Гербарий

Наушники плеера – лишь способ оградиться от людей, идущих рядом, позади, навстречу. Батарейка села, и в наушниках давно уже тишина. Руки – в карманах черного пальто: забыла перчатки. Внезапно решив, сворачиваю с привычного пути и оказываюсь на узкой тропке под деревьями. Редко здесь бываю. Это место детских игр, выдуманных опасностей, спрятанных когда-то секретов-сокровищ, ссадин и запаха солнца.
Палая листва под ногами. Пойду, специально не поднимая ног, - пусть шуршит. «Золотые флаеры в рай». Впрочем, билеты недействительны. Ни для праведников, ни для грешников проходок нет: впереди полгода зимы. Небеса закрыты на профилактику. Пахнет дождем, тишиной и меланхолией.
Рыжина и пурпур кленовых ладошек. Возьму один листок в руку и, водя пальцем по линиям судьбы прожилок, прочту историю ушедшего лета. Краткие встречи и быстрые расставания, пустые разговоры и долгое молчание. Да все не о том.
Покручу кленовый черенок между пальцев – пусть будет первым в моем гербарии чувств умершего лета. Как в школе, засушу каждый листок или цветок, а рядом сделаю подпись.
Тонкая сосновая иголка, зацепившаяся за покинутую хозяином паутинку, - обидные слова, непреднамеренные или умышленные, произнесенные походя или глядя в глаза, замеченнные им или нет. Рябиновая кисть – алость моих губ после секунд, минут, вечности любви. Отшептавший осиновый листок, чью яркость невозможно сохранить засушив, - мои мечты, наверное, все-таки несбывшиеся. Прошлогодний дубовый листок, ставший ажурным, хрумким, ломким, превратившийся в скелетик за минувшую зиму, - воспоминания. Еще зеленая стрелка травинки. Проведешь пальцем сверху вниз – порежет до крови, досадная ранка будет долго еще болеть, и даже когда она зарастет новой кожей, все равно будет казаться, что внутри все так же кровоточит и нарывает. Слова на прощание, а быть может, молчание, что страшнее любых слов. И березовое золото моих надежд, надежд, надежд…
А потом, позже пойдет первый снег. Загадаю – пусть исполнится. И пусть он тихонечко будет падать целую ночь напролет. Я же, сидя в темной комнате, буду слушать, как снег на цыпочках идет через уснувший город. И буду ждать, уткнув подбородок в шарф, засунув руки глубоко в карманы своего пальто.
Утром же выйду на крыльцо своего дома, подниму голову к натянутому барабану неба, поймаю последние снежинки себе на язык. Оглянусь – еще так рано, что никто, совсем никто не проснулся. Самое время протаптывать новые дороги.