Великая любовь

М. Виргинская

ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ

Пьеса в двух актах.
(фантазия на тему крымской легенды «Грибы отца Самсония)


Действующие лица:
Самсоний – монах
Игнатий, в схиме Геласий – монах
Павловская – помещица

(Время действия первого акта – конец шестидесятых годов XIX века, второго акта – начало XX века. В первом акте героям около тридцати лет, во втором – за семьдесят.)


1992 г.
г. Севастополь
АКТ ПЕРВЫЙ

(трапезная Кизильташского монастыря. Входит отец Самсоний, радостно потирает руки.)
САМСОНИЙ: Едут! Едет наша Варвара Никодимовна с семейством! Ну, пойдем нынче по грибы да по ягоды!
ИГНАТИЙ: (с порога) Ты монах или мирянин, отец Самсоний?
САМСОНИЙ: (взрогнув) А что я такого-то?..
ИГНАТИЙ: Этой женщине ты служишь с куда большим рвением, чем Всевышнему.
САМСОНИЙ: Будет тебе, отец Игнатий! Сам Бог велел нам делать добро…
ИГНАТИЙ: Что ты называешь добром? Свою угодливость? Свое желание услужить богатой помещице?
САМСОНИЙ: И она – душа живая.
ИГНАТИЙ: Кизильташский монастырь – не место для увеселений. Она же не столько молится, сколько развлекается здесь. А вы все ждете ее приезда, как Второго Пришествия! Я буду вынужден говорить с настоятелем.
САМСОНИЙ: Отец Николай душевно расположен в Варваре Никодимовне. Как и другие наши братья. Лишь она одна и бывает в нашей-то глухомани. Кабы не она, и не знали бы, что на свете Божьем делается.
ИГНАТИЙ: О мирской суете, отец Самсоний! Не удивляюсь, что тебя к нам прислали на епитимью. Что до меня, то я сделаю все возможное, чтобы помещица Павловская впредь не нарушала покой обители. Сегодня, отец Самсоний, ты видишь ее в последний раз.
ПАВЛОВСКАЯ: (входит)  Ох, какая здесь благодать! А вот и вы, отец Самсоний, что же вы не вышли встречать нас? Уж и девочки мои забеспокоились – здоров ли, спрашивают. Добрый день, отец Игнатий.
(отец Игнатий молча выходит)
ПАВЛОВСКАЯ: Я помешала?..
САМСОНИЙ: Рад очень, что благополучно вы добрались!
ПАВЛОВСКАЯ: А вот отец Игнатий не рад! Он предпочел бы, чтобы мой экипаж разбился по дороге! Он меня взглядом испепелить рад! Да, я грешница, как и все прочие люди, но не такая уж закоренелая?
САМСОНИЙ: Вы ангел.
ПАВЛОВСКАЯ: О, будь я ангелом, я бы не приезжала сюда молиться! Вот вчера только я накричала на свою горничную! У меня была ужасная мигрень, а она такая неуклюжая. Несла мне стакан воды, оступилась, да и разбила стакан! Но я и сама потом плакала! Я не должна была из-за пустяка гневаться! А на той неделе я едва не рассчитала кучера. И тоже ведь не столько из-за его проступка, сколько из-за того, что был чудовищно душный, пыльный день… Но ведь это не самые страшные грехи, верно? Ну, скажите! Я ведь так верю вам!
САМСОНИЙ: Вы пугаете меня…
ПАВЛОВСКАЯ: Потому что и вы не ангел? Ну, и тем больше вам доверия! О, если б люди были ангелами, тогда б и ангелы не занадобились! Я так рада, что вас выслали в нашу глушь! Не то бы мне с вами нипочем было не встретиться!
САМСОНИЙ: Вы, верно, утомились с дороги.
ПАВЛОВСКАЯ: Ничуть! Слишком уж я радовалась! Мы с девочками загодя предвкушали встречу с вашей обителью! И с вами, отец Самсоний.
САМСОНИЙ: С девочками-то я так и не поздоровался…
ПАВЛОВСКАЯ: Успеется. Они нынче в келье у отца Николая. Мы вам съестного привезли много…
САМСОНИЙ: Вы очень любезны.
ПАВЛОВСКАЯ: Это не любезность, это мой долг – поддерживать обитель в меру моих средств  и сил. Отец Игнатий меня считает пустой праздной женщиной, даже, наверное, безбожницей…
САМСОНИЙ: Он суров к себе и другим.
ПАВЛОВСКАЯ: И он всегда был таким?
САМСОНИЙ: Сколько я его знаю – да.
ПАВЛОВСКАЯ: Любопытно, что его сделало столь нетерпимым к людям! Хотите услышать, кого он мне напоминает?
САМСОНИЙ: Первых христианских святых.
ПАВЛОВСКАЯ: О, ничуть не бывало! Он мне напоминает черта!
САМСОНИЙ: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!..
ПАВЛОВСКАЯ: Да его от злости трясет всего! Будь его воля, он бы меня и близко не подпускал к обители!
САМСОНИЙ: Не мы ему судьи, Варвара Никодимовна.
ПАВЛОВСКАЯ: Он что-то замыслил, да?
САМСОНИЙ: Бог того не допустит.
ПАВЛОВСКАЯ: Я теперь же пойду к настоятелю! Здесь все такие милые, добрые, один отец Игнатий…
САМСОНИЙ: Сударыня…
ПАВЛОВСКАЯ: Я здесь душой очищаюсь! Жизнь – она от Бога, так зачем же превращать ее в источник страданий для себя и других? Ведь это значит Бога превращать в палача!
САМСОНИЙ: Вы всегда будете желанной гостьей у нас.
ПАВЛОВСКАЯ: Пока настоятелем не станет отец Игнатий? Я гляжу, не на меня одну нагоняет он страху!
САМСОНИЙ: Забудьте о нем. Поглядите-ка лучше в окошко. Лес-то, лес!..
ПАВЛОВСКАЯ: Я люблю его.
САМСОНИЙ: Простите, сударыня?..
ПАВЛОВСКАЯ: Я о лесе, отец Самсоний, а вы что подумали? Ой, какой вы смешной, отец Самсоний! Вы не обиделись? Но вы… как малое дитя иной раз! Да и я… Здесь я не чувствую себя взрослой!
САМСОНИЙ: Вы совсем-совсем юная…
ПАВЛОВСКАЯ: О, это вы меня не видели в моем поместье! И слава Богу, что не видели! Мне приходится быть очень жесткой. Мой покойный супруг любил пожить на широкую ногу, он мне оставил очень мало денег и много долгов.
САМСОНИЙ: Я преклоняюсь перед вами, сударыня.
ПАВЛОВСКАЯ: А я – перед вами. Вы малым довольствуетесь, зато… Здесь воздух так чист оттого, что им дышат святые люди, вы…
САМСОНИЙ: Варвара…
ПАВЛОВСКАЯ: Не спорьте! С вами – тепло! Рядом с вами я ничего не боюсь и никого! Кроме, разве, отца Игнатия… Ведь мы пойдем за грибами, верно?
САМСОНИЙ: Как благословите.
ПАВЛОВСКАЯ: Я вовсе и не думала смущать вас, отец Самсоний… Не слушайте меня! Отузская помещица умирает по дороге сюда, и в монастырь въезжает счастливая балаболка… какой я когда-то и впрямь была.
САМСОНИЙ: Какая вы есть.
ПАВЛОВСКАЯ: О нет! Быть – значит быть всегда, мгновенье за мгновеньем, как вы. А я… Меня много! Вас это не пугает?
САМСОНИЙ: А вас?
ПАВЛОВСКАЯ: О, для меня это так же приятно, как переменить платье! Я отдыхаю от госпожи Павловской!
САМСОНИЙ: Ибо возвращаетесь к естеству.
ПАВЛОВСКАЯ: Как если бы вернулась с маскарада? Увы! Варенька-вертихвостка пошла бы по миру, не управляй ею рачительная Варвара Никодимовна! Но о чем это мы? Зачем? Я готова идти в лес!
САМСОНИЙ: Я возьму благословление у отца Николая, сударыня, и тут же вернусь за вами. (выходит)
(Павловская бродит по трапезной, пробует голос, запевает без слов. Входит Игнатий. Павловская испуганно замолкает.)
ПАВЛОВСКАЯ: Простите…
ИГНАТИЙ: Сударыня, вы здесь не в светском салоне. Я уже объявил отцу Самсонию и теперь заявляю вам: я добьюсь, чтобы ноги вашей здесь не было.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы ненавидите меня?
ИГНАТИЙ: Здесь не место мирянам.
ПАВЛОВСКАЯ: Но другие монахи…
ИГНАТИЙ: Здесь не место ВАМ. Вы о себе верно сказали – вы вертихвостка.
ПАВЛОВСКАЯ: Так вы подслушивали?
ИГНАТИЙ: Я не желал прерывать вашу далеко не душеспасительную беседу.
ПАВЛОВСКАЯ: Почему вы знаете, что не душеспасительную? Вы читаете в моей душе?
ИГНАТИЙ: Не хочу огорчать вас, но в вашей душе читать нечего.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы меня оскорбляете.
ИГНАТИЙ: Тогда я продолжу. В сущности, вы блудница.
ПАВЛОВСКАЯ: Что?!
ИГНАТИЙ: Я говорю не о вашем образе жизни. Вы респектабельны, добропорядочны, вы до сих пор носите траур по мужу. На теле! В сути же своей вы куртизанка, сударыня, и знаете это не хуже меня! Вы боитесь грешить с кем-либо из тех, что увиваются вокруг вас в миру, но не Бога вы боитесь, нет! Вы страшитесь огласки, последствий и недоразумений.
ПАВЛОВСКАЯ: Я живу ради своих детей!
ИГНАТИЙ: Вы приезжаете сюда самоутверждаться, сударыня! И над кем?! Вы приезжаете флиртовать с монахом! Вы кокетничаете, вы стремитесь обольстить! Монаха! Как, по-вашему, это называется?
ПАВЛОВСКАЯ: По-моему, вы больны.
ИГНАТИЙ: Вы – дьявол! Вы, а не я!
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Игнатий!
ИГНАТИЙ: Что мешает вам вступить в новый брак?
ПАВЛОВСКАЯ: Я обязана отвечать?
ИГНАТИЙ: Нет.
ПАВЛОВСКАЯ: Тогда я отвечу! Я не хочу для своих детей отчима, это одно. А другое… я привыкла быть хозяйкой самой себе.
ИГНАТИЙ: Но ваша плоть не дает вам покоя!
ПАВЛОВСКАЯ: Да как вы смеете?!
ИГНАТИЙ: Ваша цветущая плоть!
ПАВЛОВСКАЯ: Вы… Распутник!
ИГНАТИЙ: Агнец невинный в сравнении с вами! Вы не решаетесь удовлетворить вашу похоть так, как это делают куда менее добродетельные, но более чуткие женщины, и вот вы… вы насилуете на расстоянии.
ПАВЛОВСКАЯ: Насилую?! Я?!
ИГНАТИЙ: Через пространство, через душу…
ПАВЛОВСКАЯ: Не вас ли?
ИГНАТИЙ: Предлагаетесь и отдаетесь!
ПАВЛОВСКАЯ: Вы страшный человек!
ИГНАТИЙ: Вы поступили бы во сто крат порядочней, если бы во время сегодняшней прогулки с отцом Самсонием…
ПАВЛОВСКАЯ: Вы понимаете, что вы говорите?! (Пауза.) О, да, если я совершу такой грех, то, конечно, никогда впредь не смогу приехать сюда. И вы от меня избавитесь! И потихоньку все здесь приберете к рукам! Чтоб и птицы не пели, и ручьи не журчали… Но вы ничего не понимаете! Людей не понимаете! Отец Самсоний для меня – будто брат родной, о котором так мне в детстве мечталось!..
ИГНАТИЙ: Не лгите…
ПАВЛОВСКАЯ: Вы… ревнуете!
ИГНАТИЙ: Тварь! Ударьте меня. Вам же хочется. Подтвердите мою правоту.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы ничтожны. Вы и в монахи-то ушли, чтобы мстить живому за то, что оно – живое… А даже если б я любила отца Самсония как женщина? Даже если б он меня любил? Это касалось бы нас и Бога, но не вас!
ИГНАТИЙ: Постойте. Вам известно, за что на отца Самсония была наложена епитимья?
ПАВЛОВСКАЯ: Мне все равно.
ИГНАТИЙ: А если на него наложат следующую, еще более тяжкую? И виной тому станете вы?
ПАВЛОВСКАЯ: Так вы печетесь об отце Самсонии?!
ИГНАТИЙ: Здесь монастырь, а не бордель.
ПАВЛОВСКАЯ: И я здесь – не девка, а уважающая себя вдова. Я отвечаю за себя. Да и отец Самсоний, думаю, не нуждается в столь трогательной опеке.
ИГНАТИЙ: Отец Самсоний был наказан за блуд.
ПАВЛОВСКАЯ: Все возможно. Он очень милый. Но я немало бы удивилась, когда б нашлась женщина, готовая согрешить с вами, отец Игнатий! Как еще вы желаете назвать меня?
ИГНАТИЙ: Ступайте.
ПАВЛОВСКАЯ: Откровение за откровение. Вы мне высказали, что думаете обо мне – я отвечу вам взаимностью. Нет уж, не уходите! Вам, а не мне плоть не дает покоя! Она торжествует над вашей куцей душонкой, а потому вы даже камень готовы обвинить в прелюбодеянии! Вы иссушили себя, заковали в вериги, изнурили постом и молитвами! О, я представляю, как вы ночами напролет бьете земные поклоны, но вы… дешевый маленький ловелас!.. Отец Самсоний! Где вы?! Я уже иду к вам! (уходит.)
ИГНАТИЙ: Бог мой! Единственный мой! Ты все ведаешь, от Тебя ничего не скрыть! Она права – не монах я! Но, Господи, как же я хочу соединиться с Тобой и стать свободным! Ответь мне, Ты, который есть все, почто создал Ты Еву? Ведь знал же Ты загодя, что не устоит она перед соблазном! И если я сотворен по образу и подобию Твоему, так неужели и Ты?!. И ты несвободен от животного начала, Творец?! Не всегда был свободен?! Или же воистину, мой дух – творение Твое, а плоть моя – от нечистого?!. Я еретик, Господи, еретик, покарай меня!..
(высвечивается задний план. Возникает видение: Павловская в белой хламиде, в образе ангела и отец Самсоний.)
САМСОНИЙ: Вы ангел…
ИГНАТИЙ: Нет!!
ПАВЛОВСКАЯ: Я пришла, чтобы избавить вас от мучений…
ИГНАТИЙ: Гони ее!!
САМСОНИЙ: Я дал обет Богу…
ПАВЛОВСКАЯ: О, Бог поощряет любовь. Он не загнал бы вас в тупик противоречий…
ИГНАТИЙ: Не верь ей!!
ПАВЛОВСКАЯ: Страдания необходимы душе, но не они – смысл жизни.
ИГНАТИЙ: Спасайся!!
САМСОНИЙ: Ангел светлый…
ПАВЛОВСКАЯ: Ты чувствуешь? Я излучаю любовь. Она струится из каждой поры моего тела. Я есмь любовь к тебе…
ИГНАТИЙ: Ложь!
САМСОНИЙ: Да, ты, вся ты…
ПАВЛОВСКАЯ: Наши души соприкоснулись, так тесно сплелись, что разлучить их – все равно, что Землю расколоть надвое… Но ведь я – не одна только душа.. Самсоний! Не оскорбляй твоего Творца! Он создал нас мужчиной и женщиной, ибо создал нас для любви.
САМСОНИЙ: Я иду! Уже иду к тебе! Ангел светлый!
(Павловская сбрасывает балахон, остается обнаженной. Хохочет, извивается, виснет на отце Самсонии.)
ПАВЛОВСКАЯ: Монашек мой маленький, глупенький мой барашек! Ой, какой ты голодный, какой ты жадный! Так возьми же меня скорее! Ну, скорее же! Смелей! Ты видишь – я хочу того же, что и ты!..
ИГНАТИЙ: Изыди, Сатана!!!
(Видение исчезает.)
ИГНАТИЙ: Ты повинен в этом, Боже. Ты и никто другой! Да, я ропщу на Тебя, Ты слышишь? Чем выше я лезу, тем ниже скатываюсь! Не людей Ты сотворил, Боже, - кентавров! Адская смесь животного и Божественного – вот, что есть образ Твой и подобие! Возрази же мне! Возражай! Если я сын Твой – я вправе знать правду о нас обоих! Ты видишь, как я хочу Тебе верить, как жажду любить Тебя! Откройся же мне! Объяснись со мной!
(На переднем плане появляется отец Самсоний и Павловская, они собирают грибы.)
САМСОНИЙ: А вот еще один!
ПАВЛОВСКАЯ: И какой! Да сколько их! Глаза разбегаются!.. Отец Самсоний, а здесь не опасно?
САМСОНИЙ: Вы всякий раз об этом спрашиваете.
ПАВЛОВСКАЯ: Меня всякий раз пугают всякими историями, уж не знаю, мнимыми или подлинными. Говорят, окрестные татары до крайности недоброжелательны к монастырю. Сожгли ж они игумена Парфения…
САМСОНИЙ: Нынче – иначе. Мы сами по себе, они сами по себе.
ПАВЛОВСКАЯ: И не случалось, чтобы одинокий монах стал жертвой их жестокости?
САМСОНИЙ: Бог миловал.
ПАВЛОВСКАЯ: А если?..
САМСОНИЙ: Кто хочет мира себе, должен жить в мире с соседями.
ПАВЛОВСКАЯ: Но вы бы защитили меня?..
САМСОНИЙ: Все бы сделал для этого. О! А как вам нравится вон тот гриб?
ПАВЛОВСКАЯ: Он великолепен! Да, вот, отец Самсоний, все забываю спросить: как они называются?
САМСОНИЙ: Варварин гриб.
ПАВЛОВСКАЯ: Правда?
САМСОНИЙ: Как по-ученому, не знаю, сударыня, а для меня он – Варварин гриб.
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний, я умру, если не буду наезжать в вашу обитель… Если отец Игнатий попытается меня изгнать…
САМСОНИЙ: Не держите на него сердца.
ПАВЛОВСКАЯ: Я найду чем ответить ему!
САМСОНИЙ: Отец Игнатий – несчастливый человек.
ПАВЛОВСКАЯ: Он в Бога не верит! Я угадала? Что же вы молчите?
САМСОНИЙ: В миру он студентом был, идеи новые проповедовал. Уж и не знаю, что с ним через них сталось, а только тяжко ему, опустошен отец Игнатий…
ПАВЛОВСКАЯ: Он не может быть опустошен, потому что всегда был пуст. Не удивляйтесь, я знала его в миру. Он был приятелем моего мужа, довольно часто гостил у нас… Воинственный эдакий нигилист, непримиримый к людским слабостям, к мнениям…
САМСОНИЙ: Не надо так-то…
ПАВЛОВСКАЯ: Но он ничуть не изменился! Думаете, отчего он так лют на меня? Из-за того, что я все о нем знаю! Он уверен в том, что мы с вами не грибы теперь собираем…
САМСОНИЙ: Знаю, сударыня. И горько мне, что такого он о вас мнения.
ПАВЛОВСКАЯ: И мне горько. Из-за вас. Вы ведь… совсем ничего не чувствуете ко мне? Как к женщине?
САМСОНИЙ: Я? Да я б разве смел тогда, так-то вот, с вами?!.
ПАВЛОВСКАЯ: Мы – монах и монашенка. Только мой монастырь – он во мне.
САМСОНИЙ: Не ряса чернецом делает.
ПАВЛОВСКАЯ: А раньше вы?.. Вас наказание напугало или же и впрямь освободились от желаний? Я должна это знать! Я ведь еще не монахиня – я только послушница в моем монастыре!
САМСОНИЙ: И раньше, с тех пор, как принял постриг…
ПАВЛОВСКАЯ: Вы не хотите открыться!
САМСОНИЙ: Женат я был, Варвара Никодимовна. Души в моей Наденьке не чаял, а вместе и года не прожили. Видать, большая любовь рука об руку со смертью ходят. Прибрал Бог Наденьку, и дитя наше нерожденное.
ПАВЛОВСКАЯ: И за это вы пошли служить Богу?!
САМСОНИЙ: Я Наденьке служу, сынку своему, которого не дождался, маменьке покойной… Я вам служу, Варвара Никодимовна.
ПАВЛОВСКАЯ: Но так вы бы могли и в миру…
САМСОНИЙ: Не смог. Как разорвало меня. Одна часть души в теле осталась, а другая, большая, вслед за умершими моими ушла. Ничего-то я не мог, ни на что не годился. Мысли страшные донимали. Боялся, руки на себя наложу…
ПАВЛОВСКАЯ: Так вы в конечном счете и поступили…
САМСОНИЙ: Но от греха смертного уберегся. А любовь еще долго меня пекла…
ПАВЛОВСКАЯ: Это прошло теперь?
САМСОНИЙ: Уже давненько. Втянулся я в монастырскую жизнь.
ПАВЛОВСКАЯ: И вам ни разу… Вам не нужна была женщина?
САМСОНИЙ: Отчего вы спросили?
ПАВЛОВСКАЯ: Я – не втянулась в монастырскую жизнь, я прошу совета.
САМСОНИЙ: А вы… забудьте о себе вовсе! И, главное дело, не жалейте себя. Вот увидели, к примеру, телега застряла в колдобине – вы тут как тут, и уже первой плечо подставляете.
(Павловская смеется, отец Самсоний тоже.)
САМСОНИЙ: Я – для примера, про телегу-то…
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний! Это правда, что вас наказали за блуд?
САМСОНИЙ: Меня? Кто это вам такое измыслил? Меня, Варвара Никодимовна, за другое. Выпить я любил, что да, то да. Ну, и однажды, с пьяных-то глаз, настоятелю такого наговорил! Хорошо, в просвещенном веке живем, не то б меня, бедного, живьем за мою ересь сожгли!
ПАВЛОВСКАЯ: А чего наговорили, не помните?
САМСОНИЙ: Смутно, Варвара Никодимовна. Постичь пытался. Себя как творение. И через себя – Творца своего. Грешен был, совсем тронулся, видать, умишком-то жалкеньким!
ПАВЛОВСКАЯ: Зачем вы так?
САМСОНИЙ: Смирение паче гордыни? Нет! Ведь кто я был в миру? Мастеровой человек обычный. Руками, тут уж не хвастаюсь, чудеса творить мог. Краснодеревщик-то я милостью Божьей, а вот философ из меня – никакой.
ПАВЛОВСКАЯ: Но вы-то говорили, что чувствовали! А это, верно, и есть самая правда!.. Отец Самсоний, не собирайте больше грибы, мы уж много их набрали. Расскажите мне лучше, как жить.
САМСОНИЙ: Жить-то? Вам?
ПАВЛОВСКАЯ: Мне, мне! Не говорите только, что не знаете.
САМСОНИЙ: Что томит вас, Варвара Никодимовна?
ПАВЛОВСКАЯ: Я.
САМСОНИЙ: Которая вы?
ПАВЛОВСКАЯ: Вот эта. Почему вы глаза отводите? Вы что, боитесь меня?
САМСОНИЙ: И не вас, и не себя…
ПАВЛОВСКАЯ: А кого же тогда? Бога? Так я еще сильнее вас напугаю. Я атеистка, отец Самсоний. Почему вы смеетесь?
САМСОНИЙ: Простите Христа ради. Я редко встречал по-настоящему верующих людей, но вы-то – одна из них…
ПАВЛОВСКАЯ: Ну, тогда я прямо скажу, почему я езжу в Кизильташский монастырь! Чтоб видеть вас! И я буду к вам ездить, и будь что будет!.. Вы не прогоните меня?
САМСОНИЙ: Нет, Варвара Никодимовна.
ПАВЛОВСКАЯ: Как вас звали в миру?
САМСОНИЙ: Не помню.
ПАВЛОВСКАЯ: И не надо. Тот вы были не мой. Что с вами?..
САМСОНИЙ: Если б я не женился… не овдовел совсем молодым… все могло бы пойти иначе…
ПАВЛОВСКАЯ: Тогда бы вы не встретили меня.
САМСОНИЙ: Не искушайте меня… я и теперь слаб душой…
ПАВЛОВСКАЯ: Нет, нет, вы просто человек тонкий, возвышенный!
(пауза.)
САМСОНИЙ: Я пошел к Богу не ради Бога – ради себя…
ПАВЛОВСКАЯ: Вы к Нему в горе бросились, как сын к отцу! Это не значит, что вы Его не любите!.. Но ведь вы и меня любите, правда?.. Вы уедете со мной?
САМСОНИЙ: Некуда нам.
ПАВЛОВСКАЯ: В мой дом. Я никого не побоюсь.
(пауза.)
ПАВЛОВСКАЯ: Вы будете моим мужем?
САМСОНИЙ: Поздно, Варвара Никодимовна, никуда нам от самих нас не деться. Мы потому и прижались друг к дружке, что знаем: обреченное у нас чувство!
ПАВЛОВСКАЯ: Почему?!
САМСОНИЙ: Уж такие мы люди.
ПАВЛОВСКАЯ: Мы еще молодые люди. Самсоний!
САМСОНИЙ: Нельзя нам вместе. Рядом – да, а под одной крышей…
ПАВЛОВСКАЯ: Я же сказала вам ясно: я не боюсь! Ни пересудов, ни слухов! И я не верю в Бога, который запрещает любить! Как вас, я никого еще не любила! Послушайте! Меня выдали замуж за богатого человека, того захотели мои родители, но я не противилась. Потом я даже привязалась к мужу, я родила трех детей, двух девочек и мальчика, мертвенького… Я была верна Павловскому при его жизни и после его смерти, но теперь то и дело спрашиваю себя: зачем?! Зачем теперь-то я мучаю себя?! И душу свою и тело! Кому лучше оттого, что я так терзаюсь?!
САМСОНИЙ: Вы любите своих девочек.
ПАВЛОВСКАЯ: Вас они примут. Мы сумеем защитить вас.
САМСОНИЙ: Кого же вы любите, когда так низко ставите меня?!.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы – судьба моя. Кабы не отец Игнатий, я бы так, верно, и не открылась вам, но теперь-то! Все сказано! Вы – мой! Только о вас я и думаю! Я навожу порядок в делах затем, чтобы хоть на время отвлечься от этого наваждения! Я ведь там, у себя, засыпаю не раньше, чем вы заснете, и просыпаюсь, едва вы пробудитесь! Ваш голод меня точит, когда я сыта!
САМСОНИЙ: Вы хотите, чтобы это кончилось. Чтобы все стало обыкновенным. Чтобы, наконец, вы мне припомнили, кто я…
ПАВЛОВСКАЯ: Ты не любишь меня!
САМСОНИЙ: Варя! Если ты хочешь вырвать меня из души… Что ж, я – вот…
ПАВЛОВСКАЯ: Не надо. Я шутила. Гриб, видите? Сорвите его.
САМСОНИЙ: Да, да.
ПАВЛОВСКАЯ: А вон еще один. Да не тот – рядом! Фу, какой вы бестолковый! Не тот, я вам сказала!
САМСОНИЙ: Этот?
ПАВЛОВСКАЯ: А теперь высыпьте все к чертовой матери! Стойте! А если я велю вам броситься в пропасть, вы тут же туда и прыгнете?
САМСОНИЙ: Нет.
ПАВЛОВСКАЯ: Я вас презираю.
САМСОНИЙ: Но я-то не хочу презирать вас.
ПАВЛОВСКАЯ: Что мне за дело до вашего мнения обо мне! Ничтожество!
(Самсоний подходит, стискивает ее.)
ПАВЛОВСКАЯ: Пусти, пусти, ты!..
САМСОНИЙ: Когда мы едем?
ПАВЛОВСКАЯ: Пустите! (плачет.)
САМСОНИЙ: Вот так-то лучше, Варюша. Обитель здешняя – она и твоя обитель. Со мной, без меня ли – а дальше нее тебе не уйти. Тут мы дома.
ПАВЛОВСКАЯ: Нигде я не дома.
САМСОНИЙ: А ты оглядись. Разве плохо-то кругом? Нечем разве сердце заврачевать?.. Поплачь, поплачь, девонька моя, воробушек мой маленький, поплачь да и утешься…


(Отец Игнатий бьет земные поклоны. Входит Павловская.)
ПАВЛОВСКАЯ: А казалось бы, образованный человек!
ИГНАТИЙ: Изыди, сатана!
ПАВЛОВСКАЯ: О, если б сатану так легко было изгнать!
ИГНАТИЙ: Прочь!
ПАВЛОВСКАЯ: День нынче был просто великолепный! Мы с отцом Самсонием набрали полную корзинку грибов! Да еще в зонтик!
ИГНАТИЙ: Вам что здесь угодно, сударыня?
ПАВЛОВСКАЯ: Я пришла, чтобы выразить вам свое сочувствие. Зная, как вы ненавидите меня…
ИГНАТИЙ: Тебе мало отца Самсония?!
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Игнатий! Что бы вы сделали, предложи я вам руку и сердце?
ИГНАТИЙ: Уйди, нечистая!
ПАВЛОВСКАЯ: О, как страшитесь вы искушений! Так, может статься, вам любопытно будет узнать, что мне сегодня ответил отец Самсоний? Что ж вы меня не гоните? Продолжайте поносить меня! Я в точности исполнила то, о чем вы просили, но… должна разочаровать вас. Отец Самсоний – воистину святой человек. Он был ко мне очень добр. Он сострадал мне. Но вериги в борьбе с искушениями ему не надобны.
ИГНАТИЙ: Что вы хотите от меня?
ПАВЛОВСКАЯ: О, я в точности такая же христианка, как вы, так что знайте: я не стану подставлять вторую щеку, когда вы снова ударите меня…
ИГНАТИЙ: Дура!
ПАВЛОВСКАЯ: Я буду приезжать сюда, как и приезжала, каждые полгода, Александр Митрофанович! Я буду вас третировать своими формами, своим смехом, своей самостоятельностью…
ИГНАТИЙ: Зачем?
ПАВЛОВСКАЯ: Затем, что вы отвергли меня. Затем, что меня вы променяли на девку, которая обманула вас, обокрала, бросила!.. Так вам и надо, и ничуть мне вас не жаль!
ИГНАТИЙ: Вы так мстительны, сударыня?
ПАВЛОВСКАЯ: Я самолюбива. Страсть быстро затухает, но уязвленное самолюбие…
ИГНАТИЙ: Хочешь сказать, что я виновник твоего брака с Павловским? Ты не выглядела очень несчастной новобрачной!
ПАВЛОВСКАЯ: Я и не была с ним несчастлива. Я была несчастлива с тобой. А теперь я несчастлива с собой. Променяй ты меня на женщину, равную мне, я смирилась бы, но твоя мамзелька! Вульгарная, с пустыми глазами! Она и двух слов связать не могла!
ИГНАТИЙ: Я и не ждал от нее слов.
ПАВЛОВСКАЯ: Чем же я была плоха для вас, Александр Митрофанович?
ИГНАТИЙ: Вы были слишком уж хороши! Вы что, не понимаете?! Вы были так хороши, что я не смел…
ПАВЛОВСКАЯ: Не лги! Я пришла к тебе! Сама!
ИГНАТИЙ: На тебе я мог только жениться. Но я не был готов к этому.
ПАВЛОВСКАЯ: И ты повенчался с ней!
ИГНАТИЙ: Мне было все равно, ей же позволяло выйти из-под власти опекунов.
ПАВЛОВСКАЯ: Ах, какое у тебя нежное жалостливое сердце!.. Ты забыл, Александр…
ИГНАТИЙ: Игнатий!
ПАВЛОВСКАЯ: Слуга Божий! Ты Богу лжешь, а не мне!
ИГНАТИЙ: Хорошо! Если тебе это так необходимо… Я с ума по ней сходил. Потерял голову. Со мной и раньше случалось. Стоило завидеть смазливую мордашку… Я негодяй, бабник, мерзавец! Ты довольна? К тебе я относился иначе. Когда я приехал к Павловскому и увидел там тебя…
ПАВЛОВСКАЯ: Напоминает сюжет одной известной поэмы, ты не находишь?
ИГНАТИЙ: Нет. Иначе я не оказался бы здесь.
ПАВЛОВСКАЯ: Так это я принудила тебя постричься в монахи?!
ИГНАТИЙ: Ты была последним, за что я пытался ухватиться…
ПАВЛОВСКАЯ: Ты позабыл, что пришел к Павловскому просить в долг! Твоя так называемая жена вытянула из тебя все, что могла. Все, что ты не успел прокутить! Она и ваши друзья-революционеры ободрали тебя как липку! Я же к тому времени почти успокоилась…
ИГНАТИЙ: Все люди – дрянь! Все идеи – гроша ломаного не стоят! Да вдобавок и стары, как мир!.. Я искал вечного, искал незыблемого. Сперва любви. Теперь ищу Бога. Не мешай мне обрести Его!
ПАВЛОВСКАЯ: Вы не обретете его, Александр Митрофанович. Вы пустой человек. А нынче вы делаете себе совсем худо. Вы уничтожаете то единственное, чем Творец наделил вас – вашу плоть.
ИГНАТИЙ: Вы, сударыня, совсем не страшитесь Страшного Суда?
ПАВЛОВСКАЯ: Мы с вами не предстанем на нем. Нечему предстать будет! Вот, слышите? Я ничуть не возношусь над вами! Я злая, подлая женщина, которая не в силах простить обиду… Александр Митрофанович, я постараюсь не приезжать…
ИГНАТИЙ: Спасибо.
ПАВЛОВСКАЯ: Я буду приезжать. Но не к вам. Я тоже ищу Бога.
ИГНАТИЙ: Не могли бы вы искать его где-нибудь в другом месте?
ПАВЛОВСКАЯ: Там суетно везде. Там нет меня. И нигде больше нет отца Самсония.
АКТ ВТОРОЙ

(Сорок лет спустя. Декорации те же. У окна трапезной сидит отец Самсоний. Входит отец Геласий в облачении схимника.)
ГЕЛАСИЙ: Все ждешь? Она в келье, неможется ей.
САМСОНИЙ: Притомилась с дороги.
ГЕЛАСИЙ: Хуже. Сдала твоя Варвара Никодимовна, отец Самсоний. Призналась, что не дойдет нынче до леса. Кончились ваши прогулки по грибы.
САМСОНИЙ: Она так сказала?.. Нет. Все ж-таки надо нам идти, отец Геласий. Сон был Варваре Никодимовне. Плакала она очень. В тот год, говорит, как по грибы не пойдет, в тот год и помрет.
ГЕЛАСИЙ: Все там будем. Чем раньше, тем лучше.
САМСОНИЙ: Это уж кому как.
ГЕЛАСИЙ: Жизнь не стоила того, чтобы жить.
САМСОНИЙ: Не гневи Бога, отец Геласий.
ГЕЛАСИЙ: Жду не дождусь, когда стряхну с себя мою бренную оболочку! Пусть мрак впереди, геенна огненная – не страшно! Только бы не здесь и теперь!
САМСОНИЙ: Изболелся ты, отец Геласий, извелся.
ГЕЛАСИЙ: А Павловская, ее-то что заставляет так цепляться за жизнь? Хозяйство? Прибыль?
САМСОНИЙ: Внуки у нее, правнучек. Ими живет.
ГЕЛАСИЙ: А они ждут не дождутся, когда же старуха оставит им наследство!.. Ты-то сам чем живешь, отец Самсоний? Ее наездами, как встарь? Ее рассказами о внуках и правнуках?
САМСОНИЙ: Я-то? А что вижу, тем и живу. Вон птица пролетела, и радостно мне, что есть она на свете Божьем, летит в свое гнездышко. Сижу здесь и слушаю, как земля дышит, и хорошо мне.
ГЕЛАСИЙ: В святые метишь, отец Самсоний?
САМСОНИЙ: Куда мне! Не я жизнь радую – она меня.
ГЕЛАСИЙ: Молись. Бог захочет – поживет еще Варвара Никодимовна.
САМСОНИЙ: Что ж… В горы мы с Варварой Никодимовной нынче не побредем, но по грибы все одно сходим. Грибы, говорят, в этом году  в дубняке, за само церковью выросли.
ГЕЛАСИЙ: Я не видел.
САМСОНИЙ: До церкви-то близехонько, до церкви она дойдет. (выходит)
ГЕЛАСИЙ: (молится) Боже! Пошли смерть рабу Твоему Геласию! Я служил тебе как мог и умел, но я стар, я немощен, я стал  в тягость и Тебе и себе!
ПАВЛОВСКАЯ: (входит) Не ваше дело знать сроки. Блаженен, кто не знает! А мне, вот, сон вещий был…
ГЕЛАСИЙ: Мне сказывали.
ПАВЛОВСКАЯ: Не нажилась я на белом свете, отец Геласий! Глазом не успела моргнуть – а вот уж и уходить пора! Миг назад была девочкой, а нынче – старуха!
ГЕЛАСИЙ: Что же вас держит, сударыня?
ПАВЛОВСКАЯ: Всё! Всё! Каждый листик на дереве, каждый камушек! Ведь как помру – ничего этого уже не увижу!
ГЕЛАСИЙ: А немощь? Боль, наконец?
ПАВЛОВСКАЯ: Я обучилась ее терпеть. В юности, да и в зрелые годы тоже, ничего-то я в жизни не понимала. Того только и хотелось, чего не имела… Так обидно нынче за свою глупость!.. А где отец Самсоний?
ГЕЛАСИЙ: Не видел его.
ПАВЛОВСКАЯ: Я спросить его хотела… раз уж скоро мне умирать… великая ли я грешница и будет ли мне прощенье от Бога?
ГЕЛАСИЙ: Отец Самсоний – не Бог. Он слабоумный свихнувшийся монах.
ПАВЛОВСКАЯ: А вы кто?
ГЕЛАСИЙ: Все тот же, кем и был.
ПАВЛОВСКАЯ: И ни на йоту вы не продвинулись?..
ГЕЛАСИЙ: Нет. Я вел жизнь праведника, я принял схиму, уходил в затвор, я не грешил даже в мыслях, но… Что вам за дело до меня?!
ПАВЛОВСКАЯ: Куда б лучше было, кабы грешили вы хоть изредка в мыслях.
ГЕЛАСИЙ: То есть?
ПАВЛОВСКАЯ: Тогда вы бы как-то… освобождались от себя самого… Я могу ошибаться, но мне кажется, вы до сей поры сводите счеты с жизнью.
ГЕЛАСИЙ: Моя жизнь – келья.
ПАВЛОВСКАЯ: Коли я неправа, отчего вы так рассердились?
ГЕЛАСИЙ: А вы и на краю могилы не можете избавиться от кокетства…
ПАВЛОВСКАЯ: Я женщина.
ГЕЛАСИЙ: Извините за грубость, сударыня… Когда в последний раз вы смотрелись в зеркало?
ПАВЛОВСКАЯ: Вот вы и подтвердили мои слова! Женщина, она до могилы женщина! Плоть моя стара, безобразна, но душа-то осталась прежней, моей!
ГЕЛАСИЙ: У души, сударыня, пола нет.
ПАВЛОВСКАЯ: Это вы так думаете, а я чувствую по-иному! Стоило ли рождаться, жить, чтобы все, что запечатлелось в тебе – исчезло? Наше прошлое – о, какое это богатство! В любой душе, будто в капле воды…
ГЕЛАСИЙ: Отразился мир. Чепуху эту я слышал уже. Возможно, не раз. Вы слишком много читаете новомодной литературы.
ПАВЛОВСКАЯ: Мне куда приятнее вспоминать.
ГЕЛАСИЙ: Неужели это доставляет вам удовольствие?
ПАВЛОВСКАЯ: О, это все равно, что вещи перебирать перед тем, как покинуть свой старый дом. Всё вынимаешь, просматриваешь и столько для себя заново открываешь! Старость, верно, для того и нужна, чтоб собрать воедино все прежние наши Я… Я больше ни на кого не держу зла, отец Геласий. Все, что произошло со мной, все было оправдано. Сам Бог нас с вами уберег друг от друга.
ГЕЛАСИЙ: О чем вы?
ПАВЛОВСКАЯ: Наш брак мог стать лишь мукой для нас обоих.
ГЕЛАСИЙ: Сударыня!
ПАВЛОВСКАЯ: Мне нужен был Павловский, отец моих девочек…
ГЕЛАСИЙ: Вы заговариваетесь, сударыня!
ПАВЛОВСКАЯ: Я исповедуюсь вам! И хочу, чтоб вы также меня простили.
ГЕЛАСИЙ: Вы так и не научились жить настоящим!
ПАВЛОВСКАЯ: О, как вы мало до сих пор понимаете! Я и теперь та самая девушка, что приходила к вам, чтобы отдаться своему чувству, и, вместе, та женщина, которая мстила вам…
ГЕЛАСИЙ: Вы так боитесь умереть?
ПАВЛОВСКАЯ: Очень!
ГЕЛАСИЙ: Вы феномен, сударыня. Если вас не видеть, а только слышать, и впрямь можно поверить, что вы только-только вступили в пору первой весны! Отец Самсоний просил вам передать, что вы с ним пойдете по грибы. В этом году они выросли возле самой церкви. (уходит)
(Павловская достает зеркало, смотрится в него, сокрушенно качает головой, убирает зеркало.)
ПАВЛОВСКАЯ: Какая же я глупая… Как будто можно изменить то, что было. И смягчить-то нельзя ничем! Всё-всё-всё продолжает происходить… (при виде отца Самсония) Отец Самсоний, голубчик, откуда вы? На вас глядя, подумаешь, будто вы сто миль отшагали!
САМСОНИЙ: Стар стал, Варвара Никодимовна, чуть потопчусь – и уж руки-ноги не служат.
ПАВЛОВСКАЯ: И я такая же…
САМСОНИЙ: Но вы уж сделайте милость, с силой соберитесь…
ПАВЛОВСКАЯ: Пустое! Мало ли какой сон привидится! Ну, а коли в руку сон был, так что с того? От судьбы не убежишь!
САМСОНИЙ: А мы бегать не станем, мы с вами пойдем потихонечку. Ну же, Варвара Никодимовна!
ПАВЛОВСКАЯ: Если только вы настаиваете… (выходит на просцениум) Я ведь готова почти… к неизбежному. Все распоряжения отдала… Но я так незрела еще душой!..
САМСОНИЙ: Значит, не время вам с земли уходить.
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний, когда меня не станет… вы будете грустить обо мне?
САМСОНИЙ: Негоже саму себя хоронить до срока!
ПАВЛОВСКАЯ: Вы уходите от ответа!
САМСОНИЙ: Вы его знаете не хуже меня. Нет у меня на свете никого родней вас, Варвара Никодимовна.
ПАВЛОВСКАЯ: Гриб! И вон! Отец Самсоний! Они и впрямь выросли! Нет, нет, не нагибайтесь, я сама… Ну, значит, суждено мне еще пожить!
САМСОНИЙ: А?.. То-то, Варвара Никодимовна!
ПАВЛОВСКАЯ: Это все вы! Вы день и ночь за меня молились, я знаю!
ГЕЛАСИЙ: (выходит, вынимает из земли гриб, рассматривает) Он не молился. Он…
САМСОНИЙ: Отец Геласий!
ГЕЛАСИЙ: Обман задумал пакостный! Посвященье свое забыл!
САМСОНИЙ: Ради Бога!
ГЕЛАСИЙ: Ты Бога решил подменить собой?! Он совершил для вас чудо, сударыня! Собственноручно! Сходил в лес, нарвал там грибов и понавтыкал их за церковью!
ПАВЛОВСКАЯ: Как?!
ГЕЛАСИЙ: Ты можешь одурачить старуху, но не Его, нет! Поберегись, отец Самсоний! Смотри, как бы тебя самого не зарыли завтра там, где ты сегодня копал! (уходит)
ПАВЛОВСКАЯ: Что случилось? На вас лица нет. Я ничего не поняла.
САМСОНИЙ: Отец Геласий, он когда-то был естественником, он в чудо не верит…
ПАВЛОВСКАЯ: О, да, в душе он до сих пор естественник! Но с вами что, друг мой? Вам плохо?
САМСОНИЙ: Неможется мне.
ПАВЛОВСКАЯ: Так идемте же! Обопритесь на меня. Боже мой, какая же я вздорная, взбалмошная старуха! Все о себе да о себе, а вы…
САМСОНИЙ: Полегче мне…
ПАВЛОВСКАЯ: Правда?!. О нет, ничуть вам не лучше. Я вас таким не видела никогда… Отец Самсоний, отец Самсоний!..
САМСОНИЙ: Посижу маленечко, отдышусь…
ПАВЛОВСКАЯ: А я? Мне можно остаться с вами?
САМСОНИЙ: Ни к чему, сударыня, отдыхайте.
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний, не покидайте меня! Я же знаю, что это вы меня спасли! Вы мою смерть перетянули на себя! Но я так не хочу! Я…
САМСОНИЙ: Ничего со мною не станется, Варварушка, выправлюсь.
ПАВЛОВСКАЯ: Я сейчас… Я вернусь к вам… (отходит от него) Отец Геласий! Отец Геласий, ты где?! Я прошу… нет, я требую, чтобы ты извинился перед отцом Самсонием!
(Пауза)
ПАВЛОВСКАЯ: Ты пойдешь к нему сейчас же и…
ГЕЛАСИЙ: На отпеванье приду.
ПАВЛОВСКАЯ: Уж не воображаешь ли ты, что открыл мне правду? Ты думаешь, я не знаю, откуда взялись грибы за церковью?!
ГЕЛАСИЙ: Если вам все равно, выросли они там или нет, вы могли бы сушеных нарвать в кладовке!
ПАВЛОВСКАЯ: А причем здесь грибы вообще, Александр Митрофанович?
(Пауза)
ПАВЛОВСКАЯ: Вы никогда никого не любили. Даже себя. Оттого и не способны на чудо. Вы лишь на пакости горазды! Сей же миг извинитесь!
(Пауза)
ПАВЛОВСКАЯ: Вы хотите, чтобы он умер?
ГЕЛАСИЙ: Мне все равно.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы хотите, чтобы он умер. Вы до сих пор не признаётесь себе, что всегда завидовали отцу Самсонию.
ГЕЛАСИЙ: Я всю жизнь презирал его – так будет точнее.
ПАВЛОВСКАЯ: Да что же это вы творите с собой?! Что ж вы на цыпочки-то становитесь, чтобы казаться выше его?!
ГЕЛАСИЙ: В своих чувствах разберитесь, коль скоро вы решили привести их в порядок. Отец Самсоний стал дорог вам, наконец? Вы испугались, что потеряете единственного, кто любил вас!
ПАВЛОВСКАЯ: Он всех любил. Даже вас.
ГЕЛАСИЙ: С тех пор, как выдумал себе вас, сударыня.
ПАВЛОВСКАЯ: Он принимал меня такой, какая я есть… была.
(Пауза)
ПАВЛОВСКАЯ: Меня он жалел.
ГЕЛАСИЙ: А вы?
ПАВЛОВСКАЯ: А я вас любила.  Да и теперь еще, наверное…
ГЕЛАСИЙ: Так всегда и бывает. Любят одних, а поклонения требуют от других. Не вы первая, не вы последняя. Бог простит.
ПАВЛОВСКАЯ: Я себе не прощу.
ГЕЛАСИЙ: Откуда в вас столько страсти?
ПАВЛОВСКАЯ: Я вас плотью любила, а его – всей душой, мне вас хотелось измучить, а страдал он. Но ведь я и сама-то не заметила, что приезжать сюда стала ради него! И тогда, давно… в лесу… О нет, я не лгала ему,  не играла! Я вам лгала, когда пришла в вашу келью.
ГЕЛАСИЙ: Ужасное творение человек, не правда ли? Ничего не умеет, даже любить. Вы правы, пожалуй, что так сильно боитесь смерти!
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний…
ГЕЛАСИЙ: Я слышал: он любил всех и даже меня. Но не вас, как это ни огорчительно вам будет услышать. Вас, Варвара Никодимовна, с вашим самомнением, жаждой мести и лживостью он, к счастью для себя, не знал вовсе.
ПАВЛОВСКАЯ: То-то, что знал! Он спас нашу с ним любовь!
ГЕЛАСИЙ: Что, простите?
ПАВЛОВСКАЯ: Великую любовь. Когда не поддался ей. Вот вы… Вы бы уехали со мной, кабы очень я того захотела, и все бы между нами свершилось и закончилось разладом, а он… он слишком нас любил!
ГЕЛАСИЙ: Он сделал вас счастливой?
ПАВЛОВСКАЯ: Мне не пришлось разочароваться в нем.
ГЕЛАСИЙ: А ему в вас? Или вас это нимало не волновало?
ПАВЛОВСКАЯ: Он и не очаровывался!
ГЕЛАСИЙ: Весьма, весьма трезвомыслящим человеком был наш скромный отец Самсоний! Если послушать вас. А по мне, так он вас боялся. Вы, сударыня, были на редкость взбалмошной дамой. Да и остались таковой.
ПАВЛОВСКАЯ: Уж какова есть.
ГЕЛАСИЙ: И вы не жалеете? Так-таки ни о чем не жалеете? И себя вы как женщину ни разу не пожалели?
ПАВЛОВСКАЯ: О, множество раз! Но Самсоний был прав: земная жизнь и великая любовь несовместимы. Вы-то должны его понять. Вспомните, как сами вы стремились к незыблемому!
ГЕЛАСИЙ: Потому и не предстать мне перед Высшим Судом! Не было меня! Не случилось! Я не существовал! (выходит)
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний!.. Вы слышите меня, милый?
САМСОНИЙ: Да, мой ангел.
ПАВЛОВСКАЯ: Вы простили меня?
САМСОНИЙ: Вы простите. Я вас жизни лишил. Дурной был. Все боялся разонравиться вам. Благородным себя почитал, а сам-то…
ПАВЛОВСКАЯ: Да, так бы и случилось, наверное… Не знаю! Вне этой обители мы другие. Но теперь-то все, что не свершилось – не в счет!
САМСОНИЙ: Да, моя девочка.
ПАВЛОВСКАЯ: Девочка… Как жаль, что душа не стареет вместе с плотью! Теперь-то я уже не боюсь себя, а вы – меня, правда? Ведь вы боялись потерять меня. Как вашу жену. Вы сказали тогда: любовь всегда ходит рука об руку со смертью. А я не поняла… Господи! Почему раньше не сбежали мы из наших монастырей!
САМСОНИЙ: Отец Геласий…
ПАВЛОВСКАЯ: Ах, да! Он ушел в монастырь, и я – следом, и вас я обрекла на монашество.  И все мы Бога кляли за то, что самих себя обездолили! Вы думали, он решится… Это оттого, что не верили мне. А я и не стоила веры вашей! Воистину, очень странное творение человек!.. Отец Самсоний! Отец Самсоний!
ГЕЛАСИЙ: (входит стремительно) Послушайте! Они выросли там! Грибы! Сами выросли! Я видел! Маленькие…
ПАВЛОВСКАЯ: Он умер…
ГЕЛАСИЙ: Это не главное. Он успел. Он-таки совершил чудо. Радуйся!
ПАВЛОВСКАЯ: Теперь-то – чему?
ГЕЛАСИЙ: Неужто не понимаешь? Что дарят женщинам? Что тебе подарил твой муж и мог бы подарить я? Наслаждение, драгоценности, детей, цветы, что еще?.. Он подарил тебе чудо!
ПАВЛОВСКАЯ: Как поздно! Глупо как! Почему все так поздно?!
ГЕЛАСИЙ: Он дал мне обрести Творца! Того, перед Которым я предстану без страха! Чей лик…
ПАВЛОВСКАЯ: Ты много раз уже видел. Узрей еще, коли хочешь. (подает ему зеркало) Не было бы смерти, не было бы и любви. И смерти без любви не было б!.. Ну, что, отец Геласий, странное творение наш с вами творец?
ГЕЛАСИЙ: То-то что наш, сударыня, земной! Мы его себе сотворили взамен небесного! Полчища творцов насотворяли, один другого страшней, от них и претерпеваем!
ПАВЛОВСКАЯ: Отец Самсоний, я от вас другого чуда ждала. Не грибов… Вернитесь! Пусть мы снова будем молоды! Пусть мы будем неразлучны до последнего дня! Ведь так бывает? Бывало? Может быть?
ГЕЛАСИЙ: (не сразу) Едва ли, сударыня. Вам опять мало того, что есть.







Виргинская Мария Васильевна
г. Севастополь,
тел. (0692) 577-120