Долг

Кажется, уже тогда у него с головой было что-то не то. Смех у него был какой-то уж очень странный. Он был моим другом, но ведь вы знаете, одно дело – дружба, и совсем другое – деньги. Не важно, чем мы занимались, но так получилось, что я занял ему крупную сумму, а он не туда ее сунул, и когда пришел срок возвращать долг, у него в кармане не было и цента. Можно было бы забрать у него квартиру, но это едва ли покрывало половину его долга, поэтому я считаю, что поступил более, чем гуманно. Я  предложил ему сыграть в карты. В обыкновенного дурака. Я дал ему шанс. Если он проиграет, он будет должен в течении трех дней вернуть долг. Меня не волнует, где он возьмет деньги, но если он их не достанет, каждый просроченный день я буду отрубать ему по одному пальцу. Всего лишь по одному. Мне много не надо. Один палец в день. Ну, а если он выиграет, то я прощу ему долг, но при одном маленьком условии. Я знал, что его молодая жена скоро должна была родить. Врачи говорили, что это будет девочка. Так вот, мы с ним договорились, что я заберу его дочку прямо из роддома, и буду делать с ней все, что захочу. Он меня знает, я и правда могу сделать все, что угодно. Я могу продать ее органы. Или, когда она немного подрастет, сделать из нее проститутку. В конечном счете, я сам пересплю с ней, задолго до ее совершеннолетия.

По своей доброй воле ко мне мало кто приходит, но у меня есть, кому позаботиться о моих гостях. Я не люблю проводить темные вечера в одиночестве, так что, когда мне показалось, что настала пора перекинуться в картишки, его просто привели ко мне.
Он стоял, опустив голову, и с рассеченной губы у него капала кровь.
-  Здравствуй! Хорошо ли добрался? – я приветливо улыбнулся. Во всем должна присутствовать предупредительность и внимательность, особенно по отношению к нашим близким и знакомым. Я бы не хотел, чтобы меня считали невежливым. Он молчал.
- Давай-ка сыграем в карты. Специально для такого случая я купил новую колоду, и даже не распечатывал, -  я подозвал человека, и он мне принес колоду.
- Садись, в ногах правды нет. – я указал рукой на кресло у журнального столика. Его усадили в кресло. Он продолжал молчать. Я распечатал колоду, достал карты и начал сдавать.
- Ты вот мне скажи, ты сам хочешь выиграть, или проиграть?
- Выиграть. – наконец-то он произнес хоть какое-то слово.
- Значит, выиграть. Однако, какой бесчеловечный папаша! Ты знаешь, что может ждать твою девочку? – я посмотрел внимательно на него. Он кивнул.
- И все-таки, выиграть?
Он снова кивнул.
- Все равно я не отдам тебе ее.
- Хорошо. – я раздал по шесть карт и открыл верхнюю из оставшейся стопки. Это был туз бубей.
- Буби – козыри, - я посмотрел на свои карты и улыбнулся, - И у меня шестерка. Отбивайся.
Я кинул на стол первую карту.
Он играл медленно, долго думая, какую карту положить. Может быть, он пытался запомнить, какие карты ушли, и отгадать, что на руках у меня? Не знаю, это меня как-то не интересовало. Это была моя игра и в любом случае я получал свое.
Наверное, его раздумья принесли ему какую-то пользу, и получилось так, что я проиграл. У меня оставалось две карты – червовая дама и восьмерка крестей. Он ходил. Если бы он пошел с червового вольта, я бы покрыл, и всучил ему  восьмерку, но он пошел с десятки вини, и мне пришлось взять ее и забыть про деньги. Но у него оставалась беременная жена.
Как только он увидел, что я беру его десятку, он дико засмеялся, вскочил, и пританцовывая по комнате, закричал, как полоумный:
- Хрен тебе, а не деньги! И дочку мою ты не получишь! Хрен тебе, а не дочка!
Я встал и сделал знак людям увести его. Пока его вытаскивали из комнаты, он все продолжал кричать. Я посмотрел им вслед, поправил пиджак, и вышел на балкон. Даже когда они сажали его в машину, он еще выкрикивал какие-то слова, но мне уже не было их слышно.

В день, когда его жена рожала, я сам дежурил у роддома. Я даже купил огромный букет цветов и представлял, как я буду дарить его новоиспеченной маме. Она хотела, чтобы муж присутствовал на родах, и было немножко обидно, что не я первый увижу принадлежащую мне малышку, но, что поделаешь – надо уважать чужие желания. Наконец, дверь роддома раскрылась, и к моему «Лимузину» подбежала запыхавшаяся медсестричка. Я хорошо заплатил ей, чтобы она сообщила мне радостную весть вовремя. Она закричала, еще не успев добежать до машины.
- Он убил их!
В первую секунду я даже ничего не понял. Но выражение лица медсестры не оставляло никаких сомнений.
- Это тебе. – я бросил ей букет, и повернулся к шоферу.
- Мы уезжаем.

Я так и не получил от него ни единого цента. Можно было и не затевать всю эту историю. Он убил свою дочку и жену, но его не посадили, потому что врач посчитал его невменяемым, и его отправили в дом для сумасшедших.
Иногда я его навещаю. Когда я показываю ему фотографию его жены, он сначала плачет, а потом долго смеется своим сумасшедшим смехом.