Трава в изумрудах

"Боль. Тот, кто единожды попробовал её, уже никогда не сможет забыть горький вкус темноты. И страх, преследующий по пятам, который невозможно отогнать - назойливый, бесконечный страх...
Однажды, в роковой день, оставшийся где-то за гранью ТОГО существования, я погрузился в океан смерти. Нет, смерть - это не самое ужасное. Ужаснее всего осознание НЕВОЗМОЖНОСТИ возвратиться.
Я - вернулся..."

Кровь оставляла на белоснежной поверхности раковины красные дорожки и скапливалась возле края водостока, густея с каждой секундой, пока наконец не перетекла в трубу. Её было много - этой крови... Там, где не положено быть. Капли барабанили по эмали, шлёпались на пол, и лампочка начала качаться слева направо.
Он слишком не любил город. И никогда не мог влиться в него. Никогда.
А затем тьма начала наползать со всех сторон, чёрными мошками впиваясь в глаза. Из мокрых пальцев выскользнула бритва, блеснула и со звоном упала на пол. Он опустился на колени. Вот и всё...

Я боюсь... Я... Боль... Что? Вне времени... вне простра... створки ворот... Свет, свет, свет...
Прикосновение прохладных пальцев вернуло его обратно. Во время и пространство. В тесную клеть кабинета с единственным зарешеченным окном, в блеск стекла, о которое билась ветка сирени.
- Я боюсь будущего.
Глаза врача были внимательны. Но, открыто взглянув в них, Влад заметил отчаяние. Мол, я десятками каждый день таких, как ты принимаю. Со всеми вашими одинаковыми вопросами, претензиями, утверждениями... День за днём одно и то же. Одни и те же страдальцы, бумаги, тараканы в щелях этого казённого плена... И безысходность. Одна на нас всех.
- Все боятся, - вздохнул психолог. - Наша жизнь слишком непредсказуема, мы не знаем, что ждёт нас за следующим её поворотом. Загоняем себя в ловушку собственных эмоций, доводим дело до критической отметки, и...
- Спасибо, - перебил молодой человек. - Спасибо вам.
И поднялся со стула.
Доктор следил за ним с некоторой смесью удивления и облегчения.
- Знаете, у меня одна мечта есть.
- Какая же?
- Я хочу, чтобы в мире было меньше безысходности. Чтобы было, из чего выбирать... Но что же нам всем делать? Что? - спросил Влад с детской обидой и, не дожидаясь ответа, вышел. 
Белая дверь с потёками краски захлопнулась. Он привалился спиной к стене и медленно сполз вниз. Закрыл глаза. Окунулся в свою темноту, однажды дохнувшую на него смертью... И задумался. Нет, не о той мечте он поведал психологу. Совсем не о той. Но разве можно доверить то, что лежит под самым сердцем, этому усталому человеку с отчаянием в глазах, словно бусы, нанизывающему на нить опыта чужие жизни?..

"Я вернулся... Вернее, МЕНЯ вернули. Вызволили. "Спасли". Для чего? Ведь я был так близок..."

В квартире хозяйничал ветер. Шевелил занавески, пытался сдвинуть бумажный хлам со стола, но у него получалось лишь теребить края бумаги. Ветер пах сладко. Липой. Пылью. Небом. Морем... Почему им? Ведь здесь, в каменных лабиринтах нет его - моря...
Влад присел на диван. Закурил сигарету, глубоко затянулся и затушил её о дно банки из-под шпрот. Дотянулся до телефона, сдул с него многодневную пыль, помедлив, начал крутить диск. И поймал себя на мысли, что сердце колотится слишком быстро...
В трубке раздался щелчок, а затем усталое:
- Я слушаю...
- Витя?
- Да. А вы...
- Влад Карасёв. Помнишь?!
- Владик?! Сколько лет, сколько зим! - Голос на том конце провода стал искренне радостным.  - Где пропадал?!
- Да вот... Дела, заботы, - соврал Влад. - С работы уволился. Нужно искать новую. А ты-то как?
- По-прежнему, Влад... Может быть, заедешь, посидим, пивка попьём? Я всё там же. Приезжай!
- Приеду.

"Витя. Я почти забыл твоё лицо. Ты уж извини. Но дружбу нашу помню. Пускай многое уже стёрлось из памяти, однако для меня ты навсегда останешься единственным человеком, который мог понять, выслушать, как сейчас говорится, "без понтов". Прости за всё. За то, что не навещал, забросил в этом проклятом городе... Но ты ведь поймёшь. Должен понять меня".

Он поднялся по лестнице на нужный этаж, минуту постоял возле обитой чёрным дерматином двери с покосившимися табличкой "12". И нажал на кнопку звонка. Совсем рядом раздался хриплый звон, мгновенно дверь распахнулась...
  Витя изменился... Он стал почти чужим - этот толстый, бородатый мужчина в спортивном костюме и домашних тапочках. Но глаза... Знакомые, живые.
Друг хохотнул и втянул Влада в узкий захламлённый коридор.
- Ну, здорово! - и протянул руку.
Влад осторожно сжал горячую ладонь, до конца не веря в то, что перед ним - Витя, Витёк - тот самый темноволосый, слегка полноватый мальчишка с далёких дорог детства.
Друг молча улыбался, глядя на Влада. Затем резко подался вперёд и стиснул того в объятиях. Прошептал:
- Дружище...
Влад не сопротивлялся. Даже обхватил широкую спину Вити, глубоко вдохнул исходящий от его одежды запах табака и пыли. 
- Ну, раздевайся, - отпустил его Витя. - Ботинки вон туда поставь. Да ты помнишь. 
Послушно стянув обувь, Влад огляделся. Друг жил в своей старой квартире. Здесь даже ничего не изменилось за прошедшие годы. Всё та же прихожая, те же облезлые вешалки на стене, вытертый линолеум. И запах далёкого детства. Только велосипед исчез. Тот самый, который они эксплуатировали по очереди, мотая круги по двору.
Витя гремел стаканами на кухне. Из комнаты глухо доносились звуки какой-то тяжёлой музыки.
- Ты проходи, не стесняйся! Располагайся там...
- Угу.
Влад вымыл руки, вошёл в комнату и застыл.

"Так знакомо... Тот сервант. Помнишь, мы прятали в нём сигареты, под кучей какого-то барахла?.. А ты говорил, что никто не заметит, потому что давно туда не заглядывают. Первые наши затяжки, кашель и почему-то смех вперемешку со страхом - увидят, всё тайное станет явным, и порки не избежать... Витя. Мы как дураки ржали и прыгали на диване. На ЭТОМ диване. Вон он продавлен. И поролон лезет из всех щелей. Ты живёшь в детстве, Витя. В нашем детстве, которое я потерял".

Магнитофон орал.

Дай мне жить так, как я хочу,
Если нет - убей, мне здесь тесно!
Знаю я - я всего лишь гость,
На твоей земле мне нет места!

Влад подошёл к окну. Положил руки на облупленный подоконник. Двор раскинулся перед ним  - такой же, как и прежде, но всё-таки немного изменившийся. Ставший... современным, что ли.  Напротив висела вывеска нотариальной конторы, сквер стал более ухоженным, появились небольшие заборчики. И машины. Много машин. Вздохнув, он отвернулся от окна, осторожно присел на диван. Тут же валялась коробка от кассеты, на которой было нарисовано какое-то чудовище и красовалась надпись "Ария".
- Нравится? - Витя неожиданно появился в дверном проёме, держа в руках вымытые стаканы. Поставил их на небольшой, уже накрытый столик, присел рядом с Владом.
- Да... Неплохо играют.

Я не сошёл с ума,
Мир так стар и мал,
Что его делить нет больше смысла...

- Да ты слышал их, наверное.
- Слышал, но как-то не обращал внимания.
- Выключить?
- Нет, оставь.
Витя снова уставился Владу прямо в глаза. Улыбнулся в усы - своей знакомой, чуть смущённой улыбкой. Пробасил:
- Ты всё такой же, Владик. Ничуть не изменился. А на меня посмотри! - вздохнув, похлопал себя по животу, - вот что делает с людьми холостяцкая жизнь...
- Чего не женишься-то? - спросил Влад.
- Не знаю. Уже привык сам справляться.
- Понятно... Слушай, а Анька здесь осталась или переехала куда?
Друг странно посмотрел на него. Вздохнул, повертел в руках коробку от кассеты. И ничего не ответил.
 
"Аня. Боже, как я любил тебя… Ты была для меня всем миром. Всей болью. Болью в разрезанных венах. И в истерзанной душе.»

- Так здесь?
- Послушай, Владик… Я понимаю, столкновение с прежним… С прежней жизнью… Все эти воспоминания, вполне объяснимые желания разузнать, как живут наши старые знакомые. Но всё-таки. Давай пока не будем, ладно? Не нужно это.
- Почему?
Витя снова промолчал.
А потом они пили.
И с каждым глотком из сердца Влада уходила грусть. Они наконец-то разговорились, каждый хотел поведать о своей жизни. Под вечер начали болтать о всякой чепухе и бессмысленно хохотать. В магнитофоне крутились одна за одной кассеты «Арии».

Я свободен, словно птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что значит страх…

- Вить…
- А?
- Так что там с Аней?
Влад, к своему прискорбию, поймал себя на мысли, что всё это время не мог выкинуть её из головы, как ни старался. Слишком сильным было желание увидеть, как и чем она живёт теперь… Та девушка, из-за которой он едва не погиб. Из-за которой желал погибнуть.
Витя шумно вздохнул. Казалось, что он очень не хочет продолжать этот разговор.
- Здесь она, здесь, дружище…

Он покинул друга поздно вечером. Он был пьян. Он нёс в руках несколько одолженных кассет «Арии», которые обещал вернуть в скором времени. Но знал, что не вернёт.
Влад направлялся в соседний дом.

Звонок взвыл. Молодой человек понимал, что нетактично названивать в столь поздний час, но ему было необходимо. Он хотел УВИДЕТЬ…
Трава в изумрудах. Такая яркая, что и не заметишь, где сияние драгоценных камней переливается в живые стебли… Её глаза. Трава в изумрудах.
Дверь открылась. Слегка покачиваясь, Влад сделал крохотный шаг вперёд.
В проёме стояла женщина. Он сразу её узнал, несмотря на разительные перемены в облике. Узнал в большей части по глазам, в которых когда-то сверкали изумруды, а нынче  потускнели и покрылись влагой. Витя не соврал. Друг хотел ему добра – сейчас Влад осознал это в полной мере. Столкновение с прошлым было столь сильным, что он не удержался и рухнул на колени.
- Аня, Аня, Аня… - только и мог шептать Влад.
- Вы кто такой? – хриплым голосом осведомилась она, запахивая грязный халат. 
Он, сам не зная, зачем делает это, схватил её за ногу. Она вырвалась, отступила и что-то крикнула в глубь квартиры. Через несколько секунд оттуда кто-то вывалился – Влад видел только видавшие виды тапочки – и, грубо схватив его за воротник, швырнул на грязный пол. Кассеты вывалились из рук.
Воняющий перегаром мужик разбирался с ним недолго. И не бил толком, просто унизительно возил по полу, что-то твердя про «бухло» и «сраного ублюдка». А затем оставил лежать на покрытом грязью кафельном полу. 

«Пьянь! Пьянь, пьянь, вонючая дура!!! Я любил тебя!..»

Влад плакал, лёжа на кровати у себя дома. Близилось утро, и город просыпался за окном – всё такой же равнодушный, огромный и холодный. Предутренний свет ползал по стенам, выкрашивая комнату унылыми серыми красками.
Он знал, что нужно делать. Поэтому, едва на часах время перескочило с 9:59 на 10:00 поднялся, наскоро оделся и вышел на улицу. В пакете лежала одна-единственная кассета. Группа, которую они слушали с Витей, вспоминая о прошлом, понравилась ему. А может быть и больше чем понравилась. Да, наверное он полюбил и голос солиста, и тексты, в которых порой скользила боль…
Молодой человек вошёл в кафе, заказал кофе с шоколадкой и сел за столик, который находился ближе к окну. Картинки на стёклах – булочки да чашечки - нисколько не мешали ему наблюдать за дорогой. Несколько раз возле тротуара останавливались автомобили, и водители заходили внутрь – перекусить. Влад терпеливо ждал. Он знал, что рано или поздно ему повезёт.
Повезло.
Он зорко следил за серебристой «Ауди». Из неё вышел солидный мужчина и неторопливо вошёл в кафе.
Тем временем, с колотящимся сердцем, Влад покинул свой столик, выбежал на улицу и, делая вид, что хочет перейти дорогу, заглянул в салон машины сквозь кристально чистые окна. Ключи висели в замке зажигания! Видимо хозяин не намеревался надолго задерживаться. Влад быстро забрался в машину и тронулся с места. В зеркало заднего обзора он успел заметить выбегающего на тротуар бизнесмена, прежде чем скрылся за поворотом.
Глядя на дорогу, он достал из пакета кассету и сунул её в магнитолу. После бесцельного тыканья в кнопки салон наконец-то наполнила нежная музыка.

Надо мною тишина, небо, полное дождя,
Дождь проходит сквозь меня, но боли больше нет…

Автомобиль мчался вперёд. Влад, который в своё время успешно сдал на права, уверенно управлял им. Через какое-то время показалось разрисованное чёрно-белыми полосами ограждение моста. Почему-то молодой человек был совершенно спокоен. Когда машина доехала до середины, он резко вывернул руль вправо.
Да, у него была одна мечта. Он хотел летать.
«Ауди» пробила заграждение и начала стремительно падать вниз.

«аня зачем я жил?.. я лечу… трава в изумрудах господи господи господи»

Он не почувствовал боли. Вспышка ослепительного пламени отразилась в его глазах агонией смерти. Жизнь оборвалась так же быстро, как плёнка.

Я сво…