Ковер любви черновой вариант

Посвящается Л.Т.А.

Мы живем только один раз, и нам не дано знать, что было бы, если бы мы выбрали другую профессию, других друзей, другую жизнь. Возможно, люди выберутся когда-нибудь в какое-нибудь запространство и увидят все варианты своей жизни, или же вычислят их по теории какого-нибудь Вильямсона-Петрова. Но пока мы не знаем, что открывает перед нами выбор. Мы можем лишь предполагать или искренне верить, что сделанный нами выбор – лучший. Хотя как это можно узнать, если в «Дано» меньше значений, чем неизвестных, а то, что считаешь константой или аксиомой, может ею не быть? Остается только верить в свой опыт решения задач. Но всегда ли он помогает?
Я сказал бы, что Андрей Арсеньев выбрал не лучший путь. По-моему он ошибся. И уже если быть демиургом до конца, – это точно был не лучший путь. Впрочем, скажи я ему об этом, он бы не поверил. Не поверил бы, даже когда сознательно ломал себе жизнь. Уж больно он самоуверен, этот Андрей. Он де всегда знает, как надо поступать, а как не надо. Ну-ну…
А, впрочем, вот и он вышагивает уверенной походкой и, наверное, считает, что все в этой жизни определяет он сам, его выбор. И мне забавно наблюдать, как этого уверенного в себе и своей дальнейшей жизни молодого человека тащит, словно на веревочке, судьба. А он идет за ней, и не подозревает об этом. Хотя, может если он не понимает, то чувствует это. Ведь не прошел же он мимо поднесенного судьбой шанса. Впрочем, вернемся к Андрею.
Итак, Андрей Арсеньев гуляет. Где? Как где, по Невскому разумеется, через Аничков мост. Да вот же он, смотрите, смотрите, вот этот высокий темнорусый симпатичный молодой человек. Вот он улыбнулся. Думаете вам? На вряд ли. Он, конечно, обаятелен и приветлив, но он ничего не делает просто так. Не в смысле, - всегда корыстен, а просто в нем почти не бывает того состояния, что зовется порывом души. И хотя Андрей несомненно умный и образованный молодой человек, что подтверждает и его статус студента дневного отделения исторического факультета СПбГУ, но понять всю прелесть этого состояния не может.  Он слишком серьезно подходит ко всему. Тем более к собственному будущему. Он уже его распланировал (нет, он решительно не понимает, как это жить без распланированного будущего) − метит в аспирантуру, а далее на карьеру преподавателя. Но все это он делает логически − оценивает и принимает решение − дружить, учиться, гулять или что-то еще.
Итак, судьба уже вела ничего не подозревающего Арсеньева к важной встрече. Её марионетками были его двое друзей, которые забрали его гулять по летнему Питеру, а по дороге предложили захватить их общую знакомую, о которой Андрей слышал первый раз в жизни. Хотя Андрею и так было хорошо, а ёще один человек в кампании мог внести и скуку, не смотря на всё это, Андрей согласился. Видимо солнечная погода настолько подействовала на него, что он был способен вытерпеть скучного человека.
Когда он увидел ее, то сразу почувствовал, что рядом с ним женщина. Она была женщиной. Она двигалась как женщина, она говорила как женщина, она думала как женщина. Это импонировала Андрею. В современном мире, где правит унисекс, и ты иногда не знаешь какого пола перед тобой человек, где девушки не умеют ходить легкой походкой, где слабый пол курит и пьет, тем ценнее такие женщины. Арсеньев любовался ею. Мужской взгляд наконец-то отдыхал. "Женщина"  он смаковал это слово, когда глядел на нее.
Она ему понравилась. И в течении последующих нескольких дней он отмечал про себя, что она нравиться ему больше и больше. Впрочем и она заинтересовалась Андреем. Они двигались навстречу друг другу, и такое движение было естественным для обоих. Им стало чем-то естественным, как, например, пища, сон, воздух и ходьба, встречаться и гулять вместе. Их желание быть вместе еще не оформилось в какие-то конкретные желания: целоваться, разговаривать, гулять. Они просто встречались. И если бы Арсеньева спросили в тот момент: "Зачем ты встречаешься с ней?", он бы удивленно пожал плечами и ответил бы обще: "Интересно". Он не знал "Зачем?", но он знал, что встречаться с ней - здорово.
Мир развернулся под градусом. Обычное стало интимным. Андрей уже не раз читал наизусть кому-либо свое любимое стихотворение, но теперь, гуляя с ней по Александровскому садику, он стеснялся, - впервые он делился этим стихотворением как чем-то сокровенным, интимным. Читая шекспировский сонет, он был беззащитен, - она чувствовала его душу. С каждой строчкой он становился все беззащитнее и беззащитнее, - она погружалась в его интимный, личный, душевный мир все глубже и глубже. Разговоры перестали быть разговорами, а стали беседами душ и взаимными открытиями. Если раньше разговор был для Андрея чем-то интересным, тренирующим мышление, то теперь за каждым словом чувствовалась душа человека. Ценным стало каждое слово. Они проникали друг в друга. Первый поцелуй был естественным продолжением слияния двух миров.

Июль и Петербург оказались прелестной парой, рождая акварельный цвета зданий, улыбки сфинксов, что напротив Академии Художеств, новые дворцы, проспекты и соборы. Пессимисты скажут, что это все те же знакомые Спас-на-Крови, Казанский, Исаакиевский или Эрмитаж, но не слушайте их, ведь они пессимисты. Нет, это новый Петербург − с блеском дворцов, брызгами и прохладой фонтанов, нежным ветром и запахом моря. Еще полгода назад не было этого Петербурга, а вот теперь он родился и быстро рос, стремясь куда-то ввысь. От травинки до моста − все тянулось в небо, с каждым днем все выше и выше. Оно смеялось веселыми тонкими облаками над новым городом на Неве, что отчаянно машет и старается взлететь. Петербург с небом так и застыли в июне, − небо манит город ввысь, а он почти оторвался от земли, кажется, вот-вот взлетит, но все не может окончательно оторваться от земли и подземных рек. Маленький дракон, что еще не научился летать.
Когда он повстречал ее, они стали часто гулять по Петербургу. Любое их свидание начиналось с прогулки по этому городу.

Оказывается в нём жил джинн. Любовь разбудила его. Андрей почувствовал в себе небывалые силы, огромную мощь, которыми он ещё плохо умел управлять. Он чувствовал, что способен по повелению хозяина строить и разрушать дворцы. Он чувствовал в себе силы, чтобы строить дворцы. Если бы она пожелала личный Тадж-Махал, то Арсеньев бы положил своё время и свою жизнь на его строительство, не жалел бы жизни других, но построил бы и преподнес ей. И с не меньшим рвением разрушил бы дворец, разрушил до основания, до пыли, будь на то ее каприз.
Силы бурлили в нём. Что дворец? Он чувствовал, что может свернуть горы, лишь бы от этого стало хорошо им двоим. Народившееся сила взорвала все его проблемы и освободила от сковывающих цепей обстоятельств. Ему стало легко жить.
Самым тяжелым в их отношениях были пакеты с покупками, которые носил Андрей. В остальном все было легко. Их отношения были похожи на ручеек счастья, который тек из прошлого в будущее. Такое счастье не только было приятно и бодрило, но главное  его ощущение не проходило. Они просыпались счастливыми и ложились спать счастливыми. Все как будто встало на свои места,  любовь высветила все мелочи и все важное. Жизнь стала ясна как солнечный день. Если раньше Арсеньев спрашивал себя: "Для чего я живу?", "Зачем к чему-то стремиться, ведь, в конечном счете, даже в могилу ничего не возьмешь?" и задавал себе другие вопросы, которые мучают людей на протяжении всей жизни, и на которые не всегда находится ответ, то теперь он смотрел на нее и отвечал себе: "Ради нее, чтобы она была счастлива, ради нашего будущего".
Впрочем, любовь не сгубила его, как делает это иногда с другими людьми. Вот вроде до любви есть интересный, иногда категоричный, но, безусловно, выделяющийся человек. Этот человек заметен, оригинален. Но с приходом этого чувства человек сглаживается, его суждения теперь не так категоричны, он становится спокоен и ему меньше дела до окружающих, в том числе и до бывших друзей. К тому же он становиться похожим на свою половину, тем самым еще более теряя себя. И через некоторое время мы имеем безусловно счастливого, но до того пресного, неинтересного и отчасти ленивого человека, что даже с ним общаться то не хочется. Вот и скушала любовь человека.
Андрею в этом смысле повезло. Он оказался человеком другого склада. Человеком, которого любовь не расслабляет, а еще больше подстегивает к деятельности. Он не уподобился вышеописанным людям, что пассивно качаются на волнах любви, он направил мощь любви в нужное ему русло - в саморазвитие. Еще никогда он не учился с таким упорством, не стремился настолько подыскать более денежную и интересную работу, не жил так полно культурной жизнью. Именно вместе с ней он впервые сходил на оперу, в капеллу. Впрочем, не столько она тащила его куда-то, сколько он хотел был лучше и лучше, чтобы она им гордилась.

Их любовь была самым ценным, что они имели. Любовь давала силы обоим. Андрей прикладывал все усилия, чтобы любовь была еще и сладкой. Он взял за правило время от времени дарить ей цветы. Поскольку зарабатывал он немного, то ограничивался одним цветком, зато самым лучшим. Сначала это была роза. Цветок любви. Ее запах волновал, а красные лепестки были как бархат восхитительны. Одно прикосновение к розе было приятно. Впрочем, розы не всегда были красные. Были и розовые, и даже бело-красные.  Бело-красные розы были замечательны. Снизу белые, цвет лепестков постепенно разбавлялся красным, который уже на конце лепестков приобретал бардовый цвет. Сочетание невинности и страсти. Потом ему захотелось чего-то нового. Однажды, зайдя в цветочный магазин, он увидел свои любимые ромашки. Это были большие садовые ромашки, по какой-то неизвестной причуде сросшиеся вместе. Он купил этот замечательный кустик ромашек и сразу с порога подарил ей, сказав, что это самые его любимые цветы  ромашки, и что она такая же замечательная, как они. Она улыбнулась той самой улыбкой, которую он так любил, взяла их и пошла ставить в воду, попутно объявив, что это не ромашки, а хризантемы. Они от души посмеялись над его незнанием цветов.
Подаренные им цветы часто стояли и не вяли очень долго, бывало несколько недель. Иногда под потолком висел воздушный шарик, с какой-нибудь теплой надписью: "Я тебя люблю" или же вообще без надписи. Шарики тоже жили долго, нехотя сдуваясь и стараясь продлить приятное впечатление их обладательницы.
Он часто говорил ей, что любит. "Я тебя люблю",  были самыми нежными словами, которые он произносил. Для него они были очень интимны. Арсеньев никогда не понимал, как из этих замечательных, ласковых, нежных слов можно сделать разменную монету, которой так часто в жизни пользовались окружающие: "Я тебя люблю. Пошли спать". Отношение к словам любви как к средству соблазна он видел часто. Это было не для него. Он всегда произносил эти слова тихо, иногда шепотом, только когда она была очень близко, чтобы только она могла их услышать.
Как-то Андрей решил, что говорить: "Я тебя люблю" не так уж и интересно и замечательно, а потому стал учить стихи, которые были для него своеобразным признанием в любви. Он признавался ей в этом прекрасном чувстве сонетами Шекспира и четверостишиями Есенина. Они как-то больше отражали его настрой. "Твоя любовь, мой друг, дороже злата, почетнее короны королей, роскошнее богатого наряда, охоты соколиной веселей…"
Он шептал ей стихи-признания чаще всего, когда они лежали вместе. Они могли лежать обнявшись часами, настолько было хорошо. Иногда Арсеньеву хотелось не просто ее обнять, прижать к себе, а как будто вжать в себя, чтобы она была в нем, чтобы даже телами они не расставались. О чем они говорили? О чем могут говорить любящие друг друга? Да обо всем. О подарках, которые надо сделать друзьям на дни рождения, о том, что приготовить покушать, как будут жить вместе, куда сходить погулять, о бытовых проблемах, об учебе и работе. О детях. Кто сколько хочет, и как их назовут. Она хотела девочку, "я бы одевала ее как куколку", он хотел мальчика, чтобы было, кому передать свой опыт. Они перебирали имена, обсуждая, кого как назовут. От всего этого было хорошо и приятно.
Нельзя сказать, чтобы у них была идилия. Пару раз за год они поссорились, но от этого обоим было очень тяжело, особенно второй раз. Тогда у Андрея так болело сердце, как будто его прокололи насквозь. Он даже выпил стопку водки, чтобы успокоить боль. Помогло. Но ссора их длилась не долго. Через несколько часов они помирились и оба почти расплакались от того, что снова вместе. Тогда Андрей позволил пустить себе небольшую слезу. Если он и плакал в тот год, то только от счастья. "Плакал"  сильно сказано, скорее расчувствовался до того момента, как слезы должны были скатиться из увлажнившихся глаз. Тогда он утирал глаза и старался, чтобы она всего этого не видела. Уж слишком было личное.
Было, конечно, что они в чем-то не соглашались, но это было по мелочи и почти сразу решалось компромиссом. Было даже, когда они уставали друг от друга. Тогда Андрею хотелось побыть одному, и он просто уходил, ехал куда-нибудь в конец города, находил уединенное место и там сидел. Так он проводил несколько часов, а потом возвращался к ней. И дальше все опять было прекрасно. Ручеек счастья тек не переставая, опровергая все пессимистические расчеты друзей и знакомых.

Решительно заявляю, что никоим образом, повторяю, никоим, нельзя было вывести их встречу. А тем более развитие таких отношений. И в этой непредсказуемости жизни есть некая пикантность, изюминка, которая делает жизнь привлекательнее и вкуснее.
Андрей познакомился с Надей через знакомых. Почти перед самым Новым годом у одного его знакомого  Алексея должен был случиться день рождения. Приглашенные, молодежь общительная и веселая, решила не просто прийти на день рождения, но и устроить виновнику торжества праздник с играми и розыгрышами. Приглашенных набралось человек двадцать, и решено было собраться у кого-то на квартире, чтобы составить программу и распределить ее подготовку между собравшимися. Вот это-то собрание и проводили у Нади.
Надя была для Андрея существом мифическим, так как они были знакомы заочно, то есть просто знали о существовании друг друга, но не пересекались. Дверь ему открыла стройная, высокая красивая светлорусая девушка. Это была Надя. Она с ним познакомилась, подождала, пока Андрей разденется, пройдет в комнату, где все собирались, и убежала заниматься другими гостями и вертеться на кухне. Она мелькала. Но, даже видя ее мельком, она понравилась Андрею. Ее красоту, хорошую фигуру дополняли обаятельность, легкость, манера одеваться (она была в красной блузке, светло-бежеаой юбке до колен, а ножки подчеркивали светло-коричневые колготки) и, как все больше казалось Андрею, какая-то незащищенность. Она была похожа на лань, красивую, но беззащитную лань. Арсеньев понял, что если бы был одинок, то с этой девушкой бы точно встречался.
Она и дальше порхала между гостями, встречая и усаживая новых, что-то объясняя другим и скрывалась периодически в кухне. Когда началось бурное и веселое обсуждение праздничной программы, она принесла в комнату всем чай, что-то к чаю и, посидев со всеми некоторое время, опять упорхнула. Вскоре Андрей заметил Надино отсутствие и решил ее поискать, так как ему почему-то показалось, что ей нужна его помощь. Андрей посмотрел на кухне, в которой Надя обычно вертелась, но там ее не оказалось, зашел во вторую комнату. Там тоже было пусто. Оставалась только ванная и туалет. Свет горел в ванной. Зашел. Надя стояла босиком в ванной, наполненной водой по ее щиколотку. Она плакала. Андрей подошел, обнял ее и ласково поинтересовался, что случилось, и почему она покинула гостей? Надя как-то растерянно посмотрела на Андрея. В этом взгляде было удивление, что малознакомый человек отчего-то решил ей помочь, облегчение и, как показалось Андрею, искорка радости. Но она только и сказала, что сейчас придет. Андрей все также вежливо попросил рассказать, что случилось. И она стала говорить. В этой исповеди Андрею было не столько важно, что она говорила, хотя она говорила не совсем лестные вещи об одном его хорошем знакомом, на которого Надя очень сильно обиделась, сколько то, что она выговаривалась. Арсеньев знал, что в такие моменты стоит выговориться, поплакать и станет легче. Так случилось и с Надей. Через некоторое время она стала говорить спокойнее  без нотки боли в голосе, а потом и совсем стала спокойным, здравомыслящим человеком. За то время, что Надя говорила, Арсеньев гладил эту красивую лань по голове, в паузы говорил успокаивающим голосом, а когда она закончила, Арсеньеву показалось, что не хватает какого-то штриха, отчасти интимного, отчасти легкого и светлого. Возможно, с этого штриха все и началось.
Андрей ласково погладил ее по голове и нежно:
Все хорошо. Ты красивая, обаятельная девушка. Не переживай так. Ты нравишься людям. И сейчас я тебе это докажу.
И Андрей ее поцеловал. Поцеловал не как до этого  в лобик, а уже с чувством и фантазией  как женщину. Надя ответила. В их поцелуе не было какого-то сексуального оттенка, в нем была ласка. Успокаивающая ласка, которая и закружила в дальнейшем голову обоим.
Человек не всегда осознает, что в какой-то миг с ним происходят важные изменения. Не осознал этого и Андрей Арсеньев. Он понял это только после. А между тем изменения были кардинальными. Говорят, у влюбленных появляется телепатия. Она становится сразу чем-то естественным, и человек о таком изменении даже не задумается. С момента их поцелуя, я могу смело утверждать, что если телепатия появилась не у обоих, то точно у Арсеньева. Когда он вывел ее к гостям, то знал, что у него с Надей будет все хорошо. Когда он ложился в пустой комнате на диван, он знал, что сюда придет Надя и ляжет вместе с ним, и им будет хорошо вместе. Так и случилось. Когда все ушли, Надя вошла в комнату и легла рядом с ним. Они о чем-то болтали, но это было фоном. Им. Было. Хорошо. Вместе. В тот же вечер она сделала ему легкий массаж, они непринужденно и с чувством целовались. А когда он оделся, чтобы уходить, то ему вдруг захотелось раздеть Надю. Она ему это позволила. Так и стояла она передним  нагая и красивая. И беззащитная.  Беззащитность делала ситуацию еще интимнее. Беззащитность делала ситуацию еще прекраснее. Уходя, Андрей знал, что скоро он сюда вернется, и они станут любовниками.

Когда она села на диванчик, нашла в альбоме его фотографию, нежно поцеловала ее и сказала: "Я ему никогда не изменю", то Андрей почувствовал себя свиньей. "Зачем?" и "Как ты мог ей изменять?" сразу вспыхнули в его мозгу. "Она сидит счастливая, в ней живет любовь к тебе, она тебя любит, любит, а ты…" Арсеньеву стало тяжело на душе, стало давить, как будто кто-то насыпал в душу много тяжелых камней в несколько тонн каждый. Захотелось, чтобы тяжесть исчезла, чтобы было легко как раньше, чтобы счастье не давил и не затмевал этот "каменный" вес. Захотелось выговориться, чтобы стало легче. Рассказать ей, непременно ей, потому что только ее прощение может снять этот груз. От этой мысли сразу стало легче. Андрею захотелось обнять ее и сказать: "Ты знаешь, любимая,  я тебе изменял. Я не хотел причинить тебе боль, не хочу и теперь, но мне очень от этого тяжело. Прости меня. Я пойму, если рассердишься, не захочешь меня видеть, но, пожалуйста, прости".
Андрей опять внимательно посмотрел на нее. Счастье переполняло ее. "Как ты можешь сделать ей больно!", заговорил откуда-то рассудительный и жесткий голос. "Как стало неприятно, так сразу заскулил? Терпи. Тебя к Наде в постель никто не тянул, да и к Маше тоже. Сам виноват. Посмотри на нее еще раз. Видишь, какая она счастливая. Это потому что ты рядом. Ты хочешь все разрушить? Это только в фильмах прощают и понимают, а в жизни все по-другому. Она гордая, она не простит, а если простит, то не покажет виду. Ты что, хочешь все ваши отношения пустить под откос! Не дам. Молчи. Это твой грех. Может и не узнает, а если и узнает, то после. Пусть будет счастливой". Андрей внял голосу рассудка, но легче от этого не стало. Стало хуже. К тяжести на душе прибавилось и понимание того, что теперь за собой надо следить, теперь любимую надо оберегать не только от ударов жизни, но и от себя. От себя, от тех поступков, ее знание о которых расстроит все их отношения. "А значит…", шепнул кто-то гадким чересчур елейным голосом. "А значит, - пришлось признать Андрею, - придется врать". Единственный человек, с которым можно было поговорить откровенно, перестал быть таковым. От этого понимания стало грустно. Внутри что-то рождалось. Арсеньев поглубже заглянул себе в душу и увидел по щиколотку воздвигнувшуюся стену. Стены из кирпичиков лжи, недоговорок и тяжести на душе. Стена как-то сразу отдалила его от нее, встала между их любовью. И в мозгу сверкнуло еще одно знание - теперь с ней будет не настоящий он, со всеми своими проблемами, радостями и несчастьями, поражениями и победами. Теперь с ней будет он прошлый, теперь он будет играть в себя прошлого  не изменяющего. К сожалению, Арсеньев не задал после этих мыслей самого главного вопроса: "Возможно ли любить и не быть искренним, не быть самим собой?" В стенке выстроился еще один ряд кирпичей.
Все эти мысли пролетели в мозгу за несколько секунд. По лицу Арсеньева не возможно было увидеть все его колебания, внешне он оставался спокойным. И тут Андрея захватило желание узнать, ухаживает ли за ней кто-то. Что она скажет на это? Как прореагирует? Есть ли у него соперники? Андрей обнял ее, повалил вместе с собой на диван и принялся расспрашивать. Результат сделал Арсеньева еще большей свиньей,  она была верна, как Пенелоппа. Это подтвердили и другие.

В последнее время любовь представлялась Арсеньеву как бесконечный, многообразный ковер. Ковер любви, ниточками в котором были события их личной жизни, а рисунок отображал реальность. Все в этом ковре было как на ладони, ничего нельзя было скрыть. Они плели его своими действиями. Их радость переливалась в ковре яркими жизнеутверждающими красками. Там был жизнелюбивый травяной зеленый, страстный красный, успокаивающий небесно-голубой, оптимистичный солнечно-желтый. Их интимная линия тянулась простым, но изящным узором и была сначала красной, потом зеленой, далее небесного цвета, а потом опять вспыхивала красным. Линия их отношений была почти вся солнечно-желтая и иногда разбавлялась зеленым цветом. Играли цветами линии приятных моментов, взаимных открытий друг друга и множество других. Все они плели сложный, но изящный, веселый, гармоничный узор. И на фоне этого, еще сильнее, еще больнее и назойливее выдавались несколько черно-фиолетовых нитей  арсеньевских измен, лжи, недоговорок. Эти нити били в глаза, постоянно заставляя видеть себя. Как только Андрей представлял отношения с любимой, то сразу упирался в эти зловещие нити. Удивительно, нитей было всего несколько, на большом ковре их прекрасных отношений они занимали очень мало места, но этим они еще более выделялись на всеобщем фоне, внося ужасную дисгармонию в радостные цвета и разрывая сложный узор. Черно-фиолетовые нити сразу приковывали к себе внимание, и казалось, что они здесь самые главные, самые важные, самые объемные. Через некоторое время Андрей Арсеньев настолько застрял в нитях лжи, измен и недоговорок, что ему стало казаться, что кроме этих нитей уже ничего не существует, что они определяют весь цвет и узор их ковра любви и настолько заметны, что видны всем. В этих нитях он видел начало разложения их отношений. Нити сплелись в паутину и стали затягивать, разрушать собой следовавшие за ними прекрасные яркие узоры. Лицо Арсеньева покрылось такой паутиной, и он стал видеть, что вскоре весь ковер любви покрылся черно-фиолетовыми трещинами, а он сам стал огромным черным пауком, который автоматически вплетает в новые радостные яркие узоры черно-фиолетовый цвет. И он не мог уже ничего поделать  вплетать черно-фиолетовую ложь и недоговорки стало его природой. А его прошлые измены  как плесень  испортили все содержимое. И если она не видела ужасающую картины разложения их любви, то Арсеньев наблюдал ее постоянно. Это стало его бременем. Он мог только прекратить плести ковер  разрушить все их отношения. Через признания. Лжи. Измен. Недоговорок. Ему бы тогда предстояло предстать перед ней в истинном лике  лике страшного паука. И здесь в нем рождался страх,  что она, признав в этом страшном пауке своего любимого, не простит его за столь жуткое осознанное превращение. А значит, не разрушит те злые чары, что он наложил на себя. Жизнь Арсеньева становилась похожей на сказку  только признав в чудовище-пауке все еще любящего и страдающего человека, любимая сможет снять с зачарованного этот ужасный образ. И Арсеньев теперь выбирал, на что же решиться  оставаться жутким пауком в образе прекрасного принца или же решиться показать свою истинную натуру, возможно, навсегда тем самым потеряв для нее свой прекрасный облик и остаться чудовищем. Арсеньев раздумывал, автоматически вплетая в чудесный узор черно-фиолетовые тона.
Но жизнь решила за него.

Андрей этого ожидал, но все равно не был готов. Как смертник, знающий, что его казнят, все равно не успевает подготовиться к своей смерти,  так и Арсеньев не был готов. К разрыву. Отношений. Все его недоговорки, ложь и муки совести взорвала открывшееся ей правда. Что он ей. Изменяет.
Все произошло быстро. Он зашел за ней. Открыла. Провела на кухню. Поставила чай. А потом сказала, что «Все». Она не хочет его видеть, она все знает. Она говорила все то, что говорили до нее поколения таких же обманутых женщин, что вы слышите из телевизора, читаете в книгах или газетах, видите в кино или театре. И не смотря на все это, на то, что казалось бы, - к таким словам можно подготовиться, Арсеньев все равно не смог слышать их спокойно.
- Ты. Мне. Изменял. Уходи. Я. Не хочу. Тебя. Видеть.
Он на все жизнь запомнил слова такими разрезанными, когда каждое слово бьет дубиной, впивается в мозг и выжигает саму себя. Она стала льдом. Она говорила льдом, от нее веяло льдом, она была льдом. От нее были ожоги. Как сухой лед способен обжигать, так и ее слова порождали в нем жар. От минусовой температуры отношений ему стало жарко. На лбу выступили небольшие капельки пота, стало душно. Его обдало волной огня, которая на мгновение поселило отчаяние и безысходность. На мгновение кто-то обреченно-жалостливо сказал в нем: «Все». И после этого «Все» мир взорвался, уничтожив все, что он любил. «Все» с легкой небрежностью расплющило надежду, списав их прекрасные отношения на помойку истории. «Все» превратилось в солнце и высветило одиночество. Опять. Одиночество. Души.
Андрею захотелось заплакать, просить, чтобы кто-то вернул все обратно. Признать себя слабым. Неправым. Но зачем так поступать с ними? Зачем жизни - этой бездушной ханже - так делать? Неужели кому-то мало мучений его совести, что решили так добить? «Ладно, я  мучаюсь, - думал Арсеньев, - но зачем ее мучить открывшейся правдой? Ей же больно! Неужели для кого-то ее счастливое неведение было хуже чем нынешнее горе? Зачем ее через меня бьет жизнь?»
Андрей Арсеньев взял себя в руки. Воля погасила душевную боль и подчинила себе мозг. Щелчок. Ясность мысли. Мозг Арсеньева был ясен как никогда. За секунду он просчитывал множество вариантов, предлагал решения возможных ситуаций и анализ показывал, что, возможно, все не кончено. Когда она замолчала, Арсеньев выдержал паузу, а потом заговорил. Он говорил, говорил, говорил. Никогда он не был так открыт, так логичен, так тактичен, искренен и серьезен. Никогда он не находил так быстро ответы и не был так красноречив. Но все это билось как птицы о прутья клетки. Она могла бы простить, если бы он сам ей рассказал, но не могла простить после того, как узнала от посторонних, так как больше не верила ему. Искренность Андрея теперь работала против него, так как она подтвердила измены, но уже не могла убедить, что он раскаивается и до сих пор любит ее. Потому что. Она. Ему. Не верила.
Все старания Андрея оказались напрасны. Она выслушала его. Попросила уйти. Это означало конец всему. По ее виду было понятно, что никаких отношений больше быть не может. «Все». Даже если бы она его простила, то видеться, но не быть вместе было бы мукой для обоих.
Когда он с побитым видом оказался на лестничной клетке, она закрыла дверь. Он успел только сказать: «Прощай». Он не сомневался, что больше ее не увидит.

Начало этой истории произошло еще до разрыва. Тогда Андрей Арсеньев работал на одном из тех петербургских заводов, что во времена СССР выпускали серьезную государственную продукцию, в данном случае ракеты "земля-воздух", а ныне представляют из себя жалкое зрелище: разворованные корпуса, бесхозность, запустение. Такие заводы тянутся иногда на километры, и идя между корпусов чаще встретишь бездомных собак, чем рабочих. Бездомные собаки  признак таких мест. Они бегают стаями и не бояться людей. Столько не ловят собак, меньше их не становиться.
Было 8 часов утра. Смена Андрея подходила к концу, когда мимо пробежала очередная забитая собака, за которой непринужденно бежал выводок щенков в шесть. Щенки все были черненькие, по комплекции похожие на маленьких медвежат и отличались друг от друга только разным расположением белого пятна на шкуре каждого. У одного белое пятнышко было на передней правой лапке, у другого в конце хвоста, у третьего оно красиво легло на лбу, аккуратно посередине. Остальные хоть и имели белые пятна, но не были так симпатичны, как эта троица.  Андрею приглянулся белый щенок с пятном на лбу. Арсеньев поманил щенка свистом. Щенок радостно побежал на свист и подбежав, лизнул ладонь Андрея. Арсеньев его погладил и стал периодически отходить, что бы научить щенка сразу бежать к нему. Для этого Андрей сходил за хлебом, и когда щенок подбегал, то поощрял того очередным куском хлеба.
Собака побыла со щенками у цеха Андрея какое-то время, а потом побежала с пятью щенками дальше. Белолобик все еще играл с Андреем и не торопился присоединиться к своей матери с братьями и сестрами. Видя, что щенки не все, собака остановилась, взглянула на игру Андрея с кутенком и пристально посмотрела на Арсеньева. Арсеньев ответил взглядом. За какое-то мгновение все решилось. Собака будто сказала своими глазами: "Ну, что ж, я тебе его оставляю", на что Арсеньев ответил: "Оставь". После чего собака побежала дальше, удаляясь от Андрея со щенками все дальше и дальше.
Поиграв еще немного со щенком, Андрей приказал щенку его ждать "здесь", а сам пошел по делам. Щенок посмотрел Андрею вслед и, как только тот скрылся за углом цеха, побежал за ним. Нагнав Андрея, Белолобик затрусил сзади. Андрей приказал идти обратно и рукой показал направление, на что щенок хоть и остановился, но обратно не повернул,  и как только Андрей пошел дальше, то опять затрусил за Арсеньевым. "Ладно, - подумал Андрей, - пусть бежит сзади". Однако как только Андрей стал подниматься по лестнице, на которую не мог забраться щенок, то Белолобик, осознав, что не может следовать за хозяином, жалобно заскулил. Белолобик жалобно скулил до тех пор, пока Андрей не спустился к нему. Тогда щенок оживился и стал дальше бежать за Андреем, куда бы тот не пошел. В цех, естественно, собакам было нельзя. Поэтому Андрей затворил за собой дверь, оставив Белолобика на улице. На что Белолобик устроился у двери и стал еще жалобнее и громче скулить. Белолобик скулил, что было сил. Если у собак есть души, то он точно вложил в скулеж всю свою душу. Он скулил так, как будто потерял все самое ценное на свете и по этому ужасно тоскует. Скулил инстинктивно, не для цели, как это делают взрослые собаки, и тем еще жалостливее был его скулеж. Он как будто говорил: "Вот хозяин ушел. Я один. Мне плохо". Белолобик скулил, скулил, скулил. Минут через десять Андрей не выдержал и вышел успокоить щенка. Как только Белолобик увидел хозяина, то моментально перестал скулить и стал лизать ладонь Арсеньева, чем совсем подкупил хозяина. Так за игрой со щенком и его дрессировкой подошла к концу смена.
Вести Белолобика домой не хотелось. Сначала, как минимум, надо было обговорить с матерью, поэтому Арсеньев попросил сменщиков подкармливать щенка до следующей его смены. "А там видно будет", - решил он.
Зная, что Белолобик увяжется за Андреем, когда он пойдет домой, Арсеньев просто решил уйти от щенка. Как только тот добегал до Андрея, Арсеньев брал щенка и относил обратно к цеху. Щенок догонял, Андрей относил. Итак несколько раз. Это заняло минут двадцать, пока щенок на что-то не отвлекся, не потерял Андрея из виду. Тогда Белолобик опять заскулил, но Андрей к нему не вернулся.
В следующую смену Андрея щенка уже не было. По видимому Белобика не прикормили, а тот и убежал, чтобы найти себе пищу. Нельзя сказать, что Андрей сильно расстроился, но чувство досады осталось.
Прошло несколько месяцев. Арсеньев расстался с ней и терзал себя вопросом: "Стоит ли восстанавливать отношения?" В последнее время он чувствовал, что это возможно. Но разрыв дался Андрею не просто, боль жила до сих пор, а еще большой и новой боли не хотелось. Ответ пришел неожиданно.
Как-то проходя между цехов, Андрей увидел, как из отворявшейся двери какого-то цеха выбежал Белолобик и стал весело прыгать и вилять хвостиком  встречал рабочих этого цеха. Когда Арсеньев прошел мимо щенка, то Белолобик не обратил на него никакого внимания  не узнал. Андрей посвистел и позвал щенка по кличке. Щенок не откликнулся. И тогда Андрей понял. Понял, что если кого связывала вместе радость, то расставаться будет не просто, но если отношения были не серьезны, то они скоро позабудут друг о друге. Так было со щенком. Тогда он скулил от горя, а теперь не замечал Андрея. "Если мои с ней отношения были не серьезны, то не стоит их возрождать, а если это было не так, то просто мы расстаться не сможем",  рассудил Арсеньев. Теперь оставалось только ждать, прислушиваясь к своему разуму и сердцу. "Что же будет дальше?"
Возможно, Арсеньев правильно положился на жизнь, пологая, что время все расставит на свои места. А возможно и нет, этого уже не узнать. В одном Арсеньев не ошибся,  жизнь его куда-то бурно понесла.
По началу, Андрей успокоился. Разрыв их отношений снял душевную нервозность, ощущение неправильности положения. Арсеньев ходил с ясной головой и спокойствием в сердце. Но так продолжалось около двух недель. А потом он ощутил пустоту. Сначала она проявлялась смутно  в желании иметь что-то. Что ему не хватало, он и сам не мог понять. Но чего-то явно начинало не хватать. Андрей заметался, ускорил ритм жизни. Несмотря на то, что лето его всегда располагало к отдыху, отрешенности от обыденных дел, он стал успевать за день намного больше. Он стал крутиться в новых кампаниях, началась череда новых знакомых и возобновление кутежей. Но и этого было мало, всё равно чего-то не хватало. Арсеньев стал потихоньку бродяжничать. Он уже давно мечтал стряхнуть с себя город, выйти в солнечный летний день на улицу, сесть на первый попавшийся транспорт, а потом на любую подошедшую электричку и ехать. Ехать в никуда, ехать просто так, пока хочется смотреть в окно на быстро меняющийся пейзаж. Ехать, пока за окном к чему-то не потянет или электричка не приедет на конечную. И выйти там, где нравится. Не важно - крупный город или поселок, полустанок или лес. И не важно, сколько будешь наслаждаться местом - день, час, минуту. Ты можешь себе ради мгновения потратить день в ожидании поезда или спать где придется. Поэтому Арсеньев взял отпуск и стал пропадать из дома на несколько суток. Позавчера он гуляет в кампании одного знакомого, вчера срывается и едет в пригород в гости к одной милой девушке и ночует у неё, а сегодня он садится на электричку и едет в другой город к своему брату и ночует там, а после сходит в Богом забытой деревушке, чтобы пять минут наслаждаться красотой леса.
Андрею понравилась бродячая жизнь. Он с радостью мотался по Ленинградской области, а в редкие заезды домой наслаждался прогулками по Петербургу. Ему нравилась смена впечатлений. Подыгрывала и погода. Лето стояло теплое, почти не дождливое, а если дождь и случался, то был не сильным и тёплым. Такой дождь приносил ещё большую радость от путешествий.   Это радовало Арсеньева, - он любил не только сам процесс путешествия, но и калейдоскоп новых впечатлений. К тому же бродяжничество приносило ощущение легкости бытия. Такую легкость и свободу передвижения Арсеньев не ощущал очень давно. Он снова открыл для себя их. Особенно свободу передвижения. Если раньше он ездил куда хотел, только выделив на это время в своём графике на будущее, терпеливо ждал этого дня и только тогда наслаждался поездкой, в общем, был человеком не импульсивным, то сейчас он почувствовал всю прелесть путешествия. Хотя он и был ограничен наличием средств, но это было внешнее ограничение, а не внутреннее. Внутренняя свобода проснулась и толкала к новым сладким для неё путешествиям. Поэтому он спокойно шёл по незнакомым ему улицам и городам, и этого уже хватало для счастья. Поскольку деньги были, то оставалось только найти ночлег. Единственный вопрос, который волновал - где он будет ночевать сегодня? Этот вопрос жил в нём постоянно, пока Андрей не находил себе ночлег. "Куда едем, сир? И где будем ночевать?" - спрашивал его каждое утро внутренний голос. И не всегда Андрей знал ответ, но это его нисколько не расстраивало. Если он не оставался на второй день в гостях, то благодарил за гостеприимство, прощался и выходил на улицу. Погуляв, под конец дня он не всегда находил квартиру или дом. В таких случаях, а иногда просто из желания, он спал на сиденьях на вокзале, ожидая утренней электрички, на скамейках в саду, в поле, в лесу на стволах поваленных деревьев. Оказалось, что летом можно найти много мест для сна.
Впрочем, ведение бродячего образа жизни не означало, что Андрей был похож на неухоженного человека. Он следил за собой, моясь при случае, и периодически заезжал домой для смены белья и комфортного сна. Дом стал для него перевалочным пунктом между путешествиями. Он проводил в комфорте дома несколько дней и снова исчезал.
Так прошёл месяц. С возвращением на работу закончились и путешествия. Шёл август, Андрей ещё наслаждался летом, но первые итоги можно было подвести. С разрыва уже шёл третий месяц, но он ощущался всё острее. Нити, соединяющие Арсеньева с ней оказались прочнее, чем он думал. Ощущение пустоты вернулось вновь. Но он уже знал, что это за пустота  ему не хватало её. Он так и не смог проститься с ней. Он ловил себя на мысли, что мечтает снова её обнять, поцеловать, приласкать. Она осталась единственной женщиной, которую он желал. Андрей оглянулся и увидел, что за всё это лето ему никто так и не приглянулся. Он не обращал внимание на других девушек, хотя в него успела влюбиться одна его симпатичная знакомая. Ещё бы пару лет назад он бы прореагировал, а тут просто отнесся к ней как к другу. Нет, он отмечал интересных девушек. Но он понял, что отмечал только тех, кто был похож на неё. Он встречал интересную девушку, знакомился с ней, общался и автоматически, что его сильно поразило, когда он это понял, сравнивал её с любимой. "А моя то лучше", - думал он про себя и ловил себя на слове "моя". "Неужели я до сих пор с ней не расстался?" - спрашивал он себя. Через некоторое время он честно ответил: "ДА". Потому что, когда он представлял, что с ней случилась беда, ему становилось больно, а от одной мысли, что она может встречаться с другим, а не с ним, вспыхивала ревность. Он так и не привык спать один, ему казалось ненормальным, что рядом не тепла её тела.
В придачу на него обрушилась куча символов, постоянно твердящих: "Нельзя расставаться с любимым человеком. Им надо дорожить". Арсеньев включал телевизор, а там шел сериал, в котором умирал кто-то из любимых. Открывал книгу, а там несчастная любовь. В одной беседе ему в качестве примера привели случай, когда двое любящих расстались, и теперь оба несчастны. Кто-то выдал ему, что от любви отказывается только дурак. Всё это валилось на него неожиданно в течение месяца. Огонь  начинавшейся внутренней войны всё больше разгорался.
Опять всплыл вопрос: "Может, восстановить отношения?" Начался диспут с мнениями сторон. В Арсеньеве как будто поселились две партии, каждая из которых имела своих сторонников, программу и взгляды на действительность. Диспуты иногда напоминали средневековье,  когда обе стороны исчерпав свои аргументы начинали бить своих противников. Оружием в такой драке были эмоции Андрея. Партии в драке побеждали попеременно, что выматывало ещё больше. Иногда он вставал в радостном настроении и чувствовал, что они помириться и всё будет прекрасно как прежде. А иногда вставал злой, жизнь рисовалась в черном цвете, и намёк на счастье даже не проскальзывал. В такие моменты Арсеньев давал себе слово, что забудет её, и посылал к черту мысли о налаживании их отношений. Но чаще всего он забрасывал этот гадкий вопрос в отдаленные края памяти и жил спокойно, пока вопрос не давал о себе знать опять. Такая война мнений длилась до октября.
У Андрея и раньше покалывало сердце. Кольнёт быстренько, как иголочкой, и пропадёт. Поскольку Андрей всегда отличался хорошим здоровьем, то такие покалывания он игнорировал, так как никаких осложнений после малоприятной процедуры не было. Но в последнее время иголочки вонзались в сердце всё чаще и чаще, да и становилось больнее. Теперь было ощущение, что в сердце вонзили большую острую иглу и расшатывали её в ранке. Если в начале боль была резкая, острая, быстрая как вспышка, то теперь после вспышки начиналась боль ноющая, которая пытала около минуты. Потом всё исчезало.
В октябре Арсеньев решил всё же навестить врача. Вывод врача был не утешительный, - у Андрея оказалось слабое сердце. Теперь Андрей ко всему прочему не должен был нервничать. Переживания отныне грозили обернуться неприятностями для здоровья, вплоть до инфаркта.
Если раньше Андрей помалкивал о покалываниях, не считая нужным заставлять нервничать своих близких, то обследование с диагнозом тем более скрыл. Внешне он так же оставался спокойным, но внутри снова разгорелась война. Пошатнувшееся здоровье заставило  его поменять своё отношение к действительности, в том числе и к разрыву с ней. Расстроенное сердце торопило его, а внутренний голос вторил: "Какой-нибудь инфаркт для тебя не за горами, а ты до сих пор не смог отвыкнуть думать о ней. Хотя бы помирись, наладь контакт, по крайне мере перестанешь мучить себя и восстановишь душевное равновесие. Ты же весь издергался из-за вашего разрыва. Так и помрешь не помирившись с ней? Не откладывай, время уже тикает. Ты знаешь, что ты виноват. Так исправь ситуацию. Нет, ты только представь - ты при смерти, а любимый человек тебя проклинает. Кошмар. Беги, несись, скажи ей, что любишь до сих пор, пока не поздно". Но душа сопротивлялась этим доводам: "А если отвергнут? Опять стопка водки как лекарство для снятия боли и ускоренного заживления душевных ран? А ведь нервничать нельзя. Не лучше ли не теребить струны души и отдаться магии времени. Время как доктор, хотя душевные раны и не лечит, но боль от них постепенно ликвидирует, а  памяти помогает забыть. Не время ли лечило прежние раны? Так почему бы не довериться времени, а не этому оптимистичному внутреннему голосу". Душа требовала спокойствия. За несколько месяцев она так измоталась, что нуждалась в бездействии. Андрею иногда хотелось, чтобы душа заснула, а внутренний голос замолчал. Арсеньеву нужна была передышка, отрешенность от душевных проблем. Но этого не происходило, они постоянно требовали решения. Тогда Андрей ещё больше заполнил свою жизнь учебой, работой, занятиями спортом. На внутренние битвы времени не оставалось. Почти. В редкие выходные, в свободные минутки, появлявшиеся при поездках по городу, битвы начинались вновь. Начинались с того места где закончились и продолжались с удвоенной силой. Аргументы, чувства и желания бились между собою или стояли в одном строю. Иногда Арсеньеву хотелось сорваться, приехать и наладить с ней собственное счастье, но этот порыв встречался с червём сомнения, парализующим инициативу риском провала и страха быть отвергнутым. Иногда Арсеньева охватывала злоба на неё за то, что до сих пор любя его, это он знал почти наверняка, она так пассивна и не идёт ни на какой контакт. Иногда его накрывала волна желания, желания быть с ней, её обнимать, целовать, быть ласковым. Иногда в Андрее рождалась ярость на такое нелепое и дурное положение вещей, он злился на себя, на неё, на весь мир за равнодушие к его проблемам. Тогда ярость нарастала в нём всё больше и больше, заполняла его всего и закипала. В такие моменты Андрей бил по всему рядом находящемуся. Когда начинали болеть кулаки, ярость стихала. В последнюю вспышку ярости он сжёг все её фотографии, даже те, которые снимала она. Фотографий набралось много, около полусотни, он рвал их долго, с ожесточением. И с каждой фотографией ярость уходила. Но он успел. Когда волна ярости окончательно отхлынула, в мусорном ведре язычки пламени плясали на глянцевых изображениях. Через несколько дней при уборке наткнувшись на чудом уцелевшие снимки с ней, Арсеньев бережно убрал их в опустевший альбом.
Все эти битвы выматывали Андрея. Выматывали не только душевно, но и физически. Он теперь больше уставал, не высыпался, и покалывало сердце. И Арсеньев сдался. Он решил всё же пойти к ней и побеседовать. Пусть может быть у него ничего не выйдет,  ему скажут больше не приходить или просто не пустят на порог, но это всё же лучше, чем нынешнее состояние. У Андрея будет хотя бы определенность, с которой можно если не принять, то смириться. Время не так уж плохо залечивает душевные раны и затмевает память.
Но душа всё равно вопила от возможной предстоящей боли.
Пальцы автоматически нажали код на двери и схватились за ручку. Рука автоматически открыла дверь. Знакомый грязно-зеленый цвет стен. Он поднимался по этой лестнице не одну сотню, если не тысячу раз. Автоматически перебирая ногами, он вспоминает картины. Вот они поднимаются к её квартире. Она впереди в своей черной шубке, он чуть сзади с пакетом продуктов. Они их купили после прогулки в магазинчике рядом с домом. А вот уже её лестничная площадка. Здесь они стояли летом и долго целовались. И было настолько хорошо, что казалось просто невозможным отпустить её из своих объятий, чтобы она смогла открыть дверь, находящуюся в метре от них. Метр. Вот и теперь он в метре от её двери. Метр. Насколько он легко и со счастьем перешагивал через него и в предвкушении встречи звонил в звонок. Вот он звонок. Всё так же в метре. Всё так же на своём месте. Но теперь уже другой  хищный. Звонить теперь в него не радостно, а тревожно. Метр. Проклятый метр, перешагнув который уже не отступить. И скребется душонка, умоляя уйти, так его и не перешагнув. Но её голос слаб. Шаг.
Андрей позвонил в дверь. Прошло несколько секунд. Но дверь не открылась. Захотелось убежать, прикрывшись мыслью, что никого нет дома. Но Андрей одёрнул себя и позвонил опять. Через несколько секунд дверь открылась. Открыла она.
 Проходи.
Он вошёл.
 Чай хочешь?
 Да, замерз.
Она пошла ставить чайник. Он был потрясен. Он ожидал чего-то другого: что перед ним захлопнут дверь, не откроют, она будет ругаться, а может заплачет и задаст выбивающий из колеи вопрос: "Зачем ты пришёл?" Но этого ничего не было. Была вежливость. Его встретили как прежде, когда он приходил к ней. Тогда она тоже ставила чай, он пил и грелся. А за окном была такая же холодная зима. Что значит такая встреча? Что она всё простила? И ему не придется проходить тяжелую стадию на пути к примирению?
Арсеньев разделся и прошёл на кухню. Сел за стол, она напротив него.
- Как дела? - поинтересовался Андрей.
- Хорошо, а у тебя?
- Нормально. Сессию сдаю. Тяжело конечно, но я справлюсь. У тебя то как учёба?
- Тоже нормально.
Чайник вскипел. Она встала и разлила чай. Стали пить.
- Ты сейчас работаешь? - спросил Андрей.
- Нет.
- Что так?…
При вежливой, доброжелательной форме разговор шёл очень напряженно. Было ощущение, что с Андреем разговаривают из вежливости. Напротив него сидел до сих пор самый дорогой человек в его жизни и больно бил в сердце вежливостью. Теперь Арсеньев начал понимать, почему его так спокойно приняли. Пока есть чай и несколько тем для разговора, он ещё может посидеть, но когда чай и темы  закончатся, на него посмотрят с вопросом: "Вы не хотите уйти?" Даже если он найдёт предлог остаться, то ничего не изменится. Равнодушие. Это понятие предстало теперь очень чётко, почти осязаемо. Равнодушие висело в воздухе, плескалось в чашке с чаем и летело волной в ответах на вопросы. Оно добралось до Андрея и стало его терзать. Это был худший вариант их отношений. Уж лучше бы обиделась, ненавидела. Равнодушие ударило и свалило дух Арсеньева наповал. Андрей сам всегда говорил, что пока вас любят, с вами ссорятся, ругаются, вас ненавидят или проклинают, - значит, вы дороги человеку. С человеком прекращаются отношения, когда вы становитесь равнодушным к нему. Теперь его слова добивали его самого. Он стал для неё пустым местом. Неужели это возможно? Или вся их любовь была фикцией. Ему говорили, что она плакала, переживала, а он увидел другое. Неужели её равнодушное отношение - правда? Андрею захотелось скрыться от этой дикой, бездушной, жестокой ситуации. Всё летело прахом. Какие можно с человеком завязывать отношения, если он с тобой так?…

«Арсеньев встал чтобы уйти, но видимо надежда остановила его. Он просто подошёл к ней, встал на колени и обнял её ноги, положил голову на её коленки.
- Отпусти! - Потребовала она. - Отпусти, я сказала!
Андрей не отпускал.
- Ну, хорошо, сиди так. - И она равнодушно принялась пить чай. Так длилось минут пять. За это время равнодушие сползло с нее, и по истечении пяти минут она уже тихо кротко попросила. - Отпусти.
Андрей не отпускал. Она не выдержала.
- Зачем ты сюда пришёл? Всё кончилось, слышишь. Я тебя больше не… не… - Так и не договорив этого слова она заплакала. Закрыла лицо руками и заплакала. Из неё выходила боль, от слёз становилось всё легче и легче. Слезы лились, и было ощущение, что слезы эти постепенно, но неуклонно смывают образовавшуюся плотину в душе. Сначала слезы медленно подтачивали большую укоренившуюся боль,  ручейками сметая мелкие обиды, а когда она зарыдала, слезы нахлынули волной и в несколько волн смели всю боль из души. На душе становилось всё легче и легче, и появились первые ощущения ручейка, легко и весело бегущего вперед к чему-то светлому и радостному. Таким ручейком в её душе прежде была их любовь. Возвращалось спокойствие и отсутствие боли.
Вскоре она перестала плакать, вытерла слезы и нежно посмотрела на Арсеньева. Она погладила его по голове.
Арсеньев был мёртв.
Его похоронили на Смоленском кладбище. Как войдете, поверните направо и идите по мощеной булыжником дороге. Сначала справа вы встретите сожженный склеп Кристиана Людвига Коха, чуть далее будет черный обелиск Алозия Адамовича Ясинского. Пройдя ещё немного, слева вам бросится в глаза полуразрушенный засыпанный листьями, но до сих пор красивый и имеющий шарм, склеп-полуротонда пепельного цвета в античном стиле. Две изящные колонны будет разделять столп, в нижней части которого помещена полустертая надпись: "Гюстав Бауэрмайстер" с двумя важными для этого места датами. Сразу после склепа сверните налево, и упретесь в черненькую оградку с шишечками. Это его могила. "Арсеньев Андрей Сергеевич. 17.04.1980 - 15.01.2003". Его соседи теперь Карл Кесслер, Маргарита и Герман Радловы, Георгий Александрович Эггер, Мария Степановна и Николай Федорович Ступицыны.  Давно умерло большинство соседей Андрея, могилы их не ухожены, поломаны и забыты. А у него чистенько. И растут ромашки, высаженные чьими-то заботливыми руками».

Видение промелькнуло перед Андреем. Он встал, поблагодарил за чай, и стараясь сохранить твердую походку, он с ватными ногами пошел одеваться. Ничего не значащие слова прощания. Звук закрываемой двери. Лестница.
Андрей спускался. Душа была пуста. Делать ничего не хотелось. Он продолжать двигаться, дышать и жить теперь лишь по привычке. Он существовал. Теперь самое сложное в его жизни – выжить после сегодняшнего вечера.
 
Эпилог
Рассказывая эту историю, мне захотелось ее подкрепить и документально. Письмами от Андрея к ней. Я думаю, он не обидится на это.
Письма, что будут опубликованы ниже - письма не простые. Они никогда не были отправлены, так как Андрей не считал возможным показывать кому бы ни было свои слабости, а особенно любимой, ведь он должен быть для нее опорой, а не она ему. Поэтому написанные письма оставались лежать в его письменном столе.
Письмо 1 относиться к времени до разрыва их отношений, Письмо 2 было написано уже после их расставания.

Письмо 1.
"Я сейчас сижу на этой опостылевшей работе и душевно хандрю. Может быть после этого письма ты увидишь меня в несколько другом ракурсе, но я бываю и такой (хотя редко - несколько часов в месяц). Писать письмо мне проще, чем говорить все это по телефону, не только из-за посторонних, но и из-за кратковременности такого периода.
Может быть настала черная полоса в моей жизни, может это переход к чему-то новому, но я знаю одно - я очень устал. Устал от всего, что меня окружает. Мне надоела работа, терпеть уже не могу учебу, библиотека - монстр, которые съедает почти все мое свободное время, остальное поедается друзьями и знакомыми, которым не могу отказать во встрече, так как либо давно не виделись, либо я им нужен. Проблемы, проблемы, проблемы… Я устал. Устал от работы, учебы, тренировок, занятий в клубе, друзей и знакомых. Хочется отдохнуть, но встаешь и говоришь себе  "надо". И с этим "надо" опять надеваешь маску сильного, выносливого человека и идешь в этот бесконечный бой. Сейчас я слаб, но когда ты получишь это письмо, я буду говорить и чувствовать при встрече, что все хорошо. Буду весел, приветлив и здоров, потому что иначе не выживешь. Завтра я буду решать все свои проблемы, а может начну даже через несколько часов, но чтобы я ни говорил тебе, когда ты позвонишь, знай только одно - ты нужна мне. Пожалуйста, приезжай. Мне не хватает тебя очень сильно, мне не хватает иногда сил и хочется послать все к чертям собачьим. Я бы бросил, но "надо", иначе дальше будет еще хуже. Я бы бросил, но у меня нет свободного времени, чтобы потом брошенное восстанавливать.
Мне не хватает тебя, т.к. только с тобой я отдыхаю. Мне просто нужно вернуться домой, и чтобы ты была там. Только чтобы ты была. Хоть на ночь, но чтобы была рядом.
Раньше мне хватало мысли, что я на свободные от работы трое суток сбегу от этой надоевшей жизни к тебе, что будет три дня свободной, счастливой жизни. Эта мысль меня грела. Теперь нет. Я устал и…
Хотел написать "и не знаю, как я выдержу", но сейчас это было бы неправдой. Да, все выше написанное было правдой, но это была правда моей слабой стороны. Так, иногда прорывает, хочется поплакаться. Хандрозное настроение почти прошло, все нормально. Не бери в голову, я справлюсь, не впервой. Но если ты приедешь, это будет прекрасно. Я буду очень рад.
Не знаю, пошлю ли тебе это письмо, т.к. я не люблю показывать свои слабости. Такое я мог написать только тебе, т.к. я знаю, что поймешь и простишь мне эту слабость.
Я тебя люблю!
20.11.2001"

Письмо 2
"С днем рождения тебя!
Тебе теперь… да ты и сама это знаешь. Знал ли я год назад, что не буду с тобой? Вопрос, конечно, риторический. Хоть и расстался, но все равно называю тебя "моя". Когда представляю, что приехал к тебе, зашел поговорить, а там у тебя како-то боров ошивается… Первая мысль  спустить его с лестницы, перед этим избив. Понимаю, что для тебя я теперь никто, но ты все равно "МОЯ". Как с тобой расстался, только на одну женщину внимание и обратил. Да и с ней не сложилось. Искал, искал себе пару несколько месяцев, потом плюнул - все не то, сросся и с тобой. Месяца два отходил от мыслей о тебе, хотел тебя, вспоминал тебя… Ностальгия… Все-таки счастливое у меня было прошлое с тобой. Правильно ли я сделал, что расстался с тобой? Теперь не знаю. Приснился как-то сон, что ты признаешься, что все равно любишь меня. Сколько тогда всколыхнулось! Бедная груша на тренировке, хоть на ней разрядился. До сих пор не могу простить себе, что причинил тебе боль. Жаль, у нас не появились дети. Хочу сына. Недавно понял, что самой дорогой женщиной для меня станет та, что родит для меня. "Я хочу родить тебе дочь", - почему ты не сказала мне такие слова? Помнишь, как мы спорили о количестве детей и их именах! А теперь я прихожу домой, а там нет тебя. Когда ты уезжала из Питера, я не мог с этим смириться, все искал тебя в толпе. Иногда казалось, что ты еще в Питере. А теперь мы не вместе. Странно, как будто наше расставание - что-то противоестественное. Я тоже гордый. Пока.
26.12.2002"