Вызов

Охотник проснулся от яростного хриплого воя, разорвавшего предрассветную тишину. Мелкое зверье шарахнулось вниз с деревьев, как приглушенное эхо продолжая на земле небесный вопль. Сверху на Охотника посыпались фиолетовые иголки, сухие ветки и холодные капли росы. Буквально около самого его носа прошмыгнул черный сунгул - мелкий, суетливый, что-то вечно грызущий зверек. Прежде чем скрыться в зарослях серого папоротника, он остановился как вкопанный, резко обернулся и пронзил Охотника взглядом своих черных бусинок-глаз с яркими оранжевыми зрачками.
Охотник встрепенулся: "поздороваться" с сунгулом считалось дурной приметой. Очень дурной и очень тревожной. Он медленно вылез из спального мешка, по-волчьи встряхнулся и посмотрел наверх, на кроны фиолетовых сосен. Птица врядли видит его, хотя и чувствует - это точно. А даже если и видит, то здесь ей его не достать - мощные пики малиновых стволов защитят даже от рассвирипевшего пустынного тахорга. Охотник стал аккуратно сворачивать мешок. Пора трогаться в путь. Но прежде стоит проверить лук и наконечники стрел. К полудню, а может и раньше, спасительный лес кончится, и на вызженной летним солнцем полосе песчаной равнины, окружающей скалу, защитой ему будут служить лишь оружие, да ловкость и быстрота собственных ног…
Птица чувствовала приближение охотников еще в лесу уже на расстоянии дневного перехода от деревни. Каким образ - никто не знал. Лишь старики говорили что-то о злых духах и демоне смерти. Раз в три года лучшие охотники готовились к походу к скале, на встречу с птицей. Традиция эта уходила далеко в прошлое. Старики говорили, что когда-то птиц было очень много, но они были глупы, и охотники легко убивали их даже камнями - племя не знало тогда еще ни копей, ни луков. Потом птиц стало меньше, но они стали больше и хитрее. Тогда один из охотников придумал копье, затем лук… Сейчас осталась лишь одна птица. Огромная, страшная и быстрая, словно черная молния, она жила на скале в трех переходах от деревни. Ее пытались убить и силками и капканами, караулили на прогалинах леса, забрасывали камнями, дротиками и новым изобретением, с помощью которого племя Охотника покорило другие племена - "небесным огнем", но ничего не помогало. Птица продолжала убивать людей. Тогда шаман племени, дед нынешнего шамана, объявил птицу злым духом цхани. Убить этого духа можно было только в единоборстве, и раз в три года лучшие охотники готовились к нему…
Шаман сам готовил охотников в течение десяти лун, куря различные травы, изготавливая обереги, защитные татуировки, узоры и прочее, но ничто не помогало: до скалы не доходил никто. Иногда птица подкараулива особо неосторожных на прогалинах леса, но, в основном, все гибли на равнине. Птица обрушивалась с высокого неба бесшумной черной молнией - только жужжание ветра в упругих перьях полусложенных крыльев. Она сбивала бегущего по равнине человека и перерубала его пополам огромным острым клювом. Продолжения не требовалось: шум взлетающей черной ярости и истекающий кровью смельчак - две алые бесформенные кляксы на желтом песке выжженой равнины…
Охотник прогнал шамана, когда тот пришел к нему в хижину творить свои обряды. Помощь этого разукрашенного побрякушками и перьями болтливого старика не требовалась. Тратить десять лун на бездумное протирание штанов в сизом кумаре шамановских благовоний - слишком большая роскошь. Вот почему птица убивала всех - они по-просту были не готовы к схватке с ней. Шаман начал ругаться и проклинать Охотника, когда тот отказался принять обряд. Он грозился, что духи заберут его в Архузу после смерти, и он будет вечно вариться в кипящих исражнениях тахорга. Но Охотник молча схватил шамана за шиворот и пинком выкинул за дверь. Потом также молча собрался, вышел из хижины, перед которой собралась почти вся деревня, всполошенная крикливым стариком, этим "живым воплощением Зиккурана", и направился в лес.
Охотник прожил в лесу тридцать пять лун как дикий зверь. Он вручную ловил мохнатых сурков и куропаток (стрелы тратить нельзя - их не так-то просто изготовить), питался сырыми кореньями и ягодами, умывался в холодных болотных озерах. Он наблюдал за зверьем, среди которого жил, и за этот короткий срок много перенял от них. Он научился лазить по деревьям как гигантская белка и пробираться в чащобе как зеленый волк. Он научился воспринимать малейший звук и движение, ему стала доступна книга запахов и следов.
На исходе тринадцатой луны, когда фиолетовые кроны сосен стали бледно-голубыми в свете ночи, а воздух наполнился блестками редкого тумана, Охотник вдруг услышал странную серию звуков: гулкий хлопок, затем истошный саднящий вопль и явственный человеческий крик, крик обреченного на смерть. Это был крик такого же как он охотника, посланного шаманом на схватку с птицей. Как выяснилось через несколько дней из подслушанного на окраине деревни разговора, смельчак применил против птицы новый "небесный огонь", но тот не причинил твари никакого вреда, лишь на несколько мгновений отдалил неизбежную человеческую смерть…

Птица почувствовала Охотника лишь на расстоянии однодневного перехода до края леса и до ее логова. Проснувшись предыдущим утром, первое, что он увидел, была огромная черная тень, парящая над ним высоко в небе. Правда, в лесу птица не так страшна, заросли и кроны сосен - достаточно хорошее укрытие для осторожного человека, а уж он-то постарается не дать застать себя врасплох. Главная схватка предстоит на равнине или на вершине скалы, где нет никаких укрытий.
Охотник свернул спальный мешок и аккуратно запрятал его в кожаную заплечную сумку. Он проверил тетиву и оплетку лука, наконечники и оперенье стрел, нож на поясе, снял с себя лишнюю одежду, оставшись только в мягких мокасинах, рубахе и штанах, сшитых из желтой кожи болотных игуан - желтый цвет будет хорошей маскировкой на песке…
Еще один яростный вопль черного демона разорвал небо. Огромная тень пронеслась по песку и кронам фиолетовых сосен. Охотник сидел в зарослях папоротника на самом краю леса. Буквально на расстоянии полета стрелы от него высилась громадина скалы - иссиня-черная глыба, испещренная трещинами и впадинами, вымытыми частыми ливнями, идущими здесь зимой. Надо добраться до этого невероятного перста, устремленного в небо, пройдя под бдительным оком крылатой твари по желтому раскаленному песку, избегнуть острого клюва и когтей, не остаться где-то на полпути в виде кучки белых костей… Главное: не бежать, идти спокойно - тогда есть шанс во-время заметить падающую на тебя разящую тень, увернуться…
Охотник привязал сумку со спальным мешком и одеждой к дереву, закинул за спину лук - сейчас он будет бесполезен - и вынул из ножен длинный нож. Отточенное лезвие яростно сверкнуло на солнце. Пора… Он сделал шаг из спасительных зарослей. Жаркое дыхание пустынной равнины обожгло ему лицо; ладонь, сжимавшая рукоять ножа моментально вспотела. Охотник остановился на мгновение, пока глаза не привыкли к яркому свету, и осторожно, но ловко и быстро пошел к скале.
Странно, но птицы не было видно. Он прошел уже около половины пути, миновав несколько груд костей, истлевшей одежды и черепов. Создавалось впечатление, что птица убивала лишь в определенных местах, подпуская охотников, кого ближе, кого дальше, но до определенных точек - кости и остатки одежды лежали как бы на окружностях разных радиусов, очерченных вокруг скалы. Охотник миновал еще один смертный периметр - желтый песок блеснул в чьих-то пустых глазницах - и увидел, что впереди, вплоть до самой черной громадины больше ничего нет, только раскаленная поверхность пустыни. Птица пропустила его дальше других! Но почему? Он сильнее сжал рукоять ножа и заскользил вперед…
Тихий хруст песка под подошвой мокасина… Почему она пропускает его? Быть может, она видит лишь быстрое перемещение на равнине? Нет, она ведь ухитрялась подкарауливать некоторых охотников прямо в лесу. Она чувствовала их… а вернее - их страх. Страх перед ней, перед ее силой и мощью, перед ее огромными смоляными крыльями, перед ее острым, разящим, словно молния, клювом. Он же не боялся ее, не боялся собственной смерти. Страстное желание достичь поставленной перед собой цели - убить птицу - погасило в нем почти все чувства, окружив его защитным ореолом, не пропускавшим сквозь себя никаких посторонних впечатлений, способных смять или хоть как-то поколебать его стремление…
Легкое дрожание воздуха и нарастающий свист… Охотник инстинктивно пригнулся к земле и, широко размахнувшись рукой, сжимающей нож, перевернулся на спину. Дикий вопль ярости из черной бездны вдавил его в горячий песок. Птица, разметав крылья, стояла прямо над ним, над ее клювом, словно царапина падающей звезды на ночном небосклоне, алела узкая рана. Охотник подобрался и ударил птицу обеими ногами, метя в рыжие подпалины на черной груди - видимо, "небесный огонь" его предшественника все-таки достиг цели, хотя и не нанес никакого вреда. Снова вопль ярости и всплеск крыльев - воздушная волна буквально вскинула Охотника на ноги.
Следующий момент он не помнил. Вероятно, он бежал, как сумасшедший, оставив где-то на песке разодранную и сорванную с него в этой молниеносной схватке рубаху. Очнувшись, он обнаружил, что стоит, вжавшись спиной в прохладную шероховатую поверхность скалы. Руки сами собой сорвали с плеча лук, выдернули стрелу из набедренного колчана и натянули тетиву. Глаза в неистовом темпе забегали по небосклону, разыскивая противника; сердце колотилось в висках, холодные струйки пота стекали по лицу и подмышкам.
Птицы не было - лишь желтый песок, безоблачная даль, да фиолетово-серая кромка леса. Охотник, тяжело дыша, опустил лук, спрятал стрелу в колчан. Чтож, теперь следующее испытание - подъем на скалу. Он взглянул вверх. Счастливая ли судьба или, может, злой рок привели его как раз к одной из немногих расщелин, вымытых мощными ливнями и ведущими практически до самой вершины. Подниматься будет не трудно, а если птица станет атаковать, можно вжаться в скалу, развернуться и, упершись ребрами стоп в неровные стенки каменной ниши, защищаться. Охотник снял с пояса два крюка с деревянными рукоятками, закрепил их ремешками на запястьях, поправил лук, нож и колчан, чтобы не мешали ногам, и начал подъем.
Черный камень, испещренный трещинами и неровностями, в которые ритмично, с частотой биения сердца, впиваются один за другим крюки; одна за другой, попеременно левая рука - правая нога и, наоборот, правая рука - левая нога, напрягая и расслабляя свою мускулатуру, устремляют беззащитное человеческое тело вверх, к его странной, эфемерной и жестокой цели.
В очередной раз подтягиваясь на крючьях, Охотник вдруг уловил колыхание воздуха позади себя. До вершины осталось совсем немного! Он повернул голову и краем глаза заметил надвигающуюся на него тень. Запястья расслабились, крюки вышли из черной породы, и натянутое, прямое, как тетива лука, тело скользнуло вниз. Птица с разгона врезалась в скалу, в то место, где мгновение назад находилась ее жертва. Истошный крик разорвал воздух. Она несколько раз рубанула клювом по скале, высекая искры и осколки камня, затем оттолкнулась лапами и отлетела назад.
Проскользнув вниз по расщелине, Охотник резким движением плеч развернул себя спиной к скале и остановился, упершись ступнями и коленями в края трещины, разорвав на ее острых выступах штаны и ободрав в кровь ноги. Он выхватил лук и вложил в тетиву сразу две стрелы. Птица зависла прямо перед ним. Тетива звякнула, и стрелы с тонким свистом скользнули в воздух, а через мгновение вонзились в грудь черной твари. Птица, не издав ни единого звука, отшатнулась, а затем, взмахнув крыльями, ринулась на Охотника. Он, бросив лук в пасть твари, уперся локтями в стенки расщелины и ударил птицу ногами. Удар пришелся по одной из стрел, вдавил ее глубже в матовое черное тело. Птица закричала от боли и еще яростней набросилась на Охотника, пытаясь клювом достать до его горла - черные ножницы несколько раз царапнули его по груди, вырвав клочки кожи. Прижатый спиной к скале, удерживая нападающую тварь ногами, Охотник высвободил правую руку, подхватил крюк, болтающийся на запястье, и вонзил ее птице в левый глаз. Она захрипела, коричневый язык в ее раскрытом клюве вздыбился колом вверх, крылья ударили по скале, относя корчащееся от боли тело назад. Охотник едва успел освободить кисть от ремешка крюка, и тот странным изогнутым червем остался торчать в глазу птицы. Она несколько раз помотала головой из стороны в сторону и снова атаковала, на сей раз сомкнув клюв и вытянув его вперед. Удар шел прямо в живот. Охотник, напрягшись, рванулся в бок, к краю расщелины, пропуская удар, но теснота и необходимость упираться в скалу всем, чем только можно, чтобы не упасть вниз, не дали ему полностью избежать удара. Клюв разорвал брюшные мышцы, полоснул по ребрам. Птица чуть опустила голову, а затем резко подняла ее, стремясь еще раз достать своего противника. Охотник воспользовался этим движением: оттолкнулся ногами от головы птицы, подпрыгнул, развернулся в воздухе и лихорадочно полез вверх по расщелине. Птица продолжала атаковать, пока он, срываясь, лез к вершине. Торчащий из глаза крюк, мешал ей прицелиться. Клюв несколько раз полоснул Охотника по спине, один раз вонзился в скалу рядом с его головой, но не нанес ему ощутимого вреда.
Внезапно черная поверхность скалы кончилась, и прямо в глаза Охотнику ударил оранжевый свет заката. Прошел почти целый день с того момента, как он сделал первый шаг на желтый песок пустынной равнины! Охотник замер на мгновение, стараясь справиться с оранжевыми бликами, пляшущими в его зрачках, и с этой невероятной мыслью, заполонившей мозг, как почувствовал, что что-то острое и живое вонзается ему в правое бедро. Птица воспользовалась мгновенным замешательством противника и нанесла прицельный удар клювом. Кость заскрипела о кость. Охотник закричал и, опершись руками в площадку вершины, ударил назад, не глядя, левой ногой. В тот же миг его бросило вперед, кол клюва вышел из бедра, по ноге разлилось разламывающее тепло. Охотник перекувырнулся через голову, выхватил нож и с разворота всадил его в воздух позади себя. Удар пришелся как раз в шею нападающей твари. Длинное лезвие полностью вошло в черное тело, в руку Охотнику ударила тугая горячая струя, рукоять ножа стала скользкой и влажной, пальцы соскочили с нее. Охотник упал на спину и пополз, толкаясь здоровой левой ногой, пытаясь уйти от пораженной, хрипящей, бьющей крыльями твари, но не успел. Она упала на него, клюв пропорол ему ребра, горло наполнилось жидким теплом, изо рта хлынула кровь, залила лицо, даже глаза…
Птица агонизировала, видимо, нож перебил ей артерию. Она дергалась всем телом, подмяв под себя противника, и яростно, но почти бессильно молотила клювом, попадая то по Охотнику, то по черной поверхности вершины, а кровь из раны продолжала бить тугой ярко-алой струей. Упираясь руками и волоча раненую ногу, Охотник пытался выбраться из-под птицы. Что-то острое вонзилось ему в бок. Крюк! В пылу схватки он совершенно забыл о болтавшемся на левом запястье куске железа. Охотник откинулся на спину, повернулся на бок, уворачиваясь от очередного удара клювом, схватил крюк обеими руками и вонзил его птице в голову. Раз, другой, третий, вкладывая в каждый удар все больше ярости и все меньше сил. Наконец, крюк выпал у него из рук. Тяжело дыша, захлебываясь кровью, не чувствуя ног, почти ничего не видя сквозь красный туман, заливший глаза и сознание, Охотник выполз из-под птицы, с булькающим стоном повернулся на бок и сжался в комок, ожидая новой атаки…
Напряжение ожидания, длившееся, казалось, вечность, разорвалось кашлем. Кровавые хлопья полетели изо рта Охотника, плеснув на черноту скалы. Почему она не нападает? Охотник медленно - тело уже почти не подчинялось ему - повернул голову. Птица не шевелилась. Она беспомощно лежала огромной черной грудой перьев в красной луже, с развороченным клювом, со странно выпученным, устремленным куда-то вверх уцелевшим правым глазом, лишь ветер шевелил ее некогда живое, красивое и мощное оперение.
"Я победил…"- эта мысль тупо, как деревянный клин в трещину бревна, вошла в мозг. "Ну и что?" Охотник попытался расслабиться, откинувшись на спину, но судорожно сведенные остатки мышц живота, удерживающие внутренности, не позволили ему сделать это. Он застонал и вновь упал на бок.
"Я победил… ну надо же! Я так хотел этого, так готовился, так жаждал… Да, я лучший, но что из того? Я лежу здесь и умираю. Скоро стану такой же кучкой костей, как и те… на равнине… а я - на вершине. Больше не будет птиц. Не будет. Не будет птиц, а значит не будет и охотников. Племя будет жить своими внутренними интересами, ну, быть может, воевать с соседними племенами, еще там что-нибудь… А такой мощной цели, толкающей людей на странные и безрассудные поступки, уже не будет… грустно…
Кровь… кровь… всегда должна пролиться кровь - доказательстко превосходства и правоты… Кровь - живительный сок, питающий людские умы, толкающий их вперед… К чему?… Неизвестно… Вот она - кровь - течет сейчас из меня, из моего живота, между пальцами, по глазам, слипает мне веки, затекает в уши…
Звук? Что это за звук? Какой странный. Не ветер, нет, не его свист, не шорох песка и перьев… не кровь… Что?!!"
Охотник разлепил глаза. Оранжевый свет заката полностью залил площадку скалы, смешавшись с чернотой камня и алыми кляксами крови на нем. Поднимавшийся теплый воздух колыхался на темно-голубом фоне неба, а вместе с ним, казалось, колыхался и весь мир - все, вплоть до мельчайшей песчинки и капельки влаги.
"Где это? Где…" - Охотник повел глазами вверх, пока не замомило под веками. Где? Он медленно задрал голову назад, исследуя расширенными зрачками черную, вертикальную для него, поверхность. Где? Зажав руками живот, почти теряя сознание, он подтянул ноги, уперся в камень лбом, сел на колени. Слезы потекли из глаз, разгоняя красный туман и прочерчивая дорожки на лице.
"Где же?… Вот… птенцы…"
В самом центре площадки скалы, внутри грубого круга из камней, веток, костей и черепов, сидели два черных с желтыми клювами птенца. Оперившиеся уже, размером почти с десятилетнего подростка, но беспомощные и трогательные, они толкали друг друга полусложенными крыльями, тянули шеи, разевая рты с трепыхающимися внутри коричневыми языками, поворачивали при этом головы на бок и тонко, пронзительно пищали.
Охотник прочувствовал, как внутри него что-то заколыхалось. Какое-то знакомое, странное, почти забытое ощущение… Колыхание поднялось вверх от диафрагмы к гортани, мучительной, затуманивающей сознание болью отдалось в ребрах и внутренностях, вырвалось наружу хриплым кашлем и кровавым харканием. "Что это? Смех? Как же давно я не смеялся… Птенцы… невероятно. Значит, не все еще кончено, далеко не все…" Охотник протянул руку навстречу разинутым желтым клювам. Птенцы шарахнулись в сторону и замерли, но постепенно осмелели, вновь подползли ближе и принялись тупо тыкаться в раскрытую окровавленную ладонь. Охотник осторожно погладил одного из них. "Какие жесткие перья. Вот почему "небесный огонь" не причинил матери никакого вреда. А у них со временем будет почти броня, даже стрела не возьмет… Что же тогда?" Охотник отдернул руку. Птенцы замерли на мгновение, а затем рванулись к нему, почти вывалившись из гнезда, и запищали еще громче.
"Не знают, они не знают… Смерть, я - смерть; уходите, я убил вашу мать, я и вас убью, и сам умру…"
Охотник начал вытаскивать из строеня гнезда показавшийся ему наиболее острым камень. Один из птенцов случайно щипанул его клювом за руку, вырвав при этом клок кожи. Он задрал голову, проглатывая добычу, в глазах его мелькнул какой-то странный блеск. Проглотив, он что пискнул и принялся уже более осмысленно тыкать клювом в Охотника. Второй птенец замер, смешно вывернув голову, наблюдая за действиями брата. Услышав подбадривающий писк, он встрепенулся и последовал его примеру. Два клюва принялись щипать тело Охотника, с каждым разом все уверенней и уверенней. Вот они уже расцарапывают кожу, вырывают клочки мяса…
"Голодные… я научил их добывать еду, научил есть…" Охотник вдруг выронил камень, который ему удалось-таки вытащить из гнезда под усиливающимся напором двух желтых, уже покрывшихся алыми крапинами, терзающих его клювов. "Я не могу их убить," - его глаза вновь наполнились слезами - "Не могу! Почему? Нет, не могу… я - НЕ ДОЛЖЕН! Они ведь вырастут, станут сильными, мощными птицами, сильнее матери. А где-то там, в деревне, есть молодые сильные охотники, которые выйдут на битву с ними, бросят им вызов. Сильные, сильнее меня, с новым "небесным огнем", который сможет пробить их перья, с новым сознанием, которое сможет повести их дальше… Куда? Дальше, к новым птицам и новым охотникам… Битва не может, не должна кончиться. Она вечна. Иначе - тупик? Да, тупик. Но и вечная битва тоже не выход. Где же он? Он - выход. Не я… я не знаю… где… он… Они…" - Охотник оторвал вторую руку от живота и тоже протянул ее навстречу клювам птенцов, ставшим уже абсолютно красными, - "они знают… найдут… его. Я - их жизнь… будущая… там и есть выход… Странно, почему… мне не больно… совсем… Боли нет… есть жизнь смерть лишь тьма пауза между новой и старой жизнью разделяющая поколения черта жизнь бросает вызов смерти смерть рождает жизнь вечный круг сознания которое растет как клубок шерсти у пряхи но есть конец есть выход они найдут его я жизнь боли нет странно…"
Теряя сознание, Охотник почувствовал, как отваливается на спину, - оранжевый закат плеснул в глаза - а клювы разворачивают его внутренности. "я бросил вызов, перешел черту боли нет я жизнь…"