Энтомологи

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза
обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.
Лёжа на панцирно-твёрдой спине, он видел, стоило ему приподнять
голову, свой коричневый, выпуклый, разделённый дугообразными
чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое
вот-вот сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению
с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.

Франц Кафка. «Превращение».

Обшарпанный троллейбус притормозил у остановки, слегка обдав грязной водой из лужи обувь толпившихся в ожидании посадки людей. Передняя дверь открылась, и из троллейбуса вышли четверо: полноватая девушка в красном платье, хмурый небритый кавказец, плечистый парень в кожаной куртке, и «божий одуванчик» с набитой продуктами авоськой. Девушка сразу пошла по улице в сторону РГУПСа, горец остановился у табачного киоска, а молодой человек, подсобив бабульке сойти с подножки, бодро двинулся через парк по направлению к высившемуся над потемневшими от времени пятиэтажками белоснежному шестнадцатиэтажному зданию.
Юношу звали Константин Шаталов; он учился на факультете биологии РГУ. В Университете Костя познакомился с профессором энтомологии Романом Григорьевичем Родиным, к которому сейчас и шёл.
Будь Родин обычным занудливым преподом, натужно выдавливающим из себя заученный текст лекции, он вряд ли заинтересовал бы Шаталова. Но объём знаний и ораторское мастерство Романа Григорьевича просто потрясли Костю, который всегда уважал просвещённых людей. «Как много этот человек знает о насекомых», - изумлённо подумал Константин, случайно услышав однажды, как Родин беседует с каким-то аспирантом. Вспомнив, что в детстве он и сам увлекался энтомологией, Костя решил тряхнуть стариной и записался на родинский спецкурс.
Многие из слушателей сомневались – а так ли уж умён профессор Родин? Наверняка есть в науке о насекомых фрагменты, которых он не объял своим фантастическим интеллектом, думали они и штудировали специальную литературу с целью подначить Родина и развенчать миф о его всеведении. Но на каверзные вопросы студентов он отвечал без запинки, мгновенно вспоминая самые малоизвестные факты, нарытые энтузиастами в словарях и энциклопедиях. Довольно скоро выяснилось, что никакого мифа не существует – в том, что касалось насекомых, Родин действительно был всеведущ. Слушая его, можно было поверить, что энтомология – наука всех наук, а её адепты – самые востребованные специалисты.
Маленький мир увлекал Шаталова всё сильнее, и со второго курса он стал уделять занятиям энтомологией значительно больше времени. Это не замедлило сказаться на общей успеваемости. Но Костя, казалось, не замечал нависшей над ним угрозы отчисления, хотя она и стала одной из главных тем университетских кулуарных разговоров. «Положение Шаталова пошатнулось», - зубоскалили местные остряки. Но он, словно сомнамбула, снова и снова плёлся на кафедру энтомологии и конспектировал лекции Родина, не пропуская ни единого слова. Он думал теперь только о насекомых и именно им собирался посвятить свою жизнь.
В том была немалая заслуга Романа Григорьевича Родина. Не только потому, что Шаталов сразу проникся к нему безграничным уважением. Родин умел убеждать; он, пожалуй, любую домохозяйку заставил бы полюбить тараканов. Идеально выстроенными фразами профессор пригвождал слушателей к местам. Даже если на семинар к нему забредал, от нечего делать, какой-нибудь лоботряс, то и он, не в силах оторваться, просиживал до конца, точно погружённый в формалин. Не слушать Родина было невозможно – он обладал каким-то потусторонним, можно даже сказать, инфернальным обаянием, которое, в сочетании с энциклопедическими знаниями профессора, производило фантастический эффект.
Роман Григорьевич быстро понял, что Шаталов является самым преданным его учеником. Рвение, проявляемое Костей, заметно выделяло его среди общей массы студентов. Почти сразу Родин почувствовал в нём родственную душу. Не ускользнул от его внимания и тот факт, что не последнюю роль в фанатичном увлечении молодого человека энтомологией играет личность наставника. Родин стал для Шаталова непререкаемым авторитетом.
Единственным и неповторимым Учителем.
Довольно скоро они сблизились и стали друзьями. То была странная дружба. Их пересыпанные звучными латинскими названиями диалоги выглядели, как беседа людей, с головой погружённых в науку, хотя речь могла идти о том, какая сегодня погода, или о положении дел в турнирной таблице чемпионата России по футболу. Энтомология и впрямь была универсальной дисциплиной. Углубившись в её изучение, Шаталов совершил массу занимательных открытий. Он чувствовал себя теперь интеллектуалом высшего порядка – куда там филологам с искусствоведами! Даже ругаться он стал по-особому – возвышенно и со вкусом, а главное – не опасаясь рукоприкладства со стороны оскорблённого собеседника. Для непосвящённого небрежно брошенное “Phthirus pubis!” не будет значить ровным счётом ничего, а если он и попросит объясниться, всегда можно соврать, что это – одно из тех латинских выражений, которые писатели всего мира используют в своих романах, когда испытывают затруднения с орфографией родного языка. В самом деле, не признаваться же человеку в том, что ты только что обозвал его лобковой вошью – можно и в лобок схлопотать. А «О, мой Phanaevus imperator!» и вовсе сойдёт за комплимент, тогда как на самом деле это всего-навсего жук-навозник.
Перегибать палку всё-таки не стоит. “Silpha obscura” даже на латыни звучит оскорбительно, а если «обласканный» визави не поленится заглянуть в словарь… Пожалеешь, что у тебя нет крылышек или длинных прыгучих ног.
Не обходится и без курьёзов. Кто бы мог подумать, к примеру, что Bratella germanica – вовсе даже не немецкий уголовник, как принято считать в далёких от энтомологии кругах, а обыкновенный рыжий таракан, которых пруд пруди на каждой российской кухне?

Они даже начали собирать импровизированную коллекцию, в которую помещали особо приметных персон из своего окружения. Фотографии «экземпляров» вклеивались в специальную тетрадь и снабжались соответствующими подписями на латыни. Вальяжный декан биофака получил прозвище Enema pan. Молодящаяся преподавательница анатомии – Carabus hispanus; зловредная вахтёрша – Gryllotalpa Gryllotalpa; подтянутый энергичный физрук – Tettigonia viridissima. Однажды Костя подумал, что неплохо было бы собрать настоящую коллекцию, и несколько недель кряду носился с сачком по скверу близ своего дома, стоически игнорируя окрестных тинэйджеров, до колик в животе хохотавших над впавшим в детство великовозрастным болваном.
Что такое настоящая коллекция насекомых, Шаталов понял только сейчас, впервые придя к Родину домой. В просторной квартире профессора она занимала три комнаты из шести. Но главной особенностью родинской коллекции был не её масштаб, а то, что состояла она исключительно из живых насекомых. Родин держал их в аквариумах, тщательно воссоздав для каждого вида его природную среду обитания.
-Вы, юноша, может статься, сочтёте это старческой причудой, - сидя в массивном старинном кресле, Родин поглаживал примостившегося у него на плече мохнатого паука, - На самом деле я просто считаю, что наши маленькие друзья не заслуживают того жестокого обращения, которое обычно сопутствует составлению подобных коллекций. То, что вы видите здесь – не коллекция даже, а компания. Все эти милые существа – мои компаньоны, скажем больше – мои друзья. Вот вы, Константин, смогли бы недрогнувшей рукой воткнуть булавку в спину своего друга? В мою, например?
-Что вы, конечно нет!
-В этом мы с вами сходимся, - Родин, встал и бережно опустил паука на дно аквариума, Подобные методы отдают садизмом. Насекомым и так приходится нелегко. В самом деле, что за жизнь у них? Практически вся она проходит в страхе быть сожранным птицей, зверем, или даже своим сородичем. И ладно там, съедят – хоть какую-то пользу принесёшь – а могут ведь и раздавить, не заметив. Им, как никому другому, известно, что такое естественный отбор. Нам следовало бы повнимательнее относиться к этой разновидности жизни, - печально вздохнув, Родин коснулся кончиками пальцев резервуара с кубинскими скорпионами. Насекомые дружно защёлкали клешнями, словно приветствуя своего благодетеля. Шаталов изумлённо воззрился на Родина.
-Да-да, молодой человек, - усмехнулся тот, заметив его удивление, - мои отношения с маленьким миром зашли немного дальше, чем вы можете себе представить. Чтобы как следует изучить насекомых, - Родин щёлкнул пальцами, и шесть смертоносных созданий, выстроившись в ряд, принялись ползать вокруг лежавшего в центре аквариума большого серого камня, - следует их понять. Идёмте пить кофе, Константин.
На кухне учёный продолжил развивать идею взаимопонимания между насекомыми и людьми.
-Современный человек вряд ли когда-нибудь поймёт, что к насекомым нужно относиться как к равным, - сказал он, поставив на стол две кружки с дымящимся кофе. В прежние времена дела обстояли получше. Классический пример – Scarabeus sacer, скарабей. Чёрный жук, который откладывает яйца в навозный шарик и катит его перед собой вплоть до появления потомства. Древние египтяне считали этот шар символом солнца, поэтому скарабей служил для них воплощением утреннего бога Хепри, которого в поздние периоды стали изображать в человеческом облике с головой жука. Скарабей был также символом вечной жизни. Египтяне верили, что этот священный жук оживляет умершего, когда тот попадает в загробный мир. Считалось, что он оберегает как живых, так и мёртвых. И раздавить скарабея для египтянина было серьёзным проступком, можно сказать, грехом. Ведь это фактически преступление против бога! А за такое сами знаете, что бывает. Египетские жрецы были доками не только в том, что касалось гармоничных отношений с Природой, но и по части пыток. Могли, к примеру, швырнуть провинившегося в саркофаг и засыпать сверху собратьями убиенного им жучка. Кровь за кровь, так сказать, - Родин едва заметно улыбнулся, - Но эти страсти-мордасти остались в далёком прошлом. В истории отношений человека и насекомых бывали и курьёзные случаи. В средние века в одной из французских провинций состоялся необычный судебный процесс. Истцами на нём выступали местные крестьяне. Они подали в суд на огородных вредителей – жуков и гусениц, планомерно уничтожавших плоды их труда. Разбирательство не могло состояться без присутствия ответчиков, и суд издал постановление, предписывающее жукам и гусеницам явиться на заседание. Они, само собой, предписание проигнорировали. Судья был терпелив и ещё несколько раз обращался к совести насекомых в предельно корректной форме. Но всё же его терпению однажды пришёл конец. Венцом этой эпопеи стал ультиматум, в котором говорилось, что если жуки и гусеницы и на этот раз проявят неуважение с суду, то их… Как вы думаете, Костя, каким наказанием пригрозил вредителям судья?
-Не знаю… - пожал плечами Шаталов, - Должно быть, полным истреблением всей их популяции?
-Не угадали, - улыбнулся Родин, - там было сказано, что в случае неявки их отлучат от церкви. По меркам того времени эта кара была куда страшнее смерти, ибо она лишала жертву надежды на царствие небесное и обрекала на вечные муки в Аду. Судейские не сомневались в том, что идти против власти Господа вредители вряд ли рискнут.
-И что, жуки и гусеницы приползли в итоге в здание суда? – спросил, усмехнувшись, Шаталов.
-Тайна сия великая есть, - развёл руками профессор, - но это, согласитесь, и не важно. Важен сам факт. В те далёкие времена люди относились к насекомым, как к равным и даже признавали за ними право отстаивать свои честь и достоинство в суде. Более того, на полном серьёзе ждали от них вразумительных аргументов в защиту своей позиции. Сейчас такое уже невозможно, - Родин печально вздохнул, и Костя понял, что он искренне сожалеет об этой несправедливости.
-Сегодня человек считает себя властелином мира, - продолжал Родин, - Осушает моря и озёра, поворачивает вспять реки, сравнивает с землёй горы, вырубает леса. О том же, что он творит с Природой, иной раз бывает больно вспоминать. Но вот человек умирает, и уже через несколько часов в его бренном теле начинают копошиться черви. Властелин мира превращается в корм для крохотных беспозвоночных тварей! – Родин прервался, чтобы отхлебнуть кофе, - Тихое торжество слабых над сильными.
В этой беседе перед Шаталовым открылись новые, ранее неведомые стороны личности профессора. Его наставник, бесспорно, на сто процентов состоял из энтомологии, но воспринимал её не как составную часть биологической науки, а как некую философскую доктрину, с позиций которой можно истолковать практически любое явление. Он проводил массу параллелей с другими областями научного знания, с искусством, но больше всего – с религией. В такие моменты Косте казалось, что он стоит на пороге настоящего откровения, что Родин – неистовый пророк забытого древнего божества, и божество это – инсектоморфно. До откровения, правда, дело не дошло. Профессор ограничился тем, что завещал насекомым мир.
-Они древнее, чем мы, и, несомненно, продолжат своё существование и после того, как умрёт последний человек, - сказал Родин, - Так вправе ли мы унижать тех, кто унаследует нашу планету?
-Нет, - без колебаний ответил Костя, - Мы должны любить их… и понимать.
-Вот-вот, - Родин похлопал юношу по плечу, - Я рад, что вы это осознали. Но нас двоих… да что там – всех энтомологов мира будет мало, чтобы донести эту мысль до остального человечества. Научное сообщество всегда относилось к энтомологам с изрядной долей скепсиса, а гуманитарии – те и вовсе смотрят на нас с плохо скрываемым презрением. Никто даже не задумывается над тем, насколько важна на самом деле наука, которой мы присягнули на верность. На днях мне довелось беседовать с одним журналистом. Он всё нахваливал творчество господина Пелевина, а когда узнал, что я – энтомолог, представьте себе – посочувствовал. И не пришло ему в голову, что если б не насекомые, его любимый писатель, может, и не был бы столь знаменит.
Кстати, о Пелевине. Его книга интересна не только в художественном плане. Намеченная в ней параллель между жизненными формами заслуживает самого пристального внимания и требует строго научного подхода. Видите, на стол забрался таракан. Я не травлю их, по понятным, думаю, причинам. Таракан бежит по направлению к крошке печенья, а я пальцем отодвигаю его в самое начало пути. Он снова устремляется к цели, но я упорен в своём нежелании позволить ему её достичь. Я ведь что угодно могу с ним сделать. Несчастный кукарача полностью в моей власти. Ничего не напоминает?
Глаза Константина расширились от невероятной догадки.
-Да-да, юноша, вы правы! – воскликнул профессор, пропустив таракана к вожделенной крошке, - Как часто мы сетуем на горькую судьбу, на фатальное невезение, на бесплодность наших усилий. И ни на миг не задумываемся о том, что, может быть, чей-то палец – слишком огромный, чтобы мы могли его разглядеть – раз за разом отодвигает нас в сторону. Поэтому я даже в мыслях не могу позволить себе обидеть кого-нибудь из малых сих. Свобода вида – превыше всего.
-Но что же мы можем сделать, чтобы и другие люди поняли это? – в сердцах воскликнул Шаталов, - Ведь дальше так продолжаться не может. Надо что-то менять.
-И в этом вы правы, мой юный друг. Мы даже можем сказать, что промедление смерти подобно. Эра Скарабея должна наступить, и чем скорее, тем лучше. Нам с вами в её подготовке принадлежит решающая роль.
-Но каким образом? Как мы сможем сделать гармоничными отношения между насекомыми и людьми? С чего мы должны начать?
-Этот процесс уже прошёл свою пренатальную стадию. Осталось совсем немного до того дня, когда передовицы газет запестрят энтомологическими терминами. Возможно, это произойдёт уже завтра. Что, заинтриговал? Ладно, пойдёмте в мой кабинет. Сами всё увидите.

Войдя вслед за профессором в комнату, служившую тому кабинетом, Костя ощутил резкий запах, уместный, скорее, в свинарнике, но никак не в храме науки. Заметив, что парень брезгливо морщится, Родин открыл окно.
-Пусть вас не смущает этот миазм, - сказал он, - так пахнет унавоженная почва, которая нужна, чтобы обитатель этого контейнера чувствовали себя как можно более комфортно, - Родин постучал пальцем по стоявшему на столе предмету. То был увенчанный широким раструбом массивный чёрный куб, который Костя поначалу принял за телевизор.
-Согласен, запах не из приятных, - произнёс Родин, - Но наука, как вы прекрасно знаете, требует жертв.
-Там у вас скарабеи? – предположил Костя, - Те самые священные жуки египтян?
-Отчасти, - хитро улыбнулся профессор, - Вы загляните в раструб. Сами всё увидите.
Подойдя поближе, Шаталов увидел, что чёрная махина прихвачена к столешнице длинными толстыми винтами. Привстав на цыпочки, студент заглянул в раструб.
Ничего, кроме ровного слоя земли, почему-то отделённого от наблюдателя полупрозрачной плексигласовой пластиной. Спустя мгновение Шаталов заметил внизу какое-то движение. В самом центре видимого пространства вырос рыхлый земляной холмик, из которого на поверхность выбрался большой чёрный жук. Не скарабей.
И не какой-нибудь иной из известных Шаталову. Что-то от скарабея в нём определённо было, но формой тела он скорее напоминал скорпиона. А челюсти… Такими огромными не могли похвастаться даже самые крупные жуки-олени в соседней комнате. Покачиваясь на длинных лапках, жук поднял голову и несколько раз громко щёлкнул своими гипертрофированными жвалами.
Словно откликнувшись на его призыв, из-под земли начали вылезать другие жуки. Некоторые из них были даже крупнее первого. Костя в немом восторге наблюдал за вознёй насекомых, не замечая, что те, в свою очередь, как один, глядят на него.
-Перед вами Coleopterus Rodinis, - с гордостью произнёс профессор, - Три года упорного труда, результатом которого стал Аполлон среди насекомых. Вот здесь, - Родин взял с книжной полки потрёпанную общую тетрадь, - я вёл подробные записи о ходе эксперимента. Coleopterus Rodinis появился на свет в результате введения уже известному вам Scarabeus sacer генов Euscorpius carpaticus и Dynastes neptunus. От последнего, кстати, ему и достались эти устрашающие челюсти. Признаюсь, мне пришлось перелопатить массу литературы, прежде чем приступить к опытам.
-Но… - Костя нашёл в себе силы оторваться от ящика с жуками и восхищённо посмотрел на Родина, - это же сенсация!
-О чём я вам и говорил, - стоя у окна, профессор машинально перелистывал страницы своего научного дневника, - Сенсация, причём мирового масштаба. Многие занимаются выведением новых пород коров, лошадей, кур, уток, свиней и кроликов. Но никто даже не задумывался над возможностью создания нового насекомого. Никто, кроме меня.
-Вы гений, профессор! – вскричал Шаталов и совершенно по-детски захлопал в ладоши, - Вы просто бог энтомологии!
-На вашем месте, юноша, я бы воздержался от столь смелых сравнений, - поправив очки, сдержанно заметил Родин, - Никто не вправе оспаривать власть Творца. Не спорю, данный прецедент вполне сопоставим по значимости с тем, что имел место быть в начале времён. Но это ещё не повод ставить меня на одну ступеньку с Господом. В отличие от него, я работал с готовым материалом.
-Да, действительно… - смущённо пробормотал Костя, - Это уж я перегнул палку.
-Одно лишь меня тревожит… - сказал профессор, отойдя от окна и положив тетрадь обратно на полку, - Мои жуки родились и выросли в неволе, в то время, как остальные Господни твари являются в мир свободными. Продолжая держать их здесь, я фактически совершаю двойное предательство – по отношению к этим несчастным созданиям и к самому себе. Я не должен так поступать. Вы со мной согласны, Константин?
Костя ещё раз ошарашенно заглянул в раструб. Жуки снова, как по команде, уставились на него и защёлкали челюстями. Представив, как эти крючья впиваются в человеческую кожу, как струится из раны кровь, как гибрид упирается лапками, вырывая кусочек мяса, Костя отпрянул.
-Вы хотите выпустить их на волю? – спросил он, тыча дрожащим пальцем в тёмный бок жучиного общежития, - По-моему, это может привести к весьма неприятным последствиям.
-Не стоит волноваться, мой юный друг, - Родин подошёл к Косте и приобнял его за плечи, - Мы ведь ещё не до конца постигли их природу. Согласен, они проявляют к нам определённый интерес, но это ещё не даёт нам повода считать их агрессивными и враждебными тварями. Я очень долго думал над тем, как можно это проверить. И, знаете, нашёл-таки верное решение.
-Можно полюбопытствовать, в чём оно заключается?
-Нужно.
Роман Григорьевич достал из кармана кастет и с размаху ударил Костю в солнечное сплетение. Задыхаясь, Шаталов согнулся пополам. Следующий удар профессора пришёлся по затылку. Перед глазами у Кости заплясали разноцветные скарабеи, и он потерял сознание.
Спрятав кастет, Родин присел на корточки, взял Шаталова под руки, с видимым усилием оторвал его от пола и подтащил к чёрному ящику. Быстро вытащив предохранительную панель, Роман Григорьевич запихнул голову своего лучшего ученика в раструб и с силой надавил сверху. В этот момент Костя пришёл в себя, но голова его плотно застряла в раструбе. Выбраться из намертво привинченного к столу колеоптерия бедный студент уже не мог. А плотные стенки контейнера превращали его крики в сдавленное мычание.
Родин отпустил Костю и отошёл в сторону. В ящике раздалось сухое потрескивание панцирей. Одно за другим насекомые отрывались от земли, облепляя Костино лицо. В тот момент, когда первый жук вцепился жвалами в его щёку, Шаталов яростно забился, упёрся руками в стенку колеоптерия и попытался вытащить голову. Профессор снова достал кастет и изо всех сил ударил юношу по спине. Руки Шаталова бессильно повисли вдоль тела. В комнате раздавались теперь только сиплое дыхание Родина и мерный скрежет жучиных жвал.
Через полчаса возня в чёрном ящике затихла. Ещё через десять минут Родин подошёл к столу и проверил у Кости пульс. Шаталов был мёртв. Профессор взял труп за ворот рубашки и начал трясти. Жуки со стуком попадали вниз. Родин вернул на место панель и потянул мёртвое тело на себя. Голова Шаталова вышла из раструба на удивление легко, ибо теперь это была не голова, а дочиста обглоданный череп, на котором лишь кое-где болтались ниточки плоти.
-Даже волосы съели, - ошеломлённо прошептал энтомолог, - Жаль парня. Но что поделаешь, наука требует жертв.
Из правой ноздри мертвеца вывалился окровавленный жук. Он сразу расставил челюсти и побежал по ковру к ноге Родина. Отшвырнув в сторону мёртвого Шаталова, профессор схватил с полки увесистый том «Энциклопедии бабочек» и, бормоча слова извинения, бросил его на тварь.
Потом он достал из кармана отвёртку, вернулся к столу и принялся отвинчивать от него громоздкий стеклянный куб.
Когда работа была закончена, он обеими руками обхватил колеоптерий, напрягшись так, что проступили вены на шее, оторвал его от поверхности стола и, чуть не падая, понёс к широко распахнутому окну.
Поставив жучиный дом на подоконник, Родин присел рядом и отдышался.
-Свобода вида – превыше всего, - механически произнёс он и прыгнул вниз, сжимая в объятиях чёрный ящик.