот деревня! Вы от города всего часах в шести езды, а от цивилизации на век отстали.
Беленькая вздохнула. Цивилизация! Что дала она нам еще, кроме контрацептивов?!  Не одели ли мы и на душу презерватив?
Дверь распахнулась, показалось сумрачное лицо доктора.
-Послушай, дочка, только не беспокойся, - за руку взял беленькую.
У наших ушки на макушке - женская природа.
-УЗИ показало обвитие пуповиной плода.
-Доктор, он будет жить?
Она напрочь забыла о себе, о своей жизни. Да что же это такое?! Покуда святость женская только в страданиях сиять будет?!
-Жив будет, только сами рожать вы не сможете.
-Смогу, - ее непреклонность  пугает.
-Нет, деточка, будем делать кесарево.
Суббота. День посещений. Она ждет. Сегодня, по ее словам, в деревне нет сельхозработ. Должны приехать. В двенадцать автобус. От автовокзала до роддома минут двадцать. 12.30 - никого нет. Она ждет. Час - нет. Я вижу ее волнение. То и дело выходит в коридор, чтобы не глазеть понапрасну в окно.
Ее страдания выпуклы на фоне счастья другой. К "счастливице" муж приходит два раза в день. Носик к носику они стоят на виду у всех.
День подходит к концу.
-Работают, - объясняет беленькая всем нам, оправдывая близких то ли перед нами, то ли перед самой собой. Ей, мне кажется, даже неловко, стыдно. Хотя, казалось бы, за что ей стыдиться.
-Почему никогда не приходит твоя дочь? - внезапно обращается соседка слева к "счастливице".
Я не вижу лица, слышу только дыхание, порывистое, свистящее.
-Дочь... - выдыхает наконец "счастливица". - Она живет с моими родителями, в коттедже. Ей хорошо, на свежем воздухе.
Она говорит громко и как-то слишком убедительно, словно старается успокоить словами себя.
-Почему не с вами? - подобная бестактность простительна только простым людям, наша так называемая интеллигентность не позволяет залезать так глубоко в душу.
-Отношения с новым мужем не сложились. Он начал нервничать. Пришлось дочь отправить к родителям. Второй год пошел...
Выбор. Так из-за угла выскакивает далеко не всегда Госпожа Любовь, чаще - госпожа случайность. Она ставит выбор, а что выберешь ты?..
Воскресенье. Последний день надежды. Если не сегодня, значит ждать еще неделю. Дождется ли? Мне не по себе.
Двенадцать, час, два. Беленькая ложится лицом к стене. Как помочь ей? Да и можно ли помочь одинокой, ищущей малую частицу счастья женщине, обреченной на страдания.
-Мама! Мамочка! - детский неясный голосок откуда-то сверху. Моя подушка обращена к окну.
Я приоткрываю глаза. Солнечный свет. Ослепительный свет.
-Доченька! Доченька!
Руки пролезают сквозь прутья решетки, детские пальчики обхватывают кисти.   Крепкая мужская фигура заграждает свет.
-Как ты тут? Ты прости. Мы на попутках добирались. Председатель не пускал. Сама знаешь - страда.
Они так и стоят втроем, нет, вчетвером, крепко обнявшись. Многим из нас стало легче на душе. Только взгляд "счастливицы" не дает покоя. Взгляд волчицы, потерявшей детеныша, тоскливо и режуще воющей на луну.
Парадоксально:   счастливица - несчастна, несчастная - счастлива.