Альтернативная история Великой России. Петровские времена

Наверное, каждому иногда хочется побыть вершителем. Подвигать армии, поуправлять народами, поперекраивать страны. И вот возникает некий великий, что замыслы человека, пусть и в фантазиях, воплощает. Великий вождь, мудрый царь. Или советник какой-нибудь, который при судьбоносном государе пристроился и давай тому всякие умные советы давать да врагов внешних и внутренних на чистую воду выводить. Предположим, например, имеется при Петре Алексеевиче, очень судьбоносный государь, надо заметить, некий граф. Звать его Вася Пупкин (ну нравится почему-то мне эта фамилия. И вот бродит этот граф Пупкин рядом с Петром Великим, периодически умные вещи высказывает да поручения всякие исполняет. И каждый такой шаг делает Россию все более великой и великой. Почему бы и нет? Всегда приятно помечтать.

Из истории отечественного воздухоплавания.
Гуляли однажды Романов Петр Алексеевич и граф Пупкин по захолустному русскому городку, трубки курили. И заметили, что народ кого-то колотит. Подошли поближе. Народ, как царя заметил, на колени повалился. Ну а Петр выглядел виновника заварушки, всего помятого, нахмурился и спросил строго:
-- Ну и из-за чего эта свалка?
Выскочил вперед попик:
-- Царь-батюшка, смутьян этот, Трифонов Ивашка, Силантия сын, надул мешок дымом и в небо полетел. Хорошо, недалеко, в стог упал.Прогневил он сим Бога и весь честной народ, ибо недолжно людям аки птицам летать.
И для доказательства своей правоты такую проповедь задвинул, что все рты пооткрывали.
Народ стоит, внимает. Царь тоже. А граф Пупкин подобрался к мужику поближе, посмотрел строго и спросил:
-- Вот ежели б, дурак, не стог, тогда что?
-- Дык предусмотрено все было, -- развел руками мужик. – Клапан спускной имелся. Потянул веревку – дым выходит. Отпустил – не выходит. Заклинил, зараза, в открытом состоянии. Ну да ничего, поправим.
-- А ежели что другое? – не унимается граф. – Мешок, к примеру, худой.
-- Не глупый, тщательно все проверяю.
-- Все равно, дым быстро стынет. Полетал немного, и вниз.
-- Ежели мешок большой взять и корзину внизу подвесить, можно в ней костер палить.
-- И мешок попалить по случайности?
Тут царь внимание обратил, что его соратник какой-то ерундой занимается. Кашлянул, выговорил:
-- Хватит, Васька, с этим мужиком научные дискуссии разводить. Наказать его следует примерно, чтобы законов божиих не нарушал.
Граф Пупкин трубкой пыхнул, ответил:
-- Не понимаю я тебя, Петр Алексеевич. И бороды ты стрижешь, и колокола на пушки пущаешь. А как о настоящем чуде услышишь, так сразу прекратить требуешь. Наоборот ведь, радоваться должен. У других подобное замышляют только, а наш мужик уже по небу летит. И выходит, что кафтаны, парики да кофии всякие – так, ерунда, позолота, а внутри наши не хужей всяких немцев с голландцами будут. Может, нонче оно и ерундой кажется, но, глядишь, лет через двести поважнее всех твоих пушек будет. А за этого дурака можешь не беспокоиться, он года через два-три все равно себе шею свернет, очередной мешок испытывая.
-- Но-но, -- прогудел мужик. – Мы – люди сурьезные, так просто не пропадем.
Через год Иван Силантьевич Трифонов разбился, испытывая первый в мире воздушный шар. Его последователей было уже не остановить.

О Псковском стрелецком полку.
Подавив стрелецкий мятеж в Москве, повелел Петр Алексеевич в других городах России стрелецкие полки частью расформировать, частью на новый строй перевести. В Псков за этим отправил графа Пупкина. Тот в город приехал, первым делом к стрелецкому полковнику заявился, спросил:
-- Как?
-- Плохо, -- честно признался полковник. – Полк у нас славный, дружный, вот ребята и недовольны. К тому же форму новую привезли, так она гнилая вся. А мы как раз перед этим новые кафтаны выдали.
-- Новые, говоришь, -- вздохнул граф.
Поразмыслил немного, вышел к полку и сказал:
-- Стрельцы-молодцы! Верно вы Родине служили! И Псков от шведа защищали, и на поляков ходили. Сотоварищи ваши московские форму стрелецкую запозорили. Но вы за них не в ответе. Посему разрешил вам царь-батюшка кафтаны свои носить, покуда позором их не запятнаете. А ежели запятнаете, не обессудьте, придется эти тряпки новомодные носить.
С этой речи начинается второе рождение Псковского стрелецкого полка.

Из истории строительства Санкт-Петербурга.
Раз граф Пупкин, надзирая за строительством, заметил, что дворянишка какой-то мастерового мужика по мордам лупцует. Подошел поближе, спросил:
-- И за какую такую провинность?
-- Морда его мне не понравилась, -- объяснил дворянин.
-- Просто так, выходит?
-- Да хоть и просто так.
Тут граф Пупкин размахнулся, да так дворянину вдарил, что тот в канаву улетел. На этом, может, все бы и кончилось, да дворянишка вредный оказался, царю нажаловался. Петр Алексеевич разбирательств учинять не стал, но вечером графу высказал:
-- Что ты, Васька, своих из-за мужиков бьешь?
Граф Пупкин затянулся трубочкой, сказал задумчиво:
-- Все мы рабы божии. А ты, Петр Алексеевич, вроде как при нас наместник бога на земле. Должен о людях заботиться. Когда надо, похвалить. Когда надо, наказать. За что наказать?
-- За дело, вестимо.
-- Вот. А дворяне при тебе в помощниках ходят. И наказывать тоже должны за дело. А если каждый начнет по собственному желанию в морду тыкать, так ведь от мужика и работы толковой не дождешься. Смысл ему напрягаться, если все равно по морде получишь.

О зарождении политической мысли в России.
Проходили как-то Петр Алексеевич и граф Пупкин мимо каторжников. Из тех, кто против государя злоумышлял. Посмотрел граф на них, вздохнул:
-- Умные ведь люди, зазря пропадают.
-- С чего они умные? – удивился царь.
-- А не слыхал разве, какие мысли о государственном устройстве высказывают? Сплошь хорошие да правильные. Просто торопятся сильно.
-- Это как?
-- Вот представь, Петр Алексеевич, что корова в болоте завязла. Пастух ее за хвост аккуратно на твердое место тянет. И тут подбегает к нему добрый молодец. В хвост вцепился, дернул изо всех сил. Тот и оторвался. Корова от испуга вперед рванула, еще больше в болото ушла. Понятно, получит парень за свою доброту от пастуха по полной.

О начале демократических реформ в России.
Петр Алексеевич, умирая, на короткое время в себя пришел. Попросил перо, бумагу, начертал:
“Отдать все народу.”
Придворные, как узнали, испугались, забегали. А граф Пупкин прочитал, трубочку закурил и сказал спокойно:
-- Надобно отдать, раз царь так пожелал.
Все на него удивленно воззрились:
-- Вы представляете, граф, что тогда будет?
-- Так ведь о сроках ничего не сказано, -- пожал тот плечами. – Дело серьезное, потому отдавать будем осторожно, не спеша. Лет двести-триста.