Трагедия в Беслане. За что?

Первое сентября. Стая первоклашек идет в школу, торжественно блестя белыми рубашками и букетами цветов. Волнуются. Радуются. Предвкушают. Широко открытыми глазами смотрят на более старших школьников, на учителей, на ряды родителей и родственников, пришедших посмотреть, как их дети радуются началу учебного года.
Третье сентября. Среди взрывов и звуков выстрелов раздетые дети бегут под перекрестным огнем. У них нет сил кричать, плакать или бояться – всё сознание воплями командует: «Спасайся! Спасайся!».
Кто-то спасся. Кто-то уже не спасется никогда.

Миллионы людей по всему миру прильнули к экранам телевизоров в этот роковой день. Миллионы людей по всему миру сжали зубы и про себя молились: «Господи, помоги им». Миллионы людей по всему миру плакали, глядя на то, как за грехи России расплачиваются ни в чём не повинные дети.
Вначале была надежда. Её подогревали в людях долгих два дня – говорили, что всё под контролем, что школа оцеплена, что всех спасут. Называли цифру в 354 заложника. Потом надежды не стало.

МЧС, МВД, Спецназ… Много красивых аббревиатур, много людей в камуфляже, чиновники, твердящие в камеры: «Всё под контролем».
А на заднем плане – испуганные люди, которые провели много часов не между жизнью и смертью, а в аду. Потому что если ад есть, то в эти дни он был в Беслане.

Затем штурм. Спонтанный – как и всё в нашей Стране. Взрывы, паника, люди, на своих руках несущие детей в машины скорой помощи. БТРы, атакующие школу, сенсационные заявления, прямой эфир, съемка с места событий…
А еще – террористы. Сумевшие прорваться сквозь оцепление и скрыться в городе.

«Практически все дети живы» - строка, рефреном бегущая по всем телеканалам России. Люди, вздохнувшие со слезами облегчения на глазах.
И информация, переданная на радио Свободы: «150 человек погибло».

Машины скорой помощи, стрельба на улицах Беслана, люди, прячущиеся в своих домах, испуганные, в панике. И заявления оперативного штаба: «Ни один боевик не уйдет от возмездия».
А чуть позже – шахидка, чудом не проникшая в больницу. И сотни людей, чудом оставшихся в живых.

Боль. Страх. Ненависть. Сочувствие. Не передать ту гамму чувств, что испытывали люди, час за часом слушая всё новую и новую информацию. Говорили о раненых. Называли цифры. Об убитых не было ни слова.

Потом вдруг всё кончилось. «Школа под контролем спецназа», - радостно заявил оперативный штаб и журналисты показали террористов, пробирающихся по второму этажу здания.

И снова пришел ад.

Всё, что было ранее, причиняло боль. Но была и надежда. Все надеялись, что людей спасут. Что дети останутся живы. И каждый ребенок, показанный по телевизору – бледный, синий, жадно пьющий воду из бутылки или стонущий на носилках – вызывал слезы радости: «Господи, спасибо тебе! Еще один жив. Еще одного спасли».
И только одна фраза убила остатки надежды: «На данный момент число погибших составило 234 человека. Из них 150 – дети. Число погибших будет расти».

Что испытывали в этот момент родители и родственники тех, кто вошел в эту цифру? Дай Бог, чтобы мы никогда этого не узнали.
Что испытывали в этот момент люди, которые не нашли среди раненых своих родных? Дай Бог, чтобы мы никогда этого не узнали.
Что испытывали в этот момент те, кто с плачем обнимал своих близких и не верил, что всё обошлось, что они живы, что вот они – здесь – теплые и живые? Дай Бог, чтобы мы никогда этого не узнали.


«Мы виноваты в том, что случилось», - сказал президент Российской Федерации с экранов телевизора. «Мы должны быть вместе». «Мы не должны допустить повторения этой трагедии».
Мы.
Мы виноваты.
Мы должны.
Мы не должны.

Кто – МЫ?

Те, кто с ужасом смотрел за событиями, разворачивающимися в Беслане? Те, кто дежурил за оцеплением у школы и молился только об одном: чтобы были живы. Чтобы не погибли. Чтобы вернулись.
Те, кто на своих руках под перекрестным огнем выносил детей из рушившегося здания? Те, кто отдал свои жизни ради того, чтобы через год еще хотя бы один ребенок переступил порог уже другой школы?
Те, кто кинулся в больницы и медицинские центры сдавать кровь, надеясь, что эта малость поможет хотя бы одному, хотя бы одному! человеку?

Мы – виноваты?

Нам долго твердили, что мы будем жить лучше. Нам долго твердили, что нужно быть вместе и не отчаиваться – и тогда (когда-нибудь) всё будет хорошо.
Нам долго говорили о том, что правительство знает, как лучше поступить. Как лучше для России.

И мы – верили.

Вот в этом и есть наша вина.


Пройдет год. Всё забудется. Люди будут оплакивать своих близких или радоваться их возвращению. Правительство РФ устроит день траура. На месте разрушенной школы построят другую.
Но сотни детей уже никогда не переступят порог учебного заведения. Сотни родителей будут плакать, глядя, как чужие дети первого сентября спешат в школу.
И сотни могилок покроются цветами и горящими свечками.

А когда-нибудь, через много лет, взрослая женщина не отпустит своего сына на праздничную линейку. Потому что для неё первое сентября навеки станет днём траура по тем, кто когда-то вместе с ней бежал от захваченной школы к свободе.
Но не добежал.
Не смог.
Не спасся.

За что?