Котята, два Дербента и мы с Васильевой

                Ирочке

- И что там было интересного?
- Да ничего. Как обычно, посидели, пива попили. Вовка фильм включил, «Страх точка ком». Лёша пепельницу разбил нечаянно, рукой махнул. Вовку теперь родители наверняка запалят. В козла поиграли.
- Скукота страшная.
- Угу.
Мы с Васильевой сидим на бордюре и курим. Сегодня выходной – третье мая. Тепло, из земли торчит маленькая зелёная травка. Первый день, когда я вышла гулять в футболке. Дует ветерок, прохладный, приятный. Значит, скоро будет лето. Каждый день будем ходить на пруды, таскать клубнику с чужих огородов, загорать, по ночам пропадать в клубах, ездить в лес на великах, устраивать пикники с сосисками и морем пива и отсыпаться один день в неделю.
- Тупой день! Ненавижу всех! – кричит Васильева и с силой бьёт роликом по асфальту.
- Что такое? – спрашиваю я, когда колёса останавливаются и перестают греметь.
- Да ничего!
Она кидает с силой бычок на траву.
- Понимаешь, мы с ним вчера опять… Только без ничего… Понимаешь? Без презерватива.
- Ты что, пьяная была?
- Нет, он мне просто не сказал. Вернее, сказал, но потом. Он начал с ним, а потом выкинул, потому что порвался, а мне не сказал. А я чувствовала, что что-то не так, но не видела. А он мне не сказал ничего. Понимаешь?
Понимаю. Васильёва клёвая. В августе мы с ней ездим ко мне на дачу под Вологду. А зимой собираем монетки по 10 копеек, чтобы в конце весны купить на них по бутылке пива и отметить конец учебного года. И день рождения мы отмечаем всегда вместе, потому что родились с разницей в один день. Но парень у неё – полный урод. Самое обидное, что только моральный. И что она это видит, но не хочет замечать.
- И что теперь будешь делать?
- Не знаю. Страшно как-то.
- Первым делом бросай этого козла.
- Ты не понимаешь. Он знаешь как меня вчера успокаивал? Он сам боится. А то, что не сказал – с кем не бывает?
Мне смешно и обидно. Самое главное, что она сама всё понимает, даже больше чем я.
- А сколько аборт стоит?
- Вот уж не знаю. Никогда с этим не сталкивалась.
- Ну примерно?
- Я правда не знаю. Наверное, если в хорошем месте, то в баксах.
- Сто, двести?
- Примерно.
Васильева крутит колесо на ролике и напряжённо думает.
- И где мне их искать? Папа как раз кучу денег на машину угрохал.
- Что ты сразу о плохом? Подожди немножко. Может, всё обойдётся.
- Да не могу я ждать! Вчера прихожу домой, ложусь спать. А уснуть не могу, всё ворочаюсь, думаю, представляю. Тут ещё за стенкой начинает ребёнок орать. Я от тоски вообще чуть не повесилась.
Васильева нервно закуривает. Я думаю, что если она и вправду беременна, то ей бы лучше не курить, но сказать не решаюсь.
- А ты бы таблетку выпила.
- Какую таблетку? Поздно уже.
- Так есть таблетки, которые можно пить после. Правда, не знаю, через сколько часов. То ли двенадцать, то ли двадцать четыре. Сейчас вспомню, как называются…
- Правда есть? – глаза её загораются. - Заинька, вспомни, как называются, пожалуйста!
Я начинаю судорожно вспоминать. Когда-то их пила моя подружка и рассказывала, как они действуют. Я тогда специально запомнила их название. Потом ещё читала про них много, в продаже видела. Ведь помнила, точно помнила…
- Постинор! – радостно вскрикиваю я.
- Точно через двенадцать? – разочарованно тянет Васильева.
- Да не знаю я!
Васильева какое-то время напряжённо думает. Её пальцы всё быстрее бегают по колесу. Видимо, этот треск ей помогает принимать решение.
- Ладно, забей, поехали.
Она встаёт, протягивает мне руку и мы едем по улицам. Я убегаю от неё вперёд и думаю о том, что если она вдруг не дай бог окажется беременной, где нам брать деньги на аборт. Или наоборот, как мы будем ходить по магазинам и покупать маааленькие белые носочки и ползунки. Потом вспоминаю, как мы ходили гулять с моим братом, когда ему было полгода. Он тогда никак не хотел засыпать и кричал во всю глотку. Я качала коляску, а Васильева трясла над ним погремушкой, но он не успокаивался. Мы уже хотели идти с ним домой, когда увидели его папу. Самое удивительное, что при одном виде отца мелкий успокоился и заснул.
Так уж задумано, что все проблемы мы решаем с ней вместе. Видимо, и эту тоже.
- Подожди, куда ускакала, - Васильева хватает меня за рукав. – У тебя деньги есть?
- Мелочь какая-то, рублей десять.
- У меня полташ, но он на корм кошке. Хотя ладно, хрен с ним. Давай в  аптеку съездим.
На наше счастье в аптеке почти нет покупателей. Мы подъезжаем к окошку «безрецептурного отпуска», ждём одну бабульку и я спрашиваю:
- У вас есть «Постинор»?
Я пытаюсь сказать это как можно тише, потому что ситуация на самом деле не очень удобная. Со страхом при покупке прокладок я уже как-то поборолась, но таблетки «против детей» я покупаю впервые.
Продавщицы за аптечным окошком обладают замечательным свойством не слышать то, что надо.
- Что? - кричит она.
- Постинор, - я пытаюсь сказать как можно яснее, но тише.
- Что? Я вас не слышу. Скажите погромче.
- Постинор! – кричу я.
- А, Постинор… Это в другое окошко, номер два.
Я еду к отделу «выписки с рецептом». Из-за скользкого пола я развиваю большую скорость и торможу об аптечный ларёк.
- Тихо, снесёте же, - улыбается девушка в окошке. – Что вам?
- А у вас есть Постинор?
- Есть, - говорит она невозмутимым голосом. - Девяносто девять рублей.
Мы стоим в замешательстве.
- Ну что, поехали, – говорю я.
- А через сколько он действует? – спрашивает Васильева.
Девушка открывает коробочку с таблетками, достаёт инструкцию и какое-то время её изучает.
- Не более чем сорок восемь часов.
- Мы сейчас приедем! – кричит Васильева и, хватая меня за руку, тянет к выходу.
До её дома ехать несколько остановок, а мой находится в соседнем дворе. Поэтому мы едем ко мне.
Как назло, дома у меня никого нет. Мы вытаскиваем из шкафа несколько пар моих джинсов и начинаем перетрясать карманы, но ничего ценного не находим. Тогда я лезу в зимний пуховик. Васильева сидит на ковре и смотрит на мой стол.
- Что ты там увидела?
- Я? Ничего, - она отводит взгляд на меня. – Что-нибудь нашла?
Но я знаю, что она сейчас заметила – мою коллекцию юбилейных монеток в десять рублей с изображением городов-героев и просто героев России.
- Может, можно позвонить кому-нибудь? – спрашиваю я.
- Я вот и думаю. Разъехались сейчас все. Хотя, может, бабуля дома?
Я какое-то время пытаюсь вспомнить какого-нибудь близкого знакомого, кто сейчас не в весеннем запое, но никто на ум не приходит. Потом я вспоминаю наше летнее пиво на скопленные «десюньки» и большие семейные трусы в сердечко, которые Васильева мне подарила на День Святого Валентина. Тогда я достаю из кляссера монетки с изображением городов-героев Дербент, Ленинград и двух Гагаринов.
- Совсем сдурела что ли? Ну-ка положи на место, - отталкивает мою ладонь с зажатыми в ней монетками Васильева.
- Рот закрой. Поехали.
Я беру из холодильника бутылку колы и мы едем обратно.
В аптеке мы берём Постинор и на оставшийся рубль сдачи пачку аскорбинок. Около выхода стоит большое зеркало. Из него на нас смотрят две красивые девушки с красиво накрашенными глазами и на роликах.
- Солнышко, я тебе сто Гагариных принесу! – обнимает меня Васильева.
- Обойдусь двумя Дербентами, - я толкаю её в бок.
Мы сидим на старой веранде в детском саду. В углу лежит кошка и несколько новорожденных котят. Эта кошка – мать-героиня. Думаю, половина мяукающего населения города – её многочисленное потомство. Несколько лет назад мы с Васильевой жертвовали деньгами на мороженое ради пакета молока для неё. Мы наливали его в широкую формочку, которую нашли в песочнице неподалёку.
- Слушай, прочитай мне, а то я ни хрена не понимаю, - Васильева суёт мне инструкцию.
Я долго вчитываюсь, продираясь сквозь чащу медицинских терминов. Потом рассказываю ей.
- Могут быть тошнота, рвота, боли внизу живота, понос, головокружение.
- Хрен бы с ним. Дальше.
- Противопоказаны до 16 лет.
Васильева смотрит на меня испуганно, потом говорит.
- Ничего, мне уже через неделю шестнадцать.
- Выпиваешь одну таблетку, запив небольшим количеством воды. Не разжёвывай только. Через 12 часов ещё одну.
Она кладёт крохотную белую таблетку на язык и запивает её колой.
- Надо напоминание в телефон записать. Чтоб вторую выпить.
- Я тебе ночью смску кину.
Мы молча закуриваем. Трещит ролик Васильевой. Я думаю о своём мелком брате, как он улыбается своей двузубой улыбкой, когда его берёшь на руки или если пощекочешь ему живот. Как я кормила его, а он заплевал мне всю кофту кашей, и сам был весь в каше. Кофта была новая, и я сначала начала орать от злости, а потом посмотрела на его мордочку, перемазанную в каше, и перестала. Даже чуть не заплакала от обиды на себя, что я хотела его за что-то ругать.
- А ведь я только что может быть убила человека.
Я вспоминаю весь прошедший день.
- Ему было бы лучше, если б он родился у нас?
Она молчит.
В углу копошатся несколько мягких слепых комочков. Большая рыжая кошка по очереди всех вылизывает.