Веста

Тусклое утро. Я собираю кусочки ушедшего лета. Ловлю краешек солнца в мутной луже. Что будет дальше?
Обычная явка на стадион в полдевятого утра. Пробежка в три круга. Просто для поддержания формы, чтобы не разлюбил.
Круг первый. Вот что-то подкатывает к горлу. Не завтрак ли? И в висках стучит.
Круг второй. Противная моросящая бяка. Она топает по моему лицу своими маленькими ножками. Какая-то беда с настроением. Видимо, это в преддверии осенней депрессии, которая плавно перетечет в зимнюю. Ничего, я уже привыкла.
Третий круг, последний. В кроссовках хлюпает нечто жидкое. Ночью был дождь. Здравствуй, меланхолия. Опять мы будем ходить по темным улочкам моего мозга. Вдвоем, как обычно. Так было всегда. Почти всегда. Исключение составила только прошлая зима. Да-а…
Ну вот, пробежка закончена. Осталось сделать всевозможные наклоны, отжаться, сколько хватит сил, и покачать пресс. Ну-с, приступим. О чем же я думала? Ах, да, прошлая зима…

Как сейчас помню, шел мокрый снег. Я столкнулась с ней у какого-то магазина. Она была похожа… Сложно сказать, на кого была похожа она в тот момент. Такая мокрая, уставшая, потерянная…
Звезды ночного города в лицах витрин освещали ее стройную, тонкую фигуру, закутанную в темно-синее пальтишко. Полусапожки на невысоком каблучке быстро несли свою хозяйку по слякотному тротуару. Темно-русые волосы слегка выбились из аккуратного узелка, собранного на затылке. Задумчиво-печальный взгляд как будто сквозь прохожих, поджатые губы – во всем этом проглядывала усталость. Усталость – вполне нормальное состояние в вечернее послерабочее время, да еще в такую мерзкую погоду. И толпа должна была бы поглотить ее, смешать с другими усталыми, печальными фигурами. Но вместо этого тот самый поток фигур как бы выплюнул ее из своей массы, не признав за «свою». Чем-то она выделялась.
Я заметила пакет в ее руке. По тому, как она его несла, было видно, что ее ноша тяжелая. Мне почему-то пришло в голову, что ручки пакета могут не выдержать этакой нагрузки и оборваться. Со мной такое часто случалось, причем в самый не подходящий момент.
В следующую секунду произошло то, о чем я подумала. Из пакета высыпалось все его содержимое: какие-то продукты, вроде. Она как-то рассеянно стала собирать их обратно в разорванный пакет. Мимо шли равнодушные прохожие. Только какая-то бабулька наставительно покачала головой, да маленький оболтус пнул ногой яблоко, откатившееся дальше других  обитателей злополучного пакета.
Я нащупала в кармане своей куртки что-то полиэтиленовое. Ну конечно, вчера я забыла вытащить оттуда новенький прочный мешок. Я подошла к ней и протянула свою находку:
- Этот надежней.
Она удивленно посмотрела на меня, потом улыбнулась. Во взгляде ее мягких серо-зеленых глаз светилась благодарность. Неожиданно для себя самой я присела с ней рядом на корточки и стала помогать ей в собирании рассыпанного.
Мы разговорились, познакомились. Ее звали Веста. Оказалось, у нас было много общего, начиная с того, что когда-то мы жили на одной улице. Удивительно, как я и Веста не встретились раньше.
Пять минут спустя мы шли по слякотному мессиву и говорили, говорили, говорили… У светофора расстались, предварительно обменявшись номерами телефонов, - она пошла прямо, а я свернула на другую улицу.
Далее следовала суматошная неделя. Несколько раз я порывалась набрать номер моей новой знакомой, но как-то все не получалось, постоянно что-нибудь да отвлекало. И вот в субботу вечером телефон запел на всю квартиру. Это была она, девушка с печально-задумчивым взглядом. Мы проболтали до часа ночи. Закончили на том, что договорились встретиться на следующий день в двенадцать около одного небезызвестного театра.
Я пришла на десять минут позже назначенного срока.
- Извини, я опоздала.
- Ничего, - улыбнулась она.
- Куда отправимся?
- Тут недалеко выставка современных художников открылась. Пойдем?
- Ладно.
И мы бодро потопали на выставку. Должна сказать, что Веста очень хорошо разбиралась в искусстве, особенно в том, что принадлежало ХХ веку. Так что все, что я не понимала, она объясняла на доступном мне языке.
Потом мы гуляли по набережной Невы до первого «апчхи», зашли в одно из не редко ныне встречающихся «кафешек». В общем, день прошел весело. И такие дни у нас повторялись очень часто. Нам было хорошо вместе. Я чувствовала в Весте что-то родственное. Как будто часть меня откололась от общего целого и стала жить самостоятельно, воплотившись в девушке с серо-зелеными глазами.

Что-то я замечталась. С упражнениями давно покончено, а я все сижу на стадионной скамейке. А почему бы и не посидеть? Пока есть время, и пока небо голубое, можно порыться под его ясным взором в архивах моей памяти.
Да-а, Веста… Как-то, во время нашей очередной встречи, она пожаловалась, что ее сгоняют со снимаемой ею квартиры. Мои родители уехали на три недели куда-то в «теплые края» и квартира была в полном моем распоряжении. Я пригласили Весту пожить у меня, пока она не найдет себе новое жилье. На следующий день Веста переехала ко мне.
Вещей было не очень много: две большие спортивные сумки с одеждой, книгами и разными мелочами, включая нэцкэ в виде черепахи с тремя жабами на панцире. А еще был контрабас.
О, какой это был чудесный дуэт – Веста и контрабас! Какие чарующие звуки извлекала она из этого могучего инструмента! Когда она проводила смычком по струнам, мурашки так и бегали по всему телу, стены дрожали, а сердце билось в два раза быстрее.
Мы стали реже гулять. Предпочитали оставаться дома, пили чай, слушали Моцарта, Вивальди, рассуждали на вечные темы… Зачем? Возможно, нам казалось, что таким образом мы станем частью чего-то Высокого, Прекрасного. Глупо? Пускай. Но это было.
Как-то за одним из таких чаепитий мы стали вспоминать день нашего знакомства.
- Знаешь, Веста, я сразу тебя заметила. Помнишь, у тебя тогда еще пакет порвался?
Она засмеялась.
- Помню, помню! Не представляю, как бы я донесла продукты без твоей помощи.
Веста задумалась. Лицо ее стало серьезным.
- Как ты думаешь, наша встреча что-нибудь значит?
- В смысле?
- Ну, может, наши жизни теперь круто изменятся. Может, мы родились для того, что бы встретиться.
- Может быть.
Помолчали. Слышно было, как за окном живет город. Живет своей, отдельной от нас жизнью. Веста подошла к окну.
- Знаешь, - сказала она, - когда я была маленькая, то в моей голове часто возникали такие вопросы, на которые никто не может ответить. Я пыталась задавать их родителям, подругам, но они меня не понимали. Вопросы звучали четко только в голове. На словах же они становились какими-то размытыми. Я не могла их сформулировать. Наверное, из-за маленького словарного запаса. Да и потом, они звучали как-то нелепо, я боялась, что надо мной будут смеяться.
 Я улыбнулась.
- Еще у меня была любимая брошка, - продолжала Веста. Мне ее бабушка подарила. Брошка состояла из множества разноцветных стекляшек, сделанных под драгоценные камни. Мне нравилось подносить эту брошку близко-близко к глазам.  Тогда в этих стекляшках я видела луг. Другие его не видели, только я.
Потом, со временем, я поняла, что этим лугом были мои ресницы, отражавшиеся в стеклянных камушках. Но приятней было думать, что это волшебный луг, куда я смогу убежать от проблем и от пошлости существования. И там, в этом чудном месте, я смогу найти ответы на все те вопросы, которые бесконечно мучили людей сотни лет, на вопросы, которые устраивали погром в моей голове. Мне часто хотелось убежать на тот луг из бабушкиной брошки, но я, естественно, не знала, где он. А вопросы все звучали. В голове от них звенело. Конечно, я думала над ответами. Но чем больше я думала, тем сильнее запутывалась, и тем страшнее мне становилось. Тебе ведь, наверняка, знакомо ощущения, которые даруют детские страхи? Особенно дик ужас перед тем, чего ты не знаешь, чему нет имени, но чье присутствие ты ощущаешь в темных комнатах, в подъездах…
Веста испытующе посмотрела на меня.
- Абсурд, да?
- Нет. Нет, продолжай.
Веста начала беспокойно ходить по комнате. Глаза ее блестели. Несколько секунд спустя она нарушила молчание:
- Ты боишься смерти?
- Я еще всерьез не задумывалась на эту тему, - ответила я.
- А я боюсь. Ужасно боюсь. Не знаю, почему. Боюсь и все. Мне кажется, что я чего-то не успею. А старости… Старость телесная меня не волнует. Больше всего меня беспокоит, что мое истинное «Я» одряхлеет раньше, чем его внешняя оболочка. Понимаешь? А когда я постарею внутри, тогда за мной придет эта банальщина, - с косой и в черном балахоне.
Все это время я старалась не вступать в дискуссию с Вестой. Было ясно, что ей нужно выговориться. Все, что от меня требовалось в тот момент, это периодически поддерживать разговор краткими фразами и согласными кивками. В такой момент человеку от собеседника, в общем, ничего и не требуется. Ну, разве только еще всепонимающий взгляд.
       Веста улыбнулась.
 - Прости, я утомила тебя, - ласково сказала она.
 - Все в порядке. Я люблю слушать. Когда сама не говорю.
Она рассмеялась. У нее был чистый, звонкий и очень красивый смех.
 - Знаешь, - сказала она через некоторое время, - это так странно, чувствовать себя понимаемым. Я не привыкла к этому.
 - В самом деле?
 - Да, представь себе. Обычно, когда я еще пыталась задавать мучавшие меня вопросы или высказывать какие-либо суждения, в лучшем случае, на меня недоуменно смотрели.
 - А в худшем?
 - О, об этом и вспоминать не хочется. И, знаешь, самое интересное, мне нравилось быть не понятой. Тебе ведь, наверняка, знакомо это эгоистичное чувство обособленности?
 - Ха! Еще бы!
 - Так вот, было время, когда я ловила какой-то кайф от этого.
 - А сейчас?
  Веста задумалась.
 - А сейчас, - наконец произнесла она, - сейчас – не знаю. Я уже давно ни в чем не уверена. Еще только год назад я считала, что нашла свое место. Что мое счастье – в этом городе. Ведь мы с ним удивительно похожи. Почти как близнецы. Во всяком случае, мне так думалось по началу. Ну да не буду распространяться на эту тему – слишком уж она нудная. И долгая.
 - А мы куда-то торопимся? – спросила я с сонной улыбкой. Веста улыбнулась.
 - Знаешь, - сказала она через некоторое время, - я теперь многое ставлю под сомнение. Иногда я даже себя не узнаю – ни в зеркале, ни в поступках. Вот в чем я больше всего уверенна, так это, пожалуй, в том, что мне нельзя долго сидеть на одном месте. Последнее время я стараюсь не привязываться к людям. Привязанность часто приносит боль. Мало кто помнит мудрого лисенка, сказавшего Маленькому Принцу, что мы в ответе за того, кого приручили. Разбитые отношения ранят своими осколками. Я боюсь такой боли и, по возможности, избегаю ее… А я, оказывается, трусиха!
Последние слова были коронованы ироничной улыбкой. Этой улыбкой Веста старалась как-то смягчить тяжкий смысл последних своих фраз, значение коих дошло бы до меня мгновенно, не будь я такой сонной. Все, что я смогла, это пробормотать:
 - Она меняла города в вечном поиске сказочного луга…
 - Похоже, что так, - ответила она.

Темнота за окном постепенно таяла, а ночной город уступал дорогу городу дневному с его вечной суеты и движущимися «на автомате» людьми.
Веста потянулась.
- Хочешь еще чаю? – предложила она.
- Нет, спасибо. Смотри, уже светает. Может, пойдем спать?
- Не-ет, - сказала Веста с каким-то испугом, и в ее голосе зазвучали просящие нотки. – Давай еще посидим.
- Ладно. Сыграй мне на контрабасе. Пожалуйста.
Веста стала играть и комната наполнилась чудными, сильными и трогающими душу звуками. Боже, как она играла! Но что-то не давало мне спокойно, как раньше, наслаждаться ее игрой. Неприятное ощущение в области живота. Он первым всегда откликается на тревогу своего хозяина. Мне почему-то казалось, что Веста прощается со мной. И это чувство досадно кололо меня. Но больше всего в тот момент мне хотелось спать.
А она играла, и смычок, ведомый ее рукой, ловко бегал по струнам музыкального великана. Я закрыла глаза и постепенно стала растворяться в музыке, извлекаемой из контрабаса ловкими руками Весты. Я уходила далеко-далеко от своей квартиры, от снующего взад и вперед города, от злых вопросов, на которые нет ответов. Единственное, что связывало меня с реальным миром – это пение контрабаса. Но вскоре и эта связь исчезла. Я заснула.
Проснулась я в два часа дня. Я протерла глаза и прислушалась. Комната была наполнена тишиной.  Контрабаса и сумок не было. Я вскочила с кровати и побежала в прихожую. На вешалке, где еще вчера висело темно-синее пальто, красовался одинокий крючок. Мои ночные предчувствия оправдались. Веста оставила мне записку, в которой просила не сердиться на нее за неожиданный отъезд. Она писала, что надеется на мое понимание и что, возможно, мы еще встретимся. Рядом с запиской стояла ее черепаха с тремя жабами на панцире.
Нэцкэ, записка и воспоминания – вот все, что мне оставила Веста. Где она сейчас? Не представляю. Знаю, что где-то ходит девушка с серо-зелеными глазами и ласковой улыбкой. Ее темно-русые волосы обязательно собраны на затылке в аккуратный узелок, и она обязательно кому-нибудь играет на контрабасе. Где-то она ходит. Где-то ищет свое счастье, свой сказочный луг. Ее жизнь – постоянный поиск. Где-то…
Ну вот, опять моросит противный холодный дождик. Когда-то светло-голубой купол стадиона теперь затянут темно-серой ватой. Пора домой.

2000 год