Последняя книга человечества

Пролог

   
   Мне часто задают один и тот же вопрос: могу ли я сделать человека счастливым? Конечно, отвечаю я, это совсем не так сложно. Помню, несколько лет назад я попал на некий форум, на котором кроме меня находилось еще десять человек совершенно мне не знакомых. И все мы по очереди представлялись: "Добрый день! Меня зовут Николай, мне 33, я работаю менеджером продаж бытовой техники. Женат, есть ребенок - Танечка. Живем всей семьей в оставленной нам моими родителями квартире, ремонт недавно сделали", "Здравствуйте, мое имя Геннадий, мне 28 лет, по образованию я - экономист, но работаю переводчиком в одной небольшой переводческой фирме. Холост, есть подруга, живу с родителями, иногда с подругой", "Здравствуйте, я Игорь, 31. Я программист, пишу на Долфи и Яве, в ПэХаПэ, в принципе, разбираюсь. Со временем хочу основать свою компанию по разработке программ. Есть жена, детей пока нет. Снимаем вместе с женой квартиру на Петроградке". Когда дошла очередь до меня, я не знал что сказать, и потому сказал правду: "Добрый день! Меня зовут Максим. Мне 26 лет. Я - птица. В жизни я счастлив". Все свернули головы в мою сторону, и оглядывали меня с ног до головы, словно красотку в казарме. Создавалось такое впечатление, будто эти люди впервые видят счастливого человека. Или что? Их слово "птица" смутило? Птица - как птица, счастлив и все.
   И через какое-то время постепенно, по одному, в глазах каждого начал тлеть огонек. Надежда? Так люди называют это, кажется? Я сидел в совершенно незнакомой мне компании счастливых людей! Почему? Потому что в этой компании так было заведено, так было принято - чувствовать себя счастливым.
   Мне кивают и переспрашивают: "Да, это все правильно, а по-настоящему сделать счастливым?" По-настоящему? Настоящее у нас одно, просто мы разглядываем его с разных сторон. Мы с вами все - как раз и есть суть настоящего. И если на свете существует один счастливый молодой человек, значит, счастье существует само по себе, осталось только взять себе в моду держать его дольку за крыльями, да мечтать о бескрайнем космосе.
   Все птицы однажды эволюционировали из пресмыкающихся.
1

   
   День не задался с утра. Я опоздал в офис на полчаса, простояв в пробке в полукилометре от работы. Пока сидел в машине, все вглядывался в небо, тяжелое низкое серое небо. Ветер стоял. С ним вместе тополиные хлопья летнего снега стояли в воздухе без движения, то и дело разгоняемые людьми и машинами в суете утреннего буднего города. Радио насвистывало что-то незапоминающееся, межуя бестолковые песни с еще более бестолковой рекламой. Утро, как утро, только небо тяжелое.
   Придя в офис, извинился перед секретаршей за опоздание. Она, как обычно в такие эпизоды, округлила глаза и протиснула: "Да ничего..." Затем проверил корреспонденцию: опять же, почти вся подшивка - реклама. Причем, по большей части - наивная и отталкивающая, не понимаю, неужели кто-то на это клюет?! Почитал новости на нескольких специализированных Интернет-изданиях, посвященных медицине.
   Мне позвонил друг детства, и мы с ним поболтали немного о бизнесе - его контора поддерживала нашу клинику по юридической линии. Голос моего друга был веселым и насыщенным жаждой общения. Буквально за несколько минут мы подняли много типичных мужских тем: и про футбол успели поговорить, и про автомобили, и про его планы на летний отпуск. Мы с моим другом всегда будем вместе - были и будем! Сколько катаклизмов уже пережили на пару! Ничто не сможет нас разлучить! Он повесил трубку, и комнату вновь наполнила тишина, лишь гудели сирен органами машины за окном. Я встал, подошел к окну и вновь взглянул на небо сквозь современные офисные светло-серые жалюзи, те - слились.
   За моей спиной послышался тяжелый грубый топот не одной пары сапог, и резко открылась дверь в мой кабинет. Я обернулся. Одно мгновение на пороге стояли шесть крепких мужчин, одетые в полувоенную, полугражданскую форму, и, видимо, оценив ситуацию, вошли внутрь, не церемонясь.
   - Вы - Максим Николаев? - без эмоций спросил один из них.
   Я замер, оглядывая неожиданных посетителей - на каждом висел автомат Калашникова, явно не подходящий к их одежде, будто взятый от какой-то чужой униформы, кивнул.
   - Федеральная Служба Безопасности, - представился мой собеседник, - следуйте за мной.
   Он отошел на шаг от двери в сторону, освобождая для меня проход. Я ни двинулся. Стараясь спрятать волнение, изо всех сил пытался оценить ситуацию. Что происходит?! Даже на секунду задумался, пытаясь вспомнить, какое преступление я совершал за последнее время, но, конечно, ничего не вспомнил.
   - А что, собственно, происходит?! - теряясь в мыслях и догадках, неуверенно промямлил.
   - Вам разъяснят позже, - не втягиваясь в подробности, сухо ответил все тот же мужчина, и как-то даже мне показалось, агрессивно, настойчиво призвал жестом выйти в дверь.
   Расспрашивать что-либо еще - смысла не было. Требовать ордеры и основания было как-то глупо. Никто даже не сказал, что я арестован! Вообще не сказали ничего. Я собрал дипломат и вышел, заволновавшись еще больше, чем в первые минуты. В приемной, слева, оторопевшая и перепуганная, застыла секретарша, рядом с ней располагалось еще несколько человек в милицейской форме. Все обступили меня, и только временами участливо и уважительно расступались при проходе каждого дверного проема, пока мы покидали клинику. В светлых просторных коридорах все люди, с которыми проработал долгие годы, жались к стенам и смотрели растерянно мне в след, когда наш эскорт проходил мимо, гремя тяжелыми военными сапогами. В голове носились мысли. То стаями, то по одной, но не находя себе пристанища менялись на другие.
   Мы вышли на улицу. Перегородив тротуар, меня провели до черного Мерседеса. Просто "Матрица" какая-то! Вся улица пестрела бело-голубыми машинами ДПС. Я сел на заднее сидение, через открытую для меня дверь, справа и слева меня окружили пара мужчин из ФСБ. Остальные так же быстро расселись по машинам, и кортеж тронулся, осветив всю улицу мерцанием цветных красно-синих огней. Меня трясло от страха. Я обнял дипломат, будто закрывал им грудь, как щитом, и, судорожно озираясь, следил за тем, что происходит вокруг. Дороги перегородили. Мы неслись с огромной скоростью по улицам города, по прямому, как струна, Московскому на юг. Машины ДПС, что ехали впереди, то и дело отжимали на край дороги медленных участников движения, застигнутых кортежем врасплох, гудели сиренами и кричали на всю улицу через громкоговоритель. На каждом перекрестке стоял инспектор и приветствовал нас, прикладывая руку к виску. Страх смешался с адреналином куража.
   Мы даже не притормаживали в легких поворотах Московского, неслись со скоростью 130, меняя полосы движения вне всяких правил. Я крутил головой и старался сохранять спокойствие. Сердце бешено колотилось. Из рации, что находилась у водителя, то и дело доносились обрывки фраз - какие-то середины слов, как можно было понять, что там говорят?! Я тяжело дышал от этого безумия. Голова, окончательно осознав свою беспомощность, перестала воспринимать информацию совсем. Я надеялся только на одно: скоро мне все разъяснят!..
   Пулей вылетев из города, кортеж свернул к аэропорту. Мое сердце подскочило. Значит дело - еще более серьезное, чем я себе предполагал! Я глубоко вздохнул, пытаясь справиться с волнением, положил дипломат на колени, открыл и вытащил мобильный телефон. Сидящий справа от меня молодой человек безо всяких вопросов взял у меня телефон прямо из руки и рапортовал: "Вам временно запрещены звонки!" Я растерялся от такой прямолинейности, поглазел немного на него, а потом спросил: "И на сколько "временно"? Он не оценил остроумности вопроса и ничего не ответил, оставив телефон у себя.
   Большая часть машин вереницы остановилась у парковки, а три автомобиля, в числе которых был и наш, миновав здание аэропорта, выехали прямо к самолетам, наконец-то поумерив скорости.
   Все остановилось. Защелкали замки дверей, и оба моих соседа вылезли из машины, жестами увлекая за собой. Я выбрался вслед за ними, под пристальным вниманием шофера, который смотрел на меня еще более удивленно, чем я на него. Явно кто-то пересмотрел голливудских боевиков. Хотя, я не чувствовал себя особенно комично. Те же шесть человек, наведавшихся в мой кабинет, обступили меня вновь и проводили к небольшому самолету. Еще и самолет персональный! Я приостановился на мгновение перед входом, взглянул на серое небо, глубоко вздохнул, в надежде поуспокоиться и шагнул на трап из четырех ступенек.
   Изнутри самолет казался значительно большим, чем снаружи. В бардовом салоне размещалось где-то 20-25 мест, а дальше был небольшой бар, и штора закрывала еще как минимум такое же по размерам помещение. Я постоял в проходе, осматривая салон, пока кто-то не подтолкнул меня к креслам. Я сел. Даже здесь меня окружили со всех сторон, рассевшись на свободные места. У меня шок. Трап подняли, и самолет завелся, оглушая шумом турбин. Я вопросительно крикнул в этот шум, совершенно без надежды на ответ: "А куда мы хоть летим-то?", но тот мужчина, с которым разговаривал утром, обернулся, и вопреки моим ожиданиям, кивнул: "В Москву!" Сначала я было обрадовался хоть какой-то информации, но, конечно, это знание ничего мне не дало, происходящее оставалось для меня тайной волнующей и пугающей, завлекающей и чужой.
   Мы летели полчаса, минут сорок. Я обдумывал происходящее, то и дело поглядывая на непроницаемые, недвижимые лица окружавших меня людей. Все время полета они провели так же, как и в машине: глядя перед собой и сохраняя полное молчание. До такой степени, что я иногда испытывал ощущение одиночества. Я слышал свое сердце сквозь гул турбин.
   
   Самолет сел очень мягко, даже не почувствовалось. Просто приземлился и затормозил одним движением. Этот получасовой полет вымотал до такой степени, что от напряжения затекла шея, и болели глаза. Мы встали и вышли из самолета. Подтверждая мои предположения, у выхода нас ожидали несколько машин, люди в милицейской форме и низкое небо. Меня вели, как будто заключенного: едва ощутимо придерживали за локти и обступили со всех сторон. Аккуратно сопроводили процесс моего усаживания на заднее сиденье роскошного сильного автомобиля, сами расселись по машинам и мы снова ударились в погоню за ветром. Дороги в Москве куда шире, и ехал эскорт с большей скоростью, и автомобили ДПС с еще более сильной агрессией и энергией очищали улицы, одним словом - сумасшествие усилилось. Не прошло и пятнадцати минут, как мы, сделав несколько медленных поворотов на узкие переулки, остановились возле какого-то здания. Старый еще фонд, где-то в центре Москвы. Меня быстро вывели, будто куда-то торопясь, и сопроводили внутрь здания, насыщенный просторными полутемными коридорами, которые, казалось, безо всякой логики меняли направление своего движения по нескольку раз в течение своего хода. Людей внутри было не много, но те, что были, не обращали на нас никакого внимания, только лишь поднимали глаза, чтобы не столкнуться.
   Наконец, взойдя по лестнице и совершив еще пару поворотов, мы проникли в кабинет с очень высокими потолками. На стене за креслом висел портрет президента моей страны, стеллажи завалены бумагами и папками, на столе четыре телефона. Невысокий немного седой крепкий мужчина в очках и костюме стоял у стола и разглядывал процессию. Мы вошли внутрь и в ту же секунду сопровождающие меня люди удалились из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я остался наедине с господином в очках.
   - Здравствуйте, Максим Александрович! - сказал тот, протягивая мне руку.
   - Здравствуйте, - несмело отреагировал я.
   - Присаживайтесь, нам предстоит нелегкий разговор.
   Я неловко сел. За эти мгновения в моей голове пролетели еще несколько сумасбродных мыслей, касающихся секретных агентов, вербовок и шпионажа. Глупее ничего мне в голову не приходило лет с четырнадцати, но умнее - не приходило уже пару часов. Мой собеседник обошел стол, сел в свое кресло, снял очки и потер глаза руками, выражая собой усталость.
   - Вы знаете, что случилось с динозаврами, Максим Александрович? - он посмотрел на меня.
   У меня потемнело в глазах. Глупость выросла до размеров вселенной. Теперь в этой каше недостает только Деда Мороза в костюме сосиски в тесте.
   - Вымерли! - с уверенностью сказал я, будто сам видел.
   - Отчего, как Вы думаете?
   - Метеорит, - так же кратко и уверенно сказал я.
   - Да, метеорит. Все динозавры, огромные, сильные, привыкшие выживать в невероятно тяжелых условиях. Великое разнообразие монстров, приспособленных к различным средам существования, вымерло за пару месяцев из-за столкновения планеты Земля с астероидом в 13 с половиной раз меньше нее!
   Он замолчал. Мое внутреннее веселье испарилось в дым. Я ждал, он это видел.
   - Планету Земля ожидает столкновение с небесным телом в 9 с половиной раз меньше нее. А человечество ожидает участь динозавров.
   Мое сердце остановилось. Я полностью молчал. Во мне молчало все.
   - Вот это вот самое человечество совершило за свою жизнь много ошибок, - продолжил он, не глядя на меня, - войны, атомные взрывы, сколько видов животных было уничтожено, вся планета захламлена, придуманы деньги, нефть разливали по морям и рекам. Но что-то хорошее все же осталось даже в этом мире. Последний шаг человечество хочет сделать навстречу чему-то святому, чему-то огромному и великому, как сама планета. Человечество хочет сохранить "человечество" всеми силами.
   Я сидел и не слышал ничего, всем сердцем желая проснуться. Мужчина посмотрел на меня и продолжил уже совсем уверенно:
   - Столкновение произойдет послепослезавтра - 16-го числа примерно в районе Австралии. Более точно, вся Австралия целиком окажется в районе столкновения с Метеоритом. За 12 часов до этого на Землю обрушится дождь из сопровождающего Метеорит космического мусора и метеоров меньшей величины. Около 70-ти процентов этого мусора сгорит при входе в твердые слои атмосферы, остальные 30 процентов сметут на своем пути все города и страны. Уже после столкновения метеорный дождь будет продолжаться шестеро суток.
   Он остановился, заметив, что я почти не слушаю. Отвлекся от разговора, встал, подошел к шкафу, достал оттуда бутылку коньяка, сорвал пробку и глотнул из горла. Потом прикрутил пробку обратно и вернул бутылку на место.
   - На Земле будет создано четыре экспедиции: две из США, одна из России и одна из Китая. В каждой группе по двое мужчин, по четыре женщины, плюс - пилот. Соответственно в Американских группах пилот из США, в китайской и нашей из Китая и России.
   Я посмотрел на него, отвлекшись от своих мыслей. Я не понимал сути.
   - По счастливому совпадению, - он запнулся, - в Китае, оказывается, давно строилась своя орбитальная станция, которая уже сегодня выводится с космодрома в Хи Чанге. Еще неделю назад она была в разобранном состоянии. Но это ж китайцы! Если надо, то сделают невозможное. Надо добавить, что станция более совершенная, и внутри у нее больше пространства. Китайская экспедиция полетит на свою новую станцию, Российская - на станцию "Мир", а две экспедиции из Америки - одна на нашу, другая на китайскую. Им, на китайской, будет полегче, конечно - четырнадцати человекам на станции "Мир" почти не разместиться.
   Мое безудержное волнение и опустошенность сменились на холодность и рассудительность.
   - Ваша цель - провисеть в космосе, пока на Земле будет твориться вся эта небесная коллизия и, вернувшись на Землю, продолжить род человечества - каким-то образом основать колонию, и заново Землю обжить.
   Вот для чего оказывается столько женщин в экспедиции. Он говорил совсем просторечно, видимо, хотел, чтобы я все понял до последнего слова:
   - А другого способа сохранить человечества не существует? - спросил я первое, что пришло на ум, - спрятаться в шахтах, взлететь на самолетах в небо, просто выйти в пустыню, расставить палатки и переждать?
   - Да, конечно, огромное число ученых будет собранно в самых безопасных районах планеты, вот в стратегических шахтах, как Вы сказали, и другие меры тоже будут приняты, но вы не понимаете, мне кажется, глубины проблемы, - он приостановился, обдумывая следующие фразы, - в лучшем для нас случае, Земля сдвинется с солнечной орбиты и вся планета либо превратится в глыбу льда, либо расплавится в лучах Солнца. Может измениться состав атмосферы, длины суток и лет. Может отколоться часть планеты.
   - А в худшем? - не интересуясь ответом, спросил я.
   - А в худшем, - он опять приостановился, - Земля сорвется с орбиты и улетит из Солнечной Системы.
   Мы замолчали. Не зная, куда девать глаза, я посмотрел на портрет президента. Мой собеседник снова встал, глотнул коньяка и сел обратно в кресло. Продолжил:
   - Если планета останется на орбите, сама жизнь на Земле сохранится, конечно: микромир, какие-нибудь черепахи, например, глубоководные животные. Люди - маловероятно. Вот ваша задача: вернуть людей планете.
   - Это будет не просто, - сказал я очередную глупость.
   - Если честно, - он посмотрел на меня на половину хитрыми, а на половину без надежды глазами, - это будет почти невозможно, но...
   То ли он не знал, как закончить, то ли и не собирался заканчивать.
   - А почему я?
   - Вам 32 года. Вы доктор медицинских наук, главврач в крупной серьезной больнице, Вы блестяще говорите по-английски, Вы большой научный деятель и лечащий врач-практик, хирург, Вы излучаете своим внешним видом и внутренним состоянием здоровье и силу, Вы - идеальный кандидат в экспедицию.
   - Думаю, при всей моей уникальности, из шести миллиардов человек у меня было все равно не много шансов попасть в число "тех двадцати восьми".
   - На Вас выпал жребий, - не вкладываясь, сказал он.
   - Но я никогда не летал в космос!
   - Это не важно, главное, что Вы можете: зачать ребенка, построить хижину и вылечить человека.
   Честно говоря, вопросы не имели смысла, ответы к ним тоже. Я спросил:
   - Я могу отказаться?
   - Нет, это приказ, если хотите, это - Ваш долг перед людьми.
   Почему-то я ожидал такого ответа. Я глубоко вздохнул и процедил:
   - У меня жена дома... и сын...
   Он ничего не ответил. Я вспомнил родных: веселых и задорных. Мне было очень грустно, но... так повернулись звезды... Нет больше не только моих детей, нет больше ничего... Ничего, что меня окружало раньше... Портрет президента моей страны - всего лишь вопрос времени...
   - Могу я хоть позвонить им?
   - Да, завтра сможете.
   - Значит так, - сказал я самому себе, - пускай так...
   
   Мы собрались и покинули кабинет. Пока шли по коридору в окружении представителей ФСБ, он рассказывал мне подробности полета, я не слушал, и он это видел - не привлекал к себе особого внимания, просто шел и что-то рассказывал. В моей голове мысли роились, а по-настоящему, я просто хотел отдохнуть. Это все было слишком сложно для меня, слишком значимо, слишком глобально. Я сильный, я на многое способен, но не в масштабах планеты, совсем не в масштабах планеты! Даже не в масштабах страны. Боюсь, они ошиблись со своим выбором. На меня вдруг навалилась неистовая слабость и робость. Лидер по природе, я шел по извилистым коридорам и дрожал, словно мышь, ноги не слушались, пальцы разжимались под весом дипломата с бумагами. Мне захотелось лечь на кровать, уткнуться лицом в подушку и порыдать, поплакать. Я не хочу ни в какой космос! Я хочу к своей жене и ребенку! Я чувствовал себя одиноко. Одиноко.
   Мы вышли из здания. На улице стоял все тот же черный тяжелый автомобиль с приоткрытой дверцей. Вокруг роились люди в милицейской форме, которые все как один расступились перед нами. Я остановился и посмотрел на небо. Оно все так же висело низко, и давило невероятной унылостью и серостью. Я тяжело вздохнул, таков ритуал сегодняшнего дня.
   - Ну, до-завтра, - сказал мне мужчина в очках, - я присоединюсь к подготовке к полету завтра днем.
   Я кивнул, не глядя ему в глаза. Он взял из моих рук дипломат:
   - Вам он больше не понадобится.
   Хотелось попротестовать, но ни сил, ни желания внутри себя не нашел, и спросил, не особо интересуясь ответом:
   - А куда я сейчас?
   - На Байконур.
   
   Я сел в автомобиль, немного сполз по сидению и лег на подголовник. Закрыв глаза, слышал, как с обеих сторон подсели представители Службы Безопасности страны. Я стонал про себя и ни о чем не думал. Связи в моем мозгу нарушились, и мысли перестали передвигаться совсем.
   Снова улицы зажглись красным и синим, вокруг заверещали сирены, и, распугивая участников дорожного движения, наш эскорт двинулся к аэропорту. Машину бросало и трясло, а я лежал, закрыв глаза, и всеми силами хотел проснуться... или заснуть... Но только так, чтобы навсегда. Заснуть или проснуться - навсегда! Чтобы этот кошмар закончился. Одним щелчком. Но этот кошмар продолжался. Продолжался с такой непринужденностью, будто бы это был не конец света, а заурядный выезд врача к пациенту. Только очень шумный, быстрый. На Скорой Помощи! Я открыл глаза. Мы обогнали машину Скорой Помощи. Я закрыл глаза обратно, и зарекся открывать их впредь.
   Дорога обратно, казалось, занимала втрое больше времени. Я приоткрыл глаза вновь. Вокруг сновали люди, все спешили по делам. Школьники возвращались из школ, студенты из университетов, мамы бежали за продуктами, старушки шли на прогулки. Все эти люди в эти секунды планировали свое будущее, думали о завтра. Влюбленные пары считали, что это - навсегда! Все эти люди начинали жить! Им, конечно, ничего не скажут. Не хватало еще и паники по всей планете. Просто они перенесут двенадцатичасовую агонию, полную смерти, боли, звериного страха и религиозной надежды, а потом просто умрут, все еще надеясь на что-то. Все вместе, даже не поняв, что происходит. Вот такое вот большое землетрясение. Двери школ так и не закроют, обеды так и не доготовятся на плитах, книги не будут дочитаны, телевизоры не будут выключены. Просто весь этот образ жизни остановится и забудется в одно мгновение. Не останется ничего! Больше не будет Чемпионатов мира по футболу, рейтингов телепрограмм, концертов любимой группы, рисунков моего сына, ромашковых полян, горнолыжных курортов, передовых технологий, проколотых шин, веселых запуганных азербайджанцев в ларьках ремонта обуви, рекламных щитов в людных местах, серых карликовых кроликов, бликов на экране монитора, тополиного пуха. Даже бандитов, захватнических войн и бездарных голливудских певиц не будет. Ничего, что составляло мою жизнь. Ничего, что составляло жизнь на планете Земля. Мое сердце не двигалось уже долгое время.
   Кортеж остановился у самолета, похожего на тот, на котором я уже летал утром. На этот раз со мной в самолет сели совсем другие люди. Тех, что сопровождали меня весь день, не было. И оружия никакого при них я тоже не обнаружил. Мы расселись по первым же попавшимся местам, каким каждому захотелось. Я прижался к иллюминатору и смотрел на улицу глазами, полными грусти. Я прощался со своей свободой.
   Самолет подхватил нас и понес в даль от дома. Вокруг было человек пятнадцать, но никто не ронял ни слова. Мы взмыли в воздух, и аэропорт скрылся за облаками. И тут я ощутил неудержимую, невыносимую тоску. Такую, какую испытывают дети в первую ночь пребывания в летнем лагере отдыха, будто тебя вырвали из твоего персонального мира и поместили в чужой - далекий и непонятный. Совсем ненужный чужой мир. Я больше не вернусь. Мое сердце скулило.
   Меня тронули за плечо. Я обернулся, симпатичная взрослая женщина, совсем без эмоций на лице, протянула мне поднос с едой. Я поблагодарил и начал вяло жевать кусок курицы, разогретый в микроволновке, и пюре. Осмотревшись, обнаружил, что вокруг все увлеченно ели, не поднимая глаз с тарелки, я тоже уставился в свою, есть не хотелось, отставил поднос и уткнулся в окошко, за которым до самого горизонта простирались облака.
   Я закрыл глаза и задремал. Думать было не о чем, потому просто задремал, безо всяких дум. Меня вновь тронули за плечо. Та же женщина, держа в одной руке несколько подносов с пустыми после еды тарелками, говорила:
   - Вот, видите? Занавеску задвиньте - свет не будет в глаза - поспите. Кресло откиньте, давайте я Вам сделаю.
   Она надавила на какую-то кнопку на ручке кресла, а другой откинула спинку. Я, не глядя на нее, кивнул головой. Затем она, вытянувшись в струнку через соседнее кресло, начала справляться с занавеской, но я, неожиданно для самого себя, стремительно поднялся и преградил руками ей путь:
   - Не надо, спасибо, пусть так.
   - Ладно, - нисколько не озадаченно, ответила она, подняла подносы и удалилась.
   Я лежал. После откидывания спинки кресла, моя голова оказалась на значительном расстоянии от окна. Я нажал на кнопку в подлокотнике и вернул кресло в прежнее состояние. Затем положил голову на стекло иллюминатора и так и заснул, высунув нос к небу, словно волк, которого поймали в клетку.
   Мне ничего не снилось. Просто все было черным-черно. Я забылся и отдохнул все время сна. Пролежал в тишине и темноте.
   
   Меня разбудили. Я даже не сразу понял, что меня будят, лежал еще в полудреме какое-то время, пока не расслышал:
   - Вставайте, Байконур!
   Эта фраза одним махом развеяла мои надежды на то, что мне все произошедшие со мной приключения всего лишь снились. "Байконур", - сказал я про себя, - "все детство я мечтал побывать в космосе". Я открыл глаза. За окном было темно, вдалеке блестели огни. Шея моя затекла, на пару с плечом. Я потер глаза руками, окинул взглядом салон - двое мужчин стояли в проходе и смотрели на меня, остальные, видимо, уже покинули самолет. Я привстал, и, неуклюже перевалившись, выбрался со своего места. Меня легко подхватили за локоть и помогли найти баланс. Покачиваясь, я вышел на трап. Буквально в двадцати метрах стоял небольшой автобус. Все люди, принимавшие участие в перелете, уже сидели там и смотрели на нашу процессию через окна. Я взглянул на небо. Небо было темным и низким, я глубоко вздохнул, спустился на землю и направился к автобусу. Скучающий водитель взглянул на меня, зевнул и тронулся еще до того, как я нашел себе какое-нибудь место. Я плюхнулся рядом с высоким, коротко-стриженым парнем в старомодных очках, тот не отвлекся от своего окна. Целая жизнь, начинающаяся с "Я".
   Машина ехала по ухабистой дороге в полной темноте, освещая себе путь только лишь светом собственных фар, где-то с пол часа. Я не оставлял надежды подремать все это время, но, всякий раз, когда, кажется, проваливался в сон, автобус подбрасывало и я просыпался.
   Вскоре мы остановились у длинного здания, напоминающего своим видом построенный еще в советские времена пансионат. Несколько человек вышли из машины, так же пригласили и меня. Я спустился. Двери захлопнулись за спиной, и автобус удалился, унося с собой еще людей, которые летели сегодня с нами. Как выяснилось, нас встречали.
   - Здравствуйте, Максим Александрович, - протянул мне руку широкоплечий сильный мужчина, на вид - лет пятидесяти, в белой рубахе, застегнутой не на все пуговицы, - меня зовут Петр Евгеньевич. Сегодня Вы ляжете спать, а завтра встанете с утра пораньше, и потратите весь день на подготовку к полету.
   Я ни кивал, ни отвечал ничего, просто шел рядом и слушал. Петр Евгеньевич улыбался и оживленно продолжал.
   - Завтра у Вас тяжелый день! Очень тяжелый! Все соки из Вас выжмем, так сказать! Сколько теоретической информации придется запомнить, тестов массу пройти. Одним словом, присесть не удастся. Так что выспитесь сегодня хорошенько, отдохните. И с утра начнем, так сказать.
   Сопровождавшие меня представители ФСБ отстали, а потом и вовсе исчезли куда-то. Мужчина провел меня по коридорам на второй этаж, и открыл дверь в маленького размера комнату, в которой стояла застеленная кровать, тумба, платяной шкаф и письменный стол.
   - Вы, кстати, не голодный? - спросил Петр Евгеньевич, - Вас-то в самолете должны были кормить, но если Вы еще хотите, так это, конечно, возможно, я сейчас договорился бы, Вам бы Надя сварганила бы чего на скорую руку. Чай, может быть?
   Я мотнул головой.
   - Ну, ладно. Если чего понадобится, Вы говорите, не стесняйтесь. Вам сейчас все можно!
   - Можно жене позвонить? - выдавил я из себя фразу, без надежды на успех.
   - Нет, вот только позвонить нельзя пока, - смутился он.
   Я прошел глубже в комнату, сел на кровать и начал стаскивать с себя одежду.
   - С комарами мы здесь справляемся, так сказать космическими методами, - с легкой улыбкой, спокойно сказал Петр Евгеньевич.
   Я посмотрел в его сторону. Он оживился моим вниманием:
   - А вот - вентилятор! Он просто будет сдувать с Вас комаров. Ни один к Вам и на метр не подлетит, вот увидите!
   Он повернулся к невнятной конструкции, стоящей у изголовья кровати и, ковыряясь в ней, продолжил:
   - Вентиляторы у нас тихие очень, механик наш сделал - Левша! - многозначительно приостановился он, включая механизм, - Ну, не буду мешать. Мы еще завтра с Вами наговоримся. Надоем еще! - он необыкновенно по-доброму, даже несколько печально улыбнулся и, поклонившись, скрылся за дверью.
   Я остался один. Мое сердечко ныло, всхлипывая и прерывисто вздыхая. Я разделся до белья, откинул одеяло, лег и тут же уснул.
   
2

   
   Меня разбудили, тронув за плечо. Я дрогнул, и открыл глаза. Передо мной стояла женщина моего возраста, одетая в какой-то домашний халат и аккуратно складывала мою одежду, которую я накануне разбросал по всему столу и тумбе.
   - Уже девять! Пора просыпаться!
   Я перевернулся на спину.
   - Умывайтесь, Вас завтрак ждет, - она прошла к выходу и по дороге открыла дверь в ванную комнату, которой я не приметил вчера вечером.
   Я встал на слабых ото сна ногах и одернул штору. Перед окном раскинулся типичный малороссийский пейзаж. Небольшой участок под зданием был заасфальтирован, за ним тянулись деревья в один рядок невысокие, негустые. Затем располагались еще несколько зданий, вдвое ниже нашего. А дальше не то поле, не то пустырь, увенчанный на самом горизонте высокими постройками, напоминающими большой завод.
   На асфальтированной дорожке сновало множество людей, то и дело проезжали машины и небольшие автобусы. Солнце, почти не пробивающееся из-за туч освещало все кругом тусклым, грязным желтым светом. Я взглянул на небо и тяжело вздохнул.
   Затем повернулся и направился в ванную комнату. Там меня ожидали: мягкое полотенце, кусочек мыла, зубная щетка с пастой, шампунь в маленькой бутылочке и даже одноразовая бритва. Я забрался в душ и смыл с себя усталость и сон. От вчерашнего страха и потерянности не осталось и следа. Мне нужно быть самым сильным человеком на Земле. Только так и никак иначе! Если не я, то, может быть, уже и никто. С малого детства я чувствовал, что судьба уготовила мне нечто особенное. Вот, это особенное пришло, и я обязан быть сильным. На самом деле, я просто выключил сердце.
   Проведя в душе минут двадцать, и окончательно придя в себя, я вернулся обратно в комнату, надел на себя брюки и рубаху, пиджак оставил.
   Покинув апартаменты, я с удивлением обнаружил, что в трех шагах от моей двери сидит представитель Службы Безопасности, который немедленно оторвался от газеты и встал, вытянулся в струнку. Я кивнул головой в знак приветствия, на что он, не проронив ни слова, указал мне рукой и всем телом, куда мне следовать. Я пошел по коридору, он увязался за мной. Не пройдя и двадцати шагов, из какой-то боковой двери к нам на встречу вышла женщина, которая будила меня полчаса назад.
   - А я Вас будить иду, - улыбаясь во все зубы, сказала она, - думала, Вы все еще спите, а Вы - вон какой молодец!
   Она обходилась со мной, словно с ребенком в детском саду! И мне это нравилось - я заряжался спокойствием и силой. Мы шли рядом. В Надиных глазах я видел нестерпимое желание поболтать, но она не находила подходящей темы, только лишь иногда задавала односложные вопросы о том, не мучили ли меня ночью комары, да не замерз ли я, пока спал. Я кивал или мотал головой, не вдаваясь в подробности. Кажется, ее вполне удовлетворяли такие короткие ответы.
   Мы пришли на кухню. Всего два столика. Все очень чистенько и уютно. Я сел за ближайший ко мне стол, а сопровождавший меня молодой человек, за другой, не сводя с меня глаз. Я в душе улыбнулся.
   Кормили здесь вкусно. Так, как кормит хорошая хозяйка. Очень вкусно! Не знаю, всегда ли здесь так кормят или только по поводу концов света... Я осекся... Вчерашняя нестерпимая печаль вновь показала свои зубы. Я изо всех сил сдержался. Утренняя прыть испарилась. Я ударился в уныние.
   Когда мне подали чай со вкусом бергамота, в кухне показался Петр Евгеньевич, принеся с собой оживление:
   - Доброе утро, Максим Александрович! Как спали? - и, не дожидаясь ответа, продолжил, - спится у нас здесь замечательно! Воздух чистый, если не считать продуктов переработки ракетного топлива, - он рассмеялся, и через мгновение уже обращался к снующей туда-сюда женщине, - Ну что же Вы, Надюша, дали бы Максим Александровичу еще булочку со сливками!
   Я хотел опротестовать, замычав забитым ртом, но меня никто не слушал, Петр Евгеньевич уже обращался ко мне:
   - Я когда помоложе был, ох уж любил эти булочки. У нас пекутся - в городке. Как Вам?
   Он встал, в очередной раз не дождавшись ответа, и, обращаясь к Наде, подскочившей с целым блюдцем булочек, увел ее на свой разговор. Я был уже сыт. Сделав еще пару глотков, заметил на блюдце, стоящим передо мной, жадный (в добром смысле) взгляд представителя ФСБ. То ли он - мой телохранитель, то ли - конвоир, до сих пор понять не могу. Я поднял блюдце и предложил ему. Он бойко привстал и скромно взялся за лежащую на самом верху булочку.
   - Да все блюдце забирайте! Я больше не буду, - сказал я свои первые слова за утро.
   Он немного посомневался, затем, коротко кивнув, оставил блюдце и ушел за свой столик с единственной булочкой в руке.
   - Ну, что же, идемте, - вернулся Петр Евгеньевич.
   Я сделал последний глоток и встал из-за стола.
   Мы вышли на улицу. Тепло на улице и свежо. Воздух, и правда, очень свежий. Невдалеке завелась машина, и мы направились к ней. Расселись по местам: Петр Евгеньевич - впереди, мы с моим телохранителем-конвоиром - сзади.
   - Сейчас Вы увидитесь с остальной группой. Некоторые прилетели только сегодня, всю ночь в самолете провели. Другие уж второй день здесь. Португальца вот ждем с минуты на минуту - прямо в зал приедет.
   Я плохо слышал, что он толковал с переднего сиденья, но участливо кивал всякий раз, когда он поворачивался и смотрел на меня. Вокруг нас было поле, то там, то тут закрытое от разбитой неширокой дороги деревьями. Мы мчались к показавшемуся на горизонте городку. Изредка нам на встречу проезжали другие машины. Водитель всякий раз отрывал руку от руля и приветствовал встречных.
   Въехали в городок, мы попетляли по широким улочкам и остановились у одного из типично невысоких домов. Петр Евгеньевич все что-то говорил. Скорее всего, он говорил и всю дорогу сюда, я не обратил внимания. Мы поднялись по каменным ступеням и оказались в просторном холле, наполненном людьми, занятыми своими делами. То и дело здороваясь с кем-то за руку, Петр Евгеньевич провел нас к широким старомодным дверям, распахнутым настежь. Мы завернули в широкий зал, кишащий народом. У стен располагались какие-то наглядные пособия, механизмы, приспособления, мониторы. В глубине стояла трибуна из красного дерева, а посередине громадный стол.
   - Вот, португальца ведут, - сказал какой-то молодой человек, глядя через мое плечо.
   Я хотел было обернуться, но Петр Евгеньевич подхватил меня за руку и увлек за собой к столу. Я сел на указанный мне стул и тут все затихло, гомон прекратился. Все остановилось. Территория вокруг стола расчистилась, и я заметил, что рядом сидят еще пять человек. Только что пришел и сел прямо напротив меня высоченный здоровый Португалец. Темный - загорелый, огромная грудная клетка, длинные волосы, мужественное сильное лицо. Он был одет в майку салатного цвета. На груди красовался крест. Он выглядел уверенным и сильным. Глядя на него, я немного подвыпрямил спину и сел выше.
   Слева от Португальца сидела необыкновенной красоты девушка с темными волосами и большими серыми глазами, которым, казалось, было интересно буквально все. Она крутила головой и оглядывала своих соседей. Она была безудержно притягательна! Мое сердце заколотилось.
   Прямо рядом со мной, с моей стороны стола, располагалась девушка-мулатка, даже негритянка скорее, конечно, тоже невероятной красоты. А следом сидели две очаровательнейшие красавицы с востока, державшие друг друга за руки, мне тогда казалось, что они подруги, подругами были еще до всех этих приключений, но позже выяснилось, что они просто быстрее остальных нашли общий язык и бросились друг к другу на поддержку.
   Я оглядывал моих соседей, то же делали и все они. Несколько раз столкнулся глазами с девушкой напротив, и с мощным напористым взглядом Португальца, пропитанного уверенностью. За его плечом на корточках сидел такой же загорелый парень, так же легко одетый, но худощавый, короткостриженный и со средней величины золотыми кольцами в обоих ушах. Он так же оглядывал тех, кто сидел за столом. Я поднял глаза на людей, что стояли у стен, те тоже в полном молчании стояли и заворожено наблюдали за мной и моими соседями. Перед всеми этими людьми сидели шесть человек из модели будущего человечества. Адамы и Евы, от которых, в самом благоприятном для цивилизации случае, возгорится новое человечество. Мы были совершенны каждый по себе, но чрезвычайно неидеальны в масштабах всего будущего человечества. Двадцать четыре человека из шести миллиардов - слишком скудная выборка, чтобы сохранить все нравственное и физическое достояние нынешнего мира людей. Я чувствовал себя насмешкой над всем социумом планеты. Модель нового времени. Адам. В моем сердце не было чувств. В сердце я был манекеном. Пластиковым спасителем разумных динозавров от вымирания. Моя миссия - свята! Все молчало. Ощущение громоздкости ситуации царило в воздухе. Шесть человек из отряда по спасению вируса в масштабах небесных тел. Смысл человечества начал теряться.
   - Доброе утро, господа, - услышали мы обращение, и повернули головы в сторону трибуны.
   Молодой человек с золотыми кольцами в ушах немедля перевел на ухо Португальцу эту фразу. То же сделали и, незамеченные мной сначала, переводчики на восточные языки, которые находились за моими соседками справа, и на французский - девушка с папкой для бумаг, для негритяночки.
   На трибуне стоял пожилой мужчина, весь седой, с мужественным лицом и твердым голосом:
   - Разрешите для начала представиться: меня зовут Евгений Анатольевич Берф, я старший руководитель полетов Космической Программы Российской Федерации, - он откашлялся, - на ваши плечи выпала тяжелейшая ноша из всех, что выпадали на долю Жителей Земли за всю ее огромную историю. Катаклизмов такого масштаба человеческий мир еще не переживал, но давайте оставаться оптимистами - предложенная попытка защитить человечество от вымирания вполне осуществима силами землян. Вы герои нового времени. И герои не коммерческих успехов, не спортивных интересов или даже не интересов свободы, вы - герои человека! Герои Жителя Земли! За вашими спинами - вся жизнь!
   Он приостановился. Было видно, что он хочет выйти из-за трибуны, подойти к нам, обнять всех одним движением, и расплакаться. Но он говорил официальным языком. Пускай так. Расплачется каждый по отдельности. Вообще не важно, что он сейчас говорит. Просто ему хотелось поговорить, а всем людям в переполненном здании хотелось слушать. Всем людям хотелось играть в обычную заурядную жизнь на планете Земля, полную глупостей и несовершенства. И все играли, плача в глубине сердца. Евгений Анатольевич продолжил:
   - Давайте познакомимся: мы - с вами, и вы тоже все друг с другом. Начнем с Максима Николаева, - он указал рукой в мою сторону, я привстал, - Он приехал к нам из Петербурга. Он - врач-хирург. Не одного человека спас за свою молодую жизнь, надеемся, это чувство - спасение людей - поможет ему в ближайшем будущем.
   Я кивнул. Все захлопали вокруг. Я сел обратно.
   - Далее: Софи Бижу. Прилетела к нам из Лиона. Она - спортсменка. Легкоатлетка. Бег с препятствиями. Не смотря на хрупкую внешность - необыкновенно волевая сильная женщина. Ее хобби - полеты на легких гражданских планерах. Сама их водит.
   Все захлопали в ее сторону, она тоже раскланялась и вернулась на свое кресло.
   - Теперь: Аки Фуждивара, Токио, Саппоро, Япония. Аки в детстве занималась сноубордом. Мастер конькобежного спорта. Последний год вела популярные передачи на телевидении, так же пишет книги и стихи, сценарии к фильмам, журналистка.
   Окружающие нас люди поддержали овациями и ее. Та, мелко кланяясь в пояснице, всех благодарила, и помахала ручкой.
   - Рядом с ней, вот, познакомьтесь, пожалуйста: Сунэ Сон, Сеул, Корея.
   Девушка буквально на несколько сантиметров оторвалась от кресла, скромно поклонилась и села обратно, легонько улыбаясь.
   - По профессии наша гостья - лингвист. Но всю жизнь занимается спортивными танцами. Мисс Сеул 2001 года! Давайте теперь про Леночку скажем: Елена Румилева - так же танцовщица, спортсменка, что уже нам с вами должно быть привычно. Приехала к нам из солнечного Сочи, модель. Легкая атлетика и пляжный волейбол. Ну и закончим мужчиной - только что прибыл к нам из Португалии - Луис Мендеш! Город Лиссабон.
   Португалец приложил руку к сердцу и поклонился несколько раз, не вставая с места.
   - Господин Мендеш, я знаю, серфингом в молодости занимался, а сейчас? - он обратил вопросительный взор в сторону Луиса. Молодой человек в серьгах дотараторил ему фразу и, выслушав ответ, с заметным трудом и броским акцентом сказал:
   - Здания!
   Евгений Анатольевич, удивленно переспросил, жестом головы.
   - Он строитель, - сказал переводчик.
   - Строитель, все верно! - подхватил Евгений Анатольевич,- строитель! Ну что ж, вот такая у нас славная команда. Разрешите теперь представить вам пилота, который сопроводит вас на станцию "Мир" и доставит обратно...
   Он приостановился, негромко перебросился парой слов с подошедшим к нему лысым грузным мужчиной с густыми бровями и поправился:
   - Нет, пилот еще не подъехал. Ждем с минуты на минуту. Его задержали на утренней подготовке. Познакомимся с ним позже.
   Я лег щекой на стол, обхватил голову руками и начал слушать стол. Тот молчал. Сквозь гомон, то ли поднявшийся в реакцию на мои действия, то ли я просто не замечал его раньше, я не услышал от стола ни звука: ни биения сердца, ни дыхания, ни того, что он бурчал себе под нос. Ничего. Я оторвал ухо от деревянной полированной поверхности и вернулся в вертикальное положение, облокотился на спинку кресла.
   Мне было комфортно на Земле.
   - Наша группа вылетает завтра в 12 часов дня по московскому времени. Китайская - вылетит на два часа раньше из спутникового центра в Джиукуане. На китайской орбитальной станции со звучным названием "Ветер Свободы" до этого момента еще будет находиться персонал, который туда отправлен, для завершения всех работ, связанных с выводом объекта на орбиту.
   "Интересно", - подумал я, - "когда это персонал был отправлен, если по информации из Москвы, станцию выводят на орбиту сегодня. То ли кого-то из них знает не все, то ли мне нужно меньше об этом думать".
   - В 14:00 по Москве ракета с группой на борту, облетев Землю целиком и еще четверть, состыкуется с международной орбитальной станцией "Мир". Было бы у нас больше времени, мы бы подождали более удобного случая для старта, но не беда, вылетим как есть. Ровно в 16:00, если все пройдет нормально, назначен старт первой из двух групп, вылетающей из США с космодрома Мыса Канавэрал, которая направится к "Свободе". И ровно через 10 часов, после вылета первой, вылетает вторая группа из США - раньше просто не успеют подготовить старт. Американские группы состоят преимущественно из граждан Соединенных Штатов, один человек из Канады и один из Бразилии. Так же добавлю, что в китайской группе полетит наша украинка Гладышева.
   Вместе с экспедицией, на борт будет направлен багаж, состоящий из максимального числа самых необходимых в таких условиях вещей. Весь метеоритный дождь пройдет за восемь дней. На станции "Мир" будет достаточно провианта и воздуха, чтобы продержаться семи человекам в течение 21 - 23-х дней. За это время обстановка на Земле полностью нормализуется, хотя мы рассчитываем, что группа вернется на планету через 10 - 12 дней, если не случится каких-либо форс-мажорных обстоятельств. Багаж состоит из трех компонентов: предметы жизнеобеспечения, предметы аккомодации и информационной части. В группе предметов жизнеобеспечения включены продукты питания, предметы личной гигиены, а так же технические элементы, необходимые для организации жизни в пространстве орбитальной станции. Блок предметов аккомодации состоит из инструментов, оборудования и одежды, необходимых для организации жизни на Земле после возвращения: костюмы, защищающие от морозов и жары, горючее, столярные инструменты, оружие и прочее. Информационный блок состоит из специальных носителей информации отвечающих трем критериям: надежность сохранения, легкость и маленький объем, с точки зрения геометрических размеров, и высокая емкость. На носители будет записан максимум информации об окружающем сейчас нас мире. Все основные достижения цивилизации: музыка, история, живопись, скульптура. Так же, на борт вам будет выдан миниатюрный компьютер, работающий от солнечных батарей. Специальная разработка фирмы Тошиба. Он позволит вам пользоваться закодированными и сохраненными в особом виде данными, после возвращения на Землю. Из личных вещей вам позволят взять лишь 4 мегабайта персональной информации. Если не будет особых пожеланий, то мы запишем на это место фотографии ваших родных и близких, голоса, может быть, короткие видеоролики.
   В детстве я мечтал быть космонавтом. И даже когда вырос, когда переживал годы забвения моей страны в начале девяностых и учился в медицинском, я все равно мечтал быть космонавтом. Я пронес эту мечту через всю жизнь. Я мечтал! Смотрел на небо с огоньком в глазах и мечтал. Я - мечтатель. Всю жизнь провел с чувством крыльев за спиной. Крыльев, способных донести до звезд. Наверное, это должны были быть очень сильные крылья! И вот во время мечтаний в возрасте 26 лет я встретил женщину с родным именем Кристина. И перестал мечтать о космосе. Нет, я не отверг мечту всей своей жизни, я просто нашел новую, еще более возвышенную и глубокую, еще более совершенную и космическую! Я захотел остаться с ней! На всю свою жизнь. Я захотел прожить с ней всю жизнь. Я захотел, чтобы у меня был сын - Антон. Я захотел, чтобы меня вызывали в школу за все его фокусы, захотел посещать с ним Макдоналдс, не смотря на то, что не выносил его раньше, захотел, чтобы через много лет он приезжал к нам с Кристиной домой и критиковал за то, что мы ни черта не смыслим в современной жизни. Моя новая мечта была такой же всеобъемлющей, как ласковый поцелуй любимой жены с утра, и такой же миниатюрной, как сто лет вместе, все до единой секунды. Моя мечта была самой светлой на планете Земля, я знал это и был счастлив в своей мечте... Теперь от моей мечты остались только 4 мегабайта плотно закодированной информации. Моя женщина Кристина и мой сын Антон - это два файла. Я заплакал.
   Никто не заметил. Я заплакал где-то внутри, слез, конечно, не было. Слезы - это было бы слишком скромным отображением моего горя. Я заплакал так же сильно, какой сильной была моя мечта. Мечта простого человека Земли.
   
   - Прошу Вас, Вы следующий, - отвлек меня от мыслей долговязый ученый в очках и белом халате, указав на какой-то громоздкий агрегат.
   Я встал, влекомый ученым, лег на металлическую столешницу на салазках, и меня задвинули внутрь машины, похожей на стиральную, только ноги мои остались снаружи. Конструкция состояла из двух полых цилиндров, разукрашенных изнутри вертикальными белыми и черными полосами одинаковой ширины. Долговязый парень сунул голову в узкую щелку между моими ногами и верхней частью барабана и сказал:
   - Это тренажер вестибулярного аппарата. Если будет сильно кружиться голова, посмотрите на ноги, здесь, как видите, полос нет. Ну, если будет совсем сильно кружиться, то тогда уж кричите. Я тут рядом, наблюдаю.
   Он убрал голову, и я почувствовал себя одиноко. "Включаю", - крикнул он откуда-то снаружи и щелкнул тумблерами. Барабаны закрутились в разные стороны, у меня зарябило в глазах и тут же стошнило. Страшно подумать, что случилось бы, если бы я всю эту секунду не смотрел на ноги.
   - Да-а... - тяжело вздохнув, процедил ученый. Сделал какие-то пометки в своей книжечке и добавил, - да-а...
   Я здорово перепачкал грязно-бежевый костюм, выданный мне накануне, на рукаве которого значились флаг и надпись "Россия". Комбинезон был то ли большего чем я ношу размера, то ли так и должно быть, но он явно висел. Я приходил в себя. Мне было, конечно, плохо. Кто-то принес полотенце. В десяти шагах стояли люди и оживленно обсуждали что-то. Я отсиделся и ученый спросил:
   - Ну что, еще попробуем? Тренажер уже почистили...
   Затем был тренажер для привыкания к перегрузкам. Эдакий аттракцион из Луна-парка. После него у меня страшно болела голова. Вокруг всегда было много людей, которые обсуждали происходящее, записывали что-то в тетрадях и книгах. После, меня заставили бежать по дорожке и снимали кардиограмму моего сердца, работы легких и прочих органов. Обед. Тренажеры, перерыв, теория, тренажеры, медицинское обследование, теория, перерыв, тренажеры. Мыслями я был где-то далеко.
   - Вот, познакомьтесь, ваш пилот - Алексей Витинский - неоднократный участник космических полетов, в том числе и на орбитальную станцию "Мир". Дважды выходил в открытый космос в 97-ом и 2000-м годах. Полковник российской армии, отмечен орденом за заслуги перед отечеством, - Евгений Анатольевич представил мне, Португальцу и двум восточным девчонкам последнего участника нашей экспедиции.
   Перед нами стоял очень невысокий - на голову ниже меня - невероятно сильный духом, крепкий мужчина лет сорока, в таком же, как и мы комбинезоне, застегнутом до самой шеи. Очень сильный духом! Я просто чувствовал это кожей. Он был коротко стрижен, гладко выбрит, его лицо выражало уверенность. Этот человек должен доставить нас на орбиту Земли, а после - вернуть обратно. По моему телу разлилось спокойствие. Я перестал бояться полета! Я начал уважительно и смиренно бояться его - это было намного лучше!
   Андрей коротко поздоровался с каждым из нас за руку. И его сразу же куда-то увели. Я остался под впечатлением. Оба сопровождающих меня мужчины - сильны и надежны, в этой компании я таким же сильным чувствовал и себя. С того момента начиная, и на всю оставшуюся мне жизнь эти два человека - самые большие мои друзья. Мне стало легче и теснее...
   Только сейчас я заметил, что за весь день нам, по сути, так ни одного занятия и не дали, практически ничем не нагрузили, и даже не особенно интересовались нашими медицинскими показателями. И сразу за этим я заметил, что перестал делать какие бы то ни было выводы из задаваемых себе вопросов. Просто замечал для себя несуразицу и оставлял ее без внимания. Молчал про себя. Как будто некая обреченность, будто я сердцем чуял, что попытка не удастся, что экспедиция не вернется. Откуда во мне такой пессимизм, такая слабость? Но и этот вопрос я оставил в своем сердце без внимания.
   - Ваша жена на связи, - как молнией пронзили меня слова совсем незнакомого молодого человека.
   Я вскочил, забегал глазами, мое тело наполнилось волнением и жизнью, заколотилось сердце. Я поднялся, я взлетел. Меня вели сквозь толпу, я еле поспевал, мой гид каждую секунду пытался скрыться, спрятаться за очередным углом и поворотом. Я словно лев, разрезая воздух, стремительно настигал его каждым прыжком, я все время был за его спиной, держал его на прицеле.
   - Только помните, что Вам категорически запрещено рассказывать причины Вашего полета. Скажите, что прилетите через неделю, о Метеорите ни слова! - на ходу бросил мне гид.
   Мы свернули в комнату, там, у небольшого столика, стояла девушка в какой-то униформе и держала трубку, легонько протягивая ее в мою сторону. Одним прыжком - четыре метра.
   - Але, - сказал я, и кровь во мне остановилась.
   - Але, - ответила трубка голосом моей жены.
   Я стек на пол.
   - Я очень волновалась, - добавил голос, - почему ты не позвонил?!
   - Мне не позволяли.
   - Неужели ты не мог как-то сообщить, я вчера все телефоны оборвала, Антон всю ночь не спал, Гарик даже приезжал! Телефон твой выключен, я уж чего только не передумала за эту ночь, в клинику ездила, Олегу Ивановичу ночью звонила.
   Я прижался к трубке, всем телом, мне вдруг показалось, что это ее щека. Я обвил телефон собой, окружил, вплелся кожей, просочился через дырочки на трубке и побежал по проводам, уворачиваясь от бегущих навстречу слов. Я несся долго-долго! Много сотен километров, несколько секунд, и добравшись до своего дома, я выскочил из ее телефона и едвазаметно лизнул ее в ухо. Она тяжело вздохнула.
   - Я тебя люблю.
   Она вздохнула еще тяжелее:
   - Когда ты вернешься?
   - Через неделю, - не чувствуя собственного тела, сказал я.
   - Никогда, - донеслось эхо из трубки.
   Она тихо заплакала, тихо заплакал и я. И мы стали молчать. Вслушиваться в тишину каждого из нас, вжиматься в тишину, растворяться в ней, начиная от сердца. Мы слушали нашу общую тишину, не дыша и не моргая. Мы были вместе. В нашей тишине. Она не позволяла нам ничего, кроме эмоций и мы пили эмоции. Мы промолчали минут тридцать. Мы уже так давно вместе, что успели сказать все, что есть в русском. Говорение ограниченно словами, а молчание не ограничено ничем. И мы промолчали бы всю жизнь, наслаждаясь счастьем пластиковых трубок.
   - Ну, ваши полчаса истекли, - сказал голос снаружи молчания.
   Я очнулся. Возле меня все так же стояли ученые и смотрели, как я, сидя на полу и положив голову на стул, молчал.
   - Я вскочил словно тигрица, у которой отбирают детеныша:
   - Нет, я хочу поговорить с сыном! Я хочу поговорить с Антоном!
   - У нас регламент - полчаса. Вы уже проговорили полчаса.
   Я неистово кричал и хищником защищал телефон, обороняясь, я защищал свое пространство, свою жену, свое молчание криком. Я кричал ради моей тишины.
   - Антона нет дома, - вся в слезах, причитала мне Кристина, тяжело дыша и беснуясь там, в нашем доме.
   Я не слышал:
   - Я должен поговорить с сыном! Последний раз! Одну минуту! Вы не имеете права меня удерживать! Я хочу поговорить с сыном одну минуту!
   Кристина схватила мобильный телефон, набрала номер Антона и приложила трубки одну к другой. Все сжалось током на тысячу вольт, все замерло в абсолютном напряжении.
   - Ант! Расти сильным и смелым! Люби! Живи! Я скоро вернусь. Береги маму!
   Сын ничего не услышал, и я тоже ни слова не услышал от него. Связь прервалась.
   
   День подходил к концу. Я сидел рядом с каким-то агрегатом, тренирующим что-то там. Очередной ученый вяло задавал мне вопросы, я односложно безучастливо на них отвечал. После цилиндрической зебры меня явно не нагружали. Гоняли по графику для проформы. А ведь и правда - мне бы просто выжить в космосе, слетать туда и обратно, и остаться живым, а остальное - как карта ляжет. Эмоций во мне не осталось, я был машиной.
   Настал ужин. Наконец-то какое-то время мы провели вместе - все всемером. Нас привезли в небольшой зал, в котором мы за эти сутки еще ни разу не появлялись. Там был большой круглый стол и ресторанные приборы и фужеры, лишь тарелки остались прежними. Мы сидели за столом, а вокруг было все так же много людей, я надеялся, что после небольшого вступительного слова, произнесенного Евгением Анатольевичем, они разойдутся и дадут спокойно поесть, но те так и остались вокруг, без конца что-то обсуждая и гомоня. Позже я еще вспомню этот эпизод и скажу себе: "Хорошо, что люди тогда остались вокруг".
   Часы на противоположной стене показывали 19:00. Рядом сидела Лена и увлеченно пережевывала длинные макароны, с интересом оглядывая своих соседей. Стол был очень щедро накрыт. Здесь были и икра, и красная рыба, и вина, и арбуз даже - всего взглядом-то не окинешь, не то, что там запомнить. Аппетита не было никакого. Я сидел и ковырялся в пюре вилкой. За столом то разговаривали одновременно, не слушая соседей, то молчали и не поднимали глаз с тарелки. Меня притягивало к Лене магнитом, но я сидел, и лениво копался в пюре вилкой, эмоций во мне не осталось.
   Вскоре этот зоопарк закончился. Евгений Анатольевич сказал заключительное слово, которое я так же привычно пропустил мимо ушей, и нас повезли обратно к маленьким комнаткам с деревянными кроватями и вентиляторами будущего для борьбы с комарами современности.
   На улице быстро темнело. Мы расположились в небольшом автобусе, не было только пилота. Но зато с нами ехали и охрана не понятно от кого, и научные сотрудники, все еще живо обсуждающие результаты тестов и экспериментов. Я скулил. Рядом сидела Лена, я приметил это, только когда старый, усталый автобус остановился, и мы начали выбираться из мягких, проседающих кресел, тут и там подшитых заплатами.
   У здания нас встречал чрезвычайно печальный улыбающийся Петр Евгеньевич. Меня проводили в мою комнату, и я разбился о кровать. Боже, как же одиноко! Сын не услышал моего возгласа, и я тоже ни слова не услышал от него. Связь прервалась.
   Я залез под одеяло и принялся пытаться спать, без единой мысли в голове.
   Мой организм категорически отказывался от этого. Я лежал, и первый раз в жизни не делал ничего - только лежал.
   Один час, другой. Очень тяжело лежать и не засыпать часами, крутиться из стороны в сторону, маяться бессонницей. Очень тяжело, кроме одного только случая, когда ни о чем не думаешь. Когда не думаешь - не важно, сколько лежишь. Вообще! Можешь пролежать хоть вечность, когда ни о чем не думаешь.
   Я открыл глаза и сел на край койки. Вентилятор гулко чуть слышно создавал эффект шевеления в этом мертвом месте. Я спустил ноги на пол. Последнюю ночь на земле я провожу в совершенно чужом, нелюбимом мне месте, в клетке какой-то, да еще и строенной не для меня.
   Я тихонько оделся в комбинезон и выглянул в коридор. Мой конвоир спал на стуле в неимоверной позе, рядом лежала выроненная газета. Я быстро прошел мимо, не особо крадясь и не закрывая за собой двери. К лестнице и дальше - на улицу. Коридоры пустовали, здание спало.
   Сверчки распевали колыбельную на несколько голосов. Воздух был теплым и прозрачным. Комары лениво приставали. От "пансионата" вели две дороги. Я пошел по той, по которой нас сюда привезли. Мне было легко, я совсем ни о чем не думал, брел по прямой дороге и вглядывался в темное непрозрачное небо, висевшее над макушками деревьев. Усталость длинного дня сменилась на необъяснимое спокойствие.
   Позади послышался шум двигателя. Я обернулся, по дороге неслась старая отечественная машина с одной только горящей фарой. Наверное, обнаружили пропажу меня и вот ищут. Я остановился, вытянулся в струнку. Жаль, что эта дивная последняя прогулка в очередной раз будет сопровождаться представителями моей безопасности. Автомобиль пролетел мимо и тут же резко затормозил, пронзительно скрепя. Затем, постояв мгновение, дал заднего хода и остановился возле меня. Из окна показался улыбающийся немногозубый паренек и, нарушая тишину сверчковьей песни, выпалил:
   - Космонавт! Куда идешь?
   Я немного не ожидал такого обращения и потому, подумав и ничего не найдя, ответил наобум:
   - В деревню.
   - Ну уж "в деревню", - передразнил меня он, - в Город!
   - Ну да, - улыбнулся я приветливо, - в город.
   - Садись, подвезу! Дорога не близкая.
   Я забрался на переднее сиденье. Дорога действительно оказалась не близкой. По пути паренек все время разговаривал без устали: рассказывал новости, сплетки какие-то, байки, анекдоты. Я вяло отвечал, пытаясь создать эффект внимания, но из разговора ничего не вынес. Мало того, чуть не заснул.
   - Куда тебя? - спросил водитель, подъезжая к городку.
   - Не знаю, к магазину какому-нибудь, - сказал я, не найдясь.
   - Ну, братан, магазины не работают уж часа три, наверное. Если тебе сигареты нужны или выпить чего, так можешь в клуб наш пойти. Там - и сигареты, и выпивка, и работает он всю ночь.
   - Вот, давай в клуб, - обрадовался я тому, что дорога подворачивается сама.
   - Давай в клуб, - повторил паренек и свернул на какую-то улочку.
   Мы проехали еще пару кварталов и он, оживленно попрощавшись, скрылся за домами, оставив меня возле двухэтажного старого потрепанного дома, обклеенного вывесками и плакатами вокруг двери, из которой доносилась музыка. Улицы были совершенно пусты, даже собаки не лаяли. Ночная тишина. Легкий ветер теребил мои волосы. Теплый, травой насыщенный воздух ласкал щеки. Я находился в деревне. В глубинке. В России.
   Я ступил на крыльцо и зашел внутрь. Меня встретил тяжелый густой прокуренный запах. На первом этаже посетителей почти не было: парочка сидела за грязным качающимся столиком в углу и потягивала пиво, еще один - сидел на высоком табурете у барной стойки и разглядывал причудливые бутылки на полках у стены. Полумрак. Я прошел к бару и вспомнил, что у меня нет денег.
   - А Космонавт! - задорно выкрикнул небритый загорелый бармен, протирая полотенцем советские стаканы, - куда летим? - пошутил он, - выпивка бесплатно! За счет заведения.
   Он выхватил какую-то бутылку, взял чистую стопку и налил коньяка под самые края, протянул мне. Я не хотел пить, тем более коньяк, но я уже давно шел только на поводу обстоятельств, все связи характеров в моей душе были оборваны, мне было все равно. Я взял стаканчик и опрокинул.
   - А-а-а, - приободрился бармен, - на вот лимончик - закуси!
   И сунул мне под нос четверть лимона, я отстранился.
   - Зачем летим? - ввязался в разговор он.
   - Спасать человечество, - промямлил я, обожженный горячим суррогатом.
   - И как проходит спасение, - улыбаясь, спросил бармен.
   - Да никак пока.
   - Ну, передавай человечеству привет!
   - Привет тебе, человечество, - сказал я ему.
   - Привет, - комично подняв руку и состряпав глупую физиономию, ответил он.
   Я улыбнулся.
   - А почему так нелюдно? - спросил я через паузу.
   - Нормально, все на втором этаже - танцуют. Наоборот, сегодня как-то много народу, и в основном танцуют, не пьют почти ничего. А ты понимаешь, клуб держится на баре, если... - дальше я прослушал.
   - Пойду на второй этаж схожу.
   - О, вот видишь, и ты туда же! - развеселился бармен.
   - Да не, я сейчас вернусь, посмотрю только.
   - Давай. Мне тут скучно одному. Ты понимаешь, обычно все здесь, внизу, выпивают, ну, новостями делятся, а сегодня здесь никого, - я закивал и отошел недослушав.
   Ступеньки были неудобными. Лестница устремилась вверх, петляя и сужаясь. Мне показался второй этаж. Зал был полутемным, с одной из стен свисали две удручающего вида мигалки, под потолком монотонно крутился зеркальный шар, словно маленькое Солнце, исполненный лучами. Под ним тридцать пять человек двадцатилетнего возраста предавались танцу. Все как один, в общем порыве, изо всех сил. Одним общим, единым телом. Я смотрел и не мог оторваться. Огромное живое существо, изо всех своих звериных сил. Я даже не мог выделить людей из этой массы. Одно сплошное существо. И в этот момент я понял - танцевание! В этом суть жизни! Вот в таком сборе на чердаке разваленного здания и становление одним целым! Суть жизни - в отношениях, в том, чтобы быть вместе! Одним целым! Чтобы вместе танцевать! Передо мной простиралась жизнь.
   Я сделал шаг навстречу, и внезапно все остановились. Музыка продолжала отсчитывать ритм, шар над головами все так же неспешно крутился, но больше никто не двигался. Все стояли и смотрели на меня. И сразу же единый организм танцующего зверя начал разделяться на людей. По одному из этой массы показались молоденькие разодетые девушки в коротких юбках и рубахах, завязанных под грудью узлом, короткостриженные пацаны в спортивных костюмах. Люди, может быть, чуть постарше, может, чуть помоложе. Они разделились на личности и стояли молча передо мной, глядя на меня, пугая своим вниманием.
   Мигалка осветила лица, и я увидел перед собой скелеты, раздробленные и разбитые, в висящих лохмотьях и сожженных ботинках. Я один жив, а они все мертвы. Каждая личность большого танцующего зверя. Я не такой как все. Передо мной простиралась смерть...
   Мое сердце сжалось, закричало, и я проснулся. В комнате гулко посвистывал вентилятор, разгоняя комаров. Моя спина была мокрой. Я тяжело вздохнул, перевернулся на другой бок и еще долго не мог заснуть, разрываясь между кошмаром реальности и кошмаром сна.
   
3

   
   Меня разбудили. Ужас, приснившийся ночью, забылся. Сегодняшний ужас был самым особенным за всю мою жизнь. Я не чувствовал ничего. Встал, нарядился в комбинезон, почистил зубы, умылся. Меня повели завтракать, шел, и все прощался с вещами, меня окружавшими: со стенами, с вентилятором, с зеркалом, с газетой конвоира, с грустной улыбкой Нади. Все кругом улыбались, делали это очень уныло. Я не чувствовал ничего.
   На завтраке, привычно уже за последнее время, меня окружало много народу. Люди толпились в дверном проеме и, переговариваясь, делали заметки в своих блокнотах. Я был очень рад, что все они пришли. Такая суть моей прошлой жизни - чтобы быть вместе.
   Португальца коротко постригли, и он потерял толику своего шарма. Лена пришла позже всех, заспанная, с натертыми красными глазами - то ли плакала, то ли бодрствовала всю ночь. Она поприветствовала меня, элегантно вскинув ручку с растопыренными пальчиками. Ее почему-то не постригли, или просто не успели еще. Длинные, чуть ниже лопаток, волосы были убраны в хвост и прыгали в такт походки своей хозяйки. Француженка сидела одиноко у окна ко всем спиной и, глядя на улицу, жевала булочку с чаем. Восточных девчонок не было вовсе. На часах - десять.
   Этот последний день привычного мне образа жизни надо было бы прожить на всю катушку! Перевспомнить все самое прекрасное. Напиться этого ветра, надышаться этим вниманием, но я выжат, как лимон. Эмоций во мне не было. Я просто проживал время, подспудно занимаясь какими-то муравьиными делами: ел, ходил, слушал что-то, разглядывал. Мое сердце покинуло меня.
   Я взял булочку со сливками и через силу съел. Меня было не растормошить.
   Через какие-нибудь пятьдесят минут вся команда уже сидела в небольшом конференц-зале и слушала последнюю лекцию об основах полетов за пределы атмосферы Земли. Я вспомнил Кристину и Антона, Маму и Папу. Я вспомнил лето в Туапсе, недавнюю поездку в Чехию на Рождество, лучшего друга, собаку из моего детства. Я помню, как Мама мне тогда сказала: "Пускай, смерть Бакса - это будет самая тяжелая потеря в твоей жизни". В комнату зашел Бакс или лошадка пони, я сейчас не помню. Я тихонько плакал.
   Я почувствовал объятья на себе. Это была Лена. Я перестал плакать тихонько.
   Мое сердце вернулось ко мне. Я начал вспоминать.
   Телевизор! Мне нужно посмотреть телевизор! Футбол! А лучше - новости! На каком-нибудь центральном канале. Сесть в кресло и смотреть! Не отрываясь, не отвлекаясь ни на что вокруг, но и не вникая в картинку, просто заполнить свою жизнь телевизором, рекламой: про порошки, про зубную пасту, про моторное масло.
   - Ну, теперь мы отправимся готовиться к полету, - сказал широкоплечий пожилой старичок из-за трибуны.
   "Нет! Мне нужно посмотреть телевизор!" - кричало мое сердце, но никто не услышал. И я сделал вид, что не услышал тоже.
   Нас вывели из здания и провели к миниатюрному автобусу. Машина завелась и понесла нас по неширокой дороге в две полосы к очередному горизонту.
   Наш пилот - Алексей весь сегодняшний день был с нами. Угрюмо, не произнося ни слова, задумчиво, глядел перед собой. В эти минуты даже самые железные люди склонили головы. Только восточные девчонки выглядели мало-мальски живыми.
   Мы неслись, мотор ревел, машину подбрасывало на кочках и неровностях. Я сидел глубоко в себе и записывал в память все, что попадалось мне на глаза: пацаны на велосипеде, наблюдающие за нами вслед, шмель, бьющийся о стекло изнутри, тяжелые тучи, мокрые глаза Софи, усатого водителя в свитере не по погоде. Но, к сожалению, мы довольно быстро приехали. Больше, до самого начала полета, я уже не соберусь с силами, чтобы запоминать.
   Автобус остановился, мы высыпали у многоэтажного здания, которое оказалось огромным ангаром. Невдалеке, хорошо различаемая глазом, стояла ракета, зажатая меж двух огромных частей пусковой установки. Адреналин прыснул мне в голову, меня охватил страх. Вся эта громадная шутка все же происходит...
   К сопровождавшему нас Евгению Анатольевичу подошел молодой человек в военной форме и сказал:
   - Чрезвычайная ситуация на китайской орбитальной станции: двое человек технического персонала, отправленных на станцию для завершения работ по выводу, отказываются вернуться на Землю.
   - Как то есть "отказываются"?
   - Так - отказываются. Не возвращаются и все.
   - Ну, и какие меры предприняты китайской стороной?
   - Да ну какие меры? Что теперь сделаешь?
   - Да-а... - тяжело вздохнул Евгений Анатольевич, - ну, значит на китайской будет немного теснее...
   Ошарашенный такими известиями, он жестом увлек нас за собой. Мы пересекли весь ангар, проходя мимо таких огромных конструкций, что не хватало глаз их окинуть. Из ангара на улицу вели рельсы таких же невообразимых размеров - игровая комната Гулливера.
   Мы дошли до дальней стены, и, сквозь тяжелые металлические двери, проникли внутрь небольшой, по сравнению с только что виденными, комнаты. В ней находились семь космических скафандров.
   Скафандр очень тяжелый! Но еще хуже - то, что в нем было просто не повернуться! Не сжать кулаки, не поднять ногу, не пошевелить шеей. Не двинуть ничем! Пока мы одевались, Евгений Анатольевич все время что-то рассказывал, комментировал, разъяснял. Я не впитывал ни слова.
   Наконец, выматывающая процедура переодевания закончилась. Мы стояли в светло-серых блестящих космических костюмах, а вокруг столпились все, кого я видел здесь последние два дня. Все, кто ходил рядом, и что-то высматривал, анализировал, записывал в свои блокноты, делился мнениями с соседями. Все, кто был с нами: и Евгений Анатольевич, и Петр Евгеньевич, и Надя, и усатый водитель в свитере, и муж Софи, и парень Лены, и Кристина с Антоном, и Бакс. Слезы людей заполонили глаза. Мы стояли и чувствовали друг-друга, мы наслаждались собой. Мы менялись мыслями, молча, через слезы. Мы переговаривались, общались, кто-то кричал тост, другие пели песню под баян, кто-то разглядывал маленького серого кролика, придуманного кем-то из соседей. Мы все были связаны одной сплошной цепью и те другие - сделали все, чтобы мы улетели, а мы сделаем все, чтобы прилететь обратно! Мы последний раз исполняли свой танец. Танец, ради которого все это вокруг - мы были вместе!..
   Двери захлопнулись и на вместительном военном грузовичке, полусидя-полустоя мы уехали от наших людей. Теперь осталось только семеро. Глаза сталкивались друг с другом. Мы недоверчиво оглядывали наше общее будущее, будущее нашей общей планеты, и робели.
   Дорога оказалась не близкой. Грузовик ехал медленно, невыносимо тарахтя. Стоять было неудобно и тяжело. Мне все казалось, что я вот-вот упаду. Животный страх свел тело, я не чувствовал ног, лишь оголтелыми глазами смотрел на соратников. Мы изо всех сил надеялись.
   Наконец, машина остановилась. Двери со скрипом открылись, и перед нами предстала стартовая площадка. Невероятно большая! Огромная! Больше, чем что-либо виденное в моей жизни! Величайший памятник человечеству, одноразовый памятник. Торжество науки. У меня свело дыхание. Я задрал шею и, щурясь от впечатления, посмотрел на самый шпиль. На нем лежало, одним краем касаясь, гнетущее серое небо, я тяжело вздохнул. Скафандр сделал то же самое.
   Мы прошли метров тридцать по металлической каркасной дорожке, висевшей над землей. Нас сопровождали какие-то люди так же в тяжеловесных костюмах, но темного цвета. Дальше был лифт, сделанный из металлических каркасов и сеток. Мы медленно вошли внутрь. За нами задернули цепочку. Лифт вздрогнул и, скрепя, медленно понес к небу. Внизу остались люди, они смотрели на нас, а мы смотрели на них. Земля уходила из-под ног, улетала, оставалась внизу. Со всеми сверчками, с травой зеленой, с полевыми цветами, с космодромом, с чудесами света, с картинами известных художников, с бездарными певицами, с телевиденьем, с памятниками архитектуры, с войнами, с первым снегом моего пса Бакса, с теплыми пляжами, с лежбищами морских котиков, с моей клиникой, давно ставшей мне домом, с компьютерными играми, со счетами за междугородние переговоры, с Кристиной и Антоном. Внизу оставалась Земля со всей моей жизнью, а я уходил.
   Лифт дернулся и затормозил.
   Я обернулся, перед глазами предстала дверь в ракету.
   
   Мы перешагнули через порог, и попали в узкий короткий коридор, наполненный арматурой и какими-то металлическими конструкциями. За ним находилась тесная комната, в которой располагались семь кресел больших и сложных, развернутых спинками к полу. Окон не было никаких, тусклый свет от нескольких ламп, слабо озарял техногенные стены, заполненные датчиками и устройствами. Мое сердце колотилось до боли. Я весь взмок, руки не слушались. Тяжело переставляя ноги и хватаясь за все, что попадалось на пути, я протиснулся меж кресел и устремился к тому, на которое мне указал помощник. Грузно свалившись в него, я открыл глаза: помощник усаживал Кореянку, Андрей пристегивался сам, слева устраивалась Лена. Я свернул голову, но посмотреть на красавицу все равно не удалось - мешал шлем - едва видел боковым зрением. Она лежала и глядела в мою сторону. Я протянул руку, Лена меня коснулась. Значит, так тому и быть...
   Подошел помощник и начал пристегивать меня ремнями, у него было напряженное лицо, он старательно исполнял свою работу. Все расселись и были готовы к старту. Сопровождавший нас молодой человек встал у выхода, окинул взором, кивнул и скрылся, плотно прикрыв за собой дверь. Мы остались одни и на этот раз уже окончательно. Слабый свет заливал маленькую металлическую комнату, и только семь сердец разбавляли непереносимую тишину.
   И тут что-то во мне сломалось. Во мне кончилось спокойствие. Мне показалось, что я зажат в гипсе, в бетоне, что мне недостает воздуха. Я напрягся всем телом и пытался вырваться из связавших меня оков. Ремни туго скрипели, удерживая от безрассудства. Я молча бился за свой воздух, мотая шеей и пытаясь подцепить хлястик ремня неслушавшимися пальцами в толстых перчатках. Лена потянулась ко мне, но и ее остановило кресло. Я понял! Кресла пытаются разлучить нас! Я начал сдержанно кричать и приложил, откуда ни возьмись, новые силы. Я выламывал кресло, с корнем, прямо из пола ракеты, выдирал! Мои мышцы начали трещать и лопаться, мои легкие завыли. Мной располагала паника. Исте-ри-ка.
   - Я с тобой, - сказала Лена тихонько.
   Я обмяк.
   - Центр Управления Полетами, я приветствую вас! - сказал голос из стен.
   - Команда к старту готова, - рапортовал Алексей.
   - Старт через четырнадцать минут. Прогрев двигателей...
   Тишина осталась в неприкосновенности. Не может быть, чтобы двигатели работали столь тихо. Хотя это прогрев, вполне может быть. В это мгновение все взорвалось! Задребезжало и задергалось.
   - Прогрев двигателей... - повторил голос из стен, перекрикивая весь этот шум.
   Меня вновь одолело нестерпимое волнение, я стиснул зубы.
   - Проверка систем стабилизации, - прозвучал голос.
   В ушах гремело, тяжелые механизмы, стянутые выносливыми болтами, проснулись и зашевелились.
   - Проверка систем подачи топлива...
   В теле зверя забежала кровь, сердце ракеты стало заглушать сердце мое.
   - Все системы в норме, к старту готовы.
   Я был не готов к старту.
   - Витальные функции экипажа в норме.
   Глупость какая-то!
   - Старт через пятьдесят секунд...
   - Я не готов к старту!
   - Старт через тридцать секунд...
   - Я не готов к старту!!!
   - Стартуем через десять секунд, состояние систем в норме.
   Зверь тяжело вздохнул. Я закричал изо всех сил.
   - Пять, четыре...
   Я зажмурился.
   - Три...
   Я перестал дышать.
   - Два...
   Во мне остановилась кровь.
   - Один...
   Я бешено беззвучно заревел. Земля держала меня за ноги,..
   - Старт!..
   ... а ракета тянула вверх. Я рвался напополам. Что-то далеко за пределами этого города загремело, словно началось землетрясение, и меня вдавило в кресло с силой грузового локомотива, ракета затрещала подо мной. Я попытался вздохнуть, но не вздохнул. Хватаясь за воздух зубами, я пытался вздохнуть, я утопал. Мне было нечем дышать.
   - Десять секунд - полет нормальный...
   Я открыл глаза и не увидел ничего. Все было белым, лишь тонкие едва заметные очертания впередистоящего кресла в дымке, да пара слабо пробивающихся огоньков над головой. Мое сердце рвалось вместе со мной. Я потерял сознание.
   
   И тут же пришел в себя. Шум стих совсем. Алексей переговаривался с Центром, Лена поглядывала на меня, огоньки на стенах мелькали. Ракета почти не тряслась, подрагивала немного. Я зажмурился несколько раз и проморгался, голова гудела. На часах, с трудом найденных среди всего обилия датчиков и приборов значились цифры 13:12, значит, я пробыл без сознания час, даже больше!
   - 192 километра, отходит вторая ступень, - сказал голос из стен.
   Что-то загромыхало, тяжело заскрипело и ракету затрясло. Впрочем, дрожание тут же прекратилось.
   - Ушла вторая, - тихо, для себя сказал Алексей.
   Я ослабил ремни, прижимавшие к креслу, и с трудом перекатившись на бок, осмотрел салон. Лена и Португалец глазели на меня, Софи отвернула голову к стене, а восточные девчонки лежали без движения. Я хотел было привстать на локте, но сил для этого в себе не нашел. Тогда я взглянул на Лену и спросил:
   - У тебя все в порядке?
   - Да, нормально, - на мгновение задумавшись, буркнула она, - голова побаливает, да тела не чувствую.
   - Ну, хорошо, - сказал я, не найдя в мозгу никакой другой фразы.
   - Аки молчит, ни на что не реагирует, наверное, тоже потеряла сознание.
   Я смутился. Отвернулся и прислушался к себе: спина онемела, ногами не пошевелить, язык пересох. Ну что ж, самый тяжелый эпизод полета мы пережили. Я откинулся и заснул на двадцать минут. И потом так и провел остаток полета - то засыпая, то просыпаясь - в полудреме.
   Через какое-то время очнулась Аки, и сразу начала громко рыдать. Сунэ все успокаивала ее, переговариваясь с ней на каком-то из восточных языков. Лена добавляла на английском, Софи все лежала, отвернув голову к стене и тихонько плакала. А Алексей приговаривал, что из-за истерики Аки он не слышит Центра.
   Мы лежали, зажатыми в тисках желудка большой ракеты, уносящей нас далеко от нашего дома. Дальше, чем когда-либо мы отъезжали. Далеко настолько, что мы перестали чувствовать, как наш дом притягивает нас.
   Аки поуспокоилась, но переговариваться со своей подругой не перестала. На своем ураганном языке, состоящем из одних гласных. Мне все время казалось, что они говорят одновременно, будто не слушают. Я уже третьи сутки не могу найти ни слова, а они постоянно одновременно разговаривают. Удивительно!
   Не было ни одного окошка, не ясно, где мы сейчас. Где-то летим. В ушах звенело, страх сильно разбавился алкоголем, голова шла кругом. Организм то выключался, то включался вновь, я даже пропустил отделение третьей ступени, продремал. Время и тянулось и бежало.
   - Ну, все, стыкуемся, - глубоко вздохнул Алексей, и начал, обмениваясь с Центром репликами, энергично щелкать переключателями и нажимать на кнопки.
   - Странно, - сказал я перед собой, - на старте все так громыхало и взрывалось, а теперь - тишина...
   - Что громыхало? - переспросила Лена.
   - Ну, шумело все кругом - сумасшествие.
   - Шумело? - она посмотрела на меня, - Все было тихо, как сейчас.
   Я взглянул в ее серьезные недоумевающие глаза, улыбнулся и безуспешно попытался махнуть рукой. Ракету тряхануло.
   - Есть стыковка, - процедил Алексей.
   И мне вдруг снова стало страшно, мое тело вышло из состояния полусна.
   Прошло минут десять, прежде чем движение за бортами ракеты прекратилось, и Алексей бросил управление. Он отстегнул ремни, поднялся и направился к нам - помогать выбираться из пут. Алексей висел в воздухе, держась одной рукой за подголовник, другой - ковырялся в замках крепления. Его ноги были под самым потолком, я не верил своим глазам.
   Я торопливо отстегивался от кресла, один из ремней настойчиво не поддавался, пальцы почти не слушались, я безумно волновался. Невесомость! Летать! Без крыльев и моторов, просто оттолкнуться и полететь! Полететь! Свобода!
   Последний замок поддался, я скинул ремни и взмыл к потолку! И ударился о потолок и полетел обратно к креслам, едва шевеля руками и ногами. Я не чувствовал нестерпимо тяжелый скафандр.
   - Осторожно! - недовольно буркнул Алексей, наблюдая за тем, как я летаю от пола к потолку и обратно.
   Через мгновение ко мне присоединилась Лена, а еще через пару минут все остальные. Я к тому времени уже лежал на полу между кресел, держался за подголовник одного из них. Мне было очень плохо, страшно тошнило, и неимоверно болел живот. Меня будто раздувало изнутри, голова раскалывалась. Я уже не помню, когда испытывал такие боли. Даже не боли, а состояния. Я морщился и не дышал. Но постепенно это прошло, потихоньку обрел себя. Не знаю уж, сколько пролежал там, но через какое-то время, вновь начал более или менее шевелиться, и боль спала. Как выяснилось позже, такое состояние было у всех, кроме Алексея: у кого-то больше, у кого-то меньше, но всех выворачивало состояние невесомости. Лена и Португалец держались лучше остальных, ну и Алексей, конечно. Софи, по-моему, мучилась даже сильнее меня, но я из того времени запомнил не все. Какая-то запоздалая реакция на отсутствие гравитации. Я собрался и через тяжесть поднялся.
   Здесь в невесомости эти понятия: поднялся, лежал, шел - теряли свои привычные смыслы, и я бы относился бы к этому явлению внимательнее, следил бы пристальней, но дело все в том, что здесь, в этой новой жизни, все старые понятия теряли свои смыслы, так что именно в привычных словах я видел пристанище моего ноющего измученного сердца, оторванного от старого дома.
   Мы подхватили тех, кто еще плохо себя чувствовал на ту минуту, и понесли через стыковочный коридор на станцию. На Сунэ не было лица, мне даже порой казалось, что она потеряла сознание, но всякий раз в такие моменты она встанывала и сжималась с собой туже, обхватывая живот руками. Наконец, перед нами распахнулся последний люк, и за ним показались помещения "Мира", состоящие из желтовато-белых пластиковых стен и массы рассыпанных по ним датчиков и пультов управления, находящихся на спутнике устройств - новый техногенный дом, самая невероятная гостиница, созданная человеком.
   От станции веяло социализмом. Она вся напоминала гигантский древний ламповый усилитель отечественного производства с изредка вкрапленными элементами современного технократичного декора.
   Мы высыпали внутрь, и Алексей задраил за нами люк. Тут было значительно больше места, чем я себе это представлял, а двери были круглыми. А еще, здесь было не определить: где пол, где потолок, где стены. Куда стол привинчен - там и пол, где иллюминатор - там стена. Иллюминаторы были в соседней комнате, я уже хотел было отправиться к ним, но Алексей увлек меня и всех остальных в другую сторону, где мы переоделись - избавились от скафандров, и облачились в "повседневную одежду": светло-серые футболки и темные, темно-синие шорты, прямо как на физкультуре в школе. Даже лев-красавец Луис выглядел в новом наряде несколько потешно. У меня все еще сводило живот, но я держался.
   Вскоре показалась Лена и Аки. Ничто еще не притягивало меня в жизни так сильно, как Лена в физкультурной форме. И у нее у единственной остались длинные волосы, лежавшие на воздухе волнами. Алексей кратко посвятил нас в планировку станции и скрылся в технических помещениях. Мы перенесли Сунэ и Софи в спальню и уложили на кровати, которые представляли собой прямой мягкий матрац с пристегнутым к нему тонким одеялом. Аки тоже улеглась и закрыла глаза. Так же хотела поступить и Лена, но посомневалась и передумала.
   Я подобрался к иллюминатору. Бездна. Неоценимая, глубина. Вселенная. Туда, где миллиарды звезд и просторы без начала и конца. Там все без начала и конца. Как же легко было на Земле, когда любое событие можно было окинуть взглядом, разложить на законы физики, пересчитать, построить в ряд и заснять на фотопленку?! И как же тяжело теперь представлять себе бесконечность. Я потер глаза руками и вновь вгляделся в глубину, собрав на роговице фотоны, отправленные далекими звездами миллиарды световых лет назад. Половины этих звезд давно уже нет, другие появились, но свет от них до меня еще не долетел. Я смотрю в прошлое. Я вижу то, что существовало, когда еще моей планеты не было на небосклоне. А потом она появилась. Состояла из куска космического мусора, с налипшем на него всемирным океаном, и окруженным воздухом. Затем, один сплошной континент поделился на два: Лавразию и Гондвану. Во всемирной луже - Панталассе зародилась живая клетка, потом разделилась на две. Так обосновалась простейшая углеводная жизнь, которая росла, развивалась миллионы лет и через 4 миллиарда - превратилась в рыб. Рыбы вылезли на сушу, одни обрели крылья, другие - лапы. И жизнь робко забегала по планете Земля в поисках пищи, бегающей медленнее. Все разделились на хищников и жертв, и вместе жили, выискивая новые формы охоты. Жизнь требовала жертв. И одни из них встали на задние лапы. А потом еще 3,5 миллиона лет эволюции, и Римская империя пошла на завоевание остального мира. Потом придумали Библию, потом - автомат, потом - компьютер. И теперь свет тех звезд прилетел ко мне.
   Я прижался лбом к стеклу иллюминатора. Вся великая история человечества не значит ничего, не занимает и мгновения всего этого макровеликолепия! И если бы про нашу Землю снимали полнометражный фильм, людей не пригласили бы даже в один кадр. Я тяжело вздохнул. Мой вздох раскатился по вселенной, далекие звезды задрожали и съехали со своих мест.
   Я перелетел к другой стене и другому окну. Вся моя любимая Земля целиком висела передо мной в считанных сантиметрах от стекла. Такая безмятежная и грациозная, такая мечтательная, и такая совершенная. Она висела, укутанная в облака, и наряженная в океаны. Седые локоны неряшливо распадались и залезали на лицо. Планета жила своей обычной жизнью: целовалась на улицах, строила новые дороги и обменивалась деньгами в магазинах. Часть света готовилась ко сну, другая - просыпалась. Отовсюду раздавались сирены автомобилей, стоящих в пробках, шум футбольных стадионов, факс-машин, визг мела по доске, стук каблуков о мостовую, комариный писк, завывание ветра в заводских трубах. Планета жила, планета вертелась. Я глубоко вздохнул. Мой вздох застрял в стекле иллюминатора.
   Сунэ сдавленно тяжело застонала. Я оторвался от окна и направился к ней. Португалец ухаживал за Софи. Я осмотрел зрачки обеих, пощупал пульс. Нужно только терпеть, я ничем не помогу. Обезболивающее какое-нибудь бы найти. Я приложил руку ко лбу Сунэ, я хотел забрать таким образом часть ее боли себе. Но, наверное, оттого, что сам чувствовал себя чрезвычайно нехорошо, моя рука на кореянку не повлияла. Аки лежала и наблюдала сверху за моими действиями. Я поднял глаза, улыбнулся ей и вернул свое внимание Сунэ.
   - Врач! - утвердительно сказала Аки по-английски.
   - Что? - не понял я ее безнадежного акцента.
   - Доктор! - повторила она, заискивающе глядя мне в глаза.
   - А, да, доктор, - кивнул я.
   Мимо пронесся Алексей, бросив на ходу известие о том, что первая группа из США успешно стартовала и в настоящий момент покидает твердые слои атмосферы.
   - На борту есть лекарства, медикаменты какие-нибудь? - спросил вдогонку я, но он уже скрылся за дверью. Я вновь приложил руку ко лбу Сунэ.
   Здесь, в космосе нет утра или вечера, нет ночи и дня. Здесь сплошное время, безо всяких зацепок. Софи заснула, Португалец отошел от нее и смотрел в иллюминатор. Его лицо было спокойное и серьезное, и совсем не двигалось. Так он стал походить на манекен. Особой, тонкой выделки. Из очень хороших, дорогих материалов. Приставленный сюда, на орбитальную станцию, в рекламных целях. В рекламных целях космической значимости и величины. Его непроницаемые манекеновые глаза стали влажными. Я подплыл к нему и похлопал по плечу: держись, старик, если не ты, то уже никто.
   
   Станция была огромной! Мне понадобилось немало времени, чтобы более-менее разобраться в расположении ее комнат. Наряду с "жилым" помещением, здесь существовала "кухня". Так же была душевая кабина, тренажер "беговая дорожка", техническая комната. Все очень узко и тесно - коридоры неширокие, потолки низкие, но ощущения закрытого пространства не создавалось. Даже наоборот - здесь я летал! Летал, как птица! Безо всяких приспособлений и устройств. Я чувствовал здесь свободу. Особую, своенравную свободу, не похожую ни на что другое. Я парил! И за стеклом иллюминатора со мной парила планета Земля. У меня захватывало дух, во мне расцветали цветы. Я подплыл к окну, и увидел тысячи осколков небесных тел в сантиметрах от моей планеты. Они были очень острыми. Передо мной застыло мгновение, после которого когти ножами вонзятся в лицо и всемирный океан моей Земли, моей земли! Сердце остановилось. Я прильнул к стеклу. Всего одно мгновение! Я забился за окном, словно птица, застучал о стекло крыльями, царапал, я кричал. Но Земля меня не слышала, не спеша обходила Солнце, да жила своей жизнью. Клыки коснулись ее нежной кожи. Я замер. Время замерло со мной.
   Тут мне стало нестерпимо плохо, от переживаний голова загудела с новой силой. Я перебрался к постели, неловко лег, под присмотром Португальца, пристегнул себя одеялом и попытался расслабиться. Легче не стало. Не важно в невесомости, лежишь ты или стоишь, или висишь вниз головой, просто плохо. Я закрыл глаза и попытался заснуть, поспать хотя бы пару часиков. Времени здесь нет, верха и низа - нет, здесь - бездна.
   Не спалось, я дремал, обхватив голову руками, пытался забыться и потерять себя. Хотя бы на какое-то время.
   - Посмотри, - вывел меня из полусонного состояния шепчущий голос Лены.
   Я открыл глаза. Она прижалась к иллюминатору лицом и вглядывалась в бездну. Сделав усилие, я выполз из-под одеяла и подобрался к окну. Вся голубоватая прозрачная и нежная, словно фата, воздушная оболочка планеты была пронизана с одной стороны стрелами огня, мерцающими, несущими смерть. Какие-то были короткими, другие тянулись до самой земли. И неимоверная армада когтей стояла следом и уже готова была броситься на растерзание моего старого дома.
   Я оторвался от стекла и полетел искать Алексея, который оказался в технической комнате, и переговаривался с Центром.
   - Первые астероиды упали в районе Аляски, - сказал он мне, - в России закрыто теле и радиовещание с американского континента, чтобы не создавать панику. Так что в России пока никто ничего не ведает. Следующей о трагедии узнает Япония, затем - Европа. Надо выкинуть некоторое оборудование - завтра рано утром сюда прибудет группа из США - места будет еще меньше.
   - А что с первой группой?
   - Первая - уже прибыла на китайскую станцию.
   Сил у меня не было совсем. Я вяло утрамбовывал какие-то древние устройства в мусорный контейнер, расположенный посередине комнаты, в которой мы переодевались из скафандров в школьную физкультурную форму. Рядом расположилась Лена, поверженная в глубокий ужас огненными стрелами.
   - Я голодный - есть хочу.
   - Пока нельзя. Часа через три - четыре, пока еще рано, - ответил мне Андрей.
   - Почему?
   - Станет только хуже. Надо переждать.
   Затем мы закрыли контейнер, и поднесли его к специальному устройству, которое выбрасывает металлический ящик в космос.
   - А это не опасно? - спросила вдруг Лена, на мгновение показавшись из транса.
   - Что? - повернулся Андрей.
   - Ну, вот так вот - выкинуть, а вдруг столкнется с чем? Или на Землю упадет?
   - Нет, контейнер легко выстреливается, только чтобы преодолеть земную гравитацию и всю оставшуюся бесконечную жизнь летит во вселенной с небольшой скоростью. Мироздание закончит свое существование, а этот мусор все так и будет медленно лететь в никуда.
   - И однажды шлепнется о крашенные темно-зеленым деревянные доски, которые окружают нашу вселенную, - тихо сказал себе я.
   - Что? - переспросил Андрей.
   - Не, ничего.
   Мы подлетели к окну - огненный дождь продолжался, распарывая бледный блеск облаков. Под тончайшими - с волос, искрами гибли города. Там паника и агония, там конец света, а здесь - кромешная тишина и спокойствие, только гудят вентиляторы, и Лена дышит.
   Алексей постоянно чем-то занимался. Все время трудился без остановок. То и дело пролетая через комнату, где мы находились, бросал нам последние новости с Земли: информация из Америки в Европу все же просочилась через Интернет, но пока ее не воспринимают серьезно, президент США выступил с обращением перед народом своей страны о сложившейся обстановке, и заявил, что все под контролем властей. Я переводил это Португальцу, а тот только шевелил бровями и кивал.
   Вскоре проснулись Аки и Сунэ и, не поднимаясь с кроватей, опять начали разговаривать между собой на восточном языке. Софи все время лежала лицом к стене и ковыряла старую пластиковую обивку ногтем, не обращая никакого на нас внимания.
   - Лена, идем, - кинул Алексей, в очередной раз пролетая мимо.
   Они скрылись. Как мне, наверное, легко, что я могу поговорить на своем родном языке, подумал я, глядя на одиноко сидящего у кровати Софи Португальца.
   - Значит, ты - строитель? - спросил его я по-английски.
   - Да, - сдержано ответил тот.
   - Проектируешь или что?
   - Нет, строю.
   - Что ты имеешь в виду, "строю"?
   - Ну, работаю с такой штукой, - он изобразил отбойный молоток или дрель, - и кирпичи кладу, и крышу.
   - Все сам?
   - Да, я из небольшого городка - там все делаю я.
   - Из Лиссабона?
   - Да, недалеко от Лиссабона. На машине несколько часов.
   - У тебя есть семья?
   - Нет, никого нет. Я - единственный.
   - Одинокий?
   - Одинокий.
   - И родителей? И девушки?
   - Не, - он мотнул головой, - была девушка, но нет.
   - А что случилось?
   - Ушла.
   Я кивнул и вздохнул. Он не задал мне ни единого вопроса. Так было лучше для меня. Португалец снова взглянул на Софи, та не шевелилась. Тут появилась Лена и громко сказала:
   - Идемте есть!
   Луис посмотрел на меня.
   - Есть! - сказал я и помахал воображаемой ложкой в воздухе.
   Ели мы из тюбиков, с надписями на русском языке. По три тюбика каждому и стакан особой конструкции какого-то сладкого красноватого напитка. Пюре и что-то вроде тушенки, тоже мягкой и густой. Все было холодное. Софи не было с нами. Она осталась в постели и отказалась от пищи. Зато восточные девчонки баловались с тюбиками, пробовали еду друг у друга. Португалец тоже выглядел весьма забавно, неловко обхватывая губами тоненькую трубочку и завинчивая каждый раз колпачок обратно. Лена дивно за всем этим наблюдала, живо играя лицом. Луис быстро съел свою порцию, затем собрал еду для Софи и удалился в комнату.
   Таким образом мы поужинали. Аки и Сунэ сразу вернулись обратно в кровати. Я полетал немного по станции, и решил, что мне тоже пора спать: лечь спать до утра. Сегодняшний день был длинным. Сегодняшний день выбил из сил. Кошмар материализовался, кошмар пришел явью. Я перестал бояться и начал пытаться выжить. Я получил всю энергию человечества. В любом случае, настоящую тяжесть мое сердце понесет, когда все закончится.
   Я забрался в койку. Здесь было полутемно. Алексей находился в дальнем углу, и ковырялся инструментами под обивкой стен. Лена играла с невесомостью: скомкала бумажку и бросала ее о стену, наблюдая, как та, ударившись, почти оставалась на месте, будто прилипала. Португалец сидел с Софи. Я лежал в купе поезда, приостановившемся на полустанке маленьких городов - волнение и временные товарищи. Я уехал из дома и когда-нибудь вернусь.
   
4

   
   Проснулся я под крики. Долго дремал, не приходя в себя, боролся за сон, глаза не открывались, видимо, очень мало выдалось поспать. И даже когда проснулся, все равно долго не мог совладать с тяжелой головой, не желающей слушать - я прислушался.
   Меня окружил стресс - ракета со второй группой из США, которая должна была вылететь в направление нашей орбитальной станции, не смогла подняться со стартовой площадки, и взорвалась, погребя под собой весь экипаж. Умерли семь человек - одна четвертая всего будущего человечества. Ракет больше не осталось, экспедиций с земли больше не будет.
   И только в это мгновение я осознал, насколько все не игрушечно. Все разваливается на глазах, все рушится, рассыпается в песок. Все то, что тысячелетиями воздвигалось, распадается на микроэлементы и никогда больше не покажется на поверхности планеты. Нас все меньше и меньше. Мы не выдерживаем.
   Я проморгался и огляделся вокруг: Софи не шевелилась, Португалец напряженно вглядывался в горизонты Земли через окошко: небо было близко, как никогда. Лену я не нашел.
   Живот тяжело болел, голова раскалывалась. Я встал и направился в техническое помещение. Алексей сидел перед мониторами и контактировал с Центром. Я примостился в уголку и начал слушать:
   - Не ясно, выясняем, видимо, не сумели должным образом подготовиться ко второму старту, регламент нарушили. В НАСА молчат, никакой информации не дают.
   Я тихо вышел, не привлекая внимания: четвертой экспедиции просто нет, без причин.
   Лена оказалась на кухне. Я подлетел к ящику с едой, открыл и извлек оттуда тюбик с каким-то овощным пюре.
   - Куда? - словно мама-хозяйка, воскликнула Лена.
   - Второй группы нет, мы все равно не съедим все продукты, - не глядя в ее сторону, процедил я.
   - Еда пригодится нам на Земле, когда вернемся, вполне возможно, мы долгое время не сможем ничего найти, когда вернемся.
   Не ответил, отвинтил колпачок и начал жевать пюре. Она долго смотрела на меня, затем запустила руку в ящик, выудила оттуда похожий тюбик, и сорвала колпачок, не отрывая от меня расстроенных глаз.
   - Ты не понимаешь, Елена, расстояние между планетами, звездами - миллионы световых лет. Световых! Человеку понадобилось бы два года, чтобы долететь до Марса - ближайшей к Земле планеты! Наше огромное, великое Солнце - одна из бесчисленного количества светящихся точек только в нашей галактике, за ее пределами она не видна и незначительна. Расстояние между небесными телами настолько велико, а сами тела настолько малы, что вероятность такого столкновения, которое перенесет Земля, нулевая! Просто нет вероятности! Этого не может произойти.
   Лена подумала, помолчала какое-то время, а потом сказала:
   - И какой смысл в этих словах?
   - Человечество не переживет этот катаклизм. Человечество погибнет. Потому что Метеорит не может быть случайным, чему-то во вселенной нужно, чтобы люди прекратили свое существование.
   Лена вновь замолчала. Обреченность. Я долго смотрел перед собой, а затем поднял глаза на нее. В ее взгляде были и несогласие, и нежелание спорить, и неуверенность в себе, и опустошенность. По-настоящему, взгляд не выражал ничего. Никакой обреченности. Я приложился к тюбику. Земля все уходила из-под ног.
   - Столкновение, которое перенесет... - сказала себе Лена.
   - Столкновение? - переспросил я.
   В груди стало горячо. Мы сорвались со своих мест и устремились к иллюминатору. Огромный огненный шар затмевал своим светом солнце, подрагивал пламенем и беззвучно разрезал воздух Земли на две половины. Звезда, так близко, прямо над головой, над облаками. Дракон раскаленный. Она стоит перед лицом планеты, спокойная и невозмутимая. Сердце замолчало, дыхание остановилось, глаза застыли без движения. Все замерло, только огненный шар настигал свободолюбивый ветер. Тишина и ветер. На роговице собралась влага, совсем немного, одна росинка. Этот кадр для меня последний: огромная гордая Земля непроницаемым взглядом смотрела на Метеорит, прямо в глаза.
   И тут я услышал, как скулит планета, хныкает и завывает. С сердцем котенка и духом могучего кондора, ноет. Все вокруг зашевелилось! Земля задрожала, Метеорит блеснул пламенем, и с неистовым, звериным предсмертным криком они соприкоснулись, сжимаясь и деформируясь, сминая под собой каждую клетку земной жизни. Я увидел, как полупрозрачное серое кольцо разошлось от планеты, и начало захватывать, все пространство вокруг, увеличиваясь, становясь все шире, закрывая и погребая под собой и облака, и материки, и всемирный океан, растворяя в себе, превращая в песок, миллиарды сердец, миллионы лет знаний и истории, и одну большую жизнь, начиная с теплого поцелуя мамы, и оканчивая исследованиями нанотехнологий. Кольцо разрасталось, поглощало время, и вот уже достигло нас. На мгновение задержалось за стеклом иллюминатора и ворвалось внутрь станции, оглушив, охватив меня, укутав и сдавив мои легкие острым. Так кричала Земля. Громадный ком глины судорожно ревел в голос. Кричали люди, стонали птицы, завывали звери, рыбы, деревья, насекомые. Миллиардами голосов - в один голос. Так кричала жизнь! Меня закрутило в водоворот, меня накрыло волной, горячей - сжигающей легкие, холодной - застывшие пальцы. Меня кидало из стороны в сторону, трясло и таскало. Я отчаянно царапался вверх - туда - к воздуху - вздохнуть. Меня коснулась эмоция. Я не мог совладать, обхватил голову руками, сжался и потерял сознание.
   
5

   
   Пришел в себя я только через сутки, судорожно взглотнув воздух и развеяв тишину. Сердце билось редко, громом раскатываясь в висках и горле. Мое сердце бьется: я один жив, а они все мертвы. Открыл глаза. Рядом сидела Лена.
   - Я слышал голос Анта... - немо сказал я.
   - Что? - переспросила Лена.
   - Я слышал пение птиц...
   Лена молча глядела не меня, затем горячо обняла меня за шею. И мы сидели в обнимку. Я осматривал стены вокруг себя: Португалец спал, Софи лежала, отвернувшись, и тяжело тихо всхлипывала. Алексея и восточных девчонок не было. Я оторвался от Лены, обратно лег.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросила она и тут же, не дождавшись ответа, добавила, - Алексей все ворчал, что тебе - доктору - больше всего медицинская помощь и требуется.
   Я несколько смутился, но сразу забыл:
   - Сколько времени?
   - Девять утра, - сказала Лена, бросив взгляд на часы у двери.
   - Утра? - хмыкнул я с иронией.
   - Утра, - не поняв моей интонации, утвердила Лена.
   - Очень хочу пить, - прошептал я, закрывая глаза, и на мгновение выключился из сознания, почувствовав прикосновение к локтю. Лена протягивала мне стакан с водой, я глотнул, вернул стакан, и вновь закрыл глаза.
   Полежал минуту, затем, принял усилие, и встал с кровати. Подобрался к иллюминатору, взглянул на Землю.
   Огромное непроглядное грязное серое облако окружало планету, будто весь воздух почернел за раз, и только с одной стороны, освещенной нескончаемым огненным градом астероидов, зияла испещренная глубокими царапинами рана, колоссальным кратером, простираясь, на сколько только видит глаз. Привычные бело-голубые, и зеленые, и коричневатые цвета исчезли, на их месте властвовало темное монотонное облако, скрывающее собой старое совершенство черно-серым. Весь горизонт стал выглядеть одинаково, обугленная Земля слилась с темным фоном, означающем ничего. Весь мой прежний рыжий мир превратился в мрачную бесцветную сепию. Горизонты цвета смерти.
   Глаза Лены были голубыми и выражали любовь. У меня сжалось сердце. Я даже не могу сказать, что только теперь это заметил. В глазах Лены была запечатлена прежняя планета Земля, она крутилась и переливалась на солнце, поблескивая плавниками облаков и зеленея бескрайними щечками лесов. Это была не картинка, это была искорка Земли, маленькая частичка. Я не удержался от наплывшего на меня сумасшествия, и свалился за борт прямо в глубины ее глаз, полные водоворотов и теплого ветра. Лена несла старую Землю с собой.
   - Веснеет! - крикнул я, в отчаянье, но она не услышала.
   "Боже мой, ну почему все складывается именно так?" - задавал я себе вопрос, - "В экспедицию отправились тридцать человек из шести миллиардов. Каким образом получилось, что среди них оказался один единственный на всем свете, который способен нести в себе старую Землю?"
   Позже я найду ответ на этот вопрос, но сейчас мое сердце колотилось, во мне затлела надежда.
   - Я очень голоден.
   Лена, не говоря ни слова, увлекла меня за собой. На кухне находились Сунэ и Аки, и все так же одновременно говорили.
   - Сейчас, - сказал я, и направился в техническую комнату.
   Алексей молча сидел в углу, без лица, мониторы были погашены. Он смотрел перед собой и что-то шептал, будто молился, или вспоминал что-то, тут заметил меня, и чуть слышно сказал:
   - Центр прервал связь в момент столкновения. С Земли не доходит ни одного электромагнитного сигнала, ни одной радиостанции, ни одной телестанции, даже ни одного мобильного телефона.
   - Нужно ждать, - сказал я, через паузу, - вполне возможно мы не слышим...
   - Мы все слышим! - вспылил Алексей, раздраженно посмотрев мне в глаза, - После столкновения прошли сутки! Никто ни в одном уголке света не воспользовался радиопередатчиком!
   Я долго молчал, не хотелось спорить:
   - А китайская станция?
   - Китайская - работает, - несколько утихомирившись, сказал он, - с китайской все в порядке.
   Я опять надолго замолчал. А потом, не говоря ни слова, развернулся и ушел.
   Лена все так же сидела на кухне и наблюдала за метеоритным дождем, глубоко задумавшись. Она немного сутулилась и тяжело вздыхала. Я неслышно подлетел ближе. Мне безумно хотелось к ней прикоснуться, дотронуться ее живых блестящих волос, обнять ее за шею, прижаться к ней. Мне сейчас очень не хватало прикосновения. Но, конечно, я не мог себе позволить броситься к ней на шею. Я вздохнул. Она обернулась, поднялась и обняла меня за шею, дотронулась до моих волос, прижалась ко мне.
   - Веснеет! - повторил я, но она опять не услышала.
   Мы оба глядели в иллюминатор на планету, а та - глядела в иллюминатор на нас. Абсолютно безмолвная, безнадежно безмолвная.
   - Кто у тебя остался на Земле? - спросила Лена, не отводя взгляда с кратера.
   - Жена, и сын - Антон, - сказал я без эмоций, чуть не умерев от взрыва тоски.
   - Жена? Какая твоя жена?
   - Не знаю... она - как запах скошенной травы...
   Лена помолчала, а затем с сожалением вздохнула:
   - У меня осталась Мама.
   - Мама? С большой буквы?
   - Да, Мама.
   - А молодой человек? Любовь?
   - Да, и еще молодой человек... я рассталась с ним за неделю до всех этих событий.
   - Почему рассталась?
   - Сейчас вижу, что и не любила вовсе.
   - А поначалу?
   - А поначалу что-то было... Не знаю, притягивало что-то...
   - Что?
   - Не знаю, - сказала она через паузу, - темперамент... и потом темперамент этот все и загубил...
   Я не знал, что спросить, но она сама продолжила:
   - Мне с каждым днем было все тяжелее, тяжелее и мы расстались.
   - А долго были вместе?
   - Полгода... чуть меньше...
   - Не долго, - сказал я для себя.
   - Да, мне с мужчинами вообще не везет...
   Я помолчал:
   - Да, с мужчинами в жизни плохо.
   - В каком смысле? - посмотрела она на меня.
   - Ну, в смысле - не найти мужчин.
   - Ну, и женщин в таком уж случае тоже не найти.
   - Нет, я не совсем про это...
   Она подождала моего продолжения, а потом с заметным нетерпением спросила:
   - А про что?
   - Ну, когда создавали человечество на планете Земля, заранее допустили ошибку.
   Я вновь умолк, и она снова спросила:
   - Какую?
   - Даже не знаю, как быстро об этом рассказать... - я замялся, потом продолжил, немного подумав, - когда мы улетали с Земли, там осталась мода на "искренность", помнишь? "Искренность" во взаимоотношениях. Вроде как наконец-то эмансипированные женщины добились своего равноправия и начали рубить правду на каждом углу.
   Лене явно не понравились мои слова, но она терпеливо слушала.
   - По телевизору регулярно выступали ораторы, которые рассказывали о том, что на самом деле именно женщины выбирают мужчин для взаимоотношений, а не наоборот. Фильмы разделили на мужские и женские, представительницы слабого пола как бы объединились, чтобы стоять за свои права, и тому подобное. Они начали вроде как отвоевывать забранные у них позиции, доказывая на каждом углу, что не все женщины глупы, не все - слабы, а существуют очень даже способные конкурировать с мужчинами в некоторых вопросах.
   - Ну? - сухо произнесла она, медленно теряя блеск.
   - Все изначально не так. Как бы тебе объяснить... Когда жизнь задумала человечество, она, как обычно для себя, сотворила две части: сердце и кожу. Первая бьется, вторая - защищает первую от внешних факторов: от жары, от холода.
   Мужчины были созданы сильными, смелыми, ловкими, быстро и рационально мыслящими. Они добывали огонь, они ходили на мамонта, они строили хижины. Потом придумали оружие, чтобы защищаться от хищников, потом - одежду, затем - телефоны, своды законов, экономические взаимоотношения, полупроводники, электростанции, космические ракеты и телевизоры. Они целиком создали весь этот мир вокруг. Целиком! Только мужчины!
   Лена терпеливо молчала.
   - Все, начиная с нитки и оканчивая городами - дело рук мужчин! А женщины - это и есть сама жизнь.
   Лена застыла. Как-то замолчала, перестала двигаться, и только смотрела в мои глаза, обдумывая и представляя сказанное.
   - Такие условия были даны с самого начала. Именно поэтому мужчины сильны в спорте, логике и работе. Не потому, что такие молодцы, а потому, что их цель - защищать жизнь. Им были предоставлены все эти качества, чтобы спасать женщин от стихии и хищников. Они - универсальные солдаты, способные на любую бытовую деятельность. Они - связующее звено между человечеством и коллизиями, которыми была наполнена Земля. Они своей жертвой вписывали жизнь людей в планету. Женщина - и есть жизнь. А мужчина - это обслуживающий персонал, расходный материал. Они должны были все время армией ходить рядом, исполнять любое желание женщины, и в случае чего, все как один, стоять до последней капли крови, не пропуская за свою спину ничего, что могло бы причинить вред жизни людей на Земле.
   Я взглянул на Лену, глубоко обдумывающую мои слова, и продолжил:
   - И все было бы прекрасно, но мужчины сидели смирно, сидели, а потом совершили бунт. Подумай сама, стоит ли ждать, когда женщина пригласит тебя в свою постель, если можно просто прийти и взять силой? Тем более что очень хочется. Мужчины-то и сильнее, и проворнее, и хитрее. Они перевернули все с ног на голову: взяли власть над женщинами в свои руки, потому что силы позволяют. Это противоречило логике. И, с тех пор, все пошло наперекосяк... Все постепенно начало разваливаться и терять смысл. Стержень пропал, все провалилось в бессистемность. Мир потерял совершенство.
   Но женщины не стали расстраиваться такой несправедливости. Дело в том, что им, в свою очередь, дали одно невероятное качество, которое связало все, стянуло крепкими жгутами и позволило не рассыпаться. Им дали способность терпеть. Главное свойство женщины - терпеть. И они терпели. Терпели поколениями, тысячелетиями. И это еще больше раздражало мужчин. Те - забили женщин комплексами, раздавили их самомнение. Им не нужны мыслящие жены, им нужна молчаливая хозяйка, усердно удовлетворяющая их в постели. Потому что если женщина задаст вопрос: "А почему?", мужчина не сможет ответить. Все изначально пошло не так. И теперь уже всех тонкостей не найти в этом клубке ниток.
   Отсюда все эти идиотские свойства большинства мужей: желание быть королем мира, желание овладеть максимальным числом девиц за кратчайшие сроки, жажда власти, жажда наживы, мстительность. Один сплошной комплекс - комплекс "мужчины". Им же дали столько качеств сверхчеловека! Как же они могут быть расходным материалом? Никому не хочется быть обслуживающим персоналом.
   Я вновь взглянул на Лену, та уже следила за моими глазами безотрывно.
   - Тогда причем здесь твое начало про эмансипацию? - выдавила она через какое-то время.
   - Глупость вся эта эмансипация... Все равно, что какие-нибудь пацаны-панки сказали бы: "Моцарт пишет ерундовую музыку", и Моцарт вступил бы с ними в словесную перепалку: "Нет, ребята, я пишу нормальную музыку". Эмансипацию затеяли слабые духом, молоденькие девушки, которым хочется выделиться на фоне остальных таких же. Взрослые, глубокие женщины такими вещами не занимаются. Им некогда доказывать "мужикам", что они способны метнуть молот на всего-то незначительно меньшее расстояние. Им нужно жить, нести в себе жизнь. Те, которые глубокие - они и так признаны в обществе, среди мужчин, почитающих их, и лелеющих. А если нет, то... терпят...
   Лена долго молчала, глядя мне прямо в глаза, а затем сказала:
   - Удивительно, это я слышу от мужчины.
   По ее глазам я понял, что она явно хотела бы сказать что-то другое, но ничего в голову не лезло.
   - Ну, это, грубо говоря, теория. А если ты на счет того, почему я не расстраиваюсь, что я - "расходный материал"?.. Даже не знаю, - я задумался, - такова моя миссия. Я должен защищать жизнь на планете Земля. И, если потребуется, конечно, умру за это.
   Я задумался снова. Действительно, я не могу объяснить, почему меня не беспокоит такое положение вещей. Но меня оно совсем не беспокоит, изначально. Мне, наверное, было бы проще объяснить, почему оно может беспокоить, а вот почему не беспокоит - я не знаю. Мне казалось, что это как раз и есть нормальное положение вещей - на меня возложено поручение, и я пронесу его через свою жизнь:
   - Мне легче. Я признан в обществе, меня уважают, совершенно искренне, беззаветно. Просто любят. Мне не нужно никого душить и приказывать в ухо: "Люби меня!"
   - Ты - врач-психолог?
   - Нет, я - врач-хирург.
   - А-а-а, - уважительно посмотрела она на меня, - значит, у всех врачей-хирургов спокойствие по этому поводу.
   - Да нет, - улыбнулся я, - от человека, конечно, зависит.
   - Откуда ты все это взял? - спросила она опять не то, что хотела.
   - Ну, взял, - усмехнулся я, - в книгах такого не пишут... Из сердца.
   Она отвела глаза, и всмотрелась в Землю.
   - Ты звучишь очень убедительно...
   - Задай себе эти вопросы, и ты найдешь такие же ответы.
   - Ох, не знаю, - с сомнением в голосе ответила Лена, - значит, во всем несовершенстве виноваты мужчины?
   - Ты знаешь, мне сложно ответить на этот вопрос. За день до того, как меня увезли на Байконур, я видел по телевизору передачу: показывали четырех заключенных - взрослых мужиков, лет по 30 - 35, вполне нормальных на внешний вид, вроде. Ситуация была такова: проходил мимо них полупьяный парень, зацепился, слово за слово, и развязалась драка. Их четверо, а он один. Ну, они его так избили, что парень и умер. Потом каждого из них спросили: "Что произошло?", а они в ответ: "Не знаем, бес попутал!"
   Они действительно не знали. В них вдруг, много веков спустя, вновь проснулись воины. Викинги! Когда-то давно, в глубокой-глубокой древности мужчины собирались стаями и защищали свои дома от набегов хищных животных. Эти четверо просто - сор-ва-лись. Как домашние собаки, никогда не жившие на воле в двадцатом поколении, иногда затевают свору, грызясь, словно за свою жизнь, так и эти четыре героя - потеряли голову и со всей накопившейся агрессией, с которой раньше они нападали на мамонта, избили парня из-за сигаретной проблемы. До смерти. Сорвались.
   Мы оба замолчали и не смотрели друг-другу в глаза. Лишь Лена то и дело нарушала тишину глубокими вздохами. Я даже не заметил, как с кухни ушли восточные девчонки.
   - Мужчины терпят, терпят, но как-то раз срываются. Им нужны жертвы, такова часть их профессии. Так и образуется несовершенство.
   Ты никогда не думала, почему государства не могут выдать зарплату учителям, но тратят невероятные суммы на разработку нового военного оружия, при этом заявляя, что оно будет использоваться только в целях защиты? Если все разрабатывают оружие только для защиты, то нападения не будет! Не от чего защищаться!
   - Думала, - сказала Лена, не поднимая глаз.
   - Вот именно... все думали... А оружие все разрабатывается.
   - Ну, нельзя оставаться без вооружения вовсе, - сказала она общую фразу.
   - Так и есть. Мужчины - полководцы. Им нужны войны, на крайний случай - собачьи бои. Если мы останемся без оружия, кто-то обязательно нападет. Это в крови! Захватить больше пространства и ресурсов, чтобы обеспечить более удобную жизнь. Но мы давно уже живем в цивилизованном мире - информационный век! Здесь нет места борьбе за независимость. Но бороться за что-то нужно. Вот и происходят преступления, убийства, изнасилования.
   - Так тебя послушаешь - возненавидишь мужчин!
   - Да нет... вот ты меня ненавидишь сейчас после того, что я рассказал?
   - Нет... даже наоборот.
   - Мужчины, в целом, сделали много полезного. Неужели они не достойны уважения, за то, что построили столько красивого на Земле, придумали столько удобного в быту, сочинили столько прекрасного в искусстве?
   Я посмотрел на нее, не ожидая особо ответа, но она все же сказала:
   - Конечно, заслуживают! И с появлением тебя, я понимаю, что заслуживают вдвойне.
   Она сказала очень важную фразу, но я, увлеченный рассказом, пропустил ее мимо ушей:
   - Мужчины построили весь мир, целиком, и в глубине души ими руководило именно стремление защитить своих жен.
   - Ну, не так уж "весь" мир... - смутилась Лена, - было огромное количество женщин, которые утвердились в науке, литературе, и...
   Я прервал:
   - Да, были, конечно, но это были женщины с мужским складом ума. Женскому складу ума там, в науке, не место. Пойми! Он тоньше и выше, и вообще, оперирует совершенно иными понятиями. Наука и женское мышление - чутье, в принципе противоположные вещи.
   - Ну, не знаю, может быть, тебе виднее...
   - Почему это мне "виднее"?
   - Ты вон какой умный!
   - Никакой я не умный! Наоборот! Ты мыслишь по-настоящему - от сердца, а я - лишь математическими величинами, как компьютер.
   Она вновь глубоко задумалась. Мне показалось, что своим рассказом я разрушил какую-то невероятную стену, длинной во всю ее девичью жизнь, и она взглянула на все вокруг иначе. Наконец, она смогла дать ответ многим вопросам, которые отягощали ее сердце. Все встало на свои места. Несправедливость иссякла. Ее мрак рассеялся. Я не хотел отрывать ее от раздумий, и потому просто был рядом и слушал ее ровное дыхание. Ее дыхание наливалось светом.
   Через минуту мы сидели за столиком и разговаривали о каждом из нас, съедая тюбик за другим. Я узнал о ней множество безумно интересных вещей. Ее жизнь была наполнена взлетами и падениями, необычными людьми, событиями. Ей то невероятно везло, то время впадало в кризис, но всякий раз Лена выходила из всех сложных ситуаций с высоко поднятой головой и гордой осанкой.
   Мы нашли уйму общего между нами, и такую же пропасть - непохожего. Мы говорили долго и долго. Она часто соскакивала со своего места и принималась, интенсивно жестикулируя, демонстрировать что-то на руках. Я почувствовал волнение, ощущение, будто что-то забыл сделать.
   - А Софи? - спросил я, прервав Лену на полуслове, - она завтракала?
   - Нет, она еще ничего не ела с момента прибытия сюда.
   - Почему? Ей надо есть! - заботливо назидал я.
   - Да, Луис пробовал ее кормить, но она не ест.
   Я встал, набрал несколько тюбиков, стакан воды, и направился к француженке. Та лежала на кровати, отвернувшись к стене. Рядом, с унылым лицом, сидел Португалец.
   - Софи, - робко позвал я, легонько кивнув Луису.
   Она сухо отозвалась, не оборачиваясь.
   - Тебе нужно поесть, я принес тебе еды, - полушепотом сказал я на английском.
   - Не хочу, - твердо сказала она.
   - Тебе нужно! - не оставлял я.
   - Я не хочу!
   - Мы здесь уже двое суток! Ты должна поесть, если хочешь чувствовать себя нормально.
   Она взорвалась, повернулась ко мне, и надрывно залепетала что-то по-французски, отталкивая меня рукой и переходя на крик. Я опешил, и отстранился.
   - У нее муж остался на Земле и двое детей, - тихо сказала Лена, - видно, она их очень сильно любила...
   - Видно, она еще не выглядывала в окна, - ответил я.
   - В смысле?
   Я оставил ее вопрос без внимания.
   Огромное густое грязное облако не оставляло Землю. Метеоритный дождь миллионами стрел лишь немного разгонял его с одной стороны, а с другой - планета все так же укрывалась непроглядным дымом.
   Мне нужна была пауза. Все последние четверо суток я жил в сумасшедшей смене декораций. Любого самого маленького события, постигшего меня за это время, с головой хватило бы на всю жизнь, а для меня прошло лишь несколько дней. Я перестал впитывать. Во мне что-то сорвалось, и я перестал впитывать всю падающую на меня нескончаемым водопадом информацию. Я не обдумывал ее, не поддавал анализу, она просто проходила мимо, как бездарный коммерческий роман или фильм, в котором не задумываются над мелочами. Но то - фильм, а то - жизнь. Я прекрасно это понимал, но и оценить происходящее сил в себе не находил. Все летело слишком быстро, совершенно безжалостно по отношению ко мне. События не ждали меня, спешили мимо, мельтеша по 25 кадров в секунду.
   Я чувствовал невероятную свободу. Даже, может быть, спокойствие! Впервые в жизни мне дали цель с абсолютно четкими гранями. Словно в компьютерной игре, в которой разработчиками предусмотрен один единственный путь, и решений принимать не придется, лишь идти и защищаться от злоключений, которые приготовила ситуация. Что ждет меня впереди?
   Все комнаты делились на две половины. На одной из них был иллюминатор, в который была видна Земля, искореженная и пропитанная смертью. Напоминающая рекламу ядерной войны. На другой - иллюминаторы, в которые была видна Бесконечность. В этой Бесконечности и заключалась моя пауза. В мои глаза приходила настоящая Бесконечность, отправленная ко мне на встречу бесконечное число лет назад. И теперь, пролетев столько времени, она осаждалась на моей роговице и делала паузу на одно мгновение, чтобы, отразившись, полететь в обратную сторону - в бесконечность. Боже, сколько всего я смог бы рассказать сейчас людям, вернись из этой экспедиции домой?! Сколько бы человек почувствовали себя уверенно и свободно, переживи они все то же, что я?! Может быть, эта трагедия стоила того, чтобы хотя бы один - последний человек все понял и услышал самого себя: биение своего сердца, дыхание своих легких, голос своей души. Услышал в тишине Бесконечности.
   Я подлетел к Алексею и спросил:
   - А возможно каким-то образом посмотреть те файлы, которые нам записали? Помнишь, несколько мегабайт нашей персональной информации?
   - А, да, - с недовольством отрываясь от своих дел, ответил он, - вот здесь. Каталоги с музыкой, живописью, архитектурой, можешь тоже посмотреть, а вот гляди: "Personal", находишь себя, вот, "Максим", и здесь вот лежат. Только фотографии. И вот еще звукозапись.
   Он отдал мне управление, а сам ушел к другому компьютеру. Мое сердце колотилось, я дрожащими руками нажал на первый в списке файл.
   Открылась наша с Кристиной свадебная фотография. Мои глаза налились влагой. Я тихонько заревел, изо всех сил тихо-тихо плакал, всхлипывая и вздрагивая всем телом. Передо мной была Кристина, моя Кристина, моя единственная любовь - однажды и на все времена, "... пока смерть не разлучит..." - сказал священник. "Согласен" - ответил я, и почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Счастливым потому, что мог смело сказать это своей любимой женщине: "Я буду с тобой всегда! Пока смерть не разлучит нас..."
   Новорожденный Антон, он же - первоклассник, Кристинины бабушка с дедушкой, мы всей семьей на даче, моя любимая фотография Кристины на море, когда ей еще было девятнадцать, друзья на моем дне рожденья, Бакс, я на мотоцикле, Кристина в цветах, мы в Финляндии в аквапарке, Антон в футбольной форме, моя демобилизация, наша свадебная фотография, новорожденный Антон - заново пошло, по кругу.
   Круг за кругом эти файлы разрывали мне сердце. Я ревел во весь голос, не скрывая слез. На вой прилетел Португалец, посмотрел на меня, и сразу удалился. Я уткнулся лицом в ладони и плакал всем своим искалеченным сердцем, навзрыд. Не жалея голосовых связок кричал и плакал. И никто не мог меня успокоить: ни ласковая Лена, ни могущественная Бесконечность, ни безнадежное молчание Земли. Я совершенно отчетливо слышал в этом, насыщенном цифровыми шумами и лязгами, едва узнаваемый тембр голоса моей Кристины: "Я тебя люблю!"
   Я пролежал на кровати до вечера. Слезы кончились очень быстро, и остальное время я ревел без слез. Лена просидела рядом, как Португалец все время сидел с Софи. Во мне проносилась горечь, словно поезд метро без остановок: темный туннель, светлая станция, темный туннель, светлая станция. От моей любимой семьи остались четыре мегабайта сжатых файлов: несколько мелких, неразборчивых фотографий и полуторасекундная звукозапись с Кристининым голосом - вот все, что составляло мою жизнь, мое прошлое.
   К вечеру я немного успокоился, забылся. Лена все это время безотрывно провела со мной. Я заметил в ее глазах усталость, когда обернулся к ней. "Идем на кухню", - шепнул я.
   Здесь в невесомости совсем не нужно сил на передвижение. Мы прибыли на кухню. Стакан одиноко болтался, вырвавшись из положенного ему места.
   - Вон, стакан улетел, - сказал я.
   - Где?
   - У пола.
   - А где пол?
   - Ну, где стол приделан - там и пол.
   - Почему?
   - Что почему?
   - Почему где стол приделан - там и пол?
   - Ну а где должен быть пол?
   - Я всю жизнь мечтала, чтобы стол стоял на потолке.
   - Хм, - смутился я, - ну хорошо, давай стол у нас будет приделан к потолку, а на полу - плафоны.
   - Нет, на полу - иллюминаторы.
   - Какие?
   - Вот те!
   - Что ж, значит, что у нас пол граничит с потолком?
   - Да, пускай граничит.
   - Хм, - снова смутился я.
   - А это все - стены. И вот только это еще - тоже пол, а остальное - стены.
   Я кивнул, и мы, в первый раз в моей жизни, сели ужинать на потолок.
   - Меня все не оставляет твой рассказ, - сказала Лена, отрываясь от тюбика с едой.
   - Который?
   - Про то, кто "главный" на Земле.
   - Ну?
   - Я вот все думаю. Вспоминаю каким был мой отец...
   - Каким?
   - Не знаю, злым каким-то. Нет, он был очень добрым, но иногда на него нападала такая злость, что просто некуда было деваться. Я, будучи маленькой девочкой, под кровать залезала, когда он кричал.
   - У меня та же история... Даже моя история заключается в Маме.
   - В Маме? С большой буквы?
   - Да, Мама - главный персонаж моей истории, как и должно было бы быть.
   - И что за история?
   - Моя Мама всю молодость провела снаружи закрытых дверей. От нее все открещивались, отказывались, бросали. Она прожила в "углах" съемных комнат, тратя по несколько копеек в сутки на еду. И каждый день, спеша в институт или на работу она проходила через арку в углу дома.
   - Арку в углу дома?
   - Ну, да, такая небольшая арка в углу дома - насквозь идет - срезает угол.
   - А, поняла, поняла.
   - И каждый день, проходя насквозь такую арку, она мечтала, чтобы ей отдали эту арку, чтобы она могла отгородить это место от остальной улицы и жить одна.
   Я взглянул на Лену:
   - Ты не понимаешь, если бы нашелся человек и сказал: "Да, забирайте, город не против", она бродила бы по улицам в поисках фанерок, приспособила какую-нибудь дверь - скорее всего не дверь, а занавеску из цветной ткани. Она отдраила бы асфальт, который стал бы для нее полом, положила на него матрац и одеяло. Электричества не было бы, тогда она читала бы книги, пока еще светло на улице. Зимой страшно холодно, через расстояние в одну фанеру и пару слоев картона от коробок, ездят машины, ходят люди. И по ночам тоже. О чем ты мечтала, когда была молодой? А моя Мама мечтала об арке в углу дома!
   Она работала как вол. С утра до ночи. Мне даже не снилась такая способность трудиться. Она стояла две смены на работе, потом, придя домой, весь вечер готовила, стирала, драила что-то, чистила. Потом поздно ложилась спать и очень рано вставала, и снова убегала на работу. Я не помню, чтобы она смотрела телевизор. И неожиданно моя Мама выросла. Стала жить в просторной квартире с видом на крышу соседнего дома. Она сама создала свой уют. Настоящий уют из-под женских рук. Всюду горшки с цветами, висели занавески декоративные, самовар стоял, никогда не используемый, часы с кукушкой. И до последнего дня, каждый вечер, приходя домой пьяным, мой отец выгонял ее из дома. Из ее собственного, воздвигнутого любовью ее сердца, дома. Ты такую историю хотела мне рассказать?
   Лена молчала, глядя перед собой. Я опять задел в ней что-то собственное.
   - Я все последнее время пытался ей как-то помочь, забирал ее из дома, возил куда-нибудь. Отгораживал ее от отца.
   Я замолчал, вспомнив теплые руки Мамы.
   - И когда отец умер от своих пьянок. Все легко вздохнули. И следом за ним умерла и Мама. Потому что ей не нужна была свобода, по-настоящему ей нужен был только любящий муж, мужчина, который всегда был бы рядом.
   Лена тяжело вздохнула:
   - Да, в общем, похожую историю.
   - В жизни людей все зависит от мужчины: повезло с мужчиной - вся жизнь, словно сказка, наполнена солнцем и любовью, не повезло - жизнь сплошные крики, ругань и ненависть...
   - Почему так? - спросила Лена, немного помолчав.
   - Да все, собственно, по тому же: мужчина сильнее, хитрее, быстрее и глупее.
   - Глупее?
   - Ну да, обезьянка с гранатой - даст Бог чистое сердце - и мужчина горы свернет, реки вспять направит ради своей любви, а не даст - разорвет любые надежды и добрые отношения. Это как повезет. Все в жизни зависит только от везения.
   Лена сидела и обдумывала мою историю, провалившись глубоко в себя, вдруг подняла глаза и сказала:
   - Все зависит от везения?
   - Да, все зависит от везения?
   - Да нет, не все зависит от везения.
   - Одному повезло - и он такой красивый и умный, как ты, а другому - нет, и он всю жизнь в пивных проводит.
   - Бр-р-р! - вдруг уверенно заговорила Лена, - Ты бы знал, сколько мне стоил этот ум и красота! Ты бы меня видел лет десять назад! А потом еще пять лет назад! Сколько всего я над собой сделала!
   - Я и говорю, тебе повезло, и наряду с твоим потенциалом тебе было даровано свойство развивать себя, стремиться ввысь, самозабвенно добиваться чего-либо. Кому-то больше везет с потенциалом, кому-то с амбициозным характером, кому-то с условиями. Все в жизни зависит только от везения: повезло с сильным духом, и ты - лидер, повезло - и ты способен сделать над собой усилие и еще развить в себе то, с чем тебе уже повезло.
   - Так тебя послушаешь, захочется все бросить и сказать: "Не повезло".
   - А тебе захотелось?
   - Нет, мне не захотелось, но нашлись бы люди.
   - Да нет, не нашлись бы. Люди уже разделились на тех, которые от жизни что-то хотят, и тех, которые не хотят ничего. И те первые скажут: "Да, все зависит от везения, и мне - повезло", а те вторые: "Да, что ж, мне не повезло". Общей картины мира это не изменит. Это вообще не мысль, она ничего не несет в себе.
   - Боже мой, как же с тобой интересно! - воскликнула Лена.
   Я улыбнулся, покачал головой и спросил:
   - Интересно что?
   - Да все интересно! Ты какой-то чересчур глубокий!
   - Ну, это плохо?
   - Да нет, это прекрасно, конечно. Ты самый необыкновенный мужчина на Земле.
   Я тяжело вздохнул:
   - На Земле? Да, скорее всего...
   Мы оба смутились и замолчали.
   В комнату зашел Алексей.
   - Станция постоянно корректирует орбиту, - сказал он.
   - Что это значит? - спросил я.
   - Это значит, что орбита "Мира" изменилась, значит, изменилась и орбита Земли.
   Мы ничего не говорили, только смотрели на него.
   - Только не ясно - увеличилась или уменьшилась. И стала ли она стабильной. Если нет, то Земля через какое-то время улетит в открытый космос, или, может, упадет на Солнце.
   Во мне проскочил страх.
   - Можно по длине года определить, - сказал Алексей уже для себя, - только это не просто, не на что ориентироваться... хотя...
   Он улетел. Мы сидели и смотрели друг на друга. Орбита Земли изменилась. Значит, день изменился, год изменился, время изменилось. Даже если человечество вернется на планету, люди будут жить дольше или меньше. Не 80 лет, а 40, или наоборот 120. Меньше спать, а может, будут ложиться несколько раз в сутки. Лена, кажется, думала то же самое:
   - Что ты думаешь об Алексее, - спросила, наконец, она.
   - А что я думаю?
   - Ну, как о человеке?
   - Не знаю даже, он чрезвычайно силен характером. Очень жесткий и уверенный в себе - военный. На нем держится экспедиция: если он сломается, никто не выживет! Нам нужно всеми силами поддерживать его, и слушать, что он говорит.
   - Хм, - пожала плечами Лена.
   - Корова!
   - Что?!
   - Нам нужна корова, чтобы определить.
   - Что?
   - Хороший человек или плохой. Нужно определить по корове - если корова заговаривает с кем-то, значит этот человек - хороший. У тебя нет коровы?
   Лена ничего не ответила, только ее глаза оставались в движении. Она будто впитывала в себя мои слова. Потом сменила тему и спросила:
   - Что же главное в жизни?
   Я рассмеялся:
   - Сценка встречи человека и Бога: "Расскажи, в чем смысл, Бог!"
   Лена тоже улыбнулась.
   - Все главное! - сказал я, - главное - то, что нет ничего второстепенного!
   Я на мгновение замолчал, а потом махнул:
   - Скорее, нужно сказать так: ничто по-настоящему не имеет значения, главное - это взаимоотношения с окружающими людьми. Растешь, растешь, и, наконец, приходишь к такому выводу. Попробуй, и ты сама поймешь!
   Это звучало, будто Лена никогда не искала хороших отношений. Весь разговор превратился в неосмысленный обмен фразами, на манер американского кино. И только горящие ее глаза делали диалог человеческим:
   - Ну, тогда скажи, как добиться добрых взаимоотношений между мужчиной и женщиной?
   - Кривоватый вопрос, - улыбнулся я, - Вообще, все просто: нельзя нарушать начальные границы. Если ты один раз позволишь себе поругать любимую, значит, всю оставшуюся жизнь вы будете ругаться, потому что так разрешено. Обзовешь ее - и вы будете всю жизнь позволять себе друг друга обзывать. Обманешь, и обоим будет позволено обманывать. Все, конечно, зависит от мужчины.
   Она помолчала, а потом посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
   - Значит, мне сильно повезло с мужчиной...
   Я улыбнулся и ничего не ответил. Последний час я ведал ей только то, что она давно знала, в чем была всегда уверена, но она с упоением слушала меня. Может, потому, что между людьми не принято говорить такие вещи, а может потому, что хотела лишний раз убедиться в собственных мыслях.
   На нас наступала ночь. Мы, поцеловались в щеки, и легли спать, для того, чтобы наутро обнаружить исчезновение Софи.
   
6

   
   Меня разбудил Португалец и указал на пустую кровать Софи. Я долго не придавал этому значения. Проморгался и осмотрел комнату: Аки спала, закинув голову, в невероятной позе, Сунэ лежала лицом к стене, Лена глубоко дышала, накрыв голову руками, а постель красавицы-нигретяночки была пуста.
   - Что? - спросил я.
   - Нет! - коротко ответил мне Луис.
   - Может быть, она на кухне или в технической комнате?
   - Нет, - вновь емко ответил он.
   Мне почему-то показалось, что он нигде не смотрел. Я недовольно встал и отправился на поиски. Вскоре мы разбудили одиноко спящего в технической Алексея, который очень не обрадовался этому, так же как и я, не придав исчезновению Софи значения. И только когда мы обошли всю станцию, в нас действительно зародилось волнение. Француженка исчезла. Мы несколько раз все оглядели, но никаких следов не обнаружили. Софи нет. И потом, когда уже свыклись с этой мыслью, все провалились в шок. Алексей все твердил:
   - Да невозможно выйти со станции! Просто невозможно! Здесь в космос одна единственная дорога - через систему выведения мусора, но оттуда может вылететь только контейнер! Ну, чисто теоретически, может выбраться и человек, но нужен второй, чтобы помогал снаружи.
   Софи Бижу. 26 лет, двое детей. Лион, Франция. Чемпионка Европы 97-го и 98-го годов, призер Олимпийских игр по бегу на 110 метров с препятствиями. Любительница планеризма. Умерла от выхода в безвоздушное пространство. Не смотря на то, что это невозможно.
   Я сидел и смотрел в иллюминатор, будто ждал, что вот-вот мимо пролетит Софи. За окнами было привычно темно: что утром, что вечером. Часы на стене показывали 10:50. Хотя время на Земле изменилось. Часы показывали время старого образца. Софи всю жизнь вселенной будет теперь лететь навстречу Бесконечности, пока какая-нибудь звезда не притянет ее, и не погребет в своих огнях, тогда, Софи станет частью звезды, и ее свет будет веками разноситься по самым отдаленным уголкам мироздания. Моряков хоронят в море, а космонавтов - в космосе... Я глубоко вздохнул.
   - Если бы не я, все могло бы быть иначе, - шепнул я себе.
   - Брось, ты не виноват, - сказала Лена, делая глоток.
   - Да, не виноват, но мог бы все исправить...
   - Каким образом?
   - Не знаю, я врач - это моя задача, чтобы все были в здравии и хорошем состоянии духа.
   - Не вини себя!
   - Да не виню я себя.
   Лена смутилась.
   - Мне не хорошо, я пойду, полежу, - сказал я, и отправился в комнату, оставив завтрак недоеденным.
   На Португальце не было лица. Он сидел в углу, обхватив колени руками, глядел перед собой. Мой совершенный мир, представленный 23-мя человеками, продолжал разрушаться, не обращая на мои молитвы никакого внимания. Я лег на кровать и закрыл глаза. Глаза потускнели.
   День тянулся. Я лежал и ни о чем не думал. Восточные девушки разговаривали вполголоса, Португалец сникал. Я зажмурился и увидел снег. Снег кружил и лежал всюду белым мехом до всех горизонтов.
   Я сделал шаг и остановился. Снег сыпался, падал мне на лицо, соскальзывал и летел дальше, стреляя хрустальным блеском. Мне навстречу, откуда ни возьмись в этой безбрежной глуши, выскочил заяц, ошалелыми глазами осматривая меня с головы до пят. Из его ноздрей вырывался легкий пар, уши прижаты к шее, и нос с безумной скоростью мельтешил в мою сторону. Я стоял и ждал, что он мне скажет. Но заяц молчал. Зайцы вообще не умеют говорить.
   Я открыл глаза, закрыл снова, но ни снега, ни молчаливого зайца больше не появлялось. Мне было одиноко. Мне хотелось снега.
   Я вновь открыл глаза. Словно пантера, горячая и страстью пропитанная, танцевала Лена. В глубине комнаты, не касаясь ни пола, ни стен, ни потолка, то взрываясь всем телом, то в струнку вытягиваясь. Закручиваясь, сжимаясь в кулачек, и неожиданно раскрываясь - распахивая руки и крылья. Ее глаза светились огнем, ее волосы, влекомые причудливыми движениями, в такт сердцу развивались, едва поспевая, и глубоко вздыхали на глазах, когда Лена приостанавливалась на мгновение. Они выглядели пламенем растущим, струящимся, сжигающим, невыносимым. Вентиляторы, гоняющие по станции воздух, затихли, и остановили свою круговерть. Португалец был прикован взглядом к танцующей красавице, я был прикован взглядом к танцующей красавице. Затаив дыхание, в раз потеряв сонливость, я смотрел на нее и не шевелился. Лена танцевала! Все замерло.
   Тут она заметила, что я наблюдаю, заулыбалась и остановилась.
   - Продолжай! - протянул я, оторвав голову от матраца.
   - Да нет, я и устала уже. Еще потанцую - у нас здесь будет много времени.
   Я расстроился - это было нечто самое красивое, что мне довелось увидеть за свою жизнь - танцовщица в невесомости. И до смерти я не забыл этих кадров. Лена собрала волосы в хвост и подлетела ко мне.
   - Танцовщицы - идеальные создания, - проговорил я, оглядывая ее, будто видел впервые, - Женщины - идеальные, а танцовщицы - вдвойне.
   - Да брось ты, - широко заулыбалась Лена.
   Я поднялся с кровати и отправился на поиски Алексея. Теперь, увидев Еленин танец, я понял, что мне чего-то не хватает чего-то Земного. Мне нужно сделать что-то обычное, похожее на все то, что окружало мою прежнюю жизнь. Например, посмотреть телевизор. Нет, телевизор не подходит. Душ! Мне нужно принять душ!
   Алексей, как я и предполагал, сидел в технической комнате, и занимался какими-то расчетами.
   - Как здесь моются? Душ принимают? - в очередной раз оторвал я его от дел.
   - Идем, покажу, - неожиданно спокойно ответил он.
   Мы пересекли всю станцию и остановились у небольшого, закрытого ширмой, угла.
   - Вот - раздеваешься, здесь - полотенце мокрое, здесь - сухое. Сначала моешь себя мокрым, затем, вытираешься сухим.
   Душ отменяется.
   - А мыло? - спросил я, первое, что в голову пришло.
   - Да, вот, влажное полотенце уже пропитано раствором специальным - просто протираешь тело, и потом - сухим.
   - А зубы?
   - Зубы? Это уже космические технологии - жевательная резинка!
   Я кивнул. Алексей удалился. Мне хотелось чего-то очень Земного. Ничего подобного здесь, в дали от дома, почувствовать, видимо, не суждено. Я без энтузиазма задвинул за собой ширму, разделся, достал влажное полотенце и тщательно вымылся.
   После всей процедуры стало легче, я почувствовал себя свежее. Жаль, забыл спросить, где берут чистое белье. Но все же это был совсем не душ.
   Я вернулся в техническую комнату и начал наблюдать за Алексеем. Мне было неудобно отвлекать его в очередной раз, и потому я просто притаился за его спиной, ожидая, пока тот не спросит меня сам. Но он не спрашивал, молча сидел и занимался своими делами. Меня выручила Лена. Она показалась в дверях и спросила:
   - О, ты здесь! Я тебя везде ищу!
   Алексей поднял голову, я тут же обратился к нему:
   - А можно ли пообщаться с экспедицией с китайской станции?
   - М-м-м, - задумался Алексей.
   Потом встал, перебрался за соседний стол, полный датчиков и экранов и встревожил устройства управления. Никто не отвечал. Я заволновался.
   - Ну, сидите и ждете, когда ответят, - сказал Алексей и исчез.
   Мы с Леной устроились за столом. Секунд тридцать техника молчала, а потом на экране показался мужчина в серо-зеленом костюме и, не скрывая удивления, увидев нас, рапортовал на английском:
   - Браян Гудстроф, Командующий международной орбитальной станцией "Ветер Свободы", Военно-воздушные силы, США.
   "Почему на китайской станции, на которой, кроме своего собственного пилота, находятся еще два китайских инженера, командует представитель США?" - подумал я, и тут же сказал уверенным голосом:
   - Добрый день, могу я поговорить с девушкой из Украины?
   - Алена Гладышева, - добавила Лена.
   - Окей, - буркнул американец и пропал с экрана.
   Минуту длилось молчание. А потом перед нами предстало очаровательнейшее загорелое лицо, улыбающееся и чрезвычайно подвижное:
   - Привет, привет! Я о Вас много слышала! Боже мой, ужас какой творится, - тараторила девушка, подстраивая под каждое слово новую мимику, - я за Вашей станцией каждый день из окошка наблюдаю. Она у Вас светится огнями!
   - Да, станция у нас красивая, - улыбнулась Лена.
   - Ой, а кто это там у Вас?! - прервала ее девушка.
   Видимо, Елена не попадала в кадр, и наша собеседница первое время видела только меня.
   - А вижу, ты должно быть Елена Румилева. Боже, вы себе не представляете, как я рада слышать родную речь! Здесь все разговаривают на английском! А ребята из Китая, - картинно зашептала она, - делают это особенно неумело - я ни слова не понимаю!
   Я взглянул на Лену, и заметил в ее глазах такое же точно удивление, которое переносил сам. Перед нами сидела звезда, жеманничая, манерничая, улыбаясь, словно героиня голливудского кино. Хотя, может так и надо себя вести?.. Алена не унималась:
   - А вообще, команда подобралась - что надо! Американские ребята очень веселые и интересные. У нас здесь настоящая интернациональная группа! Все время вместе проводим, помогаем друг другу! Холодно только, и есть очень хочется - еда по выдачи - все очень строго. Пилот только - Юн Ю - все в одиночку ходит, молчит, что-то разбирает постоянно, чинит, с проводами какими-то возится, не разговаривает ни с кем. Смешное имя, скажите: имя - Юн, фамилия - Ю, смешно!
   Вы себе не представляете, как я рада вас слышать! Я уж так соскучилась по Земле! Уилл говорит, что там ничего не осталось, все умерли. А я не верю! Кто-то ведь должен выжить? Правильно? Должен же?
   Я пожал плечами. Слов не находилось, просто хмыкнул, да Алена и без моего ответа продолжила:
   - Вообще-то, здесь, конечно, очень красиво! Я всегда мечтала о полете в космос! Вот - довелось... Жаль, конечно, что все вышло именно таким образом, - она скривила губы и замолчала на мгновение.
   - Что происходит? - тихо спросил я.
   - Что?
   - Что происходит на вашей станции?
   - Ну, в каком смысле?
   Я ничего не понимал. Я действительно не понимал ни слова.
   - Многое происходит!
   Я захотел поменять тему. На что-нибудь совершенно нейтральное - повествовательное:
   - Откуда ты? Из какого города? - первое, что в голову пришло.
   - Из Киева.
   - М-м-м, из Киева! У меня друзья в Киеве! Я часто бывал.
   - Правда? Да, в Киеве хорошо, - оживившись, сказала Алена, - я очень скучаю по своему городу.
   Теперь я уже не мог понять, что здесь искренне, что не очень. Все было, конечно, искренне, но что именно все? Ничего не понимаю, ни слова:
   - А чем ты занималась до того, как полетела в космос?
   - Я? У меня своя школа танцев!
   - Ты тоже танцовщица?
   - Нет, я не танцовщица, хотя здесь мы очень часто танцуем вместе. Так здорово! Парни из Америки - хакеры взломали системы, и нашли музыку, которой нас с Земли снабдили и закодировали. И вот они ее включают, и мы танцуем все вместе: фокстрот, вальс, джигу. Очень все смешно и необыкновенно чувственно! Мы здесь вообще, за время полета сплотились! Одной большой семьей стали. Ведь так и надо, нам теперь нужно держаться вместе, чтобы выжить.
   Ох, у меня аж голова кружится оттого, что увидела вас! Вы не обращайте внимания. Мы все здесь, по правде говоря, - Алена снова перешла на картинный шепот, - все время сексом занимаемся. Потому и голова кружится.
   - Как то есть сексом? Кто все?
   - Ну, нет, не все, конечно, - засмеялась она, - не все одновременно, все друг с другом.
   На моем лице вырисовалось такое недоумение, что даже непроницаемая Алена это заметила.
   - А что? Мы теперь одна семья, мы теперь всегда будем вместе! Мы скоро на Землю вернемся, нам придется детей рожать.
   - А, ну да... - выдавил я из себя все, что мог.
   - Ну, ладно, я побегу, а-то все пропущу. Давайте еще поболтаем вечерком?
   - Ага, - кивнул я на автопилоте.
   - Ну, пока-пока! Не забывайте!
   Я еще раз кивнул. Комнату наполнила тишина. Невероятная, глубокая тишина, размеров Бесконечности.
   Мы отошли от монитора, не говоря друг другу ни слова, и не глядя в глаза. За окном, озаренная стрелами, висела искореженная Земля. Все замерло и слушало дыхание того, кто рядом. Планета постанывала. Что происходит с моей реальностью? Где теперь моя реальность? В чем она заключается?
   Вся эта история одна сплошная глупость! Глупость планетарных величин. Ничего из того, что произошло, не могло произойти! Софи не могла покинуть станцию! Метеорит не мог настигнуть планету! Невозможно, чтобы на Земле не выжил никто! Где моя реальность?
   Но реальность молчала, прячась в комнате из зеркал. И все ее отражения выглядели настолько осязаемо, настолько подлинно, что было не важно, смотришь ты на реальность, или на одно из отражений. Не важно.
   Мы долго не разговаривали друг с другом. Проходили мимо, заглядывали в глаза и молча удалялись. Не знаю, мне кажется, что мы наслаждались тишиной Бесконечности.
   Потом, уже под вечер, когда казалось, мы оба забыли тот разговор, Лена меня спросила:
   - Одного не пойму: почему на китайской станции командует американец? Да еще и название "Ветер Свободы" произносят на английском?
   Я ничего не ответил. Только обнял ее и закопался в ее волосы.
   - Расскажи мне про людей, - попросила Лена.
   - Что про людей?
   - Ну, про людей в целом.
   - Что про людей в целом я могу тебе рассказать?
   - Расскажи что-нибудь. У тебя все слова космосом пропитаны.
   - Не мудрено - здесь на станции.
   - Я все время обдумываю то, что ты мне сказал - на счет мужчин-бунтарей.
   - И что надумалось?
   - Ничего, честно говоря, особого не надумалось. Странно все это. Почему так получилось?
   - Что?
   - Ну, почему мир вырос таким? И могло ли быть все иначе?
   - Ты считаешь мир неудачным?
   - Нет, я считаю мир прекрасным! Просто интересно на него посмотреть с этой новой стороны.
   - Вообще, помнишь, я сказал тебе про то, что природа совершила ошибку, и все пошло наперекосяк.
   - Помню.
   - Если взглянуть еще шире, то понимаешь, что никакой ошибки не было. Все задумалось таким образом с самого начала.
   - Несовершенство? - странным способом спросила она.
   - Да, несовершенство. Ты понимаешь, Жизни совсем не интересно, что творится в сердце одной из своих бактерий. Жизнь плодится и разрастается - это самый главный инстинкт! Самый главный смысл жизни! Мужчину сделали таким... - я замялся, - ...как я рассказывал, для того, чтобы жизнь плодилась. Это сейчас, с позиции развитой цивилизации, мы видим, что это несколько подло по отношению к женщине, да и к мужчине тоже. Просто Жизни это не важно! И те и другие на Земле несчастны, но человечество по-прежнему живо. Такой вот самовлюбленный вирус.
   Лена вновь надолго задумалась.
   - Вот так вот все не по-доброму...
   - Несчастны?
   - Они обманывают других, и от этого чувствуют себя нехорошо. А заодно обманывают себя.
   - Да... все не по-доброму...
   - Ты бы знала, сколько я боролся с "мужскими" проявлениями на своем веку! С какими-то глупостями, мракобесием, эгоцентризмом, самовлюбленностью, комплексами и их результатами, агрессией, живодерством...
   - И с живодерством? - легко улыбнулась Лена.
   - О! Начиная с пионерских лагерей! Когда я вставал на защиту всех ос, лягушек, собак! Мало кто любил меня в лагере. Гоняли частенько. Вообще звери - это отдельная глава. Я всю молодость хотел стать ветеринаром, очень люблю животных, но потом вырос и стал обычным врачом для людей. Помню - вышел на дорогу возле лагеря, только-только дождь моросил, а вся дорога в маленьких лягушатах! Маленьких премаленьких! Вся усыпана!
   Ну, я собирал их в ладонь, по несколько штук и относил за дорогу, под ноги смотрел, чтобы не наступить.
   Лена улыбалась и смотрела мне в глаза.
   - Мало того, - улыбнулся и я,- я глядел, в какую сторону они смотрят - в ту, значит, и держали путь. И собирал лягушат, которые шли в одну сторону, и переносил их туда, потом собирал, которые шли в другую, и переносил туда. Так за целый день перетаскал метра три четыре автострады лягушат.
   Лена засмеялась.
   - Даже вот недавно помню. Пару месяцев назад - только потеплело. Еду по шоссе, солнечный день, вижу, впереди кошка перебегает дорогу, и машина передо мной едет, джип какой-то шикарный. И кошка перебегает, а джип, даже не притормозил, и сбивает кошку. Прямо на передние лапы, на голову колесами в пол человеческого роста. Я рассвирепел, бросился догонять, прижал джип к дороге, выскочил, вытащил мужика из машины. Зверь во мне проснулся, одним словом. Голову бы ему оторвал! А он, что-то сразу заробел. Кошку давить своим трактором - сильный, а ответить за смерть живого существа - уже не такой, и кричит мне: "Ты что, братан, это же всего лишь кошка!", а я ему: "Это ты - всего лишь человек!" Ну, такая история, - снова улыбнулся я, засмущавшись.
   Лена смотрела на меня безотрывно, слегка наклонив голову. Я еще больше смутился. Не надо мне было, наверное, эту ерунду рассказывать.
   - Максим - защитник кошек, - продекламировала Лена.
   Я взглянул на нее - она единственный близкий мне человек со времен падения Метеорита. Очень близкий мне человек:
   - Ну, что-то в этом роде...
   На Землю спускалась ночь. Теперь, после изменения орбиты, ночь ориентировалась по часам на нашей стене. Ничто больше не имеет особого значения: ни слезы, ни люди, ни слова. Все погребено в астероидном дожде, все провалилось в Бесконечность. Вся Жизнь, готовая бороться за себя любыми, даже самыми подлыми способами, не заботясь о счастье своих бактерий, рассыпалась в песок, и покрыла планету грязным непроглядным облаком. Жизнь - Смерть - Жизнь. Наш совершенный мозг не способен понять, из чего же в действительности состоит все вокруг, поэтому ничего не остается делать, кроме как разбираться в голливудском кино и знать по именам всех поп-певцов, ненавидящих музыку.
   - Что-то вроде рекламы: "Хочешь быть не похожим ни на кого - покупай нашу одежду!" - сказал я вслух.
   - Что? - недоуменно спросила Лена.
   - И весь город ходит в их одежде...
   - В какой одежде?
   - Да нет, ничего... прости...
   Нет больше никакой одежды. Нет больше никакой рекламы. И нет больше голливудского кино, и поп-музыкантов нет. Абсолютная пустота и несколько человечков в древней космической посудине, которые проживут столько, сколько хватит воздуха в генераторах. Вселенная нашла отличную вакцину против нашего вируса, мы складываем оружие.
   Лена зажгла ночник в глазах и начала кутаться в одеяло:
   - Расскажи мне сказку на ночь.
   - Сказку? - удивился я.
   - Да, какую-нибудь сказку. Про кошек!
   - Я не знаю сказки про кошек.
   - Ну, придумай. Можно и не про кошек. Сказку какую-нибудь.
   Последняя сказка, которую я рассказывал, была про смелого муравья, который полетел вызволять свою возлюбленную из лап инопланетных пришельцев. Но мне совсем не хотелось рассказывать про инопланетян. Здесь, так близко к небу, нас могли услышать. Никаких шуток давно нет. Смелый муравей - это абсолютная реальность!
   - Жила-была кошка, - начал я сочинять, - И она была такая красивая, такая изящная, что все, кто проходил вокруг непременно говорили: "Вон, посмотрите, какая красивая кошка". И кошка прекрасно знала, что нравится своей красотой всем, и оттого жеманничала, красовалась на глазах у изумленной публики.
   И вот, одним замечательным летним днем эта красивая прекрасивая кошка сидела на излюбленной крыше своего дома. Крыша была блестящая, металлическая, отражала солнечный свет и грела, таким образом, кошку со всех сторон. Кошка мурлыкала, урчала, потягивалась всем телом и наслаждалась июльским утром. В двух метрах от нее, на той же крыше сидел воробей, но кошка не обращала никакого на него внимания, кошка провалилась глубоко в себя, и дремала, вспоминая славные деньки, такие же, как этот.
   Одинокое облако поглядело вниз, и тоже увидело кошку, и так же, как и все другие, засмотрелось на ее красоту. И ворона, пролетающая мимо, увидела кошку и улыбнулась. И ветерок остановился и наблюдал за кошкой. А кошка, чувствуя на себе взгляды всех вокруг, сидела и грелась солнышком.
   И тут вдруг кошка на секунду потеряла бдительность и сорвалась с крыши. Такое бывает, даже кошки иногда теряют внимательность и срываются. С визгом заскрипели когти по гладкой железной крыше, и кошка полетела вниз. И все, замерев и не двигаясь, смотрели в след падающей кошке. А та, ловко извернулась и, выставив лапы вперед, приземлилась на стоящую под домом машину. Мягко-мягко, словно на подушку. Подушка прогнулась.
   Затем, кошка элегантно спрыгнула с капота, фыркнула, и грациозно пошагала к окошку в подвал, чеканя каждое движение необыкновенным изяществом. Умирать. Потому что ни одна, даже самая красивая кошка не может выдержать падения с шестнадцатого этажа.
   Лена долго молчала, не открывая глаз и не двигаясь, что я уже даже подумал, что она уснула, а потом процедила:
   - Ну, какая у тебя печальная сказка.
   - Да, - тяжело вздохнул я, - да только какое это теперь имеет значение?.. Никто даже не узнает, какая была последняя сказка человека.
   Она вздохнула и прошептала:
   - Жаль, хорошая была сказка, пусть и печальная... спокойной ночи...
   Я поцеловал ее в щеку, и остался за ней наблюдать.
   Боже мой, я постоянно о чем-то думаю, что-то подсчитываю, драматизирую, а она - просто живет! Даже здесь, за тысячи километров от дома, потеряв все, что у нее было, оставшись практически в одиночестве на всем белом свете, она - просто живет: она хочет услышать сказку на ночь, она пытается приготовить что-нибудь особенное из еды в тюбиках, она танцует, болтает с восточными девчонками, ни слова не разбирая из их английского. Она вырезала из одинаковых для всех футболок себе майку, а из второй скроила рубашечку, украсив металлическими деталями, найденными на станции. Она живет, не смотря на условия, она живет сама по себе - есть воздух, есть еда. Я уже сорок раз поставил крест на этом мире, а она выискивает континенты, сквозь черное облако, окутавшее Землю. Боже, как же я хочу научиться просто жить. Так, как это делает Лена. И так же, как это делают Аки и Сунэ. Просто жить. Не прокручивая в голове вероятности возможных событий, а просто почувствовать себя частью этой огромной вселенной, не зависимо от того - есть у меня телевизор или нет, или какой автомобиль дешевле в эксплуатации, просто дышать ветром, жмуриться от солнца, топтать траву. Просто жить! Словно Софи, лететь к краю галактик, чтобы однажды шлепнуться о крашенные темно-зеленым деревянные доски.
   Я лег спать. В моем сердце появилась надежда на жизнь. На ту, которая проистекала в сердце Лены. Сам я никогда не научусь, но погреться о нее могу - у меня есть Лена. Я заснул со слабой улыбкой на губах.
   
7

   
   И придя в себя рано-рано, я поднялся с постели и вновь принялся наблюдать за Леной. Она ровно дышала, и была необыкновенно красивой. Мое сердце тихонько забилось, стараясь не нарушить хрупкий нежный Ленин сон. Я любовался ею, я был ею восхищен. Ее очаровательными полукругом бровями, ее строгой тонкой шеей, ее притягивающими губами в легкой улыбке. Мне неудержимо захотелось сделать что-нибудь для нее. Что-то такое, от чего ей сразу станет теплее, отчего она почувствует себя чуть-чуть счастливее. Но я ничего не мог придумать. Я мысленно брал одни вещи, соединял их с другими, и ничего путного из этого не получалось.
   Лена легонько вздрогнула и открыла глаза. И там, на планете, которую она несла с собой, разгорелся рассвет, защебетали птицы, порыв ветра сорвал с цветка бабочку и, немного поиграв с ней, оставил сонное существо в покое. Там, на ее планете, разгоралась весна, красками разными разрисовав и небо, и море, и листья деревьев. Я нырнул в ее глубину, и вынырнул уже с ромашкой в руках:
   
   - Небо красит зеленым
   Твои влюбленные глаза.
   Я хочу сказать о чем-то потаенном,
   Но ничего не могу сказать.
   
   Кто-то читает, кто-то считает дни,
   Кто-то обнимает и нежно целует,
   Но это все там, на Земле!
   А здесь, в облаках, все уже спят давно -
   Время для всех одно.
   Да и мы здесь одни...
   
   В этом раю никто из богов нас будить не возьмется.
   Ты удивлена, что капают слезы?
   Не вытирай, милая, это просто эмоции.
   
   Я буду стоять вот так,
   И дышать твоей тишиной.
   Не переломало бы сердце ребра.
   
   Я бы хотел звезду твоим сиянием назвать.
   Звезда,
   Которая исчезнет с первым лучиком зари.
   Но, вот беда,
   Мужчины небо раздарили до меня,
   Мне остается лишь себя тебе дарить.
   
   Ты прочтешь, а потом, с сердцем полным волнения, поднимешь глаза и не найдешь что сказать, я знаю.
   Поверь, сейчас мне больше скажет поцелуй кроткий.
   Эти стихи короткие
   Просто потому, что Я Тебя Люблю, родная...
   
   Лена не сводила с меня глаз, а я любовался ею. Ее губы нежно улыбались, ее глаза блестели огнем. Она расцвела еще ярче.
   - Очень красиво, - шепнула она наконец, - чье это? Твое?
   Я кивнул.
   - Очень красиво! - повторила она чуть громче, - самые необычные стихи, которые я слышала.
   Она помолчала, не отрывая от меня взгляда, и добавила:
   - Эти стихи, совсем не похожи на стихи. Вообще ни на что не похожи! Изумительно!
   Я отвел глаза и сказал:
   - Это стихотворение я написал своей будущей жене - таким образом я впервые объяснился ей в любви. Это был конец лета. Мы наблюдали закат, сидя на холме перед морем, и я прочитал ей их. С того дня мы отмечали годовщины нашей любви.
   Лена слегка погрустнела и взяла меня за руку.
   - Теперь, - продолжил я, - я передаю это стихотворение тебе, а вместе с ним и все, что нас с Кристиной связывало раньше. Это все, что у меня осталось - забирай - теперь твое...
   Лена долго на меня смотрела, а потом горячо обняла за шею, и так мы с ней и стояли: прижавшись друг к другу, растворяя в объятиях свои одинокие, неприкаянные сердца.
   Мимо проследовал Алексей, окинув нас серьезным строгим взором.
   - Доброе утро, - поприветствовал я его.
   - Привет, - коротко ответил он.
   - Какие-то новости с Земли? - отвлек я его еще на минутку.
   - Нет, ничего... Ни единого радиосигнала. Полнейшее молчание, никакой активности.
   Я кивнул. На Земле нет активности. Значит, нет людей. Всего во вселенной осталось 22 человека. Двадцать два! Я даже представить себе не могу, что произошло. Всего двадцать два человека! Португалец вопросительно посмотрел на меня, я перевел ему свои мысли. Луис покачал головой, тяжело вздохнул.
   - Что теперь будет? - спросила Лена.
   - Это как раз я у тебя хотел спросить, - ответил я, - прислушайся к своему сердцу - что услышишь - так и будет.
   - Значит, все будет хорошо.
   - Значит, все будет хорошо, - повторил я.
   - Мне приснилось, что мы с тобой поссорились.
   - Ну, так быть не может! Мы всегда с тобой будем вместе.
   Лена снова меня обняла.
   А потом я разбудил Аки и Сунэ и пригласил всех позавтракать вместе. Алексей отказался, сославшись на занятость. Я хмыкнул, уговаривать не стал.
   Мы сидели впятером за маленьким столиком и негромко болтали наперебой. Португалец все больше молчал, и то и дело робко улыбался, стараясь вникнуть в разговор. Лена вскакивала со своего места всякий раз, когда пыталась что-то разъяснить - одних слов ей было не достаточно - она разговаривала всем телом. Восточные девчоночки говорили от одного - единого на двоих общего лица, то и дело спрашивая друг у друга, как звучит то или иное слово на английском языке.
   Мы болтали о том, как каждый из нас переживал полет, какими были первые впечатления от невесомости. Оказывается, Сунэ не раз испытывала подобное состояние на Земле во снах. Португалец всю жизнь мечтал стать космонавтом, а Лена - полицейским. А еще Аки лично знакома с Такеши Китано, и даже снималась в одной из его картин. У Сунэ остался на Земле муж, и она уверена, что он выжил после падения Метеорита.
   Мы передавали друг другу тюбики с колбасой, напоминающей паштет, и мягким сыром, и негромко разговаривали обо всем. Мы были вместе, тихо сидели и менялись словами. И казалось, что перед нами целая жизнь - огромная, и не похожая на все то, что было раньше. Новая жизнь - с новым временем, новым человечеством, новой планетой. Хотя на самом деле, это был последний раз, когда мы соберемся вместе за одним общим для нас столом, вот так вот негромко и спокойно обмениваясь репликами.
   Завтрак закончился. Мы покинули кухню. Португалец, Аки и Сунэ уселись у окна с Бесконечностью и все продолжали болтать, большую часть разговора изображая руками. Интересно за ними было наблюдать - одна их девушек говорила пару слов, а остаток фразы рисовала в воздухе, энергично жестикулируя. Луис досматривал предложение до конца, и ничего не поняв, многозначительно кивал, проявляя воспитанность.
   - Боже мой, как же интересно наблюдать за людьми! - сказал я не то Лене, не то себе.
   - Ага, особенно, когда их всего-то пять человек осталось перед глазами, - печально улыбаясь, вздохнула та.
   Как же все-таки тут все осмысленно, и как все глупо! Вся история - одна сплошная глупость.
   - Я пойду в душ, - легко, будто делал это уже тысячу раз, сказал я.
   Мне не хотелось оставлять Лену, не хотелось изо всех сил. Но я, не слушая сердце, удалился в душевую.
   Легкие колючие капельки воды ударили мне в лицо, я зажмурился, цедя сквозь тонкую щелку в губах теплые струйки, подставляя под них язык. Я намочил волосы, а потом ссутулился и подвинул под поток шею и спину, тот бил меня по позвонкам, разогревая измученное сердце. Я слушал шум душевого дождя у себя на коже, журчащего и живительного, словно весенний ручей подо льдом.
   Потом я использовал и сухое полотенце, и вернулся обратно в жилую комнату. Луис все так же, разгоняя руками воздух, общался с восточными девчонками, Лена сидела с Алексеем. Я подобрался к иллюминатору, и взглянул на Землю.
   Мне показалось, будто черное облако постепенно рассеивается, сходит с планеты. Уж не знаю, обманывался ли я тогда, или действительно так оно и было.
   Когда я вновь взглянул на Лену, та сидела с серьезным тусклым лицом, обхватив колени ладонями. Я подлетел к ней:
   - Что случилось?
   - Не знаю, но, кажется, что-то да случилось, - ответила она, не выходя из своей задумчивости.
   - Что такое?
   - Да нет, ничего... Показалось, скажем так...
   Я прильнул к ней.
   - Вон, посмотри, что Луис вытворяет.
   Португалец - красавец-лев изображал бег, комично перебирая в воздухе ножками и ручками, и улыбаясь во все зубы. Это было действительно забавно. Лена сжала губы в легкой улыбке.
   - Да, - сказал я, - мужчины на всю жизнь остаются ребенком, а женщины ребенком никогда и не бывают...
   - Вот скажи, - Лена пропустила мою фразу мимо ушей, - чем привлекают женщины мужчин?
   - Ну, - я акцентировано почесал в затылке, - боюсь, тебя разочарую, но... телом.
   Лена не сказала ни слова.
   - Разочаровал? - скованно спросил я.
   - Да нет, не разочаровал... а чем мужчины женщин?
   - А ты сама не знаешь?
   - Сколько лет живу, сама себе на этот вопрос ответить не могу.
   - Мужчина привлекает женщину своей потешностью.
   - Чем?
   - Потешностью, забавностью.
   - Бр-р-р... а серьезностью, уверенностью, умом?
   - Это - дополнительные качества, второстепенные. Главное - это способность насмешить.
   - Ну что ж, если мужчина не способен насмешить, то им никто не интересуется?
   - Почему не интересуется? Интересуются, только в меньшей степени. То же самое, если женщина не достаточно сексуальна.
   - Вот уж точно - насмешил.
   - Так оно и есть - задумайся, и ты поймешь, что это именно так.
   Лена задумалась. Не знаю, над этим ли, или над чем другим, но только через мгновение она улыбнулась и сказала:
   - Знаешь, встретив тебя, меня не оставляет одно чувство: твоя необыкновенность заключается в том, что ты кажешься совершенно нормальным человеком! Абсолютно нормальным! Честным и рассудительным, глубоким и скромным, веселым и спокойным. Вот это вот чувство: будто все вокруг тебя - ненормальные, а ты единственный - абсолютно обычный простой парень, исполненный чистым сердцем и добрыми помыслами.
   - Да ну, брось ты, - немного смутился я, - я - абсолютно обычный простой парень.
   Лена оглядывала меня, будто мы видимся впервые. Она все время нашего знакомства смотрела на меня, будто мы видимся впервые, кроме момента, когда мы действительно увиделись с ней в первый раз - тогда - на Байконуре.
   Лена - неимоверно красива!
   А с этим огнем в глазах - вдвойне!
   - Ты мне кажешься таким открытым, - сказала вдруг она, - одна сплошная тайна!
   - Хе-хе, - прыснул я.
   - Расскажи мне что-нибудь такое, что кроме тебя не знает никто.
   - В сложившихся условиях это будет не трудно.
   - А серьезно, что ты делаешь такого совершенно обычного для себя, и совершенно непривычного для всего окружающего мира.
   - Мне трудно судить, - задумался я, - даже и не знаю...
   - Что-нибудь очень интимное, твое личное...
   - Еще и интимное?! Я, например, кусаюсь в постели.
   - Кусаешься?
   - Да, мелко-мелко и быстро, кончиками зубов.
   - Покажи!
   - Нет, не покажу! В постели!.. Не расстраивайся, судя по всему, тебе придется пережить это явление. По крайней мере, я робко на это надеюсь.
   - На постель?
   - На возвращение человечества на Землю.
   Мы оба замолчали, задумавшись о своем. Еще неделю назад меня окружала обычная жизнь в красивом невысоком мегаполисе. Я по именам помнил всех своих пациентов, следил за футболом и катал наперегонки с сыном тележку в супермаркете. А сейчас мне кажется, будто та жизнь осталась далеко позади. Настолько, что вернись я сейчас в свой покинутый дом, не сразу нашел бы холодильник.
   - Пойду, загадаю на падающие звезды желание, чтоб человечество вернулось на Землю, - сказала Лена и подлетела к иллюминатору, за которым метеоритный дождь расстреливал планету огнем.
   Я любовался этим чудом природы, никогда не останавливающимся, никогда не сникающим, и чувствовал в сердце нестерпимую боль за то, что никогда не смогу ее понять, никогда не смогу ее почувствовать. Ее пылкие мысли, ее безумные идеи, ее неудержимую жажду жизни, ее тягу к ласке и желание греться под солнышком. Мне такое не доступно! Я могу лишь рассчитать, продумать, предусмотреть и поддать логике, а чувствовать, чуять - я не способен. Нет такой функции в организме. Сколько бы не старался, мне никогда не удастся понять женщину. Никогда! Я тяжело вздохнул.
   - Два загадала? - спросил я, когда Лена вернулась, слегка улыбаясь, - одно для всех, другое - про любовь? Звезд-то падающих много - можно и два.
   Лена посмотрела мне в глаза, а потом придвинулась и сказала:
   - Как тебе удается так тонко понимать женщину? Я сама про себя столько не знала, сколько ты мне рассказал.
   Я пожал плечами, изобразив на лице смущение, и еще раз точно так же тяжело вздохнул.
   Захотелось придумать что-нибудь веселое. Я позвал Португальца, Лену и сказал им:
   - Я хочу попробовать быть мячом!
   - Мячом?
   - Да, хочу, чтобы мной поиграли. Ты становись тут, ты - здесь, а я буду мячом. Теперь - перебрасывайтесь мной! Давай, кидай меня Лене.
   Я свернулся калачиком и состроил лицо мяча. И Луис и Лена стояли, и очумело смотрели на меня. А уже через минуту, разгоняя тишину Бесконечности заливистым озорным смехом, и Лена, и Португалец, и Сунэ с Аки играли в меня, разойдясь в разные углы комнаты. Особенно тяжело было Аки. Она не могла меня удержать, как следует, и я всякий раз боялся, что разобью находящееся за ней оборудование станции. Потом, мячом побывали и восточные девчонки по очереди, и Лена, только Португалец отказался, смущенно мотая головой и скромно отмахиваясь руками, то и дело, в шутку предлагая поиграть в футбол.
   Впервые я увидел моих друзей беззаветно смеющимися. Лена быстро разгорячилась, скинула с себя рубашечку и осталась в одной майке. Сунэ и Аки целиком отдавались игре. Забавно было.
   Скоро я устал. У меня закружилась голова, да и друзья мои тоже потеряли много сил. Игра успокоилась. Я лег передохнуть. Живот побаливал, и хотелось пить, сердце колотилось. Под одеялом было жарко, а без одеяла я улетал с кровати. Вот так, задыхаясь от жары, и слушая дробь сердца, я лежал с закрытыми глазами и ни о чем не думал. Секундная стрелка гоняла солнце, Бесконечность нас не замечала, звезды расстреливали Землю, а я лежал под одеялом, задыхаясь от жары, и чувствуя в горле весну. Да, все будет хорошо, потому что так сказала Лена.
   Я услышал бешеный крик Лены! Будто молнией поразил меня этот дикий вопль, доносящийся откуда-то со стороны кухни. Я вскочил словно пантера, вырываясь из объятий одеяла, одним прыжком устремившись туда, через галерею к дальнему крылу станции, за мной бросился Португалец. Мы летели со скоростью света. Если что-то произойдет с Леной, я поступлю так же, как Софи! Все, что осталось от моей зеленой планеты, все, почему бьется мое измученное сердце, все, ради чего я все еще жив - пошатнулось с этим криком, и начало медленно рушиться, сыпля штукатуркой и бетонной крошкой. Я рвался туда изо всех сил, туда, откуда до меня донесся крик, ломая ногти, и разбивая руки, хватаясь за все, что стояло на пути. Я ветер.
   Навстречу мне выскочила Лена вся в слезах. Майка ее была порвана, волосы взъерошены, щека поцарапана. Она бросилась мне на шею и завыла, не разделяя слов:
   - Максим, он хотел меня силой, я так испугалась, я думала, он меня убьет, он набросился, я не хотела, я ничего не делала, он набросился, я так испугалась. Я с детства боюсь, когда была маленькая, меня изнасиловали, я была маленькой девочкой, двое мужиков, мне было четырнадцать, я так боюсь...
   Тут она обмякла и села, уткнувшись лицом в ладони, и горько заплакала, тяжело вздыхая, дико дрожа всем телом. Я осыпал ее лицо поцелуями, а Лена была в себе, сжавшись в комок, объятая ужасом.
   - Не отходи ни на шаг, - процедил я Португальцу.
   - Нет, миленький! Максим, миленький! - защебетала Лена, схватив меня за рукав, и не пуская, - Не надо, Максим, миленький, я тебя очень прошу, я умоляю...
   - Ни на шаг, - повторил я Португальцу, и аккуратно вырвался из цепких пальцев рыдающей Лены.
   Плач остался за спиной. В висках слышалась кровь. Я медленно, движение за движением приближался к технической комнате.
   - Что ты сделал? - твердо спросил я.
   Алексей оглядел меня, а потом взял в руку какую-то металлическую скобу, замахнулся и сказал:
   - Ну, давай!
   Я стоял перед ним, гордо выгнув шею, и сурово смотрел ему в глаза. А потом развернулся и ушел. Даже тот миниатюрный мир людей, который у меня остался, рассыпался на моих глазах. У меня больше не осталось ничего. Я потерял себя.
   Лена сидела в окружении остальных, и неслышно плакала, опираясь на Португальца, тихо всхлипывала. Сунэ гладила ее и приговаривала что-то по-английски. Я подошел, обнял дрожащую Лену, и с этих пор зарекся отходить от нее хотя бы на шаг. До вечера она не проронила ни слова, то и дело судорожно вздрагивая. Лена глядела перед собой, и не отвечала на мои вопросы. А вечером мы легли спать прямо в воздухе, обнявшись крепко, я закрыл глаза, и еще долго не мог заснуть, тревожимый сумасшедшим стуком ее сердца. Я потерял надежду. Я перестал верить в светлое.
   
8

   
   Мне лучше вообще никогда не засыпать. Все самое плохое всегда для меня происходит ночью. Может, мне так только кажется, но именно в эту ночь произошло нечто плохое. Хотя, плохое происходило и днем. Да, все же, скорее всего, плохое происходит и днем и ночью. Мне лучше вообще было не быть.
   Но все же в эту ночь произошло нечто очень плохое. Наверное, самое плохое со времен падения Метеорита на Землю.
   Я проснулся под крики. Лена растормошила меня.
   - Мы возвращаемся на Землю! - услышал я.
   Но даже не сразу понял, о чем идет речь.
   - Станция "Ветер свободы" исчезла с орбиты! Неизвестно почему! Просто исчезла! Может, не была подготовлена должным образом, а может - столкнулась с астероидом, которыми сейчас наполнено околоземное пространство! Не известно! Известно одно: "Ветра свободы" не существует!
   Все остановилось. Я медленно-медленно моргнул. Сердце не двигалось, молчало. Вторая группа исчезла! Во всей вселенной осталось 6 человек. Шесть человек! Которые находятся в сантиметре от срыва, которые перессорились, которые не знают друг о друге ничего, которые не верят в удачный исход. Шесть человек без сил и способности выживать, шесть человек без прошлого и надежды. Шесть разрозненных людей, которые едва не перегрызли друг другу глотки. Шесть человек в древней жестяной банке, в тысячах километрах от несуществующего больше дома. Из шести миллиардов осталось шесть. Остальных нет. Абсолютно безнадежно. Просто нет, и больше никогда не будет. Не выйдут из-за ширмы, и не запустят симулятор программы сохранения жизни на Земле еще раз, дав перед этим два - три совета. Никого абсолютно безнадежно нет!
   Мы стояли вшестером в середине комнаты и осматривали друг друга. Все забились в дальний уголок, и ни один не показывался на свет. Нет среди нас лидера масштабов всего человечества. Нет и быть не может. Мы все забитые, трясущиеся от животного страха бактерии, оставшиеся в полном одиночестве, размером с Бесконечность.
   Мы стояли и смотрели друг на друга, немедленно отводя оголтелые, полные невыносимого ужаса глаза, когда сталкивались взглядами.
   - Мы возвращаемся на Землю! - повторил, наконец, Алексей.
   - Почему?
   - Ты хочешь, чтобы нас тоже сбил астероид?
   - Метеоритный дождь еще не закончился! Там нас ждет та же участь!
   - На Земле можно спрятаться где угодно, а здесь мы даже с курса сдвинуться не можем!
   - Еще не известно, может, это был и не астероид!
   - Да что я с тобой разговариваю? Не хочешь, можешь оставаться здесь! - вспылил Алексей, срываясь со своего места, и на ходу собирая какие-то вещи, - Спускательный аппарат один. Воздуха и еды тебе хватит на месяц. Оставайся!
   Его крики потонули в стенах станции "Мир". Все закружилось: люди, стены, стрелки часов, слова. Алексей метался по комнатам, постоянно рассказывая подробности приземлений:
   - Мы сейчас где-то над Евразией, если повезет - приземлимся в районе России. Только бы не сесть на воду, из воды нам самим будет не выбраться.
   Наступала настоящая развязка всей этой сумасшедшей истории. Лучше бы она, история, продлилась еще какое-то время, я еще не успел подготовиться. Мне нужна была пауза. Но мы возвращаемся.
   Я подлетел к иллюминатору и взглянул на Землю, не отпуская Лениной руки. Та молчала.
   Это не изгибы судьбы - судьба прямая! Прямее не придумаешь, только странная, необычная судьба, ни с чем несравнимая, прожитая на одном дыхании, и законченная в абсолютном забвении. Самая интересная и ненужная никому.
   - Помогите мне, - разметал мои раздумья Алексей, перетаскивая ящики к комнате со скафандрами.
   Мы с Португальцем подхватили его коробки, и поволочились следом. Я не сводил с Лены глаз, ни на мгновение не оставлял без присмотра.
   Наскоро погрузив багаж в ту же точно капсулу, в которой прибыли сюда, мы переоделись обратно из футболок и шорт в космический скафандры.
   Мне изо всех сил не хотелось покидать станцию. Что-то неистово держало меня, наверное, страх перед неизвестным - боязнь того, что может ждать нас на Земле, интуиция какая-то, мужчине не свойственная. Может, когда на карту поставлена жизнь человечества, интуиция проснулась и у меня? Не вышло из меня героя, возвращаюсь домой поверженным.
   - Все, быстро, быстро, - закричал Алексей, и Аки, за ней Португалец, дальше Лена и все остальные по очереди выбрались через стыковочный коридор в ракету. Я обернулся назад. За мной осталась станция, мой космический дом из старомодных материалов и со столами на потолке. Здесь я так же оставил частицу себя, сюда я так же никогда не вернусь. Я мечтал побывать в космосе, и, не смотря на то, что ни шагу не сделал в этом направлении, звезды сложились так, что побывал. Значит, повезло.
   Я прислушался. Вентиляторы без энтузиазма гоняли воздух, понимая, что больше он никому не пригодится, вещи, наскоро брошенные, висели в пространстве ничего не касаясь, посередине стоял закрытый контейнер с мусором, одинокий скафандр, оставшийся лишним, висел пристегнутым к стене. Все осталось так, как мы оставили. Словно огромный корабль, потерявшийся в бермудском треугольнике, сохранит в себе эта станция все так, как мы раскидали - на века. Свет померкнет, воздух закончится, а дух присутствия последнего человека останется. Мы неразлучно связаны со станцией. Мы покидаем последнюю конструкцию, созданную руками человеческой цивилизации, больше не увидим ничего подобного. Я взглянул на небо и тяжело вздохнул. А Бесконечность так и не успела нас заметить.
   Мы сели на те же места, на которых летели сюда. Одно кресло пустовало. Алексей ловко витал по капсуле и включал какое-то оборудование, настраивал что-то, затем, бухнулся в свое кресло, и сказал: "Поехали".
   За бортом что-то глухо щелкнуло, и мы оторвались от станции. Назад уже не вернуться.
   Меня затрясло. Я закрыл глаза и попытался справиться с волнением, но ничего не помогало - мною владел страх. Такой же точно звериный страх, который сопровождал меня сюда. Страх душащий.
   И потом была полная тишина: никакой связи с Центром Управления Полетами, никакого рева огня в соплах, ни одного слова или звука, только страх в шесть человечьих сил.
   Датчики показывали цифры, Лена лежала и смотрела на потолок, остальных я не видел, только чувствовал кожей сквозь прочный выносливый скафандр.
   Я закрыл глаза, и передо мной понеслась моя жизнь, кадр за кадром со скоростью падения капсулы - все быстрее и быстрее, постепенно теряя кадры по одному, и все чаще теряя, и все больше кадров, пролистывая дорогие мне события, забывая, не обращая внимания. Теряя уже не кадрами, а целыми сценами, вырезая ненужные, оставляя от них куски. Так высыхала моя жизнь, так оставалась за спиной, где-то на высоте космической станции "Мир", на границе между Землей и Бесконечностью. И вдруг, совершенно неожиданно для меня, на экране появилась надпись: "Конец". Свет в зале включили, и я заметил, что сижу один. Пятьдесят рядов бордовых откидных кресел, и я в углу.
   А что дальше? Что будет написано в титрах? Жизнь, конечно, останется на планете: в глубинах океана, например. Элементарные живые существа без позвоночников и даже примитивной нервной системы. Некое подобие очень маленьких и простых рыб, которые никогда не видели солнечного света. Каким путем эволюция пойдет дальше? Понадобятся ли Земле люди во второй раз? После всего того, что они однажды уже с ней сделали? Сколько миллиардов лет на это уйдет?
   Ракету затрясло.
   - Входим в атмосферу, - разогнал мои мысли Алексей.
   Мы входим в атмосферу Земли! Моей родной Земли!
   Что-то громыхнуло и нас затрясло гораздо сильнее, я уже не разбирал ничего перед глазами, позади меня кто-то выл. Я не чувствовал своего тела, сознание медленно покидало меня.
   Сквозь невыносимый грохот я слышал неистовый голос Алексея, напряжение переламывало меня напополам. Я сдавил зубы, и одновременно пытался вздохнуть и закричать от боли. И тут что-то взорвалось, и я на несколько минут потерял сознание. А когда пришел в себя, тряска и грохот прекратились, лишь только что-то раскатисто шумело за бортом.
   Я не мог пошевелиться, даже шеей, увидеть Ленины глаза.
   - Плотность воздуха выше по каким-то причинам, мы чуть не сгорели, - проговорил себе Алексей.
   Я пребывал в состоянии полусна, я не понимал речи. До Земли оставалось 110 метров.
   Что-то загремело снаружи, и мы с силой ударились о землю. Все, полет окончен. Я лежал с закрытыми глазами и грузно дышал. Космос прекратился, за дверью новая планета. "Тук-тук", - сказало сердце. "Тук-тук", - ответил я.
   Я хотел приподнять голову, осмотреться, но что-то держало меня за шлем. Так же и за руки, и за ноги - я не чувствовал своего тела, я не мог пошевелиться. Невесомость осталась на станции, мы не смогли взять ее с собой, не уместили в багаже. Земля притягивала к себе значительно сильнее, чем тогда, когда мы ее покидали, соскучилась, наверное.
   Алексей, освободившись от стягивавших его ремней, зашагал к выходу, тяжело переставляя ноги и головокружительно шатаясь. Он принялся распускать крепления, которыми мы были прижаты к креслам - сперва Португальца, затем восточных девчонок, потом меня, на ходу тараторя:
   - Первое время мы можем жить здесь, прямо в спускательном аппарате. Дальше посмотрим. Сейчас нужно выйти на разведку, пойду я и Максим, надо узнать, в каких условиях расположилась капсула. Всем задраить шлемы и не открывать их до нашего возвращения!
   Я все еще не мог пошевелиться, с трудом глотая воздух, пытался оторвать руку от подлокотника. Я чувствовал себя парализованным, может, при ударе о Землю что-то нарушилось в моей нервной системе? Сердце заколотилось сильнее, я стиснул зубы от страха.
   Постепенно я начал чувствовать, что силы возвращаются, наливая суставы движением. Но Земля оказалась чересчур тяжелой. Я сжимал кулак, отпускал, сжимал снова, пытался согнуть руку в локте. Алексей в это время копался в багаже, набирая с собой каких-то устройств. Лена медленно встала, но не удержалась и тут же с грохотом упала в проем между креслами, затем подползла ко мне на одних руках, и принялась массировать мне ноги, пытаться мне их согнуть. Я ревел и рычал, сжимаясь всем телом, кровь возвращалась ко мне.
   Наконец, я осторожно приподнялся на подлокотниках и встал на ноги, которые тут же подогнулись под тяжестью скафандра, и я обрушился на пол рядом с Леной.
   - Давай! - цедила она, - Поднимайся! Я тебе помогу! Вот, опирайся на меня.
   Я встал на колени, и, уцепившись за воздух зубами, с Лениной помощью стал медленно подниматься, вкладывая в это движение все последние силы. Но сил оказалось не много. Приостановившись где-то на полпути, я вновь начал падать, не справляясь с непреодолимой земной гравитацией. И тут вдруг почувствовал, что меня кто-то поддерживает со спины. Мое падение остановилось. И другие руки с обоих боков вцепились в меня и потащили вверх, против всякой гравитации, вверх, в высоту. Я встал, распрямился. Полулежа, полусидя, упираясь во что только можно, меня держали на руках мои друзья. Их лица были испещрены напряжением, они стискивали зубы и жмурили глаза, и держали меня на руках. Я сделал шаг, и все вокруг меня задвигались, переползая на новые места, бережно передавая меня из рук в руки. Я сделал еще один шаг, и сказал:
   - Дальше я сам!
   И все расступились, поняв мой русский. Шаг за шагом, раскачиваясь и с каждым движением слабея, я насмерть стоял, натягивая жилы в струны. Я рычал и отталкивался не слушающимися ногами от Земли, сгибаясь под весом скафандра, проваливаясь под ее кору. Но даже если бы мне тогда нужно было бы нести на себе ракету, я бы стоял, и если умереть нужно было бы - умер бы стоя.
   - Всем задраить иллюминаторы шлемов! Максим, за мной, - сказал Алексей, и добавил по-английски, - Луис, защищай остальных!
   Португалец кивнул и сделал серьезное лицо, будто приготовился обороняться от хищников. Я, сглатывая волю, тяжело ступал, хватаясь за все, что попадалось под руку.
   Алексей справился с крышкой люка, и навалившись на нее всем телом, открыл. Крышка на глазах покрылась инеем, и постепенно начала обледеневать. Мое сердце мелко задрожало.
   За бортом капсулы было темно. Совершенно непривычное чувство черного тумана: и небо - темное, и деревья искореженные в сотне метров впереди - темные. Я остановился и начал осматривать Землю, насколько только видел глаз. Ландшафт не ровный: не то горы, не то воронки гигантские. Травы нет, деревья без листвы, огромные сосны повалены, выкорчеванные с корнями, вся земля замерзла и превратилась в камень. Мы находились на чужой планете.
   Вдруг в небе вспыхнул огонь, озарив окрестности тусклым, едва пробивающимся сквозь черный туман, светом, и, разрезав небосвод на две половины, упал где-то на горизонте. Земля затряслась и загремела, нас подкинуло, и я повалился навзничь, с силой ударившись стеклом шлема о камни. Стекло дало трещину, но выдержало. Через щель потянуло ледяным воздухом.
   - Я видел скалы, - кричал мне сквозь маску Алексей, помогая подняться, - когда астероид падал, там, за деревьями! Возможно, там есть пещеры, мы могли бы спрятаться в них на какое-то время!
   Я кивнул, сильно сомневаясь, что там есть какие-то пещеры, и даже сомневаясь, что там есть скалы. Мы, раскачиваясь, и держась друг за друга, ковыляли в ту сторону, на которую указал Алексей. Каждый шаг давался с трудом, я не чувствовал ног, голова кружилась, ледяной воздух, струящийся через трещину, обжигал горло и выбивал из глаз слезы. Мы шли вперед, с каждой секундой удаляясь от капсулы. "Только бы не потерять дорогу назад, только бы не потерять дорогу назад" - судорожно повторял я себе, чтобы занять чем-то мысли. Алексей дернулся, пошатнулся, но устоял, и мы продолжили путь, перебираясь через поваленное дерево. Впереди действительно вырисовывались силуэты скал. Впереди затускнела надежда.
   За нашими спинами разразился шум, словно молния ударила. Я обернулся. Рыжим огнем, с неба на землю летела звезда, хвостом пламени напоминая оперение. Звезда увеличивалась, приближалась и вдруг, с грохотом расколов Землю, вцепилась намертво клыками раскаленными в промерзшую кожу планеты в нескольких десятках метров от нас. Я отлетел и ударился о поваленные деревья. Сил встать больше не было. Я закрыл глаза, и бросил бороться.
   И тут, словно молнией этого астероида, меня пронзил крик собственного сердца: "Лена!" Я вскочил на четвереньки, и, хватаясь за ветки деревьев, полез сквозь джунгли поваленных стволов, падая и поднимаясь, падая и поднимаясь вновь. Я шел напролом, цепляясь комбинезоном за ветви, вырываясь из последних сил, перелезая через вековые сосны. Алексей в глубине тумана правее от меня лежал на спине и пытался перевернуться. Я шел вперед, переставляя ноги и хватаясь дрожащими руками. Не чувствуя своего тела, и почти ничего не видя через запотевающее, несмотря на защиту, стекло и слезы. Сознание начало оставлять меня. Я стиснул зубы и шел вперед, то и дело, обрушиваясь на ровном месте. Но, вставая, продолжал идти.
   Передо мной зияла воронка, в центре которой догорал многотонный камень, освещая землю вокруг себя. Я уже почти ничего не видел, только пятно света за стеклом своего шлема. Пустился навстречу огню, пытаясь нащупать ногами, куда ступаю, балансируя и падая.
   Пройдя всю воронку насквозь, я снова выбрался на поверхность и увидел, словно банку консервную, сплющенную нашу капсулу. Крышку люка вырвало, и она лежала отдельно в нескольких метрах. Я сел на землю. Я нарушил свое слово, я отошел от Лены.
   Очаровательная японочка Аки.
   Лев-красавец Луис.
   Всегда живая и бойкая Сунэ.
   Лена-весна.
   Капсула догорала. Сердце перестало биться.
   В нескольких метрах от меня на земле лежала большая птица. Одно крыло у нее было сломано, второго не было вовсе, вся в крови. Она цеплялась клювом за ледяную почву и царапалась вперед, куда-то вперед, глазом глядя на меня, то ли видя во мне смерть, то ли прося о помощи. Она билась, и царапалась вперед, пока есть силы в окровавленном, лишенным перьев крыле.
   Я завалился на Землю. Мы не уберегли. Мы потеряли наших Женщин, мы потеряли нашу Жизнь...
   
   
   
   
   
Эпилог этой книги я сохраню в секрете.

Александр N

Санкт-Петербург 2004 год.

www.axe.8m.com